Лина Вальх
Повешенный
Жизнь в больнице наложила на Уильяма свой отпечаток. А проведённое в тюрьме время научило обходиться и без того неприхотливого в быту мужчину еще меньшими затратами.
– Клади его на стол, – приказным тоном протянул Уильям, как только они втянули Алана на кухню. Перехватив Алана под руки, Уилл уложил его на спину и поспешил помочь Джимми закинуть неподъёмные ноги на стол. – Да, вот так.
– Еще нужна моя помощь?
– Нет, – Уилл бросил взгляд на мерно щелкающие настенные часы. – Уезжай побыстрее и убедись, что мы не наследили слишком сильно. Я смогу объяснить полиции лужу крови перед входной дверью в случае чего. Но я бы предпочёл обойтись без допросов.
– Не волнуйся, – Джимми широко улыбнулся, и Уильяму почудилось на мгновение, что в этой улыбке было все, кроме искренней поддержки. Яд, издёвка и непонятное Уиллу торжество смешались в безумный коктейль на лице Джимми. – Мистер Кёниг держит меня не только за мои выдающиеся способности шофёра.
Джимми исчез, даже не хлопнув дверью. Он легко растворился в воздухе, оставив Уильяма один на один с едва дышащим Аланом и разъедающим все внутренности чувством вины. По правде говоря, сам факт того, что Алан все еще дышал вводил Уильяма в странное исступление. Все его знания, весь его небольшой, но ценный опыт говорили, что невозможно оставаться живым, когда почти вся кровь покинула тело, а сердце бьётся настолько слабо, что даже вскрой ты кожу и мышцы – вряд ли увидишь пульсацию в венах.
Но Алан Маккензи все еще был жив.
Пиджак и рубашка разлетелись маленькими пуговками вскоре вслед за ними отправилась и рубашка, открыв Уильяму доступ к ране Алана. Не нужен был рентген-аппарат, чтобы понять – все попытки спасти его жизнь будут тщетны, но Уильям зачем-то попытался вытащить пулю. Рана хлюпала кровью, а мягкие желейные ткани обхватывали пальцы Уилла, пока он пробирался все глубже. Он чувствовал, как рядом изредка раздаются слабые удары сердца, а пуля словно ускользала от него.
– Давайте же. Еще не пришло ваше время. Я в этом точно уверен.
Он схватил цепкими и ловкими кончиками что-то продолговатое и холодное и резко выдернул руку. Пуля поблёскивала в свете ламп своей черной поверхностью, и Уильям поднёс ее поближе. Крупная и гладкая, она была сплошь покрыта темной маслянистой жидкостью, как и пальцы Уилла. Пуля была холодной, хоть и находилась так долго в теле Алана, и стоило Уиллу чуть сдавить ее, как она разлетелась мелкой пылью, заставив Белла отшатнуться от стола и с ужасом уставиться на свою руку. Масло медленно стекало с его кончиков пальцев и жирными каплями опадало на пол. Оно не было похоже на кровь. Уильям никогда не видел подобного и просто пялился на блестящую в темноте руку, пока не вспомнил о лежащем на столе Алане.
Схватив полотенце, он тут же попытался оттереть тёмное масло, но оно лишь больше размазалось по его руке. Отбросив в сторону ткань, Уилл примерился к груди Алана и положил ладони друг на друга, молясь всем известным богам, чтобы стол выдержал подобное обращение с собой.
– Ну же.
Уилл несколько раз с силой надавил на грудь Алана и припал к его губам, выдыхая в рот воздух, но сердце все так же продолжало затихать, как бы сильно Уильям ни давил на него. Стол надрывно скрипел и раскачивался из стороны в сторону, его ножки подкашивались, и вся импровизированная операционная вот-вот должна была развалиться от прикладываемых Уильямом усилий по реанимации – по правде говоря, это была не самая его сильная сторона, – но в какой-то момент Алан хрипло застонал, вскинул на секунду руку и затих, оставив Уилла один на один с надоедливым тиканьем часов.
– Черт! – негромко прорычал Уильям, опершись руками о край столешницы, и бросил взгляд на наручные часы. – Время смерти – одиннадцать часов пятьдесят три минуты после полудня.
Чувство тоски разрывало Уильяма. Приход Алана Маккензи в его жизнь принёс с собой только беспокойство и тревогу, и его уход должен был принести Уиллу облегчение. Но вместо этого мужчина чувствовал болезненную горечь. Привык ли он к Алану Маккензи? Определённо нет. Но отрицать, что с ним в жизни Уильяма появились новые неизведанные впечатления, он определённо не мог. Он смотрел на серое лицо Алана, на его выцветшие губы и на острые черты лица, пытаясь найти малейшую деталь, что смогла бы сказать, что он дышит и сейчас вновь распахнёт свои глаза. Но Алан лежал неподвижно. Еще один человек в списке тех, кого видел Уильям в последние секунды их жизни. Пустота давила, но не была невыносимой. Он еще один пациент, которому не повезло. И Уильяму придётся с этим жить.
Уильям долго сидел около Алана, бесцельно слонялся по кухне и несколько раз перебирал скромный набор столовой посуды. Он не мог найти себе места, а спички как назло не зажигались – лишь громко шипели и ломались, стоило провести ими по коробку. Уилл вглядывался в тёмное небо, но не находил на нем звёзд. Город вспыхивал фиолетовыми молниями на горизонте и яркими розовыми всполохами совсем рядом с домом Уильяма. Город наползал темными низкими тучами – предвестниками очищения и страданий.
Уилл с остервенением тёр руку щёткой и содой, пытался содрать ненавистную черную жидкость щёткой для обуви и собственными ногтями. Горячая вода обжигала кожу, а он продолжал сдирать налипшее масло, в освещаемом одними только молниями помещении, пока кожа не покраснела и на ней не проступили маленькими алые капельки. Он тёр руку с такой злостью, что не заметил, как в раковину вместе с водой стала стекать его собственная кровь. Уилл видел перед собой лишь бесконечную звёздную бездну, покрывающую его руку, высасывающую из неё каждую капельку и въедающуюся в душу. Он был готов содрать с себя кожу, лишь бы избавиться от этого липкого ощущения, но продолжал тереть, пока последний черный ошмёток не смысля в канализацию вместе с запёкшейся кровью.
Бинты мягко укутали израненную руку, а ноги привели Уильяма в спальню. Постель мягкой периной вжимала в себя Уильяма, а тонкое одеяло не спасало от пробирающего сквозь трещины в кирпиче холода. Сон был лучшим спасением от реальности, и Уилл хотел как можно быстрее провалиться в него. Но он пялился в потолок, прижимал к себе забинтованную руку и считал громоподобные удары напольных часов в гостиной, беспощадно отмеряющих наступление нового дня.
Уильям не знал, сколько он пробыл в беспокойном и горячечном сне, когда его разбудил звон падающей на пол посуды и громкая ругань со стороны кухни. Мафия, старые враги и грабители – были единственным разумным объяснение для сонного и дремлющего в полутьме коридора мозга. Еще более безумные варианты приходили с каждым новым шагом к кухне, где он оставил бездыханного Алана Маккензи, а мысль, что кто-то пробрался к нему домой, чтобы удостовериться в смерти последнего, становилась все более правдоподобной. Звуки возни усиливались, и Уилл щёлкнул выключателем, протирая второй рукой слипшиеся глаза, и замер, с открытым ртом глядя на вертевшегося на столе Алана.
– Ох, это было отвратительно, – хрипло пробормотал Алан.
Он вертел головой, явно пытаясь понять, где он, распахнутые рубашка и пиджак негромко хлопали тканью в ответ его движениям, а через несколько мгновений непонятных поисков мужчина заметил стоящего в дверях Уилла. Его лицо просияло, болезненные морщинки на лбу разгладились, и он тут же с воодушевлением подался вперёд:
– У тебя есть выпить, Уилл?
– Мистер Мак… Мистер Маккензи, – Уильям растерянно заозирался и развёл руками, пока Алан морщился и чесал живот, свесив со стола ноги. – Но как? Вы… Я могу поклясться, что вы были мертвы. Я лично проверил ваш пульс. Вы не дышали, а ваше сердце… После такого нельзя просто встать и сказать «Это было отвратительно».
– Как видишь, можно, – Алан поднял голову к яркой лампочке и зажмурился, тут же опустив голову. – Так у тебя есть выпивка? Только не говори, что нет. Ты дружишь с Даниэлем. Он точно должен подкидывать тебе бутылочку.
– Я, кажется, сошёл с ума.
– Ты не спятил, Уильям. Успокойся.
Алан ловко соскочил со стола. Его безмятежное выражение лица не тронула ни растерянность Уильяма, ни недавнее пребывание в ином мире, а полуслепой взгляд уже во всю рыскал по кухни в поисках чего-нибудь съестного. Глаза замерли, а уголки губ потянулись в противоположные стороны в довольной улыбке чеширского кота, когда он обнаружил источник пищи – небольшой надрывно вибрирующий холодильник – и настенный шкаф с полупрозрачной дверцей, за которой виднелось несколько бутылок.
Уильям удивлённо выгнул бровь, преграждая Алану путь к холодильнику и небольшому бару.
– Успокоиться? – Уилл почувствовал, как его щеки вспыхнули от прилившей к ним крови, а в ушах зашумел морской прибой. – Труп умершего на моих глазах человека только что подскочил и теперь требует налить себе выпить. Я не уверен, что это происходит сплошь и рядом, мистер Маккензи. Я знаю, что вы были мертвы. А теперь вы со мной разговариваете. Что происходит?
Алан обвёл Уильяма тяжёлым взглядом. Уилл навис над ним, лишая любой возможности уклониться от неизбежного разговора, а поджатые в возмущённом возбуждении губы и двигающиеся под кожей желваки кричали о серьёзном настрое Уильяма получить ответы на все вопросы.
Алан вздохнул и потёр глаза.
– Что ж, – он хлопнул Уильяма по плечам, вцепившись в них пальцами, а затем потрепал Уилла по щеке, – располагайся, Уильям. Уверен, у тебя есть ко мне много вопросов.
Алан всплеснул руками и опустился на один из стульев.
– Но для начала все же налей мне стаканчик виски. После воскрешения всегда так хочется пить.
Глава XIII. Гефсимания
Март, 1933
Будь Уилл умнее, он непременно вёл бы дневник со всеми своими наблюдениями.
Он бы непременно отмечал все странности в поведении Алана Маккензи, записывал бы все его слова и подмечал каждую незначительную деталь, складывающуюся вместе с другими в один большой паззл. Уилл бы непременно думал обо всех особенностях Алана каждый день, прокручивал в голове каждую его фразу и искал ускользающие от внимания ответы.
Но Уильям не придавал ничему значения, упиваясь собственным горем и все больше зарываясь в воображаемый кокон из проблем. Он был рад оказываемому Аланом вниманию и в это же время всячески пытался от него спрятаться. Каждый раз говорил своему отражению, что это будет последний раз, но снова и снова приходил в назначенное время в назначенное место, даже если на улице был проливной ливень, а последний зонтик сломался еще в прошлую встречу. Вся его жизнь после встречи с Аланом ткалась из противоречий.
Уильям хотел бы прекратить их отношения.
Но ему было слишком интересно узнать, что же кроется на последних страницах книги.
– Итак. – Алан хлопнул в ладоши и покрутил в руке бокал с янтарной жидкостью. – У тебя ко мне вопросы. Утро еще не скоро. А я… в достаточно бодром расположении духа, чтобы просветить тебя в некоторых аспектах этой жизни.
Уильяму хватило сил, только чтобы распахнуть импровизированный бар в одном из шкафчиков и достать оттуда полупустую бутылку виски. Алан Маккензи чувствовал себя вполне умиротворённо и здорово после неожиданного воскрешения – которое было неожиданным только для Уильяма – и теперь требовательно ждал выполнения своей просьбы. Вся прежняя серость его щёк испарилась – к ним прилила кровь, а губы снова изгибались в едкой улыбке. Он сидел на стуле и ждал, пока Уильям принесёт ему то, чего Алан хочет, и не торопился переходить к следующему шагу.
Уильям выдохнул и опустился на стул напротив Алана, обведя его растрёпанную фигуру взглядом.
– Знаете, – пальцы сами собой оттянули воротник рубашки, – когда доходит до подобных разговоров, все вопросы исчезают сами собой.
– То есть, – Алан многозначительно вскинул брови и отпил из стакана, – я могу добить этот чудесный виски и отправиться домой? Раз уж нет ко мне ни одного вопроса. К слову, – он еще раз пригубил виски, – напиток просто потрясающий. Куэрво определённо имеют талант к выбору алкоголя. И все же. – Алан наклонил голову вбок, изучая Уильяма взглядом, как порой собака изучает свою новую цель. – Мне уйти?
– Нет-нет, – спохватился Уилл и замотал головой. – Прошу. Меня интересует все. Каждая деталь, о которой вы можете мне рассказать. Каждый момент будет важен, чтобы… чтобы я мог понять всю картину.
Алан улыбнулся. Его полуслепой взгляд смотрел сквозь Уильяма, пока губы медленно потягивали терпкий напиток. Мужчина размеренно покачивался на стуле, балансируя на двух ножках с такой лёгкостью, словно был воздушным эквилибристом в одном из бродячих цирков – Уилл не был уверен, что это тоже не было правдой, – загадочно улыбался и поглядывал на Уильяма поверх янтарной жидкости.
– О, мой милый Уильям. – Алан резко опустил стул на все четыре ножки и барским движением плеснул себе в стакан еще виски, разлив добрую половину мимо стеклянной ёмкости на деревянный стол. – Тебе не хватит жизни, чтобы осознать все, что происходит вокруг. Знания – сила. Но иногда эта сила сводит с ума тех, кто знает слишком много. – Алан на мгновение замолчал, заглянув на дно гранёного стакана. – Власть – это тоже сила. И она сводит с ума тех, кто к ней не готов.
– О чем вы?
– Ты никогда не задумывался, что маленькие существа становятся столь могущественными, если дать им почувствовать на своём языке хоть каплю власти? – Уильям вздрогнул от холодного и пустого взгляда Алана. – И, увы, не всегда успеваешь предотвратить эту трагедию. Но об этом чуть позже. Спрашивай. Задавай. Выпытывай. Я весь внимание. Но помни о том, что за знанием придёт ответственность. А за ответственностью – последствия. Убедись, что ты готов к ним. Потому что помочь тебе я в случае чего, увы, не смогу.
Алан виновато развёл руками и усмехнулся. Липкое чувство наползало на Уильяма, взгляд Алана блуждал по его лицу и, казалось, проникал в каждую, даже самую беспечную и давно забытую, мысль Уилла. Алан потягивал их, как виски или дорогое вино, пробовал на вкус, крутил на языке, чтобы затем выпить до последней капли, не оставляя Уиллу возможности сопротивляться.
Вопросы вертелись в голове Уильяма ураганом, но мужчина не мог разомкнуть иссохших за прошедший вечер и обветренных на морозе губ. Он кусал их, сдирал небольшие корочки до металлического привкуса во рту и нервно сжимал пальцы в кулак. Слова вертелись на кончике языка, но Уильям не мог набраться смелости их спросить. Он молча смотрел на безмятежного Алана и гадал, у кого раньше кончится терпение.
Ладонь скользнула по кожаной обложке. Кончики пальцев обвели тиснёные буквы, и Уилл прикрыл глаза, вслушиваясь в окружившую его куполом тишину. Казалось, ничто не могло просочиться в его невидимое убежище, ничто, кроме…
Кто вы?
Слова эхом раздавались в ушах Уильяма, колокольным звоном переливались по кончикам пальцев и разноцветными солнечными зайчиками ослепляли сквозь пёстрые причудливые витражи собора.
Старая Библия в руках приглушённо шуршала своими пожелтевшими страницами в поисках подходящей строчки. Но та как назло не находилась, оставляя Уильяма наедине с беспокойными мыслями. Он приходил в эту церковь на другом конце города каждое воскресенье с того злополучного дня. Он надеялся, что найдёт здесь умиротворение, и древесный запах скамьи успокоит, но вместо этого Уилл видел везде лицо Алана Маккензи, а его слова раздавались в ушах, когда священник в очередной раз взывал прихожан к покаянию и прощению.
– Иисус же, отвечая, сказал: о, род неверный и развращённый! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? приведите его ко Мне сюда. И запретил ему Иисус, и бес вышел из него; и отрок исцелился в тот час…
Если бы все было так же просто, как на страницах учебников и священных текстов, человечество уже давно непременно бы жило в обществе достатка и всеобщей любви. Но, увы, люди продолжали убивать друг друга за несколько хлебных крошек, а бог оставался глух к их молитвам. Возлюби ближнего своего – всего лишь выцветшие буквы на хрупких, как слипшийся пепел страницах, а устремившиеся ввысь соборы – попытка сохранить все те небольшие крупицы иллюзорной власти.
Ведь настоящим правителям не нужны замки и устрашение. Они одним своим существованием заставляют людей трепетать, а их имена покрываются печатями тайны.
Если бы все было так же просто, как в Библии, Уилл бы уже давно изгнал из себя всех демонов. Он бы не ловил себя на чуждых и пугающих мыслях, а стенания матери о женитьбе прекратились бы еще несколько лет назад, когда в его жизни появилась Грейс. Она была милой девушкой во всех смыслах этого слова. Но Уильям тянул, выслушивал нотации сестры и только негромко чертыхался под ее осуждающий взгляд каждый раз, как оказывался в родительском доме.
Уильям усмехнулся: как глупо со стороны людей бояться произносить простое «господи» или «Иисус» вне церкви, когда они каждый день восхваляют другого, стремясь сделать приятное ближним.
– Кто я? – Алан как-то болезненно и горько улыбнулся, подперев кулаком подбородок. – Уверен, если бы на моем месте был кто-то другой, то он сказал бы что-то вроде: «О, это слишком сложно для твоего понимания, мой мальчик». Ну или как-то так.
– Вы только что сказали мне то же самое, – Уилл слабо усмехнулся уголками губ и потянулся за своим стаканом; ему определённо нужно было выпить и как можно скорее. – Или на вас это правило не распространяется?
– Действительно.
Сдавленный смешок вырвался из груди Алана, и мужчина зашёлся тяжёлым низким кашлем. Его лицо покраснело, а на глаза набежали слезы. Вот только на этот раз Уильям не бросился ему на помощь: только внимательно наблюдал, замерев с поднесённым к губам стаканом. Алану не нужна была его помощь.
Или же Уильям и на этот раз ошибался?
– Обычно в таких ситуациях, – продолжил наконец Алан, – также говорят что-то вроде: «У меня очень много имён». Но это не так. Имя у меня одно. Идеал, – будничным тоном, словно это был очередной прогноз погоды или сводка криминальной хроники за неделю, подвёл итог Алан.
– Как скромно с вашей стороны, – Уильям едко хмыкнул и опрокинул в себя виски. – Я ожидал чего-то более приземлённого. Зевс, Один, Бог. Иисус на крайний случай. Вдруг предыдущие варианты слишком просты для вашей выдающейся персоны. – Стакан со звонким грохотом опустился на стол, а Уильям потянулся за бутылкой.
Алан рассмеялся, запрокинув голову и схватившись рукой за живот. Его низкий бархатный голос заполнил собой всю полупустую кухню квартиры Уильяма, и тот с трудом взял себя в руки, чтобы не промахнуться и не пролить ни капли драгоценного животворящего напитка.
В конце концов, если в церкви почитают вино, почему бы Алану не почитать что-нибудь покрепче?
– Не я так себя назвал, – смахнув с ресниц невидимые слезы, ответил Алан. – Да и к тому же мы ведь не выбираем наши имена. Вот тебя, Уилл, назвали в честь деда. Второе имя дали в честь отца. А фамилию ты тем более не выбирал и должен будешь передать своим детям. Так и я не выбирал: быть мне Идеалом или кем-то другим. Имя – всего лишь слово, которым мы пытаемся отличаться от других.
– И что в таком случае значит ваше имя? Хотя я не очень удивлён тому, что вас так прозвали.
– О, нет-нет, – по-отечески улыбнулся Алан, и Уильяма передёрнуло: еще не хватало только, чтобы он встал и потрепал Уилла по голове, как это делал когда-то его отец. – Если ты думаешь, что они посмотрели на меня и подумали: «О, Идеал. Отличное имя для такого идеального существа», – то ты ошибаешься. Иногда я думаю, что всему виной Древняя Греция. У них было довольно интересное представление о происхождении мира. И не могу сказать, что они были далеки от истины.
– Хаос? – Уильяму показалось это забавным.
– Он самый. Пустота, бездна, ничто, если тебе будет так проще. Вот только греки считали, что до ничего не было. Лишь тьма и холод. В чем-то они были правы. Но там был я.
Уилл не сомневался, что там был Алан. Он спокойно мог представить Алана в центре мироздания, выстраивающего правила, по которым все будет существовать, по которым будут сменяться циклы жизни и вращаться земля. Он не сомневался, что в том хаосе и безумии, что происходили в жизни Уильяма, есть щедрая доля руки Алана Маккензи – он даже мог это видеть собственными глазами. Вот только все известные ему со школьных уроков источники говорили лишь о том, как Бог за семь дней не покладая рук сотворил этот мир, создал людей и прописал законы вселенной.
– Почему тогда вы не называете себя Хаосом? Почему именно Идеал? Разве вы не являетесь, в таком случае, пустотой?
– Я? Нет. Не совсем, – тут же покачал головой Алан. – Вижу, что я тебя запутал, мой дорогой Уилл. Да, признаюсь, я не люблю, когда появляется что-то новое. Потому что все новое приносит с собой беспорядок. Но я не пустота в том смысле, который ты в неё вкладываешь. Звезды, космос, планеты – все это соткано из меня, пусть мне этого не слишком и хотелось. Но нам часто приходится мириться с тем, что вне нашей власти. Мы привыкаем и живём так, словно это всегда было в нашей жизни. Так же и я. Если я не могу ничего сделать со вселенной, придётся ей помогать, – пожал плечами Алан и отставил в сторону стакан. – Хотя я бы предпочёл, чтобы ни этой планеты, ни в принципе всего этого не было.
Уильям и сам не знал, какой именно смысл он вкладывал в произносимое им слово. Липкое чувство постороннего присутствия в его голове сбивало с толку, а Алан только с улыбкой раскрывал свой портсигар и вытаскивал оттуда ставшую неизменной частью его образа сигарету. Алан, или же Идеал, видел каждую его мысль, пробирался в каждый уголок его сознания и уже непременно отобрал для себя самые лакомые вопросы, которые только мог придумать разум Уильяма.
– Но все же космос появился, – многозначительно заметил Уилл, потягивая виски. – Как и вселенная. Значит, что-то пошло не так?
– Не совсем, – Алан мягко рассмеялся и чиркнул спичками. – Даже пустоте, – Алан нехотя произнёс это слово, – может быть одиноко. А за одиночеством приходит желание избавиться от него.
– И вы это сделали, – жирной точкой заключил Уильям. – Избавились от одиночества, создав Вселенную.
Алан снова улыбнулся.
– Нет. Я создал тех, кто создал Вселенную. Я же заставил Вселенную работать, заставил существовать законы физики, а атомы вступать в превращения, чтобы давать этому миру новый оборот в бесконечном пространстве космоса. Если меня не станет – вы все умрёте. Вселенная питается от меня, как лампочка от электричества. Если подобное сравнение будет для тебя уместней.
Слова Алана звучали настолько обнадеживающе, что Уильям невольно вспомнил о недописанном завещании, которое он начал составлять еще два года назад. Знание, что вся жизнь вселенной заключена в руках одного человека – Уилл не мог назвать его человеком в полной мере этого слова, но и другого подходящего определения у него для Алана не было, – пугало.
Уильям видел Алана мёртвым. Он слышал, как сердце этого человека перестало биться, а затем он разнёс половину его кухни, пытаясь понять, где он оказался. Уилл бы рассмеялся, не будь он в церкви. Поэтому он только подавился рвущимся из него наружу воздухом.
Маргарет сидела в нескольких рядах от него, вдохновлённо слушая священника, и только иногда шикала на вертящихся рядом с ней детей. Она не видела Уильяма: он пришёл слишком поздно после начала службы и опустился на край самой последней скамьи, – поэтому он мог спокойно наблюдать за семьёй. Семья. Уилла передёрнуло на этом слове, а рука напомнила о себе лёгкой болью. Кожа все еще была покрыта небольшими кровавыми корками, а в некоторых местах о произошедшем напоминали только оставшиеся багровые пятна.
Пальцы лениво перелистнули очередную страницу Библии в тщетной попытке успеть за пастырем, а ладонь прикрыла глубокий и искренний зевок Уильяма.
– Эта жидкость внутри вас, – Уильям подался вперёд, с разгоревшимся внутри интересом глядя на Алана. – Она не была похожа на кровь.
– Сама бесконечность космоса. – Уильям не представлял, что Алан имеет под этим в виду, но понимающе кивнул. – Да, моё тело смертно. Оно состоит из плоти и крови, но ты забрался слишком глубоко и не в тот момент. Обычно я не страдаю от подобного. Но бывают моменты редчайшего исключения.
– Бесконечность космоса, – задумчиво протянул Уилл и поджал губы. – Я уже начинаю привыкать к тому, что вы говорите загадками.
– Материя, если быть точным. – Алан с улыбкой выдохнул приторное облачко сизого дыма в лицо Уильяму. – То, из чего состоит этот мир. Ты дотронулся до самой Вселенной, и тебе невероятно повезло.
Уилл слишком заслушался, невольно вдохнув в себя дым от сигареты Алана, и зашёлся громким кашлем. Тонкие светлые струйки дыма проникали в его лёгкие, растекались по их каналам и опутывали. Дышать стало неожиданно тяжело, а разум потянулся плотной пеленой тумана, вслед за которым пришло слишком подозрительное спокойствие. Уилл откинулся на спинку стула и попытался нахмуриться, но его губы сами собой растянулись в улыбке.
– Та пуля рассыпалась в моих руках.
– Она вернулась к исходному состоянию, – Алан сделал затяжку, и сигарета вспыхнула в полумраке. – Все было атомами и в атомы вернётся. Ну или в кварки. Вы о них еще не знаете.
Витражи взирали на Уильяма своими пустыми безжизненными глазницами. Безмолвные свидетели человеческих пороков. Если бы только они могли сойти со своих божественных постаментов и воочию узрели прогнившие насквозь души людей. Но они продолжали восседать в своих бессмертных обителях, присутствуя лишь на страницах истории.
Позолоченное распятие поблёскивало в свете пронизывающего собор солнца, а маленькие горящие свечи роняли свои восковые слезы на каменный пол. Мир оплакивал своего бога, безвременно покинувшего детей. Невольные сироты, они продолжали тыкаться вслепую носом, как щенки, бросаясь под ласку первой попавшейся доброй руки.
Губы Уильяма изогнулись в едкой усмешке: Алан, как оказалось, был прав. Глядя на мирно бормочущих под нос молитвы прихожан, Уилл видел лишь потерянные и сломанные игрушки, что изо всех сил пытались привлечь к себе внимание хозяина. Только им было невдомёк: проще купить новую вещь, чем пытаться склеить старую.
Уилл вздохнул и перевернул очередную страницу. Черно-белые рисунки должны были красочно повествовать о страданиях пророка, но у Уильяма они всегда вызывали лишь раздражение и детскую обиду. Семена сомнения, зревшие в маленьком детском сердечке, лишь укреплялись, стоило Уиллу взглянуть на очередную иллюстрацию, а проповеди и молитвы казались ему способом переложить с себя ответственность. Если Бог существовал, то он представлялся Уильяму безответственным отцом, бродягой, который всюду сеет лишь страдания и смерть. Священник в школе внушал Уиллу, что бог милосерден и всепрощающ. Ему говорили, что он просто недостаточно горячо верит и слишком много сомневается. Уильям же молча сбегал в свою комнату, чтобы в очередной раз смахнуть пыль с картонной фотографии и дотронуться кончиками пальцев до знакомого образа.
Если бог милосерден, как он мог это допустить? Как он мог позволить ей умереть?
– А Бог, он… существует?
Уильям снова почувствовал себя смущающимся школьником, четырнадцатилетним мальчишкой, который безуспешно тянет руку, чтобы учитель его заметил. Перед ним сидела сама Вселенная, открывала ему свою душу, а его интересовало лишь одно: существует ли на самом деле Бог. И судя по кислому выражению лица Алана, который прикуривал очередную сигарету, это было не то, что он хотел услышать от Уилла.
– Бог? – Алан поморщился, произнося это слово. – К моему большому сожалению – да. Когда-то он был маленьким комком света, одним из многих созданий, что принесли в этот мир хаос. Кажется, люди называют это энтропией. Считают, что без неё не будет жизни. И они правы. Хаос позволил вам появиться. Но я все еще его не одобряю.
– Вы говорите так, словно Бог – чудовище. Впрочем, я не был бы этому особо удивлён.
– Чудовище? – в свою очередь действительно удивлённо протянул Алан, выпустив вверх сигаретное облачко. – Брось, Уильям. Он не чудовище. Это слишком сильное слово для описания столь жалкого создания. Но если бы ты был с ним знаком, ты бы разделил мою позицию. Я был даже несколько удивлён, когда жители этого маленького изолированного мирка начали неожиданно верить в одного бога, поклоняться ему, прятаться по пещерам и ждать пришествия Мессии. Видимо, это прописано в природе человечества. В любом мире, в любой вселенной они будут поклоняться ему так, словно он вместе с ними как минимум пил чай.
Бога в этом мире нет.
Так сказал Алан Маккензи.
Его нет и он не услышит твои молитвы, как бы страстно и отчаянно ты ни взывал к нему о помощи. Бога нет. Но есть Алан Маккензи. Человек, переживший пулю в сердце. Человек, на протяжении часа бывший мёртвым. Если бы бог слышал его, Уильям непременно спросил бы, чудо ли то, что Алан все ещё ходит и разговаривает. Но бога нет, и он не ответит на вопросы Уильяма.
Здесь нет никого, кроме меня. Забавно, правда?
Уильям вздрогнул: Библия выскользнула из его рук и глухо упала на пол, раскрывшись своим изъеденным коричневым переплётом. Слова Алана раздались совсем рядом, а пристальный взгляд серебристых глаз смотрел на Уильяма с каждого витража. Уилл метался на месте, загнанный в ловушку. Дышать стало тяжело. Ладони вспотели, и Уильям тщетно сжимал их в кулаки – видения лица Маккензи не прекращались, а священник, вместо очередной заученной цитаты, неожиданно посмотрел на него, улыбнулся и выдохнул низким грудным голосом Алана:
– Эта вселенная – одна большая ложь. И должен заметить довольно искусная. Он постарался на славу.
Видел ли это кто-то еще, кроме Уилла? Он не знал. Прихожане сидели тихо и хватали каждое слово пастыря. Уильям поспешил поднять с пола книгу, с большим трудом разорвав зрительный контакт со старым мужчиной, а когда вынырнул из-за скамьи, тот уже взывал к совести слушателей.
Взгляд Уильяма забегал в поисках Алана, но среди разношёрстной толпы он не заметил ни знакомой светлой копны волос, ни молочно-кофейной шляпы, ни взмывающего вверх сизого дыма от сигареты – Уильям был уверен, что Алан даже в церкви бы курил, расположившись в первом ряду и вальяжно закинув ногу на ногу. Но Алана не было. Как не было и ставшего привычным, дурманящего разум дыма его сигарет, от которых все происходящее начинало казаться плодом воображения.
Уильям был один на один со своими мыслями и Вселенной.
– Поэтому вы здесь?
Если бы Уильяма спросили, что он чувствует, разговаривая с Аланом, он бы промолчал. Наверно, от него непременно ждали бы падения ниц и поклонения великому божеству, но Уилл чувствовал только здоровый врачебный интерес. Алан был для него загадкой, и каждая новая минута рядом с ним позволяла Уильяму узнать больше о своём знакомом.
