Олег Артюхов
Дружина
– Всё так, ярл Олег, но жизнь твоя не принадлежит уж тебе. Твоя судьба – привести Русь к величию, ведь сама Ингегерд средь явных и тайных врагов не в силах державу поднять.
– Чую я то, – вздохнул Олег, – и страшусь, достоин ли?
– Поверь мне, достоин.
Олег замолчал, глядя вдаль, а потом продолжил невпопад:
– Жена моя Инга обременена и тяжко ей носить дитя в этаких невзгодах.
Я вспомнил свою Лару, оставшуюся по ту сторону времени. М-да, что-то наши женщины будто сговорились все вдруг забеременеть. Для полного комплекта не хватает только беременности Ингегерд. Сам того не подозревая, я как в воду смотрел.
Пристань Корелы находилась в небольшой, но глубоко вдающейся в берег бухте, в которую с запада впадала река. Сам город раскинулся выше по реке в полуверсте от бухты на невысоком холме внутри крутой речной излучины и каменистого речного мыса, и потому с озера был незаметен. Возле небольшого причала покачивались три лодьи, две снеки и десяток лодок-однодревок, дальше на берегу на кольях сушились рыбацкие сети и виднелись лачуги рыбаков. От причала к городу вела хорошо укатанная дорога, и вились несколько тропинок.
Ещё на подходе я заметил на пристани, около неё и на дороге в город скопление людей, событие совсем не типичное для северного города и тем более для этого времени года. Всё это странное оживление настораживало, но мы успокоились, не обнаружив среди толпы ни одного нурмана. Очень хотелось верить, что Скули и Ингегерд при помощи наших иновременцев удалось свершить задуманное.
Причалили, зашкотились, выбрались на причал. К купцам сразу подскочили мытари, но вскоре ушли, поскольку не обнаружили товара в пустых трюмах. Многолюдье вскоре объяснилось переворотом, устроенным Скули и нашими головорезами. Теперь по их милости в городе установился демократический режим, и были провозглашены самоуправление и зона свободной торговли. Самое смешное, что наш купеческий караван стал первой ласточкой после политического переворота и экономических перемен. Заметив издалека наши суда, люди обрадовались и вышли нас встречать.
Вблизи Корела предсталась типичным северным городом этого времени, схожим отчасти и с Алаборгом, и с Альдейгьей, может крепость чуть меньше и детинец попроще, а так всё то же самое.
Надо ли говорить, как мы обрадовались, встретившись с нашими друзьями, вполне себе целыми и здоровыми, да ещё при дворе здешнего яра Скули. Машинально отвечая на бесконечные вопросы, я наблюдал за встречей ярлов и их женщин. Улыбающийся Скули двумя руками сжал руки Олега, а женщины обнялись, потом Олег преклонил колено перед Ингегерд и что-то ей сказал, а она положила руки ему на голову и ответила. Поклялся наверно, вернее, по-местному дал роту будущей княгине.
Вечером был пир. Мы всей командой неплохо усидели бочонок стоялого мёда и выговорились на славу. А гости, как это принято на здешних пирах долго славили ярлов, их жён и их правление. Потом, перепившись, все завалились там, куда успели отползти. Вместе с нами заснул и затих город.
На другой день начались суровые будни мятежников. Почему суровые? А потому что дружины то у нас фактически и не имелось. Наши два десятка варягов, да столько же у Скули. Зато вскоре набралось полсотни местных молодых мужиков, пожелавших встать под копьё. И, хотя Скули обещал варяжское пополнение, и Олег на это надеялся, я полагал, что больше сотни матёрых бойцов им здесь не набрать. А потому приходилось рассчитывать только на местные ресурсы.
В целом здешний человеческий материал был отменным. Славяне и кривичи отличались крепкой костью, силой и здоровьем, а биармы и финны имели острый глаз и считались непревзойдёнными лесовиками и лучниками. Вот и будем делать из них городское ополчение.
По большому счёту повторялась антанская история, только с иными масштабами, в сотню раз меньшими. Наша восьмёрка разобрала подопечных. Я, Ставр, Хакас и Хоттабыч взялись за пехоту, а Лунь, Стерх, Ромео и Ополь занялись лучниками.
При том, что север считался малолюдной землёй, людей в город приходило немало. По неизвестно каким каналам слухи о переменах в Кореле разнеслись по всей Биармии, и уже через две недели мы имели дружину в сотню варягов, сотню ополченцев-копейщиков и сотню лучников. Содержать большую дружину город был не в состоянии.
И что удивительно, какими-то неведомыми путями купцы прознали про новую торговую площадку, и за неделю уже трижды приходили лодьи за пушниной, а с севера охотники и поморы повезли на продажу свою добычу. С одной стороны, оживление торговли давало неплохие шансы на экономический подъём, но у нурманов тоже имелись уши, а значит, в конце концов, они обязательно сюда припрутся. И я буквально печёнкой чувствовал приближение бедовых событий.
Заканчивался октябрь по-здешнему листопад-месяц, сильно похолодало, особенно по ночам. Ладога волновалась, и до свирепых зимних штормов оставались считанные недели. Поставив себя на место нурманов, я понял, что именно в эти недели они и заявятся. С другой стороны я едва сдерживался от досады на наших ярлов, поскольку вместо максимального сосредоточения сил, они успокоились и расслабились. Найдя друг друга, они отдалились от людей, общаясь исключительно между собой, и напрочь устранились от дел дружины и обороны. При реальной угрозе нападения нурманов такое отношение вождей к грядущей опасности было недопустимо. Пора с ними серьёзно поговорить.
После трапезы, слегка обнаглев, я подошёл к сидящим за отдельным столом ярлам, оживлённо общающимся между собой:
– Ярл Скули, ярл Олег, – я слегка поклонился, – не обессудьте, что помешал вашему общению, но причина больно важная. Я ведаю, что скоро нагрянут нурманы. Нужно готовить город к осаде, а дружину к боям.
Раздражённый моей бесцеремонностью Скули сверкнул глазами, но потом передумал гневаться:
– С чего ты взял, Бор, что случится нападение? Ныне всё спокойно, – поднял он правую бровь, прищурив левый глаз.
– Вот то и скверно, – я с трудом сдерживался, – ныне слишком спокойно. Мы уж успокоились, а Хальвдан – нет и полон желания мстить.
– Что ты предлагаешь? – Олег лучше знал меня и видел в деле, поэтому сразу перешёл к конкретике.
– Организовать разъезды в обе стороны берега Ладоги. Довооружить лодейные команды и установить дежурства на воде. Поставить боевые задачи каждому дружиннику и назначить им заранее место в строю. Укрепить врата и поднять на стены средства обороны. Завезти побольше продуктов питания, а также дерево и железо для изготовления орудий и оружия. Обработать сырой глиной навесы, крыши и запасти ёмкости с водой для борьбы с пожарами. И, наконец, нужно подготовить пути отхода и средства спасения при поражении.
– Ты ошибаешься, Бор, – Скули всё-таки разозлился, – Во что ты хочешь превратить свободный город? У нас сильная дружина, да и мы тоже не новички. А коль вам что-то не нравится в моём городе, в неволе никого не держу.
– Прости, коль мои слова оказались невместными, но я изрёк то, что думал, – горло сдавила злая обида. – Решать вам, ярлы. Настали лихие времена, и коль придёт случай биться, мы не отступим. Но для вашего дела цена может оказаться слишком высокой, – я чуть склонил голову и отошёл, заметив, как посуровел и призадумался Олег, видимо седьмым чувством уловил близость смертельной угрозы. Уж он-то точно знал, что неуместная беспечность всегда выходит боком.
Недобрые слова Скули больно скребнули по сердцу, но я не стал поминать его лихом, поскольку упрямо надеялся, что ярлы опомнятся. В тот же вечер мы собрались всей командой, приняли на грудь по кувшину мёда и решили, что, пока ярлы играют во власть, надувают щёки и показывают характер, нам придётся незаметно взять ситуацию в свои руки.
На другой день, не слишком рассчитывая на ярлов, мы начали готовиться к боям и осаде. Во-первых, под видом тренировки команд, я увёл две большие тридцативёсельные снеки в пустынный залив, расположенный в двух верстах от города за небольшой каменистой грядой. Я поставил там часовых и приказал загрузить в снеки запас продуктов и тёплой одежды. Во-вторых, все ополченцы, которых мы усиленно натаскивали на городской бой, были расставлены по боевому расписанию и точно знали своё место в бою. На стенах утроили запас стрел, копий, брёвен и камней. Вблизи ворот сложили два больших штабеля брёвен и кучу валунов. Все ополченцы велели своим домашним и соседям сделать запасы воды и обмазать глиной кровли. В-третьих, под видом полевых учений нам удалось организовать два дозора по десятку ополченцев в обе стороны берега. В-четвёртых, под моим контролем под северной стеной в толще вала доверенные люди сделали, укрепили и замаскировали проход наружу.
Ну, как тут не верить в предчувствия, когда на шестой день после неудачного разговора с ярлами заявились нурманы. Я поёжился, будто сам накликал беду.
– Нурманы идут!! – рано утром спозаранку горожан разбудил истошный вопль на площади, и город сразу зашевелился, превратившись в растревоженный муравейник.
Грохнула тяжёлая дубовая дверь, и на крыльцо терема вышли оба заспанных ярла. Скули махнул рукой дружинникам:
– Кто тут орёт про нурманов?!
– Ярл Скули, – подбежал ополченец и поклонился, – в поприще на полдень стоят двунадесять нурманских драккаров, в каждом по шесть десятков щитов. Наш десяток по приказу сотника Бора следил за берегом, а ввечеру они подошли и тихо встали, не разжигая костров. Наши остались смотреть, а меня десятник отправил с вестью.
Про себя я горько усмехнулся: «ну, что, ярлы, вытаскивать занозу из чужой ноги намного приятнее, а нынче вам придётся выковыривать её и из своей задницы».
– Поднимай дружину, ярл Хелегов, – глухо произнёс Скули, потом искоса бросил на меня взгляд, задержался на крыльце, несколько секунд подумал, повернулся и кивнул мне головой.
Буквально через четверть часа город закипел. Все куда-то бежали и что-то тащили. Кое-где раздались плач и стенания. Из ворот потянулся ручеёк уходящих от войны мирных горожан. На площади начали собираться и строиться варяжская и ополченские сотни. Разобравшись на десятки во главе с варягами, они разошлись по боевым постам: стрелки и копейщики на стены, варяги к воротам и в надвратную башню. На площади старосты начали собирать и распределять остающихся горожан для помощи раненым воинам и тушения пожаров.
От пристани поспешно отплывали купеческие лодьи и, как мошкара разбегались лодки. Три наши боевые снеки медленно вышли в устье реки и встали на якорь в русле, не доходя до залива. В крепости под стенами начали разжигать костры под котлами, в которых грелась вода или смесь смолы и дёгтя. Кто мог, таскали на стены камни, кто не мог, закидывали на крыши мокрые шкуры или вымазанные жидкой глиной тряпки. Из посада уходили последние жители, а внутренняя площадь заполнилась людьми и орущей скотиной. За последним беженцем горожане начали разбирать бревенчатый мост через ров.
Как мог я старался сохранять порядок, хотя бы на своём участке напротив ворот. Все остальные мужики из команды рассредоточились по направлениям, кроме Ополя, который, не выпуская из рук камеру, мотался по всему городу.
Отдавая команды варягам, я заметил, что от детинца к воротам направились Скули и Олег. Обоих облачённых в доспехи ярлов сопровождали по паре телохранителей. Первым подошёл Скули:
– Признаю, что ты был прав, Бор. На свою и нашу общую беду я успокоился слишком рано. Но ещё не сплели норны нити наших жизней, и боги нам помогут, – и он ударил кулаком по брёвнам башни.
Изо всех сил стараясь не сказать всё, что я о нём думаю, я спокойно ответил:
– На моей родине есть хорошая поговорка: на богов надейся, а сам не плошай. Теперь всё зависит только от нас. Прошу тебя, ярл Скули и тебя ярл Олег убедить своих жён покинуть город. В тайне я приготовил для отступления две снеки, в чём сейчас признаюсь, и, если всё пойдёт плохо, наш долг спасти женщин и их будущих детей.
– Я понял тебя, Бор, и немедленно прикажу подготовить их к уходу из города, – Скули кивнул и отправился в сторону терема. А я обратился к Олегу:
– Ярл Олег, ты прозорлив и мудр и, чтобы не случилось, твой долг спасти госпожу Ингегерд и госпожу Ингу, даже забыв о храбрости и чести. Нурманы неописуемо жестоки, для них нет разницы воин перед ними, или обременённая женщина, простолюдинка, или княжна. Наша судьба сражаться с оружием в руках, а вашим жёнам здесь не место.
Тревога в глазах ярла сменилась сначала растерянностью, потом решимостью:
– Я согласен.
– Тогда запомни, – я старался быть убедительным, – на полуночной стороне в тыне у самой стены есть проход наружу. Он завален соломой и прикрыт повозкой, но, как знак, на стене над ним висит белая тряпка. С той стороны от стены начинается узкая глубокая промоина, она впадает в заросший кустарником овраг, который тянется до самого леса. Оттуда в трёх перестрелах на озере находится залив. Там под каменистым обрывом стоят две снекки. В них запасы пищи и тёплой одежды. Отведёшь женщин туда, а мои люди прикроют отход.
– Я верю тебе, Бор, – сверкнул глазами Олег и тоже направился к терему.
Нурманы напали за час до полудня. Из-за каменистого обрыва выплыли идущие на вёслах драккары с оскаленными драконьими мордами на носах. На их фоне стоящие поперёк речного устья три наши снеки смотрелись и жалко, и героически. Варяги сознательно шли на смерть, и никто даже не помыслил об отступлении или бегстве. Невеликая ширина устья не позволяла их обойти, и сзади со стороны реки на них не смогут напасть из-за заиленного русла с топкими берегами. Не прошло и получаса, как с воды донёсся шум боя. Глядя со стены на неравное сражение, я чуть не пропустил момент, когда из прибрежного леса появились пешие нурманы. Навскидку не меньше пяти сотен. Они быстро добрались до рва и сосредоточились напротив ворот.
– Эгей, варяжские псы, – из размахивающей оружием толпы раздался знакомый голос Хальвдана, – коль жить хотите, можете сдаться, а я, может быть, вас пощажу.
– А, ты подойди поближе, нурманское дерьмо, тут моё копьё желает поближе познакомиться с твоим жирным пузом.
Но нурманы вовсе не собирались болтать, они пришли убивать, и ждать им было невтерпёж. Они принялись таскать из леса длинные жерди и брёвна, вязать штурмовые шесты и щиты, и из толстого бревна строить таран.
Между тем бой на реке закончился. Одна снека горела, приткнувшись к берегу, другую залитую кровью стиснули у причала два драккара, а третья погрузилась в воду и на поверхности воды остались только часть борта и мачта.
Нурманы с драккаров присоединились к осаждающим, и около трёх пополудни начался штурм. Из бойницы надвратной башни я внимательно следил за действиями врагов, удивляясь, как ловко, слаженно и яростно действуют северяне. Помогая друг другу, они при помощи шестов, верёвок и брёвен перебрались через ров и перетащили таран. Часть нурманов осталась забрасывать ров всяким мусором, брёвнами от разобранных домов, камнями и вязанками хвороста.
Дюжина крепких нурманов, ухватившись за привязанные поперечины, начали разгон тарана. От тяжкого удара вздрогнули городские ворота. Небольшая предвратная площадка не позволяла нурманам взять разбег, но и деревянные ворота тоже имели предел прочности. Подолбят, да, рано или поздно, проломят.
– Лучники! По тарану, бей! – заорал я, и, свесившись через ограждение, крикнул вниз, чтобы варяги начали заваливать брёвнами и валунами ворота.
Полсотни бронебойных стрел сорвались с тетив, пробили кольчуги и доспехи, повылезали из спин и затылков и успокоились. Подстреленные нурманы рухнули на землю, бросив таран. С разгона тяжёлое бревно уткнулось в землю, вздыбилось, сшибло остальных воинов и свалилось в ров. Четверо уцелевших нурманов от досады взревели и в ярости принялись топорами рубить створы.
– Камни вниз!
На головы штурмующих обрушились гранитные валуны. От ворот отступил только один вояка, унося на плечах раненого.
Слева и справа слышался шум боя. Там атакующие пытались забраться на стены по лестницам и штурмовым шестам.
Ранние осенние сумерки прекратили попытки вломиться в крепость. Близилась ночь, а по не писаному закону нурманы в потёмках не воевали, опасаясь мести мёртвых навьих духов. Вскоре под стенами замерцало множество костров, воочию показывая насколько плотно враги обложили город.
Вечером ярлы призвали нас восьмерых на совет. Первым поднялся Скули:
– Город осаждён, и врагов пришло много, не менее восьми сотен. Мы не успели собрать силы, ноне нурманов поболе нас втрое, но и мы не простаки, и, пока живы, жив и вольный град. И стоять будем насмерть, ибо эти звери, что зовут себя людьми, никого не пощадят, пока не напьются крови досыта. Они злы, свирепы и жестоки, и нам надобно найти силы выжить и защитить жён, детей и стариков. Надобно продержаться несколько дней, вот-вот придёт непогода, и тогда нурманы отступят.
После недолгих споров решили поставить под копьё всех взрослых горожан, кто в силах. Когда советники начали расходиться, ко мне подошёл Скули:
– Я знаю, что в том, что случилось, немало моей вины. Хочешь, осуждай меня, хочешь, нет, но мечтал я о граде свободных и счастливых людей. Мы с ярлом Хелеговом подготовили отход наших женщин. Прошу тебя и твоих братьев защитить их. Хелегов вам в помощь, а я буду стоять здесь до конца. Эта моя война, мой город, и его судьба станет моей, – он гордо кивнул головой, будто прощаясь, и мы расстались.
На другой день осаждающих прибавилось. Утром к берегу приткнулись ещё шесть драккаров. Начался штурм мощный, одновременный и ужасающий по свирепой ярости. Что могли сделать против тысячи опытных головорезов полторы сотни ополченцев, кое-как вооружённые горожане и полсотни варягов, оставшихся в дружине после гибели экипажей снек.
Понимая, что до падения города осталось меньше часа, я оттянул варягов к северной стене, к тайному проходу наружу. У темнеющего отверстия прохода, взявшись за руки, стояли Ингегерд и Инга с двумя служанками. Варяги окружили их полукольцом в два ряда. Мы ввосьмером встали впереди всех, а я в центре.
Теперь защиту обречённого города взяли в свои руки ярлы Скули и Олег. Началась агония, и буквально на глазах оборона сжималась, как шагреневая кожа. У лучников стрелы вышли, и они взялись за мечи и топоры. Копейщики шуровали копьями и рогатинами в бойницах и один за другим падали с пробитыми головами и грудью. Вот уже справа нурманы захватили участок стены. А вот и слева. Сражение ворвалось в город.
Как мы учили, закрывшись щитами, ополченцы плотными группами стали отступать в нашу сторону, используя для прикрытия повозки и городские строения. А тем временем нурманы принялись растаскивать баррикаду у ворот. Растащили. Створы распахнулись настежь и в ворота медленно вступил Хальвдан, за которым шёл двухметровый здоровяк телохранитель, тот самый которого Черчилль сшиб в бою на воде у Алаборга, и такой же мощный знаменосец с красным стягом с изображением морды чёрного козла, священного животного бога Тора. Следом за ними ворвались и начали растекаться по городу сотни нурманов.
Вскоре внутреннюю площадь полукольцом охватили ощетинившиеся оружием захватчики. Вперед вышел ярл Хальвдан со свитой, а на другом краю площади стояли ярлы Скули и Олег с их знаменосцем по имени Свиди. За ними в десятке метров прикрывала отступление наша восьмёрка.
За наши спины со всех сторон продолжали отходить группы ополченцев и горожан по пять-десять человек. По моим прикидкам вместе с варягами у стены их собралось не меньше пяти сотен. Обернувшись назад, я дал команду на отход через подземный туннель.
– Вот и встретились, убийцы, – крикнул Хальвдан, вынимая меч.
– Таких живодёров, как ты и все твои нурманы, ещё поискать, – ответил Олег. – Вы, как безмозглая саранча, уничтожаете всё на своём пути, чтобы жрать, срать и размножаться. И, чтобы ты боле не поганил эту древнюю землю, я, прежде, чем уйду в ирий, вспорю твоё поганое брюхо.
И оба ярла ринулись навстречу. Грохнули, ударившись, щиты и зазвенели столкнувшиеся мечи. Через пару минут от обоих щитов остались только щепки и доски. Ярость боя ярлов заставила замереть обе стороны. Заворожённо глядя на поединок, краем уха я слышал шорох уходящих за стену людей.
Хальвдан пропустил удар по голове и упал, а его меч отлетел в сторону. Но и Олег остался без оружия. Свалив противника, он не смог удержать меч, который с силой вонзился в землю и сломался у рукояти. Хальвдан вскочил, и ярлы схватились в рукопашную, нанося удары руками и ногами. Расцепившись, Хальвдан отпрыгнул и изловчился схватить с земли свой меч. Скули кинул Олегу свой. Тут кто-то из нурманов швырнул топор, Олег в последнее мгновение отклонился и споткнулся, а тяжёлое оружие пролетело мимо, вонзившись в землю у ног Скули. Хальвдан со всего размаха ударил своего противника мечом. Олег едва успел подставить клинок, а потом с разворота левой рукой врезал нурмана по голове с такой силой, что Хальвдана снесло с ног, и он в нокауте отлетел метра на четыре.
– Уходи, Хелегов!! – крикнул Скули, – уводи женщин, я их задержу.
Перехватив свой меч у Олега, Скули поднял щит и плечом отодвинул друга назад. Лунь и Стерх подхватили хромающего Олега и увели в тыл, где у прохода осталась лишь небольшая группа варягов. Остальные, включая жён ярлов, уже находились по ту сторону стены.
Желая помочь, я шагнул к Скули и вытянул оба клинка. Но он отрицательно покачал головой. С него уже слетела шелуха высокомерной спеси, но, к сожалению, слишком поздно. Не отрывая взгляд от готовящихся к нападению нурманов, он глухо проговорил:
– Ступай, Бор, твоё дело защитить женщин. Береги их. Возродите род Рюрика, в нём будет и моя кровь. А это мой бой. Уходи.
Не желая перечить человеку, заведомо идущему на смерть, я дал команду, и мы ввосьмером отошли к проходу, прикрывая последних уходящих варягов.
Захватчики уже широко разбрелись по городу, начав повальный грабёж, насилие и зверства. На площади осталась лишь сотня личного хирда Хальвдана, который ещё никак не мог очухаться. Нурманы кинулись на Скули. Первый промахнулся, и топор описав круг глубоко вонзился в доски повозки. Скули резко ушёл в сторону, мощным ударом отсекая руку с топором, нурман громко зашипел от боли и его глаза полезли из орбит. Ярл отвёл смертоносный клинок и тут же на возврате нанёс ответный удар. Второй не успел увернуться и расстался с ухом и щекой. От охватившей вспышки гнева раненый нурман взревел и страшный удар топора развалил щит ярла и отсёк ему три пальца, упавших рядом с разбитыми досками. Впавший от боли в ярость Скули ударом сверху напрочь срубил гиганту половину лица, которая повисла на коже, обнажив зубы, горло и язык. Пока тот приходил в себя ярл выбил из его рук топор. Пары секунд хватило Скули, чтобы отскочить и перевести дух. Но паузу прервал налетевший со стороны нурман. Не долго думая, Скули сорвал плащ, бросил противнику в лицо и с поворота секанул ему по ногам. Тот сначала задохнулся от неожиданности, а потом издал дикий рёв, переходящий в вой. В ту же секунду нурман с покалеченным лицом пришёл в себя, взревел, выплёвывая выбитые зубы и брызгая кровью из дыры на черепе, вывернул оглоблю из повозки и буквально снёс Скули с ног. Тот рухнул, но через минуту, споря со смертью, поднялся, гордо вздёрнув подбородок и шатаясь, как пьяный шагнул навстречу врагам. К нему, покачиваясь, подошёл пришедший в себя Хальвдан. Их взгляды встретились. Скули беззвучно, одними губами что-то сказал и улыбнулся в лицо врага. Задохнувшись от гнева, Хальвдан сжал твёрдую жилистую шею ярла, злобно прищурился, с размаху пнул Скули но ноге. Тот рухнул, как подкошенный, громко ударившись головой об обломки щита. В ярости нурман несколько раз ударил бесчувственного Скули ногой в бок и хрипло издал победный клич.
Всё это я едва успел заметить, поскольку через секунду на нас бросилась вся нурманская кодла. Решение пришло мгновенно:
«Фил, защита десять метров!». «Есть, командир!».
– Все назад! Все к проходу, мать вашу! Я приказываю всем уходить в укрытие! – во всё горло заорал я, раздвигая руки, как бы загоняя своих мужиков назад.
Слава богам, послушались. Ещё бы не послушаться, когда я стоял, по-прежнему широко раскинув руки с клинками, а вся масса нурманов спрессовалась передо мной в десятке метров и бесновалась, не в силах двинуться дальше, едва ворочаясь в жуткой тесноте. Немного странно было смотреть на расплющенные о невидимую преграду орущие морды, будто они все прижались снаружи к большой стеклянной банке.
Я медленно отступал к проходу, а за мной наползала совсем обезумевшая толпа, которая в горячке не понимала, как такая близкая добыча смогла ускользнуть из их рук.
Ещё час я держал проход, пока до нурманов не дошло, что здесь им не пройти. Осознав, наконец, что невидимый барьер возник неспроста, они начали торопливо расходиться, опасливо оглядываясь на меня. И, как ни странно, такая странная реакция была типична для воинственных скандинавов, склонных к мистике и преклоняющихся перед высшими и всякими потусторонними силами.
А тем временем безудержный грабёж в городе превратился в повальную пьянку, и бандитам стало не до каких-то там беглецов. Как смог я за собой завалил проход мусором, обгоревшими досками и соломой и уже в полной темноте стал пробираться по уходящей под уклон расщелине. Позади послышался треск пожара. Я оглянулся. В охваченной огнём южной части посада багровое зарево резко очертило чёрный контур городской стены.Из города доносились предсмертные крики и вопли торжествующей ярости.
Минут через сорок я прошёл мимо заслона из десятка варягов и добрался до укрытия, где под каменистым обрывом к берегу приткнулись обе снеки, а около них расположилось поболее сотни бойцов, среди которых я заметил и варягов, и ополченцев. Остальные беженцы ушли в лес, в ближние и дальние деревни и хутора. Обрадовало то, что в укрытии не горело ни одного костра.
Все мужики из команды на радостях долго трясли меня за плечи, последним, прихрамывая, подошёл Олег, пожал мне руку и, ничего не говоря, повернулся и отправился по сходням на снеку. Когда все угомонились, я подсчитал наших людей. В дружине вместе с охраной кораблей осталось шестьдесят пять варягов, пятьдесят два ополченца и десяток слуг. Прямо скажем, совсем неплохо для такой заварухи. Однако и прокормить такую ораву тоже не малая забота. Другой проблемой стало неразрешимое противоречие. С одной стороны, надо срочно уходить на восток, где в варяжских землях можно зализать раны и собраться с силами. С другой – отплывать ночью – это гарантированно напороться на подводные камни, а завтра отчаливать опасно, поскольку с рассвета нас начнут искать на земле и на воде нурманы. Немного поразмыслив, я направился к Олегу.
Закутавшись в плащ, он сидел на носу судна и глядел на ночную воду.
– Дозволь сказать, ярл Олег, – негромко обратился я, чтобы не вспугнуть мысли задумавшегося человека.
– Садись рядом, Бор, – он махнул рукой, указывая на гребную банку, – всё, что изречёшь, всё приму, ибо ты опять оказался во всём прав.
– Я мыслю, что сегодня и завтра уходить нельзя, ибо сейчас уже поздно, а завтра нас станут ловить. Тут надёжное укрытие, можно пересидеть. А ещё я хочу сходить ночью в город, разузнать, что там творится и что стало с ярлом Скули.
– Неужто он жив? – в глазах Олега вспыхнула надежда и тут же угасла. – Этот пёс Хальвдан нипочём не упустит свою жертву. Даже, ежели Скули жив, его не спасти.
– А, вдруг мне удастся? – Я почему-то сам поверил в невозможное. – Почему не попробовать? Ватага привлечёт внимание, поэтому пойду один.
– Иди, Бор, и возвращайся. Ты мне нужен. Ты нужен Ингегерд. Ты нужен дружине.
Я кивнул и направился к своим мужикам, чтобы обсудить предстоящую ночную вылазку. Главным образом, требовалось разведать обстановку и разузнать намерения нурманов. Что касается спасения Скули, то, сказать по правде, особых надежд я не питал. Нурманы умеют изощрённо пытать, и, если Скули не выдержит и проговорится про наше укрытие, тогда придётся срочно удирать во все лопатки. Оставалась небольшая надежда на то, что сейчас пьяным и обожравшимся нурманам не до допросов и серьёзных разбирательств.
В полночь я подобрался к городской стене и пролез через проход, немного опасаясь, что нурманы завалили вход, или устроили ловушку. Но нет, пробка из разного хлама подалась, и я оказался в захваченном городе. Совсем разомлевшие от победы и браги нурманы оставили проход без присмотра, толи, считая, что среди бежавших нет придурков, желающих вернуться в ад, толи не обратив внимания на кучу мусора у стены.
В захваченном городе среди безобразной разрухи повсюду валялись тела защитников и горожан, потрескивая головнями, догорал пожар в пригороде. В соседнем доме скрипели и стучали на ветру ставни. Городскую площадь освещали костры и факелы, повсюду пьянствовали и обжирались нурманы. В распахнутых воротах сновали какие-то фигуры. Я протиснулся в проулке между домами и затаился. Лёжа в тени какого-то амбара, я уже хотел пробраться к терему со стороны пристроек, когда на крыльцо вывалилась толпа пьяных нурманов во главе с Хальвданом, на голове которого белела повязка. Они за волосы выволокли почти голого избитого человека. В свете десятка факелов я признал Скули.
– Слушайте викинги, могучие пахари моря. Этот пёс убил моего отца конунга Эстейна, и завтра на пристани между водой и огнём его принесут в жертву великому Одину. Да воспрянет кровавый орёл.
Я похолодел, поскольку знал, что «кровавый орёл» – жуткая ритуальная казнь викингов. И ничего нельзя сделать, Скули был полностью во власти этих маньяков. Скрываясь среди теней, я бесшумно задворками скользнул в сторону стены, прокрался к проходу, изнутри его плотно завалил и выбрался наружу. Рискуя сломать голову в темноте, я бросился бегом к нашему укрытию. На подходе я столкнулся со стоящими на страже Ромео и Ставром:
– Как сходил?
– Завтра казнят Скули. Страшно казнят, очень страшно, – меня буквально трясло от одной мысли от предстоящей казни.
– Да, что с тобой, Бор? Ты сам не свой, – и Ставр проводил меня по тропке вниз к воде. Я шёл и не знал, как сказать о казни Олегу, а главное, Ингегерд.
– Подойди, Бор, – позвала из темноты Ингегерд, я узнал её по голосу. Она сидела на бревне под одним плащом с Ингой, рядом чуть виднелось лицо Олега. Ингегерд тихо спросила:
– Он мёртв?
– Намного хуже, госпожа Ингегерд. Намного хуже.
– Значит, он ещё жив.
– Пока жив. Завтра его казнят. Красный орёл.
Ингегерд схватилась рукой за лицо, закрывая рот, чтобы сдержать крик ужаса. Олег резко встал и тут же сел, сжав голову руками. Инга заплакала.
