Майра Сулейменова
Выбор
Сквозь гнетуще проклятущий довлевший сон над: вскочить-подбежать едва слышен голос «да, мам, сейчас». И вдруг, все «это» перебивает вырвавшийся и все таки сморивший на мгновение храп… откуда ее из состояния на взлете (это когда ВСЕ на автомате) неведомая сила вытаскивает и она мчится греть воду, выжать картофельный сок, который непременно за час до завтрака… и готовить сам завтрак, который должен поддержать уровень сахара… и да, не забыть про кальций… рассчитывая и творог, и яйца… натереть яблоко, ведь это железо… гемоглобин-то тоже надо держать на пульсе…
Муж и жена
«Не встану… нет… не хочу… не буду… отстань…» – атмосферно мрачно одинаков каждый ее день. И на каждое его «нет», ее «обопрись, возьми, открой рот…ну, пожалуйста…» Наблюдая его отказы сопротивляться и как чуждо ему принятие «не сдаваться», она испытывала невыносимую боль, разрывавшую ее изнутри на миллиарды душеклоков. Ее предательски подтачивала мысль, что по определению к нему глаголы «вскочил, принес, сгонял, схватил, достал…» безвозвратно остались в прошлом.
Мать и дочь
В больницу они обратились через две недели после падения. Рентген показал вывих левого тазобедренного сустава. В помощи им отказали т. к. к «экстренным» ситуация не относилась.
– правды-неправды, не смотря на майские праздники, ее определили в травматологию на операцию по «экстренной»
– подвел анализ кишечника… дома, проблему выправили соком сырого картофеля
– но тут, квоту закрыли на полгода
– снова правдами-неправдами больница выделила собственную квоту на операцию, дав неделю на анализы
– но, плохая кардиограмма, плюс биохимия показала «гепатит с», началась кропотливая работа на результат
– правды-неправды вновь раскрыли двери травматологии
– но, в то утро операционная вылетела из строя… и встала на ремонт, а прибывшие гости из министерства на день-два вовсе приостановили ремонт
– боли-бессонницы-галлюцинации-околесица… надежды нет…
– правды-неправды взяли верх – в день открытия отделения им дали место, первые в списки
– из операционной их вернули в палату, упал гемоглобин
– неделя системы
– гемоглобин на том же уровне… безысходное отчаяние…
– расписка дочери, что «риск ответственности операции берет на себя» со ссылкой, что испытываемые боли мамы живут с мамой три месяца изо дня в день без сна и выходных, в забытьи и бреду, приведут к смерти от болевого шока» мучили заведующего отделением, отвечающего за итог операции
– анестезиолог категоричен в отказе операции, не до сентиментальностей
– правды-неправды взяли вверх
– операция прошла благополучно
Мать и дочь
Скромные, тихие. Никогда ни о чем не попросят. Дадут им, не возьмут. За прошедшие два дня с операции, заведующий отделением пару раз с дочерью пациентки поднимал вопрос хода операции. Она эти пару раз отмолчалась. Ни единым словом. Ни единым взглядом. Он не подозревал, что это не тот случай, где «минутку поплакать и три на успокоить».
Муж и жена
Четверть века назад «здоровье» шептало, подталкивало, не молчало. Порой, в некоторых случаях, молодость безрассудна экивоками пренебреженья.
Они жили скромно-тихо-незаметно. В своих радостях и удобствах. Свой мир комфорта и уюта, большего не надо. Не попросят-не возьмут. Ему чертовский с ней повезло – и те четверть века назад, когда у нее еще был выбор и сейчас, когда у нее только один выбор – он. Молча, неприметно подавая, вытирая, не соглашаясь-принимая все его несогласия-неприятия, невольно думая, вдруг жизнь сыграет злую шутку, под каким-то предлогом забрав ее раньше, что будет с ним? Детей-то у них, нет.
В обоих случаях сработал закон Мерфи, «предоставленные сами себе события имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему». Если бы по факту падения, вызвали скорую, без правд и неправд три месяца назад, прошла операция. Если бы сразу как произошел удар, вызвали скорую, последствия инсульта не были б так плачевны. И в сухом остатке миллион сожалений о не сделанном-не додуманном, где в прошлое нет возможности вернуться, исправить-выправить…
И, оба этих случая «затасканных по сказкам», закончились библейским, «какой мерой мерить, такой и будет отмерено».
июль 2022 г.
… то лапы ноют, то хвост отваливается…
Про каких это мужчин? Про жалующихся.
Она. – Что-то я сегодня плохо спала.
Он. – Да, и я тоже, проснулся среди ночи и больше не заснул.
Или.
Она. – Так сильно болит желудок.
Он. – И не говори, у самого голова трещит.
Или вот…
Она. – Кисть болит, невозможно.
Он. – О-ооо, у меня всю ночь ноги судорогой сводило.
И на каждое твое слово, он бесконечно дэнсит – что устал, что он «самый больной в мире человек» и что у него в стопитсот раз выпуклее.
Вот наслушаешься этой выморочи на маникюрных сплетнях и задашься вопросами:
– это от того, что ему не хватает внимания и он так его к себе проявляет?
– или в нем бесится внутренний инфантил?
– но, чаще от того, что чувства угасли, или их изначально не было, были лишь определенные обстоятельства.
Одно ясно, чем больше скулит, тем больше, он беспомощен и куксясь из дня в день, лишь теряет влияние.
И хочется такому сказать – не можешь решить вопрос, не оправдывайся, лучше промолчи, нет сил держать в себе, выговорись психологу и помни, тестостерон от жалоб падает.
Безусловно есть женщины, не терпящие подобных мужчин, они не допустят их и рядом постоять.
Наверняка миллионы лет каждая история начиналась: жили были добрые-предобрые, а красивые какие… И как многие задергушки из белоснежных валансьенок они закончились погребальным сундуком. И из наивных беззубых лет они вошли в уставшие беззубые годы, где система рестрикции удерживания не срабатывает. Вот если бы можно было снимать кардиограмму семьи, сколько можно было бы избежать поведенческих нарративов, и он и она нежнейше бы мирились и смеялись до истерик.
В историях нытья-бытья действует извечный закон, что любая энергия должна находить выход. И женщина с риском ранней менопаузы – вначале поддерживает его, молча принимает хныканья, затем отмалчивается, чувствует себя «его мамой». И начинается необратимое. После всех разочарований она перестает его воспринимать, как мужчину. Его поведение не вызывает страсть. Не осталось уважения.
Он тем временем все больше отрывается, оттачивая свои слабости. Сочувствующим ему на стороне спускаются жалобы: на нее, на жизнь, на судьбу – эти стрелы, его успокоение.
Есть и те, кто на его ворчанье ропщут-пеняют, что именно им такой попался. И тут хочется спросить, – Вы готовы противостоять деловому мужчине, о котором мечтаете? Устоять и принять, когда у него до ночи приемы-совещания, до утра встречи, проводы? Вы готовы отвечать его требованиям? Самой иметь хватку и вызывать в нем интерес? Вы готовы применять новые инструменты нового времени?
Такие мужчины нуждаются в женах партнерах. Им не интересны домохозяйки. Они желают восхищаться ее острословием, интригабельностью и искренностью. Быстротой реакции и решением в многоходовых комбинациях. Между ними, это мотивирующий своего рода баттл.
Между сопереживанием и вытиранием мужских соплей тонкая грань. Это как про хрен, то ли это приправа, то ли состояние души…
март 2024 г.
Не миритесь
Когда вся жизнь проходит в кругу одних мужчин: детство в окружении братьев, своя взрослая жизнь, это мужья и сыновья, делаешь массу выводов, и главный из них – не жалеть их! И разницы никакой. И те и другие родные из родных. Объединяет их одно, и братья, и мужья – они все, чьи-то сыновья. И некоторых из них объединяет еще одно – несмотря на то, что мужчины – сильный пол, среди них есть несамостоятельные и нерешительные. И если рядом с таким сильная женщина, то в какой-то момент, она будет на границе изменить себе. И нет ничего страшнее, если вчера она была независимой и успешной и не важно по какой причине осталась на его содержании, но, если ее материальное положение не будет не только тем же, как в прошлом, а ниже, она испытает унижение, которого избегала, добиваясь высокого уровня жизни.
И в том, что мужчина беспомощный – виноваты женщины: сначала мама, затем жена.
Именно она облегчает жизнь своим мужчинам – сыновьям, мужу. Именно она мирится с положением, входит в обстоятельства. Именно она в состоянии вечного – прощания и преисполненной жалости. И именно, она сама с собой содеяла, то, на что весь мир вознамерится, и не сможет ей сделать. Так нарушая межатомные связи, женское распадается в женщине.
Поэтому, не жалейте мужчин. Они должны быть добытчиками. И этот ген не имеет права мутировать, так как из поколения в поколение он будет только крепнуть и укореняться.
В период, когда качество вашей жизни изменилось и вы испытываете дискомфорт, ваш мужчина вначале будет чувствовать себя неудобно, но перед вашим принятием, его смущение искоренится. В вас все более будет крепнуть раздражение, которое перейдет в недовольство. Вскоре зародятся ростки злости. Память на различные ситуации будет выбрасывать фрагменты, как вы в подобных случаях многое себе позволяли. Если вы и сломаетесь, то память, окажется покрепче вас. Но! Это возможность скинуть, то, что есть и начать заново. Выревите свое внутреннее. Переплавьте эту боль внутри. Проживите кризис отсутствия и не успейте к нему привыкнуть.
Ваш разум привык ко многому из того достаточного прошлого и ищет его. Точка – аскезе.
Главное, жизнь продолжается, и вы в ней – живете. Если когда-то вы победили, и не важно, почему вы сейчас здесь, ваша память и опыт неудачи – помогут. И не выискивая психологизма, просто не миритесь с тем, в чем оказались. Жизнь одна. И в ней многое по-прежнему должно быть вам доступным.
Начните с малого. Не успев открыть глаза, создайте себе божественное настроение. Ешьте качественную еду. Наслаждайтесь ею, смакуйте! Разрешите себе различные удовольствия, потому что бог в деталях: либо молчу, либо – кручу, верчу, Ваше окружение не пройдет мимо этой высокой требовательности к себе.
Помните, победитель, это неудачник, попробовавший еще раз.
23 апреля 2024 г.
Жертвы собой
Раньше осуждала женщин, подбивавших дочерей, что будущего мужа надо выбирать по критериям: щедрости до небес и с возможностями без границ.
Раньше, выпучив глаза наблюдала за невесткой, которая выстраивала моего сына, как на плацу – лечь-встать.
Раньше, лет тридцать назад, когда сестренки меня называли «стерва», мне было жалко некоторых родных из взрослого поколения, которые наследников били по рукам, чтоб те не покупали лишнего, что все и так есть, а из серии «побаловать» чем-то, громогласно неслось: «ну зачем? все и так нормально и все так живут», я понимала, что именно поэтому, их дети так и живут… как все.
Пока мои сыновья росли с полметра под два метра роста, я не раз от них слышала, что, если я их и отдала бы в школу «женского каприза», они там не обросли бы слоями прочности, настолько, насколько пока находились рядом со мной.
Но, как говорится, так только в песне поется и в сказках сказывается. Вынырнув из маминого океана и окунувшись в женский рай, не только они, но и я поперхнулась.
И сейчас могу сказать, что благодаря женской высокой требовательности и куется мужчина. И с таким можно быть уверенным, рядом не тюха-матюха, а тот самый.
Тот самый на которого оглядываются. Тот, самый на которого можно опереться и кому можно доверить свое самое беззащитное состояние – сон.
И это заслуга женщины, которая рядом. Та, от которой можно зарядиться, как от атомной электростанции. Та, которая слабого не потерпит.
Только женщины-жертвы думают про своих мужчин, что он все ее жизненные разочарования утрамбовал в мешок и горбом пригвоздил на ее спине. При этом молча продолжат мучения внутренним одиночеством, привычно тревожно просыпаясь и осознавая, что в каждый такой миг – психика и жизнеощущения с небоскреба разбиваются об дно подземного паркинга… и продолжат дальше жить по сложившемуся стереотипу – там потерпят пять минут, тут потерпят пять минут, ведь она всегда найдет способ, принять – все. Складки губ глубже врезаются, глаза сужаются, и когда от прозы недопрозы…
Это же сумасшедшая потеря энергии – мирится с тем, что имеешь.
И наблюдая, задаешься вопросами, почему?
… почему, так замогильно без изменений?
… почему, не начать опыт быть счастливой?
… почему, ведь не потому, что наслаждаются несчастьем…
А потому, что еще детьми, пугаясь внешнего мира, к которому их не подготовили, наравне с мамой мирились с реальной обстановкой и прятались в себе и не под бунтарскую музыку из финала «пролетая над гнездом кукушки».
Среди них непременно были и есть дети с огромным потенциалом. В будущем они возможно себе признаются, что все понимают, но что-то так давно случилось, чего не исправить. Поэтому, если вы не из бунтарской семьи, то пусть бунтарь начнется с вас. Измените жизненный поток. Но, чтобы это возродить в себе, ни при каких обстоятельствах не жалейте себя иначе вас начнут жалеть. И тут к жалости присоседятся и уныние, и тоска, от которых до отчаяния один шаг.
26 апреля 2024 г.
В лабиринтах… слов
Иногда поневоле, становишься свидетелем чьих-то отношений, которые развиваются на твоих глазах: на одной лестничной площадке, в одном кабинете, или когда с тобой кто-то делится, или это события в семье твоих родных. И поневоле задаешься вопросом – почему брак назвали брак? Ведь значение слова «брак» по семантике происхождения – прямая противоположность счастью.
Мне кажется первой ступенью к браку должно стоять – партнерство, т.е. надежность. И в минуты рассуждений подбирая определяющее слово, к крепкому браку, ассоциативно хочется сказать, что партнер должен быть адекватный. Нет безупречных. Впереди целая жизнь! Которая одна и не понарошку, не на прокат и не в черновик.
По сути, даже сказки начинаются со слов «жили-были». Не просто жили, а и были. Потому, что «были», это события на прочность. Жить и быть. Сегодня и сейчас. Завтра и до конца.
Иногда так и хочется «кому-то» сказать, что «иногда» приходится делать, то, что не хочется, и в этом тоже «жить и быть». А вот в их «вот бы» – слышишь больше сожаления от собственной несамостоятельности, от вздорности обстоятельств, в них сквозит какая-то эмоциональная самозащита и, что это их «вот бы» бессмысленная фраза, которая не в состоянии что-либо изменить.
И их обобщающая «в принципе», несет некую спасительность, когда, выкручиваясь понеслось словоблудие, что – «теоретически в принципе никто не возражает», что «в основном в принципе все согласны», т.е. в целом и в общем по сути…
Или «посмотрим» – брошено в воздух, чтобы ничего не обещать, или отмахнуться, когда не можешь сказать «нет», да «там видно будет, увидим…», а кто-то так выражает отказ.
2 мая 2024 г.
Девяностые
Соня ехала, раздраженная непогодой, с мыслями, как жить? Ваучеры, талоны, череда бесконечных очередей, зарплата, выраженная в чем угодно, но не в денежном эквиваленте. Все надоело. Домой не хотелось, как, впрочем, никуда вообще. Дома дети и не обремененный комплексом безденежности муж. «Может, к Жеке? Нет, домой. Сэкономлю кучу времени», – подумалось сквозь усталость.
– Привет, что смурная? Уволили? – засыпала вопросами выходившая из подъезда Тамара. – Твой дома.
– Постоянство однообразия только радует, – саркастически проронила Соня, освобождая заднее сиденье машины.
– А говорят, плохо живем. Смотри, какой чай, в баночках, это вам не 36-ой. А порошок-то импортный. – На соседку враз накатилась желчь и она криво усмехнулась вслед.
Дома как всегда – прибрано, постирано, готовый ужин, рабыня Изаура, томящая телевизор, хозяйственный муж, благовоспитанные дети-непоседы, хулиганы, всего понемногу.
– Устало выглядишь. – Освободив ее от сумок, Алик поцеловал. Ему всегда хотелось о ней заботиться, создавать уют, оберегать от физических нагрузок. Еще он ее ревновал, едва стрелка часов перешагивала рубеж конца рабочего времени, не находил себе места. Хотелось куда-то мчаться, занять себя чем угодно и не думать ни о чем. Он не доверял не ей, он ревновал ее деловые качества и это не давало покоя.
Соня, проходя в спальню, выключила телевизор, сериалы досаждали. Накинув халат на голое тело, прошла в ванную. Под душем наслаждалась струящейся теплой прохладой. Доносившаяся сквозь шум воды рваная информация мужа, сервирующего стол к ужину, отвлекая раздражала. – Валерка приезжал. У них главного инженера на два года стажировки в Германию забросили. Зарплата, тринадцатая, премиальные и за вредность 40% надбавка. Вот теперь и думаю, как ты справишься с хозяйством-пацанами? Будет ненормированный рабочий день, плюс командировки. Может, как Тамара дома посидишь?
Накинув халат и небрежно обмотав полотенцем волосы, не выключая душ неслышно вышла из ванной. Не хотелось лишних движений, вредность заела. Нет желания отвечать, реагировать на нескончаемый монолог. В зеркало из коридора наблюдала отражение мужа. Он, неторопливо, в фартуке, с полотенцем наперевес, что-то нарезал-натирал и пробовал. Ей завидовали соседки охая-ахая, как он гоняет с пылесосом, ненароком роняли, – «муж золото, и она счастливая, ничего по дому не делает». У самих избыток, но с тряпкой по дому рассекали сами. Первое время ей это положение вещей нравилось, но быстро поняла, каждый должен заниматься своим делом. Она много работала не оттого, что нравилось всем заправлять, это потребности достойной жизни, пазлы которой – детские секции-репетиторы, интерьер, перчатки-духи и уже не служебная машина, а что-то большее – свобода и независимость. «Может, она банальная мещанка? А он благородно оберегает ее от нагрузок, бытовых проблем. Надо признать, он круглый год занимается бытом, а она со всесезонным маникюр-педикюром, мало, что для него как рояль в кустах, так еще вечно недовольная стерва.» Войдя на кухню, обняла мужа и прошептала, – Прости, пожалуйста.
– Что с тобой? – Он, не удержавшись заметил, об одуряющем запахе…
Соня, резко отстранилась, но побоявшись его ранить холодностью, мягко коснулась его. – Поужинаем, я проголодалась.
Очевидно, он понимал, что последнее время его прикосновения неприятны. Она для оправдания своего поведения, не копалась в поисках причин, вызывавших в ней протест. Он отлично разбирался в политике, экономике-финансах, обладал феноменальной памятью и тонким юмором. Любил играть в футбол. И с огромным комплексом независимости, всего добиться самому, был в вечном поиске. – Чувствую себя твоим двоюродным отчимом…
Она встретилась с его внимательным взглядом. Не хотелось объяснений хотя и интересно, кто такой «двоюродный отчим». К счастью, от входной двери раздался голос сына. – Мам, привет. Мы позже покушаем, ладно? Слышен грохот перебираемого вороха железных игрушек. – Пап, где пулемет?
В кабинет вошла Жека. – Здравствуй, дорогая, – прокурено-скрипя кивнула подруге. – Слышала, Юлька Игоревна вернулась, епрст…
– Не матерись, – прервав ее движением руки, – накурилась с утра, пожалей легкие.
– Да ладно, оставь, – отмахнулась та. – Говорят, их не приняли на большой земле, жизни не дали, охренеть. Представь, русских за русских не принять! Говорят, возвращайтесь обратно в свой стан. Юлиана в шоке. Здесь продали и дачу, машину. – Потирая подбородок, наблюдала за передвижениями Сони. – Мебель-то у нее была югославская жилая: спальная и гостиная, по стоимости машины брала. – Опрокинув голову, хрипло пробасила, – говорит, сплошная пьянь да рвань, да мат прям со сранья, – Артемовна трескуче рассмеялась. – Каково это ей, профессорская дочь, аристократка. Ей-то не понять, что мат не от злобливости, а для связки. Русский, простодушный до одури, народ.
– Она же не в Москву-Питер поехала. На периферии везде так. Чай будешь?
Из селектора раздалось, – Софья Даировна, к вам Ольга Олеговна.
Дверь бесшумно открылась, тучная фигура вошедшей заполнила проем. – Софья Даировна, здравствуйте. Хочу отпроситься на полчаса.
– Последние три дня по два раза на день отпрашиваетесь, что происходит? Дети заболели?
Возьмите больничный. Что с отчетом по Узбектекстильмашу? В пятницу к планерке чтобы цифры были готовы. Бязь вернуть не удастся, распределите ее по районам. В этом квартале за бязь лишаетесь премии. В дальнейшем за подобный промах вдвое сокращу надбавку. И подумайте, кого отправите в Ташкент. Так что произошло?
– Щенка купили, малыш совсем, пятиразовое кормление молочной смесью…
– С ума посходил народ. На хрен он тебе нужен? – возмущенно басила Жека, – Сколько бабла ты за этого крокодила скинула?
– Квартиру сторожить взяли. – Скромно улыбнувшись. – Мы на работе целый день, дети в саду. Овчарка с родословной, пятьсот рублей за нее отдали.
– Сколько? – протяжно свистнула Жека. – Епрст твою, деньжищи какие, – ударив по колену, жалостливо качнула головой, – дурочка ты мокрозадая, и чему тебя учили? Какого-такого ума-разума, как говорится, в тебя вбили? Такие деньжищи, уж как не говори, а псу ты под хвост сунула. Чему детей научишь? Тебе деньги девать некуда? Извини, но ты Олеговна, дурында. Мне их заплати, все с толком распорядилась бы капиталом. Я сторож знаешь какой? Твою площадку не перепрыгивать, перелетать будут.
Ольга Олеговна улыбалась. Соня, не слушая подругу, встав, прошла к окну. Водитель балагурил с вахтером. Лучше б машину помыл. Она повернулась к сотруднице, прервав на полуслове Жеку, – Определите собаку соседям. Попросите-доплатите. У вас девятичасовой табельный рабочий день. Впредь на службе бытовыми проблемами не занимайтесь, идите. Жень, и перестань материться, – заметила подруге, когда за работницей закрылась дверь.
– Мораль прочитана, жизнь бьет ключом. Ты что лютуешь, задел кто? На Ольгу налетела почем зря. Дура-баба, но старательная, с головой не дружит, но не стерва. Месячные что ли? Так не буянь, выпей чая сладкого, шоколадки вон поешь. Меня климакс крутит и не стервенею. У меня ладно, безнадега, а у тебя-то фертильные радости. Идут, значит и мужики идут. – Жека пошла к двери. Зайди вечером, поговорить надо. Варька замуж выходит. – Потянув дверную ручку, устало спросила, – Во сколько освободишься? Баклажанчиков с копчеными ребрышками приготовлю.
– В восемь буду.
– Да, забыла сказать, Лилька-то тоже переезжать собралась.
За Жекой закрылась дверь. Их связывали странные, не по возрасту отношения. Соне тридцать три. Евгении Артемовне все пятьдесят. Дочери ее скоро двадцать. Видно, замуж пора, если, не окончив институт выскакивает. А может любовь? Действительно, злая я, мысли нехорошие. Завидую? Молодости? Что впереди? Скучно. Жизнь где-то бурлит, кипит и, мимо. Интересно, начнись стройка века, поехала бы? Нет. Все осталось в другой жизни. Куража нет. Что Жека про климакс говорила? Рановато, хотя, о чем говорить, всю жизнь одна. Не мудрено, если и у нее рано начнется. Охладела ко всему.
День прошел. Усталости не чувствовала, могла работать как царь Петр, отдыхая по три часа в сутки. Но, пора домой. По дороге у Гарика купила «хванчкару», детям хычины, соблазнившись кавказским шашлыком захватила и его с куском брынзы и кинзы. В конце концов, Варюшка замуж выходит. На этаже Жеки, почувствовала аромат копченостей. Дверь не закрыта. – Ограбят тебя однажды, хотя и грабить у тебя нечего, так кокнут. Эй, живые есть? Возьмите у меня сумки.
– Избаловали тебя Сонь, взяла б да поставила на пол, – выговаривала Жека, выходя из лоджии. – А насчет иголок под ногти, я против, лучше разок да изнасилуют. Бог мой, запахи какие! Чай будешь или кофе?
– По-хорошему, чаю, но лучше кофе. Дома письмо надо готовить. Ресторан, ЗАГС, талоны, решу. Ты не скупись на шикарное платье. И не позже двух дней список приглашенных.
– У себя в кабинете командуй. Скупись-не скупись, приданого не собирала. Кто думал, что в двадцать из дома побежит? Делать ничего не умеет, спит до обеда, какая из нее жена и мать? Охренеть, я до сих пор за ней трусы стираю.
– Если оставишь их у себя жить, смотри, как бы не пришлось трусы зятя с пеленками жмыхать. Отпусти их.
– Кому из нас полтинник? – округлила Жека глаза. А услышав, что Соня уходит от Алика и с работы, от неожиданной новости едва не села. – Вот, всегда я Альке говорила, что не ту он лягушку поцеловал.
Дома как всегда чисто, выглажено, приготовлено, дети спят. По квартире пробиралась бесшумно, чтобы никого не разбудить. Стоя под душем, думала, она плохая мать и никудышная жена, и хорошо бы, если б он сам ушел, и не надо объясняться.
На кухне горел свет.
– Кушать будешь? – в дверном проеме в пижаме стоял Алик.
– Нет, спасибо. В сумке хычины мальчишкам, убери в холодильник, пожалуйста. Я спать. – И направилась в спальню.
– Что происходит? Не считая нужным объяснить, возвращаешься за полночь. Как я выйду на работу?
– На ногах. Или есть другой способ?
– Увольняйся и сиди дома, как все нормальные жены…
Не дав ему договорить, неожиданно сказала. – Увольняюсь и ухожу от тебя. Бери подушку-одеяло, с сегодняшнего дня ты в зале. Завтра подаю на развод.
Она вынесла ему постельные принадлежности, закрыла дверь и уснула.
После планерки у шефа Соня закрылась в кабинете, попросив не беспокоить. Отключив телефоны, впервые за годы службы легла на диван. Не затронь Алик вопрос увольнения, неизвестно, решилась она сказать, что уйдет от него? Собственно, мысль до вчерашнего вечера не сформировалась, как развод. Присутствовало раздражение, недовольство от примитивности быта. Обида, но не на него, обидно в целом. Жизнь в замкнутом пространстве дом-работа. Жизнь в одном городе-стране. Прожить, ничего не увидев, не пережив волнующих событий? Вышла замуж, родила и все? Он порядочный. Но этого недостаточно. От мужчины должна исходить сила, кураж, захватывающий дух. Не надо сумасбродства. Не важна внешность, рост. От него не должно пахнуть стиральным порошком и жареным мясом. Достаточно уметь стряпать, чтоб знать, что да как, ради побаловать ее в выходной-праздник. А ведь она его любила. Тогда казалось, он штучный. Все какие-то приспособленные в жизни, хваткие. Любящие всех подряд и своих, и чужих. Их на всех хватает. В их руках все горит-кипит и не мясо в сковороде, и не белье в баке. Но не он. Он правильный, принципиальный. Был отчаянный. По дерзости, как он, мало кто в городе дизелил, что ее и зацепило. Она не понимала куда все девалось? Поздно поняла, то был не кураж-не азарт, а пресыщенность, созданная родителями. Она, как и он благодаря семье не замечала, что люди живут в очередях детсадов и положенных метров, выраженных в квартирах или, что еще хуже в семейных общагах.
Когда ты перешагнула порог легкости, оставив за спиной беспечность – бесшабашность, когда во многом ты уже моралист, то тут вам распишитесь, хрущовка, а там место и на кладбище. Она не хотела хрущовку. Не хотелось на пенсии. Не хотела, как все. Любила простор. А ведь ей скучно и обидно, что балы да маскарады, яхты и вечерние платья проплывают мимо, по другому полушарию, в другом измерении. Может, она родилась не в то время? Может, в то, да не в том месте? Может, все проще и не стоит смотреть на устоявшееся, как на неизменное? Может, бросить вызов судьбе. И тыква превратится в красный мустанг с открытым верхом, а ее скороходы в туфельки?
В институте их педагог по психологии, выявляя характерную схожесть темпераментов свел «золушек» с проституцией, почитательниц «снежных королев» с экстремалками. Поднятая на лекции тема, породила дебаты с профессором, участие приняли и те, кто привычно спал. Кто бы что ни считал, она золушка, которая превратится в королеву. Может миром не править, но судьбой – ее право. Будут балы и фейерверки. Разные страны.
Избыток. Дом без соседей через стенку. Известной будет. Она постарается.
Прошло полгода. Ушла с работы. Развелась. И началась новая жизнь. Правда, без жезла в руках. И развернула она ее на сто восемьдесят градусов. 90-ые. Многие, уйдя с кабинетных служб, в бизнес вошли с капиталом. Она в отличии от них первые шаги начала с картошки. С зарей по полям гоняясь и догоняя, ругаясь и торгуясь с руководителями совхозов-колхозов Западного Казахстана. КАМАЗами через три области пошли длинномеры до Туркмении. Заработала за осень, но физическое истощение уложило в больницу.
Декабрь 93-го. Деноминация. В одно утро миллионы сгорели. Друзья с администрации помогли спасти, что успели. Она ехала из больницы. Серое небо скрыто темными заслонами. Промозглая стужа и ветер пробирали насквозь. Казалось, люди и машины те же. Но, изменение чувствовалось.
Квартира сияла чистотой, с кухни дразнил аромат чеснока.
– Похудела. Ты пока добиралась, все остыло, – слышалось из спальни, куда Жека унесла сумку с вещами. – Заберу белье в прачечную. Ты что молчишь? Из-за денег? Хорошо, не все сгорело. Жека шла по коридору. – Весь город носится с паспортами по старикам с инвалидами. На человека сотку меняют, с записью в паспорте, что ты кровные обменял. Во что документ превратили? Теперь не рубль называется, а таньга, и не выговоришь.
– Тенге, Жень, таньга – это, в сказах о Ходже Насреддине.
– Идем обедать.
– Варюша родила? – переступив порог кухни непроизвольно почувствовала голод. Взяла со стола блинчики с мясом и прослушала, что с Варей.
– Ольге-то, та собака боком вышла. – Повернулась от плиты Жека, – Помой руки. Блины мальчикам, тебе жирное нельзя. Слушай, что расскажу, шекспировские страсти. – Поставив перед ней куриный бульон. – Тебя же в городе-то нет, и ты ничего не знаешь…
– По квартире запах чеснока, а ты, что дала? Я этого в больнице наелась. – Соня, решительно забрав полотенце, направилась к духовке со шкворчащим мясом, – Думаю готовили мне, и справедливо, если я его и съем.
– Ох, ладно, травись, я помогу тебе, – передвигая противень и перекладывая дымящее мясо на блюдо Жека продолжала. – Ты помнишь поломойку Любку? Так Ольга перед отпуском договорилась, что та дважды в день будет кормить собаку, раз в неделю генералить и мужу там что постирать, жратвы приготовить. Ольга перед отъездом заплатила ей и ключи, балда, от хаты оставила. Ну а дальше, ты понимаешь, там разные штуки-трюки, типа фитюльки на подтанцовках. Любку-то жизнь побулдосила, ей терять нечего. Тут Ольга с детьми возвращается, а бриллиантовый, с которого наша дурында пылинки сдувала, сказал, что полюбил другую, то бишь, поломойку. Уборщица с дитем из общаги в дом перебирается, Ольга с детьми и собакой к своим старикам. Ни квартиры, ни мебели-машины, на которые копили и приобретали, не взяла. Так лопнуло скопидомство. В тот день она с детьми и собакой ко мне приехала. Двух дней в городе не была. Уволилась без отработок, сказав, не увольняете, не надо трудовой и уехала. Я б на ее месте сначала эту собаку б задушила, все с нее и началось. А потом остальных, подошла бы и душила-душила. Ну, Любка, суучка. У нас бабье бойкот ей объявили, а кобели, не поверишь, другими глазами на нее смотреть стали. У той ни кожи, ни рожи, доходяга общаговская. Я всегда говорила, не хрен с них пылинки сдувать.