Одним из ярчайших эпизодов русско-турецкой войны 1768–1774 годов, где в полной мере проявилась сила и мощь казачьего духа, явилось сражение с татарами на реке Калалах. А произошло это на Кубани весной 1774 года.
Здесь давно готовились жаркие события, ибо вассал турецкого султана татарский хан Девлет-Гирей занял Тамань и готовился к прорыву в Крым. Однако, его попытки не увенчались успехом: он сам и турецкие отряды, посланные ему на помощь, были отброшены русскими войсками. И тогда Девлет Гирей решил двинуться на Кубань, а оттуда на незащищенный Дон, все взрослое население которого находилось на фронтах русско-турецкой войны.
В начале апреля 1774 года казачьи полки Платова и Ларионова, насчитывавшие около тысячи человек, доставляли на Кубань из Ейского укрепления провиант и аммуницию. Второго апреля после длительного марша казаки остановились на ночлег прямо в степи. Образовав из телег укрепленный лагерь (вагенбург), казаки стали располагаться на ночлег. Вдруг в степи тревожно застучали копыта лошадей: к вагенбургу спешила казачья разведка. Есаул, спрыгнув с коня, доложил полковникам, что огромные силы татар концентрируются неподалеку, чтобы нанести неожиданный удар по казакам. Платов велел дозорным узнать точное количество басурман, а остальным казакам приказал готовиться к отражению вражеской атаки. Вскоре возвратились разведчики и доложили, что примерно 20 тысяч татар движутся на лошадях к месту казачьего лагеря.
Полковник Ларионов заметно побледнел, а Платов удивленно присвистнул и приказал готовиться к бою. Двоих казаков, отличавшихся ловкостью и бесстрашием, Платов, с согласия Ларионова, снарядил на конях за помощью в регулярный полк Бухвостова, стоявший неподалеку. Отведя казаков немного в сторону, Платов проникновенно сказал:
– Коль суждена вам смерть, то знайте, что положите головы свои за край отцов ваших, за все, что есть на земле святого для русского чувства! Ну, с Богом, братья!
Недолгая апрельская ночь прошла в тревожном ожидании, но солнечное и жизнеутверждающее утро, наступившее вскоре, не сняло с душ казаков тревоги и неизбежности чего-то страшного и кровавого. Донцы, привыкшие к опасностям, боям и походам, на этот раз были устрашены множеством татар, грозно и нагло сновавших вдоль лагеря. Платов видел настроение казаков, поэтому он собрал казаков, и полилась его горячая речь, поднимая бодрость духа:
– Казаки, друзья и братья мои! Вы видите сами, какая сила окружает нас. Но нам надобно биться с этой силой басурманской и победить ее… Не будем же мы русские, не будем казаками, коль устрашимся проклятого басурманина. А вить на помощь нам поспешает пехотный полк полковника армии Бухвостова, коего я известил о нашем тяжком положении. С нами Бог и Святой Георгий Победоносец!
Казаки приободрились и заняли боевые места в укрепленном лагере.
Было около восьми часов утра, когда первые волны татарской конницы уверенным шагом двинулись на штурм казачьего лагеря. Впереди атакующих масс развевались боевые знамена. На невысоком пригорке в окружении свиты под разноцветным ханским знаменем и изображением полумесяца стоял Девлет Гирей. Легкий ветерок шевелил его длинные темные волосы, ворочая тяжелые полы ханского кафтана. Презрительная гримаса застыла на лице татарского владыки: неужели эта кучка безумцев собирается сдержать натиск его воинов? Глупцы! И хан неторопливо перевёл свой взор на равнину, по которой красивой и грозно-неудержимой лавиной катились его всадники.
Но что это? Спорый бег татарской конницы неожиданно затормозился, один за другим с жалобным ржанием падали кони, с воплями вываливались под их копыта всадники, образуя скопище людей, тучи пыли, лошадиную свалку. Это во всю мощь заговорила единственная казачья пушка, хорошим подспорьем которой явились дружные и меткие ружейные залпы казаков.
Презрительная гримаса медленно сползла с лица хана, он посуровел. Ход разворачивающихся событий его явно не устраивал и тревожил. Он умом и душой чувствовал, что дух противника, важнейшее качество воина, не сломлен, а это значило, что «неверные» будут сражаться до конца. Хан, ругнувшись, снова послал в атаку своих двигитов, которые вновь вернулись с потерями. Поле вокруг казачьего лагеря покрылось трупами всадников и коней, стоны раненых и изувеченных татар неприятно резали уши. Пыль, поднятая тысячами пар копыт, застилала небо, но хан, сжав в ярости плеть, снова и снова гнал в пекло сражения новые тысячи своих всадников.
Платов и Ларионов обходили позиции, вселяя в казаков уверенность в скором подходе помощи от Бухвостова и призывая драться насмерть за Дон и матушку императрицу. И казаки держались: восемь беспрерывных атак татар были отбиты с большими потерями для хана.
Солнце уже поднялось и высоко стояло над полем боя, равнодушно взирая с высоты на человеческую бойню…
Хан, быстро перегруппировав свои войска, снова бросил на казачий лагерь конницу, надеясь ворваться в вагенбург и в рукопашной схватке перерезать казаков. Но татары снова откатились назад с большими потерями. Напряжение боя росло, атака врага продолжалась, у казаков появились убитые и раненые, приближалась роковая развязка…
Тем временем один из казаков, посланных Платовым в начале сражения за подмогой, сумел пробиться в распоряжение полка Бухвостова и доложить полковнику о гибельном положении казаков. Бухвостов тут же поднял по тревоге полк и двинулся спорым шагом на помощь Платову. Для скорости он послал впереди себя конный казачий полк Уварова. Он-то и вступил первым в бой с татарами, подняв боевой дух сидевших в вагенбурге казаков. Увидев подходившую помощь, обрадованный Платов скомандовал:
– На конь!
И лавина всадников из вагенбурга двинулась на измученных беспрерывными атаками татар, поражая их пиками и саблями. Подошедший вскорости пехотный полк Бухвостова довершил разгром войск хана. Над весенней степью гуляла победная казачья радость…
Вечером при свете бивуачных огней полковник Бухвостов писал своему начальнику полковнику Бринку, извещая его о Калалахской победе: «Из числа неприятелей убиты два солтана, один каканский бей, несколько мурз, а черни более пяти сотен на месте похоронено. Наш урон невелик; а именно: убиты восемь, без вести пропавших пятнадцать, да ранено пятьдесят четыре человека»[213]. Особо подчеркивая организаторские способности и личное мужество полковника Платова, Бухвостов писал: «Войска Донского полковник Платов, будучи в осаде от неприятеля, оказался неустрашимым, ободряя своих подчиненных, почти в отчаянии находившихся, и удерживая их в слабом своем укреплении до моего к ним прибытия»[214].
Эта великолепная победа казаков сорвала планы турок по активизации антироссийских действий на Северном Кавказе. Сам Девлет-Гирей после Кючук-Кайнарджийского мирного договора был арестован по приказу султана и доставлен под стражей в Стамбул, ибо повелитель «правоверных» не мог себе представить, каким образом малочисленный отряд казаков сумел нанести поражение целой армии татар.
Калалахская победа навсегда вошла в книгу воинской славы русского оружия. «Если кому-нибудь придется быть в таком положении, – писал известный поэт, герой Отечественной войны 1812 года Денис Давыдов о Калалахском сражении, – то пусть приведет себе на память подвиг молодого Платова, и успех увенчает его оружие. Фортуна, не всегда слепая, возведет, быть может, твердого воина на ту ступень славы, на которую вознесла она маститого героя Дона»[215]. Именно со времени Калалахского сражения начала ярко всходить звезда военного таланта Матвея Ивановича Платова, разгораясь все ярче и ярче от битвы к битве.
Многовековое противоборство России и Турции не завершилось подписанием Кючук-Кайнарджийского мирного договора 1774 года: обе стороны понимали, что этот мир не будет прочным, ибо россияне не отказались от попыток ликвидации последнего «осколка» Золотой Орды – Крымского ханства.
В апреле 1783 года Екатерина Вторая своим указом присоединила некогда грозное и сильное Крымское ханство к Российской империи, оформив этот политический акт договором с ханом Шагин Гиреем. Турция, потерпевшая поражение в недавней войне с Россией, не рискнула открыто выступить против этого договора, но тайно стала упорно готовиться к новой войне с Россией.
В июне 1787 года, посчитав себя готовой к конфронтации с Россией, Оттоманская Порта предъявила русским ультиматум, потребовав возвращения Крыма, восстановления своего сюзеренитета над Грузией, права осмотра русских кораблей, проходящих через Дарданеллы. Этот провокационный ультиматум был отклонен Екатериной Второй, и в августе того же года Турция объявила России войну. И снова «весь Дон восстал на голос чести», снова начались для донцов напряженные годы походов и боев.
…Русские войска, сосредоточенные на юге России у Кинбурнской косы, состояли под командованием Александра Суворова и держали границу от устья Буга до Кинбурна. Значительную часть границы стерегли конными постами донские казаки. Полковник Греков со своим полком занимал линию от Херсона до Усть-Ингула, полк Дячкина – от устья Буга до Станиславова мыса, а вблизи самого устья находились казаки полков Иловайского и Исаева[216].
Накануне высадки на стратегически важную Кинбурнскую косу турки долго кружили по окрестностям, сумев захватить «языков». Тридцатого сентября их флот появился на рейде Кинбурна. Пасмурным днем первого октября турки начали высадку десанта. Их корабельная артиллерия открыла поддерживающий огонь. Ядра с грозным жужжанием резали воздух и, не долетая до русских позиций, шлепались в песок. Россияне выжидали, не отвечая на огонь…
В наличии у Суворова имелось 4267 бойцов, в том числе 900 казаков под командованием полковников Орлова, Исаева, Сычова. Суворов построил свою пехоту в две линии, определив казаков на фланги. По линиям передали его приказ: «Ждать!»
Турецкие лодки, плотно набитые янычарами, мягко причаливали к берегу, турки в белых чалмах и просторных, удобных в бою халатах быстро выскакивали на песок, ломали и саблями копали неглубокие окопы и закреплялись. Русские молчали.
– Пусть вылезут! – сдерживал Суворов горячность полковых командиров. – Не стрелять!
В полдень турки медленно и осторожно двинулись на русские позиции. Пятьсот, четыреста, триста метров до русских позиций. Россияне молчали, только мощный гул янычарской поступи будил окрестности. Двести шагов до русских! Залп суворовской артиллерии расколол воздух, турки засуетились, прячась от смертоносных ядер. И тут Суворов поднял в атаку пехоту. Раскатистое «ура!» загремело над Кинбурнской косой. Все смешалось в кровопролитной схватке.
Донские казаки ударили по османам с флангов, поражая их пиками, а потом дело дошло до сабель… Ефим Турченков, казак из полка Василия Орлова, заметив, что турки прорвались к нашим орудиям, изрубили артиллеристов ятаганами и увозили орудия к себе, вместе со своим однополчанином Нестором Рекуновым кинулся отбивать их. В жестокой схватке они уничтожили пятерых янычар и возвратили пушки. Этот подвиг Турченкова и Рекунова Суворов особо отметил в рапорте князю Потёмкину, присовокупив, что оные казаки дрались храбро и в дальнейшем отбили с казаками Харламовым и Пристанским несколько неприятельских знамен – самый ценный трофей для любого воина!
Сражение продолжалось… Турки, имея численное превосходство (их насчитывалось более 5300 человек), яростно напирали, стремясь разгромить россиян. В рядах суворовских «чудо-богатырей» было уже много убитых и раненых. Конь под Суворовым пал, сраженный шальной пулей, сам он получил ранение. Некоторое время Александр Васильевич держался, руководя сражением, но потом, обессиленный, упал на мокрый песок. К полководцу подбежал донской есаул Дмитрий Кутейников, быстро промыл его раны морской водой и перевязал собственным галстуком. Об этом эпизоде Суворов писал в рапорте Потёмкину: «Я истекал, начинался обморок, сам собой он (Кутейников. – М. А.) решился перевязать»[217]. Впоследствии Дмитрий Кутейников прошел славный боевой путь, дослужился до полного генерала и в ранге войскового атамана правил Доном с 1827 по 1836 годы.
Обмогшись от раны, Суворов кликнул своего ординарца, донского казака Ивана Краснова, и велел ему своим именем привести на поле боя последние резервы. Краснов на лошади подскакал к резервному пехотному батальону, стоявшему невдалеке и, увидев, что и он уже побывал в бою, что почти все офицеры выведены из строя, так что некому было поднять батальон в атаку.
– Друзья! – громко прокричал Краснов. – Суворов приказал ударить в штыки! За мной! Ура!
Солдаты ринулись за ним, в короткой схватке опрокинули врага, но их новый командир получил пулевое ранение. Имя Ивана Казмича Краснова было отмечено в рапорте Суворова в числе особо отличившихся в Кинбурнском сражении. Впоследствии Краснов стал генерал-майором и погиб в одном из боев с французами в августе 1812 года за несколько дней до Бородинского сражения. Его похоронили на Донском кладбище в Москве[218].
Тем временем сражение на Кинбурнской косе достигло апогея… Турки, не выдержав дружного натиска россиян, побежали. Поле боя, усеянное трупами павших и изрытое ядрами, осталось за россиянами. Более двух тысяч османлисов полегло в сражении, многие были ранены. «После баталии, – писал Суворов в донесении Потёмкину, – несчастные остатки турков ночевали в воде за эстакадой. …Мы их поздравили рикошетами 6-й и 7-й нижних батарей. Они так на шлюпки бросились, что многие из них тонули. Донской полковник Исаев послан от меня с казаками на косу для разорения их окопов, рогаток и убрания их тел… Теперь казаки владеют косою, и турки, отделясь флотом опять к берегу, весьма редко на них стреляют без вреда»[219].
С окончанием сражения Суворов велел собрать тела павших, отслужить по ним панихиду и предать земле. Затем он построил войска, чтобы наградить живых. Не имея под рукой боевых наград, Александр Васильевич приказал выдать солдатам деньги. В «ведомости о получении денег нижними чинами, бывшими при происшествии под Кинбурном», составленной лично Суворовым, под грифом «сии одержали победу», названы все девятьсот донцов, участвовавших в сражении[220].
Позже была отчеканена медаль, посвященная этому сражению. Надпись на ней гласит: «Кинбурн. 1 октября 1787 г.». Ею Суворов наградил только 19 человек из 4267 бойцов, участвовавших в этой битве: это были действительно лучшие из лучших! В их числе – шесть донцов: И. Павлов, Д. Кондрашов, В. Борисов, В. Сметанников, И. Чачасов, Е. Семилетов[221].
Кинбурнским сражением было положено начало побед русского оружия в русско-турецкой войне 1787–1791 годов.
После Кинбурнского сражения узел основных военных действия завязался у крепости Очаков. Сюда-то и были переброшены донские казачьи полки под начальством таких известных донских командиров, как Василий Орлов, Матвей Платов, Андриан Денисов. Все они в дальнейшем станут известными генералами и донскими войсковым атаманами именно в такой последовательности: Орлов, Платов, Денисов.
Турки придавали особое значение Очакову, ибо он считался главным портовым городом Османской империи на берегах Черного моря. И укрепили его османлисы соответствующим образом: помимо мощной крепостной стены Очаков с степной стороны был прикрыт высоким земляным валом, взятым в каменные «одежды». Четвертой стороной своего неправильного продолговатого четырехугольника Очаков примыкал к днепровскому лиману, в южной оконечности которого находился прекрасно укрепленный замок Гассан – паши. Сильный гарнизон, засевший в городе и осажденный русскими с весны 1788 года, отбил не одну атаку войск, которыми командовал князь Григорий Потёмкин.
Русские полки широким полукружьем охватили Очаков с суши, одновременно блокировав его флотом с моря. Правый фланг русских войск под командованием генерал-аншефа Ивана Меллера примыкал к Черному морю; левый, Суворовский, фланг заканчивался днепровским лиманом и льнул к центру, занимаемому войсками князя Николая Репнина. Донские казачьи сотни были густо «рассыпаны» между войсками передней линии, а небольшой казачий отряд занимал передовые посты у Березанского острова, и пост этот, словно острая кость в горле, чрезвычайно мешал туркам. Комендант Очакова Гуссен-паша велел янычарам захватить этот остров и закрепиться на нем.
В один из дней турки густой массой ринулись на редкие цепи русских, закрепившихся у Березанского острова и потеснили их после короткого боя. Наступил критический момент, который ликвидировала сотня казаков во главе с Петром Грузиновым. Понеся потери, османы отступили.
…Шли дни, сменяя друг друга. Несмотря на частные успехи русских, осада Очакова затягивалась. Светлейший князь Потёмкин, осуществлявший здесь общее командование, то развивал бурную деятельность по подготовке к штурму, то впадал в жесточайшую меланхолию, грозя удавить турецкий гарнизон не приступом, а «тесной осадой». Но из этих планов ничего не получалось.
Тем временем приспела зима, ударили морозы, над окрестностями Очакова завихрились вьюги, забушевали метели. «Выпали снега преглубокие, – записал в своем дневнике казачий полковник Андриан Денисов, – стужа была большая и метели чрезвычайные. Лошади казачьи ходили по степям и гибли; нельзя было подвозить людям провианту за слабостью лошадей и глубоким снегом»[222].
«День был холодный, – отмечено в журнале донского полка Астахова, – продолжалась с утра метель. …В наших полках много лошадей пало, а у Орлова в полку один казак замерз»[223]. Спасаясь от холода, казаки рыли землянки, утепляли их камышом и травой. Днем донцы вели поиски и разведку, добывая «языков», скот и трофеи. Вечером же разводили костры и грелись у огня, вспоминая Дон родимый, милых жен и детишек. Тоскливая песня, родившаяся здесь, плыла над пронзительно-холодными окрестностями Очакова:
Перезяб-то я, передрог, добрый молодец,
В коротенькой одеже, в полушубочке,
Во сафьяновых во сапожках, во портяночках,
Стоючи, братцы, под стеной белокаменной,
Глядючи, братцы, на город на Очаковский…
Казаки кое-как согревались от холода в землянках и у костров, а вот коням приходилось трудно. Сотни казачьих лошадей бродили по заснеженной степи, добывая из-под снега скудные кустики травы. Но этого корма не хватало, и кони, случалось, гибли…
Четвертого декабря полковник Орлов получил приказ произвести разведку в сторону Бендерской крепости. Посовещавшись с офицерами, он поручил это дело казакам Андриана Денисова. К вечеру, вернувшись из поиска, Андриан Карпович привел пленных и пригнал сто голов скота. «Ох, и тяжко нам пришлось! – делился впечатлениями с офицерами у жаркого костра Денисов. – Мы не ехали, а ползли, словно мухи по меду. На высотах, где снег сдуло ветром, шли пешие, согреваясь от великого холода. Ну, да дело сладили, ноне хоть мясом сможем подкрепиться».
– Слыхал я, – откликнулся Василий Орлов, грея озябшие руки над благодатным пламенем костра, – что светлейший князь Григорий Лександрыч намерен вскорости штурмовать Очаковскую фортецию!
– Дай-то Бог! – невесело проворчал Денисов. – Только не веритца штой-та!
Однако слух этот оказался правдой: штурм Очакова был назначен Потёмкиным на шестое число декабря, день Святого Николая Чудотворца. Казаки стали готовиться к кровопролитию.
В четыре часа утра 6 декабря 1788 года, в темноте, русские войска тихо выстроились перед фронтом лагеря. Донцы, числом до двух тысяч человек, заняли позиции на флангах штурмовых колонн. Два часа спустя колонны россиян распределились согласно диспозиции. Приказом, накануне отданным командующим, строжайше предписывалось хранить молчание во время перехода от русских траншей к турецким окопам. Лютовал мороз, пар из тысяч ртов струйками вырывался на воздух, образуя легкий туманец. Казаки, изрядно промерзшие, осторожно притопывали ногами, обутыми поверх сапог в меховые башмаки, двигали плечами, яростно терли носы, уши, щеки. Все ждали сигнала к атаке, чтобы в яростном бою согреться, побить басурман и взять этот надоевший за месяцы осады Очаков.
– Скорей бы уже зачинали, ваше высокоблагородие, – шепотом обратился один из казаков к полковнику Орлову. – Смерзнем жа до атаки!
– Тихо! – предостерегающе прошипел Орлов. – Сейчас грянет выстрел.
Мгновение спустя раздался звучный пушечный выстрел. Казаки зашевелились, стали торопливо сбрасывать с себя шубы и меховые башмаки. Тут же прогремел второй выстрел.
– Приготовиться к атаке! – прокатились по колоннам голоса командиров, а когда громыхнул третий выстрел, русские полки двинулись на грозно маячившие в темноте стены Очакова.
С лестницами в руках казаки быстро, несмотря на глубокий снег, преодолели расстояние до крепостных стен. Одна за другой взлетали и с легким стуком ставились к заиндевелым стенам лестницы, и по ним ловко карабкались донцы. Вскоре бой закипел наверху стены, а потом перекинулся в глубину города, где бешено сопротивлялись янычары во главе с Гуссейн-пашой. Очаков был обречен…
Довольный долгожданным успехом, князь Потёмкин отдал поверженный город во власть победителей на три дня. Наиболее отличившиеся были представлены к наградам: многие казаки получили медали, а некоторые офицеры были награждены Георгиевскими крестами разных степеней.
В том же году Очаковская крепость была взорвана и срыта до основания, а через два года на ее месте россияне заложили небольшой городок Очаков.