Лариса Яковлевна Шевченко
Тина
Инна энергично откинула назад еще не тронутые сединой волосы и на миг задумалась.
«Я просто ошарашена. Разговор Инны с Жанной начинает меня тяготить. Она, видите ли, посчитала своим долгом сообщить… Где-то я уже слышала подобную фразу… А Жанна слушает с жадным интересом. Никто не застрахован от сплетен. Так себе, прямо скажем, перспектива попасть под жернова Инкиного злословия! Какая она холодная и циничная, хотя и говорливая. Нет, я, конечно, очень ценю счастливые знаки дружбы – наши встречи, наши беседы, но не сплетни. Инка сегодня решительно невыносима. И Жанне от нее достается. Из-за тесноты и неожиданного соседства с этой болтуньей мы сегодня с ней товарищи по несчастью, – поежилась Аня. – Похоже, время от времени на Инну находит. Как жонглирует словами! Как кипит, низвергая, обвиняет во всех в смертных грехах. Не лезет за словами в карман, лопатой гребет их из себя. Едкими пулями обстреливает. Безжалостна к тем, кто ее не слышит… Она готова говорить с каждым, кто согласен ее слушать. Для нее чужая личная жизнь – место для раскопок. Похоже, ее юношеское маниакальное изощренное самокопание с возрастом вылилось в новую форму – в исследование чужих судеб.
Жизнь – череда событий и череда выборов. И все, что мы называем судьбой – есть результат нашего выбора. Не всем удается найти свою дорогу, попасть в струю, потому что иногда приходится выбирать между плохим и очень плохим. Мы, конечно, из всех зол предпочитаем меньшее. Но ведь встревают обстоятельства непреодолимой силы…
И в семейных делах редко бывает, что один полностью прав, а другой кругом виноват. Эх, Инка, Инка – вечный возмутитель спокойствия. Узнает на копейку, а присочинит на сотню. Да еще посолит, поперчит. Может, завтра на встрече выпускников, и о себе я узнаю много чего нового и «интересного». Умеет из скудной информации извлекать максимум. Кого угодно помоями обольет. Критична, скандальна, жадна до чужих секретов. Не удивлюсь, если услышу от кого-либо, что она сама, играет немалую роль в ссорах Кирилла и Тины. И все это под маркой «хотела как лучше». С нее станется… И преподносит-то все с чопорным выражением безгрешной старой девы, мол, я просто обязана об этом упомянуть… Весьма странная линия поведения.
Трудно ее такую обломать и обуздать. Упряжи на нее не подберешь. Мегера да еще с гонором. Думаю, характер мешает ей быть по-настоящему счастливой. Она всегда была слишком самостоятельной, чтобы удерживать около себя мужчин. Может, не найдя себе применения в семье, сама того не замечая, она всё вокруг себя обращает в пустыню? Я ошибаюсь? Помнится еще в студенчестве, какую бы сплетню мои подруги не услышали, тут же относили ее на счет Инки. А в те времена такими «званиями» как сплетница не разбрасывались. Мне трудно утверждать, но, видно, уже тогда она успела себя чем-то дурно зарекомендовать, хотя вроде бы боролась за справедливость.
Может, тогда она была еще недальновидной или к кому-то враждебно настроена. И меня, случалось, не разобравшись, незаслуженно, ни за что ни про что обижала. Я в таких случаях обычно сердито помалкивала и не строила из себя ни объект, ни орудие возмездия. Да, многое ушло из памяти, но некоторые горькие юношеские обиды все-таки не стерлись…
Но ведь если подумать, умной девчонкой была Инка. И на работе, говорят, не из последних. И все же со многим в ее рассказе я не могу согласиться. От кого-то я краем уха слышала, что Тина, прекрасно зная слабые места в характере своей свекрови, неплохо уживается с ней, они даже как-то ладят между собой, хотя та и не покладиста, и нелегка в общении, и – если верить слухам, – до сих пор обладает сокрушительным темпераментом. Присутствие духа никогда не изменяет Тине. В этом нет ничего крамольного, хотя, конечно, ей не позавидуешь.
И все же, если даже не вдаваться в подробности, не могу я отделаться от мысли, что Инна во многом права насчет Кирилла. Всякое в голову лезет. Исходя из ее слов, репутация Кирилла – не приведи Господи. Получается, что надирается он не от случая к случаю, а целеустремленно. Не лучший вариант для семейной жизни. Похоже, он, как выражается мой директор, «сел в лужу по самое…»; хотя, конечно, легкомысленные шуточки здесь не уместны. Копая в глубину проблем, я убеждаюсь, что всем нам свойственно умалять свои ошибки и выпячивать чужие», – наморщив лоб, размышляет Аня, на короткое время окунувшись в разговор Жанны с Инной.
Аня с удивлением подумала о том, как тривиальна, незамысловата и бедна личная жизнь Тины, изображенная Инной во всей ее категоричной прямоте.
«А может, Инна ошибается, и в Тине есть та самая редкая, спокойная уверенность и благородство, которые и несчастья позволяют принимать с достоинством, – предположила Аня и опять отвлеклась на слова Инны. Но ненадолго. – Пошла чесать языком! Поражает удивительная ловкость, с которой Инна, с показной скромностью держась в стороне от того, что она осуждает, влезает в дела тех, чья жизнь ей интересна, и при этом показывает свое якобы непогрешимое желание быть честной и точной до мелочей. Мол, могу поручиться за достоверность сказанного; ничего не имею против «героя», но я не прочь кое-что разъяснить только для себя самой… Я сгорела бы от стыда, если бы у меня был такой скандальный талант… Размышляя и упражняя свою праздную проницательность в отношении этих людей, хваля и одновременно унижая героев своих рассказов, она с блеском, с милой улыбкой наносит им и тем, кто ее слушает, глубокие раны. Если не в словах, то в тоне угадывается то, что ей как бы хотелось скрыть или напротив дать понять, донести…
С удовольствием говорит о плохом под маркой жалости. Я не разделяю ее любви к чужим биографиям. Прищемить бы ей язык. Может, у Инны в своей жизни нет ничего, кроме горечи и накопленных обид, вот и бросается она на всех, чтобы утолить свой голод отсутствия надежды, пытается разбавить свое несчастье осуждением неудачной жизни друзей. А сама, небось, до сих пор мечтает, чтобы появился некто, все в ее жизни расставил по своим местам и вселил уверенность в завтрашнем дне.
Но говорит, однако, голосом встревоженным, которым рассказывают о состоянии тяжело больного. Может, я сужу об Инне слишком предвзято? Она вольна поступать, как ей заблагорассудится. Но ведь совсем не думает об осложнениях, которые могут повлечь за собой ее суждения. Она не злая, но вздорная», – думает Аня, краем уха прислушиваясь к монологу Инны.
«Чего она лезет ко всем со своими страстишками и мелкими претензиями? Может, на заводе Кирилл на самом деле вращался в среде людей, недостойных уважения и потому пропал? Все плохими не могут быть… Да, своеобразная трактовка образа нашего старого друга. Слишком вольное переложение его биографии в устах Инны, – с горечью подумала Жанна. – Признавая за Инной неблаговидные качества, я вижу в ней изрядную долю эгоизма или даже низости? Так и хочется спросить ее: «Что ты имеешь против человека, не причинившего тебе зла? Зачем осыпаешь его ядовитым сарказмом? Может, на самом деле все было далеко не так?» Иногда – в некоторых ситуациях – в чем-то порочные люди могут оказаться лучше таких вот внешне порядочных…
Да, маловато в Инне от настоящей верной подруги. Друг из нее – врагу не пожелаешь… Сложная, противоречивая особа. Интересное наблюдение: по подлому из-за угла бьет, через третьих лиц. Думает, что да̀льше от меня волны о Кирилле пойдут? Пусть не надеется. Коготками цепляет ее рассказ за душу. Оборвать бы ее на полуслове, так нет – воспитание не позволяет. Но если быть перед собой честной, другая причина кроется в моем желании продолжать слушать ее бредни: я хочу больше узнать о Кирилле.
А может, собирая информацию и разглагольствуя о других, Инна стремиться не упустить случая напомнить окружающим о себе? Потеряла почву под ногами, своя жизнь перестала вызывать чувство утоления тщеславия, ощущение своей исключительности, вот и примеряется к чужим судьбам, развлекается себя тем, что находит удовольствие в том, чтобы возводить на кого-то напраслину, противодействовать созданию положительного мнения о людях, воздвигать стену между ними. Наверное, ей кажется, что категоричные суждения о чувствах, которых она не испытывает, прибавляют ей мудрости, наращивают имидж и тогда ничто уже не может омрачить ее радужного состояния. Если это так, тогда у нее скверные намерения и удивительное самомнение. Вот слушаю ее и кажется мне, что глумится она не столько над пороками, сколько над чувствами Кирилла. Очерняет его. «Мне из достоверных источников известно…» Хочет быть причастной ко всему, что происходит вокруг нее. Бесподобная особа!
Что-то не нравится мне ее рассказ. Полагаться на ее мнение не стоит… В моей памяти еще свежи события тех лет, когда в нашей компании Кирилл был самым интересным молодым человеком. Может, только мне так казалось?.. Уже тогда он употреблял, правда, еще не напивался. Вино и стало причиной конца одного моего не очень счастливого периода жизни…» – вспомнила Жанна, делая над собой усилие, чтобы слушать то, что ее интересовало и одновременно раздражало.
– …Знаешь, Жанна, эта Тинина каторга почище валки таежного леса будет.
– Неужели она не понимала весь ужас своего положения?
– Я никогда не видела ее ворчащей, раздраженной, обозленной. Парадокс, загадка века. Я, лично, чувствовала себя в их семье неуютно. Их жизнь – безнадежная неразбериха. Кир – вечно поддатой или вовсе непотребно пьяный, прет на рожон, а куда и сам не знает. И невозможно предугадать, что он в следующий момент собирается выкинуть, ну и конечно, попадает впросак, влипает по самую макушку… За ним всегда тянулся шлейф неприятностей.
Он то умотает, прихватив с собой все их с Тиной деньги, и, естественно, – с концами, будто в преисподнюю проваливается, то всплывет и начинает околачиваться у рюмочной, а потом куражится так, что всем чертям тошно. И после вмешательства соседей, когда они заломят ему руки, долго не может угомониться. Понимаешь, пьяным он несет в себе постоянную готовность к стычкам, сам ищет их, бывает бит, но снова и снова стремиться подвергнуть себя процедуре унижения. И бесполезно говорить с ним о катастрофических последствиях, которые могут иметь место, если он опять вознамерится продолжить такой образ жизни. Губительно действует на него алкоголь. Я знакома с поведение Кира не понаслышке. Он в соседнем доме живет.
Когда он трезв и зол, на глаза ему лучше не попадаться. Ходит согнутый в дугу артритом, как одинокий, старый, сумрачный волк, несет что-то несусветное, отвратительное. Предпочитает строить из себя непонятого, несчастного, жалуется, что не заслуживает такой доли, что хотел бы оставить о себе лучшую память. Исходит черной завистью к состоявшимся знакомым.
После очередного особенно «удачного» макания мордой в дерьмо – я имею в виду его «побывки» в милиции – он некоторое время ведет себя прилично, размякает, пускается, как и в молодые годы, в мечты. Но потом «опять двадцать пять» – доигрывается до крупных неприятностей. Не соскучишься с ним. Мне становится дурно, когда я наблюдаю за этим, с позволения сказать, семейством. Здорово у Кирки получается быть посмешищем в глазах людей. И не выглядит пристыженным. Ни разу его лицо не заливалось краской до корней волос, ни разу я не видела у него растерянно-смущенной улыбки. Опустился, скатился, позорит себя, Тину и все наше поколение. Один он у нас на курсе, такой субчик. Паршивая овца все стадо портит. Может, и был у него ум, да весь вышел, – сказала Инна с видом человека, изо всех сил старающегося быть понятой именно так, а не иначе.
Жанну покоробила серия грубых выпадов Инны в адрес Кирилла. Она болезненно поморщилась от слишком натуралистического описания его «подвигов».
«Смешала человека с грязью, без каких-либо веских оснований обвиняет в зависти. Эти ее слова кого хочешь заставят содрогнуться. Кирилл не такой. Нельзя же все так упрощать. Не старается Инна его разгадать. Говорят: не принижай своих врагов – умалишь сам себя. Кто знает, если бы Кирилла полюбила сильная женщина и сумела взять его в руки, то он возблагодарил бы судьбу, а не клял ее. Если бы да кабы…» – вздохнула Жанна. А вслух попросила Инну:
– Говори по существу дела.
– Врет, обещает, но никогда ничего не выполняет. На месте Тины я бы постаралась поскорее забыть о нем. Мне иногда случается так абстрагироваться от неприятного мне человека, что я полностью исключаю его не только из своей жизни, но даже из своей памяти… Что удерживает Тину рядом с Кириллом? Говорят, что иногда именно недостатки характера обладают наиболее притягательной силой, если они каким-то образом соответствуют собственным слабым чертам человека. Только не для меня… – слышит Жанна.
«Полная бессмыслица! Где его прошлые предпочтения? Неужели Кирилл лицемер и тунеядец? Может, Инна слишком строга к нему? У всех нас куча недостатков и слабостей. Она сама далека от идеала. Что же так расквохталась? Может, просто домысливает? Почему так уверена в своих предположениях и пророчествах? Она лишена мизантропии, но суждения ее порой излишне резки. По прошествии многих лет мы тоже иногда обнаруживаем, что наши мысли не всегда согласовывались с нашими словами и делами.
А если Инна права в том, что вместо того, чтобы жить полноценно, Кирилл только взращивал в себе свои маленькие личные трагедии? На его месте я лучше бы застрелилась, чем жить вот так, злостным иждивенцем, – грустно размышляет Жанна. – Опасно подрезать людям крылья, но так же не стоит принуждать их к тому, что не является для них естественной потребностью. В обоих случаях ничего хорошего не выходит. Что же случилось с Кириллом? Обо что он споткнулся, где упал? Кто его оттолкнул или подтолкнул?..
Многое из уже сказанного не то чтобы объясняет, но, по крайней мере, предполагает «не очень изящное» оформление портрета Кирилла. Получается, он истерик-экстремал, сложный человек с надломленной психикой, легко впадающий в… дурь. И то сказать, хвалиться ему нечем… В нем присутствует крайняя степень чувствительности, интеллектуальный аскетизм и ощущение подавленности, ранее ему незнакомые. В компании он был таким эффектным! От кого он набрался всего этого хлама? Почему скатился?.. Он не осознает, какую боль причиняет жене или и правда настолько эгоистичен? Вопросы, вопросы… И все без ответа».
От мучительных размышлений лицо Жанны дернулось, и скривилось, словно от зубной боли.
– …И все деньги у него уходят в песок, вечно в безвылазных долгах, – доносятся до слуха Жанны монотонные слова Инны. – Надо отметить, что обещанных высот Кир так и не достиг. А были наполеоновские планы! Правда, мне кажется, Тина и не возлагала на него больших надежд. Годы обманутых надежд – это много хуже, чем заранее не обольщаться насчет данных своего мужа. Ничего он из ряда вон выходящего не сделал, все надеялся, что обстоятельства удачно сложатся или повернутся куда надо. А потом и напрочь забыл о своих честолюбивых порывах юности. Может, рассчитывал, что кто-нибудь вызовется помочь? Тогда у нас не принято было бросать человека в беде. Он обещал, доброжелательно улыбался, говорил красивые, высокие слова, но ничего не делал. Ну, прямо как наши нынешние чиновники. Два притопа, три прихлопа – вот и все на что он способен.
И меня как-то сильно подвел. Договор у нас был с заводом. Так он сорвал нам все сроки. Правда, в воровстве не был замечен. Мне кажется это не его. Я к нему, мол, что стряслось? А ему все до фени. Мол, нестыковочка вышла, сроки поджимали, а я человек вдохновения. Сомнительный комплемент себе отвесил. В общем, еле-еле я разгребла его «авгиевы конюшни», вызволила из беды и его, и себя. Сама из-за него едва выговор не схлопотала. Идти на открытый конфликт не хотелось. А он мне ничего толком не объяснял, сколько я ни требовала, только успокаивал, мол, ничего я не набедокурил, просто повздорил с начальством, не заморачивайся, все будет тип-топ. Долдонил, долдонил… Доводил меня. Не понимала я, как можно так халатно к работе относиться, в разговоре с ним вся в звенящую струну вытягивалась от напряжения.
Не в лоб, конечно, но высказала я ему свои претензии. Пристыдила, говорила, что с меня довольно его экспериментов, но насмешками не осыпала. Тогда я еще старалась с ним такт проявлять. К тому же у меня не было никакой охоты привлекать к нему отрицательное внимание. Какой-никакой, а все-таки бывший однокурсник, муж подруги. А он быстро постигал науку уходить на задний план, отказываться от себя, от своих идей… И вообще, все у него в работе было на живую нитку… Я больше с ним не связывалась.
«Всякий может ошибиться, оступиться», – мысленно не согласилась с Инной Жанна.
– …Я-то, дурочка, первое время даже в его семейных делах выступала кем-то вроде посредника в замирении двух сторон – жалея Тину, защищала Кирку. Иными словами, «благоразумно затушевывала» последствия его вспышек показного бешенства. Сам-то он не «светился», его гордость, видите ли, страдала. Всё-то в нем перевернуто, перѐврано… Помнишь у Блока: «Жить люблю, но не умею». Думаешь, прикалываюсь?
…От Киркиных заоблачных идей пользы никакой не было. Тоже мне, непризнанный гений! Как же, занял достойное место на вершине научной иерархии! Трепач. Явно льстил себе. Считал, что по слабости характера зарыл свой талант в землю и залил водкой, где он и покрылся плесенью неудач… Охламон. Не получилось у него удачно сочетать в себе пьянство и прекрасные способности, если они, конечно, у него были. Я что-то не приметила в нем ничего, кроме пустого гонора. А потом он, похоже, совсем пересек некую культурную границу, отделяющую человека от животного. По мне так он хуже скотины, та хоть не пьет.
И дружки у него ему под стать: один сачок и зубоскал, другой заядлый скандалист. Где только он их отлавливал? Они будят в нем дурные инстинкты. Как можно якшаться с подобными типами? Они с умыслом втягивают его в истории, а он подставляется. Дать бы им под зад коленом и полюбоваться, как запляшет вся эта его камарилья. Ну, и какой еще тут может напрашиваться вывод? Под занавес скажу, что такого муженька я вышвырнула бы в два счета. Женщины подобные Тине только портят мужчин, квашню из них делают… Хотя то, что по плечу мне, вряд ли по силам Тине. Она из другого теста. И в чем только черпает утешение?
Вот, смотрю я на таких, как Кирилл, и во мне прорастает весьма невысокое мнение о роде человеческом. И я была слабая, руки опускались, но не ждала, что будет легко, вкалывала, за жизнь цеплялась. Выдержала, выжила в городе. Конечно, мой неистовый идиотский фанатизм тоже ни к чему. Но меня, бывало, катком переедут, а я встаю и дальше иду. Один, помнится, вообще как бульдозером по моей жизни прошелся, вынес из души все доброе… И теперь хотела бы добраться до дна, вычерпав все возможности, которые дает нам наше далеко не совершенное, но благодатное для активной деятельности время. Только вот здоровье… Вымолить бы его у Всевышнего… И чтобы измученную душу исцелил.
Я, как ты, надеюсь, в курсе, никогда не ныла. Знала, что счастье в жизни – это короткие вспышки, а остальное – работа, творчество и терпение. А еще счастье – это сумма неприятностей, от которых уберегла судьба. Только смерть способна дать успокоение моей энергии. Об одном жалею в своей жизни: невнимательна была к маме. Но того уже не вернешь… Ой что-то я совсем расчувствовалась, в сторону от нашего разговора ушла.
«Инка всегда была напористой, агрессивность сочеталась в ней с природным изощренным умом. Привыкла добиваться своего искусными маневрами, даже притворством. И если задалась целью, то страшись, держись неприятель! Мозги всем выстудит, и остатки воли противника исчезнут под ее бурным натиском. Ее надежная сила и уверенность выплавлялись из рефлексии, самоанализа и бесподобной наглости. Наверное, сделала приличную карьеру, а теперь на пенсии страдает отсутствием объектов приложения своих способностей, вот и тиранит своих знакомых. А может быть, теперь ненависть и сочувствие стали прекрасно совмещаться в ее характере, так сказать, произошел сговор несовместимых черт? Ох, как ей в таком случае подходит фраза из анекдота: «Всех не пожалеешь, кого-то и расстреливать надо», – с усмешкой подумала Жанна. – Я не перегибаю?»
– Между нами, девочками, говоря, я сторонюсь мужчин, подобных Кириллу. Предпочитаю держаться от них подальше. Для таких личностей главное – в мелочах быть не такими как все. Допустим, они носят бороду, когда все бреются или, как сейчас модно, делают татуировки и надевают неимоверные серьги, проделывая в ушах огромные дыры, – то, что позволено публичным людям. Моя подруга по этому поводу шутит: «Все нужные дырки Господь человеку уже сделал», – сказала Аня.
«Наугад брякнула», – недовольно буркнула Жанна.
– Когда ума не достает, приходится обращаться к внешним атрибутам привлечения к себе внимания. Глупое, пустое высокомерие не позволяет им держаться в тени. Скольких слабаков я за свою жизнь видела-перевидела! Не дай бог никому с ними связываться. Я считаю, что стопроцентным эгоистом может быть только грудной ребенок, но даже такого малыша приходится потихоньку приобщать к нормам жизни, – категорично закончила свою мысль Аня.
Наступила такая длительная пауза, что Лена и Аня успели задремать.
*
Увидев заинтересованный взгляд Жанны, Инна продолжила тихо высказываться.
– Как-то наткнулась на Кирилла на улице. Вышагивала я в привычном темпе вечно занятой женщины, рассматривала людей, заглядывала в окна домов, успевала увидеть представления из домашних сцен полных «потрясающей драматической значимости». Ну, все как обычно.
Кир сам тормознул меня и подвалил этакой зыбкой походочкой, которую ни с чем не спутаешь. Жалкий, облезлый какой-то, сгорбленный, испитой, опухший, похожий на вихляющуюся тень. Наверное, подстерегал меня за углом, но сделал вид, что удивлен и обрадован нашей встречей. Ну, буквально излучал искренность и честность. На лице ни малейшего признака смятения или смущения.
Я его спросила скучным голосом:
«Как поживаешь?»
Он мне ответил:
«Надо бы лучше, да некуда».
Пошутил, чинно поклонился с шаблонной улыбочкой, словно с подмостков сцены, и сказал мне в веселом, фривольном тоне, но с упреком:
«Инесса-принцесса собственной персоной! Я решил, что ты нас совсем позабыла-позабросила. Куда запропастилась? Я уж забеспокоился, может, думаю, в немилость попал?»
Последовало долгое молчание, Потом очень осторожно, словно ощупью, пошел льстиво дальше:
«Надо же такому случиться! Только подумал о нас с тобой и вот на тебе – Инна! Этой встречей я обязан случайному стечению обстоятельств? Гуляешь, прохлаждаешься?
Противно так хохотнул и опять замолчал. Может, денег надеялся занять? Только видно не решился, передумал или побоялся. В последнюю встречу он стал мне в тридцать рублей.
Признаться, я оторопела. Хотела его обогнуть. Не в восторге была от предстоящего разговора с этой реликтовой особью ледникового периода, а может и каменного века, с трудом сохраняла внешнюю невозмутимость и совсем не представляла в какой тональности с ним вести диалог. Давно он мне на глаза не попадался. И теперь не хотелось лицезреть этот до тошноты знакомый силуэт.
Оглядела его придирчиво, с брезгливым любопытством, молчу. И он в неловком молчании стоит передо мной – еле-еле душа в теле. Лицо опавшее, сам неприкаянный, сиротливый какой-то, зачуханный, опустившийся, обреченный, можно сказать; лишенный какой-либо элементарной привлекательности. Боже мой, какие неожиданно глубокие следы неблагополучия высветились на его испитом сморщенном лице с поблекшими, заплывшими глазами! Кожа на шее сбежалась и местами ссохлась. Ну, просто безобразный лик нищеты и старости! Пил до провалов памяти? Опять перебрал?
Говорю ему брезгливо-насмешливо:
«Мать моя женщина! (Мое обычное приветствие.) Кого я вижу! Элегантный, благовоспитанный кавалер!»
Смотрю, расплылся в глуповатой улыбке. Понимаю, за ней прячет свое смущение. Вгляделась получше и с грустью заметила, как сильно он сдал с тех пор, как я видела его последний раз. Лишился большей части волосяного покрова на черепушке, темечко окончательно обнажилось. Остатки роскоши былой! А ведь совсем еще недавно мощные залысины – те, которые, как принято говорить, от ума – были еще в полголовы. «Огрызки» длинных, седых, сальных, лохматых, чуть вьющихся патл придавали ему вид бомжа. Когда-то огромные черные глаза глубоко запали, усохли, потускнели. В них мелькает горестное безумие. Присмотрелась. Что такое? Очи не в комплекте! Правого не хватает. Совсем заплыл. На чей-то кулак нарвался? Меня пробила настоящая, неподдельная дрожь. Единственный зуб украшал его страшные, бледные, обкусанные десны. Неумолимый процесс старения и дряхления уже не просто затронул, охватил его полностью. Куда девались рулады и перекаты его красивого голоса?
И пиджачок на нем видавший виды, замызганный, зажеванный, местами засаленный. Рукава зачем-то неряшливо закатаны, обнажая грязную подкладку. Приспущенные на бедрах брюки мятые, с пузырями на коленях, но со следами стрелок, напоминавших о заботливости Тины.
«Купила бы ему джинсы. Не хватало еще наглаживать этого охламона», – зло подумала я.
Нелепо смотрелась огромная булавка, вдетая в борт пиджака и яркая кокарда на изношенной кепке с поломанным козырьком, которую он зачем-то снял при виде меня. Похоже, чужая, потому что слишком большая. На лоб съезжала. Жутко затрапезный вид! И в подобной оснастке он разгуливал по городу, обращая на себя внимание прохожих! Наверное, думал, что не их ума это дело. Если вообще думал. Собственно, смотрелся он на этот раз вполне пристойно. Ему случалось, крепко поддав, выглядеть и намного хуже. Наверное, имеет шлейф всяческих болезней, сопутствующих увлечению спиртным.
Жанна, настроилась на долгий монолог.
– Прибавь к тому, что перегаром после очередного «застолья» от Кира несло за версту. Не скрою, отталкивающее впечатление произвел. И на внешности сказываются низменные наклонности. Я никак не могла свыкнуться с такими в нем резкими переменами, которые еще более подчеркивались тем, что день занимался удивительно яркий, лучезарный. Грустно и одновременно смешно было смотреть на его неуверенную и в то же время вызывающую позу. И при всем при том он выглядел до крайности беззаботно и легковесно, будто изгнал с поверхности лица и души малейшие следы проявления отрицательных эмоций. Как ему это удается? Но в его безразличии на этот раз не было привычной наигранности. Его даже не раздражала бесцеремонность, с которой я его разглядывала. В общем, в сносном расположении духа был, что с ним не часто случалось в последнее время. А на моем лице он, наверное, увидел смесь брезгливости, заносчивости и сдержанности. Не хотела я завязывать разговор, но все-таки проехалась.
«Ты как всегда при параде! Хорош! Весь как на ладони. Сам себе удивляешься? Ты – мужчина… в несколько забытом для меня смысле. А сам как себя позиционируешь? – злорадно-насмешливо спросила я. – Неплохо сохранился, но пугало на огороде краше бывает. Ты как-то сразу расположил меня к себе. По твоей экипировке я многое о тебе могу сказать, например, что ты главное действующее лицо в своих спектаклях и горд этим. Нам с тобой стоит расположиться где-нибудь на фоне фронтона какого-либо прекрасного здания и сфоткаться на добрую долгую память. Кто тебя обкромсал и общипал, как ветер осенний куст?» – спросила и сделала вид, что мне неприятно и неловко не только задавать подобные вопросы, но даже стоять рядом с ним.
«Да и ты за последнее время сдала. Подавляешь в себе соблазн обругать меня самыми последними словами? Упустила такую возможность! Не совершила ошибку? Не обмолвилась и лишнее с языка не сорвалось? Не коришь себя, не стесняешься своих слишком мягких слов, нет? И чем только твоя голова забита? – уточнил Кир шутливым тоном. – Ты не отличаешься излишней церемонностью, но мне совершенно неважно, как я выгляжу со стороны, меня волнует только мое внутреннее содержание».
В его голосе прозвучало разочарование и настороженность. Я поняла, что ему не понравилась моя «нежная» агрессивность.
«А оно, это содержание, у тебя еще осталось? Небось, сушняк во рту после вчерашнего «застолья», и язык к нёбу прилип, не оторвешь – как липучку на ботинке. И в голове сквозняк. Опять угораздило?.. А мне излишества не приносят удовольствие. Я примерная девочка».
«Я оценил твой юмор. Уровень твоей порядочности зашкаливает. Расслабься, побудь не совсем идеальной и посмейся над собой», – расхохотался Кирилл, сложившись чуть ли не пополам, но, отсмеявшись, зло на меня уставился.
Раньше он лукаво подмигнул бы мне или дружелюбно похлопал по плечу. А теперь в его глазах читалось: «Держись от меня подальше». Такой вот неожиданно резкий перепад в его настроении.
– Он, как обычно, был в глубоком подпитии? – перебила, желая уточнить, Жанна.
– Трезвый был, ни в одном глазу, видно, дружки не поднесли еще опохмелиться. Но крепкий густой дух вчерашнего злоупотребления висел над ним и окружал привычным ореолом. Довольно унылое, пожалуй, даже зябкое впечатление произвел, скажу я тебе.
Наши взгляды встретились. Мои глаза сказали ему, что мне скрывать нечего, его – что я не застала его врасплох. Пошутила, конечно, мол, ищешь к кому прислониться или шел ко мне с сокрушительным покаянием, в надежде, что я вырву тебя из объятий отчаяния? Похоже, дела у тебя из рук вон плохо. Если хочешь меня удивить, то напрасно, не старайся, меня теперь трудно чем бы то ни было впечатлить. О чем я могу услышать из того, что еще не знаю? Что башку пригнул, совесть проснулась или опять дал деру из семьи? Ведь повод неважен, правда? Сбежал, струсил или Тина сама тебя, наконец-то, прогнала? Давно пора. Жаль, что редкое постоянство сочетается в ней с завидным чувством долга. «А вдруг с прошлыми делами покончено?» – съехидничала я, и взгляд от него отвела, как от чего-то для меня не представляющего ни малейшего интереса.
А он мне: «Тебе бы не помешало…»
И я ему: «Тебе бы тоже».
А он мне: «На кого замахиваешься? На старого друга? Это перебор. Не утрируй, оставь свои оскорбительные сравнения. Что я сделал тебе плохого, чтобы заслужить такие «комплименты»? Ладно, ладно, снимаю вопрос с извинениями».
И почудилась мне в его интонации поздняя горечь навсегда от всех нас во всем отставшего… Я помялась, потопталась и мысленно согласилась его выслушать. Начал он – в тон мне – с выражения ироничного восхищения (его стиль), мол, у тебя не платье, а штора из Большого театра: одни сборки и воланы по всей длине. Я только поморщилась в ответ, мол, что бы ты понимал «в колбасных обрезках!» «А что, комплекция позволяет носить такой фасон. Я всегда была стройной. Даже мужчины интересовались, мол, ты жертва специальной диеты или природа постаралась сохранить тебе девичью фигурку? Тебе с твоим вкусом не понять», – презрительно подумала я, но не рассердилась. Было бы на кого!
