Леонид Иванович Колосов
О крестьянстве и религии. Раздумья, покаяние, итоги
Лишенцев было в нашей деревне 13 хозяйств, да 12 твердозаданцев. Вот и поживи среди них. Но решил: не смотреть ни на кого!
Начали сеять яровые. Надо кормить людей. Надо столовую. Надо хлебопекарню. А где хлеб? Где семена?
Сперва пошел в свой амбар и жена за мной пошла. Приходим в амбар. Смотрю – мешков много и говорю: «Сколько муки намолото?» Она говорит: 30 пудов». Хорошо. Пошел к Осипу Кирилловичу, спрашиваю: «У вас сколько хлеба?» Он мне сказал: Есть 40 пудов ржи? Хорошо. Ну и организовали столовую и хлебопекарню. Дело наладили. Еще у одного должен, думаю, быть хлеб. Спрашиваю: «Степан Яковлевич, у вас есть хлеб?! Он мне ответил: «Нет». И почему нет и куда девал? Говорю: «Ведь ты тоже был в ТОЗе и получил столько же хлеба, куда дел?» Но он не сознался. И я сделал партийное собрание, обсудить его поведение. Собрались. Вопрос один: обсудить Степана Яковлевича. Стали спрашивать, куда дел хлеб. Но он отказался, что нет и все. И мы решили: если он завтра не представит хлеб, то исключить его из партии и из коммуны и все.
На другой день я сделал наряд, куда кого и часов в 9 пошел проверить, кто как работает. Дошел до борноволоков [бороновальщиков на лошадях. – Л.К.]. Они переборанивали посаженную картошку. Глянул на деревню – горит в деревне!!! Я говорю борноволокам: «Выпрягайте лошадей и поезжайте прямо к пожарной, запрягите машину и бочки и прямо на пожар!»
Пожар был за рекой. Добегаю до реки, и ко мне навстречу коммунарские бабы, меня поймали и кричат: «Не отпустим мы тебя! Тебя ищут бросить в огонь»! Я вырывался у них, все хотел бежать на пожар, но они заревели и говорят: «Не отпустим тебя на пожар»! Я вижу, что верно опасно. Вернулся обратно и на конный двор, сел на коня и верхом в с. Пачи к милиционеру приехал. У квартиры привязал коня и бегу в квартиру. А он сидит, обедает. Я говоры: «Комаров, коммуна горит»! И у него ложка выпала из рук: «Что ты, верно»? И он кончил обедать и говорит: «Я побегу к Волкову, к председателю кустового объединения, с ним поедем на пожар, а ты обратно-то не торопись, а мы уедем». Так и сделали. Я поехал тихонько, а они уехали быстро вперед. Я приехал обратно на конный двор, отпустил лошадь и иду к пожару. А меня уже ищет начальник милиции и ему показали на меня. Вот идет он, встретил и говорит: «Где был»? Я ему сказал, что меня хотели бросить в огонь, но меня женщины не допустили до пожара и я ездил в с. Пачи за милиционером. Ну, хорошо, пойдем в школу. Пришли в школу, и он говорит: «Кто поджег дома»? Я ему рассказал все: нам кидали записки – коммуну выжгем. И отдал эти записки. Записки взяли на анализ и показало: руки Филимона Степановича и Семена Семеновича. Делались тайные собрания. Вот кто у меня на подозрении. Их арестовали, судили, дали по 5 лет. Это второй случай.
Дальше пошла уборка. А твердозаданцы отказались от своей земли и нас заставили убирать ихний урожай. В это время я приезжаю в с. Пачи и меня поймал милиционер и говорит: «Пойдет в сельсовет»! Ну, пришли в сельсовет, а в то время был суд твердозаданцам. И он сказал: «Тут обожди меня, я схожу». И ушел и принес мне повестку в качестве свидетеля. Вот и я опять попал. Вызывают меня в суд:
– Расскажи, за что дано твердое задание каждому и про их личности.
И я, смотрю в их глаза и рассказываю про каждого, за что дано. Из 12 человек один закричал, что (…нахал… – неразборчиво.-Л.К.). А я говорю, что тебя было надо лишать (раскулачивать), а не твердое задание давать – вы были арендаторы, вододействующую мельницу имели, ветряную мельницу имели, кузницу держали, мастеров нанимали.
Лето прожили, к осени к нам вошло 25 хозяйств. И организовали колхозы в Устье и Куглануре. Осенью из кустового отделения нам отдали 10 ульев пчел, да с торгов купили у Гаврила Михайловича 14 ульев да 2 у Ивана Викторовича да 2 улья у Осипа Кирилловича и стала пасека из 28 ульев.
Но зимой начали разваливаться колхозы. Нам исполком приказал забрать все сельхозмашины и хозяйственных лошадей из Устьянского колхоза, который развалился, и засеять его землю. И мы это сделали. И мне пришлось ответить за это.
Однажды мы с Василием Петровичем поехали в с. Арбаж. Только выехали в поле – нам навстречу едут устьянские мужики и загородили дорогу. Поставили свою лошадь поперек дороги, сняли тулупы, подходят к нам и говорят: «Попался! Теперь никуда не уйдешь! Будет, пожил»! Но Василий Петрович [довольно крупный мужик.-Л.К.] тоже скинул тулуп и говорит: «Убейте сначала меня, но я Ивана не дам бить»! ну и пошла возня. Я видел преданность Василия. И отбились. Им не удалось меня убить и я остался жив.
Дожили до лета и поехали сеять устьянскую землю. Семена еще были не разделены и мы поехали за семенами. С нами был уполномоченный из района. И когда он открыл амбар, ихний кладовщик и устьяна вышли и смотрят. Одного бедняка настроили надавать нам. И он подходит с колом в руках и прямо на уполномоченного и замахнулся бить, но я говорю: «Павел [это был самый сильный устьянский мужик], что ты делаешь, ведь ты бедняк, ведь тебе дадут не меньше 10 лет заключения». Он посмотрел на меня и говорит: «Верно ты говоришь»! И отпустил кол и говорит: «Простите меня. Я дурак», И мы посеяли у них землю. Они видят, что деваться некуда и организовали снова артель.
И мы прожили еще 2 года и к нам вошло всего 45 хозяйств. За это время довели хозяйство фермы до 75 дойных коров, кроме того, молодняк, овец 120 маток, имели свиноводческую ферму. И вот приезжает ко мне председатель куста и говорит, что райком партии организовывает артель. Ну и это сделали. Вот плохо стало с дисциплиной. Стал переход из артели в коммуну, из коммуны в артель. Но все-таки правительство учло, сделали одно. У нас сделали сливание в артель. Дали нам председателя из г. Горького, из рабочих. Но он работал только одно лето, его исключили из партии и выгнали из колхоза за отказ выполнить госпоставки. Прислали из с. Арбажа Солоницина, но и тот проработал всего один год, уехал в больницу, взял бюллетень и отказался от работы.
В то время проходила государственная чистка партии и меня исключили…Люди до поры подготовились, чтобы меня исключить. Родственники бывших лишенцев. И меня исключили…
Начальник политотдела говорил, что меня исключили неверно, по ложным наветам, пиши кассацию, тебя восстановят. Но я сказал: «Я буду беспартийным большевиком, меня опасаться не будут, а я буду работать так же, как член партии».
***
О двух темах умолчал отец. Первая – о борьбе с религией. Вторая – о своем отце (моем дедушке) Александре Ивольевиче, бывшем старосте деревни, при котором была построена деревенская часовня, ставшая в комсоветское время магазином. Дом дедушки, признанного «подкулачником», был разобран и использован для строительства колхозного клуба (до сих пор стоит эта часть разрушенного уже клуба). Поэтому, наверное, и не сходятся его цифры о количестве «подкулачников» с моей.
Когда отец писал мне эту тетрадь, он уже потихоньку крестился за печкой.
Эта проклятая большевистская социализация деревни прошлась плугом, топором и по нашей семье, разделяя сына и отца, внука и деда, мужа и жену.
Снова повторюсь, что я и комментировать своего отца не вправе. Я был воспитан им и долго – долго находился в плену его ошибочного мировоззрения. Прозрел я слишком поздно, да и другая жизнь дала основания мне прозреть. Я думаю, проживи он дольше, как думающий и добросовестный труженик, понял бы не хуже меня свои заблуждения, ошибки и грехи. Я лишь прошу Бога, а также всех, кому мы причинили вольную и невольную боль, простить нас грешных, если это возможно. Мы виноваты, мы забыли заповеди Божьи: не завидуй дому чужому; возлюби ближних, а тем более таких же тружеников, собратьев по крестьянской доле как самого себя; не создавай кумиров (тем более из сатаны).
Привожу два списка репрессированных хозяев при раскулачивании в нашей деревне Вынур. 1) Раскулаченные или лишенцы – лишенные всех гражданских прав и собственности, репрессированные кто с прямой формулировкой «расстрел», кто – «сослан», а так как безвозвратно – в принципе одно и то же. 2) Подкулачники или твердозаданцы – им давали такие налоги, что лучше бросать землю, нажитое добро и уезжать. К тому же они стояли на особом учете.
В списках только хозяева семей. В каждой семье, по моим данным, в нашей деревне было как минимум 5 человек. Значит, репрессировано 135 человек из 700 жителей деревни. Сведения мои из опросов надежных людей, не из советской статистики. По этому вопросу трудно узнавать что-либо, да и советской статистике верить, я убежден, нельзя. Как сказала А. Ахматова в своем реквиеме: «Люди убиты и списки утеряны».
СПИСОК хозяев раскулаченных семей деревни Вынур Пачинской волости
Яранского уезда Вятской губернии
СПИСОК хозяев семей, репрессированных при раскулачивании по форме
подкулачников – твердозаданцев, деревни Вынур Пачинской волости
Яранского уезда Вятской губернии
Раскулачивание и насильственное кооперирование раскололо деревню. Разрушился крестьянский мир, который очень долго создавался и поддерживался. Резекция по живому телу. Ведь все жители деревни были связаны каким-то образом друг с другом. Кровным родством или свояническим. Зло растекалось по всей деревне.
Когда продотряды налетали (как, впрочем, татары или другие завоеватели), тоже было плохо. Но воспринималось как временное, что когда-то кончится. Можно пережить как-то. А тут делалось своей вроде бы властью, соседями по жизни. И ведь не просто отбирали добро, еще что-то. Ведь жить – жить! – не давали!
Я буду приводить сведения, которые мне удалось получить, повторяю, от надежных людей. Рассказываю не только о репрессированных, но и об их потомках. Об отобранных у них домах, чем они занимались. Итак, по порядку.
Братья Колосовы Михаил и Алексей Филипповичи жили посередине нашей улицы в основательных пятистенках, один и сейчас успешно используется для жизни учителей, а другой, двухуровневый, очень редкий (пожалуй, единственный в деревне) для наших мест, еще в военные годы использовался под медпункт. А потом его не стало… На меже между осырками братьев вольно разросся и долго красовался тополь…
Алексей был сослан и о его судьбе, как и всех сосланных, ничего не известно. Михаил с женой Анастасией Федоровной уехали в Москву еще до войны. Жена Алексея Матрена Акимовна жила одна и умерла где-то в конце войны.
А любовь Алексея – Татьяна Ивановна (Алешиха, так величали в деревне) жила с сыном в маленьком домишке (по-моему, рядом со своим братом Никитой Ивановичем Колосовым, погибшим в войне). Выучила сына Николая Алексеевича (он учился и дружил с моим братом Николаем в Арбажской десятилетке), стал офицером и погиб в бою в 1943 г. Помню, лет 5–7 мне было, она зазывала меня к себе, рассказывала много, показывая фотографии сына и брата, плакала… Я мало что запомнил, к сожалению… Но об отце сына – ничего. Боялись все.
Чем занимались братья, кроме землепашества, что позволило им, трудягам стать зажиточными, не знаю точно. Наверное, маслодельным и санным производством, требовавшим больших интеллектуальных и организационных усилий. Я хорошо знал их сестру Екатерину Филипповну Новикову (по мужу). Изменение фамилии и спасло ее и ее семью. Она была очень умная, рассудительная. Дружила с моей мамой. В 50х годах она уехала жить к сыну, Новикову Григорию Дмитричу, ответственному работнику ЦК КПСС, когда-то активному комсомольцу деревни, другу моего брата Михаила (они вместе учились в Яранске в семилетке и получили заразное большевистское политическое воспитание).
Самым богатым «кулаком» считался Вахрушев Иван Викторович. Его единственный в деревне кирпичный дом с львиными барельефами стоит до сих пор. Никто в нем не жил, иногда использовали для производственных нужд колхоза (молокоприемный пункт и т. д.). Иван Викторович со своими сыновьями Степаном и Андреем наладили весьма успешное кирпичное производство (колхоз было продолжил, но не осилил и бросил!). Иван Викторович был сослан и расстрелян. Сыновья, лишившись хозяйства, приютились в деревне. Степан жил у жены. Но по навету одного дурашливого (не хочу приводить его Ф.И.О.) жителя деревни (якобы Степан плохо отозвался о Сталине, когда тот надоел ему своим разговором о «вожде») был сразу арестован и увезен безвозвратно. Судя по дочери Степана Ивановича, внучке Ивана Викторовича (Нонне 1930, г. рожд.), получившей высшее медицинское образование в наших условиях, – эти кулаки были очень способные люди.
Андрей Иванович женился на Клаве из дер. Черное Озеро. Уехали всей семьей в Пермь. Их дети – дочери Саня, Маня, Нина и Галя живут до сих пор в Перми. Рассказывали мне, что кто-то из родственников Ивана Викторовича приезжал в постсоветское время в Тужу, но в деревню не поехал….
В многокомнатном добротном доме (в середине деревни, напротив «пожарки») «кулака» Вахрушева Федора Ефимовича, лишенного этого дома и всего имущества, поселились другие люди, а он, будучи уже в старческом возрасте, ослеп с горя и ютился, рассказывали мне, в сарае у добрых людей на другой улице (залогом).
Вахрушев Семен Платонович был раскулачен тоже уже в пожилом возрасте. Полагаю, его сын Дмитрий 1911 г. рождения, числится на памятной стеле деревни погибшим в ВОВ, но, естественно для комсоветов, в официальную книгу памяти он не включен. Дом Семена Платоновича наискось от нашего дома я хорошо знаю. Большой, высокий, на каменном фундаменте, с красивым крыльцом, с просторной оградой. Возле дома росла мощная, самая высокая ветла, на которой всегда гнездились грачи. Жили в доме Семена Платоновича другие люди. Сначала одни (я их не знаю), потом погорельцы (во время войны был большой пожар, сгорела за рекой 8 изб), вроде дальние наши родственники по бабушке, но главное, там жил мой друг Валентин (Валентинко), рано уехавший с матерью из деревни. Характер дома, его обустройство говорит о Семене Платоновиче как об очень серьезном хозяине.
Раскулачен был и Осип Кириллович Вахрушев, о котором очень уважительно пишет мой отец. Он также в этот период был уже старик. Владел кузницей, имел пасеку и т. д. Его сына Андриана Осиповича (дед моего лучшего друга детства Ванюрки) не репрессировали. Наверное, без кузнеца и кузницы деревня жить не могла, в какой бы коммунизированной или частнособственнической форме она ни была: ни инвентарь починить, ни лошадей подковать и т. д. Многочисленное семейство Андриана Осиповича осталось жить в домах Осипа Кирилловича. А его сын Александр Андрианович, по негласным разговорам, был в числе тех, кто чуть было не убил моего старшего брата Михаила, активного комсомольца в знаменитые 30е годы (нож прошел в каком-то сантиметре от сердца).
«Кулак» Вахрушев Макар (отчества я пока не узнал) в момент раскулачивания оказался также престарелым. А его сын Иван Макарович был признан подкулачником и получил «твердое задание» (на уровне разорения). Кстати, жена Ивана Макаровича – сестра мужа Екатерины Филипповны Дмитрия Сергеевича Новикова – Наталия Сергеевна. С сыном Ивана Макаровича Михаилом я был очень дружен, когда учился в семилетке. Он получил высшее образование и жил в Москве. Его старший брат Иван трудился преподавателем в военном училище. С Иваном Макаровичем, как пишет мой отец, они помирились лишь на старости!
Интенсивно и вдохновенно поработали в период НЭПа братья Новиковы Алексей и Павел Ивановичи. Их дома не сохранились, но рассказывают, были украшением деревни. Они, как и Иван Викторович, наладили кирпичное производство. Павла Ивановича, служившего до НЭПа на «Авроре» лишь лишили нажитого имущества и прав, но оставили ему жизнь. Его потомки, работники одного из заводов Нижнего Новгорода, в постсоветский период, по данным прессы, через суд получили какое-то вознаграждение за нанесенный семье Павла Ивановича ущерб. А Алексей Иванович был сослан и расстрелян.
Лишенный имущества и прав Новиков Михаил Митрофанович был сослан безвозвратно в дальние края. В его большом доме довольно аккуратно обшитом тесом, жили другие люди. Младший брат Михаила Тимофей, живший рядом с ним, был признан «подкулачником». Из-за непомерных заданий семья Тимофея вскорости покинула деревню. А в доме в мои годы жили другие люди. Сын «кулака» Михаила Митрофановича – Николай Михайлович с 1925 г. рождения погиб в 1943 г. и включен в книгу памяти.
Владелец, прекрасной (по рассказам) пасеки Новиков Гаврил Михайлович, живший недалеко от Митрофановичей был раскулачен. Его конфискованную пасеку коммуна (как пишет мой отец) выкупила у государства. Сын Гаврила Михайловича – Николай Гаврилович (1904–1941 гг.) погиб на фронте, но в книгу памяти не включен. О судьбе самого Гаврилы Михайловича сведений не имею.
Список «подкулачников» открывает Колосов Александр Ивольевич. Это мой дедушка по отцу. Как я уже писал, его как старшего сына в семье Иволия Василисковича готовили солдаты на 25 лет службы: учили общим наукам в церковно-приходской школе и специальности портного. Но на сборном пункте в уездном городе Яранске он оказался лишним. Это хорошо вроде бы, но в деревенской общине как будущему рекруту царской армии, которому полагалось государственное иждивение, не полагалось ни земельной ни имущественной доли. Как быть? Выручила специальность. Стал зарабатывать и хорошо как портной. Его швейной машинкой «Зингер» и через 50 лет пользовались мои родители. (Дедушка умер лет за 5–6 до моего рождения, поэтому все сведения о нем со слов моих братьев, родителей и других жителей деревни).
Как относительно других грамотного, жители деревни выбрали дедушку старостой. По рассказам, именно при нем была построена часовня, крест с которой сбрасывал мой брат Михаил (с другими комсомольцами). В мое время в ней (о чем не говорили тогда, а я и не догадывался) был магазин с водкой, солью и спичками. Основательный дом дедушки был отвезен на постройку клуба колхоза и до сих пор используется эта часть клуба: контора колхоза, библиотека и т. п. Как это же происходило – не знаю. Об этом, я узнал только в последние годы. В семье нашей об этом не говорили. Не исключаю версии, что это сделал отец, чтоб обезопасить себя, да и спасти дедушку от раскулачивания. Вообще как происходили взаимоотношения моих близких родственников – отца – комактивиста и дедушки – бывшего старорежимного старосты – не знаю. Дедушка был преклонного возраста, это его и спасло. Он вскоре умер. Через какое-то время и отца исключили из партии, и он отошел от флагманской роли в социализации деревни, правда, оставаясь, как он пишет, беспартийным большевиком. То, что он это пишет чистосердечно, я не сомневаюсь, так как на двуличие он был не способен.
Дедушка, по воспоминаниям моего брата Николая «крепко держался за денежку», в отличие от моего отца, отдававшего, отрывая от многодетной семьи, зерно на посев коммунских земель, когда «коммунары» все проели и разбежались.
Сейчас некоторые умники (Кончаловский «Андрон») сетуют, что российские крестьяне, в отличие от европейских, не ценили деньги, такой, мол, у них менталитет. Настоящие крестьяне ценили деньги всегда, как и все люди. И не только, чтоб лучше питаться, одеваться. А как инструмент, с помощью которого дело можно развить. И деньги крестьяне знали только заработанные руками или головой, смекалкой. «Пролетарский писатель» А.М. Пешков героем считал проматывающего деньги Челкаша, а не скаредного крестьянина, копившего по привычке даже украденные деньги.
Это комсоветы вырастили малохольных иждивенцев, ждущих от правителя, правительства подачку. Поэтому я с глубоким уважением гляжу не дедушку, с единственной фотографии, а он сурово, но с хитрецой смотрит на меня до сих пор.
В списке «подкулачников» – в основном младшие братья или сыновья «кулаков», а также молодые, сноровистые, с потенциальной возможностью разбогатеть по своей сметливости, старательности, по наследованию выгодной специализации от предков. «Подкулачников» не расстреливали, не ссылали (наверное, специально комсоветами лицемерно придуманный способ для замазывания отчетности, хоть графа – не расстрел, а люди исчезали и в этом случае безвозвратно), не конфисковывали имущество. Им давали такое твердое задание (поэтому еще их называли «твердозаданцы») по сдаче продукции государству и налогам, что или бросай крестьянствование или вступай в колхоз (если тебя примут), отдавая лошадей, скот, машины. И никакой самостоятельности. Вот так и не иначе.
Многих из списка я знал.
У братьев Новиковых Алексея и Александра Савватеевичей, исключительно скромных, с доброй улыбкой в глазах, абсолютно непьющих, были золотые руки. Алексей Савватеевич лучше всех в деревне катал (валял) валенки. Александр Савватеевич был наделен способностью к техническому изобретательству. Только у него был колодец с необычным деревянным шестеренчатым механизмом подъема воды. В колхоз он не вступил, а работал в Пачинской МТС. Каждый день ходил туда пешком (8 км) и обратно (8 км). У Алексея Савватеевича сын погиб в ВОВ. С его внуком Леней (Грунин – по матери) я сидел на одной парте в 1 и 2 классах. Маленький, смирный как девочка, не дрался, не баловался. Как он устроился в этой жестокой жизни, не знаю? У Александра Савватеевича все трое детей (2 дочки и 1 сын) получили образование, кто педагогическое, кто медицинское и, конечно, своевременно уехали из деревни. Его жена Васса в колхозе не работала. И как-то и на улице особенно не появлялась. Ее сестра, бывшая монахиня Паша обслуживала по церковному обряду в избах хозяев всех жителей деревни – крещение, отпевание и т. д. Помню в засуху 1946 (или 47?) года она устроила молебен у зернового поля колхоза (по желанию колхозников, конечно). Весь народ, в том числе и мы ребятня, были там. Секретарь парторганизации И.Д. Колосов разгонял, запрещал молиться, но народ не отступился. Надо отдать должное Ивану Дмитричу, что он не сообщил никуда, иначе бы Паше не поздоровилось.
Вообще все Савватеевичи отличались трудолюбием, трудоспособностью, скромностью, высокими моральными качествами.
Новиков Аким Михайлович, основатель большой самостоятельной и состоятельной семьи, о которой я уже писал, в частности, (о сыне Максиме и внучках) был отнесен к подкулачникам, так как организовал, можно назвать, цех по производству саней, сох, грабель, вил и другого крестьянского инвентаря. Этот «цех», лучше сказать остатки использовали и в колхозе, но затухли без личной заинтересованности и ответственности.
«Подкулачники» братья Колосовы Михаил и Максим Харитоновичи (их добротные дома еще долго стояли в мое время) построили мельницы (ветряную и паровую) и маслобойный завод, которыми худо-бедно еще пользовались мы все в колхозное время. Братьев я уже не знал, но их потомков знаю прекрасно. Петр, Елена и Иван Максимовичи. Об Иване я расскажу позже. У Петра Максимовича был необычный дом, стоял к улице безокошечной стеной, все было закрыто от постороннего глаза. Его женой была дочь Андриана Осиповича, внучка Осипа Кирилловича (хозяев кузницы) – вот как все переплелось. С детьми Елены Максимовны я рос и мужал. Особенно мне нравился Семен, уехавший после флотской службы в Краснодарский край.
«Подкулачник» Новиков Иван Моисеевич (1898 г. рождения) погиб в бою под Витебском в 1944 г. Мимо его светлого, обшитого тесом дома в верхнем конце я проходил тысячи раз. В нем одиноко жила его вдова «Катя Мосина», как звали ее в деревне, добрая, работящая женщина.
О «подкулачниках» Вахрушеве Иване Макаровиче (сыне «кулака») и Новикове Тимофее Митрофановиче (брате «кулака») я уже писал. У Тимофея Митрофановича, кстати, было прозвище «евангелист». Наверное, за особую религиозность. Да, были основания у людей самостоятельных быть особыми.
«Подкулачник» Шатов Иван Парамонович (1903 г. рождения) скончался в госпитале Волгоградской области в 1943 г. (с формулировкой в «Книге памяти» – «умер от болезни»). Его трех дочерей, скромных, работящих, спокойных, красивых, круглолицых, с большими умными голубыми глазами, я хорошо знаю. С младшей Анной вместе учился с 1 по 7 класс. У Анастасии (Таси), жены Вахрушева Петра Емельяновича, мы неоднократно ночевали во время приездов на родину в последние годы, когда близких родственников у меня в деревне не осталось. Тася, много лет (до пенсии) работавшая дояркой, очень заинтересованно и с глубоким пониманием разговаривала со мной о реформах, о новой жизни. Сейчас осталась одна, Петр Емельянович, фронтовик израненный, умер. Их сын, образованный, живет в Кирове. Часто навещает мать. Но жить в деревню он, конечно, не приедет… Анна с семьей живет в Туже.
«Подкулачник» Колосов Дмитрий Федорович, полагаю, брат Колосова Ивана Федоровича, жившего в мои годы возле конторы в добротном доме.
«Подкулачник» Машкин Иван Федорович, уже старый в мои годы, жил на отшибе возле Колосовского озера. Возможно, несколько нелюдимый, но плохого о нем ничего сказать нельзя. Дом его, прочно сработанный твердо стоял и без хозяев уже в 90-е годы.
О «подкулачниках» Куликове Василии Дмитриевиче и Шатове Михаиле Трофимовиче никаких сведений у меня, к глубокому сожалению, нет. Наверное, они уехали из деревни вскорости после получения «твердых заданий».
Итак, о большинстве, «кулаков» и «подкулачников» мне удалось собрать абсолютно достоверные материалы, которые неопровержимо свидетельствуют, что это самые находчивые, трудолюбивые и трудоспособные, сметливые, предприимчивые, самостоятельные российские крестьяне, определявшие тогда естественный прогресс экономики, а тем самым и жизни в нашей деревне Вынур. Определяли бы и дальше его на многие годы. Они – ее цвет. Из них получились бы отличные фермеры не хуже европейских.
Эти «кулаки» и «подкулачники» были те крестьяне, ради которых проводились Столыпинские реформы. Они были свободными, настоящими крестьянами, которым не надо было давать указания, планы, программы. Они знали, куда идти, как работать эффективно и прибыльно. Им не нужна лицемерная «помощь». Им нужно было немного: собственная земля, полное право на распоряжение продукцией своего труда, не мешать им жить и работать.
Все, что они имели – произвели сами с помощью своих рук, ног и головы. Не воровством государственного или какого-либо другого имущества. Не убийствами, не шулерством. Сами придумывали, организовывали и возводили мельницы, маслобойные и кирпичные заводы, цеха по производству сельхозинвентаря, кузницы, осваивали прядильное, ткацкое, швейное, пимокатное, кожевенное дела. Чтоб быть независимым от «любимого» государственного бюрократического аппарата. [На этих предприятиях могли зарабатывать на жизнь те крестьяне, которые в силу своих личных качеств не могли (а часть и не хотела брать на себя «лишнюю» обузу – легче ж на печке сидеть всю зиму) самостоятельно организовать свое дело, да и жизнь]. Им некогда было пьянствовать – и днем и ночью, летом, осенью, зимой и весной на них лежала ответственность за свое дело, за свое нажитое добро, за обеспечение своей семьи. Они знали веками, что ни от кого нельзя ждать помощи. Это они придумали: на Бога надейся, а сам не плошай. И, считали, конечно, что ни на какое химерное коммунистическое общество надеяться нельзя, просто несерьезно это.
Вот поэтому комсоветы оторвали от земли и выбросили на обочину жизни этих лучших крестьян, крепко стоявших на земле и не признававших химер. Да, и химера эта была придумана для обмана, чтоб получить власть над обманутыми людьми. Ведь легче управлять рабами, чем свободными самостоятельными гражданами. И комсоветская элита, вещая о всеобщем счастье, жестоко расправилась с деятельной активной частью крестьян, а остальную часть, согнав в первобытную общину – колхоз, превратила снова в рабов, освободив их …от конкретной ответственности за организацию крестьянского дела, да и жизни. Сказали туда, пошел туда, сказали обратно – пошел обратно. Голова не болит, думать по – серьезному, на перспективу тем более, не надо. Хорошо так жить? Легко. Песни пой, веселись, а поесть надо – власть даст. Красота – да и только? Но понятной эта красота стала позднее, когда наступило похмелье от радости коммунской жизни, когда было проедено и профукано нажитое и купленное у государства (иногда подаренное) конфискованное имущество «кулаков».
Основная (середняцкая) масса крестьян не осуждала раскулачивание (во всяком случае, не препятствовала этому процессу), видимо, надеясь, что их не тронут, что всякое и раньше бывало, потом стихало, а уцелевшие (самые умные?) продолжали жить да поживать. Но они глубоко ошиблись на этот раз.
Даже помещики, владевшие крестьянами как рабами, и феодальное российское государство с атавистическими признаками рабовладельческого даже не помышляли о ликвидации крестьянства как класса, потому что оно было фундаментной, корневой частью такого общества, без которой не будет их красивой жизни. (Да и в любом другом обществе, пока не найдена технология получения продовольствия, альтернативная сельскому хозяйству).
В химерном учении марксизма – ленинизма совсем по иному рассматривалось крестьянство – как реакционный класс, порождающий капитализм, так как постоянно стремится улучшить жизнь и стать богатым и самостоятельным. Для него не нужны рукамиводители со своими поучениями. А по комсхеме все люди – винтики механизма, кроме главного рукамиводителя, превращенного в кумира (бога на земле). При этом механизме – армия рукамиводителей, стоящих по всем его цепям, но в сторонке, без ответственности за конкретные результаты, на безопасном расстоянии от скрежещущих зубьев.
Одним словом, крестьянство в обычном своем виде по комучению не нужно, опасно и является главным препятствием для победы социализма. Не только «кулаки и подкулачники». Их как голову гидры нужно было ликвидировать первыми. Что и было успешно осуществлено комсоветами.
Хочу обратить внимание на общую оценку картины проведенного мероприятия, пожалуй, уникального в человеческой истории. Повторюсь, но скажу, что только мы додумались в результате революции уничтожить крестьянство – основу этноса. Мировой рекорд по глупости.
В обществе деревни ли, страны ли, земли ли всей очень разные индивидуумы, чаще противоположных качеств и устремлений. И мирная жизнь в обществе удерживается только потому, что найден паритет интересов этих индивидуумов, позволяющий существовать каждому из них. Живи сам и дай жить другому – вот кратко кодекс этого существования. Это очень хрупкий мир, но только поддерживая его, возможно существование человека на земле.
Завоеватели использовали метод "разделяй и властвуй" и завоевывали другие народы. Но временно. Всегда, проанализируйте всю историю, всегда временно. Судьба всех завоеваний в конечном счете, долго ли, коротко ли кончалось крахом – поражением ли самого завоевателя, или его потомков. Но главное при этом – гибель или оскудение того народа, который пошел за завоевателем.