Лариса Яковлевна Шевченко
Тина
Везет же некоторым! Бойкая Галка процарапалась в институт. Тихоня Нинка – старательная, себе на уме – в колледж подалась. Помогли, взяли. А меня родители талантами не наделили. Спокойная была, проблем со мной в детдоме не возникало. В школе честно тянула на тройки, хотя мама утверждала, что я способная. Отличников у нас не любили, били. Им завидовали. Они казались особенными, белыми воронами. (Белые вороны это так красиво!) Скука изводила. Жизнь была средней паршивости, но условия существования сносные. Пытались воспитатели привлечь меня в художественную самодеятельность. Думали, запульсирую, окажусь «одной из жемчужинок в скромном ожерелье». Говорили: «Ведь ты «не последний человек у нас на деревне». (Наша детдомовская шутка.) Не отозвалась. Отстали. Видно решили: не мешает и ладно, с неуправляемыми мороки хватает.
Почему-то давний разговор с Галкой вспомнился.
– Нинка везучая. Втихомолку зубрит, не обращая внимания на издевки девчонок. Даже на дискотеки не ходит. Упертая.
– Вика, а кто тебе мешает учиться? – спросила меня Галка.
Я тогда фыркнула:
– Язва, уймись. Я не дура, чтобы вкалывать, хребет ломать.
Дело дошло до того, что Галка, на правах старшей, лекцию мне стала читать. Умную из себя строила!
– Каждому свое. Не хнычь потом, сопли не размазывай.
– Ты давай полегче! У тебя требования к жизни маленькие, – насупившись, защищалась я.
– А у тебя высокие, да пустые, все только на уровне разговоров. Кто будет осуществлять твои мечты? Чужой дядя? Выкинь свои бредни из головы. Как мне рассеять твои прочно укоренившиеся заблуждения? Какую зону комфорта ты отстаиваешь? Понимаешь, сильному сопутствует успех, а слабому – неудача. На счастье надеешься? Но оно само не приходит, его ловить надо, трудиться, – разозлилась Галка.
– Есть везение!
– Удача может изменить в любой момент. Но и она достается только тем, кто очень старается, кто прошел проверку на прочность, – возразила подруга.
– Ну и до чего ты доработаешься? До хлеба без масла? Приобретешь банальный шарм простушки за мизерную зарплату. Твой удел – жалкое существование!
– Для начала и этого достаточно.
– И сколько лет ты собираешься вкалывать? Всю молодость?
– Всю жизнь.
А я ей:
– Обрадовала. Всю жизнь будешь перебиваться с кваса на воду? Полный отстой! Мне это не подходит.
– Понимаю, принять свою судьбу – сложное испытание. Сколько же в тебе напичкано всякой ерунды! Все и сразу хочешь?
– Хочу.
– Ну и дура. Душа твоя еще незрелая. Демонстрируешь свою глупость. Ненадолго нырни вглубь себя, будь честна хоть перед собой. Что ты там найдешь? Пустоту. У тебя слишком большой разрыв между желаниями и возможностью их осуществления. Безделье нигде не приветствуется. Моя «классная» руководительница так говорила. Редкого ума учительница. Да, забыла сказать: опять по твою душу Вадька приходил. Околесицу нес. У него противный липкий взгляд. И в хамстве нет ему равных. Начистить бы ему физиономию! Задумайся: зачем ты ему?
– Представь себе, понадобилась! – Я гордо так ответила.
– Он свои цели преследует, до тебя ему дела нет. Дорога с ним ведет под откос. Подложит он тебе свинью. От него лучше держаться подальше. А ты сама гоняешься за ним. Неприлично это девочке. Не разделяю я твоих взглядов. Не мешало бы тебе научиться отвечать за свои поступки. Надеюсь, мои слова повлияют на тебя положительно, – грустно заметила Галка.
– Училку повторяешь слово в слово. Знаю, скажешь, что умное повторить не грех. Не терзайся. Реальная жизнь меня не слишком вдохновляет, я верю в чудо, жду его и дождусь!
Ну и поставила ее на место. Всыпала, чтобы не заносилась… И окунулась в свой мир. Но почувствовала одиночество. Оно ведь в голове… Наверное, внутри каждого человека есть зона, в которую и самому заглядывать не стоит».
Дождалась… Боже, мой! Голова разламывается от боли! С ума сойти можно. Кошки на душе скребут… Маму помню, квартиру, обвалившуюся штукатурку в углах комнаты, на потолке, остатки грязных обоев столетней давности. Еще свой страх перед побоями пьяного отца, дрожь в коленках… Гулял. Его не трогали мамины слезы, он не нуждался в ее прощении. Я маленькая была, но все понимала. Хорошо, что слинял. Но квартиру пропил. Несчастливая карта маме выпала. Вадик так говорил. И все-таки память сохранила о ней в душе что-то доброе. Жалела меня.
Мама! Мамочка! Как мне жить дальше? Помыкалась я достаточно. Не хочется думать. Пропасть бы, чтобы не было забот. Кто виноват в моих бедах? Так уж складывается, что я всегда крайняя в любых происшествиях. Вечно все напраслину на меня возводят. Считают, что шишку на ровном месте из себя корчу. И с учителями не столковалась. И в училище, куда направили после школы, не имела желания учиться. Но там был настырный Вадик из нашего детдома, была его компания. Недобрый случай свел нас, когда я была еще в пятом классе. Защитил от хулигана, а потом сам приласкал.
Конечно, классная – нервная, замученная тетка – пыталась внушить мне, что работа – главное в жизни, но не сумела. Бедная, безмужняя неудачница! А училка по литературе все о красоте природы толковала. Высокие слова говорила. Считала, что у меня есть природные способности. Но не воспринимала я ее слов. Другая шить пыталась учить, мол, хорошая профессия, хлебная. Не понравилось. И Ванька с Саньком – бывшие одноклассники, мечтающие об общем строительном бизнесе, – не прельстили ролью бухгалтера. Я не знала, чего хочу, знала только, чего не хочу…
Во время учебного года, еще кое-как подчинялась общему течению воспитательного процесса, автоматически, хотя и не часто, посещала занятия, а лето окончательно выбило из наезженной колеи. На работу устраивали, но рабочих мест хватило только шустрым, а я «сплю на ходу». Такая никому не нужна. Стипендия быстро разлетелась. А каникулы длинные. Ванька с Сашком позвали с собой на стройку. Пошла. Не получилось. Мастер в контору зазвал, приставать стал, денег обещал. Старый потрепанный черт, а туда же! Мать его за ногу! Еще Вовка пытался подступиться. Рогом пер. Холодно отшила, отставила. Сосунок! Невезучая я. Шваль всякая пристает. За что мне такое? Я же никого не трогаю, никому ничего плохого не делаю.
Всегда считала, что главное, чтобы в душе скотства не было и зловредности. Но ведь испытывала же позорное, тайное, подленькое наслаждение, когда Вальке не повезло с институтом. Испытывала. Не подлежит сомнению: Валька выгодно отличается от всех. Свысока на всех смотрит. Сногсшибательная, но до принцессы ей далеко. Личико ангельское, а характер непростой. Властная. Думала, не позволит ситуации выйти из-под контроля. Не сложилось. А другим условия диктует. И в этом она вся. Неуютно я с нею себя чувствовала, вот и ушла в другую комнату жить, чтобы спокойнее было. Шпыняла меня как мальца. Я разозлилась и за волосы ее…
Учить меня бралась, дура!
– Ни в какие ворота не лезет твое поведение. Каким инстинктам ты повинуешься? Общая беда должна нас сближать, заставлять дорожить подругами, держаться друг друга, а ты не слышишь ничьих слов. Не поддавайся на условия Вадима, не вяжись с ним, не трать времени попусту. Он по черствости своей неразвитой души не понимает тебя и губит. Ничем не погнушается, ни перед чем не остановится, если ему приспичит, и не шибко о тебе тужить будет. Он не способен на великодушие. Легко живет настоящим. Ты же не станешь отрицать, что я права? Я бы на твоем месте сторонилась его. Доведет он тебя до тюрьмы. Слышала, какие грешки за ним водятся. У тебя с ним игра в поддавки? Ты из-за угла пыльным мешком стукнутая, если веришь во все, что он тебе говорит. Разводит он тебя. Когда умнеть начнешь?
А я ей, недолго думая:
– Житья от тебя нет. Ты хуже училки. Врезать или сама заткнешься? Получила! Квиты?
Наговорила она мне тогда много беспощадного, обидного и несправедливого. И все поперек моей души. Я тоже ухватилась за возможность «расслабиться», в долгу не осталась, отвела на ней душу, наорала всякого вздора, отплатила обидчице. Это ее взорвало. Чувствую, она на пределе, но обиду проглотила. А у меня тонкая организация нервной системы. Я не могу терпеть, когда ругают.
А Валька опять долбит:
– Ушла от меня, учиться хуже стала. Делами докажи чего стоишь. Не хватает духу самой себе правду сказать? Вот он, результат пустых мечтаний! За что тебя любить?
Я сдерживалась, как могла изо всех сил, но уже теряла терпение.
– Знаешь, что такое чудо? Это то, что не должно происходить, но происходит. Поняла? Или, может быть, ты думаешь, что для полного счастья мне только твоих нотаций не хватает? Прикуси язык!
А она опять свое тупо бормочет:
– Выкинет тебя жизнь на обочину. Чем тогда возместишь убытки своего неоправданного самолюбия? Чудо ей подавай? Изъян твой теории в том, что ты исходишь из уверенности в существовании везения, реальность которого и есть главный предмет нашего спора. И почему оно должно прийти именно к тебе? Дуракам везет? Кто тебе его как на ладошке выложит? Веришь в то, во что хочешь верить. Человечек ты безвредный для других, но и для себя бесполезный. По меньшей мере твои мечты – глупость, по большей – идиотизм. И это еще мягко сказано. В общем, на поверку – ты ноль. Помнишь, классная спрашивала тебя: «Отчего ты отталкиваешься в жизни, в чем природа твоего равнодушия?» Ты промолчала. А я поняла: ты безразличием маскируешь свое бездействие. Слабые прячутся за масками. Отказавшись от маски, человек обретает себя. Истинная причина твоих мечтаний слишком прозаична – это твоя лень. А она – мать всех пороков.
– А разве не жадность?
– Она ее родная сестра. И желания твои примитивны: деньги и ненасытная страсть к легкой жизни.
– Украсть тыщу долларов и свалить за границу? – рассмеялась я.
– Ты и до этого не дотягиваешь. И дружки твои пришлые то хлипкие, то отпетый сброд. Одни пьют и матерятся. Других ранняя разрушительная страсть к женщинам превратила в животных. Шушера. Ты одна среди них пока еще нормальный человек. И девчонки в твоей комнате подобрались все хитрые, но не умные. Лапшу тебе навешивают, а ты веришь. Завязнешь в болоте, отступать будет некуда. Думаешь, обскакала всех, утерла нос подругам, когда завела хахаля? Вкатить бы тебе сейчас по первое число, чтобы одумалась, пока не поздно, да некому это сделать.
Зацепила Валька меня за нервы. Не оставила я ее последние слова без внимания, возмутилась и набросилась на бывшую подругу:
– Чего уставилась как коза? Не такой жизни я для себя хочу. «Ешь – потей, работай – мерзни!» А еще мне Вадик говорил: «Ничего не бойся. Всякий может оступиться, главное снова подняться». Он не раз попадал в переделки и ничего! Я закрытый человек. Мои настоящие мечты никогда не были достоянием подруг, но тебе скажу: «Ленка запала мне в душу. Красивая. Второй год с бизнесменом живет. Тряпки имеет, сыта. Ребенка родила. Что еще надо! Многие девочки в детдоме теперь мечтают жить как Ленка, но скрывают. Воспитательница говорит, что для того, чтобы жить с богатым, помимо красоты, ум надо иметь, а нас, дурех, любой мужчина через год выкинет с дитем на руках или по больницам затаскает, после чего одна нам дорога – в проститутки. А я в проститутки не хочу. Возвышенная душа не терпит грязи и насилия. Я о любви мечтаю.
А Валька зло спросила:
– Кому ты после Вадима нужна будешь?
Замахала она меня в тот день, все мозги раздолбала.
– Слышала я, как хвалился Вадим перед ребятами, что он мастер заговаривать зубы. Говорил, что умеет влезать в доверие к простофилям, любит ловко выуживать сведения, поддевать дурачков на крючок и потрошить их, нажимая на пружины человеческих слабостей и пуская в ход угрозы. Плебей! У него один критерий для людей: беден или богат. Счастливчиком себя воображает, верит, что его солнце никогда не закатится. А я думаю, что потерпел он свое Ватерлоо еще в школе. Мне он кажется рохлей и пентюхом, у которого от страха перед старшими дружками подлость и бесстыдство наружу лезут. Если я не ошибаюсь, не предметом зависти, а для насмешек в компании он служит. Может, даже сам это понимает, но не позволяет себе в этом признаться. А при таких как ты, дурочках, гоголем ходит. Тюрьма по нем плачет. Разберись в нем, а главное, прежде всего, в себе. Побороть свою лень – тоже подвиг, личный, конечно, не общественный, но все равно важный. Я в седьмом классе это поняла и взялась за учебу. Осознанно жить начала. С тех пор нет мне места интересней, чем библиотека. Там живет моя душа. В школе книги, за редким исключением, не читают, а «проходят». А я читаю и понимаю, как могу чувствовать, что способна испытывать. И это понимание радует меня. Перелопатила уже много книг. Спасибо учительнице литературы. Вовремя мозги мне вправила. Жизнь моя обрела неведомый ранее смысл. Надо не бояться перед собой отчет держать. Больше нам, детдомовским, не перед кем. Знаешь, в раннем детстве я казалась себе васильком в пыльном придорожье, а теперь я на гордую, белую лилию хочу быть похожей. А ты?
– А я на розу, чтобы мной восхищались. Я же красивая и добрая.
– Розой? Это делает часть твоим мечтам. Трудно быть достойной такого высокого звания. Есть люди лишенные всякого внутреннего сияния. Таким не быть розами. Мои слова доступны твоему пониманию? Что натолкнуло тебя на мысль стать розой или кто? Вадик расточал тебе похвалы и комплименты? Выкладывай начистоту, – наседала Валька. – Не верь ему. Уходи от него пока не поздно. Нельзя остаться в его компании, не подвергая себя риску стать такой же, как они. Неминуемо настанет день, когда ты это поймешь, но может быть уже поздно будет. Вадька – шваль. У него раскованность, даже на людях, граничит с хамством. А один на один как он с тобой ведет? Вот ты говоришь, что добрая. А мать свою жалеешь? Стараешься для нее стать хорошей, успешной? В чем твоя доброта проявляется? В том, что никого не бьешь, не режешь? Этого мало. Нечего тешить себя пустыми фантазиями, чаще задумывайся о последствиях, меньше глупостей натворишь. Жизнь подкидывает нам вопросы, но не дает на них ответы. Помимо всего прочего Вадька… вор.
На миг мне показалось, что в ее душе мелькнуло сострадание ко мне. В ее голосе зазвучала горечь. Но это лишь разозлило меня:
– Завидуешь мне?
– Было бы чему.
– Нужен мне этот занюханый Вадик! Не надсаживай зря горло. – Это я в сердцах возразила. – Жалеть меня вздумала? Не люблю претензий на превосходство.
А Валька свое бубнит:
– Мне теперь интересны только хорошие люди. Поплачь, слезы у нас дело обыденное. И все же нечего расписываться в беспомощности. Хочешь, помогу Вадима отшить? Вдвоем мы справимся.
– А мне все по барабану. Не надоело поучать? Ну и денек выдался! То учителя, то ты тут! Лучше тогда не жить. Это было бы нечто! Это в моей власти! – неожиданно расхохоталась я.
– Надеюсь, тебе не хватит безрассудства исполнить подобное намерение? – испугалась Валька. – В твоих рассуждениях есть что-то чудовищно нелепое. Погибнуть проще, чем достойно жить. Я верю, что не только у хороших родителей могут вырасти счастливые дети. Вот увидишь, мои будут гордиться мною! Никогда не поздно…
– Что же вы все такие занудные! – взбесилась я.
А она продолжала…
Не слушала я ее тогда. Не доходили слова до сердца, только злили. Может, в чем-то она и была права… Раньше мечтами была счастлива, а теперь и на них ни сил нет, ни настроения. Почему пью? С горя. Несчастья обрушиваются на меня. Как заставить себя не думать о плохом? Хотела бросить якорь в городе, а оказалась на задворках жизни. Так, кажется, завучка в училище говорила.
Помнится, первый раз Вадик угостил. Понравилось. А потом пошло-поехало! Чуть настроение вниз покатится, сразу за рюмку и сигареты хваталась. Вадим сначала прощал долги, не заикался о деньгах, умасливал. Много ли мне надо было: один ласковый мимолетный взгляд, прикосновение, заинтересованная улыбка и я вновь пропадала. Потом долги требовать стал. Ломанулась от него. Водворил на место, мол, не рыпайся. Опять сбежала. То боролась с соблазном встретиться, то хотела, чтобы оставил в покое. Только ненадолго… Непреодолимо влекло…
Сначала думала, что подцепила удачу, потому что он деньги огребал. Прикинула: стоящее дело. А он все промотал, проиграл. Не жизнь, клоака… Крушение всех надежд. Думала, парень не промах, а он… Напоролась… Проведение отомстит ему за жестокость! Вот она моя «анатомия страданий». Жизнь – хождение в неведомое. Трудно без проводника. Мама, папа. Слова эти совсем забыла. Как давно это было!
…Потом другая компания быстро сыскалась. Но они были старше, опытнее, жестче. Избили, еле ноги унесла… Ладно, проехали, дело прошлое. Может судьба испытывает меня? Но что-то слишком уж долго. Опротивело все. Господи, дожить бы до сентября, а там, глядишь, и хватит сил вернуться в училище, взяться за учебу. Избитой в общежитие не воротишься, хотя там не очень-то интересуются…
Где вчера была, с кем? Не могу в точности припомнить. Погудели, такой кайф словила! Дальше все как на белом листе бумаги. Вдруг один чего-то взъерепенился, словно я соли ему на хвост насыпала. Ударил очень больно. Кричал: «Нишкни, убью!» Сплошной забористый мат… и больше ничего не помню. Да, не самая смешная история. Легко отделалась, могло быть и хуже. Потом страх разбудил, будто ледяным прикосновением. Бежала. Боялась собственной тени…
Хочется есть. Украсть? Жуткая мысль. Нет, этого еще не хватало! Я не такая. Я хорошая, только никто меня не понимает. Я чистая, честная. Моя песенка еще не спета. Я как маленькая Дюймовочка: добрая, беззащитная. Мне нужен Эльф, а не этот вечно пьяный, неухоженный, растерзанный шалопай. И откуда в нем столько высокомерия? Плебей! Мне принц нужен: добрый, богатый. Ведь бывают же такие! Я же красивая!.. Боже мой, как болит голова!
Вика блуждающим взглядом окинула конуру-убежище, припала лбом к холодному запотевшему металлу противной ржавой трубы.
«Обрыдло все, – застонала она в бессильной злобе. – Вадька – молоток! Ему на все наплевать. Переметнул взгляд с одной девицы на другую и счастлив…
А Валька на следующий год снова будет пытаться поступать в институт… Учительница литературы говорила, что я способная…»
Долго еще жалела себя Вика, пока не заснула.
«…Потом было то самое утро. Неизвестно каким образом нашлись дружки. Выпили. Драка вышла из-под контроля и развивалась сама по себе, как цепная ядерная реакция. О ней физик в школе смешно рассказывал… Обложили со всех сторон. Как нож в руках оказался? Чей? Отбиваясь, ударила кого-то. А может, и не я… И расплескались истошные крики… Замели всю компанию. Потом каждый себя выгораживал. На мелочах подлавливали. Долго верила, что все еще образуется, что кто-то отведет беду.
А теперь вот грозит тюрьма – подлое пристанище. Она теперь будет мне домом? Почему именно со мной произошло чудовищно непоправимое? Я не хотела, так вышло, так получилось. Я добрая, я чувствительная, нежная. Я не жила, не любила! И меня не любили. Мамочка, пожалей меня. Ма-моч-ка!»
*
Жанна, этим летом я одну свою подопечную встретила. Одета со вкусом: белый костюмчик, туфельки и сумочка в тон. А личико усталое. Я комплемент ей сделала. Она грустно улыбнулась. Поговорили. Чувствую, очень поумнела. А сколько я с ней помаялась когда-то, пока достучалась до закрытого обиженного сердца!..
Ведет в ресторане собственную «салатную линию». Ее ценят клиенты, но хозяин не торопится отстегивать ей за увеличение прибыли. Она много читает, собирает интересные рецепты со всего мира, экспериментирует. Мечтает накопить денег, чтобы снять помещение и стать независимой хозяйкой своим знаниям и умениям. Но пока не получается. Живет на съемной квартире. Сестренку из детдома забрала, думала станет помощницей, а она даже посуду за собой не хочет вымыть. Ссоримся. А она злится, мол, в детдоме не заставляли. Иждивенка! И в личном плане жизнь не складывается. Объяснила: «Женатые мужики липнут. Знают, что защитить некому. А им одно надо. Противны они мне. Грубостью отбиваюсь. Квартиру уж сколько лет высокое начальство обещает, как детдомовской. Если бы дали, и с бизнесом сразу наладилось бы, и мужа скорее бы нашла. Брату легче. Он женился на домашней, шофером работает, двух детей растит. А я стараюсь, стараюсь, но никак не выкарабкаюсь…»
Посочувствовала, похвалила, ободрила. Трудно ей. А чем я могу помочь? Три года назад два раза ходила на прием к депутату. Обещал… Мы поверили. А теперь и не обещает.
Аня замолчала. Жанне нечего было возразить или добавить.
Тина
– А как сложилась судьба у Тины? – спросила Жанна. – Удивительной доброты была девчонка. Будто при рождении столб добра из Космоса вместе с дождем и светом на нее хлынул как подарок от Бога. Но, насколько я помню, какая-то она была несчастливая.
– Я чувствую настоятельную потребность посвятить тебя в жизнь Тины. Надоело раз за разом прокручивать в голове ее проблемы. Расскажу тебе и, может, наконец, полегчает у меня на душе, а то натыкаюсь на ее беды, как на разбитое многогранное зеркало и бешусь. Я уверена, ты проникнешься ее серой беспросветной жизнью и станешь на мою точку зрения. Интересное в судьбе Тины то, что она считает себя счастливой! По моим понятиям она со странностями, – ответила Инна.
«Не люблю, когда зарываются и думают, что все про всех знают, и во всем разбираются. Мне просто нужны факты, события, а не их оценка», – сразу отрицательно настроилась Жанна.
– Понимаешь, доброта Тину до глупости доводила. Ей, так много пережившей в детстве, надо было бы знать, что по разным причинам, то, что рисует нам воображение, чаще всего не сбывается. Но вот ведь как иногда бывает: сделает один человек другому подлость, а тот ему добром отвечает. Непостижимо! Для Тины проявление доброты так же естественно, как и знание того, что после ночи обязательно настанет утро. Она принимает со смиренным сердцем и с открытой душой всё, что бы ни выпало на ее долю.
Я бы не причислила Тину ни к сентиментальным людям, ни к очень сильным, но она как-то по-своему приспособилась к неимоверному избытку страданий, которыми переполнен мир и ее собственная жизнь. Можно подумать, что, уподобляясь святой, она прощает своих обидчиков ради себя же самой, лишь только потому, что любовь прекраснее ненависти. Никогда не отвечает злом за зло и при этом еще радость испытывает! Ей сродни монашество и мученичество? Порой мне кажется, что ее уникальное сострадание умиротворяет ее, хотя она и не религиозна. Видно, рано поняла, что жить надо не ожиданием любви, а с любовью, и что именно способностью любить один человек отличается от другого. Я много об этом думала. Иного объяснения ее поведению я не нахожу.
Между прочим, не без влияния Тины я поняла, что подчиняться не то что жестокой прихоти чужой злой воли какого-то субъекта, но даже чьему-то мелкому капризу – абсолютно не по мне. Я сумела бы отбить такому типчику охоту приставать. А если бы он опять попытался привязаться, я бы показала ему, где раки зимуют. Так бы унизила, что у него надолго пропало бы желание к противоположному полу. Это была бы шикарная импровизация! Но такие мужчины всегда сами шарахаются от меня.
Почему Тина позволяла ребятам обращаться с собой как с собственной вещью – для меня до сих пор загадка. Я бы поняла, если бы из страха или из-за денег. Откуда в ней это смирение, покорность, эта странная неискушенность? Я как-то пошутила, что, даже подражая Христу, она всецело и неукоснительно остается сама собой. Не обиделась. Вот такая Тинка, особенная. И все же иногда она мне кажется несчастной, глупой и нелепой. И я мечтаю, чтобы кто-то повлиял на нее, вернул к реальной жизни.
От такой неожиданной характеристики тихой, деревенской девчонки, какой помнила Жанна Тину, она даже руками всплеснула и выронила из рук очередной альбом с фотографиями, в котором хотела отыскать Тинино фото.
– Есть люди категоричные, а есть бесконечно добрые, которые небрезгливо относятся к опустившимся людям, пытаются понять, что толкнуло их на бесславный путь. Будучи сами невезучими, они больше сочувствуют неудачникам, – высказала Жанна свое мнение.
– Тина слишком осторожно раскрывала передо мной глубину своей чувствительности, неохотно расставалась со своими мыслями и секретами, а получить от нее исчерпывающую информацию по какому бы то ни было вопросу, связанную с другими сокурсниками, вообще не представлялось возможным. Но мне порой кажется – не в обиду ей будь сказано, – что у нее… не все дома. Не стану ссылаться на авторитеты. Не могу я добраться до сути ее взаимоотношений с людьми, понять, что ей свойственно, а что поперек души.
Во-первых, она до бесконечности, до глупости честна. Даже если принять во внимание ее поразительное простодушие, – ее поведение на грани…сама понимаешь чего.
– Начала так договаривай, чего уж тут стыдиться, – потребовала Жанна.
– Не знаю в чем тут дело, но, во-первых, она вечно выбирала себе парнишек, с которыми надо было нянчиться, и с поистине донкихотской широтой и щедростью расточала свою любовь к ним. А у меня почему-то никогда не хватало смелости подшучивать над ней по этому поводу. Ее излюбленными объектами всегда были слабаки. Не мужчины, а какие-то недоразумения. «Ну как ни порадеть родному человечку»? Оно, конечно, в умного, богатого и красивого легко влюбиться, а ты попробуй простого бедного и больного студента полюбить! Это, конечно, не довод… Хотя, как говорится, была бы шея, хомут всегда найдется.
Так вот, Тина простирала свою заботу только на никчемных и несчастных, которые в ней особенно нуждались, и проявляла при этом поражавшую всех стойкость. А они ее доброту, что с моей точки зрения вполне естественно для мужчин, просто-напросто злонамеренно использовали. Это мы, женщины, по большей части, ищем в мужчинах созвучия с нашими душами и мыслями. Нам любовь, нежность нужна, а не их эпатажные выходки.
Но не прислушивалась Тина к моим осторожным словам, точно исподволь, не замечая, попадала под гипноз странного обаяния слабаков, а меня ставила перед фактом. Судьба всегда была слишком неласкова к ней. Может, и правда, что застенчивые и скромные могут только трагически отдавать себя тем, кто менее всего способен их понять и оценить, и взамен ничего не ждут. А если, не дай бог, и поймут, то начнут, к своей слабости и привязчивости прибавлять еще и жестокость, незаслуженно причиняя боль своему благодетелю. Жалость-то к другому не всякому по плечу, себя любимых такие люди больше жалеют. Поверь, Жанна, я ни словом не грешу против истины.
Во-вторых. О людях Тина думает лучше, чем они есть на самом деле. Неоспоримо, что это ее мышеловка. Она слишком правильная, всепрощающая, готовая бесконечно долго терпеть, не перечить. И мне постоянно талдычила, словно какой-то пароль, как молитву или мантру: «Учись терпеть других».
Тина не умеет быть беззаботной. Интересное явление: у нее есть свобода от самой себя… В ее глазах всегда столько участия! Она вся такая чистая, светлая – высшее существо, способное понять то, что другим не дано. Конечно, такое не может не тронуть.
Ну, прямо-таки рок какой-то над ней всегда висел и попадал в нее буквально прицельно. Сначала Тина вечно вусмерть пьяного сердечника два года отхаживала после его загулов. Ратовала за сочувствие к его мукам похмелья. Помниться, они как-то сразу нашли друг друга. Странный он какой-то был даже внешне: маленький, сутулый, шнобель (нос) – хоть землю паши. Глаза, правда, черные, огненные, но злые. Повозилась она с ним! Он оставлял ей болезни и дурное настроение, а свое обожание и обаяние преподносил другим женщинам. К тому же, как большинство ходоков, ревнив был до потери пульса. Вымещал на ней свои неудачи. Прекрасно понимал, что не прав, и от этого, как водится, бесился еще больше. Бывало, слова просто так не скажет – все с вывертами и руганью. И за что? Ведь не жена она ему была, просто излишне добрая подруга. Даже не гулящая девица. Что она не по этому делу за сто верст было видно.
А Тина, будто не замечала бесполезности своих усилий и продолжала заботиться о нем, оправдывая его поведение тем, что с искусственным клапаном он долго не проживет и его надо жалеть. Кому еще в голову могло такое прийти кроме как Тине? Он сам себя должен был беречь. Думаю, находилось немало студентов готовых с удовольствием посмеяться над ней. Самое скверное, что все это происходило у меня на глазах, а я ничего не могла поделать, только зубами скрипела от злости и без пользы надрывала горло: «Он дурью мается и не лечится. Прочно оседлал Фортуну, то бишь тебя. Выкинь его из головы. Ты должна исходить из разумного понимания его болезни и его проблем. Он сам себя губит. Вгонять себя в хандру дело нехитрое. Ты же наперечет знаешь его недостатки».
Ты не представляешь, Жанна, какая с ним была морока! Я категорически отмежевывалась от странного поведения Тины и только выглядывала ее из полутемного окна нашей комнаты в общаге, волнуясь за ее долгое отсутствие. Не одну меня поражала всегдашняя готовность Тины биться за слабых. Ее добродетель не питала собственных дерзновенных желаний и была послушна только чужой воле, коварству и грешным, порочным устам. Я нахожу это ненормальным, из области деструктивного. Утешь ее Всевышний! (А сама тоже спотыкалась на одни и те же грабли.)
Я думаю, Тина не случайно подвернулась Гарику. Неисповедимы пути Господни. Судьбой она зачем-то была ему назначена. Только у него о ней было самое смутное представление. И себя он вопреки всякому здравому смыслу попусту растрачивал. Жил на Е2 – Е4. Но его вполне устраивал существующий порядок вещей. Может, он за куражом прятал свой страх скорой смерти? Это так понятно!
Прошло время, ветер разметал пепел его страстей. Тут-то и оказалось, что никто к нему не мог правильно подступиться, что только Тина благодаря какому-то обостренному женскому инстинкту понимала и чувствовала перепады его настроений, каким-то непостижимым образом вовремя без лишних слов приходила на помощь, была той единственной, которая на самом деле ему была нужна. Никто в этом не мог сравняться с ней. Я и представить себе не могу как он до нее жил. Просто ходил по жизни наугад, не считал нужным смотреть вперед, задумываться о будущем.
Жанна, постарайся понять меня, мое волнение и недовольство Тиной. Ее «пациент» был чрезвычайно сложным человеком. Он всегда и во всем видел только противное, запоминал только гаденькие подробности, вечно ходил черней грозовой тучи. Плохое в его сознании многократно увеличивалось, а хорошее – уменьшалось до макового зернышка, расплывалось, смазывалось. Он утверждал, что барахтается в пошлости и лицемерии, что несправедливость жжет ему душу и что он достоин бо́льшего и лучшего. А сам что вытворял? Чуть что не по его – злобные ураганные чувства закипали в нем, и он точно проваливался в бездну зла. Это же не жизнь, а мрачный зловещий смердящий спектакль! Даже в радости искал отрицательные стороны. И до тех пор не успокаивался, пока не сводил на нет все хорошее. Когда изводил ревностью, распоясывался дальше некуда. Такие люди злоупотребляют всем, в том числе и любовью людей с положительными намерениями, которые стараются помочь им из самых лучших побуждений.
