Олег Артюхов
Дружина
В промозглом студёном воздухе явно чувствовалось приближение зимы, ветер хоть и не сильный, но противный и колкий так и норовил сдуть с лица тепло и выбивал слезу, изредка бросая в лицо снежную крупку. Одно радовало, что наш путь теперь лежал только по рекам, а все большие озёра, вздыбленные предзимними штормами, остались позади.
Для сугрева гребли в очередь по полчаса, и потому наши снеки шли ходко, не смотря на встречное течение. А шли мы на этот раз в загадочный город Сар, весьма известный в прошлом, но совсем неизвестный в нашем времени, ибо был до основания уничтожен во времена монгольского нашествия.
Этот самый Сар считался вторым по значимости варяжским городом, но, по сути, был первым, ибо богатство и население его многократно превышали белозёрские, а оживлённая торговля шла круглогодично. Этот город являлся крупнейшим перекрёстком торговых путей и самым большим торжищем на Руси.
Сар возник на самом краю остервега, но, как ни странно, помимо варяжского, и мерянско-муромско-мещерского населения в нём проживало более, чем в иных городах, мирных скандинавских бондов-земледельцев и ремесленников. Рядом с ними в слободах и на хуторах начали селиться кривичи и словены. Расположившийся между Волгой и Клязьмой Сар открывал путь из Северной Руси на Волгу, или, как её здесь называли, Итиль, или по-старому Ар. Все окрестности ближайших Неро-озера и Плещей-озера пестрели варяжскими городками, весями и станами. А более всего их находилось в устье Коросли, где она впадает в Волгу.
Мы с Олегом по очереди выстаивали свой час на носу передней снеки, что требовали традиция и здравый смысл. Те, кто двигал вёслами, тихо пыхтели, сидя на скамьях-румах, свободные от гребли теснились и кутались в плащи, а на корме разговаривали двое – Ополь и кормщик Хабор. Как ни странно, они поладили и частенько болтали о том, о сём.
– Вот ты, Ополь, вроде умный муж, – глубокомысленно рассуждал кормщик, – а ничего в жизни не смыслишь.
– Это чего ж такого я не смыслю? – удивился Ополь.
– Вот давеча ты вопрошал, отчего я, как встану к кормилу, так вонзаю в него свой топор? А ведь каждый малец ведает, что все мороки да чеморы до страсти боятся любимого Перуном железа. Вот нечисть чует мой топор и не липнет в походе к кормилу.
– Чушь собачья, – проворчал Ополь.
– Свиньи и собаки тут вовсе не к месту, – невозмутимо продолжил Хабор. – Вот в энтот раз ты беспощадно тыкал в моё измученное лихоманкой тело вострое железо. Тыкал? Вот. И ведь прогнал злодейку. А всё почему? Потому что железом в неё тыкал. Только досель я в ум не возьму, при чём тут моя задница, коль корчило меня в грудине? Ой, Ополь, чтой-то ты темнишь. И ведь как, паршивец, подкрался. Кабы не энти два бугая Хакас да Хотта, нипочём бы не дался. А так куда мне старому с вами тремя управиться, вот и пострадал.
Я поплотнее закутался в плащ и пробрался к стоящему на носу снеки Олегу:
– Ярл, мыслю, не впору мы отправились. Вон погода не задалась.
– Деваться нам некуда. Со дня на день реки встанут. А в Саре сейчас торг шумит. Что купцам холод, да непогода? Небось, бьярмы, весины и корелы рухляди навезли и товаров с Поморья, а бусурманам арамейским серебро девать некуда. Вот и куражатся. А коль торг в разгаре, так и варягов там полным полно. А то нам наруку.
На третий день мы добрались до места. Похолодало. В лицо ветер бросал злую спежную крупу, что бывает накануне мороза. Едва добрались, а уж и шуга по воде пошла. Как кормщикам удалось приткнуться к причалу, ума не приложу, ведь суда стояли аж в два ряда.
Сар-город отличался от иных, поскольку возник вокруг огромного торжища, ставшего его сердцем. Огромную торговую площадь версты на две заполняли лавки, навесы, шатры, коновязи, загоны для скота и великое множество крытых повозок и телег. Если бы можно было взглянуть на торжище сверху, то оно походило бы на огромный кочевой стан. По краям широким поясом расположились сотни, больших и малых харчевен, кузней, постоялых дворов и караван-сараев. Повсюду бурлило и перемешивалось людское море. Орали и торговались купцы, кряхтели под грузами амбалы, бегали мальчишки посыльные, зазывали приказчики, шныряли бродяги и воришки, глазели зеваки и возчики. А во все стороны от торга, как кривая паутина разбегались тропинки, дороги и дорожки.
Собственно, само городище пристроилось к торгу и состояло из трёх отдельных обширных посадов, или как их здесь называли – слобод. Каждая из них имела свой собственный совет старейшин, свои укрепления за рвом, валом и стеной с детинцами, то бишь цитаделями в центре. В средней самой большой слободе на холме за крепостными стенами возвышался терем. Из всех до сих пор виденных городов Сар и впрямь был наибольшим. Но вместе с тем и прежде всего он оставался грандиозным торжищем.
Наша небольшая дружина нырнула в эту бурлящую стихию и растворилась в ней, вынырнув вблизи дороги, ведущей к главной слободе. Там мы и нашли пристанище в местной казарме.
Как выяснилось, местный ярл Оногаст хорошо знал Олега, либо по родству, либо по боевым походам. Так или иначе, приняли нас радушно. Тёплая казарма, горячая похлёбка, тюфяк на топчане, что ещё надо честному варягу для счастья, когда нос уже прихватывает морозец, и с неба вот-вот полетят белые мухи.
Сказать по правде, обычно слегка заторможенный Олег меня сильно удивил, развив необычно бурную деятельность. Уже через день они с Оногастом ударили всполох, собирая большой сход.
Почти сутки, не смотря на скверную погоду, со всех окрестностей собирались конные, пешие и повозные варяги. На третий день с утра на площади перед теремом волновался большой варяжский сход. На мой взгляд, тут столпилось не меньше пяти тысяч человек, и не только воинов, но и купцов и ремесленников.
– Братья варяги, – разнёсся над площадью голос Олега, – я ярл Хелегов, или по-славянски Олег.
– Знаем, знаем! Говори! – раздалось со всех сторон.
– Ноне на Варяжскую Русь легло тяжкое бремя. Все ведают, что два лета назад нурманы подло погубили князя Хергейра Хрорека и захватили Альдейгью. Ано не все ведают, что по осени в жестоких сечах с нурманами пали грады Алаборг и Корела. Ноне вся Ладога захвачена, пали лучшие воины, седьмицу назад зверски казнён красным орлом ярл Скули. – В толпе раздался глухой гул. – По всей земле раздаются стоны и плач. На днях в Альдейгье, не стерпев насилия самозванца Хальвдана, убила себя мечом княгиня Исгерд, а проклятый Хальвдан объявил себя конунгом всех наших земель и заявил, что истребит на Руси всех варягов. – По площади опять прокатился гул. – Но жива дочь Хергейра Хрорека и она взывает варягов к долгу чести и справедливости. Нурманы расползаются по Руси, как зараза. И только мы воины Перуна можем их остановить. Давеча волхвы благословили варягов на честный бой и предсказали большую войну в грядущем году до Купалова дня. Не посрамим же оружия и славы пращуров. Дадим роту княжне Ингегерд наследнице Хергейра Хрорека.
Сначала над площадью пронёсся одобрительный шелест, потом раздались редкие нестройные крики, и, наконец, площадь взорвалась:
– Слава! Любо! Слава! – заорали со всех сторон, но я-то видел, что многие варяги помалкивали, а некоторые и вовсе тихонько попятились со схода.
По традиции варяжский сход проходил два дня. Обычно на первый говорили, спорили и обсуждали, потом хорошенько напивались пивом и брагой и опять спорили, а потом, оценив трезвые и пьяные высказывания, на другой день принимали решение.
Я задумчиво бродил по торжищу, в поисках выхода из, казалось бы, безнадёжной ситуации. Навскидку лишь половина варягов поддержали Олега, но надо добиться, чтобы поднялись все и даже более того. «Что делать?», – задал я сам себе вопрос. «Поговори с купцами с юга», – перед глазами появилась рыжая физиономия Фила. «Я что, спросил тебя?». «Нет, но сильно подумал, а это всё равно, что спросить. К югу от Руси происходит что-то бедовое, поговори с очевидцами, и у тебя появятся аргументы».
Днём после схода я созвал свою команду:
– Как вы слышали и видели, сход ещё не принял решения, – начал я, – но, к сожалению, есть ушедшие и много колеблющихся. Нужно срочно переломить ситуацию. И на этот счёт имеется одна мыслишка. Сейчас вы все разойдётесь по торгу. Постарайтесь до вечера найти и привести в ближайшую к казарме харчевню толковых и авторитетных купцов с юга: из Хазарии, Персии или Халифата. Это очень важно. Потом в процессе разговора скажу почему.
Вопрос решился буквально через пару часов. Мы с Ополем едва усидели по кружке пива, когда в сопровождении Ставра и Луня внутрь зашли два человека по виду арабы в толстых подбитых мехом халатах, меховых шапках и тёплых плащах, которые они сразу сняли. Зная обычаи и религиозные запреты азиатов, я ничего кроме горячего сбитня, сухофруктов и медовых сладостей не заказывал.
Восточные гости огляделись и по указке Ставра направились к нам. Поприветствовав нашу кампанию, они уселись напротив. Окинув взглядом стол, арабы незаметно усмехнулись, потом повернулись и кивнули Ставру и Луню, как самым старшим среди нас.
– Чем недостойные торговцы из священного Халифата заслужили особое внимание славных варягов? – начал тот, что был постарше.
Я сразу взял нити разговора в свои руки:
– Моё имя Бор. А это мои друзья из дружины ярла Олега.
– Слышал о сем славном ярле, – проговорил старший араб, – и о невзгодах его слышал. Я купец из Багдада, моё имя Харун-ибн-Йахья, а это мой друг из Дамаска Фарух Аль-Джани. Так чем же мы можем служить славным варягам.
– Уважаемый Харун-ибн-Йахья наш интерес не праздный. Кто лучше вас знает восточный торговый путь от Дамаска до Варяжского моря. Дошли до нас слухи, что неспокойно на том пути стало. Можно ли верить сим слухам?
– Слухи не летают сами по себе, – закрутил слова купец, – их несут люди. И скажу вам прямо, плохо стало на том пути. Этот наш караван будет последним. Мы так решили.
– А, не соблаговолит ли уважаемый Харун-ибн-Йахья, – я принял витиеватую манеру речи, – подробнее поведать о том, что на торговом пути творится.
Купец ослабил пояс халата и устроился поудобнее:
– Три лета назад с восхода из-за Итиля пришли дикие люди по имени пацинаки. Гордые и глупые хазары не обратили на них внимания, мало ли кочевников шастает по степи. Но те сразу принялись грабить, жечь и убивать. Добравшись до Оки-реки, пацинаки напали на племена мещер, мадьяр и хабаров и страшно их разорили. Бросив родные земли, мадьяры с боями ушли на полдень и в отчаянии осадили хазарскую крепость Сару-кала, что стоит на Дон-реке. Рассвирепевший каган послал аланов и савиров, те выбили мадьяров из Сару-кала и прогнали их на закат. Но следом за мадьярами и хабарами, как шакалы за стадом, пошли и пацинаки. Ныне вся степь пылает войной. Вот уж сто лет минуло, как хазары, савиры и аланы поставили двенадцать белых крепостей для охраны торговых путей по Дону-реке и по Итилю-реке. А ныне те твердыни все в руинах лежат. Теперь никто торговый путь не хранит, а потому наши купцы боле сюда не придут, а серебро уйдёт в Царьград.
– Благо тебе уважаемый Харун-ибн-Йахья и тебе уважаемый Фарух Аль-Джани. Мир вашим домам.
Купцы с удивлением окинули меня взглядами, поклонились и вышли. А я торжествовал, и пока слушал арабов, в голове стала складываться моя завтрашняя речь на сходе.
– Ты что такой довольный, Бор? – покосился на меня Ромео. Он жестом подозвал хозяина заведения, и велел убрать со стола сладости и принести нормальную еду.
– Дело в шляпе, братцы, – и я довольно потёр руки.
– Да, говори же прямо, чёрт тебя подери, – проворчал Хакас.
– Смотрите сюда, – и я, макая палец в лужицу сбитня, нарисовал на столе приблизительную карту Руси, – На юге война. Печенеги бьют мадьяр, а и тех, и других бьют хазары с аланами и савирами. Охранным крепостям на Волге и Дону пришёл конец. На торговых путях беспредел, и арабы северное направление закрыли. А это значит, что в ближайшие годы поступления серебра на Русь не будет. Вы видели сарское торжище? Будет ли оно процветать, или даже существовать без серебра? Не будет. Год, другой и все разбегутся, уйдут на другие площадки, и останется здесь мелкая меновая торговля. Куда разбегутся купцы понятно, а варяги? А они уйдут грабить. Собьются в ватаги, и начнётся повальный грабёж от Балтики до Волги. Жить, и даже бывать на Руси станет невозможно. Пострадают все, в том числе и местные оседлые варяги, кто кормится непосредственно с сарского торжища и торгового пути. Короче, всем без исключения станет плохо. Поскольку кризис серебра неизбежен, я хочу направить стихийные события в правильное русло, и предложить варягам организованный грабёж в составе княжеских дружин. Сначала открутим башки нурманам в Северной Руси и заберём награбленное ими добро и серебришко. А потом, спускаясь по Днепру, возьмём весь путь «из варяг в греки», а в завершении – киевский престол вместе с казной. А там Константинополь и Хазария не за горами. Но о том пусть думает Олег. А посему пора варягам соскрести ржавчину с мечей.
Моё предложение всех зацепило и заставило задуматься. Немного поспорив, мужики в целом одобрили мои доводы, и, уничтожив ужин, мы отправились на боковую.
Как всегда, утро принесло кому похмелье, кому заботу, кому путь восвояси по хрустящей после ночного мороза траве, но часам к десяти варяжский сход уже волновался на площади, в ожидании принятия решения. Как я и предполагал, варяги разделились примерно поровну. Конечно, и двухтысячное войско немалая сила, но не в этот раз. Я дождался, когда ярлы приготовились объявить голосование и начать запись в дружину, и решил взять слово. Олег был не против, Оногаст пожал плечами и тоже кивнул головой, ведь каждый варяг на сходе имел право голоса. Олег вышел на высокое крыльцо и поднял руку:
– Братья варяги, к вам имеет слово Бор Быстрый Меч. Со своими друзьями он явился издалека и плечо к плечу со мной бился с нурманами и в Алаборге, и в Кореле. Говори, Бор.
– Братья варяги, – с помощью Фила я старался говорить, как можно громче, – коль выпала мне честь, то дозвольте сказать не тем, кто готов биться за Правду, а тем, кто хочет снова залезть на печку, и даже тем, кто уже ушёл, позабыв о чести и славе варяжской, спрятавшись под бабью рубаху. Всё, что скажу – чистая правда, всеми богами клянусь. Ведомо стало мне и моим побратимам, и в том есть видаки, что уже два лета в полуденных землях идёт степная война. Разрушены все охранные крепости на торговых путях, и торговля там умерла. Сам я услышал от арабских торговых гостей, что нынче уходят они от нас навсегда, уходят тако же и персы, и бухарцы, и следующим летом не привезут они серебро и не станут мягкую рухлядь, воск, мёд, рыбью кость и ворвань скупать. Истинно вам говорю. И задохнётся Варяжская Русь без того серебра. А и ведаем, где взять серебро. У нурманов проклятых его отобрать, ибо наше оно по праву, а они присвоили подло. Вот и подумайте, что лучше, спрятаться за печки и с голоду пухнуть, или вспомнить заветы отцов, мечи наточить и выкрасить красным щиты. Я, Бор Быстрый Меч, и братья мои зовём вас варяжскую доблесть явить, нашу Правду и землю исконную вернуть.
Площадь сначала замерла, потом взорвалась оглушительным рёвом толпы, будто заорала тысяча мартовских котов, сотня медведей и десяток слонов. В воздух полетели шапки. Во многих глазах загорелись воинственные алчные огоньки. Не ожидавшие моей выходки ярлы смотрели на меня, как на пришельца с того света. Потом Олег опомнился и глухо произнёс:
– Ты точно знаешь, что говоришь?
– Всё так, ярл Олег и ты, ярл Оногаст, верьте мне. Вечером я баял с арабами торговыми Харуном-ибн-Йахья да Фарухом Аль-Джани, они и поведали. Всё истинно так.
Оба ярла, впрочем, как и все варяги были и потрясены, и озабочены, и в глубине души обрадованы.
А спустя час на площади у святилища варяги давали роту ярлу Олегу. Оногаст по обоюдному решению оставался «на хозяйстве». Без учёта ушедших после всех подсчётов вместе с нами в поход отправлялись опытные и хладнокровные бойцы из Сара, всего шестнадцать сотен. Ещё четырнадцать сотен останутся оружными в резерве в готовности выступить по первому зову. Ещё десять сотен ждали призыва в Белоозере.
И хотя говорят, что первый снег долго не лежит, через седьмицу после варяжского схода выстуженную землю накрыл толстый снежный покров, сразу одевший Русь в ослепительно белые одежды.
Нужно ли рассказывать, как в течение зимы наша восьмёрка иновременцев по просьбе ярла Олега обучала новому строю и бою и без того боевитых варягов. Сначала они морщились, услышав, что их станут наставлять какие-то чужаки, но с первых же занятий прониклись, и не прошло месяца, как варяги показали отменные успехи и уже считали нас своими в доску. Теперь мы числились сотниками и фактически имели свои ватаги в двести клинков каждая. Остальные сотни возглавили самые опытные и удачливые варяги. Помимо всего прочего, приходилось думать и о питании, и о жилье, и об одежде, и о зимней обуви. По поводу которой, кстати, коренной сибиряк Хакас отмочил перл, что валенки изготовить не трудно, поскольку они лишь заросшие и окрепшие зимние портянки. Смех смехом, но именно Хакас стал основоположником здешнего производства валяной обуви.
К весне Олегова дружина разрослась до тридцати двух сотен, а резерв ещё на восемнадцать за счёт пришедших из Белоозера и иных вольных варягов. Рядом с сарским торжищем возник и обустроился военный лагерь, в котором теснились войлочные шатры, утеплённых овчинами и иными шкурами. А ближе к весне варяги и горожане поставили в два ряда десять длинных воинских домов на четыре сотни человек каждый.
Долгая зима прошла в трудах и заботах. Самым трудным делом стало обучение варягов правильному строю, боевым перестроениям и манёврам. Лишь к весне после показательных учений упрямцы поняли превосходство и силу боевого порядка. На многочисленных совещаниях с ярлами и сотниками со скрипом и руганью всё-таки удалось выработать план военной кампании. Ну, а наша восьмёрка и без того его чётко представляла.
Как предсказали волхвы, в начале февраля, в перуновы дни Ингегерд родила крепкого и здорового мальчишку. Мать назвала его Ингваром, варяги сократили его имя до Игобора, а славяне и русы вовсе превратили в Игоря. Месяцем позже Инга родила Олегу дочь, которую в честь отца назвали Ольгой, но кормилица-славянка упорно называла её Прекрасой.
По просьбе Ингегерд Олег вместо родного отца принял Игоря в род. Он взял его на руки, высоко поднял, показав собравшимся варягам, и назвал имя. Положив ребёнка в люльку-колыску, Олег чуть надрезал себе палец, поставил на лбу Игоря пятно крови и положил рядом с ним меч. «Да будет сей клинок его наследством, а иное он сам им добудет». Вот так вышло, что приняв Игоря в свой род, Олег принял на себя заботу о его судьбе.
Отправляться на запад решили после схода полой воды. Проблемой стала лишь необходимость переправить на четыреста вёрст 32 боевые сотни со всем вооружением, снаряжением и припасом. В конце концов, решили перебросить войско в два приёма на сорока судах.
В апреле, или по-здешнему в березоле-месяце раньше срока вскрылись реки. На неделю залило все окрестности, превратив озёрный край в сплошное болото. Пока стояла вода, а потом сохла непролазная грязь, варяги сняли струги и лодьи с подпорок и вытащили из корабельных сараев снеки. Соскучившись по работе, все принялись азартно конопатить и смолить борта, хоть они уже были и проконопачены, и просмолены. В воздухе почти ощутимо повисло ожидание боевого похода. И степенные ветераны, и непоседливые новики тщательно оселками до бритвенной остроты выглаживали клинки и начищали доспехи, с нетерпением поглядывая на убывающую воду и подсыхающие дороги. Но вот уже и суда загружены, и мечи наточены. Пора.
Трубы проревели на восходе солнца в день Красной Горки, когда славяне и русы вставали до рассвета и с вершин уже просохших холмов-горок встречали утреннюю зарю, моля Ярилу, Ладу и Лелю, и, конечно, светлого Хорса дать земле и всему живому тепла и света.
В первую очередь в путь отправились наши шестнадцать сотен. Длинная череда разных судов, глубоко сидя в воде от избытка груза, медленно выходила на Волгу, вытягиваясь против течения. Они вставали вдоль берега, поджидая иных, чтобы потом всем немалым караваном в четыре десятка бортов отправиться против течения на закат в сторону земель русов.
Идущий головным кормщик Хабор привычным махом вонзил топор в дерево рулевого весла и, оглянувшись на множество судов, сдвинул шапку на затылок и задумчиво почесал голову, прошептав в густые усы:
– Не оставь нас огненный конь Хорс, спаси от морока и не позволь душе омрачиться. Дай быстрый Стрибог нам ветер в парус. А ты, Перун молниерукий, даруй нам силу и ярость.
– Ты что там бормочешь, уважаемый Хабор, – спросил Ополь, незаметно обводя камерой панораму и останавливая её на кормщике.
– Да, вот прошу богов, чтобы они научили тебя вместо иголок в нурманов мечи втыкать.
– А, ты думаешь не умею?
– Уметь то может и умеешь, но… ты там не очень то геройствуй, а то подсекут невзначай, и кто тогда лечить меня станет. А на твоё умение найдётся иное, и что толку тогда от него, – кормщик встопорщил усы и уставился вдаль, а растерявшийся Ополь так и не понял, похвалили его или наоборот.
Растянувшись на версту, суда направились вверх по течению вплоть до волжских истоков. Там на водоразделе в великом и таинственном Окском лесу ярл Олег и решил высадить войско, разбить лагерь и отправить суда назад, а после прихода второго каравана идти походом в верховые земли русов.
Шесть дней прошли незаметно в посменной гребле и ожидании конца пути. Тянули вёсла в удовольствие, греясь, гоняя кровь и разминая застоявшиеся гребные мышцы, шутили и балагурили. Варяги плыли на войну.
Древний Окский лес мог бы показаться непролазными дебрями с многовековыми неохватными деревьями, глубокими оврагами, завалами валежника и болотами, если бы не пяток опытных охотников-проводников.
На седьмой день порожние суда ушли назад за оставшимися сотнями, а авангард варяжского войска миновав протяжённую болотистую низину, источающую сернистый запах, вышел на покрытую редколесьем возвышенность. Дальше до самого водораздела тянулся старый дремучий лес, первозданная чаща. На открытом месте просторной луговины между двумя пологими холмами мы начали устраивать лагерь. Застучали топоры, и вскоре поднялись сотни палаток и навесов, с шатром ярла в центре лагеря. Не прошло и суток, как в диком безлюдном месте закипела жизнь большого воинского лагеря.
Сияли солнцем тихие майские дни. Красавица весна уже разбудила всё живое, и от восторга разная живность отчаянно суетилась и орала, стремясь перекричать друг друга.
Все мы, восемь иновременцев, восемь сотников, не взирая на походную неустроенность продолжали тренировать и натаскивать свои ватаги. Дело в том, что хитрый Олег не стал ставить нас над опытными ветеранами, ибо тем невместно, и потому все восемь наших ватаг фактически состояли из молодых варягов и новобранцев. Но, слава богам, наши новики совсем не походили на призывников в армию нашего времени с тонкими шеями, оттопыренными ушами, вывернутыми жизненными ценностями и полным нежеланием подчиняться. Молодые варяги больше походили на азартных и отчаянно храбрых молодых волков, способных часами неподвижно сидеть в засаде или карауле, без устали полдня биться в рукопашной и разом снести врагу башку, не моргнув глазом.
На третий день, выведя свои две сотни на луг, чтобы погонять их в бою строй на строй, я обратил внимание на две одетые в белое фигуры, мелькнувшие на кромке леса. Варяги белого не носили, значит, объявился кто-то чужой. Я уже собрался отправить бойцов разобраться с нежданными гостями, и тут разглядел длинные белые бороды и посохи. Ага, никакк нам в гости пожаловали слуги божьи. Я не удивился странному их появлению в нужное время в нужном месте, лишь подумал, что далековато их занесло в этакую глушь. Сами явились, ждут терпеливо, нужно выказать им почтение.
Подозвав старшего полусотника, я приказал ему продолжить учение, а сам направился к лесной кромке. На опушке пришлось продираться через кусты, перепутанные понизу прошлогодней сухой травой. В тени деревьев я разглядел знакомых волхвов Лютобора и Доброгоста.
– Поздорову вам, богов хвалящие мудрецы, – я слегка поклонился, – с чем пожаловали?
– Ты голову то и язык не ломай, иноземец, – усмехнулся Лютобор, – говори, как привык. А причин заявиться сюда у нас несколько и все неотложные. Дошли до нас слухи, что в Заладожье к вам в руки попали кое-какие вещи. Так ли?
– Есть такие.
– Скажи, варяг Бор, не видел ли чего необычного в тех краях? Не привиделось ли чего особенного?
Я сначала хотел сказать «нет», но вдруг вспомнил странное видение трёх идолов с будто живыми лицами. Насколько помнил, рассказал волхвам о том наваждении. Они долго уточняли каждую мелочь, вплоть до того, куда смотрел каждый ворон. Потом они между собой пошептались, изредка поглядывая в мою сторону.
– А, не явишь ли нам те чудные вещи?
– Отчего не показать? – и я достал из калиты стопку скреплённых ремешками дощечек и Коловрат.
Волхвы замерли и протянули дрожащие руки к артефактам:
– О, великие боги! Это же…
– Я знаю, – продолжил я, – то Коловрат, солнечный знак древних богов.
– Истинно, он! А то руны Сварога, кои есмь ключи Коловрата! Но должна быть ещё одна вещь, – обеспокоился Доброгост. – а поведай нам, варяг Бор, како те вещи к тебе попали?
Пришлось в деталях и красках пересказать старикам подробности нашего лесного похода.
– И где же он? – нахмурился Лютобор.
– О чём ты, волхв Лютобор, – меня начала раздражать их манера говорить недомолвками.
– Та вельми важная и опасная вещь, что эта болтливая и легкомысленная девчонка Оприна походя отдала вам. А если бы чудесная вещь канула? – возмутился Лютобор.
У меня челюсть отвисла:
– Ты о какой Оприне толкуешь, уважаемый Лютобор? Уж не о той ли, коей далеко за шесть десятков лет?
– Тоже мне возраст. Девчонка и есть девчонка. Языком болтает, как помелом метёт. О ней толкую. Где же он? – Лютобор аж начал притоптывать от нетерпения.
– Так ты про меч что ли?
– Про меч, про меч, – волхв уже начал нешуточно сердиться.
– Так у ярла Олега он, здесь в воинском стане.
– Слава светлым богам! Русь спасена! – Лютобор сразу расслабился, поднял лицо вверх закрыл глаза, что-то пробормотал и облегчённо вздохнул. Доброгост, опираясь на посох, довольно кивал головой.
– Да, что случилось то? – я не на шутку встревожился.
Бросая на меня острые взгляды строгих тёмных глаз, Лютобор продолжил:
– Сии чудесные вещи необходны для великого действа единения земель и народов. Аще зимой в Маров день мы сошлись тут на Руси в святилище всех богов и долго мыслили, гадали и судили, и тогда боги повелели нам свершить сие действо. Было открыто нам, что явятся сии чудные вещи, и вот и впрямь их зрим, – и он замолчал, погрузившись в мысли.
Пока волхвы примолкли, я быстро обменялся мыслями с Филом: «Фил, что происходит?». «А я почём знаю, что у местных служителей культа в головах. Похоже, они собираются что-то активировать». «А что скажешь об артефактах, ты ж у нас спец?». «Твои намёки, как всегда, бездарны. Тренируйся. Об информационном модуле ты уже знаешь. Дощечки обычное дерево с начертанными какими-то формулами действия. А меч мне до конца непонятен. Явной угрозы не несёт, энергетически не активен, но сделан по высочайшей технологии из необычного сплава железа с редкоземельными металлами и имеет структуру монокристалла. Потенциально может быть накопителем информации или эффектором какого-то устройства». «Этого ещё не хватало. Млять! Таскаем с собой не пойми чего, всё равно, что в кармане взведённую гранату носить».
– Коли так, – ответил я волхвам, – то нужно говорить с ярлом Олегом.
– Добро, – пробасил Доброгост, – однако есть ещё две бедовые вести.
«О, господи, да, что ж это такое? То со скуки дохнем, то сразу кучу проблем огребаем!».
– Наш брат Вийо попал в беду, – продолжил Доброгост. – Давеча ногу он нехорошо повредил. Лечили мы да толку чуть. Огнём взялась нога. Слышали мы, есть лекарь у вас. Не возьмётся ли помочь Вийо, иначе сгорит за седьмицу.
– Это самое простое, что можно сделать, – проговорил я с облегчением. – Будет вам лекарь.
– А, теперь слушай главную весть. Ведомо стало нам, что в прошлый день пять десятков судов полных нурманов Альдейгью покинули. И идут они сюда, на Русь. Руны сказали, что встанут они в устье Ловати-реки через два дня.
«А вот это уже полный пипец, жди теперь беды». Я кивнул головой и жестом пригласил волхвов идти за мной.
Спустя полчаса мы всей командой вместе с Олегом и волхвами сидели в шатре ярла. Пока деды осматривали и изучали артефакты, мы ломали голову в поисках выхода из донельзя паршивой ситуации, в которую нежданно угодили. Здесь на границе с землями русов находилась лишь половина варяжского войска, шестнадцать сотен молодёжи. Ветеранские сотни будут здесь самое раннее через четыре дня. Нурманов высадится в устье Ловати не меньше двадцати пяти сотен из расчёта пятьдесят щитов на драккар. В битве через два дня их будет на девять сотен больше, чем нас. С учётом силы, ярости и кровожадности северян, соотношение сил явно не в нашу пользу.
Неожиданно наши тяжёлые думки немного рассеял волхв Лютобор, вмешавшийся в наш негромкий разговор:
– Слышу ваши заботы и скажу, что будет вам помощь. Ввечеру в Русу посланник ушёл к воеводе. Ведаем, что в сим граде девять сотен воев можно вдруг поставить под щит. Не сомневайтесь, русы обязательно явятся, ибо первым их город стоит на пути нечестивых.
Мы с мужиками переглянулись, вспомнив наш разговор с воеводой Русы. Девять сотен опытных отлично вооружённых бойцов вполне могли бы переломить ход сражения.
Отложив артефакты, волхвы попрощались и удалились, уводя с собой Ополя с его большой медицинской сумкой.
Воинский стан спешно сворачивался. Не прошло и пары часов, как по лесной дороге на северо-запад ушла передовая сотня авангарда. Мы тоже не стали мешкать и, отдав необходимые распоряжения полусотникам, всей командой поспешили к убежищу волхвов, благо идти оказалось недалеко.
Пройдя по извилистой тропке с версту, мы выбрались на обширную прогалину с пологим холмом, к основанию которого прилепилась большая полуземлянка. На плоской высотке в кругу массивных камней возвышались пять истуканов, потемневших от солнца, времени и непогоды. Внутри капища светлела чистым песком площадка, а вблизи хижины волхвов среди замшелых валунов журчал светлый чистый ручеёк.
