Леонид Иванович Колосов
О крестьянстве и религии. Раздумья, покаяние, итоги
Помню лишь, как я продавал лапти, чтоб купить учебники для 6-го класса. Приехал я на лошади на базар в селе Арбаж (это через Пижму и лес, около 12 км), встал в лапотный ряд, расслабил чересседельник, дал лошади сено. Стою час, стою два, наверное, – часов у меня тогда (но и по солнышку видно), естественно, не было. Покупатели приходят, примеряются, но не покупают. Как же так, – думаю, – так можно без учебников остаться. Дай-ка я снижу цену. Снизил. Торговля пошла споро, осталось не больше двух пар лаптей. И тут подходит мужик:
– Вот что, молокосос – чтоб твоей ноги тут не было, а то …видишь, цену сбил, пацан!
Я знал, как могут за такое дело бить, не обращая внимания на возраст!!! Быстренько наладил сбрую и погнал лошадь, оглядываясь, не гонятся ли за мной. Забыв и купить на вырученные деньги учебники. С законами рынка не шутят. Этот опыт помог мне в начале 90-х, когда страна входила в рынок.
Благоприятное расположение деревни возле реки было использовано крестьянами сполна. Несудоходная Пижма весной разливалась на 3–4 км в поперечнике, затопляла все озера, старицы, ложбины. И в берега не входила иногда до месяца из-за большого количества снега. Рыбе было в затопленных лугах исключительно привольно и комфортно, наверное. Она нерестилась, оставляя миллиарды мальков в оставшихся после окончания разлива в больших и маленьких озерках. Мы их, подросших за лето, ловили всеми возможными способами. И что удивительно, рыбы тогда не становилось с годами меньше!
Наверное, запруды на Волге с позеленевшей водой – главная причина? Во время разлива на рыбных путях ставили фитили (одинокие из вич корзины – морды – по способу чернильницы-непроливашки, рыба входит, а выйти не может, с поплавком, чтоб найти). Затем, когда весенняя вода начинает спадать, на протоках из озер и стариц устраивали запоры. Этот вид ловли давал самые большие уловы, исчисляемые центнерами. Основная рыба – язи. Для перегораживания протоки использовали чал – тонкие высокие дощечки, перевитые лыком в 2–3 ряда. Дощечки изготавливали из сосновых бревен, сплавленных по реке, а потом высохших на солнце. Бревно легко расщеплялось по годовым кольцам. Если верх запора невысоко над водой, язи перепрыгивали через него и уходили в реку и были таковы до Каспийского моря. Остальные попадали в морды, установленные в отверстия в поднятом чале.
Летом рыбу ловили сетью, неводом, бреднем, наметом, сачком, решетом и руками. Последним способом до сих пор ловлю … во сне. Маленькие озерки к концу лета обсыхали так, что воды в них было до колена или немного больше. Выкосив траву, мы мутили воду до тех пор, пока щуренки (однолетние и двухлетние щуки) плавали, высунув нос, а мы их ловили руками за жабры или сачком. Язи, лини и караси зарывались в ил. Их надо было выгребать вместе с илом, когда босой ногой их почувствуешь на дне. Для того чтобы их поймать, нужно терпение упорного взрослого человека.
Однажды мы с Ванюркой и Ванюшкой Вали Мишихи (с которым, помните, маленькими заблудились в болоте), другим моим другом детства с другого бока улицы, в озерке урочища Цыпаиха за Пижмой вытащили нечаянно сачком язя, большого. Он так трепыхался, что мы устроили над ним свалку, чуть не упустили в воду. На радостях побежали сразу домой с уловом, рассказывая и показывая язя встречным. Дома взрослые сразу нам сказали, что надо ж было дольше мутить и ловить, видно в озерке много язей. Мы прибежали к озерку снова. Но, увы, весь ил вместе с язями был вытащен уже после нас. Расстроились мы, но урок получили полезный.
Осенью, до замерзания воды, использовали еще один, довольно экзотический способ ловли рыбы – острогой. Вечером – ночью с фонарем на лодке или с берега спящую крупную рыбину. Но очень интересный и всем доступный рыболовный прием – глушить рыбу деревянной колотушкой через только что замерзший и прозрачный лед. А зимой в небольших озерах рыба задыхалась. Тогда делали проруби и брали рыбу, жадно дышащую, руками.
Все перечисленные способы ловли рыбы назывались одним словом – рыбачить. Сюда не входило уженье, которое считалось несерьезным занятием стариков, детей и некрестьян. Рыбачить – это довольно тяжелая работа, но и удовольствие, отвлекающее от обычных крестьянских занятий. Меня, 19-летнего студента, приехавшего на каникулы, взяли рыбачить неводом на всю ночь. Я так умаялся, помню, что спал до вечера, часов 15.
Рыба и другие природные дары спасали жителей нашей деревни в периоды комсоветских голодоморов, когда практически всю производимую советскими крестьянами продукцию власть забирала.
Весной, после спада вешней воды на пойменных возвышенностях – гривах – мы набирали целые котомки (заплечные мешки) щавеля и особенно вкусного дикого лука. И живот набивали досыта и витаминами себя, как сейчас понимаю, от всех болезней зимних лечили. Аккуратно связанные пучки дикого лука несли в Арбаж на базар и получали так необходимые нам на кино деньги. Занимались сбором в основном дети, у взрослых на это не было времени. Цветущие и отцветшие метелки щавеля наряду с головками клевера и картофелем были основным наполнителем «хлеба» в голодные годы.
Вспоминая, я насчитал более 30 видов всяких плодов и трав, которые мы в детстве потребляли с удовольствием и пользой. Но однажды мы в Ванюркой, еще не работая в колхозе, ходили за грибами. За целый день мы ели много всякой травы (пищи из дома у нас, естественно, не было) и что-то прихватили опасного. Нас так скрутили боли в животе, что мы, пригвозденные к земле, несколько часов лежали и причитали: ох, ох! Но как-то обошлось, и мы целыми и здоровыми вернулись к вечеру домой …
Сполна использовались также лесные дары: грибы, шиповник, малина, желуди, смородина, калина, черемуха, рябина, крушина, черника, голубика, брусника (в дальних лесах – клюква). И для себя и на продажу. Особенно серьезное отношение было к сбору грибов для соленья: волнушек, рыжиков и сырых груздей. Грузди росли в больших количествах в дальнем бору, но туда ходили с пестерями и взрослые не по одиночке, а со знатоками: там можно было заблудиться до смерти. У всех серьезных крестьян обязательно одна или несколько кадушек с солеными грибами зимовало подо льдом в Вынурке.
Кстати, вторая обязательная кадушка – с солеными огурцами. Огурцы на огороде получали гарантированно, независимо от сурового климата, без пленки и теплицы на специально приготовленной огуречной грядке, основу которой составляло ложе высотой не менее 0,5 м из соломистого навоза. Огуречное семя высаживали в конусообразную лунку (до земли) из привозного «чернозема».
Серьезным подспорьем в организации крестьяноской жизни было пчеловодство. Во-первых, это деньги, доход. Недаром у всех «кулаков» были пасеки. Во-вторых, в нашей «бессахарной» местности, особенно в комсоветское время, – это необходимейший сладкий и лечебный продукт.
В заключение рассказа о промыслах надо сказать, что круг их безграничен. Он охватывает всю жизнь крестьянина. Все, что ему надо, он сможет изготовить и, главное, из местного сырья. И для себя и для продажи, если потребуется. Все игрушки для детей – самодельные: свистки, мячи, шары. И масса игр на местном материале. Весь спортинвентарь делали сами: лыжи, санки, коньки, городки и т. д. Кстати, спортивные игры с участием не только детей, но и взрослых, занимали не последнее место в свободном времяпровождении жителей деревни.
Вот такой конек, залитый снизу льдом (из раствора воды с коровяком), например – любимый мой в детстве спортинвентарь, который мне мастерил мой тятя. Сами дети делали себе игрушки: свисток, рогатку, лук со стрелами и т. д., всегда при себе имели самодельный нож.
Характеристика производственной деятельности крестьян воссоздана мною по сохранившимся к 1942-54 гг. остаткам крестьянской жизни в моей деревне (в 1938–1942 гг. мал, не помню) Вынур. Тогда жива была еще часть настоящих крестьян, уцелевших в ходе революции, коллективизации, раскулачивания, голодомора, войн (с Японией, Финляндией, Германией и снова Японией).
Как видно из моего описания, работа наших крестьян была организована мастерски, очень рационально, приспособлена к природным условиям, не нарушала окружающую среду при максимальном использовании возможностей, предоставленных управляющей элитой страны. Технический уровень работ был ограничен производительными силами общества и его производственными отношениями.
К сожалению, наше крестьянство, выполняя главную судьбоносную задачу обеспечения себя и всего общества сельскохозяйственной продукцией, редко получало взамен что-либо вещественное, не говоря уж даже о должном уважении и понимании. А ведь для решения этой задачи необходимы были гигантское терпение, уважение к предкам и национальным традициям, высокий интеллектуальный ресурс. Да, именно такой ресурс. Все у нас как-то привыкли считать крестьянский труд только физической работой, что для этого нужна лишь физическая сила.
Длительная работа с большими затратами сил и средств могла оказаться напрасной, не дать полезного результата. Об этом писал А.Н. Энгельгардт, сравнивая труд на сенокосе двух мужиков, разных по интеллекту. Один скосил траву и вовремя застоговал сено, а другой долго и много косил и всю траву сгноил, не приспособившись к погоде.
Крестьянское дело требует обязательного расчета, прогноза на следующие день, месяц, год и даже десятки лет вперед. И при неправильном расчете – обвал, собирай шмотки и уезжай в город на заработки, если крестьянствовать не можешь.
Энгельгардт А.Н. умилялся, когда неграмотный крестьянин (не учившийся в школе) производил в уме расчеты, на понимание которых ему, профессору, требовалось немалое время (в этом умилении, простите Александр Николаевич., просматривается и высокомерие – то же наше чувство, когда мы видим умные дела собаки или кошки. Но ведь крестьянин тоже человек разумный. Он глядит на умиляющегося профессора и горько усмехается: «Эх, барин, барин, вы мне, себе подобному, представили такую жизнь, что от меня смердит, я не образован. Посмотрел бы я на тебя в моем положении»).
Согласно методике оценки интеллекта в биологии основной критерий – способность прогнозировать. По этому критерию и происходил естественный отбор в деревне.
Кроме тех, кто не справлялся с самостоятельным крестьянствованием, из деревни уезжали и крепкие хозяева, кто освоил свой промысел настолько, что масштаб деревни был для него уже узок. Эти крестьяне становились ремесленниками, купцами и капиталистами при удачном развитии дела.
Крестьянство из своих рядов выдвигало также тех, кто мог успешно получать образование, несмотря ни на какие трудности, ограничения и запреты, пополняя ряды разночинной интеллигенции. Так, бывший крепостной Костычев П.А. стал министром земледелия. В списках репрессированных комсоветским режимом за 1930 год я нашел жителя деревни Кугланур с высшим образованием (Береснев Александр Иосифович, 1897 г.р., беспартийный, завгруппой технического проектирования в г. Владивостоке). Из таких крестьян формировались церковнослужители сельских приходов. Практически из крестьян состояла солдатская масса как царской, так и советской армии. Многие военачальники – выходцы из деревни.
Процесс миграции бывших крестьян в города стал массовым после отмены крепостного права в 1861 году и привел к бурному развитию промышленности в России, к развитию всего государства.
Выходцев из крестьян отличало трудолюбие, находчивость в любом положении и приспособленность к природе, которые воспитывались неписаной системой воспитания, отточенной за тысячелетия. Не государственной. Не казенной. Вообще воспитание должно проводиться душевно, близкими людьми, строго, но жалеючи. В семье. (Воспитание комсоветским государством подрастающего поколения нанесло невосполнимый ущерб нашему обществу).
Главное в крестьянской системе воспитания – не слова, не нотации, а пример своих родителей, родственников, соседей, всех жителей деревни, желающих тебе добра.
Дети для российского крестьянства – основа его жизни. Без детей его жизнь невозможна. Кто будет тебя кормить, если ты заболел, если тебе нужно отдохнуть, если ты старый? Так повелось, что нашей правящей элите нет никакого дела, как там живет крестьянин без пенсии, бюллетеней, без оплачиваемых отпусков, вообще без всякого так называемого социального обеспечения. Поэтому для крестьянской семьи горе, если нет детей, если их мало. Счастье, конечно, очень трудное, но счастье – если детей много. Вся надежда на них. Поэтому нет дела важнее, чем воспитывать их как надо. Иначе для крестьянской семьи не будет будущего. Поэтому крестьянские семьи были многодетные, а не из-за темноты, необразованности и некультурности крестьян, как думали и думают некоторые «дюже культурные и образованные» горожане.
А вообще, по большому счету для молодого человека, человечества в целом главным смыслом должна быть забота, чтоб жизнь продолжалась. Это философия человеческой жизни. «Для веселья планета наша мало оборудована», – сказал не очень мною уважаемый, но большой поэт В.В. Маяковский. Не только планета, но и вся Вселенная. А без полноценных новых поколений людей будущего нет. От алкоголиков, наркоманов, а также думающих лишь о себе и как бы «проехаться» на труде других, не внося личного вклада, не думающих вообще – будущего ждать не приходится.
Так вот, основным оценочным критерием взросления ребятишек в деревне было умение выполнять дело, сначала легкое, но всегда не пустяковое, а нужное в жизни. Об экскурсиях и коллективных походах на плантации (в поле) не могло быть и речи.
Носили на руках только грудных детей. Могущие ползать – ползали, умеющие ходить – ходили, за руку никого не водили. Вот так, с молодых ногтей человек приучался к самостоятельности. Во-первых, у взрослых не было времени и возможности, а во-вторых, считалось очень вредным баловать ребенка. В-третьих, основными нянями были престарелые бабушки и старшие братья или сестры (у меня, девятого ребенка, таким няней и воспитателем был брат Анатолий, на семь лет старше меня. По рассказам я родился болезненным, как говорили – нежилец, но в первое же свое лето прокалился солнцем на песке возле речки и выжил).
Рождалось детей обычно много, примерно треть умирала в младенчестве. Оставшиеся росли крепкими и здоровыми, чему способствовала экологическая среда, солнце, воздух и вода. Целыми днями летом и зимой – на улице. Игры всевозможные, все самобытные (прятки, в войну, мяч, шар, городки, лапта, в лапти, десять палочек, попа-гонялу и т. д., более трех десятков). Борьба ежедневная, благо травяной ковер (или снежный) прямо возле дома на улице для регулярного выяснения кто сильнее, да и чтоб умел постоять за себя. Не без драк, конечно.
И, главное, постоянное вовлечение в работу. Игрушки делали себе сами: лук со стрелами, рогатки, силки для ловли снегирей, свистки разные и т. д. У каждого – самодельный ножик. К пяти годам уже домашние работы возлагались – кормить и стеречь кур, поросенка, загнать вечером в ограду корову и овец, когда пастух пригонит стадо, поливать овощи, помогать родителям в разных домашних работах. Понемногу начинаешь приносить в дом ягоды, рыбу, дикий лук и щавель.
К семи годам родители начинают привлекать к своим работам: пилить и колоть дрова, отогнать лошадь, рыбачить, резать вичи, бить вальком при полоскании белья, вдевать ниченки и т. д. Получаешь понемногу навыки езды на лошади (управлять, распрягать, запрягать, ездить верхом и т. д.). Возникает у малого человека гордость, что он уже что-то умеет, как взрослые.
К десяти годам уже самостоятельные работы, в основном ездовыми на лошадях. В колхозное время вручали взрослую трудовую книжку колхозника и бригадир рано утром давал наряд. И с каждым годом обязанности возрастали в полной пропорции с повышением физических и умственных сил. Овладеваешь инструментами (пилой, молотком, топором, рубанком, граблями, вилами) и механизмами (бороной, чернухой, конными граблями, лесопилкой). Поручают все более сложные виды работ. Повышают кругозор экономический – работа на базаре.
К 16–17 годам – уже мужик, полностью готовый к крестьянскому (да и не только крестьянскому) труду, к самостоятельной жизни, умеющий вести хозяйство, нести ответственность за него, быть будущим хозяином своего дома, семьи.
Аналогично приобретали рабочие навыки девочки, только с четким уклоном на женские дела. Прясть, ткать, шить, вязать, готовить пищу и т. д. – быть будущей хозяйкой дома, матерью, женой. При этом жестко сохранялись и передавались семейные, деревенские, вятские и национальные традиции, склонность к ремеслу и промыслам. В деревне веками были потомственные династии пимокатов, портных, сапожников, рыбаков, охотников и т. д.
Таким образом, суть деревенского, крестьянского трудового воспитания – приучать родившегося человека чуть ли не с 5 лет трудиться, уметь жить самостоятельно, делать все, что умеют его родители, окружающие его люди. Иначе жизни не будет. В этом – конкретное проявление крестьянской философии: смысл жизни – в ее продолжении.
Эта трудовая учеба и трудовое воспитание происходило в семье, не считалось обязанностью государства как машины управления, не перекладывалось на госорганы, всякие Роно, ПТУ, тем более детские дома.
Вот так из века в век и сохранялась цепочка деревенской крестьянской жизни. Когда же крестьянский труд (как в комсоветское время) стал бесплатным и не обеспечивал жизнь, он превратился в бессмысленность, эта цепочка закономерно оборвалась, и исчезла связь времен.
Этот тысячелетний опыт организации жизни в значительной степени, особенно в городах, утрачен. Вместо того чтобы научиться делать то, что делают родители, вообще уметь трудиться и организовывать жизнь, городские дети ищут свое место в жизни… иногда до смерти! Перекладывание же воспитания с родителей, с семьи на бюрократические структуры чревато трагическими последствиями, масштабы которых трудно представить.
Признавая важность обучения детей к своему труду, крестьяне уважительно относились и к учебе детей к другим, более «высоким» занятиям по общечеловеческой культуре. Особенно, если их дети обладали соответствующими способностями к музыке, искусству, технике, науке и т. д. Поэтому так называемая некультурность крестьян, из-за которой им так долго не давали у нас свободу, вызвана не крестьянскими особенностями, а нежеланием властной элиты просвещать крестьян. Такой (!) элите легче управлять ими.
Даже после того, как крестьян стали просвещать понемногу с конца XIX века, принципы крестьянского воспитания не изменились. К тому же, учили лишь зимой, не больше двух зим, в школах, непосредственно в деревнях построенных земствами. Это начальное образование (при мне уже четырехклассное) было с практическим уклоном: хорошо читать, писать и считать, составлять письма и деловые бумаги (акты, протоколы, справки и т. п.). В селах – центрах волостей и церковных приходов (у нас село Пачи) были церковно-приходские школы. Дальнейшее обучение (семинарии, а в начале советского времени – семилетки) – лишь в уездных центрах (у нас – г. Яранск). Лишь в конце 30 годов XX века на базе церковно-приходских школ в центрах волостей были организованы семилетки, а десятилетки – во вновь организованных районных центрах (у нас в селе Тужа).
Окончившие до 30х годов семилетку считались у нас образованными людьми. Их было очень мало – ну-ка поучись за 45 км от дома без путей сообщения. Перед войной и в послевоенное десятилетие, чтоб быть образованным, надо было закончить десятилетку или техникум. Тоже не близко. До села Тужи 25 км. А ближайшие техникумы были только в больших уездных центрах: в Яранске – медицинский и учительский, в Советске (б. Кукарка – родина Н.И.Рыкова, В.М.Молотова) – лесотехнический.
В этих условиях, чтоб стать образованными, крестьянским детям нужно было преодолеть громадные препятствия. При этом летом они были обязаны работать в колхозном поле от зари до зари и им было не до книжек. Начиная с 5 класса надо было уходить со своей «провизией» на неделю или больше за 8-25-45 км, жить «в людях», снимая угол. Это хорошо описано В. Распутиным в рассказе «Урок французского» и показано в кинофильме. Мне, ходившему в 8 и 9 классы в Тужу за 25 км, жившему в людях с 14 лет, вспоминать даже об этом не хочется. Хорошо, когда все это в прошлом.
Сильнейшее влияние на нравственное воспитание подрастающих поколений крестьянства, на нравственный климат в деревне вообще в царские годы оказывала религия, в нашем случае православная церковь. И это несмотря на ее унижение и не соответствующее ее статусу положение в иерархии царской власти России. Короче говоря, я убежден, что религия как мировоззрение, философия во всех своих формах – родоплеменной, этнической, национальной, мировых (иудаизм, христианство, буддизм, ислам) и церкви как человеческие организации или учреждения, основанные на религиозном мировоззрении – только они поддерживают мораль в человеческом обществе. Наука решает свои задачи по изучению природы и человека – ее влияние на мораль опосредована и не является главным направлением. Культура, хотя и работающая на этом поле, но все более скатывается в сторону развлечения, а сейчас – в бизнес досуга.
Религия как мировоззрение, основанное на вере в существование Бога – Творца – Абсолютного Разума – Духовного Начала всего сущего присуща крестьянству как изначальной части этноса. (Я убежден, правильнее говорить и считать «на признании» после глубокого осмысления действительности. Слова «на вере» – , по- моему, исходят от атеистов для унижения религиозных людей и от работников культа, избирающих легкий путь подчинения паствы). Религия помогала крестьянину выживать в этом грозном, непредсказуемом мире. Она давала ему смысл и цель жизни, привила ему уважение к законам природы, необходимости приспособления к ней. Ну, скажите, к кому еще можно в этом мире обратиться совестливому человеку за милостью, как не к Богу! Кто, как не Бог, останавливает совестливого человека от грехопадения! Кто, как не Бог, наказывает бандитского склада людей за их зверства! Вы не задумывались, почему от Ленина и Гитлера не осталось детей?
И все народы за всю историю человечества обращались к Богу. Нет народа без религии. Отсюда и обратное: нет будущего у народа, отринувшего религию.
Вот почему в крестьянской среде прочно утвердились религиозные заповеди (почитай отца и мать, не убивай, не укради, не прелюбодействуй, не лги и т. д.) христианской философии терпения и милосердия. Они вполне соответствовали крестьянскому укладу жизни. Церковь благословляла домовитость, трудолюбие, умеренность в материальных потребностях, мир в семье.
Очень жаль, что у нас церковь подчинялась и подчиняется светской власти, привыкла быть несамостоятельной. А жаль… очень жаль…
Однако крестьянская жизнь учила и к самостоятельности. Крестьянин знал, что без труда не поймаешь и рыбку из пруда. На Бога надейся, но сам не плошай!
В годы войны комсоветы вынуждены были дать волю людям молиться Богу, выражать гласно свои религиозные чувства. Но церкви были или разрушены, или использовались не по назначению. Люди молились дома, а все серьезные религиозные отправления (крещение, отпевание) выполняла в нашей деревне бывшая (спасшаяся) монахиня Паша в домах по приглашению.
Моя мама была очень религиозной (двоюродная сестра Зиновья была монахиней, брат ее отца – священником Пачинской церкви). Она с соседками в зимние дни читали в слух Евангелие и одновременно пряли. Сама она молилась неистово утром и особенно вечером. Ведь четыре ее сына были на фронте. Меня наставляла молиться и читать религиозные книги: ветхий и новый заветы, жития святых. И все четыре сына израненные, но живыми вернулись с войны. Она приговаривала, что Бог смилостивился, услышав ее молитвы.
Помогло, наверное, и то, что они получили образование и стали офицерами. Вероятность гибели уменьшилась. Сколько помню, она твердила: «Лень, учись, учись». Она, конечно, не Ленина повторяла (его она не знала и знать не хотела). Это ее вывод, найденный всей жизнью и жизнью предков. Эту тропу к учению пробил первым старший брат Михаил, наверное, самый способный из нас. Но, увы, из-за большевизации образования в молодости был активным атеистом, сбрасывая крест с церкви и т. д. …
Еще один завет, который мама вбивала просто в меня, до сих пор поражает своим, глубоким смыслом: не связывайся с плохими людьми! Это же диалектическое развитие, осмысление христианских заповедей. Вроде же «возлюби ближнего», а ведь, с другой стороны, из молитвы «Отче наш»: …да избави нас от лукавого». Уже взрослым я только постиг смысл ее завета: ближними твоими не должны быть «лукавые». Ну, а если от них никуда не денешься, оставайся обязательно самостоятельным, не поддавайся их влиянию ни за какие посулы, несмотря ни на какие благообразные доводы и уговоры. Правда, вся сложность состоит в том, что диаволы-то лукавые, они добродетельной маской прикрыты. Особенно в городе, когда не знаешь истории человека, его дела, его происхождение. Поэтому не торопись, присмотрись, посоветуйся. Не руби с плеча. Не обольщайся своим умом. Не отключай его никогда. Особенно в дни радости, в периоды эйфории – самые опасные дни.
В деревне, конечно, в этом отношении было проще. Люди на виду в течение многих поколений. И что бы ни говорили, а основа личности – в его геноме, в наследственности. А уж большевистские лозунги о перевоспитании – сплошной идеализм. Это не значит, что надо уничтожать плохих людей, у которых воровство, грабительство, бандитство, предательство, как говорится, в крови. Каждый должен искать и занимать свою нишу. Пусть работает, пусть живет. Просто общество не должно допускать вора к материальным ценностям, бандита – к оружию, дурака и жестокого – к управлению, предателя не брать в разведку и т. д. Просто не питать иллюзий (вот что нас губит), а соображать, соблюдать правила, кровью и потом найденные нашими предками. Я сложил присказку: «Беда не в том, что есть плохие люди. Они были, есть и будут. Беда, когда общество дает им волю».
Так, при образовании самостоятельной семьи считалось обязательным спрашивать совета родителей. Почему? Они – единственные во всем мире люди, которые желают тебе добра. (Для всех остальных – это твои проблемы… Они могут всякого тебе нажелать). К этому же родители при решении твоего вопроса будут руководствоваться спокойным разумом, не отягощенным возрастными сексуальными проблемами, которые обычно приостанавливают работу разума. Без родителей столько ошибок элементарных наделал! Чуть не «утонул» в жизненных передрягах, сотворенных самим собой.
А сейчас нами правит гордыня: мы сами с усами, мы умнее своих предков! Ой ли? Читая Библию, нравоучения Плутарха и других древних мыслителей, написанные более 2 тысяч лет назад, об этом не подумаешь!
Так вот, возвращаясь к заветам своей мамы, я приведу такой случай. Где-то в возрасте 4–5 лет я, зареванный, прибежал домой, держась за зад. Мама:
Что с тобой?
– Алешка пнул больно мне своим тяжелым валенком! (Алешка – хулиганистый паренек старше меня лет на 5).
– Ах, Алешка! – мама хватает полотенце (привычное ее орудие наказания) и начинает хлестать им меня по больному месту, приговаривая:
. – Я тебе говорила, что Алешка плохой, не связывайся с ним, а ты зачем к нему подошел? Зачем с ним играл?!..
Очень показательное нравоучение. Физической-то боли от хлестания полотенцем нет, а до конца жизни буду помнить и благодарить маму!
Кстати, о полотенце. Иногда, наказывая им нас, своих любимых детей, за всякие проказы и видя, что мы не поняли и не уразумели, говорила:
Ну, что ж, скажу отцу, раз ты меня не понимаешь и не слушаешься.
После этих слов мамы мы сразу просили прощения.
Отец наш – тятя, как мы звали его – человек, увлеченный общественными делами, борец за общую справедливость, беспартийный большевик (о чем позже скажу) был очень решительный. Он мог наказать безжалостно, об этом мы знали от старших братьев, кто с ним столкнулся. (Я, последний, поэтому ни разу не был наказан отцом – братья предупредили). Мама создала и держала такой авторитет отца, какой позволил помочь ей воспитать нас, шестерых сыновей, оградив от хулиганства и прочих соблазнов. В результате выиграла она, выиграли мы, выиграл отец, выиграло общество. Вот так строилась семья, вот на чем она держалась. Ни один из нас не слышал даже споров между отцом и мамой. А ведь не все, далеко не все было гладко между ними, как я уже после смерти их узнал и понял.
Разбирая вещи и бумаги, после смерти отца, я обнаружил два удостоверения членов общества воинствующих безбожников (это страшное создание большевиков) – отца и мамы. Отец, увлеченный большевизмом, записал и свою жену, очень религиозного человека, в это гнусное общество. А ее старший сын, получивший по ее настоянию образование, но уже в большевистской школе, первый комсомолец в деревне, рьяно боровшийся с «опиумом для народа», оставил ей только одну, самую маленькую икону, порубив все остальные.
Какое терпение надо было иметь маме!.. (А с другой стороны, вот цена увлечения борьбой за мифическую общую справедливость за счет подавления самого близкого человека. Вот цена этому диавольскому марксизму – ленинизму, провозглашавшему на словах счастье для всех, а на деле подавлявшему большую часть людей, коверкая их жизнь. Ну, да об этом позже).
В 1947 или 1948 гг. (вроде) мы с мамой на лошади ездили в г. Яранск, где учился мой брат Анатолий в мед. техникуме. Сделав все дела, мы пошли в церковь (единственную действующую по назначению на весь бывший уезд). Когда во время богослужения наступила пора молиться на коленях, во мне взыграла гордыня, уже вскормленная комсоветской школой:
– Мам, я на колени не встану….
Мама вынуждена была сказать мне, чтоб я вышел из церкви и подождал ее там. Дорогой она горько-горько плакала, приговаривая со слезами и вздыхая::
Грешница я, грешница, нарожала я нехристей…
Мне, 9-ти летнему, тогда было не понять того, что сейчас меня мучит неотступно… Маме не было еще и 60 лет, как заболела она неизлечимо очень мучительной болезнью (рак пищевода). Без обезболивающих уколов (какие уколы в советской деревне!) она с обескураживающей стойкостью без единого стона перенесла длительное (почти годовое) умирание.
– Это Бог меня наказал за мой великий грех, – говорила она все слабеющим голосом, – народила я нехристей. Лень, не бойся меня, когда я умру, простись со мною, поцелуй меня в лоб. Дай, Бог, тебе счастья.