Лариса Тимофеева
Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие
Все засмеялись. Кроме Стефана. Сдвинув брови, он с болью в глазах смотрел на Катю.
Девчонки уселись на диван, тесно прижались друг к другу и стали шептаться. Анюта смеялась, Катя вначале редко, потом всё чаще вторила ей. «Благодарю, Анюта, за доброе и отзывчивое сердечко твоё благодарю!» Я поцеловала одну, потом другую в их душистые макушки и пошла на кухню.
– Маша, добрый вечер.
– Не добрый! – отрезала Маша. Согнувшись вдвое, она сердито расталкивала кастрюли по ячейкам посудного ящика.
– Что так? … Что-то случилось?
Маша выпрямилась и выдула воздух на лоб.
– Вначале ты мне скажи! Завтра мой день рождения или не мой?
– Маша, я не понимаю.
– Нет, ты мне ответь!
– Завтра твой день рождения, Маша.
– Вот! Мой, значит. А если день рождения мой, то и гостей каких хочу, тех и зову! И за столом этого вашего Эдварда я завтра видеть не хочу! Вот так! Или он, или я! – Толкнув ногой ящик, Маша задиристо нацелила в меня подбородок.
– Что вдруг случилось? Что ты имеешь против Эдварда? Он обидел тебя?
– Да, он меня обидел. Он внучку мою бросил, и тем меня обидел. Такую умницу, красавицу ради этой вот, с чужим ребёнком в брюхе!
– Маша! Маша, ну что ты говоришь? Девочка на руках у тебя росла. И потом, я не понимаю, почему ты решила, что Эдвард Катю бросил?
– А как же? – Маша развела руками. – Эта вот и сказала – ради её Аньки нашу Катеньку бросил!
Я покачала головой.
– Маша, Катя сама Эдварду отказала. Помнишь, мы знакомиться к родителям Эдварда ездили?
– Ты о чём спрашиваешь? Я тот день век не забуду! Василич в больницу угодил, а я в тот день насилу с ужином управилась, решила, что списывать меня пора.
– Вот в тот день Катя и отказала Эдварду.
– А что же эта бессовестная мелет?
– Я не знаю, что и кто мелет, Маша. У тебя «эта» и Анюта, и Даша.
– Да барыня наша новоявленная, Дашка. Она хвасталась, что Эдвард её Аньку любит, и что он на всё ради Аньки готов, что и Катю бросил и тёщу – её, то есть, к себе в дом берёт!
– Любит, и хорошо! Пусть и Анюта, и Эдвард счастливы будут.
Маша пытливо посмотрела на меня.
– А чего Катя тогда плачет?
– Катя плачет совсем по другой причине.
– Что и не скажешь?
Я покачала головой.
– Сегодня не скажу. А кто и кого бросил, ты завтра у Эдварда сама спроси. Он тебе всю правду и поведает.
– И спрошу! Сергей Михалыч-то, когда будет? У меня давно всё готово. До которого часу ждать будем?
– Не будем ждать, Маша, сейчас сядем ужинать. Давай на стол накрывать.
– Как же без Сергей Михалыча? – спросила она меня в спину.
«Я и сама толком не знаю, Маша, как без него», – подумала я, выходя из кухни, и увидела Серёжу. Он только что вошёл в гостиную. На его волосах блестели капельки дождя. Всего секунду помедлив, я пошла навстречу, заранее протягивая руку для приветствия.
– Здравствуй, Серёжа. Рада тебе.
– Здравствуй, Лида. Замечательно выглядишь!
«А ты вот не очень, – отметила я мысленно. – Глаза у тебя, Серёжа, уставшие и голос отчего-то грустный».
– Благодарю, Серёжа.
Взяв мою руку, он медленно, один за другим стал целовать кончики моих пальцев. В гостиной воцарилась гнетущая тишина. Я чувствовала себя мишенью под перекрёстным обстрелом глаз. Сергею, наверное, было ещё хуже. Я улыбнулась.
– Проходи, мы как раз ужинать собираемся. Поужинаешь с нами?
Он улыбнулся.
– Я вижу, ты уже всё решила?
– Не я, Серёжа. Я лишь следую твоим решениям.
– Лида, нам поговорить надо.
– Поговорим, вечер только начался.
– Ты позволишь мне душ в спальне принять? Или ты уже спальню от меня освободила?
– Нет, не освободила. Ты не сообщил, куда твои вещи отправить.
Он усмехнулся.
– Хочу напроситься в постояльцы. Позволишь мне пожить дома какое-то время?
– Конечно! Это и твой дом, Серёжа.
– Благодарю. Через пятнадцать минут я буду.
Я повернулась к домочадцам, поискала глазами Катю – низко опустив головку, она рассматривала свои пальчики. Паша задумчиво изучал фужер в своих руках. Стефан, как всегда, не скрываясь, изучал моё лицо. Изумлённый всего лишь «дружественной» встречей, Василич метался взглядом от одного лица к другому, остановился на моём и, отчего-то испугавшись, метнулся к лицу Павла. Павел усмехнулся и зачем-то подмигнул ему, и Василич совсем растерялся. Женя и Катерина, старательно пряча глаза, накрывали на стол. Безучастными остались только Даша с Анютой, они перешёптывались о своём.
– Катюша, помоги мне, – позвала я.
Катя вздрогнула и подняла на меня испуганный взгляд.
– На стол, детка, накрывать будем.
Стефан приподнялся, когда она проходила мимо, захватил её в кольцо рук и что-то шепнул. Катя дёрнула плечами и уклонилась от его шёпота, Стефан руки уронил.
– Катя, если не справляешься, иди к себе. – Обняв, я повела её в сторону кухни.
– Одной ещё хуже.
– Тогда возьми себя в руки.
– Мама, как ты можешь быть такой спокойной?
– Предлагаешь устроить парад эмоций? Вокруг люди, и эти люди зависят от нас. Если и я впаду в ступор или зальюсь горькими слезами, что будет?
Катя молчала.
– Надо, детка, сохранять достоинство.
Катя поморщилась.
– Мама, не надо! «Зачем?», я понимаю. Я спрашиваю, чем ты держишься, что тебе силу даёт?
Катя снова была готова расплакаться. «До ночи не дотянем», – подумала я и свернула к кабинету.
– Пойдём.
Едва я стукнула в дверь, Макс возник на пороге.
– Мама, уже иду.
– Сынок, папа приехал, переодевается. Вы нас не ждите, без нас ужинать начинайте.
Максим посторонился и сочувственно посмотрел на Катю.
– Катька, вяло выглядишь. Держись, сестрёнка!
Катя скривилась, подбородок её задрожал, но она кивнула брату и, устремившись в кабинет, нарочито бодро воскликнула:
– Мама, а давай в Кресло Правды сядем!
Мы устроились в Кресле Правды. Я взяла её ладошку в руки, поцеловала и задумалась. Ответа на Катин вопрос я в себе не нашла, и так честно и сказала:
– У меня нет ответа на твой вопрос, детка. По сути, ты спросила, откуда человек берёт силы, чтобы не сломаться в жизненной переделке. Полагаю, у каждого свой источник. Кто-то черпает силу в вере в Бога, кто-то в слепой надежде на лучшее, кто-то попросту инстинкту самосохранения следует. Я?.. Катя, я боюсь. Как ни странно это звучит, но, выходит, держаться мне помогает страх. Твой папа дал мне много больше, чем взял. Он подарил мне счастье любить. Он подарил мне вас. Он подарил мне ещё детей. Во мне растут Сашка и Андрей.
Широко раскрыв глаза, Катя тихонько ахнула.
– Я решила не говорить до времени. И вот… ты первая, кому сказала. Если я сейчас расквашусь, детки пострадают от обилия негативных эмоций, если я позволю себе обиду на их отца, я искалечу их восприятие мира – в них не будет понимания гармонии мужского и женского. Поэтому я выбрала смотреть на случившееся с горы любви, а не из бездны обиды и жалости к себе. Мне, Катюша, надо вырастить малышей в ещё лучших условиях, чем были у тебя и Макса, потому что рядом с ними не будет их отца. А для этого мне надо, чтобы в доме продолжали жить счастье и любовь. Я намерена набрать новых светлых людей в семью, но для начала, Катя, мне надо сохранить то, что уже есть. Твой папа лучший мужчина в мире, восполнить его отсутствие невозможно, но я должна сделать всё, чтобы воспитать деток достойными своего отца. Я рассчитываю на помощь мужчин – Андрэ, Стефана и, особенно Максима. Макс почти полная копия Серёжи, надеюсь, он будет любить своих брата и сестру. В любви графа и Стефана я не сомневаюсь.
Вот и всё, девочка. Я не знаю, что тебе ещё сказать. Каков твой источник силы, я не знаю. Знаю только – он у тебя есть. Через твою жизнь впервые пронёсся ураган. Ты сейчас сидишь на развалинах, оплакиваешь поруганные ценности, ищешь виновных, ты напугана и растеряна. Пришла пора расчищать завалы, Котёнок.
– А с какого завала начать?
– Ну, например, с иллюзии о совершенстве твоего отца. Совершенные на земле не воплощаются, каждый имеет слабости и совершает ошибки, даже лучшие из людей.
– Значит, новая семья папы – это его ошибка?
– Я не знаю, Котёнок, вполне возможно, что его ошибка – это брак со мной.
– Тогда получается, что и мы с Максом ошибка, и детки.
– Нет, Катя, не всё так однозначно. Всё устроено много сложнее. Вы не можете быть ошибкой, хотя бы потому, что пришли в воплощение, когда ошибка уже совершена. Иными словами говоря, вы пришли на сложившиеся обстоятельства, а, следовательно, ваши личные духовные задачи наиболее вероятно решить именно в этих обстоятельствах. А ещё вы пришли для того, чтобы было легче исправлять ошибку нам. Для меня, например, это так. Вы – мой свет, моя опора. Без вас… – Боясь вызвать у себя слезливый потоп, я не стала договаривать и привлекла Катю к себе. – Катюша, доченька, я люблю тебя. Я восхищаюсь твоим талантом, твоим умом, у тебя есть внутренняя сила. Я хочу, чтобы ты отбросила прочь обиду на папу. Я много раз говорила, повторю вновь – человек всегда больше, чем его поступок. Твой папа – это ваши отношения, ваша взаимная любовь, а вовсе не его запутанные отношения с женщинами.
– А ты? Ты простишь его?
– Должна и хочу простить, Катюша, но… я ещё не выговорила обиду, не выплакала жалость к себе, и, боюсь, это меня ещё настигнет.
– Почему должна простить, я поняла, а почему хочешь простить?
– Потому что самое гибельное состояние для личности – это укоренившееся состояние обиды на кого-то. Хуже этого только чувство вины.
– А если папа захочет вернуться, ты примешь его?
Я покачала головой.
– Зачем? Я уже прошла этот путь. К чему повторяться?
– Ты не веришь, что он может измениться?
– Я сомневаюсь, что я та, кто ему нужен.
– А папа? Он тот, кто тебе нужен?
– Я люблю его. Я люблю его каждой клеточкой тела, каждой частичкой себя. И случившееся моей любви не отменяет.
– Знаешь, мама, ты не права. Силу свою ты черпаешь в любви. А про детей ты ему скажешь?
– Нет. Сейчас нет. И коль силу я черпаю в любви, я надену на себя доспехи любви, вооружусь любовью, повергну в прах обиду, и тогда скажу! – Я рассмеялась. – Катька, я есть хочу, пойдём ужинать, договорим ночью. Пойдём?
Катя обнимала меня за плечи, я её за талию, в таком тесном объятии мы вернулись в гостиную. Семья продолжала пребывать в напряжённом молчании – сидя за общим семейным столом, каждый ублажал свой взгляд содержимым своей тарелки.
– Ужин похож на тризну. Катька, придётся публику веселить.
Максим поднялся встретить нас. Не видя Макса за спиной, Серёжа тоже встал. Сын опередил его, прошёл мимо, и Серёжа остался на месте.
– Что, сынку, домочадцы пребывают в печали? – спросила я.
– Мама, не получается завести хоть какой-нибудь разговор, я пытался. – Максим разбил наши с Катей объятия. Вклинившись между нами, он обнял каждую за талию, приподнял и закружился вокруг своей оси.
Катя невесело хохотнула:
– Ты, братка, как в «Золушке». На вопрос: «Что делать?», предлагаешь танцевать.
– А что? Можем попробовать, я один, вы двое, танго на троих. А, мама? – И, не ожидая согласия, громко попросил: – Папа, нажми, пожалуйста, на кнопочку пульта, девчонки хотят танцевать.
Музыка зазвучала тотчас, но не танго, а некая фантазия на тему вальса. Довольно вяло, одна против другой, я и Катя начали танцевать. Максим наблюдал за нами какое-то время, потом выхватил меня из дуэта и увлёк во вращение вальса. Оставшаяся в одиночестве, Катя нашла в себе силы не остановиться. Максим сменил партнёршу, теперь я танцевала свою тему, а Катя кружилась с братом. Незаметно мы увлеклись. Я видела, как Катя – горестная и слабая в первой части танца, к концу его превратилась в грозную и, уверенную в своей победе, воительницу. Кому она объявила войну, я не поняла. Я танцевала о любви и тосковала об её утрате.
Развернувшись вполоборота от стола, Серёжа не отрывал от нас задумчивого взгляда. Он выглядел таким одиноким за общим семейным столом, что у меня сжалось сердце. Когда мы подошли, Серёжа вновь поднялся, Катя робко произнесла:
– Папа, здравствуй.
Распахивая руки, он с видимым облегчением выдохнул:
– Здравствуй, Котёнок! Иди, детка, ко мне.
Секунду помедлив, Катя с всхлипом приникла к его груди. Я услышала шёпот: «О, детка, прости… папочка… мой папочка…» Теперь и я выдохнула с облегчением, присела на пустующий стул Андрэ, предоставив свой в распоряжение Кати. Усаживая дочь, Серёжа не отпускал её от себя – продолжал обнимать одной рукой, прижимаясь губами к её ушку, потом Катя что-то сокровенное нашёптывала на ухо ему.
Я принялась за еду и сразу вызвала переполох. Маша вскочила, стараясь придвинуть ко мне тарелки с закусками и салатники. Стефан заинтересованно наблюдал, как я жую.
«И что сижу столько лет напротив него? – сварливо подумала я. – Не хватало, чтобы догадался раньше времени!» Я скорчила ему гримасу, он ласково усмехнулся.
– Маша, вкусно, язык проглотишь!
– Ешь, Маленькая, ешь! Ты последний раз ела-то за завтраком?
Я кивнула с набитым ртом. «Спасибо, Машенька, спасибо, что дала объяснение моему аппетиту!» Утолив первый голод, я решила передохнуть, хотя пирог с капустой и грибами манил ароматом и румяной корочкой. Маша дотянулась до блюда с пирогом и, захватив кусок, положила в мою тарелку. Стефан и на этот раз не пропустил мой вожделеющий взгляд. «Неет, надо пересаживаться! Сидя против него, я всё время голодной буду».
– Ешь, не вздыхай, – опять помогла мне Маша. – Пирог вкусный, как ты любишь.
– Я ем, Маша, благодарю.
В прошлую беременность в первой её половине, я беспрестанно что-нибудь жевала. За столом опустошала тарелку за пять минут, не морочась, придвигала к себе один из салатников, прямо раздаточной ложкой черпала из него и отправляла содержимое в рот.
Стефан, встревоженный слишком быстрым набором веса, хотел ограничить меня и… натолкнулся на сопротивление Маши:
– Какая такая диета? – уперев руки в бока, грозно шагнула она к нему. – Ты в своём уме? В ней ни жиринки до того не было! Она хоть на женщину стала похожа – сама округляется, и детей в себе растит. Ты помнишь, что детей-то в ней двое?
Не дожидаясь ответа, Маша отвернулась от Стефана и пододвинула ко мне тарелку с куском хлеба, намазанным маслом, и куском малосольной белуги сверху.
– Ешь, Маленькая, ешь, детка. Смотри-ка, чего удумал, кушать беременной женщине запрещать!
Стефан в молчаливом возмущении вращал глазами – на Машу, на меня, продолжающую меланхолично жевать, на стол, уставленный тарелками с едой, в отчаянии махнул рукой и, чуть не задев мою защитницу, стремительно вышел из кухни. Злопыхая, Маша прокомментировала:
– Ишь, к Сергей Михалычу побежал. Его вразумлять теперь будет. Ты не слушай, Маленькая, ешь, сколько захочется. Организм, он сам понимает, сколько ему надо. – Маша повернулась в сторону двери и крикнула: – Запрещать он ещё будет! Ты своей Дашке запрети, она у тебя скоро в двери проходить не будет.
– Маша! – прошамкала я.
– Что Маша? Правду я говорю. Ешь-ешь, детка.
Серёжа весело поблёскивал глазами, наблюдая, как я отправляю в рот всё, что попадается на глаза. Я жевала и в спальне, куда Маша каждый день тащила и сласти, и сухофрукты, и свежую выпечку.
В жарком шёпоте, целуя мой набитый едой рот, Серёжка называл меня запасливым хомячком.
Я спохватилась, доедая второй, положенный заботливой Машиной рукой, кусок пирога. Маша умилялась моему аппетиту, а Стефан сделался задумчив. Я открыто посмотрела ему в глаза и поняла – всё! Стефан догадался. «Даа, день не кончился, а тайну я выболтала уже двоим!»
Семья тем временем вернулась к привычным разговорам – решала важные и не очень, общие и личные проблемы.
Даша спорила о чём-то с дочерью, попросту давила на Анюту, та не очень храбро, но всё же сопротивлялась, защищаясь мнением Эдварда. Максим и Павел обсуждали вопросы безопасности. От кого исходила инициатива реорганизации, я за едой пропустила. Маша под рукой задремавшего Василича, увлеклась беседой с Женей и Катериной, обсуждая уже заказанное меню на завтра.
Катерина мало изменилась за прошедшие годы – так же сметливы и быстры глаза, столь же проворны ноги и руки. Жизненную силу в неё вселяет успех Марфы, пока это небольшое ателье по пошиву модной одежды, но Марфа талантлива и настойчива и, думаю, вырастет в модного дизайнера. Почувствовав мой взгляд, Катерина посмотрела на меня, я улыбнулась. Мы с нею так и не стали близки. Она часто вспоминает мою маму, и, когда вспоминает, глаза её увлажняются слезами.
«Все эти люди – моя семья, – думала я, медленно обводя гостиную глазами. – Беспокоит меня только Даша. Какие бы планы на будущую жизнь она не строила, Стефан в дом Эдварда не поедет. Даша от мужа не откажется, а, значит, и жить она останется с нами. Но слишком уж Даша стала неуживчивой».
Я встала. Максим тотчас отвлёкся от разговора и спросил:
– Мама?
– Пойду чай заваривать, сынок.
Паша поднялся вслед за мной.
На кухне он достал из шкафа заварочные чайники и расставил их в линию на столе. Я сыпала заварку, он закрывал крышкой чайник и ставил его в раковину. За много лет все действия у нас были отработаны до автоматизма.
– Сердишься? – наконец, прервал он молчание.
– Паша, почему ты всегда опаздываешь?
– Сам не знаю. Мне и Сергей Михалыч не раз говорил.
– Кто рассказал Стефану о встрече в торговом центре?
– Я. Я шёл к себе, когда он к гаражу подъехал. Подождал, чтобы вместе к коттеджу идти. Ну, и рассказал. – Паша почесал затылок. – Он выслушал, развернулся и пошёл назад к дому. Я крикнул, что ты просила не беспокоить тебя, он только шагу прибавил, почти побежал. – Паша тяжело вздохнул. – Я уже к себе зашёл, когда понял, что будет, если Максим встанет у него на пути. Ну, и… опоздал.
– Ты понимаешь причину такого поведения Стефана?
– Сейчас, да. Стефан хотел убедиться, что ты в порядке.
– А когда он пошёл назад к дому, ты не понимал?
Паша грустно покачал головой.
– Может, я тупой, Маленькая?
– Может, ты, Паша, недостаточно мотивирован исполнять свою службу? И, если ты, как ты выразился, «тупой», я заменю тебя «острым» начальником службы охраны. А ты будешь инструктором в тренажёрном зале, а в свободное время станешь помогать Василичу.
Против обыкновения, я сама взяла закипевший чайник в руки и, не спеша, облила кипятком, составленные в раковину заварники. Опираясь боком на стол, Паша наблюдал за мной и обиженно сопел. Отставив пустой чайник, я заговорила снова:
– Максим молод. Ему требуются поддержка и помощь. Я прошу серьёзно обдумать, способен ты обеспечить надёжную работу службы охраны или нет. На раздумья у тебя сутки.
Паша надел на руку варежку и выставил заварочные чайники из раковины на деревянную подставку. Я взяла в руку другой, булькающий кипятком, чайник. Паша покаянно произнёс:
– Маленькая, давай я сам.
Я поставила чайник на стол.
– Паша, я тебе благодарна, безмерно благодарна за многое. Ты был со мной, когда я убежала в Алма-Ату, я благодарна тебе за своё спокойствие, когда ты сопровождаешь Сергея в поездках. Ты блестящий инструктор самообороны, я знаю, оба моих ребёнка, обученные тобой, сумеют постоять за себя в сложной ситуации. Всё это бесценно. Ты моя семья, Паша. Но в настоящих условиях мне требуется ещё одно, ты должен уметь на несколько шагов вперёд просчитывать действия других людей. Мне надо, чтобы ты не опаздывал.
– Я понял, Маленькая. Задача ясна.
Я накрыла чайники фланелью и только теперь посмотрела ему в лицо, и была приятно удивлена – Паша внутренне собрался, взгляд у него был прямым, обиды не было и в помине.
– Есть один человек, – сказал он, – мне его на той неделе рекомендовали. Боевой офицер. Получил ранение. Комиссовать, не комиссовали, но на боевые задания не посылают, на бумажной работе держат. Савелий зовут. Молод, тридцать лет, хочет увольняться в запас. Я поговорю с ним завтра же.
Я кивнула.
– Благодарю, Паша. За понимание, благодарю. И ещё. – Я потянула его руку вниз. Он наклонился. Обняв за шею, я шепнула ему на ухо: – Ты мне нужен, Паша.
Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза близко-близко. Наконец, он кивнул. Я расслабилась и повторила:
– Благодарю, Паша.
В гостиной всё осталось по-прежнему, только Серёжа с Катей пересели в самый дальний угол гостиной. Катя что-то горестно выговаривала, Серёжа гладил её по головке, по плечу – успокаивал. Она клонится головкой к его плечу, он – лицом в её волосы.
Лёгкая капель фортепьяно радостно прорвалась сквозь монотонный гул голосов и, дрожа, повисла на самой высокой ноте. Я оглянулась. Максим с подиума музыкального «салона» искоса и весело смотрел на меня. Я засмеялась. Макс сел за инструмент, похлопал рукой по скамье, приглашая присоединиться. Я подошла, обняв плечи сына, прижалась к его спине. Он взял мою ладошку, поцеловал и… гостиная наполнилась звуками бушующего шторма. Я присела на скамью, наблюдая, как длинные пальцы сына летают по клавишам. Сзади тихонько подошла, обняла Катя и шепнула в ухо:
– Папа ждёт тебя в кабинете.
Я кивнула, погладила перекрещенные на своей груди руки дочери.
Захваченный гармонией, им же самим создаваемых звуков, Максим невидяще смотрел, как Катюша опустилась на ступеньку подиума. Я запустила пальцы в её густые тяжёлые волосы, Катя положила голову на мои колени и закрыла глаза. Кажется, разговор с отцом Катю успокоил.
Кончил Максим импровизацию той же лёгкой капелью, какою начал.
– Благодарю, сынок! Даже самый грозный шторм прольётся спасительным дождём, и сияние солнца вновь откроется миру?
– Да, мама! – Макс рассмеялся, ладонью обхватив мой затылок, («Господи, как много в нём отцовского! Сегодня я замечаю это на каждом шагу!»), притянул мою голову к себе и звонко чмокнул в щёку. – Именно это я и хотел сказать! И ещё у меня к тебе два вопроса. И один не простой.
– Слушаю, Максим.
– Я нашёл объявление девушки – выпускницы детского дома. Восемнадцать лет. Мне текст понравился: «Ищу работу в семье добрых людей». Здорово, да?
– Здорово. Завтра за праздничным ужином самое время продемонстрировать ей нашу семью. Показать товар лицом, так сказать.
– Согласен.
– Странная ты, мама, – не открывая глаз, лениво произнесла Катя, – ты работодатель, а демонстрировать собираешься себя. Это девушка должна заинтересовать собой работодателя.
– Она это уже сделала, Максим обратил внимание на её объявление. У девочки есть требование, о котором она честно заявляет. За семейным столом она и без наших вербальных заверений сделает вывод о наличии в семье доброты. Нуу, или об отсутствии оной. А потом мы поговорим, чем мы можем быть полезны друг другу.
Я наклонилась и поцеловала Катюшу в нос. Она сморщила его, засмеялась и потребовала:
– Ещё, мама! Приятно.
Я целовала её ноздри, кончик носа, ямку над верхней губой, расспрашивая:
– Как приятно? Так? Или так?
Она обхватила меня за шею и звонко чмокнула в губы.
– Вот так! Так приятно! – И захохотала, вновь упав головой на мои колени.
«Ну, наконец-то! Кризис, кажется, миновал», – обрадовалась я и взглянула на Макса. Он, соглашаясь, подморгнул мне.
– Итак, Максим, теперь на очереди «не простой» вопрос?
Максим помолчал и выпалил:
– Я хочу заменить нашего начальника службы охраны.
Катя подняла голову и с удивлением уставилась на брата.
– Братка, ты что, с ума сошёл? Павел служит у папы всю жизнь. Маму за сестру считает. Он наша семья, Макс!
– Я говорил с Павлом о реорганизации службы охраны. У меня создалось впечатление, что он не владеет вопросом, попросту не понимает, о чём речь.
Я покивала, соглашаясь. Катя перевела ошарашенный взгляд на меня.
– Мама, ты что, всерьёз рассматриваешь бредовое предложение Макса?
– Не торопись, детка. – Я успокаивающе погладила её по голове. – У Павла кое-как законченное среднее образование. Почти полное отсутствие абстрактного мышления. Он, как боевая машина, умеет просчитывать ситуацию только в прямом бою. Вне боя Павел рассслаблен и физически, и ментально.
Каждая моя оценка вызывала поддержку у Максима, но не убеждала Катю.
– А почему его папа не заменил, если он так плох?
– Папа решал многие вопросы сам, Катя, без участия службы охраны! Макс, я уже говорила с Пашей, дала ему сутки на обдумывание. Он принял решение быстрее, и уже завтра сделает предложение другому человеку. Полагаю, Пашу вполне устроит быть моим личным водителем. Ещё Паша замечательный наставник боевых искусств. А ещё ты можешь «официально» назначить его инструктором по физической культуре. Звучит вполне достойно. И зарплату за исполнение двух должностей можно повысить.
Максим лукаво улыбнулся.
– Нет, мама, назначим мы его не личным водителем, а личным телохранителем твоим. Павел расценит это, как повышение.
Я рассмеялась.
– Пусть так. Благодарю, сынок. Ты удовлетворена, Катя? Ты правильно, детка, сказала, Паша наша семья. – Я потрепала её по щеке. – Я, девочка, не просто привязана к Павлу, я люблю его. Я пойду к папе, а ты подавай чай. Мы с Пашей его уже заварили. – И, вновь чмокнув её в нос, я отправилась на разговор с мужем.
Стукнув в дверь кабинета и, не дожидаясь приглашения, я отворила её. Серёжа сидел за рабочим столом, уставившись на переплетённые пальцы рук и, кажется, стука не слышал.
– Серёжа.
Он поспешно встал и вышел из-за стола.
– Где сядем, Лида?
Постоял, подождал, пока я разулась и с ногами забралась в кресло. Сел напротив, подавшись ко мне телом и уперев локти в колени, и вновь уставился на сцепленные кисти рук. Наконец, он поднял на меня глаза.
– Ты ни о чём не спросишь?
Я покачала головой.
– Лида, это не мой ребёнок. Я уже получил уведомления о результатах экспертизы от трёх из пяти лабораторий. Официальные документы получу в течение трёх дней.
– Для нас это ничего не меняет, Серёжа.
– Да, я понимаю. Просто хочу, чтобы ты знала. Лида, у меня нет новой семьи и не было. Моя семья – ты и наши дети.
Он помолчал, ожидая моей реакции. Мне сказать было нечего. Тяжело ворочая словами, он начал снова:
– Я виноват, Лида. Я прошу прощения за боль, которую причинил тебе и детям. Я не сдержал данного тебе слова. Прошу прощения и за это.
– Я… принимаю твоё покаяние.
Он недоверчиво всмотрелся в меня, в глазах мелькнула и погасла надежда, он усмехнулся.
– Ты играешь со мной, Девочка?
Я опять покачала головой.
– Серёжа, ты такой, какой есть. Это я не та, кто тебе нужен.
– Почему ты решила, что ты не та, кто мне нужен?
– Потому что ты испытываешь потребность в других женщинах. Хотя, может быть, для тебя важен риск в отношениях: узнает – не узнает, простит – не простит? В любом случае, это не для меня. Серёжа, я была счастлива каждый день нашей жизни, я была счастлива даже тогда, когда мы ссорились. Ты сумел подарить мне саму себя. Твои подарки столь велики, что измены на их фоне выглядят ничтожно малыми неприятностями.
– Ты легко расстаёшься со мной. Ты всего достигла, и теперь я стал не нужен?
Я рассердилась.
– А вот это не твоё дело, как я с тобой расстаюсь! Я не намерена обсуждать свои чувства. На вопрос тоже не вижу смысла отвечать.
Сергей блеснул глазами, расслабился и откинулся на спинку дивана. Передо мной вновь возник мужчина, которого я люблю.
– Хо-ро-шо. Тогда о деле. Я уеду недели через две. За оставшееся время я передам бизнес под управление Максиму, наследником я назначил тебя. Дальше. Твоими личными финансами управляет Максим, так что тут никаких изменений. Ты хорошо решила, предложив ему стать главой семьи. Макс молод, но он справится. Пока не уехал, помогу ему освоиться в новой роли, хотя ты и без меня это делаешь замечательно. Я восхищен, Маленькая… – Он запнулся. – Прости. Я…
Я выставила ладонь, пресекая его извинения.
– Мне всё равно, как ты меня называешь.
Он несколько секунд молчал, рассматривая меня, потом кивнул.
– Я, в самом деле, восхищён, как быстро ты принимаешь решения и реорганизуешь жизнь семьи. Всего-то полдня прошло. Ты спокойна и собрана. – Он сделал паузу. – Я боялся ехать домой, боялся увидеть тебя в слезах, разбитую открывшейся… изменой, придумывал слова покаяния. Представлял, как буду держать тебя на руках, успокаивать, целовать мокрые щёчки, целовать ротик, рассказывающий об обиде…
Я прервала его:
– Извини, что не оправдала твоих надежд.
Сергей поперхнулся. Я прижала ладони к животу, останавливая себя: «Спокойнее! Легче всего на обиду ответить обидой, в ответ на боль причинить ещё большую боль. Спокойнее…»
Сергей тихо спросил:
– Маленькая, а ты вообще-то меня любила?
– А ты? – парировала я.
Он опустил глаза.
– Ты не вернёшься ко мне?
– Знаешь, сегодня я переживаю день сурка – одни и те же вопросы, одни и те же ответы… этот вопрос мне уже задавали, не знаю, сколько раз ещё зададут…
– И что ты ответила?
Вместо слов я медленно покачала головой. Сергей вновь уставился на сцепленные руки и вновь надолго умолк. Не меняя позы, наконец, произнёс:
– Маленькая, поверишь ты или нет, но я скажу: ты единственная женщина на земле, которая мне нужна и которая мне желанна.
Я стиснула зубы, чтобы не выкрикнуть: «Ну да! А другие у тебя, так! Против желания».
Он поднял лицо, я не отвела глаз и попала в плен. Сергей улыбался, в глазах плясали искорки, взгляд ласкал и обволакивал теплом. «Ооо, Серёжка, я забываю себя, когда ты так смотришь…»
– Лида, хочу напомнить – я взял тебя в жёны навсегда. Процедуру развода можешь даже не начинать, я не дам тебе развод.
– Это не в твоих силах, Сережа. Суд разведёт и без твоего согласия.
Он пожал плечами, продолжая улыбаться.
– Попробуй.
– У меня вопрос. Когда ты начал? Я имею в виду…
– Я понял, Лида. Зачем тебе? Какая разница сколько раз, когда и с кем?
– Ты прав, незачем и нет никакой разницы. О том, что мы расстаёмся, я домочадцам завтра хочу объявить. После праздника.
– Хорошо. Лида, я поживу в гостевом домике, если ты не против.
– Конечно, Сергей, я не против. Благодарю за Катю.
Он покачал головой.
– Лида, это я виновник Катиной беды. За что же ты меня благодаришь?
– За слова, которые нашёл, за любовь к дочери.
– Я надеялся найти слова и для тебя.
Я поднялась, обулась и пошла к двери.
– Ты не простишься со мной? Я рассчитывал на прощальный поцелуй.
Я оглянулась. Он смотрел насмешливо, напоминая о поцелуе со Стефаном. Я холодно ответила:
– Когда будем прощаться, тогда ты и получишь свой прощальный поцелуй.
Одним прыжком он настиг меня, обхватив за талию, угрожающе зашептал в ухо:
– Маленькая, ты не забыла, что я твой муж? – Развернул к себе, близко-близко шаря глазами по лицу.
– Что ты хочешь найти? … Отпусти меня!
– Ты, Малышка, должна понимать, я свой поцелуй возьму, когда захочу.
Его дыхание обжигало губы, я непроизвольно облизнула их, и он усмехнулся.
– Сладкие губки, манящие.
Легко коснулся губ языком. Приник нежным поцелуем. Я не ответила. Отстранившись, он продолжал рассматривать меня.
– Серёжа, я не хочу тебя.
Усмешка его пропала, глаза потухли. Он шумно выдохнул мне в лицо, опустил руки и отвернулся.
