Леонид Иванович Колосов
О крестьянстве и религии. Раздумья, покаяние, итоги
Крестьяне были в собственности государства Российского, казенные крепостные. Государство в лице государственных служащих (пристав, урядник, волостной и уездный начальники) были для них одновременно и помещиками. Может быть, это было даже в какой-то степени и хуже – государственному служащему шло вознаграждение за работу от государства независимо от того, живы ли крестьяне. А продавать их могли, как и везде в России.
Вспоминая подслушанные разговоры, я могу сказать, что у крестьян на генетическом уровне был великий страх перед властью: поможет ли – неизвестно, а сгноит запросто. И уважительность до подобострастия («барская избушка» – название места возле реки, где когда-то какой-то богатый приезжал на охоту и рыбалку, сохранилось до сих пор). Один милиционер на территории волости в диаметре 15 км в советское время управлялся с населением 15 деревень (около 5 тыс. чел.).
Что касается взаимоотношений богатых и бедных крестьян, так называемой «классовой борьбы», красочно, для разжигания страстей, описанной политиками и советской литературой, то о ней будет особый разговор. Личные мои впечатления относятся к периоду колхозной деревни. Расслоение как естественный, вечный процесс в жизни людей на богатых и бедных продолжалось и в эту пору, только обогащение было невысоким, а обнищание – беспредельным. Так вот, ненависти, борьбы и драк с мотивировкой «бедные против богатых» или наоборот я не замечал. Все было на уровне обычных человеческих отношений: зависть, пренебрежение, настороженность («не обокрали бы») и т. д. Да и богатыми-то становились не за счет воровства и эксплуатации, а сами работали и годами накапливали хоть что-то. Была в основном скрытая, как в любом обществе, зависть, с одной стороны, и пренебрежение, с другой. Не более. Потому что бедные не могли прожить без зажиточных, свести концы с концами, всегда занимали семена ли, хлеб ли, деньги ли у них. Иначе они пропали бы. Надо только было уезжать, убегать бы из колхоза, из деревни, а убежать было невозможно без паспорта.
Из-за всеобщей бедности не замечалось какой-либо особой остроты во взаимоотношениях родственников репрессированных и тех, кто был «передовым классом» деревни. Всеобщая небывалая бедность, беспросветная беда утихомирила страсти. Как жили рядом, так соседями и остались. Отгремела буря, и все вернулось в привычное мирное русло. Дома репрессированных использовались в основном только для общественных нужд колхоза (медпункт, контора и т. д.) или стояли нетронутыми памятниками. Некоторые стоят до сих пор, и никто в них не живет.
Помню, во время и после войны до 50-х годов шли вереницы нищих (в основном старух, женщин-вдов с детьми) из безлесного Пижанского района (это, где "чернозем"). Они благодарили за любой кусочек хлеба или картошки. Да и мы-то мало чем отличались от них. Они ночевали вместе с нами в наших избах. Нашу деревню спасал лес, река и луга с озерами. Лесные дары (грибы, жёлуди, ягоды), дикий лук с лугов и рыба. А пойменные луга стабильно давали корм для скота. Поэтому наши деревенские не ходили собирать милостыню. (Лишь одна вдова, к стыду моему, наша родственница умудрялась. Причина – клиника).
Ну, а теперь об организации, как сейчас выражаются ученые люди, производственной деятельности крестьян, а проще и правильнее – работы.
Работа – это единственный источник средств для жизни крестьянина с незапамятных пор и до «светлых», коммунистических дней включительно. Отсюда советский термин «трудовое крестьянство» – нонсенс, так как крестьянина, бедного ли, богатого ли, без труда нет. И не земля наша кормилица, а его труд. А земля – место работы крестьянина. Как говорится, не место красит человека, а человек красит место. Не стало у нас крестьян, покупаем продовольствие у «гнилого» Запада. А наша земля зарастает сорняками.
Это с библейских времен понимание важности работы пронизывает крестьянина всю его жизнь. Мысль о работе не оставляла его ни на минуту, с малых лет до смерти.
Разбаловавшись на всем готовом, живя в кем-то построенной квартире со всеми удобствами, питаясь кем-то выращенной продукцией, одеваясь в кем-то сшитую одежду и т. д. и т. п., мы в городе (кто больше, кто меньше) утеряли трепетное отношение к работе.
У меня, с молодых лет воспринявшего крестьянские законы жизни, было шутливое желание написать трактат о работе. Краткая суть его такая. «Работа – это тяжкое ярмо, но весьма необходимое. По необходимости для нормального человека – равнозначно питанию и дыханию. Но, в отличие от них, работу можно переложить на другого, чем многие не прочь воспользоваться. Путем обмана, воровства, убийства и завладения богатства убитого, превращения себе подобного в раба и т. д. и т. п. Для отвода глаз и пословицы приготовили: не обманешь – не проживешь, дурака работа любит. Но есть суровый закон жизни на земле: ты обманул – тебя обманут, ты убил – тебя убьют, рано или поздно. Посеял зло, а оно стреляет во все концы и длительно. Мир устроен по одному лекалу: действие вызывает противодействие. И если в физическом мире они равны друг другу (наверное?), то в человеческом обществе зачастую противодействие на порядки может превышать действие, а если задерживается, то приводит к взрыву с трагическими последствиями для жизни участников конфликта, этноса, человеческого общества.
При несерьезном отношении к работе человечество ходит по опасному лезвию. Остановить могут только совесть и разум, данные нам природой ли, Богом ли.
Совестливого человека совесть будет мучить непрестанно. Думающий, у которого разум не спит, при небольшом размышлении может убедиться, что перекладывание работы на другого приводит тебя в смертельно опасную зависимость от того, на кого ты перекладываешь. Хотя в современном обществе с разделением труда эти закономерности сильно завуалированы, незаметны якобы, но только для неумных и бессовестных. Разумному и совестливому человеку всегда видно, работает он и потому живет, или живет, потому что на него работают другие! Поэтому хочешь жить со спокойной совестью и по-настоящему разумно, свободно и независимо – работай! Поэтому: да здравствует работа!».
Вот такова и выработанная за тысячелетия философия трудолюбия крестьянства, основанная на его глубоком понимании законов природы и жизни, а не на его «дурости», как думают «очень умные» горожане. Вот почему умению трудиться крестьян учили с малолетства. Поэтому при оценке любого человека они ставят на одно из первых мест его отношение к работе: работящий он или лентяй.
И еще добавлю о работе, потому что она – важнейший узловой момент в организации жизни, как отдельного человека, так и общества в целом.
Работа как процесс создания нового ли, добавления количества старого продукта, необходимого для жизни, обязательного условия для ее продолжения, как и все во Всселенной требует непременного участия в нем обоих начал – физического и духовного. Физическая и умственная работа должны быть неразрывны. Только при их совмещении работа плодотворна и будет обеспечивать жизнь человеку и человечеству в отведенный Творцом срок.
Любое дело предполагает предварительный умственный анализ обстановки и принятие разумного решения с учетом знаний и опыта (своего, предков, других людей), что и как делать.
Уход от выполнения этой части работы приводит к резкому падению ее результативности. Но еще более неприятное последствие – атрофия разума, попадание в рабское положение, в чернь.
Отношение к работе – важнейший критерий оценки людей. Есть самодостаточные люди, генетически способные понять очень простую истину, что только их работа может обеспечить при всех обстоятельствах их спокойную суверенную жизнь сейчас и на перспективу. Их не обманывает якобы легкость и красивость жизни за счет других путем убийства, кражи или обмана. За все нужно платить. Расплата за легкость будет беспощадной.
Есть люди – паразиты генетические, как в животном и растительном мире. Они были, есть и будут. Такие люди желают и могут пойти на все, только бы не работать, только бы использовать плоды чужого труда.
Первая группа дает уверенность в спокойном и длительном существовании человечества. Вторая, наоборот, грозит вечными обрывами, кризисами, войнами, революциями и полным крахом.
Есть ли основания для оптимизма? Немного, но есть. В отличие от животного и растительного мира, все люди одарены Творцом разумом, который дает возможность работать, то есть жить самостоятельно, не паразитируя. Поэтому каждый, решая задачу организации своей жизни, в первую очередь должен проанализировать себя, что ему дано Творцом. А потом уже реализовывать даденное путем первого, второго и последующих действий, а не биться за то, что удалось другим. Ибо самое большое удовлетворение получаешь, когда чего-то достиг сам.
Уход (увод) человека от самостоятельной работы, от обеспечения своей жизни своим трудом, неминуемо превращает его в чернь.
Важно, чтоб в обществе не создавалась атмосфера геройства и доблести паразитирования. И самое главное: не допускать людей второй группы к управлению обществом, к чему они сильнее всего и стремятся. На мой взгляд, сильно продвинутым паразитам, как инвалидам, может быть, платить пособие (по безработице), но близко не подпускать к трудовым коллективам? Они заразят всех и разложат коллектив…А доблестными, героями общество всегда должно считать только людей трудолюбивых, трудоплодотворных. Это – условие существования человеческого общества.
Не в том только смысл, что убивать, красть, обманывать аморально и некрасиво, а в том, что это неизбежно ведет к разрушению жизни человеческой, к гибели всего человечества. К этому выводу очень не трудно придти. Только поднимитесь над фактами, поднимите голову от суеты сует и поразмышляйте не торопясь.
Для сохранения и развития разума надо его использовать, надо, чтоб он работал. Как известно, неработающий орган атрофируется. Самый лучший метод – творческая работа с решением разнообразных задач, как, например, у свободного крестьянина. Однообразная, монотонная работа усыпляет разум, приводит к его болезни.
* * *
Работа крестьянами организована при строгом учете природных условий. Ее технический и культурный уровень зависит от отношения государства: дает ли что-то оно крестьянству взамен взятого у него. Крестьянство может прожить без государства как машины управления (если своего не будет, будет чужое, и еще неизвестно иногда, какое лучше), образуя натуральное хозяйства, производя своими силами все. Как было в войну, например, когда государство брало много (средств, солдат), не давая практически ничего. И крестьяне жили и, надо сказать, терпимо, хотя оставались только женщины, старики и дети. Да, как и сейчас доживают оставшиеся старики и старухи в оставшихся далеких от цивилизации деревнях.
Итак, в чем особенность нашего климата? Короткое лето. Как быть в этом случае? Первое. Все, что можно, отложить на холодный период. Второе. Раз зимой есть время, а земледельческих работ нет – нужно вести дополнительное производство: и себя обеспечить, и собрать средства (капитал) для ведения успешного земледелия летом. Только «Емели», которые зимой на печке сидели, нуждались в кредите и брали его у богатых крестьян, попадая в кабалу по своей прихоти, а виня богатых крестьян, называя их кулаками. А справедливо надо было бы считать их более умными и трудолюбивыми. Но об этом расскажу потом.
А о некоторых технологических особенностях расскажу здесь подробнее. Например, технология уборки зерновых культур. Стеблестой жали (серпом) или косили (косой) и вязали его в снопы, ставя их на просушку и дозревание в бабки (рожь) или кучи (яровые зерновые). В конце лета и осенью снопы свозили в скирды на полях, где они хранились до зимы. Зимой снопы, просушенные с помощью солнца дозревшим зерном на санях по снегу (что гораздо эффективнее, чем на телегах по грязи) свозили на тока (сараи), где и молотили (или цепами, как раньше, или молотилкой на двухтактном двигателе, так как поставлять электричество колхозам власть считала нецелесообразным почти до конца 50 – х).
Таким образом, получали почти сухое, во всяком случае, полностью дозревшее зерно. При надобности его досушивали в овинах. Такое зерно можно было хранить в амбарах несколько лет, не торопясь продать за бесценок. Крестьянин был хозяином своей продукции. По имеющимся у меня данным, наши крестьяне возили по снежным дорогам свой хлеб на продажу в далекие края Костромской и Архангельской областей.
А теперь сравним с современной технологией. Срезают хлеб также до полного созревания (иначе осыплется) комбайнами, а зерно сушат потом с большими затратами энергии. Все это в цейтноте, так как в короткий срок срезается стеблестой и обмолачивается. Зерно сырое, с большим количеством сырых семян сорняков. Необходима высокопроизводительная техника с большим расходом энергии. Она, конечно, была сконцентрирована в закромах государства, куда быстренько, пусть по бездорожью и свозится зерно. Операция называлась сначала «сдача зерна государству – первая заповедь колхоза», потом – «закупка зерна государством» (но какая это закупка, если цена на многие годы продиктована одной стороной – государством). В результате хлебороб – не хозяин хлеба. Напрашивается вывод: вся эта технология уборки и увода продукции от земледельца создана с учетом только интересов «так называемого народного государства».
Помню, в 70–80 годах попытки ученых и специалистов (особенно в республиках Прибалтики) разработать альтернативные технологии («обмолот на стационаре) не были поддержаны государством.
Аналогичные «первозаповедные технологии» отбора продукции колхозов и совхозов действовали при производстве овощей и картофеля, при переработке животноводческой продукции. Все склады и перерабатывающие предприятия – у государства. Когда говорят о собственности крестьянина на землю неслучайно забывают об его праве на продукцию своего труда, но это уже политика. А мы продолжим пока без нее.
Возвращаюсь к преимуществам крестьянской технологии. Срезанные стебли (соломины) отдают своему плоду все, что ему нужно, чтоб стать полноценным. Это закон природы. При резкой сушке недозревшего зерна удаляется не только вода, но и многое другое. Поэтому оно становится щуплым. Качество его, разумеется, неполноценное. Это раз. Уйдя от крестьянской технологии, мы развеяли по ветру важнейший корм для скота – мякину (обертку зерновки), ненамного уступающую по кормовой ценности зерну. У крестьянина для мякины было специальное хранилище. А в голодные годы, когда у крестьянина «закупали» весь хлеб (продотряды, например), он сам питался мякинным хлебом.
Да и солома-то высушенная тоже приходовалась, складывалась возле зернотока в «ометы», свозилась для покрытия оград, подстилки скоту, чтобы потом стать полноценным органическим удобрением земли – кормилицы. Совершался полный круговорот веществ, чтоб не скудела природа. Благодаря соломе в хлеву было чисто, тепло (без подогрева батареями), и толщиной более метра зрел навоз, отдававший тепло не в небо, а в хлев, где к тому времени уже появлялись телята. А что крыша к весне оголялась, так уже и солнце начинало пригревать, а осенью новой соломой крышу покроем.
Сейчас же осенью, после битвы за урожай зерна идет битва против соломы. Ее нещадно, мокрую, грязную сволакивают в кучи, иногда в стога, чтоб не мешала, не путалась под ногами железных коней – надо же зябь поднимать! Чтобы весной сжечь ее (иные сжигают ее осенью). Копоть до неба стоит ужасная. Есть, правда, технология запашки соломы сразу, после комбайнов, с добавлением азотных удобрений. Но ведь цейтнот. Да и кто знает, хватит ли кормов для скота без соломы. Техническое оснащение крестьянских работ, конечно, нуждалось в срочном улучшении, но в глубоко обоснованную суть технологии надо было вникнуть и понять, перед тем, как что-то изменять. Вот вам, какие люди деревни, тов. Горький, вернее Пешков (фамилии русских были говорящие).
А какое уважение у крестьянина было к навозу, основанное на понимании важности его для повышения плодородия бедных подзолистых почв. Никогда не вывозили навоз зимой, когда шел процесс его создания. Весной, когда мужчины пахали и сеяли, все женщины и подростки (с 10 летнего возраста) были полностью заняты на вывозке навоза на паровое поле. Вывозилось все, до крошки, тщательно и равномерно распределялось по полю и запахивалось. О никакой утилизации (модное современное слово) навоза речь идти не могла! Золото никто нормальный не утилизирует!
Скотные же дворы социалистических хозяйств утонули в навозе, а хранилища стоков из наисовременнейших животноводческих комплексов с гидросмывом до сих пор представляют огромную опасность для рек, озер и, прежде всего, для людей. Вместо того чтобы на современном техническом уровне в первую очередь создать технологии производства органических удобрений, все средства ушли на строительство химических комбинатов якобы по производству минеральных удобрений (очень нужных в других, известных целях), где попутно производили и удобрения. Я, конечно, не противопоставляю одно другому. Минеральные удобрений, как и другие агрохимические средства – великое достижение человечества. Но, посудите сами, логичнее сначала убрать и рационально, по-хозяйски (вот ключевое слово) использовать, что под ногами уже созданное имеется. Крестьяне не просто применяли безотходные технологии (как модно сейчас выражаются), а вся их жизнедеятельность была безотходной. Все более или менее съедобные остатки съедены животными, способное сгнивать – в навоз, сгораемое – в печку и т. д.). Понятия «отходы» не было. А сейчас мы, очень умные и современные, утонули в своих отходах, как в городе, так и на дачах.
Можно было бы очень долго рассказывать о мудро решенных крестьянами агрономических вопросах, без всякого научного обеспечения. Поверьте, это действительно так. Мы этот опыт не осмыслили, пренебрегли им. Мы же умные, культурные, не то, что они… Остановлюсь только на отдельных, крупных.
Крестьянин знал без всяких приборов о каждом поле и каждом кусочке земли все, что могло повлиять на урожайность, как лучше использовать их. Он все годы внимательно наблюдал, запоминал и анализировал без устали, иначе ему было не выжить. Безымянных участков земли не было. В названиях урочищ заключалась обычно их характеристика: падь, болотина, бугор, гора и т. д. Крестьянин знал тот набор культур, которые на таких участках можно выращивать успешно, а что ни в коем случае нельзя. Когда его и как обрабатывать, засевать, убирать. Поэтому, чтоб никого не обидеть, каждый хозяин получал полосу на каждом поле.
В сегодняшних разговорах о ландшафте, адаптивно-ландшафтном земледелии как об исключительно ярком научном открытии (изобретении) не вспоминают почему-то, что это азбука для крестьянства, изложенная красивыми словами иностранного происхождения, а потому, видимо, «сильно» научными словами.
Это открытие только для тех, кто мог десятилетиями навязывать землеустройство, выполненное без топографических карт (они ж сугубо секретные – военные!), то есть без рельефа, с красивыми, большими полями, равного размера, нарезанными на бумаге по линейке. Для всего такого лоскутного поля одна культура и одна агротехника. А по таким полям следует «правильный» картинный севооборот во времени и пространстве. Но ведь даже в степи нет двух абсолютно одинаковых метровок (1м2)! А уж в Нечерноземье и подавно. Вот по таким умозрительным, красиво за столом сделанным схемам скручивали жизнь природы и живущего на ней крестьянства. Чтоб не завалить производство, специалистам приходилось потом делать по-своему, как надо, а зимой рисовать красивые истории полей для отчета начальству – рукамиводителям.
В своей нелегкой жизни, особенно в работе крестьяне все оценивали с точки зрения целесообразности. При обдумывании чего-то наперед никогда не отдавали и не могли отдать предпочтение несерьезным целям и делам. К примеру, главный показатель эффективности хозяйственной деятельности колхозов и совхозов в комсоветский период – урожайность никогда всерьез крестьяне не учитывали. Вятский крестьянин знал, что яровая пшеница дает невысокий урожай зерна. Но он ее сеял и получал (устойчиво по годам) зерно, необходимое для выпечки белого хлеба и праздничных кондитерских изделий. Знал он и что озимая пшеница урожайнее яровой, но не сеял ее, потому что в большинстве зим она вымерзала. Поэтому предпочтение отдавалось устойчивой к вятским суровым зимам озимой ржи, хотя ее зерно было и похуже и урожайность ниже. Риск в судьбоносных делах крестьянин исключал.
Со своих жизненных, а не показательно бутафорских комсоветских позиций, крестьяне определяли необходимость возделывания картофеля, ячменя, овса, гороха, льна, конопли и других культур, приспособленных к местным условиям. И с абсолютным недоверием воспринимали разговоры заумных идеалистов о чудо – культурах, в какие бы грозные постановления и законы они не оформлялись.
Помню, в 80е годы на Всесоюзном совещании по зернобобовым культурам, продукции которых постоянно катастрофически не хватало, несмотря на самые грозные постановления партии, мне резанул ухо постулат ученых специалистов: в Нечерноземье горох не вызревает, поэтому не нужно его здесь и сеять. Как не вызревает?
Это курс мудрых государственных чиновников на высокую урожайность, заставивший вести селекцию новых сортов с перекосом на один показатель – продуктивность, привел к созданию высокоурожайных сортов гороха, но позднеспелых с длительным вегетационным периодом. И основная часть России осталась без гороха.
Мы на картошке и горохе выжили и выросли. Эти два продукта в какой-то мере социалистическое государство все же оставляло нам. Картофель вывозить мешало бездорожье. А горох хотя и охраняли с ружьями, но нас голодных ребятишек сторожам «не хватало совести» прогонять с полей. Да и мы проявляли чудеса изобретательности, чтобы поесть гороха вдоволь незаметно.
С этим горохом запомнился один случай. Для развлечения расскажу. Году в 1950, наверное, освободившись по погодным условиям от работы пораньше, мы 11–12 летние отправились в соседнюю деревню Кугланур еще раз посмотреть какой-то фильм, у нас в деревне уже показанный. Да на нашем пути оказалось гороховое поле (ну, если в каком-то полукилометре). И мы решили «поужинать». Благополучно незаметно для сторожа устроились и наелись голодные до отвала. Прибыв в клуб к заходу солнца (а начиналось кино только в темноте – не по времени), заняли «свои ложи» на полу перед экраном. Начался показ фильма, шум которого заслонял бурные процессы сгорания гороха в наших животах. Соответствующий «дым» постепенно заполнял не слишком просторный клуб. К исходу фильма он дошел до задних рядов, где чинно сидели мужики. И тут раздался грозный вопрос:
Кто напер … ел? Буду бить!
Мы, уже не раз наученные и знавшие нешуточность таких угроз, естественно, не откликнувшись, сразу сочли целесообразным, не досмотрев фильм, исчезнуть из клуба. Отдышавшись после шустрой пробежки и видя, что погони нет, мы успокоились и сначала чинно пошли домой. Потом с исчезновением страха возникло желание побаловаться, а «пороха» еще осталось много. В результате весь километровый отрезок пути по деревне сопровождался взрывоподобным нарушением тишины и сна мирно спящих возле окон граждан в низковатых избах Кугланура.
А по-серьезному, горох как высокобелковый продукт и углеводная картошка удачно совмещаются, дополняя друг друга. И никакой при этом оскомины. Всегда их хочется есть. И в разнообразном виде они потреблялись. И на первое (карфетница, гороховица), и на второе и на третье, и при хлебопечении.
Важнейшей культурой у вятских крестьян был лен-долгунец. Трудоемкая культура, требовательная. Но лен был незаменим. Благодаря ему имели мы полный суверенитет и независимость от государства по обеспечению разнообразными тканями, растительным маслом и не только. Многообразные и многочисленные работы от посева льна до одежды из льна проводились и моими руками.
В среде неграмотных крестьян всегда находились свои Мичурины, умные и терпеливые самоучки, которые создавали местные сорта возделываемых культур, приспособленных к природным условиям и применяемым технологиям. Я не захватил Машкина Игната Кузьмича. Но наше поколение вдосталь воспользовалось плодами его садов и ягодников, заложенных и выращенных им в наших суровых климатических условиях (яблони крупноплодные и китайки, вишни, орешник, все виды смородины, малины, черемухи и рябины). Особенно хорош для малышни был его сад в центре деревни. А каких умных самостоятельных и порядочных детей вырастил он, расскажу позже. Агрономическое обеспечение в колхозе в военные и послевоенные годы неплохо осуществлял Колосов Иван Дмитриевич, хотя и учившийся, возможно, только на краткосрочных курсах.
Умно и рационально было организовано крестьянами животноводство. Очень точен выбор пород животных (лошади, коровы, овцы, козы, свиньи, куры, гуси, собаки и кошки), приспособленных к местным условиям и потребностям. Никакой экзотики. Максимум целесообразности в решении вопросов, что нужно человеку, что нужно животному. Значительная часть ноши по уходу за животными лежала на детских плечах. Поэтому я хорошо знаю существо этого вопроса.
Лошади рабочие, в меру быстрые и сильные. С лошадью крестьянин самостоятелен, ему ничего не страшно. Без лошади крестьянин – уже не крестьянин, а пролетариат, его место в городе, на услужении и на кормлении.
Коровы – молочного и мясного типа одновременно. Овцы – романовские давали и шерсть, и овчину, и мясо. Без тех и других жить крестьянин не мог. Об отходах продовольствия не могло быть и речи.
Крошки со стола сгребались хозяином в рот или в ведро для скота (ах, как не культурно! А валяющиеся на дворе батоны – не вандально?). Сброшенные в отходы продукты большого человеческого труда – высшая мера некультурности, пренебрежения к человеку.
Уход за домашними животными и их кормление – максимально благоприятные, в полную меру возможного, ресурсы делились практически пополам с хозяином. Без домашнего скота нашему крестьянину нельзя было выжить. Как и домашним животным без хозяина. Создавались условия с полным учетом требований каждого животного. Все в одной ограде и хозяин рядом. У каждого свое имя. По существу одна семья. Но глава – хозяин – крестьянин.
В пору моды на интенсификацию и соответствующие целевые программы (как обычно с громким и длинным названием) в начале 80х годов была реализована целевая научно обоснованная программа «Романовская овца». Этих овец свезли в двухэтажные современные, бетонные сооружения со всеми удобствами, где они и погибли вскорости. Эксперименты с животными (как и с людьми) очень опасны, а необдуманные и непроверенные – смерти подобны.
Организация сельскохозяйственного производства вообще требует выверенного прогнозирования, учета всего опыта, нажитого нашими предками. К тому же природа все время изменяется, нет двух одинаковых лет. Есть только в чем-то похожие. Поэтому для составления прогноза на несколько лет вперед нужен громадный интеллект, проще говоря, ум со специфическими особенностями и жизненным опытом. Иначе разорение и дальняя дорога… на пополнение пролетариата, у которого риска нет. Сказали – сделал – получил – съел, дальше опять ждать, что прикажут.
Любое дело, особенно с выходом на рынок, то есть товарное производство организуется в соответствии с имеющимися транспортными возможностями. Зачем производить, если не увезешь. В прошлое время транспортировка крестьянской продукции осуществлялась лошадьми, «бензином» для которых был овес. Поэтому большие площади и занимала эта культура. Максимум расстояния при таком транспорте – до речного порта или железнодорожной станции. В тех условиях не было возможности доставлять скоропортящуюся продукцию (молоко, мясо и т. д.) в непереработанном виде. Поэтому продукция обрабатывалась на месте.
В советское время гужевой транспорт, для которого качество дорог не было определяющим фактором, прекратил свое существование. Для современного транспорта обязательна современная дорожная сеть. Наше военизированное машиностроение попутно снабдило автомобилями и тракторами и сельское хозяйство. Построены были и прямые автострады, также с учетом в основном военных интересов. Но деревни и сельхозпредприятия так и не были подключены к ним. Какие-нибудь 15–30 км грунтовых отрезков делали производство сельхозпродукции неэффективным. В весеннюю и осеннюю распутицу возить молоко и другую скоропортящуюся продукцию – пример антиэкономики.
Хочу рассказать еще, как умно наши крестьяне решали вопросы переправы через нашу реку Пижма. Для использования пойменных богатств и заречных лесов, для езды летом на ближайший базар в село-городишко Арбаж, ближайший порт на Вятке Сорвижи и ближайшую (120 км) железнодорожную станцию Котельнич была необходима переправа.
Строительство постоянного моста потребовало бы проложить также дамбу длиной не менее 3 км, разрушило бы уникальную природную среду и стоило бы огромных затрат с неизвестным сроком окупаемости. Река-то летом небольшая, местами ширина не более 50 м, да разливалась весной широко, бурно и своенравно. Так вот каждой весной – в начале лета ставились лавы (мост) в одном и том же самом удобном месте. Рядом, на незатопляемой гриве хранились зимой материалы разобранных поздней осенью лав. Затраты на установку лав были небольшие. Работало обычно 6–8 мужиков в течение 2-3х недель. Технология работ передавалась из поколения в поколение. Запомнилось мне, как мужики орали с матерком свою «дубинушку», забивая тяжеленной дубовой «бабой» сваи в дно реки. К началу июня обычно лавы были уже готовы. Они, выдерживая вереницу конских повозок с грузом, проходящее стадо коров, грузовую небольшую автомашину («полуторку»), полностью удовлетворяли тогдашним потребностям нашей и ближайших деревень, абсолютно вписываясь в природную среду.
Да, вспомнилось еще вот что. Период, пока лавы еще не поставлены, мы – ребятня эффективно использовали для зарабатывания денег, перевозя весной через реку на лодке жителей чужих деревень, шедших на базар в Арбаж или обратно с базара. А иначе на какие деньги мы б ходили в кино, единственное «высококультурное» мероприятие в деревне без радио и электричества?
Многие говорили (да и сейчас говорят ученые марксистско-ленинского толка) о необычайно развитой коллективности русского народа и особенно крестьянства, его общинности как национальной особенности. Кстати, община была у всех народов, но только на первобытной стадии их развития (ну, как скажите, можно было убить мамонта каменными орудиями в одиночку).