Лариса Яковлевна Шевченко
Тина
– Взглянула в глаза действительности? Какие раскрепощенные мысли! Ура! Вот и интегрируй их в сегодняшнюю жизнь. Моя идея стоит глубокого осмысления? – рассмеялась Инна.
– Недавно слышала по радио отчет какого-то сельского чиновника. «Чтобы удержать учителей и врачей в деревне, мы им выделяем земельные участки. А многодетным семьям по льготной цене». Сердце больно сжалось. Мы раньше землю бесплатно получали. Это право наши деды завоевали. «Выделяют» за деньги! Сказал бы честно: «Продаем». А он словами играет, а по сути дела лжет, – возмутилась Жанна.
– Всё обещают, обещают. А кто будет подкреплять реальными делами? – задала риторический вопрос Аня.
– На выборах выигрывает тот, кто много обещает. Так устроена жизнь, таков человек. Почему белые в гражданскую войну проиграли? Казалось бы, где тот же Буденный, а где Колчак? Белые не обещали то, что не могли дать, а красные обещали землю и рай земной.
– Интересная интерпретация давно известных фактов, – удивилась Аня Инниному заявлению. – Нынешнее время пока до конца неопознанное, невыраженное. И если его правильно охарактеризовать, оно надолго останется людям… – задумчиво протянула она, но мысль свою не досказала, отвлеклась.
– В жизни любой страны важнее всего идея, – провоцирует Инна продолжение разговора. – Но какая? Идея обогащения нам не подходит. Она не духовная.
– Еще Сергей Радонежский провозглашал: «Благие намерения без решительности – ничто». – Жанна не преминула возможностью сослаться на обожаемого святого.
– Чего-чего, а решительности нам не занимать. В семнадцатом сдали Государя императора на раз, в девяноста третьем… разлетелась страна на куски, будто планета под влиянием расширения Мироздания. Надо помнить уроки истории, а мы быстро хмелеем от восторга. А «история жестоко карает за невыученные и забытые уроки», – жестко заметила Инна.
– Надо помнить, что история России началась не в девяносто первом. Она насчитывает тысячелетие, а может, и больше. И семь десятков лет советского периода не стоит сбрасывать со счетов. Там было много хорошего, – тоном строгого учителя сказала Аня.
– Хочешь вернуть нас в совсем недалекое прошлое? Изводишь себя тоскливым томлением и сетованием на непреодолимые препятствия, которым никогда не положить конец? А пройдет пара десятков лет, и ты будешь спрашивать наших детей и внуков: «Почему вы стали такими, на нас не похожими?»
– Всенепременно спрошу, коль доживу – сердито ответила Аня Инне.
– По-твоему все ради чего мы теперь живем находится за пределами социального пространства? Мне этого не понять, – неожиданно зло обернулась к ней Инна.
«Будто и взаправду схлестнулись не на жизнь, а на смерть, – подумала Жанна. – Я устаю и от наивной искренности Ани, и от напора Инниной иронии».
7
– …А я еще более смешную фразу недавно по радио услышала: «Женщинам тоже разрешается участвовать в соревновании наравне с мужчинами». Нет, вы представляете: «Нам разрешается!» Ха! Да пусть они катятся ко всем чертям со своим разрешением. Рискуют мужики. Хотела бы я, чтобы женщины уделали их на финише!
– Высказалась, отлегло от сердца? – улыбнулась Лена подруге.
– А я не люблю, когда по телевизору американские ученые с умным видом втолковывают нам прописные истины. По их выходит, что им принадлежат чуть ли не все главные открытия современности.
– Так они же не знают, что у экранов сидят такие умные и эрудированные женщины, а то бы устыдились, – посмеялась Жанна над Аниной обидчивостью.
– Устыдишь их, – сердито отозвалась Аня. Но шутка ей понравилась.
– Воображают, что вторую мировую выиграли. И сохранения мира на планете себе приписывают, – добавила Жанна.
Разговор длится вяло, но, тем не менее, не прекращается.
Аня задумчиво пробормотала:
– И откуда в нас эта беззащитность, даже перед самым маленьким злым начальничком? Какой там начальник, так мелочь пузатая! По наследству досталась от тех поколений, которых гробили, гнули, ломали, «учили покорности паче мудрости»? «Начальник всегда прав». Взять ту же нашу Нинку. С виду занозистая, а всмотришься внимательнее – наша копия, ну может быть, чуть ершистее. Коробит, режет меня по сердцу чужая боль, а еще хуже – своя обида. А что делать: бунтовать, доказывать? Помалкиваем. Так проще. А на душе осадочек горький, гадкий остается: опять оскорбили, опять унизили…
– Нынешние не идут ни в какое сравнение с бывшими ранее, – согласилась Жанна. – Куда уж нам с нашими остывающими сердцами бороться? И чем заканчиваются такие подвиги мы знаем…
– Если бы каждый на своем месте сам не гнобил… – не сдавалась Аня.
– За весь мир не заступишься, всех не пожалеешь. Пробовали, – заметила Жанна.
– Ты о мировой революции? Может, не привелась…
– Кому-то не досталось портфелей?
– Да ну тебя! – со свойственной ей простотой и непосредственностью фыркнула Аня.
– Ответ напрашивается сам собой: «У вас «сердце со временем бьется не в рифму», – спокойно процитировала Инна поэта Богданова.
– Сколько хороших мужчин, не выдержавших груза ответственности за семью, оставшись без работы, погибло в жерле перестройки! – снова заохала Аня.
– Теперь это называется быть в свободном полете, – усмехнулась Инна.
– В нашем классе было восемнадцать мальчиков. Осталось четверо. Лихие девяностые переломали судьбы многих людей.
– Пить надо меньше.
– Да, прошло время, когда всему было простое объяснение… Хаотичный, раздерганный мир стал. И все же каждый, по мере своих сил и возможностей, должен сопротивляться этому хаосу, гармонию, ясность вносить в жизнь. Не говорить, мол, хочу просто пожить, – сказала Аня.
– Жанна, а ты веришь в принцип случайного наполнения жизни, что судьбе не противостоять? Не поэтому ли Россия не учится на своих ошибках?
– Зато на наших ошибках учится весь мир, – рассмеялась Инна.
– Клару Новикову все равно не перешутишь. А не дай бог чего… пойдут ли современные мальчики защищать такую родину? – спросила Аня.
– Когда на кон ставится существование родины, отметаются всякие ложные мелочи и на первый план выходит патриотизм.
– Всегда ли? Не есть ли это самонадеянность? – с сомнением восприняла Инна слова Жанны.
– Я тоже голосую за целенаправленное воспитание. Патриотизм не должен уходить из жизни любого поколения! Это правило должно соблюдаться неукоснительно, если мы хотим сохранить Родину и нацию. Только теперь вместо трудовых подвигов на благо отчизны высшей степенью патриотизма почему-то считается открытая наглая критика своей страны. Я с этим категорически не согласна! – эмоционально заявила Аня.
– …И все-таки Чехов был беспощадно прав.
– Ты это о чем?
– …Забыли, как всей семьей часами простаивали за голубыми цыплятами и наши дети на морозе синели от холода? Как талоны на водку отоваривали, как приступом брали прилавки магазинов с промышленными товарами? Сознайся, что я права, и покайся. Не помнишь? Ты на государственном обеспечении была? Тогда какой с тебя спрос.
– Шутишь? Не всю же жизнь. Норовишь ужалить исподтишка. Не женщина, а черте что и с боку бантик. У тебя завихрения в голове, – обижено огрызнулась на Иннин беспардонный подкол Аня.
– Я молодым объясняю, что это теперь «Что, где, когда?» А раньше было «Что, где и почем?» Приходилось ужиматься, экономно жить, – сказала Инна.
– Ну и что из того?
– «Не с ненавистью судите, а с любовью», – говорил дореволюционный адвокат Плевако. – Покаяние и прощение – основа христианства, – назидательно заметила Жанна.
– А это ты к чему приплела? – недовольно буркнула Аня.
– А к тому, что по дороге к коммунизму кормить не обещали, – фразой из анекдота ответила Инна.
– Ты еще вспомни военное время, – в пику ей возразила Жанна.
– Ого! – удивленно приподняла бровь Инна.
Жанна разволновалась от смущения и все же добавила:
– Вот тебе и ого. Мы вдохновлялись на великие свершения с безграничным советским оптимизмом.
– Опасно любое преувеличение идей и их абсолютизирование. Социализм был хорош, только он не учитывал подлую натуру некоторой части человечества, которая обгаживала само понятие справедливости.
«И какой смысл спорить, если одна сторона заведомо никогда не переубедит другую. Говорят об одном, а подходы и выводы разные», – удивилась Лена.
– «Мы живем, под собою не чуя страны». Это о нас Мандельштам писал.
– А я счастлива, что жила в интересное и по-своему спокойное время. Даже мой дед верил в коммунизм, – сообщила Жанна. – Только через Евангелие. Христос и его ученики были на равных. Дед говорил, что возвращаются благословенные божественные времена.
– Оно конечно: «…официоз и производство. Жизнь, серые лица стертые», – съязвила Инна.
– Зато теперешняя жизнь в новинку. И на лицах отражение новой объективной реальности. Как же, время настоятельно требует корректив в душах людей, – фыркнула Аня. – Надеюсь, ты меня не заподозришь в предвзятости… ко всему человечеству?
– Только эти коррективы не всегда положительны. Представьте себе. Прихожу я на…
– Помните, в шестидесятых годах два плаката справа и слева от дома офицеров? «Американский капитализм загнивает и катится вниз по наклонной плоскости». А второй «Догоним и перегоним Америку». Ох и потешались мы над чьим-то недосмотром! – Аня ностальгически улыбнулась.
– Ты это к чему, – не поняла Жанна.
– А к тому, что и тогда, и сейчас, в перестройку, тоже… всякого хватает, потому что люди те же. Помнишь, Лара на практике в НИИ что-то там изобрела, а всем было до лампочки. Она рассказала об этом Вовке, а тот, оказывается, тоже над этой проблемой работал в своей лаборатории, только Лара ее уже разрешила. То изобретение всколыхнуло весь завод. Ну и что? Директор завода медаль и огромную премию получил, начальник цеха приличную премию и грамоту, Вовка грамоту и ничтожно малую премию, а Ларке – спасибо. Она была счастлива тем, что пользу принесла. И Вовка прекословить начальству не стал, нехотя, но уступил. Не впал в бешенство, не свирепел. Он собирался по окончании университета на этот завод распределяться, – объяснила Инна Анино настроение.
– Надо было потом бороться, – сказала Жанна.
– Закон обратной силы не имеет. Да и зачем? Чтобы Вовку выжили? Ведь главное, что на пользу пошло. Мелочь, а приятно. А Васю с его экономическими идеями помнишь? Не понимали его, считали бессистемным эрудитом. Турнули с завода. Рано родился. Теперь бы мог стать одним из лучших финансистов страны.
– Неисправимо-наивная ты, Анька. Он же не блатной. Кто ему даст высунуться?
«Похоже, Инна в силу своей чрезмерной эпатажности часто позволяет себе то, от чего воздерживаются другие», – решила Жанна.
Но пробиваться сквозь словесный заслон подруг у нее не было ни сил, ни желания.
8
– …Я как-то долго болела, а когда чуть отлегло, решила выбраться в парикмахерскую постричься. Она рядом через три дома. Но со своей больной ногой я доползла минут за пятнадцать. С трудом взобралась по крутой лестнице, отдышалась. Тяну на себя фигурную ручку красиво оформленной двери, стучу на всякий случай. Выходит уборщица и грубо кричит, мол, чего ломишься, закрыты мы. Людская невоспитанность меня всегда обезоруживала. Молча ушла. Прошла неделя, и я опять отправилась в «поход». Дверь на этот раз была распахнута и я порадовалась удаче. Но как оказалось преждевременно. «Мастер по стрижке сегодня не работает», – безразличным тоном заявила мне девушка, занимающаяся маникюром. «Ей, наверное, надоело объясняться с клиентами по поводу отсутствия сотрудницы», – посочувствовала я ей. И все же выразила свое недовольство: «В прошлую субботу было закрыто и сейчас мастера нет. А мне трудно ходить». «Так она в субботу работает до пяти. Но в расписании это не отражено», – объяснила маникюрша. «Откуда такая безответственность и неуважение к согражданам? И вот этим мы тоже отличаемся от цивилизованного мира», – сказала я в сердцах и отправилась в обратный путь. Иду и думаю: «Казалось бы, частная собственность, владельцы должны быть заинтересованы в прибыли. Так отчего же эта безалаберность? А цены повышать не забывают».
– Видно не участвуют они в получении прибыли, – объяснила Жанна. – Я еще чуднее случай вспомнила. Вот ты говоришь, что люди должны меняться в связи со сменой экономической формации. Но всегда ли в лучшую сторону? Приехала я как-то на завод по своим личным делам. Иду по коридору. На одной двери читаю: инженер такой-то. Академик такой-то академии наук. Я спрашиваю у одной знакомой: «Когда это он успел докторскую защитить?» А та отвечает: «Какая там докторская, он даже не кандидат. Сейчас за десять тысяч можно стать академиком некоторых не очень ценящих свой престиж академий. Я тоже получала письма с подобными предложениями. Некоторые вузы таким образом пытаются выжить. Только насколько надо быть безграмотным, чтобы вывешивать подобную халтуру на всеобщее обозрение! Хотя бы добавил «почетный член» или «член общественной АН», тогда не так за него было бы стыдно. У моего знакомого профессора защитилось порядка сотни кандидатов и полсотни докторов наук, а он даже Членкора не получил. До чего же люди бывают тщеславны!»
«Я знаю, что существуют действительные члены АН и почетные. Получить ни к чему не обязывающую корочку какой-то престижной академии я была бы не против. Ничего в том зазорного не вижу», – нарочно сказала я.
«Эти платные академики принижают, девальвируют достойные звания. Я знаю ректора одного престижного вуза. Он за заслуги перед страной получил эту награду. А теперь он как бы в одном ряду стоит, с заплатившими за титул. Наверное, ему обидно», – заметила моя знакомая.
«Я слыхала, что преподаватели кинематографических вузов получают звания профессоров и академиков не за защиты диссертаций, а за опыт работы».
«Так у них, наверное, создание фильмов идет как научная работа. И академии у них называются иначе: академия Искусств, академия Поэзии. И статус у них, наверное, другой, не поддерживаемый материально, такой, допустим, как у старинной Петровской академии наук и искусств. Там академикам не платят. Что толку гадать без достоверной информации? Ничто не оправдывает получения званий академиков за деньги».
– Не утрируй, не обобщай, не застревай на мелочах. Навела шороху. Любое развитие заставляет людей заходить в зону дискомфорта, тем более, что современная «свобода равно благосклонна и к ужасному и к замечательному». Вот и возникают досадные неожиданности и недоразумения, – сказала Инна. – Анекдот хочешь? «Поймали наши моряки японских браконьеров. Подсчитывают ящики с украденными кальмарами и омарами, цифры в столбик складывают на бумаге. У японцев глаза на лоб: «Какие вы умные! Без компьютера умеют считать».
– Может и умные мы да толку от этого мало. Чего-то в нас не хватает. Деловой жилки что ли? – спросила Жанна.
– А все потому, что у нас, как только вылезает человечишко, пусть даже в самые малые начальнички, так сразу начинает служебным положением пользоваться: эксплуатировать, вымогать, душить, приставать, не пускать. – Аня раздраженно затрясла головой. – Выучила моя подруга своего мужа в институте, так он сразу нос задрал. Правда, там женщины сами к нему приставали. Неудачный пример… Но ведь мог и не пользоваться. Вот поэтому и топчемся мы на месте как в спортзале на беговой дорожке.
– Знаешь, сколько среди моих знакомых женщин, которые выучили своих мужей, а они их потом бросили? Вот и говорю я своим племянницам, чтобы о себе прежде всего думали и о будущих своих детях, а не об этих, долбаных… – сказала Инна.
«Сколько у нас в головах хранится ненужной информации! – усмехнулась Лена в ответ на очередной случай из жизни подруг. – А если вдруг ее количество перейдет в смертельное качество? Произойдет подавление человеческой личности? Нет, думаю, человеческий мозг сам найдет способ ограничить себя от переполнения».
– …Перебиваешь, слова сказать не даешь, отводишь мне роль бессловесной домохозяйки, а я, между прочим, еще работаю. Я не удостаиваюсь чести получить из твоих рук что-то большее? Не перестаю удивляться тебе и твоему подходу к людям.
– Это-то и хорошо, – засмеялась Инна. – Благодаря мне ты, Анюта, всегда в тонусе.
Аня насупилась, уловив колкость в ее реплике.
«Ну зачем ты так?» – шепнула Лена на ухо подруге.
Кира слышит, как Инна рассказывает:
– …У нас ему плохо! Возьмем Англию. Поехала моя племянница туда совершенствовать знание языка. Пожила в нескольких обычных английских семьях, и пропало у нее желание рваться за границу. Многое переосмыслила. Больше не укоряет мать за то, что та не отпустила ее туда искать особенное счастье. Многие там бедно, скучно живут, каждую копеечку считают, концы с концами еле сводят.
– И о машине не помышляют? – удивилась Жанна.
– Какой там! Никаких шансов. Зависть, страх, озлобленность у них во взаимоотношениях друг с другом. Противно. А ее подруга из Америки сбежала. Она там была по обмену студентами. Они думали, что вернувшись на родину, она будет строить Россию по образу и подобию Америки. Но она поняла, что их полицейская зарегулированная свобода – ничто по сравнению с нашей российской свободой, и написала в отчете, что в Америке по-настоящему поняла, как любит родину. Она даже о своем босоногом детстве теперь вспоминаю совсем в других красках. Туристы видят только парадную сторону заграничной жизни. И из прессы мы узнаем только хвалу Западу, вот и попадаемся на крючок.
– Там нас никто не ждет. Я вообще считаю, что если за тобой стоит семья и родина, мотай из чужой страны к себе домой, да поскорей, – сказала Жанна.
9
– У нас женщины все больше становятся капитанами жизни и тому, наверное, есть глубинные причины, – задумчиво произнесла Аня.
– Капитанами? Это хорошо! Что тут удивительного? У кельтов женщины обучали молодежь владеть оружием, – подхватила интересную тему Инна.
– Только семьям и детям это иногда боком выходит. Знакомая есть у меня, энергичная, деловая. Когда ее сыну исполнился год, муж сам взял на себя заботу о нем. Жена согласилась, потому что считала его добрым заботливым и ласковым. Думала, он душу ребенку будет отдавать. Таким он притворялся, когда она была дома. На самом же деле он стал водить домой женщин, а сыну давать снотворное. Это длилось два года, до тех пор, пока жена не обеспокоилась слабым развитием ребенка и как-то из командировки вернулась слишком рано. Развелась, конечно, няню наняла, камеры секретные поставила во всех комнатах.
– Всем хочется, чтобы во всём ключики к замочкам подходили без всяких погрешностей. Не выходит, – грустно отреагировала Аня на рассказ Жанны. – Если бы добрые дела совершать было выгодно, их делали бы даже преступники.
– А хороших примеров ты не припасла? Мне поделиться с тобой? – спросила Инна.
– Дожить бы до лучших времен, – дала разговору другое направление Жанна.
– Ой ли. Паровоз только набирает скорость. То ли еще будет. Мир не может долго жить в покое и в благоденствии. В девятнадцатом веке люди не могли себе представить Освенцима или атомной бомбы… – усмехнулась Инна.
– Мы только-только начали на ноги становиться и что? Опять нас ждут какие-то препятствия? Не пугай ради бога, – попросила Аня.
– Кругом нас враги: Америка, исламисты, Западная Европа. Осилим ли? – дразнит ее Инна.
– Враги позволяют нам лучше узнать себя, а друзья непреднамеренно могут ввести в заблуждение, – заметила Жанна.
– Существует устойчивое мнение, что Западная Европа завязана на Россию. Она не самый страшный враг, – возразила Аня.
– Глаза мне открыла? А я так глупая. Ах, какая незадача! – засмеялась Инна. – Собственно, и да, и нет.
– Не выношу разговоров о политике, – надулась Аня.
– Что есть современная политика? Одни делают вид, что пугают, другие – что боятся. Главное самим не нарываться. Обычное бряцание оружием. Это раньше она была игрой джентльменов.
– Да что ты говоришь! – поджала губы Жанна.
– При отсутствии драйва у генералов теряется вкус к жизни, тухнет взгляд. И при малом финансировании тоже. И, тем не менее, мир пока что остерегается применять атомное оружие. Разум побеждает, – заметила Инна.
– Говоришь, не пойми что, – рассердилась Аня. Она не любила шутки о «шишках».
– Не стоит страшиться того, чем пугали нас в детстве, – строго осадила Жанна Аню.
– …Дай себе труд выслушать меня, – попросила Аня. – Я о серьезном хочу спросить. Я понимаю, теоретически конкуренция вещь полезная, но будет ли она у нас работать? Отдельные семейные кланы уже сейчас концентрируют в своих руках торговлю и отдельные виды производства. Подмяли под себя мелких предпринимателей и стали монополистами. О какой конкуренции можно вести речь?
– А в Америке разве все иначе? – вопросом на вопрос ответила Инна.
– Решил мой знакомый дело завести. Деньги под него занял. И помогай Бог! Только просвистела удача мимо уха его горячей головы. Наехали и съели его с потрохами. Говорил, будто спонсор его подвел, разрази его черная немочь. Вляпался он в историю. А там кто знает, может, с обиды молол.
– То ли у него шубу украли, то ли он кошелек свистнул, – хихикнула Инна. – Спонсоры тоже не прочь поживиться чужим добром.
– Мой знакомый шебутной, упираться стал, обещал из обидчика вытрясти душу… Всех разнести, растребушить. Отчаяние ослепляет. И что? Машина, дом и вся худоба (нажитое) в зачет пошли. Сам еле жив остался.
– Видать, не на Рублевке жил, – опять встряла Инна.
– А он прочухался и снова за свое. Не хотелось верить и соглашаться с тем, что надежда рухнула окончательно. Не сразу понял всю безнадежность своего положения, что все у него выходит с точностью наоборот. Наконец сообразил, что бизнес дело безнадежное, пока у нас кто во что горазд. А до перестройки золотым человеком высокой пробы числился, знатным хозяином. Сколько в нем было лихой удали, душевной красоты, любви к людям! Случилось с ним что-то неподдающееся разуму… Не блатной был. На социалистических принципах бизнес строил, вот и погорел.
– Не перегнешь, не сломаешь. Сама посуди… – непонятно к чему сказала Жанна и сокрушенно покачала головой. – Не всем дано уметь приподняться над ситуацией.
– Надо было… умасливать, задабривать. Но видно и правда честный был, – сочувственно произнесла Инна.
– Покрестился бы сначала, заручился поддержкой Всевышнего – и вперед, – невинным голосом подсказала Жанна.
– Ты еще камаринского посоветуй ему сплясать перед спонсорами. Куражишься? – запальчиво вскрикнула Аня.
– Не о нас сейчас речь. Кто не хитрит и не отгавкивается, на того все беды валятся, – уверенно заявила Инна.
– Вот поэтому мой зять считает, что не стоит торопить события, надо повременить с предпринимательством, пока обстановка в стране не стабилизируется, – отозвалась Жанна.
– Как же она будет стабилизироваться, если все вместо того, чтобы помогать развивать производство, выжидать будут? К тому же потом поздно будет. Все сферы влияния поделят. Кто смел, тот и съел. А что твой зять сможет сделать без начального капитала? Самое распоследнее дело одалживать хоть у частного лица, хоть у государства. Заем – это всегда удавка, – сказала Инна.
– И с чего это дальше будет лучше?.. Эх, открыть бы астральный канал и попасть в иную цивилизацию!
– О машине времени мечтаешь. Впала в детство? – уничтожающим взглядом отреагировала Инна на восклицание Жанны.
– …Нет, вы представляете, за то чтобы поставить подпись и печать на какой-нибудь справке чиновники требуют огромные деньги. А все потому, что нет конкуренции – они же единственное учреждение на весь город, – и нет законов, способных прищемить им хвост. Пытался мой знакомый бороться, да вся его энергия в порох вышла. А в милиции никому ничего не докажешь.
Не от большого ума туда идут, – обижено заявила Жанна.
– Зато от большой хитрости и наглости, – буркнула Аня. – Закрой эту тему, не расстраивай на сон грядущий.
«В молодости после подобной встречи все через пять минут спали бы сном праведников, а теперь их не угомонишь до рассвета. Мелют, перемалывают…» – вяло подумала Лена.
10
– Шестидесятые – были временем великих иллюзий и огромных надежд. Перефразирую Марину Цветаеву: «Мы были дети и герои. Мы все могли». Правда, и тогда самым важным для меня было испытывать удовольствие от работы, а сверхзадача, главная цель должна как бы… только угадываться. А Брежневские времена поражали бесплодием и скукой. Все упиралось в сомнительную дееспособность элиты с их консервативным лозунгом «держать и не пущать». А в результате – расплата власти за нежелание проводить реформы. Я права?
– Допустим это близко к истине, – ушла от прямого ответа Жанне Аня. – Иногда я склонна соглашаться с непопулярным теперь Лениным.
– Может, ты и Сталина аттестуешь как великого политического деятеля, создателя великой державы? Отожествляешь его с Победой и с успехами в СССР? А этот злой демон, которого, как и Ивана Грозного, на старости лет одолевал шизофренический страх возмездия, погубил больше народу, чем Гитлер. Может, ты выскажешь другую точку зрения, поставишь иной диагноз? Все вылетело из головы? – настырно спросила Инна.
– Чтобы мне пришили политическую близорукость? – отреклась от своего мнения Аня.
– Боишься общественной порки?
– Теперь нет. Хотя… как сказать. Явление Сталина – не изжито. Долго еще о нем будут спорить, сочинять мифы, переворачивать все с ног на голову. И неизвестно, что через тридцать лет будут о нем говорить. Вот и соображай, если голова на плечах не только для шляпы.
– Хватит тебе, а то со страху… своей слюной поперхнешься, – сказала Жанна.
– Вьетнамцы в Лаосе вели себя как сталинисты. А «банда четырех» в Китае? А в Германии что творилось? А в Америке… Эта коричневая гидра периодически поднимает голову. Везде люди одинаковые, – забухтела Аня и подумала обижено:
«Опять у нас коса на камень напоролась. Сюда бы Валю с Кирой. Не зря о них говорят, что и с куском железа подружиться могут».
– Социальные иллюзии гуманизма – розовые мечты. Вот вы тут развал СССР приписали настоянию Горбачева. Мол, разыграл, как по нотам. И сейчас «куда идем – большой секрет»… – засопела в своем углу Жанна.
– Горбачев хотел образ светлого будущего примирить с действительностью, – рассмеялась Инна. –
А еще Козьма Прутков призывал: «Зри в корень».
– Горбачев пытался сохранить целостность страны. Основы развала заложил Сталин, присоединив Прибалтику и западные области Украины. Убила бы гада.
– Ой, не спится сегодня Михаилу Андреевичу! Не обеляй его. Ты мне советуешь в развале страны винить законы исторического развития или недальновидное руководство? Вали на серого, так надежнее и зримее, – рассмеялась Инна.
– Может, очереди с порядковыми номерами на тыльных сторонах ладоней граждан, чтобы не стерлись, вспомнишь? Треть свободного от работы времени в них проводили, пытаясь «достать» пропитание. Не всем хватало. А сколько его теряли, гоняя по городу в поисках места, где «выбрасывали» предметы первой необходимости, допустим ботинки для детей. Тогда всем заправляли чиновники Госплана, способные разрушить любую экономику. Не счесть…
Инна остановила Жанну предупредительным жестом и раздраженно заметила:
– Ты еще революцию семнадцатого года сюда же добавь. Время, когда в стране вообще ничего не уважалось и не имелось.
– Много чего Сталин навалял. Не было бы финской войны, не воевали бы финны за Гитлера. И Ленинградской блокады не допустили бы. Ведь мы с ними в друзьях ходили.
– Давай, переписывай всю историю. Если бы да кабы… В истории любых войн было масса ошибок и предательств. Я недолюбливаю американцев, но своих президентов и военачальников они не хают, молчком их ошибки исправляют. А нам только бы языками потрепать, – возмущенно отреагировала Аня на слова Жанны.
– А второй причиной развала нашей страны являлась тотальная сталинская ложь, – не унялась Жанна.
– Сейчас тоже жутко врут, – заметила Аня.
– История если и повторяется, то уже в форме фарса. Может, еще поговорим об агрессивной геополитике? Заклеймим ее, как когда-то клеймили капиталистов.
– Тогда шла война идеологий, – заметила Инна.
– А теперь – религий? – насмешливо спросила Аня.
– Оставь Бога в покое. Противостояние всегда найдет причину, открывающую новые перспективы преодоления… – возмутилась Жанна.
– Ой, девчонки, что-то я про депутата Иванова давно ничего не слышала, – словно только проснувшись, вдруг воскликнула Аня.
– Не убили и уже хорошо, – пошутила Инна.
– Увольте меня от подобного рода дискуссий. У меня на них аллергия, – взмолилась Жанна, ежась от неприятных ощущений.
– Не только о развале страны мы горюем. В СССР была социальная справедливость: бесплатное образование, детсады, квартиры, пенсии. А теперь все это у людей украли. Разве можно такое простить? Долго мы еще будем вспоминать наш социалистический рай, – серьезно подытожила Аня.
– Мы разбалованы социализмом, оттого не жизнестойки и не можем вписаться в новую жизнь. Ничего общего с ней не хотим иметь, – добавила Жанна. – А вот наши дети на самом деле «надорванное» поколение. В нынешней эпохе бесспорное историческое величие и несомненное убожество. Не последует ли закручивание гаек?
– Ты что? Демократия же, – удивилась Инна.
– Причем здесь лозунги, если прижмет…
– Не пугай тенями прошлого.
– Чем еще мы войдем в историю? Тем, что из плоскости действительности перейдем в пространство спекуляции историческими фактами?
– Так не впервой. Веселенькое времечко дает прикурить?
– Иное время, иное бремя.
– Бремя все то же. Ярмо на народных плечах.
– Всем нам память прошлых лет не дает покоя. Уверенность в правоте помогала нам совершать подвиги. Мы все застряли в прекрасных шестидесятых. Всё указывает на то, что трудно ушибленным социалистической идеей старикам идти в ногу с веком, особенно, если сопоставление пока что не в пользу нового, – усмехнулась Аня.
– Поживет еще старая гвардия, поучит. И мы еще кое на что сгодимся.
– Устами Инны говорит здравомыслие, – одобрительно заметила Жанна.
– Может, нам партию совести создать? – засмеялась Инна.
Женщины посмотрели на нее заинтригованно.
– Совесть, порядочность… Зачем политикам чистота нравов? У них честолюбие выше долга чести и добропорядочности. Эти качества нужны только простому люду. Может, ты веришь, что религия и мораль рука об руку идут? Даже высокопоставленным священникам не удается сохранить лицо. Не зря же их расстреливали еще во времена французской революции. И их новые игры не менее противны, чем старые, – тихо, словно только для себя, забормотала Аня.
– Опять ты всё в кучу… – поморщилась Инна.
– Увольте, не хочу я никаких партий. Все они, скрываясь за высокими или заскорузлыми советскими формулировками, скатываются к одному: к требованию подчинения, соблюдения субординации, к невозможности высказывания и отстаивания своего мнения и несогласия. Застоя в любой структуре не должно быть. А развитие всегда вызывает разногласия и разночтения, – мрачно высказалась Жанна.
