Леопольд Валлберг
Соломенный век: Сутемь

Друзьям этого маленького смешка хватило для пущего веселья.

– Смеётся! Она смеётся! – радостно воскликнул Рустам. – Вы только представьте – я первый раз вижу, чтобы она смеялась! Ура! А я уже хотел предложить, чтобы схватили её и защекотали.

– Г-гадюка! – напомнил Влас другой весёлый случай.

– А что с гадюкой? Я не слышал, чтобы она тогда смеялась. Только улыбалась. – Рустам посмотрел на Ноу: – Или она потом в стороне над нами всеми смеялась?

Ноа пожала плечами и повертела головой, отнекиваясь и снимая с себя подозрения в соучастии того розыгрыша. Динат, который остался стоять, дал всем немного времени на передышку и вернулся к прерванной теме.

– Такая, вот, у неё манера разговаривать с врагом! – Он показал на Киру. – Чтобы никто из вас в будущем не сомневался. Я и другое видел, но это я не могу рассказать. Боюсь, что она сделает со мной то же самое. Вот вы это теперь все себе представили, да? Переспросите у кого угодно, кто это видел своими глазами, пусть подтвердят. Только когда будете это делать, попросите заодно, чтобы вам от души пару раз въехали по боку, так, чтобы до крови, скалкой там или оглоблей, и шею порезали.

– Руку! Про руку не забудь! – напомнил Аскар, тыча в свою ладонь.

– Да, схватите ещё правой рукой кучку горячих углей, чтобы обжечься! Можете потом всё спокойно себе перевязать, потуже, и тогда только воображайте себе, как стреляете в таком состоянии в одну их мух. И ночь перед этим не спите ради верности. Посидите на дозоре. Так вот оно было на самом деле! Бабы страшная сила, скажу я вам! Мне жена рассказывала, как она разбросала ублюдков, которые прорвались. Я сам не видел, другими уродами занят был, слышал только, как за спиной наверху хором орать начали и камнями швырять. Я б ей не поверил на слово – чтобы такая хворостинка, да здоровых мужиков… Но я сам однажды видел, как жена в ярости разбросала сразу троих. Таких, вот!

Он с выпученными глазами протянул руку, показывая впечатлительный рост «бугаев» по грудь и пояс. Намёк был быстро понят – двух сорванцов Дината и их «надзирателя» знали все.

Посчитав, что достаточно повеселил хохочущую публику, Динат обошёл костёр. Подхватив сидевшую Киру под локоть и не обращая внимания на лёгкое сопротивление (обусловленное в первую очередь тем, что она хотела успеть хотя бы наспех вытереть лицо, чтобы не стоять перед всеми зарёванной), он поднял её на ноги. Обождав, когда она поднимет глаза и посмотрит ему в лицо, он стукнул её в знак уважения кулаком по плечу. Где-то люди кланяются, козыряют, встают на колено, целуют носки – а у них вот так.

– Мы не сказали тебе «спасибо». В первые дни как-то не до этого было, всё не верилось, что ушли, а потом начали бояться, что заблудимся в горах. Обошлось. Нам очень жаль, что случилось с тобой и твоими родными. Я сам шёл прошлой осенью по вашему следу, я видел, сколько вы уложили, когда отбивались. Те выродки там до сих пор лежат, если их муравьи не съели. Мы опоздали, нам от этого очень дерьмово на душе. Это ведь всё наши люди, они здесь каждому приходятся если не роднёй, то соседями. Не знаю, как им теперь помочь, но ты ведь как-то смогла вырваться, переплыть реку и перебраться через болота! И потом вот это всё… – Динат провёл рукой от себя к горизонту и назад, намекая на проделанный табором путь. – Я уверен, что в твоей красивой башке найдётся ещё какая-то дурная идея, которая нам всем понравится. Так что – веди нас теперь дальше, раз взялась!

По-доброму улыбнувшись, Динат добавил (не мог он без шуток):

– Можешь в ответ дать мне по роже за суку. Серьёзно! Хотя бы по-дружески. Не ври, что не можешь, ещё как можешь! Мужик я, в конце концов, или кто…

Лёгкая оплеуха прервала его слова. Кира застыла на мгновение от неожиданности, что действительно ударила его. Хороший, оказывается, способ заткнуть кому-то слишком болтливый рот, а заодно спустить эмоции. Она даже засмеялась от облегчения. Вот – теперь действительно все видели, что она смеётся.

– О! Первый раз, что получил побои от чужой бабы. Ничё так, взбадривает…

Мотнув головой, Динат отошёл в сторону, освободив место другому. Следующим в очереди стукнуть по плечу нового предводителя оказался Аскар. Уловив нерешительность Киры, он закрыл свои щёки ладонями и наигранно трусливо отпрянул под смешки.

Не успела Кира опомниться, как все поднялись и столпились вокруг неё, чтобы выразить своё почтение – и со всех сторон уже безо всякой очереди сыпались на плечи хлопки кулаками и ладонями, по здоровой и по больной стороне. Кто-то даже по-отцовски потрепал по голове, как мальчишку. А она стояла, как под проливным дождём, и глотала бегущие по лицу солёные струйки.

Больше половины людей разошлось, посчитав свой долг выполненным, а оставшиеся собрались в большой круг у последнего костра, в который ещё подбрасывали ветви. Был здесь и заика Влас, который мог за день не проронить ни слова; и зловредный Захир, любивший крепкие выражения; и тяжеловес Рустам, который мог напугать одним своим видом; и рассудительный Арест, любивший после раннего завтрака в обязательном порядке прогуляться по горам; и бородач Динат, веселивший всех с утра до вечера; и, конечно же, хитроумный Аскар, который постоянно переговаривался то с одним, то с другим. Среди этих людей, выстоявших с Кирой бой и прошедших тяжёлый путь, были и незнакомые ей лица из сутемьского гарнизона. Впрочем, одного она узнала, это был один из тех скаутов, который вместе с Аскаром и Динатом выудили из болота «кикимору» и привели её в крепость. И Ленара она тоже вспомнила – это он в подвале возмутился, что неумелые женские ручки трогают опасные штучки, пока Ларс не успокоил его.

Ноу усадили рядом с Кирой, хотя она всё ещё не понимала, зачем её притащили в такую шумную мужскую компанию.

– Вы теперь обе на правах мужиков, – объяснил ей Динат, когда столпотворение вокруг нового предводителя рассосалось и они собирались вместе у одного костра. – То бишь вам теперь можно лезть в драку вперёд других. Так что если будет кто обижать – бейте в морду! А потом в брюхо. И ножкой топните сердито.

Он прикоснулся кулаком к щеке девушки, другим легонько ткнул ей в живот и сделал вид, что со всей силы наступил на ногу. Ноа только моргнуть успела за это время.

– И всё – мужик у ваших ног, можете делать с ним, что захотите!

Динат показал на Киру:

– Во, она знает! Это нехорошая девочка. Очень – очень! – нехорошая. Я ни за что не полезу с ней драться.

– А-а! Теперь я понимаю, почему ты иногда прихрамываешь! – воскликнул Рустам с озарением. – Так, значит, жена тобой вертит! А я-то думал до сих пор, что у вас всё как раз наоборот…

Динат посмеялся вместе с другими, по достоинству оценив «разоблачительную» шутку друга.

– А ты как думал, каково ей иметь дело с четверыми шалопаями?

Рустам в недоумении загнул три пальца, пересчитав сыновей Дината, и только позже до него дошло, кто числился за четвёртого шалопая. Кира успела уже понять, что Рустам не слишком быстро соображает и многие шутки до него доходят с опозданием. Но доходят. Иногда выглядело довольно забавно и умилительно, когда он спустя некоторое время вскрикивал от внезапного озарения и по-доброму смеялся сам с собой.

– Зато теперь знаю, в кого растить дочку, – добавил Динат, усаживаясь. – Меня только один вопрос до сих пор мучает: откуда ты знал, что она обыграет Ларса?

Аскар непонимающе развёл руками.

– Не-не! Давай не увиливай, знаю я тебя! Ты никогда не идёшь на неоправданный риск. Если бы ты хотел, то был бы давно на месте Наиля.

– Так она же сама доиграла за них обоих! Я не понимаю, куда вы в это время смотрели?

– Ну… Э-э…

Аскар оценивающе посмотрел на Киру.

– Что – э-э?.. Она тогда была не такая, а вся вывалянная в лесном дерьме! И голодная как шатун. И что она сделала? Подошла к доске, глянула на неё и как будто насквозь обоих проглядела. Ну, не знаю… Это не «по морде, в брюхо, по ноге», это сразу ниже пояса коленом. А Ларса это только раззадорило. Вот кто уже точно мечтал получать по морде от горячей бабы. Без этого для него, по-моему, и жизнь была, как еда без соли. Вроде пожрал и сыт, а чего-то для души всё-равно не хватает.

– Вот уж точно сказал! – рассмеялись мужчины.

Вспомнив одного почившего, начали вспоминать и других. Каждое имя, которое называли, сопровождая кратким рассказом где и как погиб, вызывало печальные вздохи. Тяжелее всех было говорить о Наиле. Его гибель никто уже не видел собственными глазами. Последний, кто был с ним рядом – это Ленар. Наиль сидел на земле посреди пожара, склонившись над телом убитой жены. Вопреки всем уговорам Нурия не пожелала уходить из крепости. «Мы никогда с тобой не разлучались дольше чем на один день, даже когда ссорились. Я останусь, а если уйду, то только с тобой», – сказала она мужу. Нурия не была воинственной натурой, тем не менее умела неплохо стрелять из лука и вместе с другими отстаивала стены всю ночь. Она попала под обстрел под утро, когда южане уже прорывались через проломы в крепостной стене. План всем был известен – держать стены сутки, отчитывая с вечера выходя отряда Ларса, – и они его выполнили, продержавшись дополнительно ещё одну ночь. «Уходите, немедленно! Все!» – приказал Наиль, обнимая в последний раз бездыханное тело жены. Очередной разрыв снаряда разнёс часть стены в клочья, заглушив крики. Поцеловав закрытые глаза любимой, Наиль бережно опустил её голову на землю и встал с налитыми злобой глазами. Подобрал лук и несколько рассыпанных стрел, нацепил одну из них на тетиву и пошёл через облако пыли в пролом в стене – наружу, навстречу врагу. Ленар с остатками воинов в это время уже оставляли в спешке позиции и уходили по намеченному пути отступления.

Такое очень тяжело рассказывать друзьям, которые все уважали и ценили Наиля. И ещё труднее это было рассказывать единственному сыну Наиля и Нурии, который встречал их в Мираканде, ничего не ведая о трагичной судьбе родителей. Ками – так звали юношу – ушёл не с табором, а был отправлен ещё до его ухода гонцом в столицу, где и должен был оставаться. Теперь уже – круглой сиротой.

Люди у костра помолчали, стукнулись глиняными кружками с ближайшими и выпили большой глоток горечи, скривив лица. Некоторые поперхнулись от крепости напитка, одна закашляла. Видно, что никогда не пила. Динат похлопал Ноу по спине, а Кира протянула кусочек поджаренного мяса, нанизанного на стилет. И сама закусила. Ей было не в новинку пить крепкое. Дома всегда был бутыль с настойкой из трав, которым прижигали раны, а при больших, чем царапинка – и делали глоток. Первый раз ей не просто было позволено попробовать – отец заставил её напиться. Не вдрызг, но до такого состояния, чтобы она смогла перетерпеть сшивание раны на руке от волчьих зубов. Такое не забудешь – ни боль в руке до судорог, ни противное состояние опьянения в крутящейся голове.

Мужчины дружно принялись закусывать. Сутемьские скауты привычным делом жарили себе куски сырого мяса – или подогревали вяленое – нанизывая его на простенькие стилеты (у каждого скаута такой торчал в обязательном порядке где-то на поясе, в нарукавнике или ботинке), и сейчас со всех сторон над тлеющими дровами лежали такие. Тоже своего рода универсальный инструмент, с которым можно что-то расковыривать, поддевать, чтобы не портить более хрупкое лезвие ножа, протыкать в качестве шила и использовать вместо вилки.

Про гибель своего отца Ноа успела узнать пару дней назад. Когда она с табором прибыла в столицу, отца не было с воинами гарнизона. Чуть позже один из мужчин подошёл и сообщил ей печальную весть. Ноа приняла её без слёз. Она с этим уже смирилась, когда уходила из Сутеми. Странно воспринимать смерть близкого человека с неким облегчением. Не радостью, а так, словно тебя годами держали взаперти, как зверя, а потом отпустили на волю. Когда она думала об отце, у неё перед глазами стояла всё время одна и та же картина: запертая дверь, звуки возни подвыпившего человека в кухне через стену: звон кастрюли и сковороды, стук и скрип мебели, дребезг очередной разбившейся чашки, недовольная ругань, через время – лёгкий толчок в дверь. Тяжёлое сопение с одной стороны и молчание с другой. Заступница-Вара даже половину того не знала, что Ноа в своём одиночном заключении выносила годами. Она понимала, почему отец пьёт и топчется перед её дверью: хотел попросить прощения, но не знал, как. Ноа могла давно уже уйти и жить отдельно (что Вара ей постоянно рекомендовала), но ей было жаль бросать отца и ещё больше – дом, в котором выросла. Бросить родной дом значило для неё – бросить своё детство, а оно не было таким плохим. Семейные проблемы пришли вместе с отрочеством и смертью матери. Тогда, после бурной ссоры с отцом, Ноа и начала запираться по вечерам до утра. Это была даже не ссора, а настоящая драка: с одной стороны – резкие слова обвинений в дурном отношении к матери, которая и без того день за днём угасала от продолжительной тяжёлой болезни; с другой стороны – грубая ругань и побои.

С того дня два человека вели раздельную жизнь под одной крышей, избегая общения, что для обоих было тяжёлым грузом. Ноа считала себя правой, ибо характер у отца был действительно трудно переносимым, поэтому она не искала примирения. А отец его желал, но только в подвыпившем состоянии, и даже тогда не мог переступить через себя.

Искреннее извинение – единственное – он принёс так же молча, как топтался перед её дверью. Он остался защищать дом своей дочери – чтобы она смогла вернуться в него полностью свободным человеком. Ноа простила отца. И так же молча простилась с ним.

Про судьбу родного дома ей не сообщили. Следовало полагать, что его постигла такая же скорбная участь в общем пожарище, как и другие дома.

Чтобы поднять настроение после поминок, мужчины за костром следующим делом выпили за здравие Громуши, который выжил. Чудом, не иначе. Два дня он отлёживался в ущелье, докуда смог доковылять, а потом, набравшись чуток сил, доковылял и до окраин города. Игоня, как и обещал слёзно миракандцам, выходил его. Выдернув в первую ночь болты, оставшиеся торчать, он замазал раны растёртым подорожником, который в изобилии рос здесь на твёрдом грунте, и залепил их тканью, как мог, разорвав на куски свою рубаху. Вода была в ручье под ногами, трава росла вокруг. Не так много, как в долине, и не такая сочная, но одному быку этого на пару дней хватило. Место, где они пребывали, находилось ближе к Мираканду и столичные воины не оставили их без присмотра.

Для сутемьчан этот бык стал символом их неукротимости, эдаким идолищем. Все, кому было не лень, ходили к нему на окраину города и справлялись у Игони о здоровье. Другими общими любимцами стали две собаки, которые пришли с табором через горы. Всех остальных безжалостно перестреляли южане, когда нагнали стадо и повязали пастуха. Шунька, пастушья собака, перешла теперь под опёку Игони. «Молодая, вот и растерялась в суматохе. Она и не так много с пастухом и другими собаками ходила, больше возле крепости держалась и гусей с курами шугала, чтобы далеко не уходили», – говорили жители, охотно прощая собаке её поступок. Безымянный пёс в отличие от Шуньки не очень рад был уделяемому вниманию. Ему вообще в столице не нравилось и он каждый день уходил с кем-то из скаутов побродить по окрестностям. Миракандские псы дружно его невзлюбили и при встречах облаивали собачьим матом до хрипа в горле, на что пёс отвечал только тем, что показывал свой волчий оскал и свирепую ухмылку. Даже самый рьяный кобель не решился сцепиться с ним, ругаясь вслед: «Вот кабы не цепь, кабы не забор, кабы не строгий хозяин! Вуф, изодрал бы я тебя на мелкие куски!» Собачьи дамы напротив – млели и с трусливым скулением прятались за ногами хозяев, как молоденькие девушки, увидевшие грозного и статного красавца. «Ох, кабы он появился лунной ночью за забором, не убежать мне никуда с дрожащими ножками…»

Пёс, прогулявшись утром в хорошей компании, днём отлёживался в каком нибудь закутке, чтобы не попадаться детворе и бабам на глаза (засюсюкают ведь, зуб им в бочок), а вечером выходил к костру. «Покормите голодного волчка? – вопрошал он взглядом. – Не пристало мне, как воспитанному псу, драть хозяйских овец, а за курами гоняться, как лис, мне гордость не позволяет…» Сегодня ввиду большого скопища он не сразу подошёл, обождав в сторонке у бараков самую шумную и оживлённую фазу, и только когда половина мужчин ушла заслуженно почивать, присоединился к друзьям.

– Смотри: пёс, а и тот всё верно понял, – усмехнулся Динат и кивнул за спину Киры. – Вот за это мы его уважаем – ему не надо ничего долго объяснять, он с первого раза всё схватывает.

Повернувшись, Кира посмотрела на пса, который выжидающе прилёг на живот. Тот слегка наклонил голову и посмотрел на неё. Сняв кусок мяса со стилета и подув на него, она подставила ему раскрытую ладонь с угощением. «Благодарю, Лунная! – сказал пёс, привстав и приняв угощение. – Позволь в знак преданности поцеловать руку». – «Целуй, – ответил Лунный зверь, оставив ладонь протянутой. – Пока только тебе это дозволено». Обождав, когда пёс оближет пальцы, Кира потрепала его по голове.

– Глянь, а к нам он так не идёт! – удивлённо воскликнули сутемьские воины. – Он ведь и цапнуть не дурак, если ему не нравится, что к нему лезут!

– Пёсик, а ну, поди сюда!

Один из мужчин повернулся и поманил куском мяса. Пёс равнодушно посмотрел и отвернулся с ухмылкой: «Сам ты пёсик… Если тебе надо, сам и подходи». Скауты хохотнули:

– Зря стараешься, дружище, он не берёт еду от кого попало. Он тем более не голодный, так, в охотку жареным промышляет.

В доказательство этому Динат и Арест протянули ему тоже по кусочку мяса, легонько присвистнув. Пёс не спеша подошёл к обоим и съел угощение, позволив себя легонько потрепать по холке. Но на похожий свист, прозвучавший чуть дальше в кругу, не пошёл.

– Как же так – нас всех он знает дольше и всё-равно мало к кому идёт, а у неё уже через неделю с рук ест? – озадаченно спросил горе-укротитель.

Скауты задумчиво посмотрели на пса, затем – на Киру. Почесали затылки и, ничего не придумав, пожали плечами. Самое разумное предположение выставил Рустам:

– Знаю! Это потому что он привык к мужской компании, а тут вдруг – девка! Вот он к ней, шельм, и подлизывается!

Мужчины засмеялись.

– А почему к Ное тогда не идёт? Чем она ему не нравится? Ноа, ну-ка, протяни ему кусок – возьмёт?

Ноа нерешительно взяла предложенный соседом кусочек и робко протянула псу. Побаивалась она его, это было видно. Успел уже цапнуть – легонько, а качестве предупреждения. Пёс ожидаемо проигнорировал неугодную руку с угощением.

– Он вообще от баб ничего не берёт! – заявил Захир. – И от ребятни тоже. Не любит он, когда его дразнят и как с дрессированной зверушкой обращаются.

– Так почему тогда у Киры берёт?

Скауты опять беспомощно развели руками.

Насмешливо хмыкнув, Кира обернулась посмотреть на пса. Увидев его чуть в стороне стоящим немного полубоком, она повернулась всем телом, быстро переползла на четвереньках к нему и придвинулась почти вплотную. Наклонила слегка голову набок и посмотрела ему в голубые глаза: «Представь, эти простофили не знают самых простых волчьих традиций! Как думаешь, стоит им объяснять, что в стае высшую роль занимает не вожак, а первая волчица?» Пёс слегка осклабился и наклонил голову: «Ну так – они с волками и не жили, а если видели, то скорее дёру давали. Пусть ходят простофилями, чего уж…»

– Смотри, а ведь правда ему не нравится! Так и готов куснуть, – прокомментировал ещё один простофиля, истолковав улыбочку пса иначе.

Кира продолжала неотрывно смотреть в глаза зверя. Тот скоро отвёл глаза, облизнулся …и послушно сел перед ней. Затем вовсе прилёг на живот, покорно положив голову на лапы. Взяв его обеими руками за шкуру под ушами, Кира ласково потрепала его. Ох, сколько таких серых шкур она уже спустила за свою молодую жизнь… На волчьи сапожки, которым торговец был безумно рад, хвалясь отцу, что у него их в столице с руками отрывают.

«Это великая честь для моих предков, что ты сочла их шкуры достойными ношения. Они делали твои ноги быстрее и выносливее». – «Это правда, я охотно носила их, пока не стали малы».

Помассировав всласть холку пса, Кира вернулась на прежнее место. Отряхнула руки (бе, весенняя линька), довольно вздохнула и испытующе оглядела всех: «Ну, какие теперь будут предложения, почему не куснул? Может кто-то желает рискнуть и попробует сделать то же самое?»

Рустам озадаченно потирал подбородок (мда, заковырка…). Ноа во все глаза смотрела на неё (как у тебя это всё получается?!). Аскар скривил кислую мину (ну-ну, хохмить изволишь?). Динат махнул рукой (она бы и медведя оседлала). Влас жевал кусок мяса с наглым выражением лица (да, хотел бы я посмотреть, как ты это с медведем провернёшь). Захир понимающе ухмылялся (знаем волчьи порядки, но дружно промолчим). Арест деловито переворачивал шашлычки (попробуйте удивите меня чем-то другим). Все остальные растерянно хлопали глазами, чесали бороды и смеялись.

– Пёс её знает! – заявил Динат. – Поговорим о другом. Выкладывай давай, что ты знаешь про этих папуасов! Мы примерно знали, где их гадюшник, пару ребят лазали тайком на тот берег с восточной стороны. Каждый немного другое говорил, но в общем всё сходилось – их до хрена и больше. Вопрос был – что они затевают? И дураку понятно ведь, что неспроста пришли. Места-то свободного хватает, могли ручкой помахать и спокойно по тому берегу дальше на запад пойти, там будешь неделю идти, никого не встретишь. Ан нет, они же на наш берег глаз положили. Что им здесь нужно?

Кира забила рот очередным куском мяса (проголодалась, как волк) и начала чертить стилетом по земле, не желая тратить время на долгие объяснения (удобная штучка, надо тоже такую раздобыть). Нарисовала змеистую реку, горы над ней и два крестика – один над горами, другой пониже. После этого провела две линии снизу – короткую к нижнему крестику и длинную, загнутую, к верхнему.

Посчитав, что этого должно быть достаточным, она подбросила стилет кулинару, который еле успевал нанизывать на них куски мяса и аккуратно укладывать над тлеющими поленьями. Мужчины молча изучали её изобразительное искусство, Рустам даже не поленился встать и подойти ближе, чтобы получше разглядеть незамысловатый рисунок. Те, кто сидел с другого краю костра, тоже последовали его примеру и столпились за спинами сидящих. Долго думать над схемой не нужно было, поэтому и минуты не прошло, как кто-то присвистнул. Проглотив кусок во рту, Рустам уставился на художницу.

– Ты серьёзно говорила про роботов? Потому что без них они не возьмут Мираканд одной левой.

– А зачем мне было врать? Они только поэтому почти год тихарились – им нужно было изучить весь берег и найти место для переправы.

– Всё правильно! – сказал Ленар. – Вот для чего они всю зиму бочки по тому берегу возили – для плотов! Поэтому дальше Сходки они и не пошли в прошлом году, они не на неё метили, а на Порожное дальше. Оттуда на Мираканл легче идти по большой дороге.

– На Сутемь они тоже с той стороны пришли? – спросила Кира.

– Нет, там они через Сходку срезали, но это и понятно, они ведь налегке шли.

– Если у них хватило сил за два дня взять штурмом Сутемь, сколько тогда, по-вашему, нужно воинов, что захватить Мираканд?

Ленар набрал воздуха и шумно выпустил его, взъерошив волосы. Трудно было на этот вопрос ответить, ведь многое зависело от местности и возможностей обороняющихся. Кира посмотрела на Аскара и повторила известную ему фразу похожей на Ларса манерой:

– Ты у нас тут самый хитрый гад. Что бы ты сделал на их месте?

Аскар прищурился. Он перебрался поближе и затёр рукой один из крестиков, который обозначал павшую крепость.

– Ничего особо не делал бы. Зачем тратить силы на нападение, если можно заставить противника это сделать? Понятно, что Сутемь им просто мешала, Мираканд они не будут сжигать, если он им действительно нужен. Тут другая история, чем у нас. Смотри…

Аскар нарисовал два кружочка поменьше рядом с крестиком, который обозначал столицу.

– Мираканд питается степью, а обороняется горами. Башни – это ладьи. Ты же видела форпост в горах, который мы проходили? Это сама по себе маленькая крепость, захватить снизу её можно только ценой больших потерь. На другой стороне подъём ещё круче, там только по вырубленной лестнице можно взбираться.

– Есть ещё и третья башня, – добавил своё слово Захир.

– Где?

– Севернее, ближе к озеру. Отсюда не видно, для этого надо на башню подняться и через трубу смотреть. Они как раз поставлены так, чтобы между всеми был прямой контакт.

– А где это озеро, про которое вы всё время говорите? – поинтересовалась Кира. – На карте его нет!

– Подгорела на том краю. У неё масштаб небольшой, она как раз чуть севернее Мираканда заканчивается.

Арест подошёл и прочертил круг в нужном месте.

– Это водохранилище, как раньше называли. В него стекаются горные ручьи. Оно лежит за тем хребтом, до которого вы чуть не дошли. Речка, которая тут протекает, берёт своё начало там. Сечь – её зовут в народе. Если озеро обмелеет наполовину, то пересохнет и эта река. Тогда за водой придётся ходить в ущелье. Но для этого должна случится большая засуха, где выпадет слишком мало снега зимой и летом не будет дождей. Такое очень редко случается, скорее наоборот – тут больше селя боятся. Поэтому вокруг города идёт вал. Он давно уже тут, его ещё задолго до войны строили, как защиту от половодья. Речка-то сама по себе мелкая, любая корова перейдёт, но весной может далеко разойтись, если придёт резкая оттепель.

– И ты туда ходил? – удивился Аскар. – Ты же сказал, что доходил только до полпути в Мираканд!

– На полпути я и свернул на север, чтобы не идти мимо города. Неделю я тогда добирался через горы.

– И как оно – большое?

– За полдня обойти можно. Там особо не поживёшь, берега крутые. Для хижины место найти можно, для деревни нет. Звери на водопой туда ходят, так что поохотиться там можно на кого угодно. Назад я потом с восточной стороны возвращался. По той дороге, кстати, легче идти, но на два дня дольше.

Очевидно, мало кто из более молодого поколения ходил в такие дали, а про то, что люди раньше преодолевали такие расстояния при помощи техники, имели смутное представление. Когда они видели остовы каких-то машин, которые иногда попадались, то только старшие могли вспомнить из своей молодости, чем это служило людям перед войной.

– А какой им был резон строить ещё одну башню? – спросил Рустам. – С этими понято, чтобы сторожить за всей округой, а та вообще на отшибе среди гор.

– Там железная дорога проходит. – Арест провёл рукой по горизонту, обозначая направление. – В двухстах километрах к западу был город, покрупнее этого, через него шла линия на восток, и сюда ветвь отходила. Как раз на развилке башня и стоит. Там обычно никто не дежурит, патруль только раз в неделю ходит проверять.

– А где здесь рельсы? Мы сверху ничего не видели!

– За горой, отсюда и не увидишь. В той стороне промышленный район был, там и вокзал стоял. Кое-что осталось целым, там рабочие до сих пор в горах роются, по рельсам вагонетки пускают.

– Она всё ещё целая, дорога? – спросили мужчины, выслушав с интересом краткий рассказ. Слишком краткий. Железную дорогу никто из них не видел, разве что только на картинках. То же самое касалось поездов. Мечта любого мальчишки – прокатиться на нём. Или хотя бы залезть. Понятно, что они больше не ходят. Хотя бы увидеть.

– Местами целая, – ответил Захир. – Её разбомбили.

– Ты по ней ходил? – «Мальчишки» начали теперь его выспрашивать, жаждая больше интересных рассказов.

– Ходил с отрядом во время войны. В двух днях пути к западу состав лежит, с рельсов сошёл. Если тут пацаны пропадают, то их в первую очередь в той стороне ищут. Там вместе с грузовыми вагонами цистерны с горючим везли. Они бахнули так, что дым столбом недели две стоял и пепел в округе снегом падал.

– А чего раньше нам не рассказывал? – с мальчишеской обидой спросили мужчины.

Захир промолчал. Он бы охотней забыл многое из своей жизни, чем рассказывать жуткими байками за вечерним костром. Кто хотел посмотреть дальше своих стен и полей, тому никто не мешал запаковать котомку с провизией на неделю и отправиться в поход. Там люди и подсказали бы по пути, в какую сторону идти – а в какую лучше не соваться.

– Вы про это лучше думайте, – Захир кивнул на рисунок перед Кирой.

– Давай, досказывай! Ты остановился на башнях, – напомнил Динат Аскару.

– Да, башни… – Аскар собрался с мыслями.

Новые сведения ничего по сути не меняли: в северном регионе Мираканда на протяжённости в двести километров не было никаких крупных селений, которые могли сейчас играть какую-то роль. К ним по северному берегу Сечи было и не добраться, разве что только через горные тропы и упомянутую железную дорогу. Разбомбленную в обеих направлениях.

– Они хорошо прикрывают город, но ведь его можно взять и измором, а для этого достаточно перекрыть долину. Впереди ещё всё лето и осень, и я очень сомневаюсь, что оставшихся запасов хватит ещё на один год. Дровами можно долго перебиваться, в горах что-то рубить, но если потерять контроль над одной из высот, особенно восточной, под ударом окажутся и тропы. В любом случае у южан за спиной будут пастбища и леса, с тыла им теперь тоже нечему бояться, и можно спокойно располагаться на год или два – пока у горожан не сдадут нервы и пустые желудки.

– А мы же предупреждали их! – посыпались гневные реплики. – Ларс был прав, но эти идиоты слушать не хотели!

– Что ж получается, мы сюда пришли, чтобы опять – как там?!

Кира подождала, когда взбудораженное настроение немного уляжется. Если бы она была полководцем южан, то выбрала бы именно эту тактику захвата города измором. Действительно, зачем пускать себе кровь штурмом и рисковать поражением, если можно поставить жёсткий ультиматум и не спеша разбивать новый стан в долине на виду горожан?

– Наше слово мы сказали, – сказала она. – Посмотрим, что они теперь надумают на этот счёт. Ход за ними. Они должны что-то толковое предложить.

В ответ посыпались пренебрежительные смешки.

– Да уж! Ты их плохо знаешь!

– Хотели бы, ещё в прошлом году что-то предложили!

– Они привыкли отсиживаться за своими стенами и думают, что могут любого переупрямить.

Аскар встал на сторону Киры.

– Она права. Посмотрите, сколько нас осталось! Одни потрёпанные и хромые. Нам ничего другого не остаётся, как партизанить в окрестностях. Если их невозможно разбить целиком, то придётся колоть кусочками, пока у них тоже не начнут сдавать нервы. Начнём с Сутеми, а там дальше видно будет. Уж за неё мы пацанами все не раз между собой передрались. Спокойно спать и ходить по округе мы им точно не дадим.