полная версия

Марк Рабинович
Чудотворцы

– Хорошо – начал молчавший до сих пор Иуда – Менелаю мы Ковчег не отдадим. А нам? Нам ты доверяешь? С ним мы могли бы не только освободить Иудею, но и завоевать весь мир. Ты доверил бы Ковчег мне?

И снова все смотрели на Симона. Что он ответит? Ждал порывистый и нетерпеливый Элеазар-Аваран, ждал властный Йонатан-Апфус, ждал порою яростный, а теперь неестественно спокойный Иуда-Маккаба, ждал тихий Йоханан-Гаддис. Ждал и Публий.

– Я не доверил бы его и самому себе – тихо сказал Симон – Но тебе я доверяю. Ты его возьмешь?

Теперь все смотрели на Иуду. О чем он думал? Об армиях, которые он мог бы сокрушить бледно-оранжевыми молниями? О стенах Аскалона и Птолемаиды, проседающих, расплавленных, неистовым огнем? Об иудейском флоте, штурмующем стены Александрии, Афин, Помпеии? Или же, он думал совсем о другом? Иуда улыбнулся и сказал:

– Мне не надо завоевывать этот несчастный мир. Он и так принадлежит мне… Я не возьму!

Симон обвел глазами братьев:

– Может быть кто-нибудь из вас хочет…?

Элеазар отвел глаза и отрицательно покачал головой, Йоханан спокойно улыбнулся, а властный Йонатан тихо сказал: "Нет". Тогда Симон повернулся к Публию:

– А ты?

Теперь все маккавеи смотрели на него. И, твердо смотря в глаза Симону, Публий ответил:

– Я, пожалуй, предпочту строить баллисты.

Йонатан с сомнением проворчал:

– Ты ему веришь, Тасси?

– Нет, конечно – сказал Симон – Но ты не беспокойся: мы его утопим в море на обратном пути.

Глядя на испуганное лицо Публия, маккавеи дружно захохотали, и это разрядило мрачную обстановку. На обратном пути к Мицпе, он слышал, как Элеазар спросил у Иуды:

– Интересно, почему отец показал это место именно ему?

– Потому что он – Тасси – был ответ.

В последующие месяцы Публий строил боевые машины. Он и приданные ему плотники и кузнецы успели собрать и испытать четыре многострельных скорпиона и три баллисты, стреляющих камнями или свинцовыми шариками. Все машины были колесные и с упряжью, так что их могли тащить мулы. На баллистах Публий сконструировал рычаг упора, позволяющий стрелять либо по настильной, либо более крутой траектории. Вместе со своим новым помощником, Ниттаем, они долго пристреливали баллисты на местности, пока не научились более-менее точно попадать в деревянные щиты, с учетом веса камней в ложке баллисты. Публий работал с утра и до ночи, разодрал в кровь руки, и нередко даже вслух называл это "рабским трудом". Но в глубине души он чувствовал, что люди отказавшиеся от могущества Ковчега заслуживают хотя бы такого оружия. Они с трудом успели подготовить свои машины, как оказалось, что враг уже у ворот Ершалаима. Лисий, сам возглавивший огромное войско, разбил свой лагерь около Бейт-Цура, в полудневном переходе от города. Заблокировать его армию Иуда не мог, и сирийцы без труда наладили сообщение с гарнизоном Хакры, где порой слышны были радостные вопли, долетавшие в тихую погоду до Мицпе.

Однажды Публия пригласили на совещание в шатер Иуды, разбитый им на полпути от Мицпе к Хакре. Войдя, он невольно взглянул на притолоку, но розового бутона там не обнаружил: иудеи не были знакомы с римским обычаем проводить секретные совещания "под розой". Карта была разложена на земляном полу и вокруг лежали три небольших ковра, а не походные скамьи, но во всем остальном обстановка была настолько похоже на совет стратигов в Йокнеам, что Публий невольно усмехнулся.

– Что смеешься, инженер? – недовольно проворчал Йонатан – Нам сейчас не до смеха. Макабба, сколько их на этот раз?

– Лазутчики сообщают о шести десятках пеших хилиархий и еще пять тысяч конных.

При слове "лазутчики" Публий вспомнил Агенора. Последние месяцы его не было видно ни в Мицпе, ни в лагере.

– Наверное немного привирают – продолжил Иуда – Но нам от этого не намного легче. Три из этих хиллиархий набраны в Самарии и наполовину состоят из предателей. Посмотрим, как они будут биться.

– А у нас?

– Я собрал семь тысяч отчаянных бойцов, и еще тысячи три подойдут завтра же из Израиля и Идумеи. На этих тоже можно положиться. Конных у нас лишь три сотни легко вооруженных. Эти годятся только для разведки и связи. И, вот еще что. На этот раз нам не удастся заманить их в ловушку. Этот Лисий, несомненно, умен и наши горы его тоже кое-чему научили. Поэтому завтра нам придется биться в ровном поле.

– Где ты видел ровное поле около Бейт-Цура? Там же сплошные холмы.

– И на них уже стоят посты эллинов.

– Что же ты решил?

– У нас есть преимущество – нас меньше. Поэтому они будут атаковать. а мы защищаться. Надо это использовать, но как именно – пока не знаю. Буду решать завтра. Вы мне верите?

– Несомненно, Иуда – впервые с начала совещания Симон заговорил.

– Теперь ты, инженер – Йонатан повернулся к Публию – Смогут ли твои машины остановить фалангу?

– Ну, если не остановить, то хотя бы задержать – почти заискивающе взмолился Иуда – Нам нужна брешь в фаланге.

Публий задумался, представил себе стену щитов, летящие кучно шарики и камни, и ответил:

– Опытную фалангу мы не остановим. Но брешь сделать сможем. Если у них щиты бронзовые, то с двух десятков шагов сделаем, а если кожаные – то и с сорока.

– И еще кое-что – добавил Иуда – Мы не умеем биться в строю, у нас нет фаланги, да и нас просто мало для этого, поэтому на нас могут послать гетайров, и их наскока мы можем не выдержать. Ты сможешь использовать свои машины против конницы?

Публий задумался.

– Хорошо ли у них подкованы кони? – спросил он.

– Вообще не подкованы – ответил Симон, заметно оживившись – Здесь тебе не Италия с ее мощеными дорогами.

– Тогда мне понадобятся гвозди.

– Сколько?

– Сколько найдется, чем больше – тем лучше. А еще – двадцать локтей сосновых досок… Пожалуй, даже двадцать пять. И еще – троих плотников и кузнеца в помощь.

– Что ты задумал?

– Сделаем ежей!

– Ежей?

– Отстань, Апфус – проворчал Симон – Он знает, что делать. Кто тут, по твоему инженер?

– А я-то думал, что он твой раб – проворчал Йонатан и добавил примирительно – Доски я добуду к утру, даже не сосновые, а кедровые.

– Надо сейчас, а не к утру – нахально заявил Публий – Мы будем всю ночь работать. И кедровые не годятся – слишком твердая древесина. Только сосна.

Братья переглянулись.

– Ну что ж – задумчиво сказал Йонатан – Тогда, пожалуй, мы договорились.

– Ты можешь идти, инженер – сказал Иуда – Сделай все, что надо и подготовь своих людей к выходу на рассвете. Они справятся без тебя?

Итак, подумал Публий, меня отставляют в сторону. Это будет их, иудейская битва, а ты, самнит и раб, им не нужен. Какое славное решение и, главное, как тебе подходит! Созданные тобой машины будут убивать, а твои руки останутся чисты.

– Так как же? Справятся?

– Я скажу тебе это завтра – ответил Публий – Потому что буду там с ними.

Иуда посмотрел на Йонатана. Тот явно собирался что-то сказать, но, взглянув на молчащего Симона, осекся и тоже промолчал. В полном молчании Публий вышел из шатра. Только что наступила ночь и звезды уже зажглись в темном, безоблачном небе. Может быть, я последний раз вижу все это, подумал он. Какое красивое в Иудее небо, не хуже чем у нас, в Кампании. И как замечательно было бы видеть отражение этих звезд в прекрасных глазах цвета мокрого песка. Жаль, что это ему не суждено. Ну что ж, завтра эта проблема может разрешиться самым простым и таким легким образом. Он не заметил, как Симон вышел вслед за ним и, тронув за плечо, развернул лицом к себе.

– Ты принял решение и гордишься им, верно?

Публий молчал, не зная, что ответить. Гордится ли он? Вряд ли…

– … И ты, верно. думаешь, что это решение свободного человека?

– Ты сам относишься ко мне, как к свободному – пожал плечами Публий.

– Я отношусь к тебе как к рабу, просто ты этого не видишь… Или не понимаешь. И твое решение… Не знаю… Я не уверен…

– В чем ты не уверен?

– Я боюсь, что это было решение раба.

– Объясни!

– У нас нет времени. Ты уже решил, и я отношусь с уважением к твоему решению. А объяснение… Мы поговорим после битвы, если будет кому говорить и будет кому слушать.

Они помолчали, глядя на звезды, потом Симон сказал осторожно:

– Там, в доме… там твоя жена. Она пришла из Модиина и, наверное, ждет встречи с тобой.

Удивленный Публий впервые услышал неуверенность в голосе Тасси. Его голос тоже звучал неуверенно, когда он ответил:

– Мне надо подготовить машины и людей. Я должен остаться в лагере.

– А вот это – решение труса – голос Симона снова звучал твердо.

…Было темно, и он опять не смог увидеть, как солнечные лучи подсвечивают пряди ее волос. Ночь была безлунная, и, хотя ее дивные глаза были на этот раз широко открыты, он не увидел в них ничего при свете факелов.

– Мне сказали, что ты пойдешь завтра в бой?

Он уже успел забыть ее голос, который звучал сейчас ровно и глухо, как будто завтра ожидалась не битва, а небольшая прогулка. Он пожал плечами.

– Ты можешь не вернуться.

Это не был вопрос, напротив – казалось она сказала это самой себе. Да, все верно, он пойдет завтра в бой, чтобы сделать ее вдовой и освободить. Но этого он ей не сказал, лишь снова пожал плечами и, повернувшись, направился обратно в лагерь. Даже самая тихая ночь полна странных неверных звуков. Таинственные и едва слышимые, они могут обмануть, запутать, сбить с толку… Он так и не понял, послышалось ли ему, или она на самом деле прошептала ему вслед:

– Хочу, чтобы ты вернулся…

…Публий давно уже успел осмотреть окрестности и нашел мало обнадеживающего. Холмы у Бейт-Цура оказались пологими, здесь не было ни глубоких ущелий, ни узких проходов для засады. Иудейское войско расположилось на медленно спускающемся вниз склоне, заканчивающимся синевато-бурой полосой леса. Когда вражеская фаланга пойдет в атаку, ей придется подниматься вверх, но это не остановит закаленных воинов. Сандалиям на толстой подошве будут нипочем ни мелкие камушки, ни острые камни. Правда, баллистам будет легче бить сверху вниз, подумал Публий, надо будет учесть это при расчете траектории. Но тут его мысли прервало появление пяти всадников. Это были маккавеи в полном боевом облачении: легкие чешуйчатые латы поверх коротких линотораксов, бронзовые наголенники, наручи и наплечники. Длинные кавалерийские мечи на поясе и грозные обоюдоострые секиры в седельных упорах были их вооружением. Шлемов на них не было, длинные волосы подвязанные сине-голубыми наголовными повязками, развевались свободно, но Публий заметил и шлемы-пилосы, притороченные к конской упряжи. Четверо остановили коней, пропустив вперед Иуду. Тот медленно поехал вдоль строя, внимательно и оценивающе поглядывая на воинов. Публий попытался поймать его взгляд, и ему показалось, что Макаба подмигнул ему. Похоже, осмотр его удовлетворил и он, послав коня вверх по склону, осадил его там, где мог видеть всех, от первого ряда бойцов до последнего.

– Слушайте меня! – закричал он.

Войско замерло. Прекратились разговоры, шушуканье, смешки и наступила полная тишина. Публий не смог бы сказать потом, сколько она длилась: лишь пару мгновений или небольшую вечность. Наконец, разрушая эту тишину, Иуда заговорил:

– Те из вас, кто был со мной при Эммауме помнят, как я отослал домой тех, кому было, что терять: новый дом, молодую жену или новорожденного первенца. Тогда мы победили, победим и сейчас. Но сегодня наш враг сильнее, и поэтому я отошлю домой лишь тех, кому терять нечего. Пусть уходят те, кому сегодня нечего защищать. Пусть покинут нас те, у кого за спиной нету дома, поля, женщины, сына, друга или Храма. Эти пусть уходят, а всех остальных я прошу остаться со мной.

Он замолчал и стал ждать. Не один человек не шевельнулся в строю, не было даже слышно царапанья металла о металл. О чем они думали, Публий не знал, но догадывался. Ведь сейчас он думал о дивных глазах и о тихом шепоте в ночи, который, скорее всего, прозвучал лишь в его воображении. Но он прозвучал, так или иначе, и он, Публий останется здесь. А еще он постарается не сделать Шуламит вдовой, хотя это вряд ли у него получится. Иуда снова заговорил:

– Вот вы и решили… Вы остались, чтобы победить или умереть, верно?

По рядам прошел шепот. Казалось слово "верно" прокатилось по холмам.

– Нет! – вскричал Иуда – Неверно!

И снова воцарилсаь тишина.

– Смотрю я на вас и вижу, что здесь собрались люди из самых разных уголков нашей страны. Вглядитесь! – широким жестом он повел рукой вокруг себя – Здесь, рядом со мной, стоят иудеи и израильтяне, идумеи и самарийцы, галилеяне и мои братья из еще более дальних мест. Я вижу говорящих на иврите, и я вижу говорящих на других языках. Я вижу обрезанных и необрезанных. Но все вы здесь евреи, даже если это вам еще неведомо. И я говорю вам: Господь с нами! Он с нами! Так кто же против нас? А против нас лишь горстка рабов. Они рабы своего царя и рабы своих жестоких богов. Правда их много, но кто же боится рабов, ведь мы же все свободные люди. Поэтому, мы встали на этом поле, чтобы победить! Только победить! А умирают пусть наши враги!

Публий посмотрел вокруг и увидел, что лица людей вокруг него преобразились. Было в них нечто новое, нечто, для чего у него не было верных слов. И снова у него возникали вопросы на которые не было ответов… А как же я, Публий Коминий Аврунк? Я же тоже раб. Да? А кто тебе это сказал? Симон. И ты ему поверил? Но я же ему служу? Так не служи… Но додумывать было некогда – войско пришло в движение. Иуда командовал, рассылал гонцов и выстраивал хилиархии. Прошел час или два, и часть войска ушла куда-то неспешным маршем, а Иуда остался и собрал оставшихся хилиархов и Публия.

– Скажу вам правду – начал Иуда – Вам придется труднее всего, потому что ваша задача – выстоять, но не просто выстоять, а остановить и рассеять фаланги. Только тогда мы ударим по ним сбоку, а до тех пор вам надо продержаться. Армия уходит, я тоже вас сейчас покину, чтобы готовить победу, и вы останетесь одни.

– Сколько времени тебе надо. Маккаба? – спросил один из хилиархов.

Их было только трое и Публий понял, что большая часть армии ушла готовиться к решающему удару.

– Боюсь, я и сам не знаю – смущенно сказал Иуда – Мне придется дождаться, пока их ряды расстроятся.

– Иди, Маккаба – сказал другой хилиарх – Мы уж тут сами как нибудь…

– Как ты, инженер? – спросил Иуда у Публия – Уверен ли в своих людях?

– Как в самом себе, Маккаба – в тон хилиархам ответил тот.

Публий лукавил. Своих людей он знал плохо и из всей команды был уверен только в Ниттае. Правда Ниттай сказал ему, что ручается за остальных. В себе самом инженер тоже не был уверен, ведь он никогда раньше не бился в настоящем сражение, не считать же битвой бегство под Бейт-Хороном или сидение у колеса баллисты под Эммаумом. Но сейчас он не мог дать предводителю другого ответа. Иуда поднялся, махнул всем рукой, вскочил на коня, еще раз прокричал: "держаться… держаться" и ускакал вдогонку за уходящей армией. К Публию подошел третий хилиарх с красивым, породистым лицом и сказал:

– Я Сефи, а тебя, инженер, я не знаю. Кто ты? Идумей?

– Нет, я самнит, раб Симона, маккавея.

– Здесь нет рабов! – гневно вскричал Сефи – По крайней мере не на этом поле. Если ты раб – уходи! А если не раб, то я хочу знать твое имя.

– Публий Коминий Аврунк – он произнес это неуверенно, как будто его имя ему больше не принадлежало.

– Ой. длинно-то как – весь гнев Сефи куда-то исчез – Можно я буду звать тебя просто – Публий?

Тот судорожно сглотнул и неуверенно кивнул. Теперь хилиарх до того сочился доброжелательством, что его красивое лицо даже немного обрюзгло по-бабьи. Впрочем, это его не портило.

– Моя тысяча будет стоять по центру. Смотри, Публий – Сефи показал рукой на корявое дерево посередине склона – Если они пойдут оттуда, а я думаю, что они так и сделают, то в этом месте фаланга должна будет на миг разомкнуться. Вот тогда мы и ударим, только бы верно подгадать момент.

– Подожди – сказал инженер, прикидывая расстояние до дерева – Надо бы вначале дать залп из баллисты. Думаю, это их остановит, хоть и не надолго.

– Отлично! – вскричал Сефи – Тогда мы успеем! Ты только не прогадай со своим залпом, не торопись, но и не медли.

– Зарядов у нас маловато – пожаловался Публий – После пары залпов шарики кончатся и придется грузить в ложки камни.

– Ничего, командир – ободрил его подошедший Ниттай – Чего-чего, а этого добра в нашей земле хватает.

– Так собирайте камни, чего стоите? – проворчал инженер.

– Я вижу, вас понукать не надо – обрадовался Сефи – Тогда я пойду. Мне еще надо разбить хилиархию на сотни.

Публию тоже было чем заняться. Он еще раз проверил, хорошо ли выползают из кустов "ежи". Это были деревянные плашки с набитыми насквозь длинными гвоздями, связанные в цепочку тонкими канатиками из прочного пальмового волокна. Плашки они собирали всю ночь, и теперь у Публия были три таких цепочки, спрятанных под кустом и присыпанных землей. Концы канатов, тоже присыпанные землей держал сидевший за другим кустом верный человек из его команды, к которому для охраны были приставлены три лучника и три копейщика. Имени верного человека Публий не помнил, но за него ручался Ниттай. Нескольких десятков других гвоздей кузнец приварил по четыре штуки так, что острия торчали в разные стороны. Эти "ежи", по расчетам инженера, следовало засыпать в заряды баллист вперемежку с камнями. Что из этого получится, он не представлял, но, к счастью, на сомнения у него просто не оставалось времени. А ведь еще надо было проверить заряды и запасные ложки для баллист, подготовить запасные детали и резервные торсионы вместо тех, что перетрутся во время боя. Боевые машины расположились в центре, где позиции заняла хилиархия Сефи. Ее командир тоже был занят: он давал указания сотникам, расставлял лучников и велел воткнуть в землю запасные копья и дротики. Людям Публия он, с сомнением посмотрев на них, тоже раздал короткие копья. И тут раздался крик:

– Иду-ут!

Внизу на опушке леса показалась первая фаланга, и сразу слева и справа от нее появились еще две.

– Сариссофоры – выдохнул Сефи.

И действительно, над идущими походным строем эллинами колыхались длиннющие, в дюжину локтей длиной, копья – сариссы. Хорошо, что не гоплиты, подумал Публий. Действительно, сариссофоры были вооружены легче, чем гоплиты и их небольшие, обитые кожей щиты можно было пробить даже стрелой. Внезапно прозвучала неслышная из-за большого расстояния команда, и фаланги остановились, замерли, зато из-за леса вынеслась конная лава. Сефи прокричал команду, которую Публий не расслышал, но зато поняли остальные. Хилиархия уперла древки копий в землю, направив острия под углом вверх. Вперед выбежали лучники и пращники и начали натягивать луки и раскручивать петли пращей.

– Инженер! – заорал Сефи.

Этот истошный крик вывел Публия из оцепенения. Он бросился к баллистам, которые уже была заряжены свинцовыми шариками, и подбросил в их ложки несколько "ежей". А конница неслась на них, стремительно сближаясь, и Публий ужаснулся количеству гетайров. Наверное, здесь было собрана вся конница Лисия для одного, мощного удара. Впрочем, всех размеров атаки не было видно из-за облака пыли, поднятого тысячами копыт. Публию стало страшно, очень страшно, его ноги задрожали, зрение размылось и нестерпимо захотелось закрыть глаза и зарыться в землю.

– Это смерть! – провизжал кто-то за его спиной.

Как ни странно, этот животный, приглушенный визг привел его в себя. Он вспомнил такой же крик под Эммаумом, вспомнил бегущих в ужасе эллинов и успел подумать, что их бог Пан – самый мерзопакостный из всех богов Олимпа, потому что лишает людей разума. И тогда он заорал так же истошно:

– Молчать! Молчать! Молчать и ждать команды!

Он еще успел поймать изумленный и благодарный взгляд Сефи, а потом полетели стрелы.

Еще во время бунта в Модиине Публий заметил, что иудеи – не самые лучшие лучники. И все же несколько стрел сделали свое дело попав в двух-трех незащищенных латами всадников и ранив еще нескольких коней. Но и сбитые наземь всадники и кони упавшие под копыта бешено несущейся лавины лишь на мгновение замедлили ее бег. Публий с ужасом заметил, как лавина гетайров разворачивается широким фронтом, огибая линию замаскированных "ежей" с обеих сторон.

– Выставляйте повозки слева – закричал он – Баллисты направо.

Как и было обговорено перед боем, воины левой хилиархии начали выталкивать войсковые повозки, скрытые до тех пор за боевыми порядками, на левый фланг. Публий, Ниттай и его люди дружно навалились на колесные баллисты и развернули вправо. Теперь оставалось ждать считанные мгновения. Внезапно, Публий увидел как натянулись и поднялись засыпанные землей канаты, и цепи "ежей" начали медленно выползать из куста.

– Рано, рано! Заметят! – шептал он.

Он видел, как несколько всадников налетели на прикрытие у второго куста, сбили своими пиками и лучников и копейщиков, и лавина понеслась дальше в бешенном порыве. И в этот момент что-то случилось… Неудержимый, казалось, бег гейтаров сбился в самой середине лавины, как будто наткнувшись на невидимое, но непреодолимое препятствие. С истошным ржанием падали кони, на них налетали задние, не успевшие остановится всадники, гетайры падали под копыта своих лошадей, вставали, снова падали. "Ежи" сделали свое дело, понял Публий, но они остановили лишь середину лавины, в то время как левое и правое ее крылья продолжали мчаться, опасно огибая линию войск с флангов.

– Первый! – скомандовал Публий.

Ниттай дернул рычаг, баллиста взмахнула плечом, и первый заряд свинцовых шариков понесся навстречу атакующим. Наверное прицел был взят слишком высоко, и поток картечи снес лишь двоих или троих из всадников.

– Ниже, ниже – прошептал Публий себе самому, переводя упор вперед и дергая рычаг.

Теперь картечь пошла ниже, калеча лошадей. Не глядя на результаты, он бросился к третьей балисте, на которой Ниттай уже поправил упор. Третий заряд ушел вслед за вторым в клубящееся облако пыли, из которого раздавались крики и ржание.

– Бей! – раздался крик Сефи – Бей их!

Гетайры были вооружены легкими копьями, весьма грозным оружием конной лавины. Его первый удар, стремительно несущийся всадник может направить очень точно, а второго может и не понадобиться. Но это тогда, когда лавина сама несется вперед, и тебе надо лишь правильно выставить наконечник копья. И совсем другое дело, когда лавина остановлена, а лошадь испуганно танцует под тобой, не позволяя верно направить острие. О, тогда иной всадник просто бессилен против опытного пехотинца. Правда, его боевой конь тоже грозное оружие. Хорошо тренированный, он может и кусать врага и бить его копытами… Но только не тогда, когда он напуган…

Сейчас гетайры были остановлены по всему фронту. В центре лишь немногие всадники смогли прорваться через линии "ежей" и месива из бьющих ногами павших лошадей и раненых всадников. Пыльное облако справа рассеялось, явив Публию такую же кашу из павших и сбившихся в кучу гетайров. Слева путь гетайрам преградили повозки, и там невредимые пока гетайры сбились в плотную массу, в которой одни мешали другим. Три хилиархии врезались в них как нож входит в масло и началась бойня. Публий успел заметить как гетайров стаскивают с коней, прокалывают копьями и режут кинжалами. Потом поле боя снова заволокло пылью. К нему подошел Сефи и, отвечая на немой вопрос Публия, проворчал:

– Их добьют и без меня, а нам надо бы приготовиться. Пока что это было легко, слишком легко, ведь только безумцы посылают конных на хорошо подготовленное войско. Теперь жди удара фаланг. Ты готов?

И, не дожидаясь ответа, он пошел тяжелой походкой вытаскивать воинов из свалки и заново строить линию обороны. Пыль постепенно оседала, оставляя на земле человеческие и конские тела. Повсюду хилиархи и сотники ругались, раздавали пинки и пощечины, не давая воинам увлечься мародерством. Наконец, им удалось снова сомкнуть ряды. И тут Публий увидел насколько близка вражеская пехота.

Фаланги выстроились в боевой порядок, сомкнулись и сдвинули ряды так, что воинов в соседних рядах разделяли положенные по уставу два локтя. Сариссы были уже опущены, эллины держали их двумя руками, навесив небольшие щиты на левую руку. Фаланга движется не быстро, не в пример медленнее конной лавины, но это была обманчивая медлительность Тренированные сариссофоры идут ровной, неспешной, но и не слишком медленной поступью. Сандалии бьют по камушкам в такт, а такт этот задают идущие сзади флейтисты, создавая непрерывный, занудливый гуд, от которого ноют зубы и хочется выть.

– Одна, две, три… – считал Ниттай за плечом у Публия.

Что он считает, подумал инженер? Наверное, он ведет счет фалангам, одна за другой выползающим из полосы леса внизу. Фаланги у сирийцев набирают синтагмами, значит в одном таком квадрате двадцать пять десятков и еще шесть бойцов.

– Двенадцать, тринадцать… – продолжал Ниттай свой счет.

– Заткнись! – крикнул ему Публий не оборачиваясь.

– Верно! – весело прокричал пробегающий мимо Сефи – Считать будем после боя. Врагов легче считать по мертвым телам.

А острия сарисс уже совсем близко… Но вот они дрожат и колеблются, нарушая строй. Это фаланги переступают тела гетайров и коней, много, много тел. Сейчас первые две фаланги дойдут до сухого дерева… Привычный маневр, и колонны уверенно разошлись, огибая ствол и разлапистые сухие ветки. Что это было за дерево? Олива? Дуб? Спасибо тебе, чем бы ты не было при жизни…

– Давай! – завопил Публий.

Все три баллисты одновременно махнули своими руками и три заряда камней понеслись вперед. Свинцовых шариков больше не было, но эта земля, казалось, текла не столько молоком и медом, сколь камнями. Камни были повсюду: большие и маленькие, острые и не очень. И эти камни Публий и его люди сейчас щедро дарили наступаюшим фалангистам.

Бойцы первых рядов в фаланге – не самые храбрые и опытные, отнюдь. Зато ветераны идут в задних рядах, подпирая передних и не позволяя им дрогнуть или, не приведи Арес, бежать. Это действует неплохо, когда один или два или даже трое из сариссофоров дают слабину. А что произойдет, если дрогнет и отшатнется весь ряд? Именно это и увидел Публий, когда заряды камней ворвались в первые ряды фаланг. Несокрушимые квадраты дрогнули, заколебались, остановили на миг свой ровный ход, а страшные копья растопырились в разные стороны подобно иголкам морского ежа. Все напрасно, подумал Публий, сейчас они сомкнутся снова, и фаланга вновь устремиться вперед, а я даже не успею перезарядить баллисты. Но фаланги не успели сомкнуться…

– Бей – снова заорал Сефи.

На этот раз он сам понесся в атаку, раскручивая над головой боевой топор на длинной рукояти. Хелиарх вырвался вперед, а его бойцы устремились за ним, образовав клин с неистовым Сефи на острие. И этот клин вошел легко и быстро в промежуток между двумя замешкавшимися фалангами. Сариссофоры в панике бросили свои длинные копья и схватились за кописы. Но что может сделать короткий меч, более похожий на кривой кинжал, против топоров, копий и секир? Две фаланги были вырезаны и выколоты в считанные мгновения.

Прекрасно, подумал Публий, но это всего лишь пять сотен из сорока тысяч гигантского войска. Сейчас подойдут задние фаланги, они сомнут и Сефи и его людей. А его руки уже послушно тянули упор метательного механизма назад, поднимая траекторию.

– Выше, выше поднимай! – кринул он Ниттаю.

Тот лишь отмахнулся – упоры его балист давно были переведены в крайнее заднее положение. Не дожидаясь команды инженера, обе баллисты дали залп одна за другой. Последней выбросила свой заряд баллиста Публия. Острые камни Иудеи понеслись по крутой дуге туда, где за облаком пыли угадывались атакующие свежие фаланги. Попал или не попал? Думать об этом было некогда. Публий заводил механизм, дергал тугой рычаг и снова заводил. Он не следил за ложкой, но она всегда была кем-то наполнена: воистину эта земля была щедра на камни. Потом время для него перестало быть непрерывным и разбилось на куски. Вот прибегает Ниттай и кричит, что у его баллисты перебиты торсионы. Да что же он врет, ничего они не перебиты, лишь связаны какими-то кривыми узлами, а костяшки пальцев у него, у Публия почему-то все в крови. Вот молодой парень, помощник Ниттая (как бишь его? неважно!), пытается вытащить дротик, застрявший в спусковом механизме. Дротик поддается и баллиста наконец выстреливает свой заряд, а парень (как же его звали?) падает с другим дротиком в спине.

Оказывается к ним приставлена охрана (наверное, Сефи постарался), и эти парни выстроили жидкую стену копий вокруг его баллист. Потом происходит что-то, не сохранившееся в памяти, и теперь все они почему-то стоят выставив вперед копья. Сефи тоже здесь, а его топор куда-то пропал, и он держит в руках кавалерийское копье, наверное, выроненное гетайром. Он, Публий, оказывается тоже держит копье, держит неумело, и Ниттай поправляет его левой рукой, а правая рука у Ниттая вся в крови, и кисти на ней нет. Люди с копьями снова образуют круг, и это правильно, потому что кругом враги. Они всюду: и слева и справа, и ниже и выше по склону. Потом происходит еще что-то, и уже невозможно понять, где свои, а где враги, а он держит в руках две половины своего копья, разрубленного чьим-то ксифосом. Потом на него наплывает оскаленное лицо сирийца в бронзовом пилосе, сосредоточено целящегося своим копьем ему в горло. Ох, как трудно увернуться, но это необходимо, а он еще и пытается отбить неотразимый удар обломком своего копья. Вроде бы ему это удалось, но когда он обжег ухо? И почему он, Публий, лежит, и почему, во имя всех богов, селевкид в пилосе такой тяжелый? Он с трудом выбрался из-под тела убитого не им врага и окинул замутненным взглядом поле боя. Здесь больше не было ни хилиархий, ни фаланг, а была одна большая бойня, в которой многочисленные сирийцы добивали оставшихся иудеев. Несколько селевкидов, белые линотораксы которых стали красными от крови, медленно шли ему навстречу, размахивая мечами и плотоядно скалясь. И тут раздался рев…

Вдоль склона быстро двигалась волна людей. Они не шли, а бежали, да нет – они неслись с бешеной скоростью, а ведь раньше Публий и не предполагал, что вооруженные воины могут бежать так быстро. Одни держали в руке копья, другие размахивали мечами и секирами, только щитов не было ни у кого. А впереди всех мчались пятеро братьев-маккавеев, образовавши клин как и тогда, в Модиине, два года назад. Только сейчас этот клин не отступал, а яростно атаковал, и его острием был не покойный Маттитьяху, а Иуда Маккаби с секирой в руках. Эта атака было похоже на кавалерийскую своей страшной мощью движения, и, так же как и кавалерийскую, ее трудно было остановить. Ее и не смогли остановить, ведь у сирийцев уже не было непробиваемого строя фаланг, разбитого машинами Публия и атаками трех хилиархий. Волна накатилась, и семь тысяч воинов Иуды врезались в толпу сирийцев и начали убивать…