Майра Сулейменова
Выбор
Ляля. За 50. Работал директором школы. В двухтысячных, на него завели дело. Прямого акта насилия с ученицей не было. Когда мама об этом узнала у нее седые волосы появились, вспомнив, как он со мной пропадал. Ну, перейдем на аташку. Дед построил дом. Кухня с витражными окнами. По вечерам, когда ата возвращался, дома штиль. Мы все по щелям. Как в казарме. Ему надо включить телевизор, принести кофе-газеты. Он садился на диван. Это его плацдарм наблюдения. Тимка в этот период влюбляется. У него начинается роман. Умел одеваться, быть эффектным. Занятия в институте закрывал за год вперед. Он ведь сын Эрика Габитовича. Светский и дерзкий тусовщик. Обладал огромным потенциалом. В нем мегатонна организаторского таланта, в отца пошел. Я у них часто ночевала. Как вечер, он спешит на свидание и нам говорит, – «вы с Рауфом меня ждете в моей комнате, как кину камешек, спускайте лестницу». Рау, возмущается, – «задолбал, езжай к Камилке и твори от нее все что хочешь». Конечно, мы на эту систематическую аферу давно подписаны. Ата, неспящий Саурон око. При виде него чувствую, я спалилась вытаращенными глазами, скукоженным телом. Жим-жимом лицо буреет от, – Где Тимур? Еле пищу. Конечно, он все знал. Возвращение по сценарию – камешек, лестница со второго этажа, хардкор полный. Аташка ему сказал, – Знаю их семью. Согласия не дам.
В тот год ата с аже в какой-то момент резко развелись. Я его после развода не видела. Помню только, раз и аже в трехкомнатной квартире. Та же мебель что стояла в доме, теперь запихнута в коробку. Помню ее затянувшуюся депрессуху, в которую поневоле входишь, приходя к ней. С того времени прошел коридор в пять лет. Полное отсутствие коммуникаций с ата. Позже я все восстанавливала, прокручивала. Мне было 11, когда ата через меня передал послание маме и сыновьям, а я им его лишь через десять лет озвучила. Дедушки уже не было. В мои 11, мы с родителями жили в Алматы. В Астане дедушка с новой семьей, бабушка и Тимка с Рауфом. Меня там все ждут. На мой летний приезд открывается чемпионат мира по обниманию и баловству. Бабушка Тайба заваливает вкусностями. То есть я приезжала прям домой. У деда был двоюродный брат. Я еду к нему тусить с его внучками. Он-то аташке и сказал, что я у них. И вот, приезжает ата. С порога слезы, но взял себя в руки.
Я. Что ты почувствовала?
Ляля. Шок. Я не понимала этого трагизма. Не понимала, что он испытывает, что он по мне скучал. У меня нет таких эмоций. Я в недоумении почему такой взрыв? Он попросил нас оставить и начал объяснять, – «то, что между ним и бабушкой, не касается его отношения ко мне, моей маме и Тимке с Рауфом». Тут его нервная система сдала, глаза повлажнели, – «Знай, я тебя, Камиллу и мальчишек сильно люблю». Думаю, он им это никогда не аудировал. Не позволял себе. И переключился на другую ноту. Приказал племяннице Фае, – «Приедете ко мне с ночевой». Только он вышел, начался бабский треш. Фая звонит моей маме и кричит, – «Приходил, сказал, с ночевкой». Мама тут же набирает ажешку. Через пол часа собралась бабская штаб-квартира. Я говорю, – «Я еду к аташке!». Под крики, «Как он объявился? Чего он хочет?» разрабатывается тактика деморализации, в которую вложены столько обид. И плюс обиды, связанные со свадьбой Тимки, на которую ата согласия не дал. Посчитал если надо объяснять, то объяснять не надо, все равно не поймут. Длинная предыстория. Борьба за власть аташки с семьей сенатора. Для деда – это люди, которых не мог принять, как семью. На них свалились огромные деньги. Он, видел, как это свалилось. Он в них не чувствовал родовой силы, чтобы включить их в семью. Ата отверг брак. У примчавшихся ажешки и ее сестер все на эмоциях, стоит задача мстительного показателя, «И без него у нас все отлично, свадьба прошла на уровне, и жить будем на том же уровне». Одна из сестер говорит, – «Едем в самый дорогой магазин, будем тебя одевать.» Я обрадовалась. Покупают недешевые, но беспонтовые рубашку и штаны. Не спорю, сказала «оk». В этот момент аже достает две кассеты и говорит, – «Фая скажешь, у тебя нет видика, и ты не видела Тимкину свадьбу». Фая понимает тупость ситуации, но не отказать. Я пожалела, о приглашении аташки. 11-тилетним мозгом понимаю, встреча будет инсценированной фигней и не хочу видеть какой там завтра будет испанский стыд, отыгрывать перед ним это все. Они начали наводить морок и меня стропалить как себя вести, подарки не принимать, сказать, – «У меня все есть и мне ничего не надо». Очень умные женщины, да? Говорю «Хорошо-хорошо». Мы с Фаей поехали. Он сажает меня на колени и спрашивает, – Что тебе купить?
– Ничего не надо.
– Аже сказала, да? Ладно, брось, что она сказала. Что тебе надо?
– Я вот честно не знаю, что надо. Вроде все есть.
Его жена для нас готовит. После ужина Файка, с мыслью «близок шаг победы», вступила в роль. «У меня две кассеты и мне их надо посмотреть.» Дед понял. Включил телевизор. Я думала, он скажет, – «На смотри» и свалит. Но, он эмоционально, как футбол просмотрел все от и до. Бедная Фая просидела с ним до конца. Свадьбу не комментировал.
Дома я в их бабских обсуждениях не участвовала. После той встречи его увидела уже в больнице. Внутренний конфликт мириться с тем, что имеешь, привел его к потере энергии и его ремень времени сжался в 54 года. Физика не выдержала. Психологический раздавил себя. Мне сейчас бы с ним пообщаться или хотя бы в мои 18.
Недавно маму попросила по-взрослому рассказать, как все произошло, пока я была в своих бессознательных семь тире одиннадцать лет. У аже фляжка резко свистанула и плюс ее сестры настроили. Есть у них такая тенденция по отношении друг к другу. Ну и ата постоянно деспотичный и ловелас гулящий. Все сошлось и вот – не продохнуть. Аже сидя в полной жертве, уехала к сестре в Алматы на три месяца. Когда вернулась он женился на тетке, работавшей при семье, как говорится, песец подкрался незаметно. С полным отсутствием комплекса приживалы, она за чистую монету приняла, что «дельфин русалку полюбил глубокой трепетной любовью» и теперь она полноправная тсарица.
Я. Тайба Маратовна лишь вернувшись узнала, что он живет с другой?
Ляля. Да. Ее приезд его одномоментно подвел к единолично-диктаторскому решению. И как она не свихнулась? Пару лет убивалась. Убивала себя, психику-здоровье. Сгорела быстро.
Я. У него, как у всех властных людей все произошло стремительно.
Ляля. Сильные решения, быстро? Да. Это первое условие денежного потока. Нет волевых решений, нет денег. Такая взаимосвязь. После развода у него здоровье резко сдало. И еще в памяти сохранилось, как от него всегда хорошо пахло.
Я. Возвращаясь к истории с костюмом «Chanel», ведь для Эрика Габитовича, это не единичный эпизод. Он не разводился, не смотря, что у них на вкус и цвет разные карандаши.
Ляля. Она не сЧитала «Chanel» несгораемой классикой. Не выросла из люриксов. Не было понимания «вот он класс!». Мы с мамой резюмировали, рядом с ним была женщина не его уровня. Таким мужчинам нужны женщины аналитики. У аже мысли вне дома, не про дом, не про детей. Она так устроена. Ей хотелось в гостях в карты гонять до утра и различные бесполезные времяпровождения. Все делала, как робот, механически. Ее внимание, душа были не в этом. От этого Рауфа прозевали. Упущены многие моменты по Тимке и маме. Рассказы мамы про детство жуть. Родители в командировках. Она со второго класса воспитывала братишек. На ней и дом, и кухня. Нельзя о мертвых плохо, но так было. Или их оставляют на сестру бабушки, лечившуюся в психиатрической клинике. Мама говорила «с умалишенной три ребенка, и среди них всех, я второклассница самая взрослая».
Я. В период рождения твоих ата-аже женщина в декрет выходила за месяц до родов и после рождения ребенка давали неполный месяц. Когда родилась твоя мама, декретные удлинили до года. Если в городах дети в яслях, то в селах женщины в поле, а дети лежат в телегах, где и писают, какают, и засыпают в соплях от плача и усталости.
Ляля. Страшно.
Я. Они, дети времен, когда и их так оставляли. Для них норма детей вверить тете, пусть даже лечившейся в клинике. Она взрослая, дети под крышей, на столе черная икра, в доме избыток. Поколение 30-х, передоверяя детей, шли отдаваться Родине, на строительство будущего. У них нет времени заниматься ими. Главное, работа и дань Родине. Воспитание детей на государстве: ясли, детские организации. Проблемы с детьми рассматривались в понимании, «все так росли», приоритеты другие. Государство, заботилось о детях в масштабе страны, но от ошибок конкретного случая, никто не был застрахован.
Ляля. Сейчас мы центрированы. Здоровая психология, что центром является ребенок. В него вкладывают.
Я. Век информации получаемой ото всюду – фильмы, продвинутые программы, глубоко раскрывающие темы. И это не Фрейд и Юнг времен бабушек и дедушек.
Ляля. Но, они основоположники.
Я. На тот период психоанализ Фрейда противоречил советской идеологии. Моему потоку в институте повезло, наш профессор Баймурзин нас с ним знакомил «подпольно». Сейчас мало кто помнит, что репрессировали не только психоанализ, но и кибернетику с генетикой. Психоанализ из-под запрета вывели в конце 80-х. А Юнг, тот вовсе предлагал натравить Гитлера на СССР и Сталина называл животным.
Ляля. Ну, да, то поколение было в инфо поле того строя. А Гиппенрейтер?
Я. Не знаю ее и не могу ничего сказать.
Ляля. Все идеологически выстроено в совершено другой направленности.
Я. Каждая эпоха жила по своей идеологии. Взять католических пап с их целибатом и закрытой темой потомства. В 16 веке Лютер заклеймил обет безбрачия сказав, что подавленные желания приведут к бедственным результатам. При этом католические священники поклоняются Пресвятой Деве Марии, верят в Святого духа, Бога Отца и Сына. Иисус не устанавливал правил сексуального поведения. Но, за них держится церковь. А, то, что секс между мужчиной и женщиной, постыдная похоть, это взгляды IV века. Святой Августин желание Адама с плодом запрета назвал грехом. И эта догма столетиями прививала стыд Западу. Затем, это утверждение шагнуло в социализм. И в итоге сколько разбитых отношений? Смешно, что сегодня по этому строю ностальгирует с ума сойти какое необъятное количество нашего населения. Лишь думающие о здоровом генофонде, вещи называют своими именами, что социализм, это зло. Иногда слушая стариков, что их поколение было благородным, вспоминаю, как 20 лет назад на Кордае из-за непогоды и заторов встали машины-автобусы. Старики ближайших аулов пострадавшим продавали хлеб за тысячу и водку за 3-5 тысяч. Моралисты.
Наш разброс мыслей увел нас в не менее интересные темы психологии, связанные с обидами. И я на этом прекратила сагу Шехерезады.
– Твоя мама, не позволит этому откровению зажить самостоятельной жизнью.
– Не волнует. Наоборот хочу, чтобы она со стороны прочла, прочувствовала трагизм произошедшего, не бив в одни ворота. Так приправлено, что ата ушел, а аже жертва. Скажу, и ее вины не мало. И сейчас, я проживаю моменты, когда мама мне, как когда-то ее мама ей, а это значит, завтра она моей дочери, будет внушать, «терпи, мирись, пройдет».
К словам Лялечки, добавлю. Каждый из героев был одинок по-своему. В конце жизни они были триумфаторами одиночества. Абстрактная модель героини превалировала, за нее говорили эмоции. И роль наращенных сердоболий сестер расслабил закон осторожности. Она попала в поток ускорения свободного падения. До этого случая, всегда принимая, что «невозможно» и «сколько угодно» для ее терпения это одно и тоже, и если раньше молчание было воплем ее согласия, то, в этот раз не имея опыта расчетов, она в дорогу вышла в ураган, не учтя силу его разрушения и убытков. Всю жизнь под него подстраиваясь, в последнем узле, вместо привычного взмаха рукой, что, как «говорится, кто из нас не бабник» и продолжать встречать-ухаживать – уехала поплакаться, задеть его. Останься, все осталось бы на привычном уровне недовольства, но в семье. Ей так хотелось почувствовать то состояние свободы, когда можно сказать, «нет». Но, на этот «нет» нужен характер и когда тебе нет дела до мнения окружающих. Тогда в этом уравнении, можно рассчитывать развитие правильных свободных эмоций.
У каждой истории любви не только свой узор, но и свое бремя.
И для него, это не было калькулятором фертильности. Задело. И он демонстративно в доме посадил другую ждущую Пенелоповну. У его действия, это была отправная точка приложения. Крепость разрушилась изнутри. Приняв то решение на тот момент, считал, он прав. Возможно позже произошла переоценка, но решение не изменил. Изменить себе, для него значило предать себя и принцип, который вел его в жизни.
август 2023 г.
Нелетная погода
Попался фильм и ассоциативно с ним вспомнила терминал аэропорта. Гурьев. 92-ый год. Зима. Нелетная погода. Мы транзитники. Бессонная ночь прошла на жестких креслах. Завтрак, не завтрак. Кофе, не кофе. Рейс все переносят. Перезнакомились. Рядом сидела женщина, лет сорока. Юлия. Мягкие черты лица, грудной голос, соответствующая округлая фигура, локоны прихвачены приколками. Обедать пошли в ресторан, выбирать не приходилось. Времени достаточно. Незаметно она перешла на рассказ о себе. Я, еще сравнительно без опыта, слушала ее зачаровано. И ее, и тот рассказ, помню и сейчас.
– Дочери было четыре года, когда я развелась с ее отцом. Жили вдвоем. Я без высшего образования. Работала секретаршей. Благо, компания нефтяная, премиальные, высокая надбавка, тринадцатая, поэтому дочь одевалась на уровне. Благодаря, что я секретарша первого, имелся допуск на базу и продуктовые пайки. Подруги с высшим образованием не имели, что я имела. Квартира, ремонт, югославская мебель, о большем не мечтала. И вот, два года назад наша компания подписала контракт с иностранным инвестиционным фондом. Представитель компании с казахстанской стороны из Алма-Аты. Мы с ним с первой минуты в приемной почувствовали друг друга. Он зашел, большой, красивый, одет с иголочки, от него исходила доброта и аромат парфюма. С этой встречи началась наша жизнь. Он жил на две семьи. Со мной, в нашем городе. С семьей, в Алма-Ате. Я, чтобы не делать себе больно, внушала, он в командировке, и все. Страшась неизбежной несносности, старалась, не наращивать мечты. И в любое время себя чем-то занимала. Магазины, готовка, подарки. К его приезду набивала холодильник деликатесами. Научилась варить бешбармак, ставить тесто на баурсаки, пироги мясные, из осетра. Принимала его гостей. Все лучшее ему. Белье его отбелить, выгладить вплоть до носочков. Он это заслужил за любовь, заботу. Он научил нас жить по-столичному. Он не жалел для нас средств. Расширил нам квартиру до четырех комнат. Он учил мою дочь в Москве и планировал ей там купить квартиру. Взял полное ее содержание – манто-шубы-дубленки, французская косметика, питание и отдых. Она отвечала ему той же нежностью. Приедет на каникулы и висит у него на шее. На диване перед телевизором сидят в обнимку, шутят, что-то обсуждают. И я, когда он возвращается в Алма-Ату, делаю подарки его маме, жене, дочерям и сыну, никого не оставляю без внимания…
Девчонки так устроены, примерять на себя – случай, колье и наряды подруг. И тогда, примеряя на себя ситуацию, я знала, не смогла бы жить на две семьи. Услышав фразу «гражданская жена» подумала, вот, бывают не только гражданские войны-право, но и гражданские жены. У меня не было осуждения. Я восхищалась, как она умеет себя любить и защитить. Она отдавала отчет временности отношений. Она с ним училась. Она с ним выросла. Он изменил ее и ее «завтра». Она больше никогда не будет держаться за проигрышный вариант. С ним она стала хозяйкой и повелительницей положения, любовницей и другом. Я ее слушала и поражалась зрелой мудрости, где нет места кокетству, интригам, играм. При сумасшедшей ревности, умела управлять собой. Для нее, априори, не существовало советов извне. Создавая мир для него, гнездилась в нем сама.
Я не могу сказать, что в ней все это было заложено. Она прочувствовала и приняла от него «умение поменять расклад сил», что значило кардинально изменить свою жизнь.
февраль 2010 г.
Когда внутри такой царь Эдип…
Первое время только чувство острого голода приводило Жамал в офисы к Нурлану и Аману. Их повара на обед готовили два блюда для сотрудников. Видимо на ее счет было дано указание, когда она приходила и перед ней ставили обед. Встречали дружелюбно и ей было с кем перекинуться парой слов. Позже это стало систематическим, выйдя из дома она шла сначала поесть, потом искать работу. Было ли стыдно? Может, поначалу. Сегодня, пообедав у Нурлана, брела безуспешно пытаясь устроиться на работу. Иногда удавалась разовая услуга за копейки, едва хватавших на проезд, но она их бережно несла в дом для дочери. Ходить пешком стало естественным. Вчера позвонила Гуля, сказав, что после обеда ее ждут в одной компании. Но, вновь не взяли. Жамал казалось, в ней жили две Жамал: одна не исключающая другую. Это конечно не Билли Миллиган, сросшийся с двумя дюжинами личностей. Одна из них смирилась с обстоятельствами и готова в руки взять швабры-тряпки. Но ее не брали ни в офисы, ни в частные дома. Потому что в ней поднималась другая Жамал, которая всем видом говорила, – Я ваша, я буржуинская. Разве же вы не видите? Я своя!
Гуля говорила, – Смени гардероб. Какая хозяйка тебя возьмет к себе? Как только вы встречаетесь на одной площадке у тебя вероятность пройти у них face control начинает приближаться к нулю. Вы словно меняетесь ролями империатрицы и императорки. И потом, на тебе печать, что ты с тряпкой не будешь носиться по их этажам.
Проходя аллею, Жамал села на одну из скамеек, стоявших вдоль тротуара. С проезжей части кто-то упорно сигналил. Жамал, не принимая на свой счет, не поворачивала головы. Боковым зрением видела притормозившую машину, вышедший из нее человек побежал к тротуару и резко остановился перед ней. Им оказался Алексей. Присел рядом. Собственно, и говорить не о чем. Вяло, ни о чем, перебрасывались вопрос-ответами. Каждый пропитан своей жизнью настолько, что прошлые общие семейные застолья стерлись напрочь. Алексей предложил пообедать. И Жамал несмотря, что недавно вышла из офиса Нурлана, не отказала. На вопрос, какую кухню выбирает, сказала, – шашлыки. Она так давно не ела жаренное мясо со специями на мангале, что, произнеся это слово, остро почувствовала, как сжался желудок. Они сидели в беседке «Шашлычная на Кирова». Ранняя осень гоняла опавшую листву. Предстоящие холода страшили. Ее мысли перебил вопрос по сколько палочек заказать. Жамал не задумываясь ответила, – ей десять. Поймала удивление Алексея и официанта, сумевших тут же скрыть эмоции. Однако Жамал увидела. Было ли стыдно? Нет. Голод несносен. Прекрасно зная, что дочь ни за что не будет мясо, взяла с собой две палочки. Ее малышка жила в параллельном мире. Не смотря, что голодно, не бросалась на еду, ковырнет, и не факт, что поест.
Покойный муж поговаривал, «жизнь – игра, главное играть разумно». При нем казалось жизнь беспечна навсегда. Но, после пяти лет его ухода реальность стала синонимичным с беспорядочностью.
Если в тебе нет опыта планирования, то нажитое имеет короткие пределы. А ведь таких беззаботных, как она – много. Но, ударило ее. В год смерти мужа родилась дочь, которая по праву должна была утопать в легкости, а получилось, наоборот, она с рождения окунулась в какую-то забубенистую муть.
Днем и ночью мозг Жамал атаковала фраза мужа, что главное – играть разумно. Если бы пять лет назад почувствовать, что завтра будет по нулям, она бы открыла «салон красоты», единственное в чем разбиралась. А сейчас на нулях разумно не сесть на шпагат, чтобы закрывался сегодняшний день и была уверенность в завтрашнем. Жизнь выглядит так, будто она рождена бегать в чем мать родила. Иронии через край. Интонации не хватает. Усмехнувшись, подумала, собственно, ее натура никогда не была схожей с пушкинской старухой. Ее аппетит не жаждал, не алкал. Она не планировала владеть всем миром. Она была женой при муже. Так почему она наказана? А то, что это наказание, вне сомнения. Мама… Как несправедливо, что и ее нет. Вдвоем они бы выкрутились. После смерти мужа, казалось, Жамал перестала доверять мужчинам. Муж преждевременно оставил ее, как когда-то точно также поступил отец. Как же так с ней произошло? Имея опыт, что папа умер настолько рано, что она его не помнит, и что ее воспитывала разумная мама, она так не разумно распорядилась тем, что имела. Беззаботность? Головотяпство? Элементарная глупость! Но, с другой стороны, случившаяся трагедия и рождение дочери… Жила одна мысль, чтобы у девочки все было вовремя, об остальном, потом. Да, она прожила заработанное мужем. Продала машину, вторую квартиру. Имела опыт дважды обратиться за помощью к женам партнеров мужа. Ей отказали. Неприятия подмяли, и два последних года прожиты на крохах и засевших в ней обидах.
Гуля права. Если хочешь устроиться на работу, надо выглядеть скромно. Но, нет! Никакой скромности! К черту, к дьяволу скромность! Ей надо подумать о будущем дочери, которая ни в чем не виновата. Поэтому надо поднять диплом и дать ему применение. Пусть она никогда в жизни не работала. Подучится. Индивидуально. И выйдет на работу.
Нурлан и Аман не были друзьями ни мужа, ни ее. Они друзья Гули. Да и она ей, собственно, не
подруга. Случайная знакомая, которая почему-то всегда на связи. С ней однажды забрела к ним по очереди. И также по очереди ежедневно приходила на обед.
Назавтра с утра была у Нурлана. Поблагодарила и за такт, и вообще за все, не сумев сказать, что он с Аманом уберегли ее от шага надломленности до полной удолбанности. Сидя напротив Нурлана и не отводя глаз, попросила помощи. Ее специальность литературная компаративистика, по которой для нее нет работы, но она закончила факультет французского языка. Она должна пройти курсы репетиторства, чтобы этим зарабатывать и нужен ноутбук. Она все вернет. Через два года дочери в школу. Времени встать на ноги почти нет.
Пожалуй, после смерти мужа она впервые выпустила пары страха, неуверенности и поняла, что кажется справилась с установками про «подумает завтра, и что все плохо это все-таки не про нее».
Прошагав в свою аллею, она села на излюбленную скамейку, бережно рядом положила ноут и телефон. Уже сегодня у нее начнутся курсы. Конечно вопрос, кому нужен в нашем мире французский? Почему она не пошла на английский? Ее разумная мама, влюбленная в Париж, в котором ни разу не была, мечтала, что именно там, на берегах Сены, ее умная девочка будет работать в университете Сорбонны и заниматься наукой, изучая взаимодействие между мировыми культурами, искать связующие стили в разных национальных литературах. И, конечно, happy end, выйдет замуж за профессора Сорбонны.
И, кажется, она сумела ослабить обиду на мужа, что он так рано оставил ее с дочкой. Когда мысль основалась в ней, она вдруг поняла, что он-то ее и не оставлял. Днем и ночью его слова, что «жизнь – игра, только играть надо разумно» – не отпускали. Он все это время был рядом и вел ее. Она встала. Передернула плечами, что за бред, что за мысли и наваждение?! Это – жизнь продолжается. И она постарается, чтобы ее девочку легкомыслие обошло стороной. Она научит ее держать удар и смотреть правде в лицо.
2023 г.
Камерно карамельный
Оишина бабушка Камар была таджичкой. Ее можно охарактеризовать одним словом – властная, а все остальные качества служили описательными к главенствующей черте: властная дисциплинированность, властное терпение, властный нарциссизм. Как в своей семье, так и в семьях ее десяти сыновей и дочерей, родившимся девочкам она давала только таджикские имена. Имя Камар соответствовало его значению лидера. Ей и в дочерях удалось воспитать дух и независимость.
Оише казалось, что из всех имен их женского султаната самое красивое у ее мамы – Лаъл. Камар сокрушалась, что в ее империи Лаъл и Оиша пластилиновые и бесхребетные, приговаривая, что за дочь не беспокоится, она в доверенных руках мужа, но за Оишу боится, так как какой-то блуждающий ген сбил систему ее крови.
В Камар было отличающее качество, она не гримировала слова, говорила, как есть.
Наверное, и вправду за кого боишься с тем то и происходит. Оиша сидела на балконе гостиницы, где ее оставил муж. В полдень он забрал ее от Дашутки, у которой она жила. Улыбаясь, сказал, – Собирайся, я за тобой. Только быстро. У меня в машине друзья, не могу заставить их ждать. Да и до Самарканда надо быстро добраться. В понедельник у нас развод. Выходные поживешь в гостинице.
Оиша быстро собралась. Даша, вложила ей в руки десять долларов и улыбнулась, – На всякий случай, вдруг пригодятся. И пригодились. Два дня надо было чем-то питаться. Муж оплатил номер и также улыбаясь, сказал, – Ну, пока. В понедельник утром будь готова.
Он не поинтересовался есть ли у нее деньги? Ведь в конце концов она на последнем месяце беременности. Оиша в ответ только мотнула головой в знак согласия. И тут поймала на себе сконфуженный взгляд супружеской пары, сопровождавшей их от Ташкента. Она не знала не только этих его друзей, она вообще не была знакома с его окружением. Подходя с Дашей к машине, послышался смех мгновенно стихший, когда они увидели беременную Оишу, тяжело переставляющую ноги. За всю дорогу пара не проронила ни слова. Когда муж в Джизаке остановился на заправке, пара вышла на улицу. Оиша слышала, девушка потребовала от мужа, что по возвращению домой, она не желает ни слышать, не видеть этого «друга», едущего разводиться с женщиной, которая не сегодня, так завтра родит. Садясь в машину, девушка дала Оише минеральной воды. И сейчас, поймав ее взгляд полный жалости, Оиша остро почувствовала себя несчастной. Повернувшись, вошла в гостиницу, поднялась на второй этаж. В номере уютно. Во вкусе мужу не откажешь. В холодильнике пусто, но кушать и не хотелось. Вышла на балкон. Солнце клонилось к закату. Уходящий овал был ярко окрашен. Завтра будет жарко. Несмотря на беременность, высокую температуру воздуха переносила легко. Да и куда ей выходить из номера? Надо подумать, как разделить десятку на два дня. После душа вынесла на балкон стул и наслаждалась прохладой сентябрьского вечера. Потихоньку гомон города стих. Не слышно движения городского транспорта. И когда наступила полная тишина, колокольчиками застрекотали сверчки.
Оиша вновь вспомнила бабушку Камар. Наверное, если бы она была жива, с Оишей не произошло бы то, что она сейчас проживает. Хотя свое скитание она никому не может поставить в укор. Замуж вышла сама. Свадьба прошла по всем полагающимся традициям. Жизнь не заладилась с первых дней. Муж домой приезжал переодеться. Возвращался, когда сочтет необходимым. Ее дни и вечера проходили на телефоне с родителями и сестрами. Заезжали свекр со свекровью. Но, Оиша никому не жаловалась. Правду знала только Даша.
Первый день ее рождения. Стол накрыт. Муж звонком сообщил, что не сможет приехать, срочно выехал в Джизак. Следующие дни она провела в полном одиночестве, рядом с телефоном. Вернувшись на четвертый день и не поздравив ее, он направился в душ, переоделся и уехал… Вечером привез серьги и предложил поужинать в ресторане. Тогда-то она и решила, что разведется. На кровати оставила записку. С собой взяла небольшой чемодан с самым необходимым. За ней приехали Даша с Вадимом.
Родители звонили к ней, не подозревая о ее беременности. Переговорили с ее мужем и его родителям. Но, в ответ услышали, – «Оишу никто не гнал. Раз сама ушла, значит сама и вернется. А возвращаться-то ей теперь будет сложно».
Оиша попросила отца не унижать ее перед ними и к ней сюда не приезжать. У нее скоро отпуск и она сама приедет к ним в Хиву. О том, что муж настоял, чтоб она уволилась, промолчала. Родители относительно успокоились. Семья Даши с одной махали. Девочки вместе с первого класса. Жизнь свела их и в Ташкенте.
Оишу с Дашей объединяла и неверность мужей. Но в отличии от мужа Оиши, Дашин Вадим был ласковым и домовитым. Его хватало на дом и вне дома и при этом все в дом. В первый месяц беременности Даша подняла вопрос аборта, но в Оише проснулась бабушка Камар, а может взыграла кровь прадеда курбаши.
20-ые годы ХХ-го столетия. После падения Туркестанской автономии сформировались басмаческие группировки. Отец бабушки Камар один из тех, кто не принял советскую власть и стал организатором отряда, к которому примыкали все новые и новые люди, хотя принято считать, что басмачи сколотились из остатков разгромленной Кокандской армии. Так ее отец стал курбаши. Это были времена выживших. Из всей его семьи, осталась пятилетняя Камар. Родители, сыновья и жена заживо сгорели. Дочь он отправил в Коканд, куда она чудом добралась и не меньшим чудом было и то, что ее подобрали на одной из кривых улочек города и выходили. Так она попала в дом одинокого старого кокандца, уста Куввата. Проблемой оказалась разность языковых групп. Но, зеленоглазая и светлокожая девочка, непохожая на местных, быстро овладела языком. Для нее он стал ее – бобо. Строгий и нежный, требовательный и добрый. Он обучил ее грамоте и письменности. Она трудилась в его небольшом саду, заботясь о плодовых деревьях и кустарниках. Рано встала к очагу. Соседка Зумрат-хон, посоветовала старику с южной стороны дома поставить изгородь и завести кур. Время повсеместного голода. Камар, будучи взрослой, вспоминая тот период думала, что им на юге страны советов было относительно легче, благодаря солнцу и клочку земли. Отца она больше никогда не увидит. Семьей ей стал Кувват бобо.
К полудню захотелось кушать. Оиша прошла в ресторан. Взяла пирожное с какао и вернулась в номер. К стулу на балконе вынесла пуфик, вытянула на него ноги. Взяла с подоконника десерт и неторопливо приступила к еде. Она больше переживала не о себе, а о родителях. Папа маму называл султаншей и оберегал от нагрузок. В женском султанате Камар так выстроилось у теть и двоюродных сестер. Оише, казалось, все так и живут. И ожидая аналогичный ход у себя, она не сразу поняла, что в собственной семье непорядок. Вначале верила, что муж задерживается на работе. Даша сказала, что она дуреха, и эта работа называется – измена, а муж ее на измене.
В воскресенье на обед купила квадратик пахлавы и стакан чая. Если честно, то кушать не хотелось совершенно. Она боялась, если не поест, навредит ребенку. После развода уедет к родителям. Они примут. В них и в сестрах-тетях не сомневалась. Даша с Вадимом настаивают, чтобы она осталась у них. Оиша с малышом, для них будут добрым знаком.