Михаил Александрович Елисеев
Европейское турне Кирилла Петровича
«На самом деле, будет очень большой удачей, если мы найдём эту записку. И если она, как верно подметил Рустам, действительно существует. Но всем, сидящим за этим столом, необходимо внушить, что записка действительно существует. Это нужно для моего дальнейшего плана – охота на живца»
Кирилл Петрович внимательно следил за реакцией двоих подозреваемых, Дадиани и Ермолкина, но видел на их лицах лишь радость и облегчение от того, что в скором времени напряжённая ситуация прекратится. Чуть ранее он также сообщил эту новость и Анне Илларионовне, но лицо старушки при этом осталось беспристрастным. А реакция Ильи Ивановича в лазарете, насколько он помнил, несла на себе печать праведного возмездия вкупе с удивлением и смятением.
«Если убийца один из них, то он должен быть очень хорошим актёром».
– К обеду завтрашнего дня мы уже прибудем к месту назначения, – напомнила леди Бичем. – Как думаете, вы успеете к этому времени?
– Будем надеяться, что да.
Часть 5.
Облачным утром следующего дня «Фёдор Ушаков» уже вошёл в Финский залив, и напрямую плыл к Петербургу, прямо навстречу восходящему солнцу. До встречи с родной землёй оставались считанные часы.
Николай Григорьевич, одеваясь к завтраку, пребывал в хорошем настроении духа и без конца улыбался, напевая что-то себе под нос. Причиной тому, как он признался заглянувшему Кириллу Петровичу, была ночь в его комнате, которую он сегодня делил вместе с леди Бичем.
– Британская крепость сдалась? – улыбнулся Кирилл.
– Эта крепость не особо защищалась, любезнейший.
Рассмеявшись, Кирилл добавил, лукаво прищурившись:
– Папку свою с документами после её ухода проверяли? Всё на месте?
– Помилуйте, Кирилл Петрович. Ужели вы думаете, что я настолько глуп? – ответил мужчина. – Разумеется, проверил. Всё на месте, даже сама ваша папка, которую вы мне выдали, ни на волосок не сдвинулась с места.
– Вот и прекрасно. А то леди Бичем уж слишком явно возжелала проникнуть к вам в каюту. Как тут не возникнуть подозрениям? – признался Кирилл. – Мало ли, какие подложные мысли у неё были. Может, её специально к вам подослали.
– Как вы могли такое подумать! Совсем наоборот, это чистой души человечек! – заверил его Николай Григорьевич. – Я, когда вышел из уборной, увидел у себя Семёна Михайловича с Сиволапом. Он сказал, что не знал о том, что в каюте есть кто-то ещё, а присутствие леди Бичем удивило его. Говорит, что она стала спешно собираться, будто бы то, что её, скажем так, застали на месте измены, устыдило её. Плакала, прикрывая лицо платком и вытирая слёзы, говорила что-то вроде: «Ах, зачем я это сделала? Я ведь приличная замужняя дама!», а затем спешно выбежала в коридор. Я выбежал за ней, хотел успокоить, но она уже скрылась в своей каюте.
– То есть, какое-то время в вашей комнате оставался ваш друг Семён с Сиволапом? – уточнил Кирилл Петрович.
– Да, совершенно верно, – кивнул Позумцев. – Но, как я уже сказал, папка на месте, замок не тронут, и все документы в порядке.
– Тогда всё хорошо, – кивнул собеседник. – Вы уже собрались?
– Да, вот только пенсне своё найду.
– Сегодня мы будем участвовать в последнем акте трагедии, любезнейший, – пообещал Кирилл своему другу. – Вы готовы?
Сразу же после завтрака Кирилл Петрович в компании троих мужчин подошёл к сгоревшей каюте номер восемь, перед которой стоял сонный офицер Сухов. Едва завидев приближающуюся группу, мужчина встал по стойке смирно.
– Что же, Сухов? – спросил Василий Андреевич. – Были какие-нибудь происшествия в эту ночь?
– Никак нет, ваше благородие, – отдал честь Сухов.
– И никто даже не появлялся в коридоре рядом с вами? – переспросил Кирилл. – Не пытался заговорить? И не пытался на минутку заглянуть внутрь?
– Так точно. Не появлялся.
Кирилл Петрович повернулся к остальным. Перед ним стояли Николай Григорьевич, Семён Михайлович со своим неизменным прислужником Сиволапом, а также старпом Василий Андреевич.
– Я объясню, что происходит, – кивнул Кирилл. – Я называю это «ловлей на живца», и частенько применяю данный метод в своих расследованиях. Как вы помните, вчера за ужином я рассказал подозреваемым, что записка с именем убийцы всё ещё находится в сгоревшей каюте.
– Кажется, я понимаю, – улыбнулся старпом, приглаживая тонкие усики. – Настоящий убийца, желая уничтожить улику, прямо указывающую на него, мог бы сегодня ночью прокрасться в каюту Софьи Ильиничны и попытаться найти записку. Всё верно?
– Совершенно верно, Василий Андреевич, – кивнул мужчина. – Но, так как Сухов говорит, что ночью никого не было, то либо наш злодей так и не понял выгоды подвернувшегося ему шанса, либо не решился на столь рискованный шаг.
– Либо он умнее нас с вами, – хохотнул Семён Михайлович.
– Ну что же, вы, Сухов, можете идти отсыпаться. Если ваше непосредственное начальство даст добро, – Кирилл указал на старпома, на что тот коротко кивнул.
– Ваше благородие… если позволите…
– Что такое? – спросил Василий.
– Я бы хотел остаться с вами сейчас, – офицер явно смущался, переминаясь с ноги на ногу, – Очень уж хочется хоть одним глазком посмотреть, как оно у вас всё это происходит. Расследование, и прочие штуки.
Кирилл повернулся к Василию Андреевичу, на что тот махнул рукой:
– Лишний свидетель не помешает.
– Что же, господа! Заходим.
Они вошли. Пятеро мужчин и один автоматон, бывший на голову выше каждого из них.
Всё те же чёрные от копоти стальные стены, с которых свисали обрывки сгоревших шёлковых портьер. С потолка свисала оплавившаяся, почерневшая люстра.
– Какой же здесь был жар, ежели сам металл плавился, – покачал головой Сухов.
Под их ногами скрипели доски, представлявшие из себя одни уголья.
– Пол вскрывали?
– Вскрывали, ваше благородие, – ответил офицер. – Ни листочка, ни бумажки. Ничего не было. Даже сами доски прогорели снизу.
– Немудрено. Ведь тот самый электрический подогрев как раз под полом и располагался, – ответил консул.
Мужчины разошлись по разным углам комнаты, разглядывая почерневшие от сажи стены и искренне стараясь найти неуловимый тайник.
– Что же, господа! Никаких мыслей? – произнёс Семён Михайлович. – Даже я уже не знаю, где можно спрятать бумажную записку в сгоревшей комнате.
– Может быть, она и написала её, но спрятала не так уж и хорошо? – предположил старпом. – И мы попросту ищем то, что уже давным-давно сгорело?
Кирилл Петрович, оглядывая стены каюты, улыбнулся:
– Она всегда старалась казаться глупенькой, так как знала, что мужчины не любят слишком умных девушек. Я не так уж много общался с ней, но поверьте мне, она далеко не так глупа! – он обвёл присутствующих взглядом. – Софи была очень сообразительной барышней. И этой сообразительности хватило ей на то, чтобы так спрятать листок бумаги, чтобы защитить его от всепожирающего огня.
– Помилуйте, любезный! Здесь ничего не уцелело, Кирилл Петрович, – покачал головой Семён Михайлович. – Даже крепкий дубовый стол превратился в гору угольков. Сожми в кулаке – и обломки рассыпятся в пыль!
– Все металлические предметы декора были оторваны от стен, – начал отчитываться офицер Сухов. – Под ними ничего не обнаружено. За зеркалом тоже пусто. Также все несгораемые вещи покойной, наподобие медного несессера или малахитовой шкатулки с личными вещами, были проверены. Никакой записки обнаружено не было.
– Потому что в личных вещах её мог бы найти убийца.
– Но тогда… где? – Семён Михайлович развёл руками.
– Думайте, господа! Думайте! – Кирилл шутливо погрозил пальцем. – Неужели молоденькая деваха окажется хитрее всех нас вместе взятых? Думайте, в каком месте бумажная записка может уцелеть в горящей комнате?
Нерешительно подняв руку, Позумцев обратил на себя внимание:
– Я… я тут подумал. Если у неё не было возможности оставить эту записку внутри каюты, то может она спрятала её снаружи? – высказал свои мысли консул, поправив съехавшее пенсне.
– Просунуть листок под дверь? – удивился учёный. – Да, небольшая щель между полом и дверью есть. Но в коридоре его мог перехватить и уничтожить убийца.
– Но ведь есть и другие выходы, – ответил Николай Григорьевич.
– Простите, я не понимаю, – Семён Михайлович покачал головой. – Выход только один – дверь.
– Есть! – Кирилл Петрович догадался, куда клонит его попутчик. – Иллюминаторы!
Кирилл повернулся к двум круглым окошкам. Одно из них было открыто.
– Почему второе не открыли? – спросил он.
– По той причине, что металлическая кайма оплавилась от жара, – ответил Василий Андреевич. – Ещё в ночь после пожара я приказал Сухову открыть оконце, но он так и не смог этого сделать.
Кирилл подошёл к иллюминатору и попытался стереть налипшую на стекло копоть. Почти сразу же, широко улыбаясь, он повернулся к остальным:
– Сухов! Благодарите небеса за то, что у вас так и не вышло открыть его!
– Что? Что там?
Все, как один, подбежали к иллюминатору и, толкаясь, попытались посмотреть в него. Сомнений быть не могло – с обратной стороны, зажатый рамой, на ветру болтался сложенный вчетверо лист бумаги.
– Это оно? – Удивлению Николая Григорьевича не было предела. – Неужели это и взаправду оно? То самое?
– Спасибо, Софи, – едва слышно прошептал под нос Кирилл, счастливо улыбаясь.
Он повернулся к Василию Андреевичу:
– Мы можем дотянуться до неё от второго иллюминатора?
– Нет, далековато, – категорично покачал головой старпом. – К тому же, туда только голова и пролезет. Либо рука.
– Что тогда делать будем?
– Придётся одного из матросов опускать на верёвке с палубы, а мы с обратной стороны постараемся выломать раму, – предложил старпом.
– Отлично. Так и сделаем.
Следующие полчаса прошли в спешке. Сначала команда искала добровольца. Затем его обвязали крепкой верёвкой и спустили с палубы к каюте Софьи Ильиничны. Некоторое время понадобилось, чтобы он ногой выломал оплавившийся иллюминатор, при этом ему приходилось осторожно держать конец листа бумаги, чтобы он не выпал, улетев в море, и не порвался ненароком.
За это же прошедшее время слухи успели распространиться по кораблю, и к компании мужчин в сгоревшей каюте присоединились Анна Илларионовна и Илья Иванович, который ради такого дела наконец-таки покинул стены лазарета, а также Алексей Ермолкин, который, стараясь не вызвать гнев графа, держался в стороне.
– Но если бы его смогли открыть, что тогда? – спросил Семён Михайлович, – Мы бы потеряли записку? И возможность найти убийцу?
– Совершенно верно, – кивнул Кирилл. – В конце концов, мы и нашли бы убийцу, но это заняло бы гораздо больше времени.
На их глазах рама хрустнула, и створка иллюминатора, лишённая затворов, наконец-то распахнулась внутрь помещения.
– Осторожнее! Держите!
В окошке появилась рука матросика, снаружи протянувшего им столь желанный листок. Кирилл Петрович взял его в руки.
– Это оно? – с воодушевлением в голосе спросил граф.
– Да, предсмертная записка Софи, – кивнул Кирилл, разворачивая бумагу.
В его руках была пара сложенных листков, на одном из которых чернилами был наскоро наброшен рукописный текст, который к тому же был частично размыт из-за капель солёной воды. Второй, чистый лист, служил чем-то вроде защитного конверта, но не особо справился с этим.
– Морской воздух и вода не способствуют сохранности текста, – признался Кирилл Петрович, пробежав глазами по листу. – Тем не менее, всё, что нужно, легко читается.
Он подошёл к старушке и передал ей бумажный лист:
– Анна Илларионовна. Вы были близки к своей подопечной. Прошу вас подтвердить, что этот почерк принадлежит именно Софье.
Нянечка склонила над листком голову, близоруко сощурив глаза:
– Да, я узнаю его. Это она писала. Но что за…, – она стала вчитываться в строчки текста, и чем дальше она делала это, тем больше округлялись её глаза. – Но ведь это же невозможно… О Господи! Да ведь она же обвиняет…
Она прикрыла рот ладонью.
Кирилл забрал у неё записку и передал её графу:
– Пожалуйста, Илья Иванович. Вы не могли бы прочитать это?
Остальные мужчины напряжённо ожидали развязки, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу. Кто же? Кто же?
Но в каюте повисла тишина. Пока граф читал про себя записку, слёзы стали застилать ему глаза. Ладони графа затряслись, так что он едва мог различить наскоро написанный текст. Он провёл рукой по внезапно вспотевшему лбу.
– Вслух, пожалуйста, – попросил Кирилл Петрович.
«Меня… – Илья Иванович перевёл дыхание, не решаясь сделать этой, казалось бы, простейшей вещи, – …меня убил человек, имевший наглость называться моим папой. Меня убил мой отец!»
Из всех глоток почти одновременно вырвался вздох изумления. Присутствующие в удивлении отступили на шаг от графа, не в силах поверить в то, что написала несчастная девушка.
«Молю небеса, чтобы это чудовище, которое называлось моим отцом, не найдёт эту записку раньше других!» – продолжил читать граф.
Кирилл Петрович подошёл к Илье Ивановичу, осторожно взял из его ладоней лист бумаги и отдал его старпому:
– Прошу вас передать эту предсмертную записку Софьи Ильиничны капитану судна, как основную улику. – Он повернулся к графу, который будто находился в прострации и даже не заметил того, как у него забрали лист бумаги. – Получается, что это вы убили собственную дочь.
– Она не моя дочь…
Тишина в каюте стала прерываться возмущёнными перешёптываниями:
– Что он такое говорит? Неужели совсем с ума сошёл?
– Отрекается от собственной дочери. Какой позор…
– Он что же, хочет так вину себе смягчить? Глупости какие…
Не в силах выдержать это, Илья Иванович схватился за голову и прокричал:
– ОНА НЕ МОЯ ДОЧЬ!!!
Разум помутился, мысли стали путаться. Кто он? Где он? Он почувствовал, как его кто-то обнял за плечи. Вывел в коридор и ввёл в соседнюю маленькую каютку. Кажется, тут проживала Анна Илларионовна. Спустя какое-то время ему протянули стакан. Граф залпом выпил, после чего внутренности будто жаром обожгло. Зато он почти сразу смог прийти в себя. Ладони перестали трястись, а мысли пришли в покой. Он поднял голову, увидев сидящего рядом с ним на кровати Кирилла Петровича.
– Теперь вам полегчало, граф? – искренне поинтересовался мужчина. – Отлично, тут нам с вами никто не помешает.
Он отобрал у Ильи Ивановича пустой стакан, отставив его в сторону, и снова повернулся к нему, сложив руки на груди:
– А теперь рассказывайте. Кажется мне, что вы скрываете от меня что-то крайне запутанное и, чего уж греха таить, интересное.
Илья Иванович, глубоко вдохнув, кивнул:
– Она не моя дочь. Это правда. Это не бред помутившегося рассудка, – признался граф. В разговоре он растягивал слова, причиной чему было недавнее потрясение, а также содержимое стакана. – Моя настоящая дочь умерла восемнадцать лет назад, сразу после рождения. Но чтобы не разбить сердце любимой жене, я взял ребёнка одной крепостной девки и выдал его за дочь. Настоящую мать заставили молчать.
Граф наклонился вперёд, упёршись локтями в колени, и обхватил голову руками:
– Я надеялся хорошо воспитать Софи, привить ей хорошие манеры… но видимо холопская сущность очень ярко давала о себе знать. Нянечку свою она ни во что не ставила, могла сквернословить даже при посторонних людях. Чистоту девичью не хранила, а даже наоборот – стала раздавать её направо и налево!
Илья Иванович неожиданно выпрямился, посмотрев прямо в глаза собеседнику:
– Она позорила нашу семью!!! – Он добавил чуть приглушённым голосом, – Я более чем уверен, что именно это её поведение и свело в могилу мою жену. Это произошло год назад. И мне… мне это надоело. Предел моего терпения наступил здесь, на борту корабля. Я должен был что-то сделать. И я, узнав, что электрический подогрев полов в её каюте можно вывести из строя, поставил на максимум и отломал ручку, чтобы было невозможно вернуть его на минимум, и запер каюту своей тростью. – Пальцы ладоней переплелись, будто в молитвенном жесте. – Я всего лишь хотел наказать её… чтобы она знала, что её поведение не должно оставаться безнаказанным. Что я тоже кое-что могу, ведь я никогда не поднимал на неё руку, даже когда она действительно этого заслуживала.
Илья Иванович снова схватился за голову:
– Я действительно не знал, что именно произойдёт с Софи. Поэтому когда я узнал, что она сгорела живьём… поверьте, мои эмоции в тот момент были неподдельными. Мне действительно было жаль её. Я был потрясён случившимся так же, как и остальные.
– Я… понимаю вас, – поддержал его Кирилл Петрович.
– В тот момент, когда я пришёл к Софи перед ужином, я неосознанно положил отломанную ручку темперметра в карман. А потом, когда всё это произошло… я решил наказать того, кто этого заслуживает больше всего.
Кирилл Петрович прищурился, посмотрев в лицо графа:
– Вы подкинули эту деревяшку в каюту князя Дадиани?
– Да, но… как вы догадались? – удивился граф.
– Он рассказывал мне, что в тот вечер после пожара вы заявились к нему. Обвиняли в смерти Софьи, и даже готовы были набить морду. А это было несвойственно вашему характеру, – заметил Кирилл. – Вы сдержанный и мягкий человек, и таковым оставались и в столь критический момент. Но вот загвоздка в том, что ручку темперметра мы нашли вовсе не в каюте Рустама, а в каюте Анны Илларионовны.
– Что? – изумился Илья Иванович.
– Да-да, именно под этой самой постелью, – Кирилл похлопал по кровати нянечки.
– Но как?
– Всё очень просто – Дадиани нашёл ручку, – ответил Кирилл Петрович, разведя руки в стороны. – Князь вспомнил вашу вспышку гнева и ваш приход в его комнату. Он вспомнил, что выходил в коридор за помощью, чтобы выпроводить вас. Вы на некоторое время оставались один в каюте. Совершенно случайно найдя деревяшку, князь догадался, что вы, таким образом, пытаетесь подставить его. И тогда сам Дадиани, видимо не имея возможности подсунуть улику в вашу каюту, подсунул ручку в вещи нянечки.
– О-ох, каков подлец, – вырвалось у графа.
Кирилл Петрович, вывернув шею, заглянул мужчине в лицо:
– Вы серьёзно так считаете?
– Простите, – смутился Илья Иванович.
– Меня смущает другое. Если Рустам догадался о том, что ручку темперметра подсунули ему именно вы, то почему он, вместо того чтобы пойти с этой уликой ко мне, подсунул её другому человеку? Ведь одного только этого факта хватило бы на то, чтобы он сам задал себе логичный вопрос: а у самого графа откуда взялась эта ручка?! Но наш попутчик из южных губерний не догадался до такого простого вывода. Вместо этого он, почуяв опасность, решил отвести от себя подозрение, подставив старушку.
Илья Иванович сидел, не зная, что ответить.
– Теперь я понимаю, почему она не оставила записки в личных вещах: в шкатулке или несессере, – продолжил Кирилл Петрович. – Ведь после происшествия всё это передали бы вам в руки, и вы избавились бы от существенной улики.
– Она была умна. Очень умна, – кивнул граф. – Этого у неё не отнять.
– Да, умна. Знаете, отчасти я могу понять вас, – признался Кирилл. – И ваше желание наказать её. Девушка была крайне жестока с близкими людьми. Но вот Анна Илларионовна…
Илья Иванович непонимающе посмотрел на него.
– Меня всегда удивляла её привязанность к воспитаннице. Даже несмотря на её выходки. – Кирилл Петрович провёл рукой по волосам. – Она всегда старалась защищать подопечную, даже если она была не права. Старалась отвести удар, или принять его на себя. В какой-то степени это даже выходило за рамки обычных отношений воспитанницы и няни. И после того, как вы рассказали мне свою историю, меня кое-что навело на мысль.
Мужчина пристально взглянул на графа, стараясь уловить малейшее изменение:
– Анна Илларионовна и настоящая мать Софьи – это случайно не одна…
Он не успел договорить, когда Илья Иванович внезапно побагровел, и глаза его расширились от удивления… или возмущения? Готовый выпалить некое ругательство, он сдержался, шумно выдохнул и ответил:
– Кажется, я и так уже наговорил вам много лишнего.
Кирилл встал с кровати, поправив на себе одежду:
– Однако же достаточно для того, чтобы отдать вас под суд. – Он положил руку на плечо графа. – Уверяю вас, чистосердечное признание облегчит вашу вину перед судьёй.
Илья Иванович посмотрел на стену перед собой, тихо ответив:
– Но не перед Богом.
Выйдя из каюты, в коридоре Кирилл столкнулся с ожидающими его пассажирами и офицерами, бывшими с ним в соседней каюте Софьи.
– Как? Он признался? – спросил молодой Ермолкин, опередив остальных.
– А как же, – ответил Кирилл Петрович, пожав плечами.
– Как думаете, стоит ли его запереть до прибытия в порт? – заметил старпом.
– Не думаю, Василий Андреевич. Не такой он человек, – ответил Кирилл. – Да и то, что мы все практически стали свидетелями его признания и, в каком-то смысле, позора… он человек чести, и понимает прекрасно, что от судьбы уже не убежать.
Он обратил внимание на записку Софьи Ильиничны, которую старпом всё ещё держал в руках, и взял, ещё раз перечитав:
– Всё-таки последнее слово осталось за Софи.
Спустя всего пару часов уже были видны петербургские доки и первые жилые дома на окраине города, в районе, где жила беднота. Ещё полчаса спустя вдалеке стал виден шпиль Петропавловской крепости, на который ориентировались дирижабли, плывшие по небу в другие города и страны, либо прибывавшие оттуда.
Кирилл Петрович и Николай Григорьевич спустились по трапу на причал, где уже стоял служебный паромобиль, к которому они прошли, проталкиваясь сквозь толпу встречающих и уже сошедших пассажиров.
– Это за нами? – спросил Позумцев.
– Нет, это за вами. Машина доставит вас и вашу папку с документами прямиком в министерство, – ответил Кирилл.
Вдвоём они подошли к паромобилю, из которого вышел водитель и отдал им честь.
– Вот и прекрасно, – кивнул консул. – Могу клятвенно заверить начальство, что ни одна живая душа не только не пыталась открыть папку, но даже не смогла найти её. Так что ваша предусмотрительность по поводу замка с шифром и распыляющейся краской даже не понадобилась, милейший.
Позумцев коротко хихикнул, на что Кирилл Петрович, будто поддержав друга, сильно рассмеялся. Да так, что даже привлёк внимание других пассажиров. Смех его был столь необычен, что Николай Григорьевич даже нахмурился:
– Простите, я разве что-то не то сказал?
– Прошу прощения, мой друг, но ваша наивность меня умиляет, – наконец-таки отсмеялся мужчина, вытирая уголки глаз. – Благо, что всё обошлось хорошо.
– Всё? Что конкретно вы имеете в виду? – недоумевал Позумцев.
– Прошу вас сделать мне одолжение. Откройте ваш чемодан и выньте папку с замком-шифром. – Когда консул выполнил его просьбу, Кирилл повернул папку замком к лицу Позумцева. – Прошу вас присмотреться повнимательнее. Видите?
Николай Григорьевич пригляделся к замку. Сначала он не понял, куда ему указывал друг. Затем опешил от того, что раньше не заметил едва заметных следов краски, нанесённой вокруг замка.
– Я извиняюсь, но… что это?
– Всего лишь то, что ловушка наших изобретателей сработала именно так, как надо. Вашу папку пытались вскрыть, милейший. А вы даже не заметили этого.
Позумцев застыл посреди причала с раскрытым ртом:
– Но я… я бы ни за что не подумал! Но ведь я же… всё время…
– Так ли уж и всё время? – уточнил Кирилл Петрович. – Поверьте мне, вашу папку трогали, а вы даже не заметили этого.
– Но как? – всё ещё недоумевал консул. – И главное, когда?!
– Не ошибусь, если предположу, что попытка кражи документов произошла как раз в это утро, когда у вас были леди Бичем, Семён Михайлович и Сиволап, – кивнул своим мыслям Кирилл Петрович. – Все трое были сегодня в вашей каюте. И у каждого из них была возможность обыскать комнату.
– Но я даже не смею грешить на кого-то из них! Помилуйте! – взмолился Николай Григорьевич.
– Хорошо, давайте вместе с вами попробуем догадаться, кто мог касаться этой папки? – Кирилл поправил котелок на голове. – Вы вышли в уборную, так?
– Так, – кивнул Позумцев.
– Кто в этот момент оставался в комнате?
– Леди Бичем, – ответил консул. – Но, как я вам рассказывал, когда я уже выходил, то её не было, а в комнате были Семён Михайлович со своим автоматоном. Он сказал мне, что леди испугалась, спешно собралась и убежала из каюты. А-а-а! – лицо консула преобразилось. – А ведь верно! Я после вышел за ней в коридор, пытаясь остановить и успокоить, а в моей спальне эти двое оставались несколько минут!
Кирилл Петрович, нахмурившись, шумно выдохнул, разочарованный выводами друга:
– Та-ак. То есть, по-вашему, это Семён Михайлович пытался вскрыть папку? – уточнил мужчина.
– Ох, ну разумеется! Не могла же совершить подобную гнусность столь утончённая женщина, как леди Бичем. – Позумцев хитро прищурился. – Ведь вы тоже обратили внимание на то, что наш учёный друг постоянно упоминал о болтливости своего автоматона Сиволапа. Однако за всё время плавания я ни разу не слышал, чтобы он разговаривал! Выходит, Семён нам врал?
В этот момент Семён Михайлович спускался по трапу, а вслед за ним тихо топал Сиволап, держа в руках два объёмистых чемодана, а на спине неся притороченный кофр, закреплённый верёвками. Они успели попрощаться ещё на борту «Фёдора Ушакова», поэтому сейчас, заметив их, Семён Михайлович просто помахал им рукой.
– Вы считаете, что он что-то пытался сделать с папкой с помощью Сиволапа?
– Но ведь это же возможно! – мысли вели консула всё дальше и дальше, – Вполне возможно, что и сам Семён Михайлович ничего об этом не знал, а англичане, пока автоматон был на их земле, тайно похитили Сиволапа и что-то установили в его жестяное брюхо. Какую-нибудь диверсионную перфокарту, алгоритм которой дремал до поры до времени. А когда представился удобный случай, он и попытался открыть папку, пока его хозяин отвернулся. Либо даже стал делать это, вопреки воле хозяина. – Позумцев впился пальцами в локоть Кирилла, – Вы должны немедленно арестовать его!
– Но позвольте, стоит ли? – улыбнулся Кирилл. – Ведь документы не украли, верно? Всё на месте, и мы со своей работой справились.
Снова повернувшись к трапу, они увидели, как на причал сходит леди Бичем. Женщина по-прежнему, как и говорил Семён Михайлович, держала большой платок, закрывая им практически всю нижнюю половину лица.
– Ох, – выдохнул Николай Григорьевич. – Одно только жалко, что леди Бичем столь сильно расстроена. Мне сказали, она от волнения даже немного заболела.
Кирилл Петрович усмехнулся, увидев из-под платка британской подданной следы въевшейся в кожу краски:
– Не волнуйтесь. Она обязательно выздоровеет. Скажем так, через полгода.
Недалеко от них остановился паромобиль британского консульства. Леди Бичем поспешно села в него, отдав прислуге указания насчёт багажа. Некий мужчина, сидевший на заднем сидении, коротко переговорил с женщиной. Отвечая, леди Бичем подбородком указала на них двоих. После чего мужчина, бросив злобный взгляд на стоявших Кирилла и Николая, похлопал по плечу водителя, и паромобиль, выпустив в воздух струю пара, быстро уехал в город.
– Что-то я не вижу Илью Ивановича. Как думаете, он добровольно отправится в участок? Мне хотелось бы попрощаться с ним.
Сошедший на землю старпом отдавал приказы матросам касательно выгрузки гоночных паромобилей, когда рядом с ним оказались Позумцев и Кирилл Петрович.
– Простите, вы случайно не видели Илью Ивановича? – спросил консул у старпома, уточнив, – Графа?
– Нет, не видел. А он разве ещё не сошёл? – удивился мужчина. – Анна Илларионовна с вещами графа уже сошла и ждёт его на вокзале.
– Нет, он не сходил, – уверенно кивнул Кирилл.
– Я видел Илью Ивановича, ваше благородие, – рядом с ними неожиданно очутился офицер Сухов. – В последний раз я видел его на носу «Фёдора Ушакова». Он ходил от одного борта к другому, плакал и что-то бормотал себе под нос.
– А потом? – спросил Василий Андреевич у своего подчинённого.
– Потом? Прошу прощения, но потом я его уже не видел, – ответил Сухов.
Оба офицера заметили, как Кирилл Петрович, услышав эту новость, склонил голову и покачал головой.
– Что-то не так? – переспросил старпом. – Мне найти графа?
– Вы его, скорее всего, уже не найдёте. С другой стороны…, – прошептал Кирилл вслух, – возможно, для графа это был единственный исход. Прощайте.
Кирилл Петрович приподнял котелок и направился к зданию вокзала, оставив мужчин в недоумении.
Конец.
История архивариуса.
(частично основано на событиях современности)
1874 год, август.
Конец лета был довольно-таки мягким. Солнце не пекло, как это было в начале месяца, поэтому глава Смольного института благородных девиц – Мария Павловна Леонтьева – не смогла отказать Кириллу Петровичу в загородном обеде на свежем воздухе вместе с группой её воспитанниц, как это обычно бывало – она любила ссылаться на то, что девушки вспотеют на такой жаре, и не дай Бог потом заболеют.
Реформы Константина Дмитриевича Ушинского, с помощью которых он пытался кардинально изменить методы воспитания в институте в сторону улучшения, ко времени описываемой истории уже были в прошлом – от них отказались со спокойной душой. Но традицию общения воспитанников Смольного института и Морского Училища оставили.
– И всё-таки… как то это… не правильно, что ли? – думала вслух Анна Михайловна, седая старушка, которая, несмотря на преклонные годы, держала осанку с величественной грацией. Она была одета в чёрное платье, которое оставляло открытыми только ладони и шею.
– Отчего же? – улыбнулся Кирилл Петрович, сидящий рядом с ней за рулём паромобиля, – Не вижу в этом ничего предосудительного. Молодые люди должны общаться между собой – это в порядке вещей.
– Как только вы смогли уболтать Марию Павловну, не понимаю, – покачала головой старушка.
– Мария Павловна – женщина упёртая, но умная. Она тоже понимает, что если девочек всё время обучения держать в четырёх стенах и только изредка выводить на прогулку во внутренний двор, что лично мне напоминает самую обычную тюрьму, то ничего хорошего из этого не выйдет. – Мужчина вывернул руль, уводя машину от опасной кочки, – Да и возможность представилась хорошая – кадеты не так давно вернулись после практики на кораблях учебного класса, и им следует отдохнуть, – заметил Кирилл Петрович, – Общение – вот что главное! В противном случае ваши воспитанницы даже пары слов не смогут сказать, оставшись наедине со своим мужем, и мужья так и проживут с ними всю жизнь, думая, что они глупы.
Женщина пожала плечами:
– В чём-то вы правы…
– Хотя на самом деле в своё время они просто не научились общаться с противоположным полом.
С заднего сидения, где расположились три воспитанницы Смольного, стала доноситься возня и шушуканье:
– Спроси ты…
– Нет, ты сначала…
– В чём дело, барышни? – спросил водитель.
– Мы хотели спросить… скажите, Кирилл Петрович, а среди юношей будут красивые?
Мужчина поперхнулся, встретившись с понимающим взглядом Анны Михайловны: