Лариса Яковлевна Шевченко
Тина
«И за что Лена любит Инну? Обычно, хорошее к хорошему льнет. Отчего про меж них такая искренняя дружба? Как-то видела их на вокзале. Лена уезжала. Они стояли с таким видом, словно только что разомкнули руки… Это уж слишком. Я, конечно, завидовала, – вспомнилось Ане. – Трудно найти родную душу. Инке повезло. Ни одной ссоры между ними, ни одной утечки информации».
– Улыбками люди и целые страны создают о себе положительный образ. Вспомни олимпиады, – сказала Жанна. – Зря ты ополчилась на Аню.
А та отозвалась на защиту Жанны хмурой тирадой:
– Надобность в честности, порядочности и доброте теперь отпала. Это повлечет за собой великие беды. Конечно, крайне опрометчиво давать прогноз. Чем мы возместим урон от их отсутствия? Мы сбились на опасную окольную дорогу. И прежняя жизнь расползлась по швам.
– Потому что нитки были гнилыми, – заметила Инна. – А теперь требуется быть дальновидными, не бояться рисковать добиваться резонансного совпадения со временем. Надо достойно встречать любые трудности; учиться не только крепко стоять на ногах, но и голову иметь холодную. Иначе, когда придет время платить по счетам, все наши недочеты скажутся. Кто не умеет жить здесь и сейчас, не может быть счастливым.
«Демагог», – подумала о ней Жанна.
– Рисковать? А не боишься угодить на дно, как многие наши знакомые? В законах полным-полно лазеек. О них могут знать только юристы. Вот они и манипулируют нами безграмотными. Возьми хотя бы ЖКХ.
– При СССР я не имела и сотой доли тех проблем, что навалились на меня теперь. Я не вижу серьезных изменений к лучшему.
– Для молодежи, выросшей при новом строе, СССР – уже история, прошлое. Их не загнать в привычное для нас стойло несвободы.
– Раньше наши проблемы были от недостатка информации, а теперь они от переизбытка. По большому счету я давно задумываюсь об этом. Смотри, ведь даже Горбачев не понимал, что невозможно сменить экономическую систему государства не сменив политической. И наоборот.
– Современная молодежь много знает и понимает из того, что твориться вокруг, она, не в пример нам, готова к встрече со злом, но и от нее, наверное, что-то скрывают.
– Хватит, растуды-туды тебя в качели, – взвилась Инна. – Генетически честных людей не бывает.
Но Аня не отступила:
– Но социализм поддерживал в людях лучшие качества. А теперь кто лицо нашего времени? Эти… Летом меня шокировал один случай. Отдыхала я на даче у своих знакомых. Рыбалка, грибы. Прелесть! Там же жила пожилая пара. Мужчина наловил рыбы, положил ее в общий холодильник туда, где было свободное место, и укатил по делам в город на неделю. Он был инвалидом по зрению и не разглядел, что с его улова капает в хозяйскую кастрюлю с остатками борща. Молодежь, пообедав, забыла прикрыть крышкой свою снедь. Так возмущению их не было границ. А на утро пожилая дама обнаружила все свои снасти изрезанными на мелкие кусочки. Я за стеной услышала плач больной женщины и пошла объясняться к студентам. Я сказала им: «Старик инвалид, а бабусе врачи после онкологической операции посоветовали пожить в лесу и заняться рыбной ловлей. Надо иметь к больным снисхождение. Обратились бы ко мне, я бы вас накормила свежим грибным супчиком.
– Больные! Это их проблемы. Мы должны были их наказать, чтобы думали, когда что-то делают.
– Но крышкой-то вы забыли накрыть свой борщ, – встала я на защиту инвалидов.
– Холодильник наш. Как хотим, так в него и ставим! Его теперь мыть придется, он весь рыбой пропах.
– Не вам же. Я вымою. Не велик труд. Ваш дядя, между прочим, тоже хранит рыбу в холодильнике.
– В морозилке.
– Так она же полностью забита его рыбой.
– Это не наши проблемы.
– Но старики, как и я, платят за комфортное проживание, поэтому холодильник общий.
– Не нравится, пусть валят отсюда. Никто их здесь не удерживает. Других найдем, – заявили молодые люди.
Разбираться, искать какие-то примирительные варианты не для них. Мелочные, за тарелку борща больного человека чуть до инфаркта не довели. Какой уж там извиниться… И дядюшка стал на их сторону. На следующий день я привезла из дома свой маленький холодильник. Нам со стариками его вполне хватило. А еще через день я увлекла свою пожилую соседку сбором грибов и она легче «пережила» потерю всех своих снастей. Рыбалкой она больше не хотела заниматься, хотя я предлагала ей свои удочки. При одном упоминании о ней, старушка слез не могла сдержать, и ей становилось плохо с сердцем.
Аня с Инной заводят друг друга.
– …Нам сейчас нелегко. Родились в одной стране, оказались в другой.
– Ха, мы теперь в цивилизованном мире живем! Мать его так-перетак. Теперь кто чего стоит сразу видно. Поединок с системой выигрывают более деловые и предприимчивые.
– А не деловым людям так хоть околевай? Слишком разительный контраст между честными и «деловыми».
– Ну если венцом твоих желаний была однокомнатная квартира, то о чем тут можно еще говорить! Ты способна лишь рьяно искоренять чуждые Советам влияния.
Аня взвилась:
– Я?! Клевета! Теперь выигрывают более наглые и лживые. А у меня – с тех пор как я себя помню – никогда не возникало потребности присвоить чужие идеи, заслуги или деньги. У меня в голове одно: как человеку остаться человеком. Меня всегда волновало, на что он готов, чтобы добиться намеченных высот. И сейчас во мне идет постоянное осознание и переосмысление. Мозги то закипают, то леденеют.
– О чем разговор? По Марксу при капитализме, ты же знаешь, речь идет о стремлении к максимальной прибыли любыми средствами. Марксизм – простуда, которой сначала заболела интеллигенция России, а потом она завладела массами.
– Всяким отребьем . Остальных из-под палки «приучали». А лекарства от этой болезни еще не было. И святой наивный доверчивый русский народ позволил поставить на себе эксперимент. Заманчивая идея гордиться равенством умных с дураками!
– А теперь должны гордиться равенством подлых с порядочными?
– «Перед лицом своих товарищей» (Из торжественного обещания юного ленинца при вступлении в пионеры.) я не совру, если скажу, что вот именно отсюда гадкие продукты, масштабные махинации с лекарствами и т.д. и т. п. И светит нам в человеческом плане далеко не радужное будущее.
– Зато будет наблюдаться подъем в производстве.
– Я не в оправдание или в укор говорю. Просто факты излагаю, – заявила Аня.
– Не напрашивайся на спор. И я промолчу.
– Богатство быстро засасывает.
– Внаглую, из воздуха делают бешенные бабки. Их лозунг: не обманешь, не разбогатеешь. С души воротит. Гоголь в гробу перевернулся бы и голову потерял, узнав, что творится теперь на Руси. Куда там его Чичикову до современных «новых» русских.
– Руки зачесались?
– Нет, язык.
– Оставь Аню в покое, – попросила Жанна.
– И тебя тоже? «Ах какая драма – пиковая дама!» – пропела Инна. – Считаешь, что пора играть отбой?
– Возьмем, скажем, Березовского и иже с ним. Обворовали Россию на десятки, сотни миллиардов, устроили обрушение рубля, и наши накопления волшебным образом обнулились. Только не на кого досье в комитет народного контроля отсылать, чтобы прописку им в Оймякон оформили. Там им надлежит быть. Но нет у нас виноватых! Кругом шантаж, угрозы, оговоры. На работу берут только тех, кто будет петь под их дудку. Суды затягивают вынесение решений на годы. Думаешь, наше импотентное правосудие виновато?.. Вот и благоденствуют воры, жируют, объедаются лобстерами, украшают свои замки, фешенебельные виллы и дачи мещанскими вензелечками и современными архитектурными излишествами. А нам разгребай… Все они там: и крупные предприниматели, и солидарные с ними власти, и бандиты. В наше время взаимоотношения строились на другой основе.
– Мораль: еще не оторвалась от сочиненных при социализме басен, – сделала вывод Инна из вдохновенной речи Жанны. – Что нового углядела? Чего сердце рвешь? Для больших чиновников законов и раньше не существовало. Просто «хитрее стала ложь».
– При Сталине вмиг вышку схлопотали бы. Всех быстро поставил бы по стойке «смирно», – сказала Жанна.
– Не то слово, – робко, без энтузиазма согласилась Аня.
– Сильный ход, – с иезуитской ухмылкой сдержанно отозвалась Инна. – Не самый приятный сюрприз, а главное «непонятный». Чудит Природа иногда… Мы тут с тобой не совпадаем, мыслим разными категориями. Горячку порешь. У меня возникло ощущение произвола. Я чувствую за спиной лязг затворов… Может, ты зря делаешь акцент на насилие или у тебя на то есть свои причины? Что гложет твою нежную мирную душу? Не могла я предположить такое развитие сценария. Позволь спросить: «А как же твое детство? Разве его вычленишь из жизни? Мое и по сейчас давит обидой. Неспроста упомянула вождя народов? Не обкурилась?
Не сумела стереть из памяти, вбитые системой хрестоматийные представления? Ты так решительно настроена, что готова всех того… как говорится: все на фронт, на борьбу… Лишим всех привилегий, прикончим, а на их место на дармовщинку много охотников найдется из тех, кто рвется… опять же почувствовать вкус власти, да так, что время за ними не будет поспевать. А смерть уравняет и правых, и виноватых. И мы снова начнем провозглашать старые лозунги и спрашивать: кто мы? кто виноват? что делать? ты меня уважаешь?.. Мы же выросли на лозунгах и ничего, живы пока. Так?
– Что ты несешь? Твоя душа уже сейчас принадлежит аду, – вспыхнула Жанна.
– Я просто так все это сказала. К слову пришлось. Я признательна тебе за комплимент. Поживешь с мое – не то еще запоешь, – шуткой отделалась Инна.
– Ну тут ты у нас вне конкуренции.
– А ты хотела бы сладкой лапши на уши, небожитель хренов.
15
– …И что только ни бродит в твоей голове!
– Меня вот какой момент смущает: в людях есть генетическое злобствование? То они – во всем мире – сначала вполне искренне приветствуют своих вождей, потом также не менее искренне их морально и физически топчут, обвиняя во всех смертных грехах. Героев втаптывают в грязь. Я про другие страны. Я по телевизору недавно смотрела и переживала, – сказала Аня.
– И не только героев войны. В этой связи мне наша Лариса Попугаева вспомнилась. Она была гением в искусстве поиска алмазов и работала как проклятая, но сопротивляться социалистическому молоху у нее не хватило сил, – добавила негативной информации Инна.
– В прошлое потянуло? Возврат назад – это абсолютная рутина. Но при чем здесь социализм? Мужчины, начальники присвоили ее открытие и не дали защитить диссертацию. Неуживчивой злокозненной склочницей назвали за то, что она воевала за создание специального института и требовала не сбрасывать в отвалы драгоценные камни. Как же! Сотни мужчин из экспедиции вернулись ни с чем, а эта молодая красивая женщина за две поездки сделала эпохальное открытие. Не могли они допустить высветить такое. Притесняли, угрожали, – высказала свою точку зрения Жанна.
– Работу Попугаевой закончили те, кто шел следом. Им и почет, – зло усмехнулась Инна.
– Алмазы сломали ей жизнь, но помогли поднять нашу науку на уровень выше Западной. И это главное. Вспомни космос. Это была ее жертва стране, – заметила Аня.
– Не стране, а тем, кто присвоил. Правда когда-нибудь восторжествует, и ее имя останется в истории страны, – заявила Инна.
– Дай-то Бог. Христа тоже люди радостно с цветами встречали, а через семь дней требовали: распни! – вздохнула Аня.
– Тут, конечно, не поспоришь… Злость и недовольство собой люди направляют на кумира, в котором, как им кажется, они ошиблись. Или он им мешал… Не себя же им клясть, – усмехнулась Инна.
– За один год Попугаева выплакала все свои слезы, рассчитанные на целую жизнь. Я насчет гения… Может, ей повезло? – усомнилась Аня.
– Она целенаправленно искала, научно обоснованно. Если бы мужчине так повезло, разве он отказался бы от почестей? – спросила Жанна.
– А сейчас такое повсюду, – вклинила раздражающее замечание Инна.
– Нет, все-таки у тебя гипертрофированное чувство реальности. Трудно с тобой, – простонала Жанна.
«И долго еще они собираются размазывать манную кашу по тарелке? Чего я терзаю себя? Закрою глаза и отделю себя от них», – попыталась успокоиться Лена.
– …Верните награбленное у народа и катитесь за границу нагишом. Видите ли, нет механизма, позволяющего отнять и вернуть. Так издайте закон! Но кое-кому это не выгодно. – Аня снова загрустила.
– Бодался теленок с дубом, – рассмеялась Инна.
– Я по своей юридической безграмотности раньше верила в справедливость, – вздохнула Жанна. – А с верой трудно, болезненно расставаться.
– Ну что за настроение!
– Вернут награбленное?! Беги, а то к шапочному разбору не поспеешь… Это непостижимо. Давай, чеши дальше, не стесняйся ни в выражениях, ни в интонации. Скажи, что сиюминутные задачи решаем, а до глобальных дел руки не доходят, что у нас остались вымороченные мысли, изъязвленные чувства, изношенные, затертые ощущения. Самое время задуматься о том, что Горбачевско-Ельцинская игра не стоила свеч.
– Вот тебе бабушка и Тихий Дон!
– В несколько дней полностью изменили ход истории нашей страны. Невероятно!
– Это предупреждение, напоминание о подобной возможности и в других странах.
– Во всем мире такое творится с подачи мирового агрессора.
– Мы до сих пор не осмыслили происшедшее. Может, опять на грабли наступили?
– Были и ошибки, и блестящие победы. Как у всех.
– Общие фразы.
– Все бы ничего, если бы законы исполнялись…
– А я не могу простить развала Родины. В единстве была наша сила. А теперь нежелание понять друг друга, отсутствие диалога между бывшими дружественными республиками…
– Американцы восхваляют своих президентов, а за ними, небось, не меньше грешков водилось. – Их Джордж Вашингтон был рабовладельцем.
– Нашла кого нам в пример поставить! – возмутилась Жанна.
Лена приподнялась на локте и заморено покачала головой.
– Запричитала. В тебе погиб великий трагик? Набило оскомину твое нытье. Все пучком. Ты с другой стороны посмотри на наши проблемы. В какое интересное время нам выпало жить! На наших глазах происходят мощные исторические события! Представь себя в двенадцатом веке: время тянется бесконечно медленно, ты умираешь от скуки, – пресекла Инна Анино нытье.
– Ну да, живем как у Христа за пазухой.
– Посчитай, сколько машин стоит у твоего стоквартирного дома. Две-три? А остальные у кого? И это при том, что самые богатые, прихватив капиталец, как крысы с тонущего корабля убежали на Запад. У меня возникает зловещее предчувствие, что и остальные, наворовав, со временем туда же уберутся…
– Детей в Америке пристраивают, а сами умирать в Россию возвращаются.
Инна впилась в Аню настырным взглядом:
– И опять наступит серое равенство. Ни нытья и злобы, ни зависти и обид. Новый советский коммунизм!
– Тужилась, тужилась и родила. Галлюциногенная идея, – выдавила из себя Жанна и сконфуженно опустила голову.
– Вспомни брежневские времена: в магазинах пусто, а холодильники у всех забиты. Раньше на трассе в потоке жигулей иногда мелькали серебристые иномарки, а теперь среди иноземного разнообразия машин изредка и скромненько ныряют родненькие «ребята-жигулята», – сказала Аня.
– Дались тебе эти машины. Третий раз о них заговариваешь. Они мера благополучия? Мера – это тоже ограничение, – усмехнулась Жанна.
– Соприкоснулась с миром фактов, с идеологией, построенной на бесконечном потреблении, и подкосило надежду, которая в последний момент оказалась для тебя нереальной, вот и ругаешься до посинения. Кстати, если уж об этом зашел разговор, ты пытаешься объяснить очевидное, но при этом пользуешься агентурными сведениями подъездных бабушек, и, получая подтверждение своим мыслям и прогнозам, подлаживаешься под их умонастроения. Ну, а как они врут… Что они могут нарыть? Если только слухи сильно преувеличить. Прямой лжи они все же в основном стараются избегать… Что, еще не досыта наелась горьких истин? Не уходи от ответа. Сомнительное удовольствие слушать бездарное.
Понимаю, ты хотела бы единства мыслей и переживаний у мало, чем похожих друг на друга людей. Ты же знаешь, что в любом обществе существует определенный процент убийц, воров, пьяниц… Не суйся в область тебе не подвластную. И вообще, живи в режиме реального времени.
Инна сказала это только затем, чтобы подразнить Аню. А та подумала: «Наглая, напористая. И что Лена в ней нашла? Сходятся противоположности? Думает, что загнанная в угол превосходящей резкостью и дерзостью я отступлю? Я с таким же успехом и с той же непреложной категоричностью могу тебя облаять. Но не хочу. Живи!» Ане понравилась ее собственная смелость, и она незаметно для других улыбнулась.
– Аня не кори себя за терзающее душу уныние, а чтобы пополнить свою жизнь оптимизмом почитай Рабле. И все станет на свои места, – полушутя вставила Жанна, одновременно пытаясь осмыслить услышанное. – Бунтует душа? Расслабь напряжение нервов. Не бывает так, чтобы все без сучка и задоринки. Пытайся избегать неприятных встреч. Уклоняйся от стрессов. Старайся сохранять душу светлой и незлобливой. Ищи, в казалось бы, плохих людях крупицы хорошего. Тогда и им, и тебе будет лучше. Честное слово. Вглядись: мир добрый и прекрасный.
– И тогда она сумеет покорить реальность силой своих желаний, – «изнемогая» от приступа деликатности рассмеялась Инна. – Не проще ли, Аня, имплантировать тебе чип положительных эмоций? Дай знать, когда согласишься… – тут же наигранно скромно предложила она.
– Мы с тобой сильно расходимся в оценках и прошедших и текущих событий. В семьдесят первом у моей подруги родилась девочка с двумя пороками сердца. Ее поставили на очередь в Москве и через некоторое время прислали вызов на операцию. Учти, на бесплатную. А теперь у бедных родителей дети с такими дефектами годами ждут неизвестно чего. Доброты ли, чуда… Почему раньше наши врачи делали такие операции на сердце, а теперь они больных в Германию отправляют?
– Велика в тебе сила заблуждения и неверия. Опять хочешь перейти к делам нашим временно скорбным? Я склонна думать, что задыхаешься ты от злобы. Хочешь, чтобы жизнь была совсем без трудностей? Такого не бывает. Наша была вполне предсказуема и неинтересна. И все это семечки по сравнению с тем, что…
Аня занервничала:
– Я злая? Выгораживаешь олигархов и нуворишей?
– Случается, небрежно брошенное слово оборачивается вполне серьезной ссорой. И быть по сему?
«Все-то у нее на подтекстах и со стервозностью. Не усмиришь, все равно выскажет, что хочет. Ей бы на собственной шкуре прочувствовать мое…» – недовольно поморщилась Аня.
«Анька напрочь лишена положительной эмоциональности. У нее странная неспособность улыбаться. Царевна-несмеяна. Тут песенкой «Поделись улыбкою своей» не поможешь. И нет нужды пытаться. Жизнь не благосклонна к ней. Этакий задиристый петушок!.. Оно, конечно, сегодня навалилось все сразу… А прелесть всех этих наших историй в том, что все они давно позади…». Инне почему-то вспомнились слова нянечки из детского сада: «Кто в куклы не играет, тот счастья не знает. Дурачьтесь, веселитесь, радуйтесь». «Хорошая была женщина», – с теплотой и грустью подумалось ей.
– Не наезжай. Еще не натешилась? Опять задалась целью меня унизить, – подтверждая наблюдения Инны с жалкой и какой-то вымученной улыбкой промямлила неудачливая спорщица. – С тобой говорить, что с ножа есть.
– Уж коль ты ко мне так мило обратилась…
«Аня с Инной не лучшая компания в предпраздничный вечер. Не сложившийся тандем… И я им не миротворец, – вздохнула Лена. Ей хотелось тишины. Она осторожно дотронулась рукой до запястья подруги.
16
– И все же ты не от мира сего. Чего вытаращилась? Глаза на пол лица сделались.
– А ты у нас «исторически недооцененная» фигура – неожиданно парировала Аня.
Высокие брови Инны удивленно вскинулись, лицо вытянулось. Но она не осталась в долгу и шутливо удивилась:
– Не дурно, не претенциозно. Откуда что взялось? Могёшь, если захочешь. Премного благодарна. Да… совсем из головы вылетело: ты же редко обременяешь нас своей великостью и гениальностью. Не хочешь обозначать эту сторону своей личности?
– Слава богу, что личности, – не заставила себя долго ждать Аня. – Разве только ирония делает человека человеком?
Инна неожиданно для самой себя не нашла чем подрезать на удивление активную спорщицу. Не ожидала она от Ани такой прыти. Даже насупилась: «Глядишь, еще и не такое выкинет, если ее довести до белого каления. Она, оказывается, умеет дать достойный отпор, особенно если мало тому свидетелей, которые могут стеснить ее».
«Не могу не отметить, что Инка к Ане заведомо относится, как к некоему несмышленышу, а то и вовсе не церемонясь. А она вон ее как… – Жанна с любопытствующим удивлением всмотрелась в Аню-тихоню. – Короткая стрижка. Высокий широкий лоб закрывает длинная челка, делая его малозаметным. Будто стесняется. Считает, что он ей не соответствует? Зря. Убери она волосы со лба, лицо ее выглядело бы намного значительнее».
Тихий тревожный разговор продолжился, но Инна в нем уже не участвовала. Голова ее поникла, руки бессильно лежали поверх одеяла.
Из полудремы ее вывел настойчивый шепот.
Аня и Жанна перебрасывались тихими фразами.
– Революции! Как ни крути, все они подчиняются одним и тем же законам. И как говорил гениальный физик Нильс Бор: « Перед нами очередная безумная теория. Вопрос в том, достаточна ли она безумная, чтобы быть правильной?»
– Ты говоришь о предопределенности и запрограммированности исторических событий?
– Лишь о закономерностях.
– О каких? О тех, что революции придумывают идеалисты, делают романтики, а используют подлецы? Так они уже устарели. Революции и перевороты подготавливают американцы по ими же разработанной тривиальной схеме, основным звеном которой являются деньги. Жажда наживы, тупость, неосведомленность, вечное недовольство некоторой части народных масс хотя бы чем-то, и отзывающиеся о своей стране, как правило, только в критическом контексте, ее скоропалительные заключения. А теперь еще и бесшабашная и безбашенная проповедь насилия, неистовость и разнузданность.
– Зато не устаревает извечное: думаем одно, говорим другое, делаем третье.
– Не вижу связи.
– Вот и плохо…
«Мыслями то растекаются по теме, то уплывают невесть куда, то перескакивают с вопроса на вопрос. Все пытаются из себя что-то выжать», – вяло подумала Инна.
– Мозги не работают. Устала. Это не ночь, а Содом и Гоморра! Я на отдыхе. Хочу, чтобы в голове было блаженно пусто, а на сердце спокойно. Давай на боковую?
– А я думала, у вас единодушие и одноголосье, что вы спелись, – сонно вторглась Инна в разговор подруг.
Ответом ей было намеренно равномерное дыхание.
– Я сознаю всю абсурдность, глупость и бессмысленность ненависти, которую раньше осуждала в других. Я ищу способы ее притупить, но обижает, оскорбляет и пугает масса несостоявшихся возможностей. Я понимаю свое бессилие, но не могу смириться. Приходится поступаться своим «я». Отсюда разлад между внешним и внутренним. При Советах такого со мной не было.
– Забыла. Было, да быльем поросло.
– Едва ли. Такого беспардонного, рассчитанного вранья не наблюдалось.
– Конечно, мы умели жить в небольшом промежутке дозволенного. Успокаивали себя словами Аркадия Хайта, мол, живем плохо, но интересно. И сейчас ими прикрываемся. Не следует тебе упускать из вида и то, что старики плохо воспринимают перестройку потому, что в большей степени принадлежат прошлому, чем настоящему. Вот и не приемлют ее, сварливо отталкивают. Она мешает помнить счастливый мир юности, молодости, иллюзий и надежд. Чувствуешь, как легко я соскользнула на преимущества юного возраста? Стареем, впадаем в детство, не так уж часто нам теперь удается испытать совершенно новые положительные ощущения. И удивляемся мы очень редко.
«В лице милая, добродушная беспомощность». Но поразило Инну то, что она каким-то непонятным образом не сливалась с обликом некогда умной, энергичной Жанны. «Она будто совсем другая… Это ничего не доказывает, – упрямо сопротивлялась Инна увиденному. – Где она настоящая? Может, студенческая активность – не ее характер, а временная дань моде? Я в школе средненько училась, а потом смогла многого добиться, потому что напористость была моей сутью, моим двигателем внутреннего сгорания. И амбициозность не в последнюю очередь направляла мои действия. Религия Жанну изменила?»
– И если такое случается, мы бываем неимоверно счастливы.
– Твоя правда, разлюбезная ты моя, мы у прошлого в плену. Для нас теперь жизнь – бег на месте, – поддакнула Жанне Аня.
– Прошлое на кладбище, – возразила Инна. – Как ты собираешься воспитывать в молодых бесстрашную готовность встречать любые трудности, стремление придавать смысл своей жизни, желание оказываться в эпицентре событий, а не на выселках, чтобы они составляли славу родины и утверждали ее достоинство, если у тебя самой нет предощущения прекрасного будущего? А оно есть, только ты его еще не видишь. Самым настоятельным образом советую задуматься над этим.
– Так ведь обидно. С детства нам твердили, что работаем на будущее и опять, когда все перевернулось, по телеку внушают, что потерпеть, подождать надо.
«И по кругу, и по кругу», – нервно передернула плечами Лена. (Разговоры мешали заснуть или ей хотелось посекретничать с Инной, а сокурсницы не угомонялись?)
– Я читала, что мудрый человек не тот, который стремится переломить ход истории, а тот, кто совпадает с ее течением.
– И при Гитлере? Опять чужие фразы? Они имеют ограниченную сферу применения. Или ты о конформистах? А к какой категории ты себя относишь? – властно обратилась Инна к Ане, тем самым еще больше упрочив собственное реноме. – Каков будет «наш ответ Чемберлену?» Как всегда в противовес?..
– Я запуталась, хотя мне открылось уже многое. Отсюда метания, паника, выхолощенность в душе и мрачность… Сломать, унизить, растоптать – чего проще? Мы живем между Фаустом и Мефистофелем. Страна стремительно нисходит в незримое. Ни гражданского общества у нас нет, ни светского, ни религиозного… Боремся, боремся. Все как на фронте, на передовой. А толку… Наши мысли парадоксально противоречивы. Не хочешь, а принуждаешься всей обстановкой, а встроиться не получается. Какая-то замороженность в нас, будто отсутствие присутствия…
– Окончен бал, потухли свечи?
– Я на все запустение смотрю со смесью горечи, презрения и иронии. Сколько лет нам ждать относительной стабильности, когда все наладится?
– Как только, так сразу, – рассмеялась Инна.– Господь в один день создал весну и надежду, и мы справимся.
– Трудно в абсолютно абсурдных условиях действовать логично.
– Взять бы шапку в охапку и бежать, бежать? Только логика жизни теперь другая.
«Опять Аня на нытьё сорвалась. Это уже как клеймо», – вздохнула Лена.
– Сижу я как-то у своей подруги Оксаны в гостях, а тут дочь к ней приходит. И все что-то недовольно бухтит, бухтит, – начала свой рассказ Жанна. – Чувствую, Оксана занервничала и говорит:
«Если бабушка плачется, тут все понятно – старость, но я не выношу, когда молодежь стонет! У меня тоже болели дети, не хватало денег до получки, муж был непутевый, возникала масса проблем на работе, но я же никогда не ныла, умела как-то выходить из положения. А теперь, когда вы выросли, я интересное хобби себе придумала, требующее от меня широкой эрудиции. Наверстываю то, что в молодости упустила по причине занятости. Или ты считаешь, что я должна тебя до пенсии содержать и нянчить?»
И тут ее дочь заявляет: «Я хочу быть личностью, а мне все мешают». «Кто все?» – спрашивает ее мать. «Семья, работа», – отвечает молодуха.
У меня чуть челюсть не отвалилась от удивления. «По-твоему человек, который только тем и занимается, что много читает, развлекается в интересных компаниях и есть личность? Кто тебе внушил эту глупость? – спрашиваю я. – А кто за тебя будет работать, детей растить, домашние дела выполнять? Человек, который достойно справляется со всеми своими жизненными трудностями, преодолевая себя, добивается поставленной цели и есть личность. А ты нытик с иждивенческими настроениями. Пытаешься подражать «золотой молодежи», завидуешь ей? Ну так организуй свое предприятие, выдержи конкуренцию, заработай кучу денег, и если не для себя так для своих детей устрой иную, более яркую жизнь. Отправь их учиться за границу, помоги сделать карьеру. Отец с матерью дали тебе образование, у тебя есть крыша над головой. Они выполнили перед тобой свой долг. И ты выполни его перед своими детьми, подними их еще на более высокий уровень, чем это сделали твои родители.
Моя тетя выпустила в жизнь на учебу с рюкзаком картошки и месячным денежным содержанием. Трудно было, ничего, выжила. Рубля ни разу не попросила. Так вот, если ты считаешь себя личностью – будь ею», – горячо поддержала я Оксану, но больше не стала вмешиваться в жизнь ее дочери. Двое против одной – было бы не честно, – добавила Жанна. Женщины молча согласились. Но Аня через пару минут продолжила:
– Среди девушек такое явление я редко наблюдала, а вот среди юношей…
Инна ее прервала:
– Современные молодые люди хотят, чтобы жены нянчились с ними, как их мамы. Я одному обожателю своей племянницы так сказала: «Тебя растили, баловали, а теперь ты должен своих детей воспитывать и холить. Для этого создается семья». Вижу, удивился, будто в первый раз об этом услышал.
– А я своим детям все время напоминала: «Каким примером вы будете своим детям? Чему их научите», – похвалилась Жанна.
«Какие они сегодня строгие и серьезные, а завтра на встрече будут хохотать до упаду, делясь с сокурсниками самым веселым и забавным, происходившим в их жизни, будут искрометны, озорны и умны. Бед и печалей не вспомнят. Все люди станут им хороши в такой радостный и благостный день! – подумала Лена. – И я устала исторгать из памяти печальное. Как я хочу поскорее распрощаться с грустной темой, потом бросить все, побывать в местах своего детства, обновиться, наполниться чистым, светлым, ясным и начать писать добрые и радостные книги! Допустим, детские. Или воспеть встретившихся на моем пути прекрасных людей, создать о них, как шутит Инна, великое, нетленное произведение. Стоит расспросить оставшихся стариков о прошлом, о довоенном и послевоенном. Раньше им было не до того и нам не до этого… Может, даже обосноваться в деревне. Морально я готова попробовать. Будет ли судьба и в дальнейшем ко мне благосклонна? Даст ли она мне время для новых книг? Дай, Господи!
17
– …Вот я и говорю ему: «Чем может похвалиться дочка директора завода или сын высокого партийного начальника? Тем, что их пропихивали, просовывали? А ты из низов сам пробился, выучился, бизнес организовал, людям работу дал в трудные годы начала перестройки. Вот и посуди, кто из вас успешней, кто собой может гордиться. А он рассмеялся: «Ой, я себя сразу зауважал! Только вот командиром над нами и теперь стоит всё тот же родственник бывшего партийного босса, и если он захочет меня зажать, то прижмет так, что не выберусь я из-под его мохнатых лап. Он еще когда пацаном с нами бегал, то уже знал, что как бы он ни учился, какими качествами характера ни обзавелся при взрослении, его ждет успешная карьера, и никакие катаклизмы, происходящие в обществе ему не помешают».
