Лариса Тимофеева
Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие
В первый раз я почувствовал этот страх в Индии. Помнишь, я уехал по делам на материк. Заключил договор о сотрудничестве, и меня пригласили на ужин. В тот день у индусов был какой-то религиозный праздник, и я не стал отказываться. Ужин обслуживали девадаси. Красивые полуобнажённые девушки танцевали очень близко к столикам, протяни руку и любая из них будет рада помочь гостю расслабиться, а я тосковал по тебе.
– Ты был молчалив, когда приехал за мной в школу.
Серёжа усмехнулся.
– Если я скажу, что, увидев тебя, наполнился благоговением, ты поверишь? Я захватил кусочек твоего танца. Дверь в зал была приоткрыта, и я подсмотрел. Смотрел и думал, может, и правда, апсары иногда спускаются с небес, и ты одна из них?
Ты баловала меня, Девочка, баловала любовью, восхищением. Ты храбро защищала меня от нападок твоих доброжелателей. Ты заставила весь наш мир вращаться вокруг меня. Ты родила мне детей и при этом не утратила ни пылкости, ни обольстительности. Оказавшись в конфликте с Катей, ты ждала помощи от меня, а я требовал внимания к себе. Прости, Лида. Если можешь, прости. – Он сделал длинную паузу и добавил: – Сам я себе никогда не прощу. Как не прощу той боли, что причинил тебе. Я только сегодня понял, чего стоила тебе твоя выдержка.
Ты права, эти восемь лет я ждал, что время сделает своё дело, боль измены забудется, и ты вернёшься ко мне. Я, и в самом деле, не ставил цель разбираться в себе. Я всё о себе знаю. Те четыре года не прошли даром. Страх разоблачения, страх потерять тебя и детей разрушили меня. Если бы ты плакала и обвиняла, я исполнил бы роль сильного и уверенного в себе главы семейства, да, виноватого, но раскаявшегося и твёрдой рукой восстанавливающего прежний миропорядок. А ты не плакала и не обвиняла, ты отказалась от меня. Лида, я был готов валяться у тебя в ногах, слезливо упрашивая, нет, даже не о прощении, а о позволении оставаться поблизости. Но ты, моя Девочка, с таким достоинством держалась, что и меня уберегла от потери человеческого облика. Я понял, что мне надо бежать. Уехать, как можно дальше от тебя, чтобы в минуту слабости не броситься назад. Уехать, как можно дальше от цивилизации, чтобы не иметь возможности надоедать звонками. Чтобы отрезать пути назад, я сразу объявил об отъезде, передавал дела Максу и торопился, потому что боялся сорваться в отчаяние…
Серёжа надолго умолк, и я спросила:
– Почему ты выбрал Тибет?
– Не знаю, почему-то решил, что буддизм мне поможет.
– Не помог?
– С ламой первая беседа закончилась ничем. Он выслушал, махнул рукой отстраняющим жестом и сказал: «Уходи. Дурак ты, слаб и умом, и сердцем. С похотью совладать не можешь. Не человек ты, получеловек». Он был прав. На тот момент я и самому себе не казался человеком.
В следующую встречу он был более многословен. Я попробую воспроизвести, что он сказал:
«Женщина твоя идёт трудным путём, хочет и тебя привести к свету.
Многие путём любви хотят пройти, не у всех силы и ума на то хватает. Большинство через духовную любовь хотят Бога обрести и отрицают в себе человека. Богом созданного человека называют греховным! Какая же это любовь к Богу, если отрицаешь его творение? Устремляясь к любви, делят её на правильную и неправильную. Духовную любовь восхваляют, физическую проклинают. А сами как на свет появились? Дураки!
Другие, наоборот, ищут свой путь через секс, похоть за любовь выдают. Об этих и сказать нечего.
Женщина твоя идёт путём слияния физической природы человека и божественной сути его. Единство в Боге, не разделение.
Никто не дошёл до цели. У твоей женщины получается. Телу она научилась возвращать молодость. Пока! Что будет завтра? Она накапливает в тебе энергию, в физическом соитии достигает единения ваших душ. А ты тратишь эту энергию на похоть. За много лет не понял разницы между сексом с нею и сексом с другими женщинами. Дурак!» Сказал, что я тебя недостоин. Я это и без него знал.
Мне стало неудобно под его рукой, и я завозилась в поисках лучшего положения.
– Что ты? – спросил Сергей и приподнял руку.
Устраиваясь по-новому, я буркнула:
– Он сам дурак!
Сергей рассмеялся.
– Почему?
– Почему он решил, что это я омолодила наши тела? Почему не ты? Не оба? Говорит о Единстве в Боге, а сам разделяет.
Сергей опять засмеялся и, покачав меня в объятиях, с нежностью произнёс:
– Сокровище моё. – И продолжал: – Выслушав его, я решил заняться поиском «божественной сути». – Сергей коротко хохотнул. – Не вышло из меня «просветлённого». Многочасовые сидения с устремлённым в одну точку взглядом и отсутствием мыслей в голове мне не дались, и я махнул рукой. Днём истязал себя упражнениями – в монастыре в это время тренировался настоящий боевой отряд из монахов, а ночью спал, как убитый. Потом бойцы куда-то исчезли, наступили несусветные холода, и я заперся в келье. Делал пробежки утром и вечером, а в остальное время – полное отсутствие контакта с человеком, животными, растениями, с солнцем, небом, звёздами, с чем ещё может общаться человек? В общем, отсекающие все звуки, четыре стены кельи и я сам.
– В темноте?
– Почему в темноте? Нет, у меня были свечи, я зажигал их в первое время, а потом перестал. – Он вновь хохотнул. – Когда в собеседниках только ты сам, освещение ни к чему. Я получил интересный опыт. В отсутствии внешних раздражителей органы чувств концентрируются на единственном доступном объекте – на собственном теле. Довольно скоро это наскучивает, сознание ищет объект для исследования, его нет, ты жуёшь и пережёвываешь прошлое… галлюцинируешь… Должен сказать, галлюцинации возникают вполне реальные и без использования каких-либо расширителей сознания – сосредоточишься на желании, в голове довольно легко возникает видеоряд, а следом и весь спектр чувственных ощущений. Однажды я вполне реально занимался с тобой сексом, – заглянув мне в лицо, Сергей лукаво блеснул глазами, – но не так, как когда-то на пляже, а вполне по обоюдному желанию. Девочка, ты была ооочень страстной, ты реализовала все мои фантазии, можно сказать, истощила меня.
Я рассмеялась.
– Серёжка, «кто о чём, а вшивый о бане», кто в одиночестве Бога ищет, а ты сексуальные фантазии реализуешь.
Сергей оглушительно расхохотался.
– Ты недалека от истины, я действительно старался вернуться в ту галлюцинацию, но так реалистично погрузиться в ощущения, как это случилось в первый раз, мне не удалось. Знаешь, Лида, живя с тобой бок о бок, я был недоволен, что ты уделяла мне мало времени, а оказался далеко от тебя и готов был отдать, что угодно лишь за одну минутку с тобой. Одну минутку в день, чтобы услышать твой смех, почувствовать твоё тепло, заглянуть в глазки. – Он зарылся лицом в мои волосы, пальцы сбежали по спине к ягодицам, замерли, словно бы в раздумье, продолжать ласку или нет; шумно втянув в себя воздух, Сергей медленно вернул руку на прежнее место – на моё плечо. – Человек обрастает эмоциональной накипью. Как элемент нагревания покрывается со временем накипью, жизненная сила воды – минералы, оседают на спирали, так и человек жизненную силу чувств осаживает в себе в виде коросты и перестаёт чувствовать. То, что радовало раньше, наскучивает, то, что дарило счастье, становится обыденным.
– Пока не потеряет. Пока не потеряет то, что дарило счастье.
– Да, пока не потеряет.
– В коросту, Серёжа, оседают хорошие чувства – благодарность или сочувствие, а есть чувства, что не накипают, такие, как жадность, зависть или ненависть; эти, как кислота, разъедают, поддайся им, они и сам элемент уничтожат – в человеке человеческое растворят.
– А ревность?
– Ревность?.. Ревность другой природы… ревность никогда не выгорает до золы. Остаются угли – злые, горячие, как только прикоснёшься к ним, жалят с той же силой, что и раньше, сколько бы лет не прошло.
– Я не думал, что ты ревнуешь к Карине.
– Она единственная, кому ты не изменял.
– Это не так.
Потрясённая его словами, я подняла голову и уставилась на него.
– Ты сказал, что ты изменял второй своей женщине…
– Да, и по этой причине мы расстались. А с Кариной мы расстались по другой причине, о чём я тебе и рассказал.
– Значит… изменял?
Он кивнул. «Карина тоже не была единственной!» Глупо, Господи, как постыдно и глупо, у меня даже загорелись щёки и уши, но от его признания мне стало легче. Но тотчас мир – мой мир! рухнул… «Он тот, кто с одной не может!», – вспомнились чужие слова, и я провалилась в отчаяние. Его верность Карине нужна была, как огонёк надежды на грядущую верность мне! Я осторожно положила голову на его плечо. Оттолкнув признанием: «Я не люблю тебя», Сергей привлёк другим признанием: «Ты нужна мне», но освободив от ревности, одновременно он потушил последний, едва-едва тлеющий огонёк надежды на возможное счастье.
– Как ты восстановился? – чтобы только не молчать, спросила я.
Он не ответил, и я вновь подняла к нему голову.
– Я не восстановился, Лида, – встретив мой взгляд, прошептал он, – когда ты не позволила себя целовать… позвала и тотчас поставила на место… я сорвался. В ноги не упал, потому что отвлекали – встреча с детьми, с домочадцами, вопросы, разговоры. Потом, когда ухаживал за малыми, утвердился на мысли, что буду ждать вечно. С этим и живу.
Я отвела глаза, и Сергей теснее обнял меня.
– Послушай меня. Рядом, бок о бок, параллельно друг другу, существуют Великая Женственность – Материя и её слуга и господин Дух-Творец Мужчина. Между ними вечное притяжение. Мужчину влечёт тайна трансформации Материи, он жаждет овладеть ею, подчинить себе и управлять, не понимая, что только неизменная изменчивость и влечёт его. У людей притяжение обусловлено биологией. – Словно заранее испрашивая прощения за свои слова, Сергей поцеловал меня в лоб и прижался к месту поцелуя щекой. – Любовь – это мечта. Никто толком не может сказать: что такое любовь. Каждый трактует понятие в зависимости от того, чего ему самому не хватает. Для кого-то любовь – это верность, забота, для кого-то – полное погружение в объект любви, отсутствие эгоизма в отношениях, кто-то трактует любовь, как бесконечное вожделение или бесконечную жертвенность. – Сергей говорил тем терпеливо-ласковым голосом, каким уговаривают дитя отказаться от капризов и стать паинькой. – Среди миллиардов женщин ты та единственная, кто удовлетворяет мою тоску и томление по женственности, мою жажду власти над женственностью, моё опьянение обладанием, моё отчаяние от ускользающей победы и наслаждение поражением. – Расцепив объятия, Сергей приподнялся и близко-близко склонился ко мне: – Лидка, я не мыслю жизни без тебя, ты не половинка моя, ты весь мой мир. Я никогда не постигну тебя и всегда буду пьян желанием. Девочка, прошу, доверься мне ещё раз.
Его слова не убеждали, я вглядывалась в его глаза, но и они потеряли власть надо мной.
Сергей прикоснулся губами к моим губам и едва слышно спросил:
– Ты согласна?
Я отвернулась, рукой отвела от себя его лицо и села в кровати.
– Куда ты?
– Я отвечу танцем.
Подбежав к окну, я встала на его фоне, завязала волосы в узел и в полной тишине начала танцевать:
Когда, любимый, ты начал говорить, моё сердце остановилось,
Моя душа, как птичка, билась о прутья клетки,
Сплетённой из твоих слов.
Ты разрушил красоту нашей встречи,
Ты убил счастье нашего прошлого,
Желая снять с себя вину, ты решился убить нашу любовь.
Ты сказал: «Я не любил, я ревновал, и я желал».
А я любила.
Ты говоришь: «Доверься мне, я не люблю, есть биология – закон влечения».
А я люблю.
«Пустяки мои измены, я не любил», – думаешь ты.
«Пустяки твои измены, я принимаю правила игры», – говорю я.
Отныне, милый, будет так:
Ты подарил мне материнство, и я ценю в тебе отца.
Ты веришь не в любовь, а в секс, я соглашусь ради утех.
Любовь не будет досаждать, я по ветру её развею.
Ты предлагаешь чистый секс, пусть будет так!
Я принимаю!
После танца девадаси, вслед за последней позой, я легко качнула бедрами, потом ещё раз, переходя к арабскому танцу, повела плечами, вызывая волнение грудей.
Неотрывно следившие за мной, глаза Сергея наполнялись тяжёлым вожделением. Воздух между нами наэлектризовался. Я бесстыдно демонстрировала желание – улыбкой и взглядом, вибрацией грудей и бешеным вращением бёдер я звала его к соитию. Он обхватил меня в тот момент, когда я повернулась к нему спиной. Схватив за подбородок, он повернул к себе моё лицо и впился в губы. Я ахнула, когда он грубо повалил меня на пол и, прижав к полу весом своего тела, прохрипел:
– Займёмся утехами, детка.
Наш оргазм был одновременным и молчаливым. Поток не родился. Нам удалось убить Любовь.
Сергей приподнялся, перекатился на спину и тем же хриплым голосом произнёс:
– Я хотел всё исправить и, кажется, окончательно всё испортил.
После его слов из глаз моих покатились слёзы, будто только и ждали окончательного приговора.
– Ты плачешь? – спросил он.
Я села, хотела встать, он остановил меня, взяв за локоть.
– Лида, прости.
Я кивнула. Поддерживая под локоть, он помог мне подняться и поднялся сам.
– Ложись. Я уйду в кабинет.
Я забралась на кровать, накрылась с головой одеялом и свернулась клубочком. Он постоял какое-то время, потом выключил свет и вышел.
Ночью Сергей несколько раз заходил в спальню, я не слышала шагов, просто чувствовала его присутствие. Постояв некоторое время, он опять уходил.
День второй
Горизонт уже начал светлеть, когда я, оплакав унижение, а вместе с ним и рухнувшие надежды, уснула. Разбудили меня поцелуи.
– Маленькая, просыпайся, уже позднее утро. Я отвезу тебя домой.
Я отворачивалась от его губ, он тихо засмеялся, подхватил меня на руки и, прижав к себе, покачал.
– Прости меня, Девочка, за все свои беды прости. За трусость мою, за слабость, за глупость прости.
Выпустил из объятий, улыбаясь, оглядел меня, сердясь на него, я побежала в ванную. Он в спину сказал:
– Собирайся, не торопись. Я в машине буду ждать.
Я привела себя в порядок, потом привела в порядок спальню. С той же целью заглянула в кабинет – Сергей если и спал, то в кресле за рабочим столом, на столе стояла недопитая кружка с кофе, я забрала её и, уходя из кабинета, показала язык оскаленной морде медведя.
Запирая входную дверь, я поздоровалась с молодым мужчиной, выходившим из Машиной квартиры. Мужчина вызвал лифт и, когда он пришёл, заблокировал его, поджидая меня.
– Благодарю. – Проворно проскользнув в кабину мимо него, я спросила: – Снимаете квартиру?
– Да. – Он широко улыбнулся. – А вы тоже?
Я засмеялась.
– Нет. Я тут на одну ночь.
– Жаль. Я подумал, будем соседями. Если ещё раз квартира понадобится, заходите ко мне. Я буду рад.
– Спасибо.
Выходя из подъезда, он придержал передо мной дверь.
– Познакомимся?
Я кивнула и подала руку.
– Лидия.
Он взял мою руку и, охнув, накрыл её второй рукой и произнёс:
– У вас пальцы холодные. – Улыбаясь и рассматривая моё лицо, процитировал: – «Хорошая девочка Лида».
– «Да чем же она хороша?» – продолжила я стихотворение, и мы дружно рассмеялись.
– Я Степан.
– Рада знакомству, Степан.
– Я тоже, Лида. Вы на метро?
– Нет. Меня ждут.
Я показала рукой на Серёжу – раздвинув длинные полы пальто и затолкав руки в карманы брюк, он стоял, опираясь спиной на переднюю дверцу машины, и смотрел на нас.
– А! – Степан выпустил мою руку. – Жаль. – Он грустно улыбнулся и спросил цитатой из какого-то фильма: – «Звёзды никогда не отклоняются от своего пути»?
Я кивнула.
– До свидания, Степан.
– До свидания? Вы дарите мне надежду! До свидания, Лидия.
По дороге домой Сергей не проронил ни звука. Я тоже молчала, отвернувшись к окну, видя и не видя, тысячи раз виденный и изученный до деталей ландшафт.
«Тата, милая мудрая Тата, как ты была права! Ты предупреждала, а я отмахнулась. – Представляя себе её лицо, я медленно повторила её фразу: – «Любовь не иголка, любовь потерять нельзя, любовь можно убить». Теперь я знаю, как убивают любовь. С холодной настойчивостью, не испытывая сомнений и жалости. – За ночь я словно вымерзла изнутри. Снаружи я тоже мёрзла, и как ни вжимала плечи в спинку кресла, как ни обнимала себя руками, мне всё равно было холодно. – Зачем Сергей сказал то, что говорить было не обязательно? Зачем это запоздалое признание в нелюбви в равной степени безжалостное и бесполезное? … Зачем? – повторно спросила я у себя и сама себе ответила: – Отношение к нам наших близких почти всегда обратная связь – бумеранг, возвращающийся тем охотнее, чем с большей силой мы его запустили. Сколько же обид хранит в себе Сергей, если решился убить мою веру в любовь?»
Я взглянула на него – осунувшееся лицо было бледным, рот сжат, сузившиеся глаза смотрели на дорогу.
«Дети ждут, что мы вернёмся счастливые примирением. Больше всего хлопот опять с Катей будет. Сашка и Андрей примут, как есть. Они любят и меня, и Сергея, вне зависимости, вместе мы или нет. А Катя будет выспрашивать, плакать, обвинять. Катя будет страдать сама, и мучить других. Катя и беду, и счастье переживает вовне, на виду у всех. Я не понимаю, такой эмоциональности напоказ, а Катя не понимает меня и, видя моё внешнее спокойствие, сердится, думая, что я так же индифферентна внутри».
Почувствовав мой взгляд, Сергей обратил ко мне лицо. Взглянул потерявшими цвет, постаревшими глазами и тотчас отвернулся.
«Чужой. Глаза будто не его, и смотрят не на меня. Такой взгляд у него был, когда он узнал о смерти Виктора. – Я опять поёжилась и засунула замёрзшие ладошки в рукава пальто. – К Маше надо съездить, совестно, давно не была».
Похоронив Виктора, а следом и старшего сына, Маша навсегда закрыла концертную деятельность, заперла себя в доме младшего сына и пела колыбельные внукам.
Петя и Марфа торопились рожать.
– Ишь, Марфа, какая молодец, и Дом свой модный раскрутила, и детей без устали мужу носит! – восхищалась Марфой наша королева кухни. – За восемь лет уже четвёртым беременна! Петя-то пятерых хочет, говорит, раз отец с матерью сумели пятерых сынов поднять, то и ему надо не меньше, а Марфа соглашается. Молодец! И матери Петра легче горюшко вдовье с внуками переживать, и Катерина на правнуков не нарадуется, да и Михаил вроде как окреп, повеселел, а то, как Светка-шалава ушла, всё крючком сгибался, думала, скоро носом землю ковырять начнёт страдалец.
«Марфа всю семью к свету ведёт. Жаль, что Виктор внуков от Пети не дождался, только и успел сына женить и ушёл. Подорвала его жизненные силы встреча с прошлым. Всю жизнь Виктор жил мечтой о своей Пичужке, словно и не свою жизнь прожил. А Серёжа в тот год похоронил сразу двух друзей – Виктора и Ричарда. И теперь в живых остался один, последний из четырёх – Его Высочество».
Сергей летал к принцу в прошлом году на день рождения. Один, без меня. Я позвонила с поздравлениями, принц вначале подосадовал, что лишён удовольствия поцеловать мою ручку, а потом заявил, что нельзя мне на восток, и вообще, мне лучше из дома не выходить, а ещё лучше затеряться где-нибудь в глубокой тайге. «Смешной! И милый! Кому я нужна?»
Машина свернула к усадьбе, Сергей посигналил, и ворота поползли в сторону, открывая проезд. Паши у домика охраны почему-то не было. Не останавливаясь, Сергей поехал прямо к дому. Я отстегнула ремень безопасности.
Помогая мне выйти из машины, Сергей сказал:
– Макс будет спрашивать, скажи, я у себя. Спать лягу. Телефон отключу, пусть не беспокоится.
Он скользнул губами по моей щеке, и мне показалось, что губы у него какие-то слишком горячие. «Или это моя щека слишком холодная? – усомнилась я и прикоснулась пальцами к своей щеке. – Нет, вроде».
Я не успела открыть дверь в дом, как она сама передо мной распахнулась. Сияя улыбкой, Катя радостно защебетала:
– Мама, а мы ждём-ждём, волнуемся. А папа куда поехал?
– Здравствуй, Катюша. – Я прошла мимо неё в холл. – Как дома дела? Как малые? Как Ваня? Как дед? – Снимая пальто, я старалась держаться к ней спиной.
Она мрачно констатировала:
– Вы не помирились.
Бросив сапог на пол, а разогнулась и повернулась к ней. Лицо Кати переменилось, из счастливого оно стало хмурым, она уже осуждала меня, на языке её вертелись тысяча вопросов-обвинений. Я поморщилась, заградившись от их потока ладошкой.
– Котёнок, не сейчас. Не могу я, детка, сейчас отвечать на вопросы. – Я постаралась улыбнуться. – Пожалуйста, дай мне немного времени.
Пройдя через пустую гостиную к кабинету, я стукнула в дверь, приоткрыла её и услышала голосок Вани:
– Деда, а почему идёт дождь? Это как из душа водичка льётся?
– Нет, малыш. – Андрэ, как и Катя, встретил меня улыбкой и тотчас померк. – Здравствуй, детка.
Ваня сполз с его коленей и бросился мне навстречу.
– Лида!
– Здравствуй, Ваня! Здравствуй, мальчик! – Я опустилась на коленки и обняла внука.
– Здравствуй! – Ваня отстранился, посмотрел на меня серыми глазами Руслана, и сообщил: – Я соскучился.
– Солнышко моё, и я соскучилась! Мы всё поправим, Ваня, теперь мы каждый день будем вместе.
– Да? – не высказав ни радости, ни удивления, Ваня похвастался: – А мы с дедой книжку читаем, – он вывернулся из моих объятий и побежал обратно к Андрэ, – смотри какая, видишь? Толстая!
– Вижу, милый. – Я подошла к графу, поцеловала и спросила: – Как ты, Андрей?
– Ещё живой. Ну-ну, не хмурься, глупости говорю, прости. Про «каждый день вместе» ты серьёзно?
– Да. Решила уйти из офиса.
– Приятное известие! – Он засмеялся. – Порадовала! Сергей настоял?
Я покачала головой.
– Нет. Сама решила. А Макс где?
Ваня взял меня за руку.
– Лида, пойдём я тебе покажу.
– Куда пойдём, Ваня?
– Где Максим покажу.
Ваня привёл меня к мастерской Стефана. Я постучала и приоткрыла дверь, пропуская вперёд ребёнка. Катя была уже здесь.
– …не хочет разговаривать! – услышала я. – Опять, наверное, нашла к чему придраться, что ты не знаешь, как… – Катя умолкла, увидев меня, входившую вслед за Ваней. Она смешалась. – Мама…
– Мама! – Максим поднялся из-за рабочего стола и начал торопливо вытирать, испачканные чем-то чёрным, руки.
Стефан тоже был в мастерской. Голова его, по-прежнему лохматая, стала совсем седой, много седины было и в щетине, только брови густой чернотой нависали над внимательно изучающими меня глазами.
– Лида, вот Максим! – звонко объявил Ваня.
– Благодарю, милый. – Я наклонилась и поцеловала малыша.
– Я к дедушке побегу.
Я посмотрела, как мальчик проворно выскользнул за дверь, и повернулась к Кате.
– Мама, я… – виновато начала она.
«Как же дурно я воспитала дочь, – устало подумала я, – теперь и не поправить, слишком поздно».
– …я…
– Никогда не говори за спиной человека того, что не готова сказать ему в лицо, Катюша. И чтобы удовлетворить все твои вопросы сразу, я отвечу: я действительно нашла к чему придраться, полагаю, вчера мы с твоим папой поставили точку в отношениях.
Катя охнула, прикрыла пальцами рот, и глаза её стали быстро-быстро наполняться слезами.
Макс, бросив тряпку, шагнул ко мне, намереваясь обнять, но я уклонилась.
– Подожди, Макс. И ещё, девочка, я буду признательна, если ты позволишь мне прожить мою жизнь самой. – Я повернулась к сыну и упрекнула: – Не знаешь, почему в трудные моменты жизни я чувствую себя одинокой?
Он сделал новую попытку обнять меня. Точно так же, как ранее с Катей, я выставила открытую ладошку и перед ним.
– Я тебя искала, чтобы передать слова отца. Он у себя. Он хочет выспаться. Он выключил телефон и просит не беспокоиться. Обо мне тоже прошу не беспокоиться, до обеда я буду у себя. – Я посмотрела на Стефана. – Извини, Стефан, я не поздоровалась. Здравствуй. – Повернулась и вышла из мастерской.
К счастью, Люси в спальне не было. Я закрыла дверь на ключ и прошла прямиком в ванную.
Горячая вода вызвала озноб.
«Как же мне жить, Серёжа? Мой мир рухнул в очередной раз. В первый раз мой мир рухнул, когда мой первый мужчина бросил меня. Потом мир разлетелся на мелкие осколки, когда из жизни ушла моя девочка, моя Настя. Тогда я решила, что жить стоит только ради любви. И встретила тебя. В третий раз мой мир рухнул, когда я узнала о твоей измене. А теперь ты сообщил мне, что не любил, и любви нет. Как же мне жить, Серёжа? Раньше я умела жить без любви, теперь надо учиться заново. Теперь между нами только секс. Ты ведь именно это старался внушить мне ночью? Как ты не понимаешь, что секс прекрасен только тогда, когда он часть любви?
Когда-то ты рассказал мне о двух из множества женщин твоей жизни. Тогда ты сказал, что секс со мной не идёт ни в какое сравнение с тем, что ты знал раньше. Ты верил, что измена невозможна. А вчера ты рассказал мне о двух изменах из множества, и вновь уверяешь в грядущей верности, говоря всё о том же сексе, используя слово «женственность» вместо слов «податливость и аромат твоего тела». Даже если ты убил любовь, и между нами остался только секс, я ведь всё равно не сумею избежать проклятия ревности и уберечь себя от боли твоих измен. Как же ты не понимаешь?..»
Медленно согреваясь, я, наконец-то, расслабилась и, кажется, задремала.
Вода начала остывать, я взглянула на часы, ахнула и заторопилась. Скользнув взглядом по отражению в зеркале, остановилась. «Серёжа сказал, я стала красивее». Я повертелась, рассматривая себя и так, и эдак и, не обнаружив изменений, побежала одеваться. «Попросту забыл меня в бесконечной череде женщин. Это я помню всё, не затерев память образами других мужчин».
Спускаясь по лестнице, я удивилась безлюдности в гостиной, время было обеденное, стол был сервирован, но не накрыт. Я пошла на кухню и столкнулась с выбегающей оттуда Ольгой.
– Ой! Простите, Лидия Ивановна… – извинилась она и устремилась к задней двери дома.
Маша сидела за столом, опустив голову и горестно подперев щёку. Я дошла почти до острова, а Маша так и не отреагировала на моё присутствие. Я тихонько окликнула:
– Маша…
Она вздрогнула и вскочила, с испуганным выражением лица.
– Что с тобой? – спросила я.
– Я… это… жду, когда накрывать на стол… – Маша опустила глаза и потрогала нитку кораллов на шее, что делала всегда в минуты неуверенности. – Максим Сергеич… когда скажет.
– А где все? Время обеда.
Не поднимая глаз, Маша пожала плечами.
– Макс в кабинете? – риторически спросила я и, не ожидая ответа, повернулась к двери.
– Нет, он… – Маша замялась, – Маленькая… Сергей Михалыч…
Я медленно повернулась к ней.
– Он… он не пришёл, Максим Сергеич пошёл к нему… потом туда Стефан со своим чемоданчиком побёг и Катя.
«Серёжа…» Я вспомнила безжизненный взгляд, каким он взглянул на меня в машине… вспомнила его чрезмерно горячие губы на своей щеке… В первый раз со вчерашнего вечера я подумала о нём не как об обидевшем меня человеке, а как о любимом человеке. Сердце сильно стукнуло, остановилось, опять стукнуло, опять остановилось. Паузы между ударами росли. Я тупо отметила: «Стучит точно так, как тогда, когда Настя уходила навсегда».
– Маленькая, ты чего? – вскрикнула Маша и бросилась ко мне.
«Потом… – я с силой втянула в себя воздух, приказывая себе, как и тогда, много лет назад: – Потом со своими проблемами будешь разбираться! Сейчас Серёжа!» – развернулась и побежала. Передумав останавливаться, сердце заработало и застучало с удвоенной силой, я машинально поблагодарила: – Спасибо».
На террасе встретил Амур, коротко взвизгнув, он не потребовал ласки, а, оглядываясь, побежал вперед, будто приглашая за собой, потом пристроился рядом.
Я догнала Ольгу, услышав мой топот, она оглянулась и сошла с дорожки, пропуская меня и пса. Прямо на бегу я сбросила туфли, и охнула, когда камень ожёг стопы холодом. «Господи, далеко-то как! И зачем нужно было строить домики так далеко?»
У Серёжиного домика я разглядела его машину, увидела стоявших друг против друга Макса и Стефана. Потом увидела Катю, она сидела на скамейке, вытянув к мужчинам шею. Вокруг них крутились собаки, не лежали, а беспокойно суетились. «А Кинга почему нет?» – испугалась я. Собаки одновременно подняли головы и всей сворой бросились навстречу. Стефан проследил за ними взглядом и, переменившись в лице, тоже бросился ко мне. Поймал на руки, ругнувшись вполголоса, принялся запихивать меня под полу своей куртки:
– Сумасшедшая, раздетая, босиком…
– Стефан, что? – выдохнула я и увидела, что под курткой у него защитный медицинский комбинезон. – Почему ты?.. Стефан! Ну, говори же!
Он перехватил меня, как ребёнка, под ягодицы, и пошёл назад к домику. Прижатая к его груди тяжёлой рукой, я только и могла крутить головой. Заплаканная Катя смотрела на меня осуждающе, Максим и вовсе не смотрел, а разглядывал что-то у себя под ногами. Я жалобно попросила:
– Сынок, пожалуйста…
Макс поднял взгляд.
– Мама, у папы температура…
– Какие вы!.. – укорила я, из глаз покатились слёзы облегчения. – Стефан, пусти.
Но он и не думал меня отпускать.
– Пусти! – Я завертелась на его руках и закричала: – Пусти, меня! Стефан!
– Хабиба, не надо… – Стараясь удержать, он перехватывал меня руками и объяснял: – Я не знаю причину… инфекция…
– Да что же это?! Стефан!
Краем глаза я увидела, как с крылечка домика спрыгнул Кинг и направился к нам. Клыки его были угрожающе оскалены.
– Леди, ко мне! Не смей! – в тот же миг взвизгнула Катя.
Перестав брыкаться, я посмотрела вниз, Леди и Амур не только скалили клыки, они рычали на Стефана. Ощетинив загривок и присев на задние лапы, Бо́ян приготовился защищать хозяина. И тут раздался рык Кинга.
– Кинг, нет! Нельзя! – Максим шагнул навстречу псу, раскинув руки и закрывая собой Стефана. Такой непреклонной воли в голосе сына я до этого дня не слышала: – Спокойно, парень! Всё в порядке!
– Стефан, не удерживай меня. – Я с мольбой заглянула в его глаза – чёрные, печальные, они были близко-близко, и прошептала: – Пусти, пожалуйста.
– Я потом не пущу тебя к детям.
– Потом не пускай. Сейчас пусти, Стефан.
Он двинулся мимо псов, Кинг уже восстанавливал порядок, псы ещё скалились, но подчинялись. Стефан опустил меня на ступеньку крылечка. Перескочив ещё через одну, я открыла дверь, в нос ударил запах спирта и каких-то инъекций. Пробегая через гостиную, я услышала голос Серёжи:
– О! Детка!
– Серёжа!
Он лежал на кровати голый, слегка прикрытый уголком простынки в области бёдер. Глаза его были закрыты, а лицо искажала сладострастная улыбка. Я подошла ближе и с ужасом уставилась на его пах. «Температура и… как это возможно?» Серёжа стонал, хрипло выдавая подробности соития.
Стефан за спиной буркнул:
– Он бредит…
– Зачем ты раздел его?
– Не раздевал.
«Да, – вспомнила я, – он же сказал, что ляжет спать. Со мной он спал нагим…»
– Температуру не могу сбить. 40 и 5, опускается до 39, через десять минут опять ползёт вверх.
– Давай попробуем спиртом или уксусом обтереть.
Стефан безразлично согласился:
– Давай.
Наклонившись над Серёжей, я коснулась его лба губами, кожа была сухой и горячей. Я положила окоченевшую ладошку на лоб – контраст температуры ошеломил.
