Марк Рабинович
Чудотворцы
Катапульты Натанэля пока молчали. Он понимал, что при таком неравенстве сил просто необходимы сюрпризы. Первый залп он подготовил на южной стороне стены, откуда велся наиболее интенсивный обстрел. Хотя эта стена выходила на спускающийся к Хакре склон, именно здесь расположились основные силы врага. Подойти с запада и севера было трудно, так как здесь к стене лепились во множестве глиняные постройки: дома, лавки и склады. Подойти с восточной стороны было невозможно, там негде было поставить баллисты из-за крутизны склона. Поэтому им пришлось ставить баллисты внизу на слоне и стрелять по очень навесным траекториям. Натанэль расставил три пяти из изготовленных катапульт за зубцами южной стены и навел их на одну из вражеских баллист. Когда, выглянув из-за зубца, он увидел что сирийцы перезаряжают баллисты, то решил. что настал нужный момент.
Построить боевые машины из подручных материалов было непросто, но ему это удалось. Для натяга катапульт он использовал тонкие бронзовые пластины, неизвестно как оказавшиеся на складах Храма и идеально подошедшие ему из-за отсутствия нужного дерева. Станина была выполнена из драгоценного кипариса, а ворот, желоб и крутящаяся подпорка – из дорого ливанского кедра. Для тетивы он использовал бараньи жилы предоставленные ему священниками у которых туши жертвенных животных использовались до последнего копыта. Конечно, воловьи жилы были бы лучше, но волов здесь в жертву не приносили. Сплетенные из жил канаты для торсионов, он укрепил женскими волосами. Идея с волосами принадлежала Шуламит. Теперь короткие волосы делали ее моложе и она стала похоже на робкую девчонку, какой на самом деле и была. Ее красивых, тяжелых, отливающих медью волос было жалко, однако он с удивлением понял, что у него теперь новая женщина – остриженная и помолодевшая Шуламит и ее он любит еще больше, чем прежнюю. Наверное, подумал он, этим метаморфозам не будет конца, и не надо. Другие женщины тоже остриглись, но им короткая стрижка не шла, по крайней мере так ему казалось.
И вот теперь он, вдвоем с воином по имени Барзилай, туго натягивал канаты, укрепленные женскими волосами. На мгновение ему казалось, что он нежно гладит волосы своей любимой и он ревниво взглянул на Барзилая, но у того было такое сосредоточенное лицо, что Натанэль устыдился своих фантазий. Наконец, все три катапульты было готовы к выстрелу и наведены. Подходящих стрел у них не было и они зарядили машины соответствующими по размеру камнями. Камни эти было щедро подарены им врагами, собраны женщинами во дворе и отсортированы. Теперь у каждой из катапульт стояло по двое бойцов и лежала кучка калиберных камней.
– Бей – скомандовал Натанэль, выбивая деревянным молотком упор свой катапульты.
Округлый гладкий камень весом около двух талантов с пронзительным свистом понесся вниз. Почти одновременно выстрелили две других катапульты. Глаз не подвел инженера и все три снаряда попали в цель, причем первые два разбили баллисту, а третий попал в заряжающего, и тот, не издав ни звука, упал с разбитым лицом. Раздались громкие вопли с обеих сторон: гневные за стенами и восторженные на стене. Но артиллерийская дуэль только началась.
В последующую неделям иудеям под руководством Натанэлья удалось повредить еще две баллисты и один тяжелый онагр, который сильно досаждал осажденным, метая огромные камни в оба двора и даже оставивший раны на мраморе облицовки Храма. Эти удары Натанэль воспринимал особенно болезненно и вздрагивал как от боли каждый раз, когда острый камень бил по полированной розовой панели. Но сегодня Барзилай произвел два точных выстрела и онагр разлетелся в щепки. Пожалуй, вынужден был признаться инженер, ученик превзошел учителя. Было ясно, однако, что сирийцы не успокоятся и что-нибудь обязательно придумают. Правда, на этот случай у Натанэля в запасе было еще несколько сюрпризов. Его беспокоили главные ворота – Хульда. Осажденные укрепили их подпорками и, по указанию Сефи, построили баррикаду на выходе из портала. Но, несомненно, двойные ворота Хульда оставались слабым местом обороны. Остальные ворота, значительно меньшие по размеру, осажденные заложили изнутри кирпичами и укрепили раствором, на который пришлось потратить весь запас яиц в крепости.
Как всегдаа внезапно появился Агенор. Для Натанэля его визиты перестали быть загадкой, после того как он увидел, как двое ратников под руководством Сефи спускали его ночью с восточной стороны, там где стена стояла над обрывом. Лазутчик крутился на веревке, раскачиваемой порывом ветра, ударялся о стену и камни, ругался на койне свистящим шепотом, но продолжал спускаться. Сегодня он вернулся и принес новости. Иуда по-прежнему собирал силы и ограничивался нападением на небольшие сирийские гарнизоны. Пойти на армию Лисия он пока не решался. А вот селевкиды в лагере готовились к атаке. Вероятно Лисию надоели неудачи его артиллерии и он решился на диверсию. Ну что ж, этого следовало ожидать, поэтому Сефи, Агенор и Натанэль просидели всю ночь, готовясь ее отразить.
Утром, как и предсказывал Агенор, начался приступ.
– Идут! – раздался крик со стены.
Это Барзилай заметил начало атаки. Защитники засуетились, подстегиваемые командами Натанэля. Прячась под колоннадой от усилившегося обстрела, они тащили горшки с приготовленным инженером зельем.
– Быстрей, быстрей – подгонял их Сефи.
И действительно, следовало торопиться: сирийцы уже приблизились плотной группой прикрываясь огромными, наспех сколоченными дереревянными щитами. Два ряда гоплитов по краям прикрывали бока несущих щиты своими гоплонами. Со стены лениво стреляли из луков, но стрелы не могли пробить медленно ползущую "черепаху". Под прикрытием щитов тащили наскоро собранный таран – огромный ствол кедра с бронзовыми накладками на торце. Вот они достигли лестницы и попытались поднять свой таран на нее. Тут Натанэль оценил мудрую задумку древних строителей Храма: высокие ступени, прилепленные сбоку к стене были достаточно удобны для людей, но не позволяли атаковать в лоб высоко поднятые над землей ворота. Но селевкиды не растерялись… Послышалась приглушенная команда, воины перестроились и теперь щиты образовали навес перед воротами, на самой верхней ступеньке лестницы. Под этим навесом застучали топоры, однако твердое дерево поддавалось с трудом.
– Лей! – заорал Натанэль.
Горшки опрокинулись и сверху, со стены, на щиты полилась адская смесь, которую он готовил всю ночь. Вслед за смесью полетели горящие факелы. К сожалению, это не был настоящий "греческий огонь". В складах священников обнаружилась сера, нашлась и "кровь земли", а вот селитру найти не удалось. Натанэль компенсировал ее отсутствие добавлением священного масла, которое действительно оказалось очень чистым и прекрасно горело. Теперь он с нетерпением ждал результатов. Факелы сделали свое дело и смесь вспыхнула, моментально воспламенив дерево шитов. Истошно завопили гоплиты и сирийцы в середине "черепахи". Наскоро приготовленное зелье горело прекрасно и все попытки вражеских бойцов сбить пламя ни к чему не привели. Не помогли и тряпки, которым сирийцы прикрыли щиты предусмотрительно смочив их водой. Может быть эффекта настоящего "греческого огня" добиться не удалось, но своего защитники добились. Первыми не выдержали невооруженные сирийцы, несшие таран. Они разбежались, сбросив с себя пылающую одежду, но убежать удалось не всем: им вслед полетели стрелы и склон украсился несколькими обнаженными телами, напомнившими Натанэлю атлетов, отдыхающих перед играми в честь Юпитера. Наконец и гоплиты бросили пылающие деревянные щиты и начали медленно отходить, прикрываясь гоплонами. Но у некоторых из них на гоплонах успела вспыхнуть плетеная основа, поэтому медленное отступление быстро превратилось в паническое бегство. Им вдогонку тоже полетели стрелы, оставив еще несколько тел лежать под стенами.
В этот же день возобновилась артиллерийская дуэль и продолжалась все последующие дни. Осаждающие поставили еще один тяжелый онагр и попытались поджечь дома в крепости, закидывая дворы горящими снарядами. Сирийцы, хоть и были эллинами, но "греческий огонь" делать не умели, поэтому ограничивались тем, что оборачивали камни ветошью, поливали ее маслом, клали в ложку онагра, поджигали и посылали через стену. Черепичные крыши храмовых построек поджечь такими снарядами им не удалось, а попавшие во двор снаряды тушили предусмотрительно запасенным песком. Все же две женщины получили серьезные ожоги и Натанэль решил преподнести врагам еще один сюрприз. Вместе с Барзилаем они подняли на стену тщательно приберегаемый стреломет и зарядили его длинной стрелой из дорогого кипариса со склянкой греческого огня, привязанной чуть ниже наконечника. Короткий фитиль должен был воспламенить смесь. Первые две стрелы с шипящим фитилем пропали даром: одна пролетела мимо цели, а во второй что-то не сработала и заряд не вспыхнул. Третья стрела удачно воткнулась в станину онагра и через пару мгновений вспыхнуло содержимое склянки, разорвав ее и забрызгав жидким огнем сухое дерево онагра. Осаждающие суетились вокруг, пытаясь сбить пламя, но машина сгорела дотла и больше сирийцы не применяли огненных снарядов, а защитники, по некоей негласной договоренности перестали применять огненную смесь. На самом деле запасы серы и "крови земли" подошли к концу и оставшиеся заряды следовало поберечь. Зато Барзилаю удалось повысить не только точность, но и дальность выстрелов и даже изрядно покалечить ногу неосторожно подошедшему к стене слону. Плохо было только то, что торсионы надо было менять через каждый десяток выстрелов, а запасы бараньих жил и женских волос тоже подходили к концу.
Так прошло две недели. Агенор появился еще раз, но ничего нового не рассказал, кроме того, что Лисия долго не было в лагере. Однако, в первый день третьей недели стратиг снова явился для переговоров, в сопровождении тех же двух гоплитов.
– Я впечатлен – заявил он после обмена приветствиями – Если бы ваш инженер так же хорошо служил Антиоху, как он служит вам, то не было бы поражения под Бейт Хороном.
Натанэль вспомнил атаки со склонов, пыльное облако впереди, бегущего в панике слона и только усмехнулся про себя. Лисий выглядел уставшим и, по видимому, в стране, а может и за ее пределами, происходило еще нечто помимо осады Ершалаима.
– Пожалуй, своей доблестью вы заслужили свободу – продолжил сириец – Так что я, так и быть. не буду возражать, если вы свободно покинете Храм и уйдете куда захотите. Во только оружие придется оставить.
– Без оружия мы не уйдем – заявил Сефи – Хотя я и благодарен тебе за предложение.
– Ты храбр, мой друг, но все ли в крепости с тобой согласны? Ведь у вас там женщины и дети, не правда ли? Может хоть им ты позволишь уйти?
Сефи украдкой переглянулся с Натанэлем… В крепости не хватало масла, серы, "крови земли", волос для торсионов и многого другого, но больше всего не хватало продовольствия, которое так и не успели запасти в "субботний" год.
– Будь по твоему – после притворного колебания сказал Сефи – Пусть уйдут все те, кто захочет. Я никого не собираюсь держать насильно.
Натанэль с большим трудом уговорил Шуламит оставить его, для этого пришлось напомнить про ее беременность и даже строго прикрикнуть. Крепость покидали женщины, немногочисленные дети и большинство священников. Сефи попытался уговорить нескольких воинов постарше присоединиться к ним, но уговорил только двоих, остальные обижались, ругались, но не уходили. Со стен крепости было видно, как длинная цепочка людей тянулась по склону, миновала цепь пельтастов и скрылась в лабиринте построек Ершалаима. Лисий держал свое слово. Где-то там мелькнула на солнце и погасла темно-медная прядь, а может быть Натанэлю только почудилось.
Прошло еще три недели. Сирийцы совсем обленились и лишь изредка постреливали из баллист, как будто выполняя неприятную обязанность. А за стенами было невесело. Несмотря на то, что гарнизон заметно сократился, еды осталось совсем мало. Сефи выдавал по две лепешки, шесть фиников и горсть маслин в день на человека. Лишь перед наступлением шабата варили жидкую похлебку. Натанэль никак не мог взять в толк, почему Лисий согласился, даже сам предложил, выпустить людей. Было похоже на то, что фактический правитель страны пытается заигрывать с Иудеей, возможно надеясь на помощь в каких-то своих авантюрах. Но начало четвертой недели показало, что он может быть и жесток…
– Сюда! – разбудил Натанэля истошный крик часового со стены.
Уверенный, что враги атакуют, тот выскочил на южную стену, едва успев продрать глаза. Следом за ним по ступенькам взлетел Сефи и крикнул:
– Где? Атакуют?
Но их никто не атаковал, а часовой дрожащей рукой указывал вниз. Там, на склоне довольно близко к стене была воздвигнута перекладина на высоком столбе. Вся эта конструкция напоминала латинскую букву "Т" с очень длинной ножкой, а на перекладине висел человек, в котором Натанэль с ужасом узнал Агенора. Узнать его было нелегко: спутанные длинные волосы уже не удерживались налобной повязкой и сползали на лицо, голова свесилась на грудь, глаза закрыты. Его руки были привязаны к перекладине, а запястья пробиты деревянными кольями, и так же были прикреплены ноги к вертикальному столбу.
– Мерзавец! – прошипел Сефи и добавил еще пару слов на койне – Этот сукин сын действительно распинает!
Было понятно, кого он имеет ввиду. Но Лисий не появлялся, а Агенор не подавал признаков жизни. Людям на стене показалось что он уже умер, но человек на кресте поднял голову, судорожным движением откинул волосы с искаженного мукой лица и прохрипел:
– Держаться… Филипп… Скоро… Филипп.. Скоро… Держитесь!
Выговорив это, он снова бессильно уронил голову на грудь. Но Агенор был еще жив, Натанэль видел как тяжело поднимается и опускается обрывок его туники, свисающий с одного плеча. Не в силах оторвать глаз от умирающего, Натанэль не заметил, как Сефи натягивает лук, но услышал свист стрелы и, через пару мгновений, увидел ее вонзившейся лазутчику в грудь. Спустя еще мгновение обрывок туники перестал шевелиться. Он в ужасе повернулся к стрелку чтобы бросить ему в лицо горькие слова упрека, но осекся на полуслове: хиллиарх плакал.
Лисий объявился на следующе утро.
– Ну что, друзья? – начал он не поздоровавшись – Убедились, что я выполняю свои обещания? Обещал отпустить – и отпустил. Обещал распять – и распял.
– Мы тебе не друзья – крикнул Сефи – Ты бы лучше присмотрел за своим другом Филиппом, как бы он не оказал тебе совсем иную дружескую услугу.
Сефи, как и Натанэль, не имел ни малейшего представления о том, что связывает Лисия с Филиппом, как и о гипотетической услуге, но оба чувствовали, что Агенор не зря потратил последние минуты своей жизни, пытаясь им что-то сказать.
– Ах, вы уже знаете… – угрюмо пробурчал стратиг и покосился на распятого Агенора.
Двое на стене радостно переглянулись: последняя диверсия Агенора сработала.
– Ну что ж, я сегодня добрый – Лисий старательно избегал взглядов стоящих на стене – Можете уходить с оружием. Мне нужны не вы, а ваша крепость.
– Это не крепость, а Храм – поправил его Сефи – И мы не потерпим его осквернения. Можете занять укрепления, но обещайте не входить в Храм. Тогда мы уйдем.
– Ладно, ладно, обещаю туда не входить – нехотя сказал Лисий – Давайте уже, выходите, а то у меня слоны тут всю траву пожрали и засрали все вокруг.
Через три часа из храмового комплекса потянулся поток его защитников: две сотни вооруженных людей осторожно выходили из ворот Хульда, спускались по ступеням прилепившийся к стене лестницы и уходили на запад по склону под угрюмыми взглядами греков. Натанэль, разбивший в щепки свои катапульты, и Сефи с обнаженной секирой на плече уходили последними. Не успели они спуститься с лестницы, как по ней торопливо начали взбираться многочисленные сирийцы.
– Ты действительно веришь, что Лисий не позволит осквернить Храм? – спросил Натанэль – Только посмотри на эти бандитские рожи…
– Он обещал не входить – пожал плечами Сефи – Но не обещал, что другие не войдут. Сейчас они потащат оттуда все, что только можно унести.
– Так как же мы…? – Натанэль не договорил и повернулся к Храму.
Сефи мягко удержал его:
– Пускай берут, все равно придется освящать Храм заново. Боюсь, у нас не оставалось выбора. Ничего, наше время еще придет.
Лисий не обманул и через час Ерушалаим уже снова стал для них скопищем домов на дальнем холме, с трудом различаемым сквозь дымку по дороге на Бейт Эль. Не сразу, не в первый день, но новости достигли и их ушей. Вначале они были похожи на слухи, но постепенно обрастали плотью и становились более достоверными. Жаль, что уже не было в живых лазутчика Агенора сведения которого были всегда точны. В Бейт Эле они узнали, что, что Филипп, высокопоставленный чиновник покойного Антиоха Епифана, посланный тем в Персии за несколько дней до смерти, утверждал, что покойный царь поставил его наставником малолетнего сына и именно ему, Филиппу, принадлежит право управлять делами государства. Эти притязания делало убедительным большое войско, с которым Филипп вернулся в Антиохию. Узнав об этом, юный Антиох Евпатор под присмотром Лисия спешно повернул свою армию на Антиохию. Про Иудею они забыли. И когда лазутчики Иуды сообщили о нескончаемой ленте людей, повозок и слонов, двигающейся на север, войско Иуды осторожно спустилось с Самарийских гор и пошло на Ерушалаим. Страна была свободна.
Распрощавшись с друзьями Натанэль первым делом помчался в Модиин, но, по видимому, отдыхать ему была не судьба. Он едва успел повидаться с женой, как явился гонец от Иуды с приказом, выглядящим свитком грязного папируса, скрепленного личной печатью вождя. По видимому, Иуда не рассчитывал на грамотность адресата, потому что гонец пытался пересказать приказ устно, но Натанэль остановил его движением руки. Развернув свиток, он поначалу испытал чувство гордости, ведь этот папирус стал первым текстом, помимо Книги, который инженер прочитал самостоятельно. Но это оказалась единственной радостью, потому что приказ отрывал его от беременной жены и призывал обратно в Ерушалаим. Он еще не знал, что вскоре его ожидает дальняя поездка на другой край моря и Шуламит он увидит ой как нескоро.
Посол
В Рим его послал Иуда, но идея, как всегда, принадлежала Симону. Теперь его звали Язон бен Элеазар20. Греческое имя, по задумке Симона, должно было защитить его и Эвполема на сирийской территории. Эвполем бен Иоханан считался посланником, а Натанэль-Ясон был при нем переводчиком. Разумеется, в Риме, где каждый образованный латинянин свободно говорил на койне, переводчик был не слишком нужен, а нужен был Натанэль своим знанием Рима. Опыт бывшего понтифика тоже показался маккавеям нелишним, прочем речь шла вовсе не об инженерных навыках. Но в Рим надо было еще попасть и, для начала, неплохо было бы хотя бы добраться до моря. Однако, путешествие через вражеские земли прошло без происшествий, наверное помогли их эллинские имена и проклятия на головы маккавеев, которыми они сыпали направо и налево. Теперь надо было всего лишь пересечь море. Искать корабль в большом сирийском или филлистимском порту, Иоппии, Птолемаиде или Явне-Ям, было опасно, поэтому они наняли фелуку около башни Стратона21, где не было порта, но была маленькая рыбацкая деревушка…
Иудею он покидал неохотно, ведь в Модиине оставалась его Шуламит с изрядно подросшим животом, а в стране снова становилось неспокойно.
– Ты слышал, что делается сейчас в Антиохии? – спросил его Симон перед отъездом.
Натанэль был слишком занят семьей и баллистами, чтобы пристально следить за событиями в Сирии, но все же слышал, что там возарился некий Деметрий, дальний родственник обоих Антиохов. Первым делом новый базилевс приказал тихонько прирезать как своего юного предшественника, так и многоопытного Лисия.
– Теперь, после череды дворцовых переворотов, там начался период порядка и стабильности – продолжал Симон – И это весьма плохо для нас. На горизонте появился некто Вакхид, которому Деметрий вручил всю власть в южных провинциях, а, следовательно, и у нас дома. Не знаю, каков этот Вакхид, как полководец, но политик он явно опытный. Первым делом он велел тихо придушить нашего эллинского первосвященника Менелая, развлекающегося во всю в Антиохии. Уже одно это характеризует его как опасного противника.
– Да, конечно – глубокомысленно заметил Натанэль, оторвавшись от своих дум – Этот Менелай всем изрядно надоел. И нам и им…
– Верно. Новым первосвященником эллины назначили Алкима. К моему великому сожалению, это было весьма неглупо, ведь Алким много умереннее покойного Менелая и, тем самым, значительно опаснее. Вакхид, как мне стало известно, собирается объявить свободу вероисповедания, как при Александре Великом. Поверь мне, лишь только это произойдет, немедленно поднимут голову филоэллины и в нашей многострадальной стране снова начнутся раздоры. Сирийцам-то именно это и нужно. А твой старый приятель Никанор собирает наемников в новое войско. Как думаешь, для чего?
…Думать об этом не хотелось, особенно сейчас, когда Иудея и Шуламит остались где-то там за высокими гребнями волн. Их ненадежное суденышко долго болтала осенняя буря, пока они добрались наконец до Кипра. Изрядно измученные качкой, они собирались отдохнуть пару дней на острове, но попутное судно в Пирей отходило в тот же вечер. Еще неделю с лишним занял у них путь до Эллады, хотя в этот раз стихии были к ним более благосклонны. В Афины они благоразумно не пошли, опасаясь местных властей, пытавшихся лавировать между Римом, Спартой и Антиохией. Дорога из Пирея в Коринф заняла у них два дня и запомнилась лишь обилием придорожных трактиров. В коринфском же порту они обнаружили около десятка судов, только и мечтающих о фрахте до Бриндизия на италийском полуострове. Ну а оттуда в Рим можно было добраться посуху всего за три недели. На слишком почетный прием они не рассчитывали, так как Иудея вообще не была государством, а не то что государством первого ранга. Поэтому в Бриндизии их не будут ждать квесторы и до Рима им придется добираться самостоятельно. Натанэля это вполне устраивало, так как он планировал заглянуть в Помпеи и Геркуланум.
Эвполем, хотя и происходил из старинного ершалаимского рода, оказался человеком отнюдь не высокомерным и неплохим попутчиком, хотя и, как выяснилось позже, неисправимым бабником. Скорее чиновник, чем воин, он все же успел повоевать в Галилее под началом Симона и им с Натанэлем было что вспомнить. Покончив с воспоминаниями, они весь остаток дорого обсуждали цели своего посольства.
– Нам нужен союзник – говорил Эвполем – Хоть какой-нибудь. Посмотри сам – вокруг нас одни враги.
– Вокруг всегда враги – пожимал плечами Натанэль – Ты лучше скажи, зачем мы Республике?
– Вот это как раз ясно видно, как Сирион22 в зимний день. Любой враг селевкидов будет им другом.
– До поры до времени…
Натанэль все время вспоминал легата Луция Перперну и его пламенную речь об экспансии латинян. Было очевидно, что Рим протянет свою руку так далеко, как сможет дотянуться. Эвполем это тоже понимал. Но понимали они и то, что это может случится в любом случае, заключи они этот договор или нет. Натанэль вспомнил, как Симон наставлял их перед отъездом:
– Знаете ли вы, что агенты Рима свободно ходят по сирийской земле и убивают слонов во имя соблюдения Апамейского договора и Деметрий ничего им не может сделать? Если у нас будет в Римом договор, то селевкиды еще дважды подумают, прежде чем напасть на нас…
Эвполем, как выяснилось, интересовался не только политикой, но и местными женщинами, причем все время сравнивал афинянок с жительницами Коринфа, а последних – с италийками юга, произведшими на него наибольшее впечатление. Натанэль, для которого лучше одной еврейки никого не было, слушал его со снисходительной улыбкой, но не осуждал. Однако перед самым Римом ему пришлось прочесть послу небольшую лекцию о том, кому на самом деле служат девицы с Этрусской улицы, чтобы несколько охладить его пыл. По дороге они завернули в Помпеи, но старого знакомого, Гая Теренция, Натанэль там не встретил. Осторожно порасспросив портовых завсегдатаев, он узнал, что местного инженера зарезали ночью в городском лупанарии еще в год бегства Публия. Убийцу, разумеется, не нашли: Марк Лукреций был беспощаден, но послушен Республике, а Республика снисходительна к его бетонным стенам и кровавым шалостям. Геркуланум тоже лежал на их пути и Натанэль показал послу старый дом, в котором он родился. Там он узнал, что средний брат, Луций вышел в отставку, осел в Иллирии, где тогда был размещен его легион, завел семью и детей. Про старшего, Гая, не было известно ничего, он так и сгинул где-то в Иберии.
Натанэль предпочел бы попасть в Рим как можно незаметнее, опасаясь, что кто-либо из старых знакомых его узнает. Но посольство есть посольство и им пришлось дожидаться представителей Сената в гостинице, притулившейся у Сервиевой стены близ Капенских ворот, в самом начале Аппиевой дороги. К счастью долго ждать им не пришлось, а то Эвполем уже начал заигрывать с куртизанкой, поселившейся напротив. На Палатин их повезли квесторы в двух красиво разукрашенных колесницах, что немедленно привлекло внимание всех многочисленных римских зевак, попадавшихся им на пути. Натанэль осторожно поглядывал вокруг, но никого из знакомых, к счастью не увидел и они благополучно добрались до Форума. Палатин украсился новыми дворцами, своеобразными вехами частых смен власти, новыми храмами, да и обновленная Курия в западном углу Форума поражала своим великолепием. Бывший понтифик не узнавал великий город. Хорошо бы, подумал он, чтобы и Рим не узнал меня. Густой волосяной покров может порой неузнаваемо изменить человека, лицо которого ранее никогда не покрывали ни усы, ни борода, и именно на это он надеялся, когда колесницы с послами торжественно проезжали по Палатину под пристальными, как ему казалось, взглядами римской толпы.
Магистрат разместил их в вилле у подножья холма, поблизости от Форума и здания Сената. Кому принадлежала вилла, было непонятно, а расспросы Эвполем запретил. В доме их встретили приставленные к послам рабы, верховодил которыми старик с совершенно выцветшими, безучастными глазами. Старый раб показал им их покои, просторный атриум и не менее просторный триклиний с богатыми, но заметно облезлыми ложами. Их верительные грамоты уже отправили на Палатин и вскоре им должны было назначить день выступления в Сенате. Пока что иудеи наслаждались отдыхом после долгого, утомительного пути, и Натанэль как раз расположился в триклинии, когда туда вошел давешний старый раб.
– Господин, тебя желает видеть некий центурион – сказал он, склонившись в поклоне.
– Кто такой? – удивился Натанэль.
– Это увеченный ветеран иберийских войн – ответил раб.
– А почему ему нужен я? Наверное, ты что-то напутал и ему нужен Легат.
– Прости, господин, но он хочет видеть именно тебя – спокойно сказал раб.
Было очевидно, что ему глубоко все равно, кто и кого хочет видеть. Натанэль пожал плечами, согласно махнул рукой и тут же себя внутренне одернул: жест выглядел слишком по-римски. Раздосадованный своим промахом, он стал смотреть на дверь, обеспокоенно гадая, кем окажется неожиданный посетитель. Однако, долго ждать ему не пришлось. Загадочный центурион вскоре появился и попытался войти твердой армейской походкой, но получилось у него плоховато – ветеран припадал на левую ногу.
– Сальве – приветствовал он Натанэля.
– Возрадуйся и ты – ответил тот по гречески, уже понимая, что борода его не спасла. Центуриона он узнал, несмотря на шрамы, покрывавшие постаревшее лицо.
– Ты, наверное, удивлен, иудей? – центурион тоже перешел на греческий – И ты, вероятно, хочешь знать, кто я, и что привело меня сюда? Тот, кого ты видишь перед собой, был когда-то центурионом манипула в марианском легионе. Теперь нас, калек, отправляют в колонию ветеранов на Керкире. Корабль уже ждет в Остии, но я увидел тебя на улице и зашел перед отъездом засвидетельствовать свое почтение.
– Я польщен твоим вниманием, центурион, но по-прежнему в недоумении…
– Попытаюсь тебе помочь. Знавал ли ты, иудей, некоего самнита по имени Публий Коминий Аврунк?
– Это имя звучит знакомо – невозмутимо ответил Натанэль – Но нет, не припоминаю.
Старик одобрительно кивнул и продолжил:
– Был, помниться мне, некий юноша, носивший это имя. И именно ему я обязан своим сегодняшним положением.
– Ты говоришь загадками, центурион – голос Натанэля если и выражал что либо, то лишь разумную толику удивления – Но что же натворил этот юнец?
– О, не так много, всего лишь настроил против себя нескольких очень влиятельных патрициев и добрую половину Сената.
– Чем же он заслужил такую немилость?
– Он весьма легко добился этого всего лишь следуя зову чести.
– Неужели ваш Сенат настолько настроен против чести?
– Да, если это идет в разрез с интересами Республики… Или некоторых влиятельных в Республике лиц. К слову сказать, никакой пользы от его честности не было. Я слышал от верных людей, что теперь под Везувием уже не одна, а не то пять, не то шесть бетонных стен, и их продолжают укреплять.
– Не понимаю о чем ты. Но какой неосторожный юноша – саркастически заметил Натанэль – Подозреваю, что это сильно осложнило ему жизнь.
– И не только ему – проворчал старик, перейдя на латынь – Например, один не слишком разумный легат попытался помочь несчастному. Не знаю, удалось ли ему это, но себя он погубил. Тогда-то ему и пришлось сложить с себя легатские полномочия и направиться центурионом в Иберию. Между прочим, там он заступил на место некоего Гая Коминия Аврунка, недавно убитого иберами.
Натанэль взглянул Луцию Перперне прямо в глаза. Когда-то карие, а теперь выцветшие, глаза бывшего легата не были теперь ни мрачными, ни зловещими, как много лет назад, на галере. Они глядели устало, немного грустно, и, к удивлению Натанэля, спокойно. В них не было заметно никакой особой "искры", в этих глазах, но Натанэль давно уже научился смотреть вглубь. И, глядя в эти спокойные глаза, он тоже заговорил на латыни:
– Я вспомнил кое-что о том юноше, Публии. Судя по его судьбе, ему пригодились поучения, данные одним легатом в Кверкветулане.
– Что с ним теперь?
– Его больше нет.
– Зато есть иудей, Ясон бен Элеазар.
– Натанэль Аврунк – мягко поправил его Натанэль.
– Вот даже как? Ну и какие же поучения пригодились юному Публию?
– Помнишь ли ты, о легат, свои пламенные речи о величии Рима?
– Я уже давно не легат, но от своих слов не отрекаюсь.
