Олег Артюхов
Дружина
Я жестом созвал на нос лодьи нашу команду:
– Братцы, сегодня обойдёмся без мордобоя и кровопускания. Я придумал способ, как нам выкрутиться. А вы присмотрите за местными, чтобы сдуру не сунулись туда, куда пёс свой… хвост не совал.
Перебравшись вперёд, я смотрел, как приближается драккар викингов. На его носу стоял детина в кожаной броне с бледным лицом и тяжёлым, как булыжник, взглядом, от которого буквально веяло смертью. Его лицо выражало тупую зверскую жестокость. Из-за спины вожака доносился раскатистый рёв полусотни глоток. Вот они, худшие представители человеческого вида. Моя рука сама невольно легла на рукоять меча.
Расстояние уже сократилось до каких-то двух десятков метров, когда пиратское судно вдруг резко остановилось, будто его дёрнули за поводок, вздрогнуло и клюнуло носом. Заранее торжествующие от вида лёгкой добычи нурманы кто полетел вниз, задрав ноги, кто с трудом за что-то ухватился и устоял, двое от бортов свалились в воду. Буквально через пять секунд разбойники вскочили и метнули в нашу сторону всё, что попалось им под руку, копья, сулицы, стрелы, топоры и даже ножи. Зрелище падающего в воду оружия в пяти метрах от драккара завораживало. Все эти железяки, ударившись в невидимую стену, отскакивали и осыпались вниз. С драккара доносились грозные зычные крики, в горячке нурманы ничего не поняли, и новая порция оружия отправилась в полёт и опять булькнула в воду. После этого вопли на драккаре стихли. Наши суда медленно сносило течением, и между ними оставались те же двадцать метров.
На драккаре началась какая-то свара, и вперёд начал пробираться огромный одетый в тёмную шкуру нурман. Он оттолкнул «кожаного», скинул шкуру, разинул рот с редкими лошадиными зубами, издал дикий рёв и с разворота метнул короткий топор. Жуткая энергия броска берсерка отбросила топор от преграды назад, и он с рикошета глубоко вонзился в борт. Нурман завыл, его глаза налились кровью, на шее выступили вены, и от бессилия он начал грызть весло. Над рекой разлилась тишина.
– А, ну-ка, разбойнички, охолонь, и пыл свой поумерьте! – крикнул я по-нурмански, глядя в изумлённо округлившиеся глаза ярла, пальцы которого скрючило от ярости. – Кроме беды на свои головы, вы ничего тут не получите.
Потом я обернулся и отдал команду: – Гребцы, на вёсла. Кормщик, идём в Гнёздов.
Левыми бортами наши лодьи разошлись. Мимо проскользнули отвратительная оскаленная морда нурманского дракона и чуть более приятные морды совершенно обалдевших скандинавов. Наш маленький караван уходил всё дальше вверх по реке, оставив за собой ошеломлённый позорной и жутковатой неудачей нурманский хирд.
– Вот видишь, обошлось, а ты забоялся, – я слегка хлопнул близкого к обмороку купца по плечу, – с нами не пропадёшь.
– Это точно, – покосился на меня Хоттабыч, – рассказывали мне о твоих фокусах в прошлый выход, да, не верил я.
– Что ж деется, люди добрые, – очухавшись, запричитал Барма, – а ведь не смогли нурманы разор учинить. Как же так то? Не смогли нурманы то!
– Да, ты никак жалеешь, что поратиться не пришлось? – усмехнулся Ставр, – а то давай вернёмся.
– Тьфу, тьфу, нечистая сила! Упаси нас Перун и Макошь! И откуда только этих демонов на наши головы принесло? – продолжал блажить Барма.
– А, чё дивиться, – нахально встрял в разговор озорной парень лет восемнадцати с плутовскими глазами на простодушном лице, по виду босяк и оборванец, – энти волки повсюду шныряют, уж половину градов и весей пожгли, проклятые. Народ по лесам попрятался, не в силах татей прогнать. Ещё лет пяток минует и на Руси молвить некому станет.
– Помолчал бы, трепач, уж ты то за всех языком молоть горазд. И вся Русь замолкнет, дык только тебя и слышно станет. Вот ужо попотчую плетью, сполна получишь, – проворчал купец и шаркнул говоруна в спину, продолжая со страхом поглядывать на скрывающийся за поворотом драккар.
– А, чё молчать то, – не унимался встрепенувшийся парень, и пожал тощими плечами – можа я подмогнуть варягам охоту имею.– И он поклонился в нашу сторону. – Звать меня Куба родом из земель русов, кривичского племени. Те места добре ведаю, да и по Нево-озеру пути тоже и по Онеге и Белому озеру хаживал. Ежели куда провесть, то лучше меня ни в жисть не сыскать.
Я про себя усмехнулся. Вот ведь как интересно жизнь выворачивает. Сидели мы на берегу и головы ломали, как до земель русов добраться, а тут и лодьи купеческие подвернулись. Вот уж почти до места дошли, и озаботились, как бы не заплутать в этих краях, а тут и Куба нарисовался. Конечно, хитрая бестия, но вёрток и смышлён.
– Что ж, Куба, мы не против тебя в ватагу принять, лишь бы хозяин твой не воспротивился.
– Токмо рад буду. Берите этого бездельника и проныру с глаз долой. Мочи боле нет терпеть эту блядь на лодье. Ведь ни переспорить, ни переговорить такого, всю голову заморочил, балабол. Забирайте, чтобы и духом его здесь не воняло.
Я кивнул Кубе головой:
– Мы сойдём в Луках. Бывал в сем граде?
– Как не бывать, бывал. Все закоулки знаю. – Метнул он цепкий взгляд.
– Вот и ладно. Собирайся, с нами идёшь.
Пока плыли, я придумал образ Филу. Рыжая собака не подходила, парень из сорок первого тоже, ведь то был мой дед, Дитрих – тем более. И тогда я подумал, ведь Фил не должен быть старше Деми, значит, возраст лет четырнадцать. Весёлый, улыбчивый, шустрый парнишка с рыжей кудрявой шевелюрой, веснушками на курносом носу и большими зелёными глазами. В голове прошелестело: «Подходящая личность, принимается».
На волоке на Ловать пришлось помучиться. Естественно, не мы сами тащили лодьи, а шесть равнодушных волов по уложенным на землю гладким дубовым горбылям. Но и мы изрядно попотели, удерживая верёвками вертикаль, чтоб лодьи не завалились вбок.
– Хрен тому купчине, а не четыре серебрухи, – пропыхтел Ромео, натягивая верёвку на очередном наклоне, – мало того, что мы оказались в дураках, так притворяемся, что нам ещё и нравится.
В ответ донёсся дружный хохот семи глоток.
И вот уже все три наших судна закачались на медленных водах Ловати. Здесь в узком верхнем русле сначала пришлось вместо вёсел взять длинные шесты, а на другой день снова пошли в дело вёсла.
Вокруг в пределах видимости простиралась равнина, в которой старые могучие дубравы, густые ельники и светлые березняки перемежались с низкими пологими холмами, озерками, болотами и заливными лугами.
Как испокон веков повелось на Руси, здешние селения тоже жались к рекам, единственным проходным путям в этой бескрайней лесной стране. Однако сразу бросались в глаза отличия русских городков от славянских весей. В здешних краях они более походили на воинские станы, станицы, остроги. Стоящие на речных мысах или прибрежных холмах городища русов всегда окружало открытое пространство, обязательные рвы и валы с частоколом или стенами в два роста с боевыми галереями. Ни в одном я не разглядел хоть небольшого посада, и, глядя издали на эти городища, я невольно сравнивал их с ощетинившимися ёжиками. А их настороженный вид усиливали угловые и надворотные башни с тёмными прорезями бойниц. От ворот к пристаням вели более-менее ровные укатанные дороги.
Великие Луки стали первым большим городом русов на нашем пути. Уже под вечер со стремнины мы свернули к пристани, и перед нами открылся вид на, действительно, мощную по тем временам крепость. В отличие от малых городков, Луки окружал немалый посад, защищённый вторым кольцом рва и крепкого тына, причём, чем ближе к центру, тем дома были крепче, выше и наряднее. За посадом поднимались тёмные бревенчатые стены крепости с крытым поверхом и крепкими шатровыми башнями, крытыми тёсом. На реке у защищённого частоколом и двумя сторожевыми вышками причала теснились разные суда: лодьи, струги, насады, паузки и даже нурманский когг. Чуть дальше виднелись носы варяжских снек. Между городом и пристанью сновал люд, в слободах кипела жизнь.
Едва успели закрепиться у причала, как купчина Барма спрыгнул на пристань и нырнул в толпу, как рыба в воду, оставив компаньона толковать с мытарями. Лунь и Хакас согласились присмотреть за имуществом, а все остальные уже собрались податься в город, когда из толпы вынырнул Барма:
– Всё, варяги-молодцы, на два-три дня встанем покамест. Дело у меня тут образовалось торговое.
– Пара дней не велик срок, – ответил я и крикнул в сторону лодьи, – Куба собирайся, с нами в город пойдёшь.
– Эт-то я с превеликим удовольствием, господа варяги, – из-за борта, как чёртик выскочил Куба, будто специально сидел там и ждал команды. Его непоседливая натура явно жаждала действий.
Мы накинули плащи, нахлобучили круглые шапки-клобуки и ремешками на двойной узел привязали рукояти мечей к ножнам. Ополь запасся флешками и аж трясся от предчувствия видеорепортажа из русского города 9 века. От самого причала за нами увязались местные мальчишки и худые бродячие собаки.
Галдёж горожан в торговый день не уступал шуму большого водопада. Все куда-то спешили, что-то несли, что-то тащили, общались на бегу, стараясь перекричать толпу. Нас закрутила и понесла людская круговерть. Проскользнув мимо лабазов и амбаров, подшучивая друг над другом, мы направились в сторону крепости. По укатанной тысячами колёс и утоптанной тысячами ног дороге мы, наконец, добрались до торга, расположенного вблизи крепостных стен.
Как и во все времена, на этом древнем рынке торговали все и всем. В отличие от антанского торга здесь вовсю ходили серебряные деньги, но всё равно основными средствами расчёта оставались шкурки белок и куниц, белы и куны, мягкая рухлядь, тоесть иные выделанные меха, янтарь и весовые поковки разных металлов. Нередко шёл простой обмен товарами.
В оружейном ряду торговали разным оружием, но преобладали европейские и чаще балтийские типы. Почти все мечи имели тупую оконечность, верхнюю заточку, прямую гарду и массивное полукруглое оголовье короткой рукояти. Среди иного оружия и зброи продавались топоры, секиры, ножи, наконечники копий, готовые шлемы, но не доспехи, поскольку, как выяснилось, их ковали на заказ в размер человека или брали трофеем и подгоняли по фигуре. Некоторые стальные мечи имели неплохую закалку, но и стоили впятеро. Дорогущие луки я увидел только в одном месте у персов, а арбалетов не встретил вовсе.
Ополь только успевал вертеться и комментировать, и со стороны могло показаться, что он сошёл с ума и заговаривается. Потом чёрт дёрнул этого Ополя потащить нас в ювелирный ряд, чтобы посмотреть на украшения, или жуковинья по-здешнему. В первой же лавке мы принялись разглядывать золотые и серебряные безделушки, и тут поблизости раздались крики и донёсся шум, в котором явно прослушивалась скандинавская речь.
– И здесь нурманы, мать их растак, – проворчал Хоттабыч.
– А, ну-ка, пошли глянем, – и скучающий от бездеятельности Ставр потащил нас к приключениям на наши задницы.
Наши предположения подтвердились. Тут и там на торге мелькали высокие плечистые фигуры нурманов. Не поленившись, я насчитал их поболее двух десятков. Наверно причалил драккар, и половина хирда отправилась в город. Неподалёку возле соседней лавки трое бородатых викингов в воинском прикиде и в меховых куртках зажали прилично одетого парня лет восемнадцати, а один из них тряс его за грудки.
– Выясни, что случилось, – подтолкнул я Кубу к собравшейся толпе. Через пять минут он вернулся:
– То сын тутошнего боярина русов Воибора имя ему Арамир. Он ужо отсчитал серебро за жуковинья невесте, а нурман возьми да перехвати то обручье, пондравилось оно ему. Боярич требует отдать, а тот уж и за нож ухватился. Вона и дружинных не допускают, – он махнул за правое плечо, где полдюжины викингов сдерживали дружинных русов и громко выясняли с ними отношения.
– Хозяева жизни, твари заморские, – процедил сквозь зубы наш немногословный смолянин Хоттабыч, – надо выручить парня.
Здравый смысл подсказывал держаться подальше от этих людей, но не успел я открыть рот, как Хоттабыч направился к трём нурманским хамам. За ним, азартно блеснув глазами, шагнул Ставр, а чуть погодя – Ромео. Я развёл руками и вместе с остальными приготовился к драке, но, само собой, без оружия.
Хоттабыч и Ставр спокойно и непринуждённо подошли к нурманам и завели разговор. В ответ те громко заржали и начали делать неприличные жесты, выказывая своё отношение к варягам. Жаль мудаков, сами нарываются.
За работой Ставра в рукопашке можно наблюдать часами, но мне не повезло, он уложил всех троих за полминуты. Бедный Хоттабыч только успел сообразить, что к чему, как всё закончилось. Не обломилось кулаки почесать ни ему, ни нам. Откуда-то сбоку раздался гортанный крик. Я быстро огляделся и сразу понял, что ошибся, и сейчас нам всем работы хватит. Со всех сторон в нашу сторону ломились два десятка нурманов, в глазах которых горело страстное желание рвать, крушить и убивать. Многие из них уже потянули мечи и выдернули из-за пояса топоры. А вот это уже прокол, в торговый день драку в толпе с оружием власти никому не простят.
Нурманы были не выше нас, но выглядели мощнее, возможно, из-за обилия меха. К сожалению, мне достались только двое. Один ражий детина шире меня вдвое сходу налетел на подсечку и болевой на правую руку. В его локте что-то хрустнуло, и меч отлетел в сторону под ноги толпы. Детина взвыл, схватился за руку и скрючился от боли. Другой долговязый шустрик получил с разворота носком сапога в солнышко и серию по болевым точкам. Аут. Недаром говорят, что, чем выше противник, тем больнее ему падать с высоты, а, чем тяжелее, тем больше от него грохота.
На всё про всё нам хватило пяти минут от начала драки, чтобы обездвижить, обезоружить и повязать нурманскую банду. На их расквашенных мордах спесивые маски превосходства сменились выражением унылого идиотизма и злобного бессилия.
Мы поправили одежду и накинули сброшенные перед дракой плащи, наблюдая, как от ворот бегут дружинники городской стражи. Не желая ввязываться в дрязги разбора происшествия, я уже хотел увести команду к пристани, когда нам преградил путь десяток вооружённых русов во главе с крупным седоватым воином в богатом доспехе и одежде. Рядом с ним стоял тот самый парень из ювелирной лавки. Насколько я понял, с нами пожелали пообщаться местные власти.
– Ни шагу, варяги, – хмуро пробасил пожилой воин, из-за седины явно выглядевший старше своих лет. – Кажите ваши мечи, – и по его команде дружинники сдвинули щиты и опустили копья.
Я пожал плечами, кивнул своим головой, и мы показали свои перевязанные ремешками мечи.
– Подобру вам, варяги, вы в праве. Я боярин Воибор, – скорбные складки у его рта разгладила сдержанная улыбка.
– Подобру и тебе, боярин Воибор. Мы вольные варяги, здесь проездом в Русу. Просим не держать обиду, что чуток пошумели в твоём граде, да татей приблудных уму разуму поучили.
– Не почем вам виниться. То мой единственный сын Арамир, он и поведал о дрязге. Вот ведь как всё вышло. Те грязные свиньи нурманы кой год уж творят беззаконье, да терпел я, града покой берёг, старался решать раздрай полюбовно, – воевода упрямо тряхнул головой, – однако та скверна не в меру уже расползлась. А ноне они и вовсе закон преступили, и бысть им под карой. И чую, пора вострить нам мечи, бо скоро придётся щиты поднимать.
– Твоя правда, боярин Воибор, – начал я свою пропаганду, – нурманы не мало бед на Руси натворили. Полуночные земли стонут под их игом, а ноне они и до вас ужо добрались. Слыхал поди, что с Изборском, Альдейгьей да с Алаборгом сталось. Новаград и тот нагнули. И то лишь начало. Скоро с захода заявятся сотни драккаров. Готовьте мечи, русы, а варяги завсегда встанут с вами плечо у плеча, ведь дальние родичи чай.
– Прошу всех варягов бысть в доме моём с почётом, – и он слегка склонил седоватую голову.
– Благо дарю, боярин Воибор, за добрые слова от всей нашей ватаги.
– Ступайте за мной, тут недалече в кремнике.
И мы всей гурьбой двинулись к приоткрытым крепостным воротам. Под ногами гулко отозвались брёвна моста. Следом протопали два десятка бронных русов. За воротами через всю крепость, или, как её назвал боярин – кремник, шла прямая дорога, упирающаяся в большое двухэтажное строение. Боярский двор находился справа от ворот через усадьбу – мощный бревенчатый терем с подклетом, широким крыльцом и светёлками поверху.
Пока шагали к дому боярина, я с интересом разглядывал город русов изнутри. При всём сходстве, он заметно отличался от известных мне антских Бусовграда, Зимно или Табора. Если там городским центром являлись святилище и хорм, то здесь детинец, то бишь цитадель с княжеским теремом. Всё остальное пространство крепости было застроено домами знати, казармами, амбарами, скотницами и разными иными сооружениями. Тоесть город русов изначально строился как политический центр и обиталище воинов. Святилище тоже имелось, но совсем небольшое без жилища жреца и с единственным идолом Перуна. На подобие христианской часовенки.
На воротах усадьбы воеводы, охорашиваясь, чистила клюв ворона. Со двора доносился собачий лай и радостные вопли детворы. Домочадцы почтили нас поклоном, но проводили пристальным взглядом.
На крыльце в ожидании стояла боярыня в сопровождении двух статных девиц. Одетые в красиво расшитые летники девки украсили головы небольшими кокошниками и лентами в косах. Одна из них держала расписной кувшин, другая расшитый красным орнаментом белый рушник. Как и положено замужней женщине, хозяйка накинула на плечи понёву и укрыла голову белым убрусом и высокой кикой.
– Испей, боярин, свет Воибор, – и она протянула мужу корец с медовухой, глядя на нас с лёгкой оторопью.
Он одним духом выдул чуть хмельной напиток, крякнул и стряхнул последние капли на землю для духов дома. Боярин кивнул головой в сторону нашей ватаги и важно проговорил:
– Почти, боярыня, то други мои.
И корец ещё восемь раз наполнился медовухой. Я выпил до дна приятно пахнущий мятой, душицей, чабрецом и имбирём напиток и, как и все, стряхнул капли на землю. А неплохой медок русы варят, и вежество блюдут. Жаль, что обычай лобызаться с хозяйкой после чарки появится позже вместе с утверждением христианства.
В широких дверях я чуть не приложился лбом о низкую притолоку, и мужики, видя такое дело, стали заранее низко склоняться, чтобы пройти в горницу.
В просторном светлом помещении стоял длинный выскобленный дочиста стол с лавками, справа виднелся широкий белёный извёсткой бок печи и проходы в соседние помещения. По знаку воеводы стол начал быстро заполняться разной снедью. Само по себе использование русами столов уже говорило о многом, ведь в 6 веке в антанских домах обеденных столов я вообще не видел, только в харчевнях, да у савиров. Потянуло запахом жаркого. Немудрящая начальная закуска из пирогов, кулебяк и сбитня пополнилась капустной ухой с убоиной, запечённой в сметане рыбой и жареными куриными полтями.
Простая и сытная еда пришлась всем по душе, а стоялый, выдержанный мёд пился легко и приятно. Пился то он пился, да коварен не в меру оказался, при абсолютно светлой голове ноги вдруг напрочь отказались слушаться и начали безобразно заплетаться. Это притом, что я считал себя крепким орешком. Пытаясь выбраться на двор, я едва не рухнул, чуть не опрокинув бадью в сенцах. Посмеиваясь, хозяин велел смердам помочь мне. Стало слегка неудобно, что меня под руки ведут отлить.
От чистого вечернего воздуха голова заметно просветлела и ноги окрепли. Уставившись на поднявшийся серп молодой луны, я вслушался в сизые сумерки. Со стороны людской, где жили смерды и холопы доносились удивительно чистые звуки песни. Звук вырвался на волю и потёк. Пела либо девушка, либо молодая женщина, и в той немудрящей мелодии звучала какая-то непонятная сдержанная древняя гармония. До конца песни я стоял, замерев от душевного покоя и чувства благодати.
Заметно посвежевшим я вернулся в горницу и увидел пустое помещение. Всех моих обезноживших спутников уже растащили по ложницам в верхних палатах. При помощи слуги я тоже добрался до постели, смежил веки и продрых до утра.
На рассвете меня разбудили звуки проснувшегося дома, запахи свежей выпечки, сладкий дух от сгоревшего воска и желание минус и плюс попить. Спустившись на двор, я обнаружил там всю нашу команду. Сбросив напряжение, мы при помощи слуг ополоснули припухшие физиономии и руки колодезной водой, облачились и вошли в горницу.
На этот раз за столом заставленным блюдами с пирогами, кулебяками, свежим хлебом, мёдом и горячим сбитнем сидел сам хозяин дома, его сын и трое интересных и колоритных личностей. Взглянув на их длинные рубища из толстой грубой холстины, длинные седые бороды, белые головы, ярые взгляды, а также посохи и немалый набор разных амулетов и оберегов, я догадался, что все они жрецы. Будто и не прошли три столетия, так они даже в мелочах походили на своих коллег из 6 века.
– Всем доброго дня, – поздоровался я за всю нашу ватагу, – Благо тебе, боярин Воибор и вам старцы, слуги божьи.
Боярин ответил и широким жестом пригласил нас за стол. Пока мы поглощали пироги с разной начинкой и запивали их горячим сбитнем, жрецы нас внимательно выглядывали.
– Далече же вас занёс рок, вои не от мира сего, – первым заговорил тот, что повыше и покостистее, с лицом, обезображенным длинным шрамом через лоб, левый глаз и скулу. На его лице промелькнула холодная, как лёд усмешка.
– А, с чего ты, жрец, взял, что мы не от мира сего? – Я сделал вид, что не удивился. – Русичи мы и варяги.
– Не ведают вас наши звёзды, и вы их не ведаете. – Он подался вперёд, левой рукой грузно опёрся на стол, крепко сжав правой свой тёмный от времени посох.
– А и прав ты, жрец, – я с вызовом выпрямился, – хоть и русичи мы, а издалека такого, что идти можно хоть всю жизнь. Ано и земля русская не чужа нам, и предки наши кровь за неё лили и приняла она ту кровь.
– Коли так, то благо вам, – он хмыкнул, чуть потеплел взглядом, поправил перепутанные пряди седых волос. – Мы волхвы славим Велеса, Перуна и Даждьбога. То Любовод, – он указал на коренастого крепыша с кудлатой седой шевелюрой и глубоко прочерченными чертами лица. – То Лютобор, – палец ткнул в худощавого доходягу с белым пухом волос на голове и сморщенным насмешливым лицом, – а я Белобой.
Я тоже назвался и назвал своих спутников. Волхв усмехнулся:
– И хоть не ваши те имена, но рад знакомству. Боярин Воебор ввечор рёк, что ведаете о нашествии нурманов. Правда ли то?
– Истинная правда, мудрый Белобой, а ведь вы и сами то ведаете, коль силу волховскую имеете. Аль я неправ?
– То так. Реки по чести и оприч правду, что вам о том ведомо, а мы, коль важное изречёшь, подсобим, – и он воткнул в меня глубоко посаженные пронзительные глаза.
Я ненадолго задумался, и решил использовать ситуацию для начала исполнения нашей миссии.
– Бор – то моё войное имя, и я старший в нашей ватаге. Мы все русичи, но зовёмся варягами, понеже вольные вои. Нам ведомо стало, что в полуночных землях в граде Альдейгье убит законный князь Рюрик. Жену его силой взял конунг нурманский, а единственная дочь Ингегерд ныне в бегах. В ближнее лето в биармийские и новогородские земли нагрянут тысячи беглых нурманов голодных, оружных, свирепых и алчных. И, коли брать в полуночных землях станет нечего, то они первым делом устремятся на Русь. Лютуют они хуже волков и зверствуют без смысла и жалости. Грядёт великая беда, и сберечь державу русов и славян смогут лишь дочь и наследница Рюрика Ингегерд и его племянник Олег, затворённый ныне в захваченном нурманами Алаборге-граде. По воле богов Ингегерд бежала из разорённого Алаборга вместе со своим пестуном ярлом Скули. Но где они ныне неведомо нам. Должно помочь дочери Рюрика и не дать порушить Русь заморским татям и уберечь землю от чудовищного зла, что они принесли и ещё принесут на своих мечах.
– Зрю, истину речёшь, варяг Бор, хоть и мысли свои прятать пытаешься. Волхвы услышали тебя. Жди назавтра ответа.
Жрецы поднялись и, постукивая посохами, не спеша, вышли из горницы. А мы, не желая задерживаться, поблагодарили хозяина и отправились на лодью. Там сияющий от довольства купец Барма, сообщил, что ещё день-другой, и он расторгуется.
Пару часов мы со всех сторон вертели ситуацию и так, и этак, и решили всё-таки дождаться решения вохвов, как местных культовых авторитетов, знатоков жизни и законов природы. От того, как они сходу нас вычислили, все мужики до сих пор оставались под впечатлением. Примерно в три часа пополудни на пристань прибежал молодой смерд от боярина Воибора с приглашением на встречу.
Боярин прохаживался вблизи крепостных ворот, давая указания посадским и дружинникам. Приглядевшись, я понял, что они углубляют ров и укрепляют вал вблизи воротного моста.
– Подобру вам, варяги, жду вас. Давеча невместно бысть, а ноне хочу поговорить. Вы ведь службу ищете? Али как?
– Благо тебе, боярин Воибор, ано службу уж отыскали. Не взыщи.
– Тогда айда поглядим наши воинские дома, конюшни. Сегодня вои все на работах. Зарев-месяц на исходе, за ним и листопад-месяц, не успеешь моргнуть, а тут и снега упадут. Надо готовить зимовку. Походите, поглядите, может, и передумаете, да останетесь в Луках. Уж больно приглянулись вы мне.
– Отчего не поглядеть. Веди, боярин.
Поскольку купца придётся ждать ещё минимум сутки, от нечего делать мы решили хоть так убить время.
Казарма русов отличалась от антских, как земля и небо. Длинные бревенчатые крепкие дома обогревались большими сводчатыми печами, топящимися по-чёрному, но дающими много тепла, сохраняющегося за счёт ярусного расположения потолка и стропил. На первый взгляд суровый интерьер, на самом деле отличался удобством и даже своеобразным уютом. Вдоль стен стояли палати с набитыми сеном холщёвыми тюфяками, застеленными либо овчинами, либо медвежьими или волчьими мехами. У каждого дружинника имелся свой сундучок. У дальней стены виднелись пирамиды с оружием и полки с доспехами, а стены покрывали развешанные щиты. У ближней к входу печи сидели два дневальных. Общая трапезная напомнила мне солдатскую столовую со столами на десяток.
Порадовало единообразие оружия и доспехов, что придавало войску русов особый и грозный вид. А то, что они ещё исповедовали строгую дисциплину и воевали в строю, вообще выгодно отличало их от всех иных вояк на Руси, и было явным признаком регулярного войска. Невольно проводя аналогии, я сравнивал русов со спартанцами, которые тоже держались особняком и отличались от иных греков особым отношением к воинской службе.
Как выяснилось, все мужчины русов служили в очередь по два года, потом четыре года жили в граде или станице обычной семейной жизнью. Тоесть на одну служилую смену имелось две смены резервистов. И, если постоянный состав дружины Лук насчитывал три сотни бойцов, то при мобилизации под копьё моментально могли встать ещё шесть сотен. Кроме этого все остальные мужи из посада и ближайших станов являлись на сбор при объявлении войны, доводя городское войско до пятнадцати сотен. Для города с населением в десять тысяч жителей ресурс был фантастически высоким. Естественно, в дружине служила молодёжь и мужи до сорока лет, а вышедшие из возраста ветераны следили за порядком в городе, готовили и тренировали мальчишек. По всем признакам, весь уклад русского города сильно напоминал казачий.
Я смотрел и прикидывал в уме. Если у русов имеется пяток таких городов, да ещё два-три десятка поселений-станиц, то мы просто обязаны накостылять нурманам по шее. Задача немало облегчалась тем, что, в отличие от прошлой экспедиции, численность захватчиков была на два порядка меньше.
И, чем больше я наблюдал за жизнью русов, тем больше убеждался, что в целом нашу задачу можно решить. И уж, если нам в прошлый раз удалось сколотить войско из полудиких антов, полян и дулебов, то с профессиональными воинами русами и варягами мы тут горы свернём.
В отличие от киевщины в этих краях начало сентября, или по-здешнему ревуна-месяца, принесло сырые туманы и ночные холода. Я слегка пожалел, что, опасаясь вездесущих насекомых, отказался ночевать в казарме и даже, закутавшись в тёплый плащ, под утро начал стучать зубами. Точно такая же дробь доносилась из-под других плащей. Поднявшись в ранних сумерках, я подсел к костру, возле которого клевал носом Лунь, и подбросил дровишек. Через пять минут костёр облепила вся наша задубевшая команда. Слегка отогревшись, народ стал просыпаться.
Не успели мы размяться в парах, умыться в реке и поставить на огонь котелок с кулешом, как из утреннего тумана вынырнул лохматый парень с худощавым лицом и пушистой бородёнкой. Поддёрнув мокрый от росы подол рубахи, он поклонился:
– Подобру вам, варяги. Богов хвалящие зовут вас в святилище, – и он исчез в тумане.
Деваться некуда, надо идти. Закинув в организмы по краюшке хлеба, и запив его вчерашним сбитнем, мы облачились, накинули плащи и потопали вверх по дороге к кремнику. Приоткрытые на четверть ворота пропустили нас в крепость. Волхвы ждали возле святилища Перуна, а, увидев нас, Белобой махнул рукой, приглашая внутрь.
На этот раз говорил Лютобор:
– Добра и блага вам, варяги. Сегодня открылось нам, что вы истинно посланы небом спасти Русь. А то значит, что наша обяза вам помогать. Ведомо стало, что вы ждёте знака, либо вести какой. Дык знайте, в день белобогов, инда третьего дня в Русу двое придут. Те, кого вы взыскуете. И поспешайте, ибо явятся они не по воде.
Сообщение волхвов повергло нас в лёгкое смятение. Из святилища мы почти бегом добрались до пристани. На нашу удачу купец Барма уже завершил свои дела и готовился к отплытию. Удивив его ещё шестью серебрухами, я уговорил его перекинуть остатки товара с «подбитой» на две остальные лодьи, и на освободившейся на всех вёслах рвануть в Русу. Резонно рассудив, что всё равно плыть в ту сторону, а здешние воды более-менее безопасны, Барма деньги взял.
Сутки без отдыха и остановок мы добирались до Русы, и особенно устали, после того, как в конце пути пришлось свернуть в устье Полисти и идти на вёслах против течения. Ближе к вечеру второго дня мы приткнулись к городскому причалу. На мой взгляд, купец Барма с большим облегчением избавился от беспокойных пассажиров.
Разобравшись на пристани с немудрящим имуществом, мы потопали искать какой-никакой ночлег. От предчувствия соседства с разными насекомыми я передёрнул плечами, но перспектива ночевать снаружи в объятьях сырого холодного тумана вызвала ещё большее омерзение.
Проблема решилась, когда я вспомнил, что в Антании имелся обычай гостевания в общинном доме. Как выяснилось, в Русе тоже часть пустующих казарм отдавали под жильё разным путешественникам, погорельцам и проезжим воинам. Но при этом заразных больных, юродивых, скоморохов и побирушек дружинники сразу гнали взашей. Свежее сено в тюфяках и окуривание горькой полынью и пижмой избавило нас от кусачих соседей и позволило, наконец, нормально выспаться.
