Лариса Яковлевна Шевченко
Тина
А Кирилл смотрел на меня обалдело, не мигая. Наконец дошло ему мое нехитрое предложение и почему-то на минуту развеселило. Потом он криво усмехнулся, и я поняла, что он заранее не согласен со всеми моими доводами и всё категорично отвергнет. Но начал он неуверенно:
«Прежде, чем отвешивать шутки, думай… Ну, если только ради того, чтобы лицезреть тебя, глубокую печаль в твоих глазах и мудрость совы… неспетая ты моя песня.Твое предложение – легкий садизм?.. Оно, конечно, каждый по-своему с ума сходит… Да, это то, что нужно, самое оно… Ундина ты моя непримиримая. Хочешь взять меня под свою великодушную опеку? Ах, я сейчас растрогаюсь и расплачусь! Ты у нас вечно впереди и с шашкой наголо…
Зачем же ходить вокруг да около, лучше уж сразу начистоту… Тебе надо всегда быть во всеоружии, всё знать, всем… мешать жить. Надеешься, что и на этот раз сработает?
«Тебе сначала надо самому понять, чему ты можешь радоваться, а потом мечтать об этом. Определись».
«Отстань, я сам справляюсь со своими проблемами. Мне нравится моя жизнь».
«Вводишь меня в заблуждение? Пока ты преуспел только в депрессиях, – усмехнулась я. – У тебя полностью отсутствует бесстрашие сопротивления невзгодам жизни».
«А у тебя так невероятная стойкость! Ты не попадала в лапы безволия?»
«Только по причине тяжелой болезни».
«Не пойму, с чего это ты вдруг опять стала амбициозной. Какого рода подкладка в твоих словах, какую ты, блин, идею продавливаешь? В лес ехать? Мысль похвальная, но что прикажешь с нею делать? Не морочь мне голову. Она из области романтики, потому-то мне как шла, так и ехала. Я не заблуждаюсь на свой счет. Я – реалист и не предаюсь самообольщению как некоторые».
«И еще закоренелый пессимист», – добавила я.
«Пессимист – это хорошо информированный оптимист».
«Это твоя отмазка? Ничего нового не сказал».
«Какая ты умная! Взываешь к совести? Думаешь, сдамся? Проявляешь чудеса человечности? В едва мерцающих глубинах моих глаз ты увидела намек на прозрение или обнаружила проблески радости? Не слишком напрягайся. Вкусив от соблазнов, знаешь ли… трудно отречься. Понимаю, твое непомерное честолюбие и самомнение намного мощнее моего! Но именно это в тебе пленяет меня больше всего. Этот твой новый трюк бьет все твои предыдущие рекорды. Ты расширяешь границы своих возможностей? Решила знатный трофей заполучить? Только ты слишком льстишь себе, если считаешь, что я поведусь на твои идейки. Не впутаюсь. И ты как никто другой знаешь, что этот номер не пройдет. Кукиш тебе с маслом. Учить меня взялась! На легкие хлеба потянуло. Что, расстроил твои планы?»
«Потрудись хотя бы задуматься над моим предложением. Что делать, если здравый смысл не подсказывает тебе более мудрой альтернативы. Зря ты иронизируешь и жестко выражаешься. И, между прочим, в крайне беспардонной форме. Не пойми меня неправильно, но я не знаю более затратной профессии, чем учитель. Хороший педагог прежде всего моральный компас для своих учеников. У тебя его не было?» – взъерошилась я.
«Отстань, я и так на наши споры трачу слишком много времени. Разум отказывается принять твою идею. Здравый смысл настоятельно подсказывает мне, что я должен отмести подобную нелепую возможность, что не нужно мне с тобой связываться, но я вопреки рассудку…
Кирилл сузил глаза и досадливо повел плечами. А я сделала вид, что не услышала в его словах скрытого упрека или даже угрозы. Но он разъяснил:
«Окоротить тебя? С тем же успехом ты могла бы предложить поход в театр и остальную муру. Какой яркий экспрессивный сюжет! И в основу его легли твои гениальные мысли! Или они позаимствованы? Забыла, что «Фауст, достигнув совершенства, стал бы принадлежать Мефистофелю»? Не гожусь я для этого. Решила приобщить меня… Может, еще за горло возьмешь? Не утруждай себя. Нет, чтобы утешить, пожалеть…»
«Опять съезжаешь на однотемье. Слабак. Ты не человек, ты недоразумение! Включи другую половину мозга. Господи! Где же мужское начало, обаяние, маскулинность, подаренные Всевышним сильной половине человечества? У меня слишком широкий размерный ряд желаемых качеств?.. Но как бы вы, мужчины, зазвучали!»
«Какие бы круги по воде пошли! – ухмыльнулся Кирилл. – Ну-ну, вот, оказывается, за кого ты меня держишь. Ну-ну, восхищение – больше, чем влюбленность. Взываешь к лучшим чувствам. Опять грузишь… У тебя в этом органическая потребность? А я угасаю. У меня в душе постоянная тяжесть. Думала с энтузиазмом приму твою ахинею? Вот получается, чего мне не хватает для полного счастья! И все сразу отличным образом устроится?! Возникнет энергичная столичная эстетика жизни, а не наша провинциальная, сонная… Очерствела, забыла деликатное обращение. Надавать бы тебе по шее… Но великодушно прощаю. Подозреваю сговор и начинаю опасаться, что вы спелись с Тиной. Я дорого дал бы сейчас за то, чтобы узнать, о чем ты думаешь на самом деле. Выкладывай все и сразу, не щади меня. Как всегда выдаешь желаемое за действительное? Чем неправдоподобней предложение, тем оно убедительней?»
Тут Кирилл зашелся тяжелым надрывным кашлем. И мне стало как-то не по себе.
«Я внутренне не готова воспринимать подобную информацию, да еще в таких количествах. Можно подумать, они оба прошли солидную школу проживания в больших коммунальных квартирах. Иначе чем еще объяснить их столь изощренную бытовую риторику?» – ошарашенно подумала Жанна.
– Кирилл «стрельнул» у прохожего сигарету, жадно затянулся и с новой энергией бросился в бой:
«Торжествуешь, воображаешь, что если будешь настаивать с решительностью юного пионера, то рано или поздно я сдамся? Мол, кто бы сомневался? Считаешь, что у тебя отменный нюх на таких дураков как я и даже не допускаешь мысли об отказе? Думаешь, изойду соплями от радости, угодив в твою ловушку. С чего это ты вдруг решила причислить меня к породе людей, исполняющих чьи-то прихоти и желания? Как же, соглашусь! Ежу понятно, что не уступлю ни за что, если даже это приведет к разрыву с Тиной. (О Тине так смело говорит, потому что верит в ее преданность?) Видел я твои призывы в гробу и в белых тапочках. (Ну как же, не по нашей они епархии!)
Мне порядком надоело твое поддельное рвение и искусственное красноречие, но, как это зачастую бывает с людьми твоего толка, твоей породы, ты умеешь выдавать плохое за хорошее. Тебе бы в рекламном агентстве работать. Не стесняешься ссылаться на непроверенные прецеденты. Небось, уж рассвистела на весь белый свет о своей новой идее перевоспитания алкашей. Ах, как откровенны и бесстрашны твои заявления, наша ты Жанна д̀ Арк! Разочаровала ты меня. А ведь мы с тобой крепко повязаны. Столько лет рядом!»
«И кому лавры за это?» – презрительно фыркнула я.
А Кир продолжил ругаться:
«Я тебе авторитетно заявляю: ты никогда не поднималась выше подтасовки и искажения событий, полученных из «неофициальных» источников, но и не опускалась до ссоры со мной. Надергаешь фактов и фактиков, согласно своей психологии мужененавистничества – и вот тебе гад на все времена. У тебя врожденное презрение к доказательствам любого толка или превосходная безответственность за свои слова перед людьми, которых ты осаждаешь? Нет, ты конечно на все сто веришь, что рассуждаешь здраво, и твои предупреждения, несомненно, ценны, необходимы, и все обязаны к ним прислушиваться. Может, мне еще лбом приложиться к твоим «трактатам» и, наскоро переодевшись, помчаться за тобой, шлепая задниками изношенных туфель»?
«Демагог! О чем он? Куда его понесло. Вообразил, что я оттираю его от Тины?» – не поняла я.
«Мне кажется, что по причине твоей излишней жизнерадостности, ты слишком падка на простые радости жизни и элементарные советы. И хотя мне в глаза так и бросаются твои недостатки, я все равно люблю тебя даже такую, потому что всегда был одним из тех, кому не хватало твоей жизнеспособности. В тебе мне всегда нравилась забавная грубоватость и какая-то незавершенность образа. Помнишь, я ни в чем не мог тебе отказать. Подчиняясь тебе, я мог бы подняться выше многих, а, не подчиняясь Тине, я только падал. Жизнь все время подсовывала мне то сомнительных девиц, то невнятное подобие умных…
«Это наводит меня на мысль, что ты не знал на кого ставить. Ну что же, вполне себе понятная история», – насмешливо отреагировала я.
«Тебя заклинило на Тину? Раньше ты держала себя со мной более уважительно. Хвалила, чтобы крыльев не опускал, давал им расправиться. Не требовала, не наезжала, не качала права, на самом деле стремилась помочь. Не шла на обострение, не вызывала нежелательных ассоциаций. Вела себя как подобает. А теперь раздражаешь, навязываешь свою логику, а у меня какая-никакая – своя есть. Не впаривай мне ерунду. Строишь из себя моралиста? Не трогают меня твои речи хоть и говорят, что ты необычайно преуспела в этом жанре. Иногда твои и особенно Тинины добродетели по степени своей тоскливости превосходят мои грехи. Не изводи, не терзай меня подробным объяснением твоих взглядов на мое существование. Я и без тебя знаю, что моя жизнь – гнетущая унизительная реальность. Но в доме повешенного о веревке не говорят».
«Демагог! Ты не пытаешься оправдаться даже перед собой», – вскричала я.
«Неймется? Не мешало бы тебе помолчать и послушать. Я давно не разрешаю себе думать про себя, избегаю задавать себе вопросы. Зачем? С жизнью давно покончено. Я существую. И Тине я никогда никаких зароков не давал, так что ей не стоит на меня обижаться, она не имеет на это морального права. Я честен перед ней.
А тебе обязательно хочется подсластить свою жизнь, добавив горьких пилюль в чужую? Берешься за старое под новыми именами? Зачем тебе бесконечно анализировать этот вечный замкнутый круг взаимоотношения мужчин и женщин? От этого тебе легче не станет, а неприятные эмоции я тебе гарантирую. Надеешься познать непознаваемое? Заблуждаешься. С чем тебя и поздравляю. И кто только не занимался этой проблемой во все века! Я не стану вдаваться в дальнейшие рассуждения на эту тему и тебе не советую.
Зря ты надеешься, что я займусь самобичеванием, перестану изображать из себя жертву и буду себя считать виновником своей разбитой жизни. Хватит, меня итак слишком долго виноватили. Запомни, меня не переделать, я так устроен. Хорош цепляться, потешилась и будет. Я не вижу в твоих предложениях ни одного сильного хода, промахнулась ты тут. В твоем воображении всегда гнездились самые странные предположения. Как ты легко все увязываешь! Покореженное трудно выправить. Оставь мне самому судить обо всем.
В твоем голосе предвкушение чего-то особенного, и в глазах, как и сорок лет назад, скачут чертики. Эдак можно подумать, что тебе разве только оркестра не хватает для восторженного поднятия на щит твоей гениальной идеи. Рано торжествуешь. Не путай мне карты, не возникай где не надо, не разрушай чужие планы, иначе наживешь в моем лице врага, а я не хочу быть с тобой в контрах. Во имя нашего доброго прошлого я бы поостерегся предлагать такое. С чего это вдруг ты записалась мне в благодетели? Нагрянула: то задабриваешь, то сволочишь. А потом надуешь и все свалишь на меня…
Нет, посмотрите на нее, до чего додумалась! И откуда такая тривиальная мыслишка пробилась в твою умную голову? Как она там поместилась? Она твоя собственная или кем-то подброшенная? С такими-то задатками воспитателя – и не в детском саду? Низко тебе кланяюсь. С чего это ты вдруг завела себе дурацкую привычку изрекать с умным видом заведомо занудные прописные истины, учить взрослых людей тому, что такое хорошо, а что такое плохо? С энтузиазмом недалекого человека преследуешь меня, опускаясь до нравоучений. Ты меня этим приводишь в полный восторг. У тебя, наверное, с годами развилась губительная, даже можно сказать, нездоровая привычка жестко, прямолинейно, с колкой иронией говорить правду там, где тебя не просят. Только то, что ты считаешь правдой, ею на самом деле не является. Отдельные факты верны, но обобщения и выводы – ни-ни. Ты нисколько не лжешь, ты просто впадаешь в небрежную неточность и вносишь слишком много личных эмоций в описание чужих проблем. Знаешь, удачно подобранные факты могут уничтожить любую самую распрекрасную правду. Проконсультируйся на эту тему у некоторых представителей СМИ. Они тебе подскажут, что злые факты иногда надо смягчать, хотя бы чуть-чуть прикрывать жалкими одеждами обмана, чтобы они проще воспринимались и легче пережевывались читателями. Ненавижу выяснять отношения. С какой стати я должен оправдываться перед тобой и вообще перед кем-либо? (Ого, он еще не окончательно деградировал!)
Внутри Кирилла все кипело и бурлило от гнева. Его голос сделался каким-то противным, липким. Он мстительно замолчал. Как же, кровно обиделся! Я, видите ли, оказывается, унизила его своим слишком простым, незамысловатым предложением! Забыл, что все гениальное просто как круг. Ему подавай что-то из разряда космического. Только для этого надо иметь проблемы того же порядка, а не тривиальное пьянство. Я, конечно же, молчать не стала, и меня ничуть не смутила неприветливость его тона и чересчур быстрые и недобрые взгляды.
«Я считаю себя причастной к кошмару вашей жизни. А ты посопел и утерся? Я ошарашена и повержена! Если ты еще считаешь себя порядочным человеком, не юродствуй. Хватит разыгрывать комедию. Для тебя лучший вид защиты – помалкивать. Что скрипишь как немазаная телега? Пора бы уже научиться с достоинством нести свой крест. Нет в тебе ни обстоятельности, ни долготерпения. Одни безответственные полумистические воззрения и сомнительные затеи».
«Не все предпочитают приоритет ответственности перед свободой выбора», – криво усмехнулся Кирилл.
«Ты считаешь свое словоблудие претензией на философствование? Ха! Ну, ты же у нас человек во всех отношениях примечательный, с ярким ощущением причастности… ко всякому без разбора дерьму. Что играет определяющую роль в твоих поступках? Бесстыдство, желание довольствоваться малым?
Не суди о других по своей развращенной натуре. Не могу же я тебе, съежившемуся от пьянки, предоставить возможность гнить с миром и дальше, превращая жизнь Тины в мрачную всеподавляющую и всепоглощающую стылость осенней ночи. Ее физические и духовные силы не беспредельны. А ты, насколько я знаю, как-то по-своему, но печешься о себе и своей выгоде больше, чем обо всех своих родственниках вместе взятых. Нет в тебе бескорыстия.
Я знаю, что мысль о подобном методе сближения не нова. И все же давай попробуем встретиться вместе, поговорить. Докажи прежде всего самому себе, что ты еще что-то значишь в жизни Тины, что не из боязни одиночества и не из жалости она не оставляет тебя. Мне кажется, ты из тех, которые долго раскачиваются, но быстро догоняют. Окажи сколько-нибудь серьезное сопротивление дружкам, и Тина сразу почувствует себя счастливой, – в пылу усердия продолжала я наседать на Кирилла. – Перестань изводить жену, искупи свою вину перед ней, не обволакивай ее облаками своей мучительной рефлексии. Какой же ты глупый! Знать, что тебя любят – это ни с чем несравнимое счастье! А тебе, как мне представляется, не нужна любовь. Ты не ценишь человека, на которого в любой момент можешь положиться. Ты даже не замечаешь ее молчаливый всепонимающий скорбный взгляд женщины-матери, взгляд Матери Божьей. А тети-мети давай! Да?
Не хочешь жить нормально, не можешь обойтись без водки, так не криви душой, разворачивайся и уходи! Сиди в темном углу и не отсвечивай. Продолжать мне прополаскивать тебе мозги? Отвечай, чего стоишь как пришибленный? Разве мои слова так трудно поддаются пониманию? Исчерпал свой мыслительный ресурс или глупость неохотно отступает? Понимаю, слабаку трудно ее перебарывать и вышибать из себя.
Кир буркнул сквозь зубы, мол, сам разберусь и бросил в мою сторону долгий яростный взгляд, всем своим видом предупреждая, чтобы я больше не нарывалась, не задавала лишних вопросов и не продолжала неприятную ему тему. Но этим он только раззадорил меня, и я, перехватив инициативу, сделала новый заход:
– Скажи, только честно, на какой планете ты живешь? Похоже, ты не вполне отдаешь себе отчет в том, что происходит лично с твоей жизнью и твоей семьей. Ваши отношения – прирожденная мишень для карикатуристов, с вас только шаржи рисовать. Одни стенания я от тебя слышу и вижу твою беспомощность. Кто тебя неволит? Сам пьешь. Так не ропщи. Знаешь ведь, что надо бросить пить, но не чувствуешь необходимости в этом. Задай себе хоть раз в жизни простейший вопрос: что, собственно, побудило Тину облагодетельствовать тебя, уж не любовь ли? Хотя бы для отвода глаз иногда становись человеком. Нельзя же близкого человека всю жизнь давить отрицательной энергией. Она страдает, а ты радуешься… Как ты низко пал!
Торопишься? Куда, хотела бы я узнать? Небось, спишь и видишь, как бы по пьяной лавочке посетить хваленое заведение за жинкины денежки. Привык Тину доить и жилы из нее тянуть. Я бы увязалась за тобой и такого бубна тебе дала, враз бы унес ноги, и век помнил бы мою науку. Загостевался ты на шее жены, – на всякий случай, понижая голос, разъяснила я свою позицию Киру. – Хотя… что я говорю… Не думаю, чтобы ты при твоем образе жизни на самом деле был когда-нибудь способен к пониманию чего-то в этом роде. А Тине так или иначе со всем этим твоим хламом приходиться жить. Может, ты до сих пор считаешь себя неотразимым? Признайся перед собой и передо мной самым беспощадным образом. Ха! В определенном возрасте некоторые мужчины начинают легко верить в бескорыстие и романтические намерения женщин… Алкаши особенно… А потом квартир лишаются, а иногда и жизни. Могу много примеров привести. Возьми хоть Ивана Ивановича из твоего подъезда. Погиб смертью «храбрых» от рук «полюбившей» его пронырливой особы. Что хвост поджал? А тебе, дураку, повезло с женой, – возвестила я в самоотверженном запале дружеского участия. – Говорят: назови человека иным словом, и он поменяет свою суть. Фигушки! Я к тебе и по-хорошему, и по-плохому, но ты все тот же чурбан неотесанный».
Я, такая нехорошая, умышленно пыталась его принизить и оскорбить. Но говорила внешне спокойно, стараясь упредить возможные возражения.
Кирилл как-то сразу подобрался, ушел в себя и, машинально проведя рукой по остаткам волос надо лбом, уставился в какую-то точку мимо меня, рассеянно кивая головой. Чувствую, я погрузила его в тихий транс.
Вдруг неожиданно остро я почувствовала, что он напрягся и задумался над моими словами. «Они дошли до него? Удалось-таки расшевелить! Теперь надо не спускать с него глаз! – торжествовала я. – Он ищет способ прекратить тяжелую для него сцену». И я уж не могла остановиться и ругала его намеренно, кляла, стремясь довести до кондиции. Но не вышло.
Понимаю, неблаговидно поступила, могла бы и мягче корить. Представляю, каково ему было слушать такое, и это с его-то апломбом! Но мне хотелось повернуть его лицом к себе, к ресурсам его собственной души. И я ни в малейшей степени не сожалела. К чему нам с ним китайские церемонии? Жанна, думаешь о моей изощренности и резкости? А я не могла видеть его абсолютно бесстыжие глаза, его покинутое искрою одухотворенности унылое лицо давно и неудачно женатого человека, и постоянно представлять Тину, с лицом «хорошо» пожившей женщины.
«И зачем Инна намекает, будто не сомневалась, что Кирилл всю жизнь обижал Тину и эксплуатировал без зазрения совести, чтобы помешать ей «вступить в женскую силу» и понравиться еще кому-либо? Боже мой, сколь нелепа бывает человеческая логика! – раздраженно подумала Жанна. – Она продолжит причитать?»
– Конечно, в других обстоятельствах и с другим человеком я бы посчитала такой разговор невежливым и нетактичным, но тогда я меньше всего заботилась о приличиях и открыто выражала Кириллу свое недовольство. Руководствовалась фразой: «Платон мой друг, но истина дороже». Сетовала я вслух, а получалось, что обращалась не к нему, а к самой себе. Не слышал он меня. Если и слушал, то с совершенно отсутствующим видом. Кровь отхлынула от моего лица. Короче говоря, меня совсем понесло.
«Проснись, очухайся! Внеси ясность, найди выход из создавшегося положения. Я непонятно рассуждаю? – к полному изумлению Кира рявкнула я, что есть мочи. – Боишься, что совесть в тебе оклемается или уже не надеешься порвать с прежней жизнью? Бутылка занозой торчит в голове и пересиливает все остальное, что на самом деле является жизнью? А может, и семья для тебя – цепи гремучие? Да только без Тины ты давно бы уж… Ты ее непомерная ноша. Вот ты где у нее сидишь! – Я пригнулась и показала Кириллу на свои плечи. – Стыдись, я тебе как мальчишке азы диктую. Слюнтяй. Как бы не было плохо, человеком надо оставаться. Неужели тебе не противно то, как ты живешь?»
Думала, у него хватит совести покраснеть и отойти от меня. Только, видно, он давно ее пропил. Непрошибаемый. Мне в пику провел ребром ладони себе по горлу и вскричал тоном завзятого диссидента, устраивающего очередное разоблачение советского общества, что, мол, причина его неудач лежит в недрах социалистической уравниловки, мол, всех на уши поставили своими грандиозными планами. В общем, понес ахинею, завел песню про белого бычка, и все с болезненной гримасой, но уже как-то тихо, встревожено, точно жаловался через силу. Потом стал рассказывать такие вещи, которые я в нем и не подозревала.
Но его новый приступ откровения не поверг меня в недоумение, потому что вся суть его стонов была в том, что проторчал он без толку на работе, а когда пришел к неутешительному выводу о прожитых годах, нашел себе отговорку и оправдание. Что-то нашим сокурсникам-профессорам и доцентам не помешал советский общественный строй. Нет, чтобы в ногу со временем идти, а он всю жизнь виноватых искал, плакаться, как женщина научился. Разбаловала его Тинка как дитя неразумное. Век бы мне этого Кира не видеть и не слышать! Разговор наш никчемный меня утомил.
И ты думаешь, что от моих слов чувство неполноценности в нем стало разбухать прямо у меня на глазах? Как бы не так! Наоборот! Напрасно я заговаривала ему зубы. Он прямо-таки уничтожал меня своим злобным взглядом и жевал отвислыми губами, перемалывая готовые вылететь ругательства.
Нет, ты представляешь Жанна, Кир воображал, что он единственный человек на земле от сотворения мира, который испытывал влечение к алкоголю по причине неустроенности души и страдания, а остальные – по глупости. Он, видите ли, – ему всегда так казалось – составляет исключение. Я и тут со своими нотациями попала впросак? Зря долго примеривалась как к нему лучше подступиться, чтобы не спугнуть? Конечно, уже эта фраза с головой выдавала его идиотский эгоизм и полное невежество. Старый выпивоха.
Сколько раз я ему толковала, что друзей выбирают с умом, а не с бутылкой. И что это существенно изменило? Живет в перегаре как в коконе. Ему бы только умыкнуть чекушку и погрузиться в дерьмо… Ужас! Тоска и гадливость сжимали мое сердце. Не отшвырнешь, не прогонишь их от себя…
Кого угодно я хотела бы видеть рядом с Тиной, только не этого вечно пьяного сумасброда. Ты бы видела его лицо при этих излияниях! Патетическая драма, ни больше и ни меньше. Я смотрела на Кирку в полной уверенности, что он спятил.
«Инка, раздираемая потребностью насыщаться сведениями из чужой жизни, как всегда с энтузиазмом продолжает лезть не в свои дела. Развивает чрезмерную активность не в том направлении. А потом, не испытывая ни малейших колебаний от привычки к самообману, беззастенчиво сплетничает, наворачивает. Иногда она производит впечатление завистливой неудачницы. Но, насколько я помню, она не такая. Надеюсь, не держит зла на Кирилла за свои какие-то прошлые обиды? Хотя все мы не без греха. Неужели до сих пор не научилась с иронией проговаривать свои обиды, чтобы они показались смешными и уходили из нее? Мне помогает: пропадает депрессия, исчезают головные боли.
Зачастую другие люди лучше осведомлены о нашей жизни, чем мы предполагаем. Да, они могут знать о нас больше, чем мы допускаем, но ошибаться в выводах, имея другие критерии. Они слишком далеко заходят со своими догадками и создают несуразно смелые предположения – тогда как другие, имея истинное знание, надеюсь, почти всегда правы… Удивил меня рассказ Инны. Я не убедилась в истинности многих ее заверений. Интереса ради треплется? От скуки? Она запросто могла кое-что выдумать. Но тогда у нее должны быть достаточно веские основания к тому, чтобы порочить Кирилла. Она не может этого не понимать. Ум у нее острый, хотя принципы, случалось, бывали подмоченными… И все же говорят, дыма без огня не бывает…
Инна, допустим, несколько по-иному относилась бы к Кириллу, если бы хоть чуточку ему симпатизировала. А вдруг в ней говорит ревность? Может, он предмет ее былых предпочтений, и она, жалея, что когда-то рассорилась с ним, продолжает вырывать его из своей памяти, черня и охаивая? И так ведь бывает. Помня ее жадную до любви натуру – частую смену предметов обожания – я все больше склоняюсь именно к этой версии. Неужели была влюблена до помешательства?
Инка все больше по верхам скачет, боится или не умеет вглубь заглядывать? Не вникает она в причины пристрастий, таящихся в душе Кирилла, не сочувствует ему, по конечному результату о человеке судит. Наверное, привычка отсекать то, что мы ежедневно видим, но не чувствуем, не способствует правильным выводам. Расставила силки, захлопнула мышеловки – и все ясно. Воображает себя дирижером человеческих судеб. Браво, браво… Может, конечно, и я в этом разбираюсь не лучше, чем в санскрите или в дзюдо… Впрочем, все эти коллизии давно перестали вызывать во мне интерес. Не взваливай на меня, бог знает что. Не впутывай в свои истории. Тебя послушать, так разуверишься во всем порядочном в этом мире. Если хорошенько покопаться, слабости у каждого из нас могут обнаружиться, да еще какие… И свирепая тоска может наброситься, так что хоть криком кричи, и дикие перепады настроения. Особенно если вдруг в одной точке сойдутся многие обстоятельства от человека не зависящие. И что, за это каждого надо в грязь окунать?
Теперь я больше расположена к спокойной размеренной жизни. Как там у Есенина? «Скупее стал в желаньях», – насмешливо вздохнула Жанна. – Узнай я о поведении Кирилла из уст Инессы в те времена, когда я еще верила всему, что мне говорят, я была бы потрясена. Но жизнь научила меня разгадывать скрытые мысли и замыслы и просто желание некоторых личностей шокировать публику своей осведомленностью в чужих бедах. Теперь я не позволю ни одному правдивому на первый взгляд слову Инны обмануть мой инстинкт, разбивающий кажущуюся незыблемость мнений, ложь, козни или буйные фантазии рассказчиков. Думает, меня легко обмануть? Достаточно притвориться заботливой, переживающей? Очень надеюсь, что она поднаторела в психологии разных типов индивидов.
Инна и раньше была на выдумки горазда, любила возводить напраслину, домысливать, сочинять. Устроила тут распродажу со скидкой чужой судьбы, подвергла унижению. Коробит меня людская гнусность. Рассказывая о человеке надо держаться фактов, а не эмоций. Совершенно ясно, что Кирилл несчастен и если это так, то насмехаться над этим – поступок за гранью добра и зла, это предательство. Инка неподражаема в своем стебе. Ни такта, ни чувства меры в ней. Погрязла в пошлом дешевом пафосе.
И все-таки в ходе разговора выясняются некоторые неприятные обстоятельства жизни Кирилла. Неутешительный диагноз ставит ему Инна. Кирилл – конченый человек. И ее странная взволнованность обеспокоила меня. Неужели она так обожает Тину? Все возможно, ведь не зря же кто-то из наших ребят назвал ее лучшим на свете сердцем. Ее, а не Тину? Я ничего не путаю? Но что-то подсказывает мне, что на самом деле менее всего Кирилл дорожит именно женой. Почему?
Может, это глупое замечание, не стоящее внимания, но если взглянуть на их ситуацию по-другому, в свете печальных событий начала их совместной жизни, то оно немаловажно, и многое объясняет. На самом ли деле Кирилл винит Тину или Инне так только кажется? Зачем она сама частично берет на себя вину за то, что ничего хорошего из их семьи не вышло? Да, не так-то просто расшифровывать чужие души. Что-то из пылких и злых слов Инны никак не складывается образ человека, которого, как мне казалось, я неплохо знала. Ведь люди в течение жизни не очень меняются. Мне остается сопоставить эти два образа и самой сделать вывод. К сожалению, сравнение не в пользу Кирилла. Как я ни пытаюсь уйти от жесткой формулировки, но он предатель. Лучше с врагом иметь дело, чем с предателем».
До Жанны, будто издалека доносится голос Инны, и она снова пытается вникнуть в ее рассказ.
– …Так вот, я зло махнула рукой. Как-то мерзко себя почувствовала, будто плюнул Кир в меня, а я ведь все делала для его блага. И Тина меня понимала. Сколько раз она говорила мужу: «Не обижайся на Инну, у некоторых добрых людей есть нехорошее качество – занудство. Они, желая помочь, бывают слишком навязчивы, прямолинейны и поэтому малоубедительны».
… И я Кириллу терпеливо объясняла, что всегда и во всем надо искать что-то радостное, веселое или хотя бы смешное. Так легче жить…
Мысли Жанны опять отлетели от скучных рассуждений Инны.
«Может, я чего-то не понимаю в Кирилле, потому что достаточно спокойно отношусь к спиртному? Не ощущаю я в нем трепетного кайфа. Меня могло бы привлечь что-либо касающееся прекрасной еды. Еще вот что меня до сих пор мучает, – а с возрастом даже еще сильнее – непреодолимая жажда попасть в непредназначенное мне рождением и воспитанием культурное пространство. Я с ума схожу не посетив, допустим по причине болезни, очередную выставку в картинной галерее или пропустив концерт классической музыки в исполнении знаменитости века. Как я без всего этого страдала в деревне!.. Мне неплохо думается под тихие мелодии романсов. Люблю стихи современных поэтов. Даже не вериться, что я современница таких великих поэтов как Рождественский, Бродский… Они раздвигали, расширяли образную систему, выходили за пределы искусства, уходили в философию. Мне понятны бездонность Чехова, отчаянье Достоевского, широта Толстого. Есть писатели со спринтерским дыханием, есть с долгим. Люблю послушать радостные мелодии Дунаевского-старшего. Они вселяют оптимизм. Когда я в них окунаюсь, то забываю себя, не чувствую, что есть время. И об этом со мной можно поговорить. Видно, по своей природе я тяготею к высоким материям.
С чего это вдруг Инна закусила удила? Корить и охаивать – это ее внутренняя потребность, необходимость, развлечение, потому что своя жизнь категорично не сложилась? Наслаждается моментом мести? Прокуроров у нас хватает… Не стоит разводи костров в душе ближнего, если у него там и без того такое твориться, что не приведи Господи, – мысленно защитила Жанна Кирилла. – От жены он видел сочувствие и заботу, но глубоко ли она его знала? Надо так понимать любимого, чтобы не взять ни одной фальшивой ноты. А Инна проникала в его душу? Говорят, насколько образован, настолько и понимаешь. Нет, этого мало. Тут сердцем надо осязать».
