Марк Рабинович
Чудотворцы
Иудей
Разлеживаться действительно было некогда. Новостей было много и, в основном, безрадостных. Изрядно поумневший Лисий, соединил свои силы с гарнизоном Хакры и плотоядно поглядывал на Храм, не решаясь пока его атаковать. Где то-там, в его ставке проживал и юный базилевс, но его мало кто видел. Ерушалаим затаился. Жители покинули верхний город и даже большая часть эллинистов из нижнего города предпочла переждать смутное время в приморских филистимских городах: Асдоде, Аскалоне, Иоппии. Самые непримиримые заперлись в храмовом комплексе, запасшись продовольствием, водой и со страхом ожидая неизбежной осады. Армия Иуды, не сумев удержать Гофну, уходила в горы и, вместе с ней уходил Натанэль. Маккавеи рассчитывали, что селевкидам не хватит сил, чтобы покорить всю страну и их ожидания оправдались. Кроме того, новый правитель, а точнее – его советники, уже не стремились уничтожить всех иудеев и готовы были довольствоваться покорностью и податями. Но сельские жители Иудеи хорошо помнили религиозные преследования и казни времен правления прежнего Антиоха и нерешительные послабления Антиоха Евпатора не вызывали у них доверия. Немногочисленные, но влиятельные филоэллины тоже предпочитали переждать неприятные времена, а их предводитель – первосвященник Менелай, ставленник Антиоха-отца, отсиживался где-то в Антиохии, благо от бедности он не страдал, продав священные сосуды из Храма.
Войско расположилось неподалеку от Бейт Эля на границе с Самарией. Когда-то знаменитый, соперничающий с Ершалаимом, город, после вавилонского нашествия Бейт-Эль превратился в небольшой провинциальный городок, что сейчас до нельзя устраивало Иуду. Опасаясь набега сирийцев, Иуда рассредоточил отряды в ущельях среди гор, окружающих городок. Армия, и так небольшая, существенно уменьшилась, так как большую часть ополченцев пришлось распустить по домам. Субботний год закончился и земле требовались умелые руки, чтобы вырастить урожай.
– Ничего – говорил Иуда – Как прижмет в очередной раз, они вернутся.
– Когда уже будет конец этой войне? – задавал Йоханан вопрос, на который не было ответа.
Натанэль неоднократно думал о том, что будет после войны. Мечты эти были сродни фантазии, ведь до мирного времени надо было еще дожить, но теперь он хотел жить, хотел страстно, так же страстно, как еще два года назад жаждал умереть. Думал он о своем доме и представлял его то виллой, вроде тех, что видел на полях Кампании, то усадьбой, похожей на дом Симона в Модиине, то дворцом как у богатых эллинистов в Давидовом Городище. Думал он и о той, которую хотел видеть в этом доме. Но вестей о Шуламит не приходило.
Внизу, в городе маккавеи организовали мастерские и там, под руководством Натанэля, сейчас строились новые боевые машины. Сам он жил в пещере в двух часах ходьбы от города и, поэтому, часто ночевал внизу, в мастерской. Туда к нему часто заходили друзья, особенно Сефи. Симон тоже приходил посмотреть, как Натанэль колдует над папирусом, стремясь усовершенствовать карробаллисты или стреломет.
– Ты думаешь, если ты обрезан, то уже стал евреем? – как-то спросил он.
Натанэль не знал, что ответить и, поэтому, промолчал.
– Я видел как ты накладываешь тфилот16 – продолжал Симон свой допрос – Интересно, что ты при этом ощущаешь? И ощущаешь ли ты что-либо вообще?
Что-то такое он ощущал, но что именно, не мог объяснить даже самому себе, а не то что ехидному и насмешливому Тасси.
– Знаешь ли ты, что такое эти тфилот? – настаивал Симон.
– Говори уже, не тяни – проворчал Натанэль – Вряд ли ты ждешь ответа, что это отрывки из Книги в футлярах из кожи.
– Из кожи кошерного животного! – поправил его маккавей, для выразительности подняв палец – Нет, я не об этом, разумеется. Я думаю, хотя это всего лишь мое мнение, что тфилот – это храм. Маленькая такая копия Храма, которую каждый из нас носит с собой.
– Так что, если я ощущаю нечто, когда накладываю тфилот, то в Храме я буду чувствовать то же самое?
– …Только намного сильнее!
– Ну так когда же я смогу войти в Храм? Ведь теперь мне можно, верно?
– Ты там непременно будешь, дай время, но сейчас ты нужен здесь. Вернемся к твоим тфилот… Нужен ли тебе свой маленький храм?
– Видимо нужен… – осторожно ответил Натанэль.
– Плохо! – выпалил Симон.
Нет, напрасно Натанэль думал, что хорошо знает своего учителя. Тому неоднократно удавалось удивить его, удалось ему это и сейчас.
– Эти два маленьких футлярчика для тебя… – Симон задумался и добавил – … Впрочем, как и для многих других… Что они для вас?
– Опять? – засмеялся Натанэль – Так храм или не храм?
– Храм, конечно храм. Но и не только… А еще – это костыли для хромого. Да, да… Именно костыли. Потому что Храм должен быть у еврея в сердце. Именно в сердце… В сердце у каждого еврея, да и не только у еврея. Ну а если его там еще нет, то будем пока пользоваться футлярчиками.
– Ты же тоже накладываешь тфилот, я же видел! – возмутился Натанэль.
– Все верно… Значит и мне пока еще нужны костыли.
Они помолчали. Как всегда, после разговора с учителем, гудела голова, раздираемая вопросами, на которые не было ответа.
– Ты, разумеется, помнишь историю выхода евреев из Та-Кемт? – снова начал Симон.
Натанэль третий год жил в Иудее, но лишь один раз отмечал Песах вместе с семьей Симона.
– Это был отважный эксперимент нетерпеливого Моисея. Не слишком удачный эксперимент, как мне кажется.
– Но ты же сам говорил…
– Все верно, уйти надо было, а то нам бы все равно не дали бы там жить. Вот только возможно ли сделать свободными всех сразу? Как ты думаешь?
Симон ждал от него ответа и Натанэль не мог его подвести:
– Наверное, еще не все были готовы.
– Верно. Как заманчиво сделать свободными всех разом, одним ударом меча решить все проблемы, как Александр в Гордионе. К сожалению, не получается. Осознав свою ошибку, Моисей на протяжении жизни целого поколения водил народ по пустыне, но и это не до конца помогло. Многие принесли свой Египет с собой и произвели потомство, а их потомство – свое потомство. Вот так появились наши эллинисты.
Натанэль улыбнулся, ни Симон не улыбнулся в ответ, наверное не считая это шуткой.
– Так что же делать? Неужели ничего не получится?
– Ну что ты! – вот теперь маккавей улыбнулся – Конечно получится, ведь таков замысел Всевышнего. Вот только займет это немного больше времени.
– Немного?
– Немного с точки зрения Творца и Ойкумены… Нашей жизни вряд ли хватит. Да что там наша жизнь, может не хватить и сотни поколений
– И что же надо делать?
– Искать и лелеять искру.
– Искру?
– Всевышний дал нам задание – построить новый мир, правильную Ойкумену. Но мы еще не умеем, мы только учимся. И все же в некоторых из нас уже появляется малая частичка этого нового мира – этакий зародыш. Я называю его "искра". Иногда удается увидеть ее в ком-то, но этого недостаточно. Надо еще эту искру сохранить и взрастить, а то ведь она и умереть может.
– Искра… – задумчиво повторил Натанэль.
Может быть то, что так привлекало его в маккавеях, в Сефи, в Ниттае и было такой искрой?
– И такую искру я заметил в тебе – добавил Симон – Надеюсь, я не ошибся.
– Но я не был тогда евреем!
– А кто тебе сказал, что искру можно найти только у евреев? Правда, нам легче – у нас есть Книга. Но не всем это помогает, как ты не раз видел. А некоторые, наоборот, и без Книги справляются. Кстати, ты читать умеешь? Нет? Я так и думал. Плохой ты еврей, Натанэль. Я дам тебе Книгу…
Ну что ж, требование учителя – закон и Натанэль начал учиться читать и писать на иврите. Мастерская отнимала много времени, на учебу его почти не оставалось. но он взял за правило прочесть хотя бы пару строчек каждый день. Некоторые буквы были ему уже знакомы по греческому алфавиту, а так как в понтификате их учили писать бустрофедоном17, то и направление текста его не смущало. Постепенно, незнакомые поначалу буквы начали складываться в слова и предложения.
Снова объявился исчезнувший ненадолго Агенор. Согласно его сведениям, Лисий пока не покушался на Храм, но зато в районе Модиина снова начали заявлять о себе исчезнувшие было филоэллины. Поддерживаемые оккупационной армией, они, вначале осторожно, а потом все более и более нагло, начали насаждать греческие порядки. Осторожный Лисий не прибегал пока к карательным мерам, хотя его к этому настоятельно подталкивали эллинизированные иудеи во главе с первосвященником Менелаем. Стратиг вообще начал проявлять несвойственную ему прежде мягкость. Защитникам Бет Цура, которые вынуждены были сдать город, он позволил беспрепятственно уйти на север, несмотря на то, что те, как и следовало ожидать, присоединились к Иуде. Все то же самое Натанэль услышал и от Йешуа, приведшего гарнизон Бет Цура.
– Похоже, что Лисий, избавившись от Антиоха-папы, пытается проводить более разумную политику – рассказывал Агенор – Говорят, что ему в этом помогает стратиг Птоломей.
Натанэль вспомнил рассуждения Птоломея насчет сжатой пружины и понял, откуда ветер дует.
– И все же на Храм они рано или поздно нападут – закончил лазутчик свой рассказ.
Хотя ему часто приходилось ночевать в мастерской, Натанэль любил иногда оставаться на ночь в ущелье. Там с отвесной стены падал небольшой поток, под которым было так приятно постоять. А еще там была довольно большая пещера, в которой хватало места для всего отряда. Но сегодня он застал всех воинов снаружи, готовящихся ко сну близ водопада. На его недоуменные вопросы они отвечали лишь ухмылками и кивками в сторону пещеры. Догадываясь уже, кого он там увидит, он долго колебался не решаясь войти. Чем дольше он стоял там, тем сильнее билось сердце и ему даже пришлось прижать руку, чтобы оно не разорвало грудную клетку. По прежнему медля, он обернулся на воинов, которые старательно пытались не смотреть в его сторону. Дальнейшее промедление становилось смешным, следовало войти и узнать то, что он боялся и хотел узнать. И он вошел.
– Я ждала тебя, Публий – сказала Шуламит.
Ее глаз не было видно в темноте, а голос звучал странно. Сейчас он и боялся и ждал того, что скрывалось в этой темноте, да еще вот этот ее изменившийся голос… Он опасался спугнуть то новое, что прозвучало сейчас под сводами пещеры. А может быть ему показалось?
– Пожалуйста, зови меня Натанэлем – осторожно попросил он.
– Я ждала тебя, Натанэль – повторила она.
И тут на них навалилась тишина. Долго они оба молчали, ведя странный, беззвучный и не совсем ясный им разговор. Над их головой зажигались и гасли звезды. Какие звезды, подумал он? Там же свод пещеры? И все же звезды были, он ясно их видел, только видел не глазами, иначе. Женщина первой нарушила молчание.
– Это правда, что ты принял договор18 и стал евреем? – ее глаза смотрели на него странно…
– Да, правда – ответил он, не понимая, что происходит.
– Ты сделал это для меня? – спросила она, придвинувшись ближе.
– Нет – поколебавшись, ответил он – Не для тебя.
Как ни странно, это оказался правильный ответ, потому что она придвинулась еще ближе. Теперь он мог видеть блеск луны в ее широко открытых глазах.
– Ты меня не обманываешь? – тихо спросила она.
– Тебе придется поверить мне на слово – сказал он и, криво усмехнувшись, добавил – Надеюсь ты не заставишь меня предъявить доказательство?
Наверное, его голос дрогнул, потому что женщина удивленно посмотрела на него, а потом, придвинувшись еще ближе, ласково дотронулась ладонью до его груди. Теперь она была так близко, что ее глаза заслонили весь мир, поэтому он услышал, когда она уже совсем тихо прошептала, срывая с него тунику:
– Заставлю…
Утром, когда Натанэль стоял под струей водопада, воины беззлобно посмеивались, глядя на его исцарапанную спину.
Потом, долгими жаркими ночами, она рассказывала не раз, что полюбила его еще тогда, на поле битвы при Эммауме, где даровала ему себя и жизнь, и лишь очень долго не решалась навсегда отдаться чужаку и рабу. Было неимоверно приятно слушать этот повторяющийся рассказ, и было совершенно неважно, правда это или ложь женщины, оправдывающая ее внезапную страсть. Они проводили вместе столько времени, сколько Натанэлю удавалось выкроить. Ему доставляло удовольствие все, что было связано с ней: целовать ей ноги, любоваться отражением луны в любимых глазах, смотреть на солнце через ее темно-медные волосы, любить ее то осторожно и нежно, то страстно и бурно. Ему нравилось ее мягко шелестящее имя, но он часто придумывал ей другие ласковые имена и даже порой называл "моей эринией", хотя она и не любила вспоминать ту давнюю историю их знакомства. Обычно же он звал ее на латинский манер, "моя Шуля", и она довольно щурилась, услышав это ласковое прозвище.
Теперь в ее глазах всегда отражались звезды. Ему казалось, что они были там в любое время, даже когда небо затягивали тучи, даже, когда светило солнце. Эти глаза цвета мокрого песка были несомненно колдовскими, а она – колдуньей, но он и сам хотел быть зачарованным и собирался прожить так всю жизнь, а может и две жизни – как получится. И только иногда в эти глаза возвращалось отчаяние, тогда он начинал их целовать и не прекращал, пока отчаяние не отступало.
Первое время люди сторонились их, старались обходить стороной, наверное боясь спугнуть их хрупкое счастье. Иногда заходили маккавеи: гордый Йонатан и немного угрюмый Иоханан, реже – Иуда. Они рассказывали, что происходит в Иудее, про пограничные стычки, набеги обеих сторон, урожай и многое другое. Он ничего не запоминал, поглощенный своей любовью. Вроде бы днем он строил что-то, то ли многозарядные стрелометы, то ли колесные катапульты, это лишь смутно сохранилось в его памяти. Приходил и Симон. Однажды, когда они сидели за кувшином вина, принесенном Шуламит, он спросил маккавея:
– Скажи мне, старый интриган, ты все это планировал с самого начала? Еще тогда после битвы при Эммауме?
Симон усмехнулся и ничего не ответил. Натанэль подозревал, что никогда не узнает правду, но это его не расстраивало.
Как и все хорошее, их бурная любовь продолжалась недолго. Внизу, в городе, его нашел Иуда…
– Публий.. то есть Натанэль – Иуда улыбнулся – Ты нужен нам в Ершалаиме.
Нет, подумал он, я же не могу ее оставить. А что, если отчаяние вернется? Иуда старательно отводил взгляд – он тоже понимал. Задача, однако, разрешилась весьма просто.
– Вот и хорошо. Я буду там с тобой! – услышал он, вернувшись вечером в их пещеру.
Это было сказано каким-то особенным голосом, а в глазах ее и в помине не было никакого отчаяния, лишь твердая решимость. Теперь, перед ним была новая, еще незнакомая Шуламит и ее он, оказывается тоже любил. Всю нашу долгую жизнь она будет меняться, подумал он, и эти перемены всегда будут к лучшему, если я об этом позабочусь, конечно. Оказывается, у него была не одна, а множество любимых женщин, вот только глаза всегда были те же самые – яркий мокрый песок.
– Лисий нападет на Храм, это лишь вопрос времени – объяснил Иуда на следующе утро.
– Он весьма хитер – добавил Симон – Сейчас он ищет повод и непременно найдет. Менелай ест у него с рук, но ему этого мало. Поэтому Лисий заигрывает с филоэллинами и начнет захват Храма якобы уступив их давлению. Некоторых он купил, некоторые же настолько глупы, что сами роют себе яму.
– Поэтому, поторопись – это снова был Маккаба – С тобой отправится Сефи, если не возражаешь.
Натанэль не только не возражал, но даже был рад снова увидеть рядом с собой бывшего хиллиарха.
– Можешь рассчитывать на меня, Натанэль – усмехнулся Сефи – Враги побегут в страхе при первом же взгляде на мое лицо.
– Сефи будет отвечать за оборону, а твоей задачей будет забота о стенах – снова вмешался Иуда.
– … И о машинах – добавил Натанэль.
– Каких машинах? Там же нет никаких машин.
– Нет, так будут – нагло заявил инженер.
Теперь, после решения Шуламит, он уже не боялся ничего и был уверен в себе, как три римских сенатора вместе взятых. Оба маккавея привычно обменялись взглядами и промолчали, причем Симон выглядел довольным, а Иуда – встревоженным.
– Ну все! Выступайте! – сказал Иуда – Возьмите двух мулов.
– Трех мулов – поправил его Натанэль.
На лице Иуды изумление сменилось пониманием и он согласно кивнул. Их вышла провожать Дикла, причем оказалось, что они с Шуламит подруги. Она отозвала Натанэля в сторону и осторожно пыталась убедить его бережно относиться к жене, быстро поняла, что в этом нет необходимости и отошла с улыбкой. На Сефи она старалась не глядеть.
– Да, на такую рожу посмотришь, потом всю ночь кошмары будут сниться – уныло проворчал хиллиарх и пришпорил своего мула.
Когда он скрылся за поворотом, Шуламит сказала:
– Ну почему, почему вы все такие дураки?!
– Я тоже? – улыбаясь спросил Натанэль.
– Ты в особенности… Но ты мой дурак и, поэтому, ты лучше всех.
Интересно, почему мне приятно, когда меня называют дураком? Да потому что ты дурак и есть! Натанэль ехал и улыбался. Но Шуламит не позволила ему предаваться приятным мыслям:
– Он наверное думает, что Дикла не смотрит на него из за его уродства.
– А разве это не так?
– Ты просто слеп!
– Но ведь Дикла любит Иуду, разве нет?
– Она преклоняется перед ним, она его боготворит и считает, что должна быть с ним, что это ее долг… Но любит ли?
Она не закончила фразу, а он счел за лучшее не расспрашивать.
Путешествовать с Шуламит было новым, неимоверно приятным ощущением. Теперь он видел, чувствовал, что эта страна на самом деле течет молоком и медом. Пологие безлесые холмы изумляли изяществом форм и уже не раздражала бурая выгоревшая трава, которая, теперь он знал это, зазеленеет после первых обильных дождей. Дубовые рощи встречали их прохладной тенью, а незаметные ущелья могла одарить и чистыми, прохладными потоками, неизвестно откуда берущими воду в летних зной. Что произошло с Иудеей? Что происходило с ним? Наверное, причиной всему была женщина, сидящая боком на своем муле и посматривающий на него когда со смущенной, а когда и с лукавой улыбкой. Всего лишь второй раз он видел Шуламит в одежде при свете дня и восхищался тем, как геометрически точно лежат складки ее хитона, как подходит ей головная повязка, не скрывающая темные вьющиеся волосы, то и дело проблескивающие медью, как изящна ее ножка в маленькой сандалии с тонкими ремешками.
Сефи не мешал им, лишь порой Натанэль ловил его грустный взгляд – хиллиарх завидовал их счастью. По мере приближения к Городу стали попадаться сирийские патрули. Боевое оружие они не взяли, опасаясь проверок, но безоружными не были. У обоих мужчин были с собой композитные луки, собранные из дерева акации и рогов серн, и по колчану охотничьих стрел, которыми при случае можно было поразить и воина в легких доспехах. Они рассчитывали на то, что сирийцы не слишком удивятся, встретив охотящихся евреев, и их ожидания оправдались. Кроме того, у Сефи был с собой топор, правда на короткой, рабочей рукоятке, которым все же при случае можно было и повоевать. Длинные ножи для разделки мяса тоже можно было в случае надобности использовать как кинжалы. К счастью, патрули их не трогали, вероятно послушные указам Лисия. Лишь однажды в горном проходе их остановили трое пельтастов и, нагло ухмыляясь, потребовали оставить им Шуламит на ночь. Ножи сработали быстро и двое селевкидов повалились на землю, а третьего догнали две стрелы, выпущенные Сефи. Наконец, с высокого холма они увидел под собой Давидово Городище на склоне, стену Хакры, прямоугольник храмовых построек, нависающий над ними и дома Ершалаима, прилипающие снаружи к стенам Храма.
Жители Ершалаима давно покинули свои жилища, напуганные набегами из Хакры. Некоторые из них ушли в более спокойные места, но немалая их часть искала защиты за высокими стенами храмового комплекса. Храмовые священники поначалу приняли Сефи неприветливо, недовольные тем, что там где всегда властвовали священнослужители, теперь будет заправлять делами военный. В отличие от них, укрывшиеся за стенами ершалаимцы восторженно приняли хиллиарха, известного им своими подвигами при Бейт Цуре и Явниэле. Тогда служители, доверие к которым сильно подорвало предательство Менелая, вынуждены были смириться, чему весьма способствовало скромное и осторожное поведение Сефи. Постепенно они убедились, что новый командир гарнизона не покушается на их власть и воспряли духом. Натанэль только посмеивался над их наивностью, зная по опыту, что когда дело дойдет до боя, вся мягкость и покладистость его друга немедленно исчезнет, уступив место твердости и бескомпромиссности. На них с Шуламит никто не обратил внимания и его это устраивало.
Оставив жену в "женском дворе" он вошел во внутренний двор. Грандиозное здание Храма почистили, привели в порядок, хотя следы разрушения еще были заметны. Немного колеблясь, он вошел внутрь и задрал голову любуясь невозможным куполом. Я же уже был здесь раньше, что же изменилось? Конечно, тогда Храм не был освящен… Ну и что с того? Тогда я не был евреем… Ну и что с того? Что изменилось в тебе кроме небольшого кусочка крайней плоти, которым ты пожертвовал? Я ищу ответы, ведь именно для этого евреи приходят в Храм, не так ли? Он по прежнему глядел на потолок, высоко задрав голову, и поэтому оступился, сделал шаг назад и, чтобы не упасть, коснулся рукой колонны светло-розового мрамора. Внезапно он ощутил легкое покалывание в руке, опирающейся на колонну. Ощущение было странным и, в то же время, знакомым. Именно такое легкое покалывание он ощущал в пещере над Потоком Серн когда передвигал Ковчег. Тогда он не обратил на это внимания, загнал непонятный сигнал обратно в подсознание, а сейчас вспомнил. Так вот оно что! Здесь тоже находится та же самая таинственная сила, способная не только создавать страшные лиловые молнии, но, как он понял сейчас, и созидать. Надо лишь научиться видеть ее, эту силу. Я буду учиться, сказал Натанэль, я обязательно научусь. И тогда я смогу творить, творить, а не разрушать. Наверное, в Ковчеге эта сила собрана, сконцентрирована в страшных крыльях. Ну и пусть Ковчег остается, там, где ему пока место. Мы будем черпать силу понемногу, по чуть-чуть. Мы будем находить ее в Храма, в поле, в лесу, в любимых глазах и нам этого пока хватит. А когда люди научатся правильно пользоваться силой, то можно будет и открыть им Ковчег. Хотя нет, тогда он уже не будет им нужен. Пусть лучше лежит себе в той пещере. Никому не расскажу, подумал он, даже Шуламит.
Сефи уже начал организовывать оборону и Натанэлю пришлось вернуться во внешний двор. Здесь были склады и на складах было дерево для ремонта храма. Правда это был кипарис и драгоценный кедр, но сейчас не приходилось выбирать. Небольшая кузница здесь тоже была. Он потребовал пару листов папируса, перья и чернила и начал набрасывать чертеж стационарной катапульты, самой примитивной из боевых машин. Последующие дни он был так занят, что даже порой забывал про Шуламит. Но она сама не позволяла забывать о себе, появляясь то с миской похлебки, то с теплым плащом. Иногда она садилась посмотреть как муж работает и на ее лице появлялось выражение благоговения, быстро сменяющееся нежным взглядом. Лишь однажды он забыл о работе, когда она смущенно скосила глаза на свой живот и он понял этот ее взгляд. Ничего не было сказано и, тем не менее, все было понятно. В тот день все валилось у него из рук, а на лице застыла глупая, растерянная улыбка. Неужели он будет отцом?
Тем временем обстановка в Иудее потихоньку накалялась, хотя вначале это было не слишком заметно. Даже после того как Лисию удалось овладеть Бейт Цуром, он некоторое время медлил и не шел на Ершалаим. Что ему мешало? Осторожность? Опыт предыдущих сражений в которых иудеи побеждали многократно превосходящие их числом армии? Как бы то ни было, но вначале он позаботился о крепких гарнизонах в Гезере и Модиине. Мирных жителей селевкиды пока не трогали.
– Эллинисты снова поднимают голову – пояснил Агенор.
Лазутчик, как обычно, появился из неоткуда. Теперь он сидел в комнатушке, выделенной Натанэлю в одном из храмовых зданий и, забывая, что и сам был когда-то филоэллином, рассказывал:
– Когда покойный Антиох карал смертью за обрезание и резал свиней на наших жертвенниках, многие из них почувствовали, что базилевс перегнул палку, и затаились или убежали к морю. Но нынешний Антиох, похоже, слушается своих советников, а они у него не глупы. Эти советники поняли, что худшие враги евреев, это сами евреи. Теперь они делают вид, что пришли лишь восстановить порядок и не собираются покушаться на нашу веру. Вот тут-то филоэллины и воспряли духом при поддержке тех, кто хочет мира сегодня, сейчас. Эти последние не видят дальше своего носа и не соображают, что послабления будут длиться лишь до воцарения очередного Антиоха.
Агенор всегда поражал Публия, а потом и Натанэля, своими метаморфозами. Вот и теперь, перед ними сидел и попивал хорошо разбавленное вино не пьяница, не трусливый эллинист, не служка предателя Менелая, и даже не хитрый лазутчик, а прозорливый мыслитель. Но тут Агенор ухмыльнулся и, снова преобразившись до неузнаваемости, подмигнул Натанэлю:
– А ты, я слышал, породнился с сыновьями Маттитьяху?
После этого ему пришлось уворачиваться от половника, которым Шуламит норовила его огреть.
Лисий с Антиохом все еще не объявлялись, но теперь обитателей храмового комплекса беспокоили из Хакры. Это было в основном мародеры, пытающиеся поживиться в брошенных домах Ершалаима. Впрочем и населенные дома их не останавливали, но таких уже почти не оставалось в городе. Прогуливаться по стене окружающей храмовые дворы стало опасно – туда могла залететь пущенная забавы ради стрела. Это беспокоило Натанэля и бесило Сефи, которому благоразумие и опыт не позволяли решиться на вылазку. Оба они чуть ли не вздохнули с облегчением, когда появилась сирийская армия и расположилась лагерем в Гееноме.
Лисий появился у стен Храма ранним утром, когда солнце еще только взошло, тени оставались длинными и дул прохладный ветерок.
– Вам всем радоваться – приветствовал он находившихся на стене.
– Так и быть, радуйся и ты – проворчал Сефи, показавшись из-за зубца стены – А где же ваш царь? Или его мамка на пустила?
– Зачем тебе царь? – весело крикнул Лисий – Не довольствуешься ли стратигом? Ты тоже пока не император!
– Может пустить в него стрелу? – спросил лучник, прячущийся за соседним зубцом стены.
Он наложил стрелу на тетиву и держал свой лук полунатянутым. На его лице было ясно написано желание всадить стрелу прямо в горло сирийцу, хотя тот стоял слишком далеко для верного выстрела. Натанэль только хмыкнул, а Сефи прошипел:
– Не дури, он же специально нас провоцирует. Посмотри на гоплитов по обеим сторонам от него. У них щиты-то медные. Этот выродок хоть и не трус, но и не дурак.
– Ну и что надо стратигу? – крикнул он Лисию.
– Надеюсь, вы не собираетесь биться со всей нашей армией – ответил тот – Поэтому предлагаю сдаться и открыть ворота. Обещаю – все останутся живы.
– Ты забыл сказать – свободны – крикнул Натанэль, тоже высунувшись наружу.
– О, кого я вижу! – удивился стратиг – Ты же вроде бы был латинянином? Публий, если не ошибаюсь?
– Ошибаешься, я был самнитом – поправил его Натанэль – А теперь я иудей и зовут меня Натанэль.
– Очень интересно – протянул Лисий.
На его лице читалось искреннее недоумение человека, затрудняющегося уяснить как успешный инженер может стать мятежником.
– Ну так что же насчет свободы? – поторопил его Сефи.
– А вот этого не будет – веселое настроение враз покинуло стратига – Скажите спасибо, что не будете распяты на этих стенах.
– Ну что ж, спасибо что готов сохранить нам жизнь – задумчиво сказал хиллиарх – Это весьма щедро с твоей стороны и мы тебе всемерно благодарны за доброту…
Лисий внимательно смотрел на него ожидая продолжения.
– Вот только есть одна загвоздка – улыбнулся Сефи – На кой ляд нам жизнь без свободы? Не правда ли, друзья?
– Истинная правда – нестройно ответили люди на стене.
– Воля ваша – пожал плечами Лисий – Но не жалуйтесь потом, когда вас будут распинать.
Он повернулся и пошел вниз по склону, а двое гоплитов шли сзади, прикрывая своими щитами-гоплонами его спину.
– Не расстраивайся, инженер – подмигнул Сефи Натанэлю – Никто тебя не распнет. Просто прирежут тихонько и всех делов. Но для этого им надо войти, а я собираюсь им в этом помешать. Поможешь?
Натанэль лишь пожал плечами, не собираясь отвечать на дурацкий вопрос, и пошел к своим машинам… На следующий день началась осада. Опытный Лисий даже и не попытался взять Храм штурмом, понимая всю бесполезность этой затеи. Вместо этого сирийцы начали спешно устанавливать на склоне свои боевые машины, в одной из которых Натанэль с удивлением узнал им же сработанный стреломет-скорпион. Это машина была совершенно бесполезна против крепостных стен, но у Лисия, похоже, не было грамотного инженера, способного ему это объяснить. К сожалению, сирийцы приволокли еще и пару баллист, в которых он тоже узнал свою работу – трофеи из захваченного Бейт Цура. Это зрелище вызывало неприятные мысли о том, что он оставит в этом мире после себя. Пока что оставались лишь изготовленные им орудия убийства, а ему хотелось совершенно другого. Но эти, ненужные пока мысли следовало отогнать и он их отогнал.
Наверное, сирийский стратег пригнал под стены Храма лишь часть своей армии, но и размеры этого корпуса поражали. Под стенами суетились десятки тысяч гоплитов, пельтастов, еще каких-то непонятных людей, скакали туда-сюда всадники, вероятно для демонстрации силы и прогуливались слоны, выглядевшие совсем не страшно без своих боевых башен.
– Сколько у тебя бойцов? – спросил он у Сефи.
– Четыре сотни – ответил тот – Но не они меня заботят. Стены мы можем отстоять и меньшим числом. А вот сколько у нас женщин и детей, ты знаешь? Не знаешь. Их еще столько же и все хотят есть. В прошлом, году, как ты помнишь, земля отдыхала и мы не запасли достаточно хлеба. С завтрашнего дня уменьшим пайки. Но спасти нас может спасти только чудо.
Ну что же, усмехнулся в бороду Натанэль, придется сотворить еще одно чудо. Мы же чудотворцы!
Сирийцы не торопились и начали обстрелы только утром следующего дня. Как и предполагал Натанэль, стрелы из скорпиона летели слишком настильно и бессильно падали во внутреннем дворе, никого не задев. Когда там подобрали уже пару десятков стрел, он начал подумывать о строительстве своего собственного стреломета. Хуже обстояло дело с баллистами. В дополнение к двум трофейным, сирийцы приволокли еще три и начали обстреливать оба двора по навесным траекториям. Зубцы на стене хорошо защищали бойцов, а вот тем, кто был внизу, пришлось хуже. Огромные камни разбивали черепицу и грозили разрушить строения в которых укрылись люди. К счастью обнаружилось, что во внутреннем дворе еще в незапамятные времена были вырыты обширные подземелья, которые можно было использовать как убежища. Священники поначалу противились проникновению женщин во внутренний двор, но, после строго приказа Сефи, вспомнили о принципе "пикуах нефеш"19, который начали разрабатывать еще вавилонские мудрецы, и уступили.
