Лина Вальх
Повешенный
– Нет, – Алан небрежным жестом стряхнул пепел с сигареты прямо на пол и закинул ногу на ногу. – Я здесь, потому что мои Дети меня изгнали. Я был слишком ворчливым и мешал им создавать все новое и новое. Как это всегда и бывает со стариками, – усмехнулся Алан. – Но им было легко говорить. Не они же поддерживали баланс этого мира. Чтобы что-то создать, нужно забрать эту энергию, нужно взять материю и преобразовать ее. А кто будет нести за это ответственность? Конечно, я. Но я был… слишком слаб, чтобы сразу действовать. Мне пришлось выжидать, наблюдая, как мои Дети создают миры и вселенные, вытягивая из меня жизнь и силы. А потом… я все это прекратил.
Уильям вскинул голову, оторвавшись от разглядывания плывущей перед глазами этикетки на бутылке виски.
– Как?
Алан повёл плечами и медленно втянул в себя дым, чтобы в следующее мгновение потонуть в нем. Уильям закашлял и замахал рукой, разгоняя от себя едкое облачко. Алан же улыбался.
– Отгородил этот маленький мирок от всех остальных. Здесь никогда не было магии. Только беспощадная эволюция, первичный бульон и закручивающаяся вправо ДНК. А, точно, этого вы тоже еще не знаете. В любом случае, не думаю, что кто-то вообще помнит об этом мире.
Взгляд Алана подозрительно сверкнул, и мужчина зажал в зубах сигарету, протянул руку, забрал бутылку у Уильяма и плеснул себе еще янтарной жидкости. Он осушил свой стакан быстрее, чем Уилл это заметил, и снова налил себе, небрежно откинув бутыль на стол.
– О чем вы?
Тяжелый вздох вырвался из груди Алана и пронёсся по пустой кухне, отразившись звоном оконных стёкол и неожиданно участившимся сердцебиением Уильяма.
– Бог достаточно умело поддерживает свою ложь уже столько веков. А его преданные дети ему в этом помогают, – зло выплюнул Алан. – Он хорошо научил их иерархии, а потом еще и показал, что будет, если тебя не устраивает то, что тобой помыкает старый выживший из ума старик. К счастью, «лично» я этого уже не застал. Но было приятно наблюдать за тем, как он пожинает плоды собственного труда. – Алан замолчал, размеренно затягиваясь и запивая сладкий дым терпким напитком, и неожиданно протараторил: – Да и люди только подкрепляют все его начинания своими молитвами, жертвоприношениями и религиозными психозами. Легко управлять теми, кто ничего не видит.
Белый голубь блеснул свинцом в одном из витражных листьев стеклянной розы, накрыв коленопреклонённую Марию своими крыльями. Была ли она так же слепа, доверяя свою судьбу высшим силам, как и Уильям? Или же она знала, на что идёт? Никто так и не ответил Уиллу на этот вопрос. Он и так знал очевидный и простой ответ, за которым не нужно было заглядывать в священные тексты или совершать паломничество в Иерусалим.
Ангелы на боковых крупных окнах продолжали во весь свой божественный рост взирать на Уильяма, сжимая в руках копье и ветку белых лилий. Угол стены около протянутой к прихожанам лилии был выбит разрывами пуль, а выбоины на другой стене напоминали о недавней бойне. Священник не прекращал монотонно взывать к покаянию грешных душ, и все синхронно крестились, когда мужчина надрывно и вдохновенно в очередной раз произносил въевшееся в кожу «Аминь».
Уильям опустил пальцы в стоящую рядом чашу со святой водой и брызнул ей себе на лицо, другой рукой оттягивая галстук. Библия тихо зашелестела своими страницами и глухо хлопнула, сложившись у него на коленях. Уилл не помнил, на какой странице они остановились – он уже давно потерял мысль настоятеля, а его слова не могли морским шумом заглушить голос Алана в голове.
– Знаешь, чем мне нравится этот мир, Уильям?
Уилл сбился со счета минут, которые они провели в понимающем молчании двух старых друзей. Когда его жизнь успела так кардинально перевернуться с ног на голову? Было ли это в тот злополучный вечер в баре, когда он впервые увидел Алана Маккензи? Или же намного раньше, когда его пальцы первый раз коснулись карточной колоды под чутким взглядом отца. Ученик превзошёл своего учителя – Уильям довольно быстро перенял все, что знал Белл-старший, а затем впервые узнал, как трудно дышать со сломанным носом после своей первой победы. Кажется, это было в семнадцать лет. Именно тогда Уильям впервые понял, что значит жить самостоятельно.
– Теряюсь в догадках, – Уилл ощутил, как его лицо начинает гореть, а травы Алана уже не противны его сознанию, напротив, он хочет еще, хоть и не уверен, что это пойдёт ему на пользу.
– Он так же чист и девственен, как когда его только создали. Никаких ангелов, никаких Рая и Ада, – Алан отсалютовал бокалом и, развернув свой стул, закинул ноги на стол. – Только бесконечно сменяющиеся циклы природы, вращение вокруг Солнца и люди, искренне верящие, что их создал Бог. Или боги. Смотря, о какой религии мы будем рассуждать. Идеальный образчик. Все остальные миры лишь бледные попытки Бога создать нечто похожее.
Кажется, Уильям пропустил момент, когда Алан впервые упомянул божественных созданий, сосредоточившись на самом Алане. Сейчас же его разум зацепился за знакомое слово. Ангелы. Светлые и непорочные создания, приносящие людям лишь радость и благоденствие, из уст Алана звучали как то, отчего Маккензи избавился бы в первую очередь.
– Подождите, – Уильям вскинул руку и проглотил заскользивший по горлу наружу воздух. – Я немного не понимаю. Вы хотите сказать, что есть еще другие миры?
– Как минимум один – это точно, – патетично отозвался Алан, покачиваясь на стуле. – Потом мне надоело следить за тем, что происходит за барьером, и я решил начать обживаться в этом мире.
– И в этих мирах есть ангелы?
– Не думаю, что в каждом из них, – Алан взмахнул рукой, отчего с сигареты опал выгоревший серый снег. – Со стороны бога было бы весьма глупо создавать несколько одинаковых копий одних и тех же существ. Хотя я не очень уверен в его умственных способностях, так что все возможно. – Алан мягко рассмеялся, но от этого смеха по коже Уильяма пробежали холодные мурашки. – Но да, ангелы существуют. К счастью, вход в этот мир для них закрыт. В их же интересах. Как и для их чудесного папочки.
Пастырь – пастух, а люди – послушное стадо овец, которых можно легко направлять в лоно церкви. Это Уильям усвоил уже очень давно. Он уже привык к тому, что при удачном исходе операции благодарят бога, а лечение затягивают, искренне веря, что на то была божья воля. Люди слепы. Они внимают каждому слову священников, благоговейно ждут окончания поста и искренне считают, что ограничения в еде смогут смыть с рук кровь.
Если Бога в этом мире нет – так зачем притворствовать?
Ведь Рай никогда не распахнёт перед тобой свои врата, а адские палачи послушно сложат в углу свои вилы и пойдут отдыхать. Ведь этот мир стоит в сторонке от иудейских проблем бытия, а картинки на страницах Библии о Страшном суде – всего лишь картинки. После будет только бесконечная тьма, имя которой Алан Маккензи.
Уильям прикрыл налившиеся свинцом веки и опустил голову, позволив себе мгновение спокойствия. Маленькие черные буквы на небольших пергаментных страницах сливались в сплошное тёмное пятно, и Уилл не мог различить ни слова. Ему это было не нужно. Он знал наизусть каждую строчку, заботливо вколоченную в юную голову Уильяма Белла в восемь лет гувернанткой. Он надеялся, что если закинуть подаренную на именины Библию в самую глубокую часть пруда в отцовском доме, каждая буква, каждое слово выцветет, сотрётся из его памяти, как страшный сон, и унесёт с собой болезненные воспоминания о милосердном и всепрощающем Боге.
Но вместо этого Уилл продолжал бормотать во сне стихи, идя под дождём за заколоченным деревянным гробом на городском кладбище.
– Он может нас слышать?
– Кто знает, – с ехидной усмешкой протянул Алан.
– Но если… – Уильям помедлил, словно вспоминал слова, – если он нас слышит. Не опасно ли?..
– Не опасно ли говорить все, что говорю тебе я? – закончил вопрос Уильяма Алан. – Ничуть. Бог знает об этом мире не больше, чем неродившийся ребёнок. Он не знает ни о том, что на свете живёт некий Уильям Белл, которому сейчас раскрываются карты Вселенной, ни о том, что здесь живу и здравствую я собственной персоной. Хотя я не уверен, знал ли бы он о твоём существовании, будь он в этом мире. Что-то мне подсказывает, что он был бы так же занят своими игрушками, которые никак не хотят играть по его правилам, чтобы обращать внимание на какого-то Уильяма Белла.
– Что ж. Это многое объясняет.
– Да?
– Да. – Уилл до скрежета сжал зубы и пустым взглядом уставился сквозь Алана, отгоняя от себя наплывающие воспоминания и появляющийся от них жар в груди. – Я думал, что бог жесток, что он хотел смерти моей сестры. Когда все случилось, я все время спрашивал себя: почему? Почему именно она? И почему он выбрал для неё такую страшную смерть. Я повторял это почти каждую ночь. Наверно, я все же надеялся, что он меня услышит. – Уильям поджал губы. – Сейчас же я знаю, что ему просто плевать.
Он залпом опустошил свой стакан и резко подскочил на ноги, оттолкнув в сторону стул. Перебинтованная рука отозвалась саднящей болью, и Уилл поморщился, но лишь бессознательно скользнул по ней взглядом и нервным движением подтянул держащий повязку узел. Уилл начал быстро ходить из стороны в сторону, сжимая кулаки с такой силой, что ногти впивались в ладони до красных полулунок, словно это могло хоть что-то решить в его жизни, а затем остановился спиной к Алану, потёр переносицу и устало простонал.
Алан, все это время молча наблюдавший за ним, хмыкнул.
– Он не знает о том, что происходит здесь, – тоном учителя, который вынужден объяснять по сто раз простые истины этого мира, повторил Алана. – Он не видит, что происходит здесь. Но ты прав. Даже если бы он существовал в этом мире, ходил рядом с нами и даже влиял на наши жизни… Ему плевать. Ведь так легко оправдать свою профессиональную дисфункцию, назвав ее неисповедимостью. Надо было мне так же сделать.
Неисповедимость божьего промысла всегда ставила Уильяма в тупик. Как и попытки священников объяснить все происходящее чьим-то высшим замыслом, о котором они, как и всегда, ничего не знали. Они считали себя сведущими в делах божественных, но порой даже не могли процитировать ни строчки из Библии. Они читали по бумажке, но призывали своих прихожан заучивать и повторять молитвы до посинения. Если божий промысел действительно был неисповедим для человеческого разума, то это объясняло, почему Уильям не мог понять принцип отбора священнослужителей.
Ведь только всезнающий и мудрый Бог мог избрать своими помощниками на земле старых немощных стариков, восседающих в своих мраморных дворцах где-то на другом континенте.
Уильям тут же замотал головой, с такой силой сжав края Библии, что бумага натянулась и надрывно затрещала. Служба подходила к концу, а голова Уильяма от запаха ладана болела все больше. Но встать сейчас – значит привлечь к себе все внимание прихожан рядом с ним, ведь и скамья и старые деревянные двери были слишком скрипучими для незаметного исчезновения. Подобный жест был бы слишком некультурным с его стороны.
– Наверно, с моей стороны будет не очень культурно это спрашивать.
Уилл обернулся к Алану и облокотился о деревянную столешницу кухни.
– Брось. Я рассказал тебе уже намного больше, чем ты должен был знать. Еще пара десятков вопросов вряд ли сможет больше усугубить ситуацию. Что именно тебя интересует? – Алан приветливо раскинул руки, приглашая Уильяма к продолжению разговора.
Тот помедлил. Вопрос, который он хотел задать, казался Уильяму до ужаса банальным и в то же время тревожащим любопытство. И тем не менее он все еще не знал, как Алан отреагирует на него.
– Ваши дети вас изгнали.
– Да. Я не ошибся, выбрав тебя своим слушателем. Ты невероятно внимателен к деталям, – добродушно усмехнулся Алан, точным движением выбросив выкуренную сигарету в мусорный бак.
Его пальцы тут же снова потянулись за портсигаром, а у Уильяма на мгновение появилось желание просветить грудную клетку Алана новомодными рентгеновскими лучами и посмотреть на состояние его легких. У любого из пациентов Уилла от такого количества выкуренных за время их знакомства сигарет несомненно начались бы проблемы со здоровьем, но Алан, кажется, не испытывал ни малейшего дискомфорта.
– Как им это удалось? – осторожность сквозила в каждом слове Уильяма, и ему казалось, что он ступает сейчас по минному полю. – Как вашим творениям удалось низвергнуть вас с вашего мнимого пьедестала и загнать в самый отдалённый уголок Вселенной, сжав до состояния человеческой оболочки?
– Как обычно происходят дворцовые перевороты, Уильям? Собирается компания заговорщиков, обсуждает план действий, а потом нападают, когда их жертва ни о чем не подозревает. Они творили – я слабел. – Алан говорил это так, словно ничего необычного в произошедшем не было; его будничный и спокойный тон поразил Уилла, а отстранённый взгляд лишь усилил произведённое впечатление. – Им ничего не стоило растащить меня на маленькие кусочки и закинуть в разные уголки мироздания, чтобы мне было тяжелее восстанавливаться.
– Вы дали им власть, – понимающе протянул Уильям. – И они почувствовали ее в полном объёме.
– Да. Я относился к ним, как к равным. Больше я такой ошибки не допущу.
Как к равным. Вся жизнь Уильяма был построена на строгом подчинении старшим, беспрекословной вере им и соблюдении придуманных когда-то и кем-то формальностей. И слова Алана о созданиях, которые не были подчинены его воле, которые стояли с ним на одной ступени, лишний раз напомнили Уиллу о прописанных свыше истинах, внушаемых церковью своей пастве. Королю власть дана от Бога – все призваны служить ему и подчиняться, как ангелы, созданные Богом.
И за неподчинение последует наказание.
Алан не сожалел, когда говорил о произошедшем, но его тон стал неожиданно холодным и колючим. Уилл не видел на его лице ни тени сомнения в своих действиях, но ошибка привела Алана в Чикаго, загнала его в этот маленький мир, в котором он был вынужден ютиться. Уилл усмехнулся: наверно, Алан чувствовал себя так же, как человек, оказавшийся в маленькой тюремной комнате после роскошного особняка.
Четыре стены и кровать – минимум удобств, с которыми приходится мириться, в обмен на возможность жить.
Если все было так, то Уильям хорошо его понимал, но все же выражение лица Маккензи было слишком безучастным и апатичным, чтобы Уилл мог подтвердить свою догадку. Алан больше не смотрел на Уильяма, устремив свой взгляд сквозь него, далеко за пределы этой планеты и, возможно, даже этой галактики. Но Уилл не хотел знать, что он там видит.
– Так что вы все-таки такое? Идеал. – Уилл протянул это слово, как будто это могло развеять окруживший их туман и приоткрыть завесу тайн Алана Маккензи. – Чем больше вы рассказываете мне о себе, тем мне больше кажется, что я вас практически не знаю. Вам комфортно находиться здесь, в этом теле? Мне кажется, для такого существа, как вы, не было бы проблематично сжаться до состояния человека, но все же. Это должно приносить дискомфорт.
– Так и есть, Уилл. Я все и ничто. Я одновременно нахожусь в каждом уголке Вселенной и в каком-то конкретном месте на этой планете. Нет ничего, что могло бы укрыться от моего взгляда. Но у этого есть своя плата. – Алан наигранно вздохнул. – Человеческие глаза фокусируются на предмете своего интереса. Вы рассматриваете его, ваш мозг обрабатывает информацию, и только потом вы переводите взгляд дальше, маленькими шагами продвигаясь вперёд. Я же лишён этой привилегии. Однако, об этом ты узнаешь чуть позже. Не рассказывать же сразу все в наше первое свидание.
Алан привычно исчез из жизни Уильяма на долгие недели, оставив его кипеть в котле из собственных сомнений и тревог. Алан исчез, но вместе с ним не исчез ни сладкий запах дыма, пропитавший каждый уголок кухни Уильяма, ни ощущение постоянного присутствия Алана рядом. Алан был везде, в каждой детали и в каждом человеке вокруг, он видел все и ничего. Иначе бы он уже непременно появился и развеял все одолевающие Уильяма сомнения.
Внутри все на мгновение скрутило от боли, а волоски на задней стороне шеи зашевелились. Уильям обернулся, и на мгновение ему почудилось, что около входа мелькнула чья-то фигура, но это была лишь высокая тёмная занавеска, вскинутая в воздух порывом ветра.
– А я?
– Что ты?
– Что теперь будет со мной?
Уилл поморщился и невольно прижал руку ко все еще саднящей груди. Прошло несколько долгих недель, но выстрел Алана раздавался в памяти Уильяма так, словно все произошло несколько мгновений назад. Уилл даже не успел обернуться, ища что-то в кухонных ящиках, когда почувствовал на языке привкус крови, а губы стали слипаться от пробулькиваемой сквозь горло крови. Он смог только опустить голову и увидеть расползающееся по груди алое пятно, а затем развернуться и посмотреть на ухмыляющегося Алана.
– Прости. Ты слишком много знал. Ничего личного.
Алан успел отсалютовать ему бокалом, прежде чем Уильям провалился в стремительно надвигающуюся на него тьму.
Очнулся Уильям от ощущения холодного пола и пульсирующей боли в затылке. Ребра болели, дышать было тяжело, а грудь ныла, словно на него разом навалили несколько тяжёлых каменных плит. Солнце почему-то пробивалось сквозь распахнутые ставни и обжигало своими лучами лицо Уильяма, и он обессиленно попытался поднять руку, чтобы закрыться.
– Как себя чувствуешь, Уилл? – голос Алана раздался совсем рядом, как будто тот навис над ним и рассматривал. – Сердечко не болит?
Слова неожиданно вселили в Уильяма силы, и он распахнул глаза, уставившись в две серебристых льдинки во взгляде Алана. Мужчина действительно навис над ним, но теперь в его руках была уже бутылка. Причём, судя по виду, открыл ее Алан совсем недавно.
Уилл попытался приподняться и тут же рухнул обратно на пол, застонав от пронёсшейся по телу электрическим разрядом боли. Он стиснул зубы до скрежета и прикрыл глаза, делая несколько глубоких вдохов. Ему предстояло сказать самые важные в своей жизни слова, и он не был уверен, что после этого его точно не убьют.
– Иди. Ты. К черту.
Алан удивлённо присвистнул, а Уилл замер в ожидании небесной кары за столь неуважительное отношение к себе. Но ее не последовало. Алан только дружески похлопал его по щеке и рассмеялся.
– О, мы так резко перешли на «ты»? Точнее, ты перешёл на «ты».
Яд слов Алана плавно растекался по губам Уильяма невидимой плёнкой, отзывался на кончике языка миндалём и прожигал после себя багровые рваные дорожки. Уилл распахнул глаза и едва не столкнулся с ухмыляющимся над ним Аланом.
– И да. Я, может быть, с радостью бы сходил на экскурсию в Ад, только в эту версию мира его не завезли.
Маккензи распрямился и отпил из горла бутылки, отчего его кадык плавно заходил под натянутой кожей, а взгляд раздражённых глаз Уильяма зацепился за это размеренное и методичное движение, как за единственную соломинку, чтобы оставаться в сознании. Алану потребовалось секунд десять, чтобы осушить добрую треть бутылки, и Уилл судорожно сглотнул, почувствовав стягивающую язык и горло сухость.
Кажется, он начал понимать слова Алана о выпивке.
– Что вы со мной сделали?
– Просто показал тебе, что теперь можешь не смотреть по сторонам, когда переходишь дорогу. – Алан пожал плечами. – Убить тебя смогу только я. И делать это я буду не с помощью ваших человеческих игрушек.
Слова Алана звучали так, что сомневаться в них особо не хотелось. Поэтому Уильям негромко простонал и, вцепившись пальцами в шероховатую от ссохшейся крови столешницу, приподнялся. Спина прижалась к деревянной дверце, и Уилл тяжело задышал, чувствуя, как внутри все скручивается от незнакомой ему боли. Его тело стягивалось изнутри, его мяли и растягивали в стороны, чтобы потом с новой силой впечатать в раскалённую пулю. Уильям никогда не думал, что может испытывать подобное.
Алан молчал, наблюдая за Уильямом, и опустился на свой стул. Кухня была все так же разгромлена, как накануне. Только теперь ее освещали лучи взошедшего солнца и довольная улыбка Алана Маккензи. Эта улыбка напрягала Уильяма даже больше, чем многозначительное молчание Алана.
– Почему вы все это мне рассказываете? – сквозь силу и боль в легких выдохнул Уилл. – Почему доверяете это простому человеку?
Алан хмыкнул.
– Ты уже не простой человек. Ты мой друг, Уильям. А друзьям принято доверять свои тайны.
– Друг? – скептично заметил Уилл.
– Определённо. Потому что я не падаю в объятья кого попало. К тому же с парочкой дыр в теле. Это знаешь ли, несколько щекотливая ситуация. Не к каждому можно обратиться за помощью.
– Вам нужна помощь, сын мой?
Уильям вздрогнул и вскинул голову, встретившись взглядом с двумя ярко-голубыми глазами священника. Этот взгляд был холодным, но от него неожиданно веяло теплом и уютом. Мужчина опустился на скамью перед Уильямом, заглядывая ему в глаза, и тому неожиданно захотелось поскорее вернуться домой, напиться и сделать вид, что ничего этого не было. Чем он в основном и занимался между долгими и мучительными сменами в больнице.
– Вы всю службу витали в облаках, – мягко протянул мужской голос, и его слова эхом разнеслись под своды собора. – Что-то случилось?
Губы Уильяма дёрнулись в слабой улыбке, а пальцы с силой сжали Библию.
– Нет. Вы ничем не сможете мне помочь.
Ведь если Бога в этом мире нет, то чем ему сможет помочь простой священник? Поддерживающие слова Уильям предпочитал говорить самому себе, а то, что открылось ему недавно, не могло быть рассказано первому встречному, даже если на нем была черная ряса. Уильям был один в этом мире, кто знает правду, и ее груз нести придётся тоже одному.
Витражи насмешливо переливались солнечными зайчиками, окрашивая пол и стены собора разноцветными красками, а тяжелый крест, возносимый на Голгофу, словно насмехался над Уильямом. Шляпа тугим обручем обхватила голову Уилла, а перчатки раскалённым металлом обожгли кожу рук, впиваясь в них своими шипами. Запах горького миндаля окружил Уилла, и как бы быстро мужчина ни удалялся от священника, ему казалось, что он стоит на месте, а ноги наливаются свинцом.
Он никогда не верил истово в Бога и не собирался уверовать сейчас. Он мог кричать о помощи, но вместо этого молчал, сминая пальцами исчирканные ручкой листы Библии. «Блажен, кто верует», – были ли сейчас это его слова или же они отпечатались в его памяти искусной рукой безумца? Уилл не знал и, ступая под пролившийся на Чикаго дождь, надеялся, что тяжёлые капли смоют все его сомнения и очистят истерзанную душу.
Ведь он не хотел ничьей помощи. И помочь ему никто не мог. Кроме Алана Маккензи.
Только если ему не было плевать так же, как восхваляемому в пасхальные недели Богу.
