М. П. Астапенко
Петр Первый на земле Донской

Полная версия

© Астапенко М.П., Астапенко Е.М., 2022

© ООО «Мини Тайп», 2022

Глава первая
Азовский поход Петра Первого 1695 года

Великий царь-реформатор Петр Первый, 350-летие со дня рождения которого празднуется в 2022 году, неоднократно бывал на Дону. Первые его посещения донской земли связаны с эпохой борьбы за Азовскую крепость.

Это было время, когда с полным и твердым воцарением на российском престоле Петра I во внешней политике России произошли решительные перемены. Новая эра в российской истории грянула с появлением на царском престоле Петра I. Наступили времена, когда

 
…Россия молодая
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра^[1].
 

Ни одна великая нация не могла успешно развиваться, не имея выхода в море, а стало быть, и разнообразных, жизненно важных связей с другими странами мира. Россия к моменту воцарения Петра Алексеевича, пока еще «не великого» («Великим» его нарекут в 1722 году, дав титул «Отца Отечества») I и мало кому известного государя, не имела «окна» ни в Черное, ни в Балтийское моря. Была небольшая отдушина на севере, в Архангельске, но то не в счет: далеко от европейской жизни и льды северные надолго закупоривали тамошние морские коммуникации для русских судов. Да и флота как такового у россиян не было. Первый русский военный корабль «Орел», построенный при царе Алексее Михайловиче в шестидесятых годах семнадцатого века, погиб в Астрахани во время разинского восстания.

России нужен был флот, государству Российскому необходим был выход в Балтику и Черное море. За решение этой гигантской политической и военной задачи взялся Петр I. «России нужна вода, князь! – заявил Петр своему другу молдавскому господарю Дмитрию Кантемиру. – И, клянусь всемогущим Богом, Россия будет иметь ее…» Слова эти стали девизом всей жизни царя Петра, взоры его обратились теперь в сторону Азовского моря, к древнему Азову – городу, которым владела Турция.

Блистательная Порта, как любили величать свою державу турецкие государственные деятели, переживала в конце семнадцатого столетия не лучшие времена. Годы наивысшего расцвета, падавшие на правление султана Сулеймана Великолепного (1520–1566) безвозвратно канули в Лету. С середины шестнадцатого столетия, начав давление на Польшу, украинские земли, на поселения бассейна Азовского и Каспийского морей, турки вошли в конфронтацию и с Русским государством. Весь семнадцатый век, с небольшими перерывами, прошел в жестоких войнах Блистательной Порты с Австрийской империей, Венецианской республикой, Речью Посполитой. По условиям Журавинского мира 1676 года турки отхватили у Польши Подолье, гетман Петр Дорошенко^[2] признал верховенство турецкого султана, став его вассалом. Все это укрепило влияние турок на Украине. Азов же оставался главным оплотом османов на юго-востоке Европы, прочно запирая выход русским в южные моря.

В 1676–1681 годах между Россией и Турцией шла упорная борьба за Правобережную Украину. Турецкие конные отряды огнем и мечом прошлись по территории между Киевом и Чигирином, украинское население этих мест переселилось на московскую сторону. В 1683 году турки начали новую войну с Австрией, осадили Вену, но в сентябре этого года потерпели там сокрушительное поражение от соединенных польско-австрийских войск Яна Собеского. В этом сражении приняли участие и донцы. «Донские казаки, – отмечал историк Ис. Ф. Быкадоров, – были не только участниками, но и главными виновниками победы, составляя главное войско – отборную пехоту»^[3]. К 1689 году турок вытеснили из Трансильвании. Эта война, в которой на стороне Австрии, Польши и Венеции с 1686 года сражалась и Россия, продолжалась долгих пятнадцать лет. Она положила конец турецкому продвижению в Западную Европу. С этого момента Османская империя начинает терять свою былую мощь и завоеванные территории. Все это, однако, шло постепенно, и к 1695 году, когда петровские войска показались на Донской земле, под Азовом, турки были еще грозной силой.

В семнадцатом веке «старушка-Европа» мало знавала лет мира и тишины. Ее просторы то и дело оглашались громом пушек, треском ружейных выстрелов. В пламени пожаров, битв и осад горели уникальные памятники искусства, безжалостный огонь превращал в пепел редчайшие манускрипты прошедших веков; гибли люди, города, запустение часто поселялось там, где еще недавно звонко и радостно кипела жизнь.

Но была и другая сторона жизни этого «бунташного» и сурового века. Он дал миру выдающихся философов Джона Локка и Франсуа Вольтера, великих композиторов Иоганна Баха и Георга Генделя, великих физиков Роберта Гука, Вильгельма Лейбница и Исаака Ньютона. В самом исходе семнадцатого века, свершив предначертанное судьбой, умер французский писатель-драматург Жан Расин. К концу века писателю Даниэлю Дефо было сорок лет, а его английскому собрату Джонатану Свифту тридцать три. Всех этих корифеев подарил человечеству семнадцатый век.

Западная Европа всегда с подозрением и опаской взирала на казавшуюся ей дикой огромную страну под названием «Московское государство, Русь, Россия», хотя именно Русь когда-то спасла Европу от монгольского ига. Вместо благодарности в памяти и душах западноевропейцев гнездились подозрительность и враждебность. Увы, Европа часто бывала (да и сейчас остается!) неблагодарной по отношению к России.

К 1695 году, когда русский государь Петр Алексеевич принял решение «прорубить» для своей державы выход в Азовское и Черное моря, международная обстановка в Европе и в землях Османской империи была сложной и противоречивой. Главные государства европейского континента копили силы для большой войны за испанское наследство, фактически же за европейскую гегемонию. Франция вела борьбу с Аугсбургской лигой, возникшей в 1686 году. Вильгельм Оранский, штатгальтер Голландии и король Англии, усиленно строил мощный флот для завоевания морских коммуникаций во всем мире и его мало беспокоило восстание городских низов, вспыхнувшее в Амстердаме в 1695 году.

Лондонские дипломаты – большие мастера загребать жар чужими руками – неутомимо плели сети интриг, стремясь стравить в смертельной борьбе Россию и шведское королевство. Цель их была ясной и незамысловатой: обессилить в этой войне Швецию, а Россию превратить в полуколониальную державу. Англичане то представляли шведам займы и сулили дать флот для борьбы с русскими, то по большому секрету предлагали России план совместной борьбы «несносной» Швецией. Держава шведская была в это время государством весьма неслабым. С населением в три миллиона человек она обладала первоклассной армией, которая в начале семнадцатого века захватила русское побережье Балтики, закупорив россиянам выход в море, в Западную Европу. Шведский король Карл XI, зная силу русских, не решался начать войну, помятую завет своего отца Карла X Густава «не дразнить русского медведя». Ситуация коренным образом изменится, когда в 1697 году на шведский престол вступит молодой, талантливый и честолюбивый ко-. роль Карл XII.

…Вьюжным днем 6 февраля 1695 года в Москве на Пушечном дворе государь Московский и Всея Руси Петр 1-й Алексеевич собрал военный совет. Присутствовали на нем люди ближайшего государева окружения: Борис Петрович Шереметев, Франц Лефорт, Патрик Гордон, Александр Меншиков, Автомон (Александр) Головин, «потешный генералиссимус и король» Федор Юрьевич Ромодановский^[4] и некоторые другие знатные персоны.

Федор Юрьевич Ромодановский

Петр, в простом «бомбардирском» мундире, бледный от нервного напряжения, сидел за большим дубовым столом, покрытым зеленым сукном. Перед ним, раскатанная из рулона, лежала желтовато-коричневая карта Крыма, Азова, Черного, Азовского морей и Земли донских казаков. Соратники царя смирно сидели вдоль толстых каменных стен залы на крепких дубовых скамьях. Петр, сузив черные свои глаза, пристально, словно хотел еще раз убедиться с кем начинает столь важное дело, оглядел собравшихся персон.

Вот в свободной позе, высоко подняв крупную голову, в роскошном парике сидит тридцатидевятилетний Франц Лефорт. Он родился в благополучной Женеве, в семье купца, но страсть к приключениям, неистребимое желание сделать военную карьеру, погнали его в далекую, холодную и неведомую Московию, куда Лефорт попал девятнадцати лет от роду. Он принимал активное участие в обороне земель российских от татар, ходил с князем Василием Голицыным в Крымские походы в 1687 и 1689 годах. Познакомившись с молодым царем Петром, Лефорт принял его сторону во время дворцового переворота осенью 1689 года и имел несомненное влияние на государя.

Франц Яковлевич Лефорт

Открытый и общительный по натуре, Франц пользовался популярностью у солдат, а любовь к веселым кампаниям делала его своим человеком в офицерской среде. Одновременно он сумел расположить к себе богатых русских и иноземных купцов, имел хорошие связи в среде иноземных дипломатов, обосновавшихся в Москве. Лефорт был хорошо развит умственно, хотя не питал особой страсти к чтению книг и не водил особых знакомств с учеными. Особых талантов за ним замечено не было, но вследствие своего радушия, готовности помочь ближнему и отсутствия эгоизма, вследствие неизменно хорошего расположения духа, он нравился царю и мог влиять на него во многих жизненных ситуациях. И хотя Лефорту недоставало мужественности в характере и чувства собственного достоинства, он был первым по влиянию на Петра человеком в его окружении. Франц Лефорт по натуре был космополитом и быстро освоился с обстоятельствами русской жизни, и скоро уже вполне считал Россию своим отечеством. К религии швейцарец был почти равнодушен, мало интересуясь и ходом европейских политических событий.

На досуге, особенно в отсутствии царя, Лефорт любил поупражняться в эпистолярном ремесле, строча письма своему другу-государю. В сих письмах Франц серьезных проблем почти не затрагивал, главное место в них занимали рассуждения о пирах, веселых кампаниях и дружеских сборищах. Наименования разных вин в письмах перемешаны с самыми трогательными уверениями в дружбе и преданности. Бурная непоседливая жизнь, которую вел Франц Лефорт, обильные возлияния, которым он усердно предавался в разных кампаниях, подорвут его здоровье и он умрет в неполных сорок три года на исходе семнадцатого столетия. На его похоронах неутешный Петр скажет: «На кого могу теперь положиться? Он был единственным, кто был мне предан!» Но это будет через четыре года.

Рядом с Францем Лефортом, слегка наклонив голову, покрытую огромным завитым париком, сидел круглолицый шотландец Патрик Гордон, которого русские величали Петром Ивановичем. Модный светло-синий шелковый шарф обматывал его шею и широкими складками ниспадал на темно-зеленый камзол, на котором справа красовался портрет царя, осыпанный бриллиантами.

Гордон родился в 1635 году, как мы упомянули, в Шотландии, в семье, твердо преданной королевской династии Стюартов. После буржуазной революции Патрик покинул родину, служил в шведских и польских войсках. В 1660 году судьба занесла его в Россию, где он и обрел свое призвание благодаря знанию военного дела, образованности, чувству долга и похвальному усердию в преодолении жизненных преград. Если Франц Лефорт сразу привык к новым для себя условиям жизни, то Гордон долгие годы маялся и тосковал по своей Шотландии, порываясь возвратиться в родные места. Как знаток военного дела, Патрик Гордон был привлечен к участию в Чигиринских походах, став в 1678 году комендантом этой крепости и выдержав в ней турецкую осаду. Потом он исправлял должность коменданта в Киеве, участвовал в грандиозных крымских походах князя Василия Голицына, с которым находился в самых дружеских отношениях.

Патрик Леопольд Гордон

В отличие от Лефорта, Гордон обладал разносторонними знаниями, любил усердную работу над книгами. Занятый службой, он успевал пристально следить за политическими делами в Западной Европе, состоя в регулярной переписке со многими тамошними государственными деятелями. Лично известный английским королям Карлу и Якову, Гордон мечтал о реставрации в Шотландии королевской власти. Герцог Гордон, занимавший в 1686 году должность Эдинбургского губернатора, был его двоюродным братом. Гордон обладал значительным состоянием, тратя огромные суммы на приобретение карт, физических инструментов, оружия. Как к инженеру, имевшему обширные познания в области фортификации, к нему часто обращались при сооружении крепостей. На счету Гордона было несколько изобретенных им военных снарядов. Несмотря на хронический катар, он много путешествовал и участвовал во многих походах. Неплохо владея русским языком, Патрик Гордон пользовался уважением в среде россиян. Зная увлечение царя фейерверками, Гордон часто сжигал их под восторженные крики государевой свиты. Вместе с царем Гордон испытывал новые пушки, мортиры и бомбы. Петр иногда брал сурового и малоразговорчивого шотландца в свои путешествия по России, деля с ним радости и невзгоды своей многоизменчивой жизни. Уже после смерти шотландца окажется, что он вел дневники на английском языке, составившие целых три тома^[5].

Автомон (Автоном) Головин

Автомон (Автоном) Головин, сидевший недалеко от Гордона, был когда-то комнатным стольником Петра. Потом активно участвовал в создании полков регулярной русской армии и флота. Царь, высоко оценив его старания и умение, пожаловал своего бывшего стольника генеральским чином^[6].

Несколько в отдалении от всех, недовольный присутствием на совете безродного друга государя Алексашки Меншикова, нахохлившись, сидел боярин Борис Петрович Шереметев.

Борис Петрович Шереметев

Боярин гордился своей родословной, шедшей от Андрея Кобылы, гордился тем, что в его роду были люди, прославившие себя в многочисленных боях за Отечество против поляков, крымцев и прочих недругов России. Сам Борис Петрович, родившийся в 1652 году в Москве, девятнадцати лет от роду начал службу при дворе государя Алексея Михайловича. В 1681 году он уехал в провинциальный Тамбов, в качестве тамошнего воеводы, потом командовал войсками, действовавшими против крымских татар, за что получил боярский чин. В двухлетие 1685–1687 годов Борис Петрович вел трудные переговоры с ляхами, участвовал в заключении Вечного мира в 1686 году с Речью Посполитой. Потом судьба бросила его в Австрию, где он сумел заключить союзный договор с «цесарцами». Год спустя многоталантливый боярин уже командовал государевыми войсками в Белгороде, прикрывая опасную южную границу государства. Потом активно участвовал в крымских походах князя Василия Голицына. И сейчас, сидя в сумрачной зале Пушечного двора, Шереметев еще не знал, что жить ему на белом свете осталось двадцать пять лет, что станет он графом и генерал-фельдмаршалом, что отличится во многих сражениях Северной войны и войдет в историю России как дипломат и «способный, но несколько медлительный военачальник». Слегка одутловатое лицо Бориса Петровича было спокойно, большие глаза в полуприщур глядели в сторону молодого государя, тонкие брови, презрительно вздернутые вверх, как бы говорили: «И зачем государь пригласил сюда этого выскочку Меншикова?!»