М. П. Астапенко
История Донского края
Разинское движение разрасталось, охватывая значительные территории Поволжья. В повстанческую армию со всех сторон шла голытьба, которую атаман звал в свои ряды «прелестными письмами». В одном из них писалось: «Пишет вам Степан Тимофеевич, всей черни. Хто хочет Богу да государю послужить, да и великому войску, да и Степану Тимофеевичу, и я выслал казаков, и вам бы заодно изменников вывадить и мирских кровопивцев вывадить. А мои казаки како промысь станут чинить, и вам бы иттить к ним в совет, и кабальные и опальные шли бы в полк к моим казакам…»[142].
Выступая в целом против крепостнической системы, Разин использовал в своим тактических интересах имена членов царской семьи. В его флотилии, как сообщали иностранные очевидцы, находился специальный струг, покрытый дорогим красным бархатом, на котором, как объясняли всем, плыл сам царевич Алексей, «стоявший за народ». Лишь немногие знали, что царевич Алексей умер 17 января 1670 года, а его роль играл князь Андрей Черкасский, попавший к казакам в плен в Астрахани.
Для придания авторитета и политического веса своему движению Разин использовал имя опального патриарха Никона. Еще в 1668 году он предпринял попытку связаться с прежним духовным главой Московского государства, имевшим определенный авторитет в народе, считавшим Никона страдальцем за истинную веру. Хотя патриарх Никон в это время находился в ссылке в Ферапонтовом монастыре, в разинской флотилии имелся струг, оббитый черным бархатом, на котором, как объяснялось народу, плыл патриарх Никон, роль которого играл один из казаков.
Встревоженный успехами отряда Разина, царь Алексей Михайлович рассылал во всей Руси свои грамоты. В них говорилось: «И вы бы, православные христиане, ни к какой пакости не приставали и ни на какие прелести вора и изменника Стеньки Разина с товарыщи не прельщались и никаким ево воровским прелестным письмам ни в чем не верили и против ево вора стояли и билися мужественно и городов ему не сдавали и великого государя воевод и всяких приказных не выдавали»[143].
А движения разинцев вверх по Волге тем временем продолжалось. Вечером четвертого сентября 1670 года пятитысячное войско повстанцев во главе с самим атаманом подошло к Симбирску. Воевода Иван Милославский с гарнизоном стрельцов «сели в осаду», послав в соседние города гонцов за помощью. И эта помощь вскоре подоспела.
Разин торопился взять Симбирск до подхода помощи от царя, но опоздал: посланный в помощь воеводе Милославскому князь Барятинский сумел опередить атамана и занять оборону на дальних и ближних подступах к крепости. Степан, уяснив обстановку, на рассвете пятого сентября напал на рейтар Барятинского, которого вовремя поддержали стрельцы воеводы Милославского. Разгорелся упорный бой.
Казаки напористо ударили по центру и флангам Барятинского. Разин бился в первых рядах, воодушевляя своих соратников. Быстро таяли ряды войска князя, наступал критический момент. Но на помощь Барятинскому из крепости выходили все новые и новые сотни стрельцов, и сражение, уравновешенное взаимными потерями, вскоре затухло. Противники остались на прежних позициях.
С рассветом разинцы начали атаку на позиции Барятинского, и она увенчалась успехом. Первыми, не выдержав натиска казаков, начали «утекать в домы свои» татарские мурзы, служившие у Барятинского. Почти одновременно с этим жители симбирского посада перешли на сторону повстанцев. Князь отступил к Тетюшам, но сумел закрепиться здесь, сохранив значительные силы.
Осада Симбирска продолжалась. Готовясь к штурму, Разин параллельно с крепостной стеной города начал возводить земляной вал, чтобы с его высоты ударить по стрельцам воеводы Милославского. Одновременно готовились вязанки хвороста, соломы, сена с тем, чтобы пустить весь этот горючий материал во время штурма в дело.
Пятнадцатого сентября казаки подпалили заготовленные запасы сена, соломы и сухого хвороста, приметывая все это к стенам города. Видя реальную угрозу пожара, Милославский прислал к этой стене несколько сотен стрельцов с ведрами и водой. В этот момент с противоположной стороны крепости казаки бросились на штурм. Но противник, готовый к этому, не растерялся и закаленные в боях стрельцы отбили натиск казаков, нанеся им заметный урон.
Тогда Разин решил штурмовать город ночью. Под покровом темноты казаки подтянули к стенам крепости охапки сена, связки хвороста, кучи щепок, а восемнадцатого сентября зажгли все это. Осенняя ночь мгновенно озарилась ярким светом, бдительные стрельцы кинулись тушить пламя, в некоторых местах охватившее деревянные стены крепости. В этот момент разинцы дружно бросились на штурм. Жестокий бой закипел по всей линии городских укреплений. Ценой больших потерь казакам удалось взобраться на стены. Казалось, победа близка. Но воевода Милославский в сложных условиях сражения сумел точно определить место наибольшей опасности, подтянуть туда свежие силы и в рукопашной схватке сбросить казаков со стен.
…Третий штурм Симбирска Степан Разин также предпринял ночью. С искусственного земляного вала его артиллерия открыла по крепости ураганный огонь. В ход пошли зажигательные средства, заготовленные разинцами накануне. После этого казаки пошли на решительный штурм. В его отражении участвовали все симбирцы, понимавшие, что пощады от разинцев не будет, ибо слишком много казаков они уложили под стенами родного города. Бой длился несколько часов, а потом натиск атакующих стал постепенно ослабевать, а потом и вовсе иссяк.
Наутро Разин подсчитал потери: они оказались огромными, почти не оставалось пороха, свинца, ядер, ружей. Из пушек исправными остались только четыре орудия.
Но и противник находился в критическом положении. Воевода Милославский всю надежду теперь возлагал на помощь со стороны войск князя Барятинского, ибо в городе не оставалось исправных пушек, боеприпасов, воды и продовольствия. Подхода войск Барятинского опасался и Разин. И его опасения подтвердились: первого октября отряды Барятинского появились на западном берегу реки Свияги.
Разин решил первым атаковать князя, чего и ждал опытный полководец. Поставив впереди плотные ряды рейтар и стрельцов, Барятинский сразу за ними установил пушки. В случае прорыва казаков здесь их встретил бы губительный огонь артиллерии. Всего этого не знал Разин, когда его конница, смяв вражескую линию, бросилась развивать успех. Вот тут-то и сработала княжеская ловушка: едва казаки вырвались на ровное место, по ним яростной стеной хлестнул смертоносный дождь ядер и свинца. Строй атакующих смешался, натиск иссяк. В этот момент Барятинский бросил в сражение резервную кавалерию, но и атаман ввел в дело остатки своей конницы. Бой вспыхнул с новой силой.
«Люди в людях мешались, и стрельба… была в притин», – отмечал очевидец. Степан Разин с саблей в руке дрался в гуще боя, круша стрельцов и рейтар. В рукопашной схватке его ударили саблей по голове и ранили из пищали в ногу. Дюжий алатырец Семен Степанов, помня о награде, обещанной князем за плененного Разина, навалился на раненого атамана, стремясь скрутить его. Но подоспевшие на помощь своему вожаку казаки зарубили Степанова и, подхватив тяжело раненного атамана, вытащили его из пекла боя.
С наступлением сумерек бой затих, обе стороны истощили себя на тот момент. Утром сражение возобновилось. Войска Барятинского, не встречая организованного сопротивления, двинулись по двум наведенным через Свиягу мостам. Разинская конница атаковала пехоту князя, но, бросив в бой ударные силы, Барятинский сумел прорваться к западной стороне симбирской крепости, где находились потерявшие надежду на спасение стрельцы воеводы Милославского. Кольцо блокады было прорвано…
Потерявшего от полученных ран сознание Степана Разина верные казаки ночью перенесли на струг и тихо двинулись вниз по Волге.
…В начале 1671 года Степан Разин прибыл на Дон, обосновавшись в Кагальницком городке, основанном им несколько лет назад. Встретившие его здесь казаки поведали своему атаману, что в сентябре прошлого года городок подвергся опустошительному набегу домовитых казаков во главе с войсковым атаманом Корнилой Яковлевым. С приходом Разина городок, расположенный на небольшом острове, был укреплен земляным валом, сверху которого высились деревянные стены с пушками. Внутри городка располагались землянки и деревянные курени, в которых расселилось разинское войско, насчитывавшее более трех тысяч бойцов.
На исходе января 1671 года в Кагальник прибыл дядя Степана Никифор Черток, отряд которого был разгромлен под Тамбовом. Разин рассказал дяде, что готовится к походу на Москву, а пока решил захватить Черкасский городок, где укрепился с домовитыми казаками войсковой атаман Яковлев.
В начале февраля отряд Разина появился под Черкасском. Домовитые, надежно укрывшись в городке, встретили его мощным огнем крепостных орудий. Простояв неделю под донской столицей, Разин так и не решился на штурм и ни с чем вернулся в Кагальник.
К этому времени его войско значительно поредело: из трех тысяч бойцов к марту у него осталось только пятьсот человек. Все пути, ведшие к Кагальнику, были блокированы заставами домовитых казаков. В довершении ко всему 12 марта 1671 года Разина предали церковному проклятию – анафеме. Произнесенная в Москве патриархом Иоасафом, она была повторена во всех храмах Русского государства, что произвело неблагоприятное впечатление на потенциальных союзников Разина (в частности, на гетмана Петра Дорошенко) отвернувшихся с этого момента от него.
А на Дону события приближались к роковой развязке. Войсковой атаман Яковлев, накопив значительные силы, решился на открытое нападение на Кагальник. Погожим днем 9 апреля 1671 года пятитысячный отряд Корнилы Яковлева двинулся к Кагальницкому городку, плотно окружив его пять дней спустя. Обложив стены городка хворостом, дровами и камышом, войсковой атаман предложил своему крестнику сдаться, обещая «милость государеву». Когда Разин отказался, Корнила дал сигнал к штурму. В коротком сражении все защитники городка были перебиты, а Степан и Фрол Разины пленены.
Через день связанного Степана доставили в Черкасск. На руки ему надели металлические кандалы и двухпудовой цепью приковали к стене деревянного Воскресенского собора, дабы божеская сила лишила Разина возможности сбежать из-под стражи. Цепь эта и поныне находится в галерее перед центральным входом в Воскресенский собор станицы Старочеркасской. Медная табличка над ней гласит: «Цеп разина накоторой в Древнем Соборе в 1671 году содержался Стенко Разин». Ее изготовили и выставили здесь в 1845 году стараниями соборного протоиерея Григория Левицкого.
После десятидневного заключения в Черкасском соборе Разин был отправлен в Москву. Отряд в семьдесят шесть человек во главе с войсковым атаманом Яковлевым сопровождал телегу, на которой закованные в кандалы сидели Степан и Фрол Разины. Это были тяжелейшие мгновения в жизни Разина, и непонятно-необъяснимая тоска давила ему грудь. Нелегко было жить на родной земле, но еще тяжелее умирать на чужбине. Вот потому так пламенела от тоски душа мятежного атамана, вот потому так не хотелось покидать отчий край, где упокоились отец и мать… Отчаяние на мгновение овладело неробкой душой Разина, и чтобы не выдать своего временного малодушия недругам, он ниже наклонил голову, да люто скрипнул зубами. А младший брат его Фрол не скрывал своего отчаяния, ныл, обвиняя старшего брата в их нынешнем тяжелом положении.
– Не скули, Фрол! – тихо молвил Степан. – Вот увидишь, когда привезут нас в Москву, будет нам оказана великая честь: тысячи людей, и самые знатные тоже, выйдут нам навстречу, потому что ждут не дождутся нас увидеть!
Фрол молча и недоверчиво посмотрел на брата… А Степан, приподняв вверх закованные в кандалы руки, громыхнул цепью и заговорил, обращаясь к собравшимся на майдане казакам:
– Пусть видит народ крещеный, что голову я за него сложил. Пусть там, в Москве, меня казнят, пусть четвертуют, тризну пусть справят надо мной, пусть упьются казачьей кровью под стон народный, но никогда не погибнет сделанное мной. Того, что не успел свершить, пусть свершит другой, не тот, так третий. Вспомнят тогда казаки меня, донского казака Степана Разина, вспомнят клич мой боевой, когда подлый дьяк, как стадо, их перепишет и целованием креста на верность приведет!
Потом с ненавистью посмотрел на атамана Яковлева и выдавил:
– Ошибся я маленько, крестный, с тебя и холуев твоих начинать надо было!
Войсковой атаман ничего не ответил крестнику и велел казакам трогаться в дальний путь…
Ты прости, прощай, Дон Иванович!..
В Москву прибыли в пятницу 2 июня 1671 года. За две версты до столицы отряд Яковлева и тысяча стрельцов, сопровождавших Разина и его брата, остановились. Вдоль дороги теснились толпы простого люда, разглядывая знаменитого бунтовщика. Подошел палач, сорвал с Разина богатый кафтан, обрядил его в лохмотья. Потом заковал в цепь и взвел на позорную колесницу, подготовленную специально для этого случая.
Проехав по улицам Москвы, телега с Разиным направилась к Земскому приказу, где мятежному донцу предстояли долгие и тяжелые допросы.
В течение нескольких дней специальная комиссия допрашивала Степана и Фрола Разиных, применяя различные пытки. «Он держался очень мужественно, – писала о поведении Разина на допросах газета «Франкфуртские исторические известия», – на одни вопросы отвечал он дерзко, на другие совсем не давал ответа»[144]. С четырех утра до четырех вечера ежедневно заседала комиссия, истязая Степана, но ни чудовищные пытки, ни изощренный допрос не дали результатов. Боярам не удалось добиться от Разина показаний, на основе которых можно было приговорить его к смертной казни. «Перенесший все страдания, не высказав ни единого слова, – писал историк Н. И. Костомаров, – Стенька не мог быть обвинен собственным сознанием; только очевидное и главное преступление не затруднило приговорить его к смерти»[145].
5 июня 1671 года был объявлен приговор: Степан и Фрол Разины приговаривались к четвертованию, которое должно было совершиться на Красной площади на следующий день. Сидя в темнице в ожидании казни, Степан Разин, как гласит народное предание, сложил песню-завещание:
Схороните меня, братцы, между трех дорог:
Меж московской, астраханской, славной киевской;
В головах моих поставьте животворный крест,
Во ногах мне положите саблю вострую.
Кто пройдет или проедет – остановится,
Моему ли животворному кресту помолится,
Моей сабли, моей вострой испужается:
Что лежит здесь удалой добрый молодец,
Стенька Разин, Тимофеев по прозванью.
…С рассвета шестого июня Красная площадь и все прилегающие к ней улицы были заполнены многочисленными толпами народа. По данным иностранных очевидцев, сто тысяч человек привалило в тот день на главную площадь столицы. К деревянному помосту, специально для этого случая сооруженного недалеко от Лобного места, где должна была свершиться казнь, допускались только бояре и иностранцы.
Разина с братом взвели на помост, расковали. Вперед вышел дьяк с толстым свитком в руке и громко начал читать смертный приговор, в котором перечислялись основные прегрешения Разина перед власть имущими, начиная с 1667 года. «Разин выслушал смертный приговор, …решительно не умея измениться к лучшему, – отмечал один из очевидцев казни, – еще более держался своей непокорности. Так что можно поверить, что он совсем забыл себя и думал не об искуплении своей вины»[146].
Когда дьяк объявил, что Разина и его брата «по указу великого государя бояре приговорили казнить злою смертью – четвертовать», к Степану приблизился палач. Разин оборотился к Покровскому собору (собор Василия Блаженного), коротко перекрестился. Потом низко, в пояс, поклонился народу на все четыре стороны.
– Прости, народ православный!
Палач и его помощник грубо схватили Степана за руки, повалили на помост, зажали меж двух досок. «Он нимало не озаботился тем, чтобы душой приготовиться к смерти, – писал иностранный очевидец Иоган Юстус Марций, – напротив, его движения выражали гнев и ненависть»[147].
Палач мощно размахнулся широким топором и отрубил Степану правую руку по локоть, потом левую по колено, затем отсек левую руку и правую ногу поочередно. Разин молчал. Толпа в ужасе роптала, многие истово молились. И вдруг сквозь шум людской и отвратительный хряск ломающихся под страшными ударами топора костей Степана Разина послышался пронзительный вопль Фрола:
– Слово и дело государево! Я знаю слово государево!
– Молчи, брат! Молчи, собака! – последним выдохом прохрипел Степан, и тут же топор палача опустился на его беззащитную шею. Народ ахнул…
Голову, руки, ноги и разрубленное туловище Разина палачи растыкали здесь же на заранее приготовленных кольях. Несколько дней спустя останки мятежного атамана были перенесены на Болотную площадь и несколько лет подряд демонстрировались русским и иноземцам. После 1676 года останки Степана Разина захоронили вблизи московского двора крымского хана на татарском кладбище, воткнув на могиле простой кол «для знаку».
Фрол Разин спас себе жизнь, выкрикнув «слово государево». Палач, повинуясь вступавшему в этом случае закону, снял брата Степана Разина с казни. Ему, находившемуся в полуобморочном состоянии, накинули на плечи зипун и повезли в Приказ тайных дел и немедленно подвергли новому допросу. На нем Фрол показал: «Как меня пытали во всяких воровствах, и в то время я в в оторопях от многой пытки в память не пришел. А ныне я опамятовался и скажу про все, что у меня в памяти есть. …Которые воровские письма у брата моего были, то брат Стенька ухоронил в земле, для того, как он хотел итить вверх к Царицыну, а в дому у него никого нет. И он все свои письма собрав и поклав в куфшин денежной и, засмоля, закопал в землю на острову реки Дону, на урочи ще, на прорве, под вербою. И та верба крива посередке, а около ее густые вербы, а того острова вокруг версты две или три. А сказывал мне про то все брат Стенька в то время, как я хотел ехать на Царицын…, перед Корниловым приходом за два дни»[148].
Показания Фрола о кладе Степана Разина заинтересовали правительство, и 12 сентября 1671 года полковник Григорий Косагов с отрядом стрельцов и казаков появился на острове Прорва для поиска клада. «И под многими вербами окопали, – сообщал два месяца спустя в Посольский приказ Косагов, – и щупами искали, а тех писем не сыскали»[149].
Еще не одно столетие в дальнейшем будет будоражить умы кладоискателей, историков и литераторов клад Степана Разина, породив множество легенд и сказаний, но так и не будет найден.
…Фрола Разина казнили четвертованием в 1676 году на Красной площади…
С тех пор минули столетия. Фигура Степана Разина, мощная и противоречивая, привлекала и привлекает к себе внимание тысяч историков, литераторов, художников, деятелей театра и кино, просто любознательных людей. Одни считали Разина разбойником, другие видели в нем защитника угнетенного люда России. Наверно, он был и тем и другим: он был сыном своего века, сложного, противоречивого и жестокого…
23. Петр Великий на земле Донской
После Азовских походов 1695–1696 годов Петр Великий еще не раз бывал на земле донских казаков.
…В январе 1699 года Турция заключила с Россией перемирие на два года, соглашаясь с протекторатом Петра 1 над Азовом, но царя это мало устраивало. Он хотел твердой ногой стать на юге России, тем более, что у него уже имелся флот, построенный в Воронеже. Демонстрацию этого флота и устроил туркам Петр I весной 1699 года.
Флот российский в составе 12 крупных кораблей, 4 галер, 13 бригантин, 11 галеотов и нескольких мелких судов 27 апреля 1699 года вышел из Воронежа к Азову. На одном из кораблей под именем Петра Михайлова капитанствовал Петр I. 21 мая в середине дня троекратный салют из ружей и мощный залп из пятидесяти крепостных орудий потряс окрестности донской столицы города Черкасска. Войсковой атаман Фрол Минаев, разодетый по-праздничному, поспешил на государев корабль приветствовать царя. Петр, сияя широкой улыбкой, обнял и троекратно расцеловал смущенного атамана. Дежурный офицер записал в корабельном журнале: «Атаман со всеми своими казацкими офицерами приехал на галеру его величества для оказания своего почтения»[150]. Вместе с царем в Черкасск прибыли его знаменитые сподвижники: адмирал Федор Головин, вице-адмирал Корнелий Крюйс, князь Федор Ромодановский, боярин Стрешнев…[151]
Два дня провел Петр Алексеевич в казачьей столице, а потом отплыл вниз по Дону, к Азовской крепости, куда и прибыл 24 мая 1699 года.
С момента перехода Азова «под высокую государеву руку» минуло три года, стараниями русских солдат были значительно укреплены старые фортификационные сооружения, а на противоположном берегу Дона вырос Петровский форт. Весь десятитысячный гарнизон Азовской крепости вышел встречать государя, загремели салютные ружейные и пушечные выстрелы. С моря салютовали стоявшие на рейде линейные корабли и мелкие суда, приткнувшиеся у берега, где толпились восторженные россияне, переселившиеся сюда после взятия Азова Петром I.
Отобедав у коменданта крепости, царь начал знакомиться с городом, вникая по своему обыкновению в каждую мелочь. 4 июня из Азова Петр вышел на легких судах в сторону Таганрога (Троицкой крепости). Почти три года назад, в июле 1696 года, царь с ближайшими сподвижниками приехал сюда, чтобы выбрать место будущей гавани для регулярного военно-морского флота России. Такое место было выбрано Петром на мысу Таган-Рог, и здесь с сентября 1698 года началось строительство Троицкой крепости – будущего Таганрога. И вот теперь царь приехал, чтобы посмотреть, что сделано за прошедшее время. Но в этот приезд Петр пробыл в Троицкой крепости только два дня и отложил более детальное знакомство с крепостью до двадцатых чисел июня.
6 июня царь снова появился в Азове. Его высокую подвижную фигуру можно было видеть в те дни на азовских улицах, крепостных стенах, но особенно часто бывал он в порту, где стояли в ожидании низового ветра российские корабли, среди которых выделялись «Апостол Пётр» и «Благое Начало». Именно о них адмирал Корнелий Крюйс, сопровождавший Петра, писал, что «то были первые два корабля воинские, которые из России по Дону в море вышли».
23 июня долгожданный ветер пришел в Азов, значительно подняв уровень воды в разветвленном устье Дона. Петр велел срочно ставить паруса и всей флотилией двигаться к Таганрогу. А в Азов в это время прибыло посольство думного дьяка Е. И. Украинцева[152], следовавшего в Турцию: именно его должен был сопровождать русский флот до Керчи с целью демонстрации туркам мощи российских кораблей.
…Таганрог, куда с флотилией прибыл Петр I, быстро строился. Под руководством талантливого русского зодчего Осипа Старцева солдаты, работные люди, ремесленники сооружали огромные каменные склады, городовые палаты, каменную соборную церковь. Для Петра Алексеевича возводился каменный «государев дворец», дворы-гостиницы для его сподвижников, дома для местных чиновников, начальных людей, священнослужителей, российских и иноземных матросов. В шести пригородных слободах, размещенных за пределами крепости под защитой сооруженных на Миусском полуострове небольших крепостей, строились дома для солдат, пушкарей, служилых ремесленников, пашенных крестьян, посадских людей.
Петр, осмотревший город, заметил, что здесь не хватает зеленых насаждений, и повелел высадить на берегу моря дубы, «чтоб был лес», а в городе посадить деревья «для украшения святыя церкви, хором и всего Троицка». «И еще повелеваю провести в Троицкой каменные трубы для отвода вешней и дождевой воды в море мимо гавани, – сказал Петр, обращаясь к Осипу Старцеву. – Да построй большие городские часы с колоколами, чтоб жители градские узнать точное время могли».
Большую часть дня Петр проводил обычно в гавани, готовя суда к морскому плаванию к Керчи. Хорошо владея ремеслом корабельного плотника, царь участвовал «в сей работе неусыпно топором, диселем, калфантом (плотничьи инструменты. – М. А.), молотом и мазаньем кораблей и гораздо прилежнее и больше работал, нежели старой и весьма обученной плотник». В подготовке кораблей к плаванию участвовал и атаман Фрол Минаев с казаками.
5 августа 1699 года петровская флотилия в составе 10 крупных кораблей, 2 галер, 3 бригантин и 4 казачьих стругов, в которых раместилось пятьсот донцов во главе с Минаевым, вышла из Таганрога и взяла курс на Керчь. Турки, стоявшие гарнизоном в Керчи, 16 августа с удивлением и страхом обнаружили в море российский флот. «Ужас турецкий, – писал адмирал Крюйс, – можно было из лица их видеть в сей нечаянной визите с такою изрядно вооруженною эскадрою; и много труда имели, чтоб турки верили, что сии корабли в России строены и что на них российские люди. И как турки услышали, что его величество указал своего посла на собственных своих кораблях в Константинополь отвезть, то туркам еще больше ужасу придало»[153].
Договорившись с комендантом Керчи о пути следования своего посла в турецкую столицу, а главное, продемонстрировав мощь российского флота, Петр I вернулся на Дон. 31 августа он был в Таганроге, а 5 сентября уже сходил с корабля на азовскую набережную. Отужинов и переночевав в Азове, царь отбыл в Москву через Воронеж.
Есть предположение, что следующее посещение Петром I донской земли относится к 1704 году, когда царь на черкасском майдане встретил обнаженного казака при оружии, сидящего верхом на пустой бочке из-под вина. Это дало повод царю даровать донцам новую печать с изображением голого казака на бочке.
Последнее появление Петра I на Дону относится к 1709 году. Это было кровавое время подавления Булавинского восстания, крутой расправы над казаками, и 19 апреля 1709 года царь неожиданно появился в Черкасске, некоторое время являвшемся столицей повстанцев[154]. Его сопровождали князья Юрий Шаховской и Петр Голицын, а также верные спутники царя Никита Зотов и Прокофий Ушаков. На пристани государя приветствовал войсковой атаман Илья Зерщиков – организатор убийства Кондратия Булавина, останки которого (голова и рука), хранившиеся лекарями в сосуде со спиртом, были доставлены по случаю прибытия царя из Азова в Черкасск. Петр давно был знаком с Ильей Зерщиковым, который еще в период Азовских походов вот так же встречал царя в Черкасске. Своеволие и твердый, но беспринципный характер виделись Петру в этом черноволосом казаке.
Убаюканный заверениями командующего карательной армии князя Василия Долгорукого в царской милости и прощении, Зерщиков не знал, что еще 13 августа 1708 года Петр велел Долгорукому арестовать его. «Указ сей, – сообщал тогда царю князь Василий, – получил я, отошед от Черкасского не в ближних урочищах, прошед Кочетовскую станицу, и взять его нагла за караул не мочно…»[155]. И вот теперь сам Петр явился в Черкасск чинить расправу. Царь был суров и неумолим: предавший единожды не заслуживает доверия и снисхождения: по его приказу Зерщиков был схвачен и обезглавлен в присутствии царя на черкасском майдане. После этого кровавого акта палачи извлекли из сосуда со спиртом, доставленного из Азова, мертвую голову Булавина и водрузили ее на кол рядом с головой только что казненного Зерщикова, организатора убийства Булавина. Черкасские казаки с ужасом наблюдали за действиями подручных государя, ожидая дальнейших казней, но Петр благоразумно остановился. Пройдя к строившемуся каменному Воскресенскому собору, он положил несколько кирпичей в алтарь храма, залив их известью.
В тот же день собрался казачий Круг. Напуганные царскими репрессиями, казаки послушно «избрали» войсковым атаманом сына Фрола Минаева Василия Фролова, которого «рекомендовал» Петр I. После этого государь отбыл в Таганрог…
Осмотрев строившуюся Троицкую крепость, Петр в письме Меншикову хвалился: «Сие место, которое перед десятью летами пустое видели, ныне с помощью Божией изрядной город, купно с гаванью, обрели; и хотя где долго хозяин не был и не все исправно, однако ж есть что посмотреть».
Из Таганрога Петр направился на Украину, где вскоре возглавил армию российскую в победоносной Полтавской баталии.
…С тех пор Петр I больше не бывал на Донской земле, ибо к тому времени стратегические интересы России переключились на Балтику. Однако на Дону помнят великого царя, которому в Таганроге сооружен величественный памятник.
