Майра Сулейменова
Выбор
Кеша, его обняла, поцеловала. Кадыр Каримович поблагодарил за понимание к Еркеш, которую сам называл топольком.
Не могла она уйти со свадьбы. Не могла его отцу сделать больно.
Брачная ночь. Кеша. Холодная. Чужая. Неприступная. Такой, ее Рустем не знал. Природе мужчин сложно принять стыдливость, полученный в семье, как стереотип греха. Он, не понял, время меняет. Надо лишь подождать. Дать ей – месяц, полгода, год, два года. Прояви он такт и протянув руку обними, сказав, «все милая хорошо, я подожду». И она старалась бы к нему изменить отношение. Возможно, и прижалась-поплакала. И так проводила девичество, а утром встретила его пробуждение улыбкой. Ведь, любовь, получаемая ею в его семье и забота, которым ее окружили, не могло пройти бесследно. Он видел, она вживалась. Но мужская природа оказалась сильней. Он почувствовал себя униженным. И Кеша сделала выводы. Лишь в эту ночь, поняла смысл слов Эрика, «Для всех мы муж и жена, я не трону тебя, пока не поймешь, что между мужчиной и женщиной есть другие отношения, к которым ты не готова.» «Аха, будем жить по-чернышевски, как Вера Павловна и Лопухов, – смеялась она.» Как не хватало этих слов. Она лежала на краю постели и беззвучно плакала.
Слезы!? Рустему слез не понять. В его душе проносилась обида, злость, разочарование. Перед глазами плачущая Еркеш на церемонии свадьбы. И опять слезы!?! Вместо того чтобы успокоить, он отдалился и отвернулся.
Первая брачная ночь. Сколько написано красивых сюжетов, стихов, сколько прекрасных фильмов заканчивались этим кадром. И лишь они лежали на двух концах кровати, и между ними зияла пустота. Кеша оделась, вышла. До рассвета просидела на крыльце. Утром встретились чужие друг другу люди. Они стояли напротив, думая о своем. А ведь он с радостью наблюдал ее в игре с малышней. Видел, с ней делились секретами сестренки, а она учила их девчоночьим премудростям. Братья-студенты, в полах плаща несли шампанское и в ее комнате под светомузыку устраивались дискотеки. Он видел их отрывы с наблюдательного пункта малышни, которым в новинку и жутко интересно, что творит невеста брата. Он знал, они пили вино-ликер, втихаря покуривали. При нем братья подобного не позволяли. Но он не вмешивался. Приятно, что между ними сложились не принятые отношения. Отец вовсе привез ей целый ящик легкого, с ароматами смородины французского розового вина «Clarendelle a par Haut-Brion» и ящик элегантного, с ароматом цитрусов, сухого вина «Clos Mireille», в надежде, что приедет ее мама. Он, как и отец, словно забыл, они живут в консервативном Ташкенте. Она гоняла с его друзьями на мотоциклах. Кешу не принял один человек – мать, стыдившаяся невестки перед родственниками и соседями. Ее сдерживали муж и сын. Такая была Еркеш. Такую он привык ее видеть. Но не холодную, чужую, неприступную. От воспоминаний затеплилась надежда. Не может она его оттолкнуть. Ей же хорошо и дома, и с его друзьями. Вспомнил, как год ездил к ней, украл обманом, хотел умереть и ночь на таштрассе. Да, он ошибся в выводах. – Мы изменились, мы стали другими. – Он не отрывал от нее взгляда.
Она молчала.
– Я готов на многое. Одно слово.
Она продолжала молчать.
Хлопнув дверью, он вышел. Отрезвел. Рассеялись иллюзии.
От незрелости чувств и растерянности он отдалился. Привыкший легко побеждать, его раздавило ее неприкрытое равнодушие, холодное безразличие. Надежды за прожитый ею в доме месяц не оправдались. Она осталась чужой. Вторая свадьба не имела смысла.
В дверях Кеша с отцом встречала-провожала гостей. Отдавая дань благодарности ему и всем, принявшим ее возможности, прикладывая руку к груди, здоровалась, -Ассаламалейкум.
– Здрастэ, – мило и трогательно звучало в ответ на ломано русском.
Безучастно встретила подруг, хотя еще вчера, ждала их с нетерпением.
С началом церемонии вновь полились слезы. Она ненавидела себя. В «Заравшане» не было отца. А здесь он, отовсюду с ужасом наблюдал за ней. И она ничего не могла поделать, слезы предательски шли и шли. И жалости к себе нет. Все осталось в прошлом, о котором училась не вспоминать, учась защищаться от боли. Плакала не она, плакало в ней что-то материальное и живое. Вспомнился Хафиз – «удивительно, я молчу, а он внутри меня рыдает и плачет». После положенных обрядов сели за стол, но не выдержав получаса она, встав, покинула свадьбу. Переоделась в джинсы-свитер, легла и уснула. Сквозь сон слышала, открылась дверь, Рустем. Чувствовала его взгляд, слышала дыхание. Дверь хлопнула. Она положила подушку на голову. Проснулась в полночь. Вышла. Свадьба в разгаре. Села на скамейку. Фонари ее не освещали. Никто ее не заметил. Во двор вошел Рустем, не глядя по сторонам зашел в дом. Следом опустив голову, шла Кира.
Утром с отцом и Рустемом она провожала гостей. Подошла Кира, – Кеш, мне остаться? – отчего-то ее стало щемяще жалко. Отчего-то девчонки объявили ей бойкот. Кеша не знала, что произошло, да и произошло ли? Но обиды не испытала. Рустем, игнорируя Киру, глухо сказал Кеше, – Пусть уезжает. Ей нет смысла ждать девочек. – И приобняв, увел Кешу.
Она поняла, в этом доме ей места больше нет. Ушла под утро. С собой ничего не взяла. Нашла брюки, свитер и сабо, в котором ее украли, надела шубу и пошла по дороге. Она не знала, что ее ждет, но знала, что свободна от обязательств, которые нарушила не она. Попутная машина привезла к общежитию. Ничего не объясняя, приняла душ, легла спать. Утро началось с деканата. Ей пошли навстречу. Письмами два казахстанских ВУЗа согласовали вопросы с документами.
Приехал Рустем. Глаза красные. Улыбка, не сходящая с лица, исчезла. – Прошу… вернись.
Приехал его отец. Тяжелая встреча. Она его уважала. Но это ее жизнь. Приезжали братья, шумно-громко. Так прошли три месяца. Рустем. Отец. Братья. Выяснения. Просьбы. Разговоры. Кеша не чувствовала в себе изменений, пока не прошла институтский плановый медосмотр. – Двенадцать недель.
– Этого не может быть.
– Надо встать на учет.
Она в растерянности вышла из студенческой поликлиники. Одна ночь! Нет. Ошибка. Так не бывает. На такси уехала к Эле в Ташкент. – Найди гинеколога, такого не может быть.
– Может ты ошиблась?
– Эль, поехали, я не выдержу больше.
Гинеколог, старая еврейка. Папироса в зубах.
– Шурочка Абрамовна, посмотрите девочку. Ей ставят двенадцать недель, но она сомневается.
– Ну, двенадцать недель, она далеко не девочка и при двенадцати неделях, как можно сомневаться?
Кеша ее возненавидела.
– Проходи за ширму, – проскрипела гинеколог, надевая перчатки и пыхтя папиросой.
– Эль, скажи Шуре Абрамовне, пусть бросит курить. – не обращаясь напрямую и игнорируя врача, Кеша отвернулась к стене.
– Ну, что Эля, – послышалось брюзжание, треск снимаемых перчаток. – Передай маленькой хамке, подтверждение двенадцати неделям.
– Эль, этого не может быть, была одна ночь.
– Дорогая, посмотри внимательно на себя в зеркало, ты, святая Дева Мария? И, да, порой и этого достаточно, – нагло пробасила старуха.
Ночным рейсом прилетела в Алма-Ату. Стояла перед квартирой. Позвонила. Дверь открылась. Дарига Адамовна, не произнеся ни слова, закрыла ее перед ней. Наверное, мама и не узнала, что ее дочь в ту ночь приезжала домой. Первым рейсом вернулась обратно. Бог любил ее, послав человека, которому доверяла. Следом прилетел Кадыр Каримович. – Здравствуй, Кеша. Она понуро кивнула.
– Садись в машину, позавтракаем где-нибудь.
Они и позавтракали, и пообедали. Кадыр Каримович увез ее за город. Даль от городского шума внесла умиротворение. Маки в зелени степи пунцовыми волнами раскинулись до горизонта бархатистых холмов. Кадыр Каримович раскрыл складные стульчики. – Звонил отец Рустема.
– Не вернусь. Не хочу обсуждать. Я беременная. Как жить? – она потеряно подняла глаза.
– Тополек мой, это ж счастье! – рассмеялся он прокуренным басом.
Недоверчивость внутри уступало место теплу. Но предательски вспомнилось, как ночью перед ней закрылась дверь. Да, семьи нет!
– Тебе надо хорошо питаться, в тебе зарождается новая жизнь. Будем рожать. Не переживай, я обо всем позабочусь. Ты защитишься в аспирантуре. Карьера-квартира, все будет. Вот деньги на первое время.
Ее охватывало чувство уверенности. Словно горести-переживания остались позади. Она знала, ее малыш – мальчик. С этого дня его ждала, разговаривала с ним, слушала Шопена, встречала рассвет, провожала закат, передавая своему сокровищу все краски природы. Жила маленьким чудом, безумно его любя. Изо дня в день беременность приобретала четкие формы. Отец Рустема к рождению внука решил с Кавказа пригнать черную «волгу» в масле.
Позади летняя сессия. Семь месяцев беременности. Кеша приехала в Ташкент. – Эль, сто рублей, больше нет, – вложенными в паспорт, передала ей. – Договорись с судьей, ждать не могу. Скоро рожать.
– Как глупо, пузо на лоб лезет. Какой развод? Где ты будешь рожать, жить? Ты соображаешь?
– Поехали Эль, пока я у тебя в квартире не родила.
Развод оформили в тот же день.
– Поживи у меня.
– Спасибо тебе. Не могу, надо устраиваться. Когда-нибудь приеду.
Деньги были разделены на самолет и на питание. Вторая часть на исходе. В общежитии кроме нее никого. Наступили дни, когда питанием осталась вода. Случалось, нет сил дойти до крана, обмороки. Читала любимых авторов, слушала музыку. Давно не встречала-провожала рассветы-закаты. Все закончилось однажды. Сквозь сознание виделся мужчина, спустившийся с ней на руках, приглушенно слышалось, – Вы уволены. Это был декан. Проезжая, увидел свет в ее окне. Вернулся, бросился наверх не веря, что она одна в общежитие. Он знал о разводе, знал, живет на стипендию, но думал, в ее положении семья ее вернула.
Кеша пришла в себя. Она лежала на кровати. Торшер рассеивал мягкий свет. Рядом в кресле сидел Марат Эмирович. – Кешка, ты напугала. – Он крикнул в дверь, – Софья, неси чай.
В комнату заглянуло кудрявое маленькое чудо. – Пап, – она влезла на колени отца, уткнулась в его плечо, с интересом рассматривая Кешу.
– Диночка, нашу гостью зовут Кеша, – улыбнулся он.
Они с интересом посмотрели друг на друга.
– Как нашего попугая. – сказала девочка. – Только наш Кеша мальчик, а она девочка.
– Это как Саша, Валя, Женя имена и мальчиков, и девочек. – Вошла с подносом Софья Хасановна.
– Здравствуйте, – смущенно, пытаясь привстать с кровати, прошептала Кеша.
– Подними подушку выше, так гораздо удобней будет, – поставив поднос на колени, она улыбнулась, – Сейчас тебе принесу бульон.
Кеша смущенно посмотрела на жену декана.
– В нашей семье о тебе легенды ходят.
– Спасибо, но я не буду бульон.
– Будешь, – декан встал и поставил дочь на пол, – и даже жить, и рожать будешь в этом доме. И жить будешь столько, сколько нужно. Софья уволится, будет с ребенком. А ты учиться, потом аспирантура. Карьера и еще раз карьера, будешь строить будущее. А сейчас спать-есть, есть-спать и ничем другим не заниматься.
На следующее утро Кеша с балкона наблюдала за молодыми мамами с детьми. Мысли снедали. Месяц до родов, она не встала на учет. Надо решить, где рожать-жить, на что жить? В семье декана не останется. Кира, звала к себе. Девчонки так и не разговаривали с ней. Кеша давно поняла, люди не прощают, что не принимают, осудить проще. Она с Кирой общалась по-прежнему. Летом к Кеше приезжала Полина Яковлевна, мама однокурсницы Вики. Она пыталась забрать ее к себе, уверяя, зарплаты заведующей библиотеки хватит на все. Вика с Кирой жили в одном городе. Кеша приняла решение: едет к Кире.
После ужина, когда Дина вышла из комнаты, Кеша обратилась к декану, – Всегда буду с благодарностью вспоминать вас, но не смогу у вас остаться. Учебу продолжу заочно. Рожать поеду к Кире. Там и на работу выйду.
Декан метал громы-молнии. Но, она категорична. Купив билет, отбила телеграмму с датой. За месяц до родов вылетела в неизвестность.
Дверь открыла Кира. Шепотом поздоровались и на цыпочках прошли в зал. – Ты как? Скоро?
– шепнула, кивнув на живот.
– Скоро.
Дверь открылась, на пороге в халате, с туго заплетенной русой толстущей косой, стояла невероятной красоты женщина. Скрыть восхищения не удалось.
– Здравствуйте, Влада Владимировна, – Кеша с улыбкой протянула руку.
– Здравствуй, Еркеша. – Влада Владимировна, строго ответив рукопожатием, закрыла дверь. – Что за безответственность? Чем ты думала, затея развод перед родами? – загремел бас.
Кеша, готовясь к встрече, отчасти боялась, зная ее властный характер, но не ожидала и бури. Встав, направилась к выходу. – Я не нотации приехала слушать.
– Сядь, – властно приказала она. – Будешь жить в комнате Киры, там сделали ремонт, она уже месяц как переехала в зал. Пока будешь в роддоме купим необходимое. Не считая Киры, нас здесь трое: я, Ваняша большой, Ваньша маленький. Заходите знакомиться, – крикнула в сторону двери. В комнату зашел Иван Сергеевич, невысокого роста, сутуловатый, внимательный взгляд. Маленький Ваньша выглядывал из-за его ног. Востренькие, смеющийся глаза. Кеша улыбнулась, – Кеша.
– Мы рады тебе, – пожал ей руку Иван Сергеевич. – Ваньш, ты что не здороваешься?
– Здравствуй, – послышалось сзади Ивана Сергеевича.
– Ваньш, так не пойдет. Мужчина несет ответственность за женщину. Ты с этого дня отвечаешь за Кешу. Ты должен за ней ухаживать, помогать во всем. Выходи и знакомься. Кеша будет жить с нами, мы – семья. В институте они с Кирой были семьей. Скоро у тебя родится братик или сестренка.
– Братик, надоели девчонки.
– Вань, сними с полки варенье «крыжовное». Кира, согревай биточки, будем пить чай. Пойдем Кеша, ты заставила себя долго ждать. Брось чемодан и дуй в ванну. Вань, – крикнула в коридор, – занеси вещи девочки к ней в комнату.
Влада Владимировна властная, не терпящая возражений женщина, заменила ей семью. Вставала рано. Пока кормила всех завтраком, готовила Кеше обед.
– Эту кастрюльку разогрей Кеше, сама съешь вчерашний ужин.
Каждый вечер она с Иваном Сергеевичем вывозила Кешу на море. Шла активная подготовка к родам – ходьба босиком по прибрежной гальке, по щиколотку в воде, на корточках вымывались углы.
Полина Яковлевна уговаривала ее переехать к ней, перечисляя преимущества, что жить втроем, лучше, чем впятером.
Однажды, с опережением на две недели, наступил долгожданный день. Приехав с моря, они с Кирой расположились на скамейке. Неожиданно стало больно и страшно. Кеша поспешила домой, никому ничего не говоря легла в постель. Зашла Влада Владимировна, – Зря не посмотрела мушкетеров, Миледи отравила Констанцию. Ты, мне не нравишься, все в порядке? Выпей молока и попытайся заснуть. Сейчас всех разгоню по комнатам, и тебе никто не помешает, спокойной ночи. – Поцеловав вышла.
Кеша пыталась заснуть, ничего не получалось. Боль вроде затихнет, но спустя время начинает скручивать. В доме все спали. К трем утра стало невыносимо, и она прокралась к Кире.
– Это схватки… Мама, – закричала Кира. – Кешка…
Началась беготня, суета. Иван Сергеевич пытался вызвать «скорую».
– Ваня…Ваня…брось телефон и надень, наконец, брюки, не пугай девочек кривыми ногами. Ваня…Ваня…заводи уже машину…
Спокойный неторопливый Иван Сергеевич, не стесняясь, бегал в ночном белье.
– Кира, ты с Ваньшей остаешься, закройтесь. Вань, ты еще здесь?
– Влада Владимировна, не надо больницы. Вы же знаете, у меня еще две недели, я сейчас лягу спать и все пройдет.
– Кеша, – Влада Владимировна взяла ее лицо в руки, – успокойся, ты и сама знаешь, это схватки. Сейчас поедем в роддом. Не бойся, я и Кира, мы рядом. Ваньки тоже с тобой.
В роддоме от властной женщины не осталось следа. Она волновалась и суетливо всем раздавала наказы по поводу Кеши, чтобы ей больше оказывали внимания, что она домашний ребенок и все в ее жизни происходит в первый раз. Прижав, поцеловала Кешу в лоб, – Все будет хорошо, не сомневайся, главное, не бойся. Слушай врачей и делай все, что тебе говорят. Ты сильная. И верь, все прекрасное у тебя впереди.
Под утро приехала Полина Яковлевна. Впервые они не спорили, где будет жить Кеша, с кем из них ей будет удобней. Схватки длились 21 час. Она не кричала, не стонала – стыдно. Во время схваток дрожали колени, боль в пояснице разрывала. Потирая спину руками, напевала вполголоса. Вечером зашла Наама Ароновна, врач, наблюдавшая ее, – Кеша, пора прощаться, мое дежурство закончилось. С тобой остаются опытные врачи.
Кеша знала, и другие врачи примут роды, но, ее незащищенность интуитивно желала, чтобы роды принимала Наама Ароновна. И ее словно услышали, роды начались. Кеша без суеты, спокойно выполняла ее команды и легко родила. Увидев сына, удивилась, – Какой большой, настоящий человек – носик, губки, а говорили, новорожденные морщинистые, маленькие и красные. Мой, Жан!
Уснула крепким сном и проснулась на кормление. – Солнышко мое, Жан мой! С первым днем тебя, родной, с первым утром, – распеленав, расцеловала пальчики. Он безмятежно спал каждое кормление. Толстенький, красивый.
Это чудо. Лучшее чудо природы.
Семья нашла ее в роддоме. Эрик зимой приехал к Дариге Адамовне, – Произошло то, чего мы не знаем. Кеша не могла с ним год встречаться, не верю. Бред. Это не причина, что она не вернулась, это не про Кешу. Его не было в ее жизни.
– Ты говоришь то, во что хочешь верить, иначе, зачем она улетела? Очередные сказки и прощание с друзьями, и сельхоз работы. Ерунда. Не хочу говорить на эту тему.
И он приходил и не раз слышал, – Ерунда!
Пока летом, к Дариге Адамовне не позвонили от Кадыра Каримовича, – Кешу украли. После свадьбы она ушла от мужа и сейчас ждет ребенка. У Кадыра кровоизлияние, поэтому он не смог позаботиться о ней. Как пришел в себя, попросил, чтобы вы ее нашли.
И тут началось. Звонили в Ташкент, общежитие. Никто не знал, куда она уехала в последний месяц до родов. Запросы отправили по роддомам страны.
– Владе сказала, что из роддома поедешь ко мне? – принося еду, мучила ее Полина Яковлевна.
Кеша не находила нужных слов, чтоб не обидеть ее. Да и Влада Владимировна, выставляя на подоконник бульоны-котлеты, интересовалась, – Ну, что Поля наговорила? К себе звала?
Убедить их, чтобы не приносили еду, было невозможно. В роддоме кормили обильно – два завтрака, перед основным завтраком приносили шоколад для лактации, на обед первое-второе-третье, полдник, ужин, кефир перед сном. Бдели кто как кушает, няни передавали медсестрам, те врачам, а врачи выговаривали, что время воробьиного питания в прошлом, сейчас не ковыряться, а кастрюляками надо уплетать.
У Жана, благодаря Владе Владимировне и Полине Яковлевне по паре колясок, ванночек-горшочков. На девятый день их выписали. Перед входом на двух машинах с цветами Влада Владимировна, Иван Сергеевич, Кира с Ваньшей, Полина Яковлевна с Викой. Передали одеяльца, кружевные уголки, пеленки в двух экземплярах, – Твои понапутали, в какой заворачивать-то? – слышалось ворчание. Чтоб никого не обидеть, брали с обеих комплектов.
Поздравления. Шампанское-торт медсестрам. Кеша так и не придумала, что сказать Полине Яковлевне и медленно шла. Влада Владимировна наблюдала. Дальнейшее произошло как в кино, когда в последний момент наступает Красная армия и наши побеждают.
– Еркеш, подожди. – Она удивленно повернулась и в ушах появился шум, во рту привкус. Ернар, брат. Он в одну руку взял Жана, другой рукой Кешу повернул к машине. Мягко высвободившись, она потянулась за сыном, – У меня нет семьи. Ты забыл?
– Кеш. Маратик умер, сегодня его семь дней. Мы с Гулей все бросив, сели на самолет, чтобы успеть к вашей выписке. Поехали.
Он жил в этом городе. Военный. Жена, ответственный работник горисполкома. Его старший сын жил в другом городе у бабушки с дедушкой, а маленькая дочка с ними.
Кеша подошла к Владе Владимировне и Полине Яковлевне. – Влада Владимировна. Полина Яковлевна. Спасибо вам за все. Я поеду. Так надо. Влада Владимировна, как освобожусь, я позвоню.
Влада Владимировна привычно взяла ее лицо в руки, поцеловала – Не переживай. Ты поступаешь правильно. Береги себя и нашего мальчика. Беги.
Кеша всех обошла и повернула к машине.
– А коляски? Пеленки, а вещи?
Она обернулась и помахала рукой. – Потом.
Дом полон людьми. Навстречу вышла жена брата Гуля Ислямовна. Прижала ее к себе.
– Проходи, Еркеша. Отдохни с малышом в спальне.
Кеша, развязав ленточки, тихо раскрыла одеяльце, рассматривая, любовалась сыном. Наклонилась, поцеловала, но он не проснулся. Трогательный, милый, родной. От него шел запах, объединивший их на всю жизнь.
Последними ушли подруги Гули Ислямовны. Жана искупали, уложили спать.
– Кеша, к счастью, все позади. Не буду спрашивать, учить, советовать. Немного окрепнешь, сходим к Владе Владимировне. Мы не участвовали в том, когда произнеслись те слова, и поздно узнали о свадьбе, иначе, я непременно приехала. Жить будешь дома. Теперь ты должна учиться быть взрослой, принимать правильные решения.
В спокойной атмосфере прошли четыре месяца. По вечерам брат с женой звонили к маме, спрашивающей известия от Кеши. И ей неизменно отвечали «от Кеши никаких новостей». Сердце, не понимая замирало, почему скрывали, что она родила сына и она с ним счастлива.
Однажды пришло письмо от Кадыра Каримовича, чтоб Кеша вернулась в Алма-Ату.
В аэропорту их не встретили. Таксист вез по знакомым улицам. Она не испытывала радости, понимая то, что их не встретили, плохо.
Она стояла перед квартирой. Дверь открылась. – Его ночью с кровоизлиянием забрали в реанимацию. – И дверь закрылась.
Как в кино. Все повторилось. Всегда считала, это киношный жанр, в жизни так не бывает. Вышла на улицу. Январь. Мороз. Дубленка. Без шапки. Что делать, куда идти? Холодно. Страшно, что будет с Жаном? Единственное решение, домой – все на работе, возьмет копилку, на первое время хватит, там придумается.
Сестренки подняли визг-писк, малыша не спускали с рук. После душа, пообедала.
– Я заберу копилку.
– Но что ты потом будешь делать, где жить? Останься дома.
– Что-нибудь придумаю.
Дверной звонок раздался, когда она из кухни шла в детскую. Вошла Дарига Адамовна. Встретились взгляды. Кеша прислонилась к стене, грудь сдавило, казалось, теряет сознание. Открылась детская, – Мам, мам, смотри, какой он чудо.
События неслись стремительно. Жан, попрыгав на руках Дариги Адамовны, поцеловал ее. Она внезапно заплакала и сделав шаг к Кеше крепко обняла, вдохнула ее запах и увела к себе. – Я искала тебя по всей стране. На запрос информацию получила, когда ты поступила в роддом. Но мы не могли сразу вылететь к тебе. Погиб Марат. В день твоей выписки, проводили ему семь дней. Я Ернара с Гулей отправила выписывать тебя из роддома. Узнав о твоей беременности, боялась, твоя избалованность примет неправильное решение и ребенок останется в роддоме. Предположить не могла, что ты у нас такая сильная. Гордилась тобой, узнав, что не бросила сына. Мама до сих пор думает, что ты в Ташкенте.
Пролетали счастливые месяцы. В мае с Жаном с двухсторонней пневмонией пролежали в больнице. В вечер выписки Кеша в газетах прочла некролог о смерти Кадыра Каримовича.
Кеша прощалась с этим удивительным человеком. Человеком, умевшим любить людей и оберегать тех, кого любил.
Вечером Дарига Адамовна, разговаривая с мамой, вдруг сказала, – Мама, Еркеша у меня. У нее сын, Жан.
Что произошло? Кеша все месяцы слышала, что о ней ничего неизвестно. Неуверенно, взяла трубку, – Еркентай, – тихий родной голос мамы, – Родная моя. Вылетай домой. Утром буду встречать.
Самолет приземлился в шесть утра. Кеша с сыном последними вышли из салона. Мама стояла вдалеке возле двери. Ее мама. Маленькая. Худенькая. В белом платье, черном камзоле, белом платке, с бело-черной сумкой. Не отрывала взгляд от коридора, из которого должна появиться ее Кеша. Шли люди. И только нет ее маленькой девочки. Какая она стала? Предательски точило, – Может опоздала на рейс? И вдруг в начале далекого коридора, появился силуэт. Это ее Кеша. Маленькая ее девочка, за два неполных года превратилась в маленькую женщину. Вытянутая тростиночка. Глаза зияли чернотой. Перекинутая коса через плечо. Как всегда, в джинсах. На руках ребенок.
Мгновение смотрели друг на друг. И побежали навстречу.
2009 г.
Свой ад, да своими руками
Саша голосовала на дороге. По субботам, если не форс мажор, то она освобождала себя от вождения машины и посещала сеансы косметолога и массажа, банные процедуры с чайной церемонией. И даже мама могла звонить только в экстренном случае.
Остановившаяся машина спустила стекло, из салона потянул тонкий аромат парфюма.
Она, улыбнувшись, назвала адрес. По дороге они разговаривали, перебрасывались вопросами
и репликами. Он ненавязчиво предложил заехать в «Del Papa» на Кабанбая, на тартар из лосося и на буррата. Она была не против.
Кофе, цветы, бокал вина… и помчались дни-недели безмятежного обожания. Субботний график забыл о ранее существовавших законах и принципах, поглощая их поздними завтраками, ночными радостями. Они не нуждались в друзьях-подругах. Выходы на мероприятия потеряли актуальность. Она и он. Он и она. Казалось это навсегда. Прелюдии на всю оставшуюся жизнь. И кризисы не страшны.
Он сидел в кресле. Расстроенный. Раздавленный. – Что-то случилось? Ты здоров? – Сашка с испугом упала на колени.
Бессвязно зазвучало, – «партнеры подставили и-о как срочно нужны наличные». Он ни о чем не просил. Саша, передавая стакан с водой, горячо и отчаянно предложила продать свою машину, акцентировав, срочность продажи не отразится на цене. Он отказался, «это не в его правилах». Вздрогнув от звонка, произнес, – «да и недостаточно этих денег». Ее сердце екнуло в унисон его страданиям. Уточнила, – «не спасет ли положение депозит?» Депозит? С трудом поддавшись мольбам, принял с условием возврата.
Жизнь спокойно текла укутанная заботой, лаской. Чаще и чаще оставались в его доме, оттуда утром разъезжались на работу. Вечером ужинали, бродили. И только вдвоем. Он, как и она любил одиночество. Уединение объединяло. Но нет-нет, ловилась его насупленность, проходившая при встрече взглядов. Бывало, она становилась свидетелем гневных разговоров по телефону, прекращавшиеся при ее появлении. Она себе объясняла, – «и у нее нет-нет, случаются производственные неприятности, пройдет».
Потянулись безмятежные ненасытные дни удовольствий, наслаждений друг другом. В пятницу затаривались продуктами и выходные у них проходили в трех словах «проснулись, поели, заснули». Оказалось, они любят спать под звук барабанящих капель. Она в душе посмеялась над мамой сетовавшей, что дочь опоздала замуж, так как «хороших кабелей разобрали еще щенками». Они не хотели впускать в свою жизнь ничьих мам, чтоб избежать кокетства перед ними.
Пару раз он отметил, как здорово они придумали, переехав в дом. Раз-другой сквозь слов промелькнуло, может продать ее квартиру? В самом деле, деньги должны работать. С продажи, выгодно вложив, укрепится пассив и увеличится актив. Сашке подумалось, почему и нет? И мысль зажила незримой жизнью среди поцелуев, восхищения, роскоши букетов, красивых ужинов и не помещаясь в пространстве, нашла выход в сделке купли-продажи перейдя в его руки для новых вложений.
И то новое вошло в жизнь тем же днем. Вечером она приехала в пустой дом. Его телефон отключен. Бессонная ночь. Утро, потерявшее смысл. Полиция заявление не принимала, напомнив об условных трех днях. Морги, больницы отрицали его наличие.
В поисках его фотографии для полиции, на глаза попался файл. Она его вскрыла. Копия документов. На фотографиях, он. Паспортные данные, чужие. Руки задрожали. В ушах звуки приглушились. Возможно, упала б в обморок, но шаги в прихожей заставили пульс биться чаще. Перед ней стоял молодой человек. – Вы не освободили дом?
Только теперь подумалось, неофициальность отношений не дает прав на дом.
– Не буду говорить о доплате за эти дни, прошу сегодня выехать.
– Вы кто?
– Риэлтор.
Она стояла перед квартирой мамы. Проигрывала слова. Мысли суетились, перебивая друг друга. Не решившись, вышла на улицу.
Содрогнулась от остановившейся машины. Бросило в дрожь. Споткнувшись на первых словах, едва слышно назвала адрес гостиницы. По прошествии иступившей ее ночи, перекинув ногу на ногу откинулась в кресле «Coffee Room» и приняла единственное решение выхода наименьше уязвленной. В кабинете шефа подписала договор проекта о работе в Африке, давно висевшего над ней дамокловым мечом.
2019 г.
Иллюзии или чем бы была жизнь без них…
В это утро, как во все предыдущие утро-ночи, привычно исполняя супружеский долг она ненавидела неудавшуюся жизнь, опостылевшего мужа, несостоявшуюся работу, несбывшиеся ожидания, свое лицемерие. Химерическое желание сбежать, прижаться к надежному плечу, забыться пусть не в любви и страсти, просто, чтоб посчитались с ее хочу-не хочу, оставалось иллюзорным. Под душем наслаждаясь водой пыталась скрыться от занудливого ворчания мужа, к которому за тридцать лет не приспособилась, жалея его жалела себя. Перед зеркалом, слегка коснувшись лица спонжиком, с горечью разглядела новую складку недовольством ли жизнью, возмущением, безвольем, гневом на мужа – одно из них явно оставило эту бороздку. Поставив перед ним кашу, лениво кушала творожок, безропотно кивала привычному брюзжанию, безразлично наблюдала за воробьем, нападавшим на синицу. Она в детстве разговаривала с птицами-букашками и шепталась с сосной обхватив ее ствол, голубила лепестки цветов, с корзиной грибов неслась к бабушке с наскока ее целуя и болтала без умолку. В ту безмятежную пору жила вера в будущую сказку. И сейчас полоская посуду с горечью подытожила, «время безжалостно меняет людей». Мысли ею руководили хаотично, через минуту ее заботило, что попроще приготовить на ужин. Фарш, отправив на разморозку, поставила варить гречку. Навертев котлет, закинула их томиться, и ушла одеваться к работе.
– Прихорашиваешься, во сколько будешь? Не припозднись, хотя, как знаешь.
Не спеша шла к остановке, торопиться некуда. Из дома уходила за два часа до работы, где задерживалась до десяти-одиннадцати вечера. В такие часы городской транспорт по утрам-вечерам подбирал ранних-запозднившихся горожан. Она любила пустые трамваи, их безмятежный грохот по рельсам создавал иллюзию дальней дороги, под гулкий стук колес мечталось. Зазвонил телефон, лениво посмотрев на абонента улыбнулась, провела языком по помаде и весело ответила. На работе полила цветы, включила электрочайник и радиоприемник, предварительно проверив настройку на «ретро канал». Опять затренькал телефон, буднично-скучно посоветовала мужу настроиться на позитив и посмотреть сериал. Второй мобильный разрывал пустоту кабинета, глянув на экран попрощалась с мужем, взглянула в зеркало поправить волосы, привычно втянула живот, смеясь и приветствуя налила кофе, направившись к рабочему месту поставила чашку, подошла к окну, откинула занавеску, приоткрыла фрамугу и также болтая ни о чем, вернулась к креслу, скинула туфельки, жеманясь, неспешно пила кофе, привычно отказывая в свидании.