Лариса Тимофеева
Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие
– Маленькая, это я, Даша. Ты гулять со Стефаном собралась? А что же меня не зовёшь? Ты мужа своего выгнала, теперь моего из семьи уводишь? Стефан с тобой, как с драгоценностью обращается, дышать при тебе боится, вдруг побеспокоит. Он так с дочерью беременной не носился, как с тобой. Может и дети у тебя от него? Чего молчишь?
Я повернулась к Даше. Ярко накрашенный рот её кривился в усмешке, подбородок подрагивал. На голове шаль развязкой, концы её, спрятанные под распахнутой шубой, не закрывали голой шеи и декольте.
– Знаю я, любит Стефан тебя и всегда любил. Я ему никогда не нужна была. Так, – она пьяно захихикала, – надо же было с кем-то постель делить.
– Ты пьяна, Даша.
– А что мне остаётся? Муж мой ухаживает за тобой, я всё время одна. Никому стала не нужна, дочь родная и та нос воротит. Вишь, как! И с внуком бабушке нельзя поиграть, зять водителя срочно прислал, не понравилось ему, видите ли, что тёща вина немного выпила.
– Забыла, к чему выпивка мать твою привела?
– Я, в отличие от своей матери, дочь вырастила и замуж за богатого человека отдала!
– Не сама вырастила. Со Стефаном. Не было бы его рядом, то и не вырастила бы.
Снежинки ложились инеем на волосы и платок Даши, другие падали на лицо, таяли, увлажняя щёки, будто слёзы. Я вздохнула.
– Жадная ты, Даша. Говоришь, любишь, а любовь подарить жалеешь. Всё требуешь чего-то, а принять с благодарностью не умеешь. Тебе и давать не хочется, ты дар требованием обесцениваешь и для себя, и для дарителя. Тебе впору у дочери поучиться. Раненого отказом Кати, Анюта Эдварда любовью своей исцелила. Он про Катю и думать забыл, счастлив с молодой женой, сыну не нарадуется. И не важно, что сын не его, ребёнок любимой женщины всегда родной. А тебе всё кто-то что-то должен.
Я помолчала, лаская подбежавших собак.
– Стефана я люблю, Даша. Дорог он мне. Но мой мужчина Сергей, рядом он со мной или далёко от меня, он для меня единственный.
– А куда ж тогда Стефан ночами бегает, как не к тебе?
– Бегает? – Я пожала плечами. – Я не знаю, куда ночами бегает Стефан. И ещё скажу, мне, Даша, не жаль тебя. Ты вышла замуж за замечательного мужчину и ухитрилась и его несчастным сделать, и себе счастья не добыть.
Собаки бросились к вышедшему из дома Стефану, закружились вокруг его ног, подпрыгивая, тянулись носами к его руке, ластились. Стефан широко шагал между ними, приговаривая:
– Гулять, гулять пошли. – Остановился рядом с нами, посмотрел на Дашу, на меня. – Пойдём?
– А меня не пригласишь погулять?
– Домой иди. Проспись.
Я повернулась к ним спиной и пошла по дорожке. Стефан догнал, взял за руку, приноравливая свой шаг к моему, и спросил:
– Опять обидела?
Я покачала головой.
– Почему «опять»?
– Про прошлый раз она, пьяная, сама мне рассказала. Хвасталась, как смело высказала в лицо всё, что думает.
– Ей больно, она стремится причинить боль другим. – Я вздохнула. – Каждый делится тем, что у него есть. Стефан, Даша сказала, что ночами ты бегаешь ко мне.
Стефан молчал.
– Я не спрашиваю куда. Я говорю о её переживаниях.
– К тебе.
Я остановилась.
– Как ко мне? Куда?
Стефан потянул меня за собой.
– Помнишь, ты плакала всё утро, вышла из спальни к обеду? Я уснуть не мог, думал, ты и ночью плачешь. Пришёл. А ты спала. Я слушал, как ты спишь.
– Стефан, ты… ты что творишь? – Возмущению моему не было пределов. – Я теперь дверь запирать буду!
– Не надо. Я ещё два раза приходил. Потом Макс меня встретил.
– Что?! Максим тоже знает?
– Меня один и тот же охранник пару раз видел, сказал Савелию, Савелий Максу. Макс ночью встретил на лестнице.
Я застонала.
– Стефан, ну что же ты творишь?!
– Прости, Хабиба. Когда вижу, ты грустишь, я ночь не сплю, думаю, как ты одна?
«Когда я одна, я с Серёжей разговариваю! Записки его перечитываю. У меня их несколько штук», – могла бы ответить я, но промолчала.
К каждой памятной дате, к каждому празднику служба доставки привозит подарок от Серёжи. В коробочке с подарком я, прежде всего, ищу записку. Всего несколько строк дорогих для меня слов. Серёжа перед отъездом хорошо подготовился. Катя и Максим тоже получают подарки. А на Новый Год подарки от Серёжи получили все, даже горничная Люся, которая появилась в доме уже после его отъезда.
Я улыбнулась, вспомнив удивлённое лицо Андрэ, вскрывшего упаковку подарка. Пока он изучал содержимое, брови его поднимались всё выше и выше. Он получил легендарную бутылку вина 1907 года. Легендарная она потому, что из той самой партии, что предназначалась Николаю II, последнему русскому царю, но по назначению не дошла, так как корабль, перевозивший вино, был затоплен немецкой подводной лодкой. И, кажется, только в конце девяностых эти бутылки были найдены на дне Финского залива ныряльщиками.
– Детка, я тронут, – поделился Андрэ, – это самое дорогое вино в мире. Я загадаю желание и открою бутылку тогда, когда оно сбудется.
Теперь у меня поползли брови вверх. Я и не предполагала, что Андрэ суеверен.
Мне Серёжа прислал рукописную Книгу Мудр, с рисунками мудр и пояснениями к ним на санскрите. Книга старая, в кожаном переплёте с тиснением, с медной застёжкой-засовом. Под титульным листом я нашла поэтическое письмо-записку:
Моя девадаси, вспоминаю ту жаркую лунную ночь, когда ты танцевала в храме. Ты стояла на пальцах ног, танцуя гибкими руками. В крутом изгибе спины, коса твоя касалась каменных плит пола, а груди двумя полусферами дерзко устремлялись вверх. Зрителей было двое – луна, бесстыдно ласкающая тебя у меня на глазах, и я, измученный желанием и одновременно испытывающий ужас от греховности своего желания. Совершая волнообразные движения, медленные, безумно соблазнительные, ты оставалась недоступной под защитой одухотворенной красоты своего тела.
Исполнив танец, ты подошла ко мне, ласкаясь и ожидая ласки, а я не смел дотронуться до тебя. Я боялся необузданности своего желания, и тотчас позабыл о страхе, как только ты прильнула ко мне. Я ласкал тебя всю ночь, агонизируя в наслаждении и вновь возрождаясь в ненасытном желании обладания.
Утром, когда солнце вытеснило тени и луну, уставшая и нежная, ты тихонько засмеялась и назвала меня своим Вишну. В ту ночь мы зачали наших детей.
Маленькая, я тоскую.
О развалинах храма Лакшми я узнала случайно. В отеле мы остановились всего на одну ночь, и за ужином в ресторане я подслушала разговор двух женщин. Не подозревая, что поблизости могут быть русские, дамы говорили на тему бездетности довольно громко.
Когда Сергей вернулся из туалета, я сообщила:
– Серёжа, где-то неподалёку есть храм Лакшми. Я хочу попасть туда.
– Утром мы уезжаем, Девочка.
– Не утром. Я хочу попасть туда сегодня ночью.
Он внимательно посмотрел на меня, возражать не стал и подозвал администратора зала. Тот отрицательно качал головой на каждый вопрос Серёжи.
– Надо ещё у кого-нибудь спросить, – настаивала я, – у кого-нибудь, кто постарше.
– Ты о храме откуда узнала?
– Подслушала чужой разговор. Спрашивать не стала, потому что разговор шёл на щекотливую тему.
Сергей расспросил ещё нескольких человек, никто не знал ни о каком храме.
– Может быть, место священное, и они не хотят говорить? – предположила я.
Он покачал головой.
– Не думаю. Скорее, ты услышала неверную информацию.
Мы уже вышли из ресторана и шли по холлу в апартаменты. Я предложила:
– Давай вон того дядечку ещё спросим.
Дядечка, на которого я указала, был портье. Сергей подозвал его, задал вопрос, и я увидела первый с начала расспросов подтверждающий кивок головой.
– Маленькая, он через двадцать минут кончает работу и согласен проводить нас.
– Серёжа, было бы хорошо отправиться без сопровождения.
– Почему?
– Я хочу помолиться богине.
В итоге нас довезли до определённого места, дальше пару километров мы прошли пешком, по узкой и петляющей, протоптанной паломниками, тропинке. Луна была яркой и щедро освещала наш путь.
Чем могла я почтить Божество? Цветов или фруктов, выращенных своими руками, у меня с собой не было, петь я не умею, стихов не слагаю и не декламирую. Я могла принести в дар только танец.
На развалинах храма я танцевала молитву к Лакшми об освящении нашего союза детьми.
Катя получила в подарок картину неизвестного ей индийского художника и очень заинтересовалась, как картиной, так и художником. Серёжа в записке порекомендовал обратить внимание на современную живопись Индии, малоизвестную в России и на западе.
Макс в подарок получил брусок сандала для своих поделок, сплясал «джигу» вокруг него и пообещал ко дню моего рождения вырезать какое-нибудь украшение в подарок.
Стефану Сергей подарил несколько кусков отборной кожи. Даша тотчас рассердилась, зная, что, что бы ни сшил Стефан из кожи, ей это предназначаться не будет, но сразу позабыла об обидах, распаковав свой подарок. Серёжа подарил ей витой серебряный браслет с крупным звездчатым сапфиром тёмно-синего, почти черного цвета. Она надела браслет на руку, полюбовалась и разочарованно вздохнула:
– Жалко, Маленькая, что к твоему подарку не подойдёт.
Я подарила Даше дамскую сумку LV, которую она сама же и выбрала.
– Надо было нам сумочку выбирать не в «золотом» дизайне. Маленькая, а что это звездчатый сапфир, это дорогой камень?
– Дешевле, чем сапфир без примесей, но зато оригинальный – звёздчатые сапфиры не похожи друг на друга.
– А почему у тебя нет такого?
– Есть. Перстень. Мой камень меньше и чуть светлее.
– Почему не носишь? Я ни разу на тебе не видела.
Перстень с овальным звёздчатым сапфиром, в обрамлении двойного круга бриллиантов, Серёжа подарил мне в память о той ночи в храме и сразу после неё. Он ещё не знал, что одарил меня бесконечно более ценным подарком – счастьем материнства.
Забежав вперёд, я заглянула в лицо Стефана.
– Стефан, Даше надо помочь, сопьётся.
Будто не услышав, он молча продолжал идти вперёд.
– Стефан.
– Хабиба, нельзя помочь человеку, который себя топит. Я не знаю, как помочь.
– Она несчастна, Стефан.
– Да. Потому что всегда хочет что-нибудь у кого-нибудь отнять. Беда в том, что никто не хочет, чтобы у него отнимали.
Мы дошли до липы. Ветви её под тяжестью снега опустились ниже и обняли ротонду со всех сторон.
– Зайдём? – спросил Стефан.
– Зайдём.
Стефан сел на скамью с подветренной стороны, куда снежинки не попадали.
– Иди сюда, Хабиба; я обниму, чтобы не замёрзла. Сыро.
Я откинула капюшон, расстегнула куртку, сняла, стряхнула с неё снег, вновь оделась, капюшон надевать не стала. Стефан пристально наблюдал за мной. Я велела:
– Шапку сними, я стряхну с неё снег.
Стефан послушно снял шапочку, вытянув руку наружу из беседки, встряхнул шапочку раза два и, не глядя, положил подле себя. Протянул ко мне руку. Я покачала головой.
– Нет. Я чувствую твоё желание. Зря мы сюда зашли.
Он усмехнулся.
– Не трону. Я тебя спящей не коснулся.
Я подошла. Он обеими руками сгрёб меня и, усадив к себе на колени, выдохнул в макушку:
– Люблю тебя.
Собаки возились у его ног, в поисках тепла старались сбиться в тесный ком. Самая мелкая среди псов Леди норовила забраться в самую середину, кто-то из братьев огрызнулся на неё, она сунулась к Кингу, и тот безропотно позволил протиснуться между собой и остальными. «Славный мальчик, – умилилась я, – самый спокойный в помёте, он и ест без жадности и без оглядки на других. Похоже, вожак…»
– У меня был шанс, о котором говорила старуха? – после длительного молчания спросил Стефан.
Я покачала головой.
– Она всё наврала, Стефан.
– Помнишь, ты поцеловала меня здесь, в беседке? Я потом понял, твой поцелуй другим был, чем тот, когда ты поцеловала меня после сна. Первый раз ты целовала с желанием. Я тогда хотел бежать за тобой и остановил сам себя, подумал, душ надо принять. Потом Даша ворвалась в ванную, на шее повисла, заплакала. Если бы я тогда догнал тебя, ты бы моей стала.
Я вновь покачала головой и подумала: «Ты не догнал, Стефан, и в этом моё счастье. Я никогда не стала бы твоей. Если бы ты догнал, я бы, возможно, и уступила, но я никогда бы не простила ни себе, ни тебе своей слабости. Спасибо Даше, что слезами и ласками удержала тебя. Если бы не она, я могла потерять вас обоих – и Серёжу, и тебя».
– Стефан, я не знаю, зачем мы встретились, зачем наши жизни переплелись, но я рада, что так случилось. Я рада, что ты есть в моей жизни и в жизни моих детей. Ты мне очень дорог. Обрадует это тебя или опечалит, но… Стефан, если бы я встретила тебя раньше Серёжи, я бы в тебя влюбилась. Но ирония в том, что ты, Стефан, меня бы даже не заметил, меня – зрелую женщину, годившуюся тебе в матери. Мы с тобой в этой жизни во времени разошлись. Пойдём. Щенкам холодно, ещё простудим.
Стефан выпустил меня из объятий, я надела капюшон, и вышла из беседки. Пёсики с прежней радостью прыгнули в снег. «Даша меня спасла. Но как мне спасти Дашу?»
Стефан догнал меня и, едва взяв за руку, вдруг запрокинул голову и захохотал. Собаки замерли и тревожно уставились на него. Леди, та и вовсе испугалась – припала задними лапами к земле и жалобно взвизгнула. Хохот Стефана, и правда, был далёк от веселья.
– Что ты, Стефан? – спросила я, но он продолжал хохотать.
Смеяться Стефан прекратил так же резко, как начал. Хрипло, словно сорвал голос этим хохотом, пояснил:
– Увидел себя со стороны. Мультфильм есть, там герои – маленькая девочка и огромный крот в очках. Я подумал, зачем кроту очки? Он ничего не хочет видеть. Крот-дурак мечтает маленькую девочку сделать своей женщиной. Он верит, что с ним она будет счастлива, и не хочет признать, что девочка уже счастлива и другое счастье ей не нужно.
– Стефан, милый…
– Не старуха, Хабиба, я сам выбрал свою судьбу – любить тебя, женщину другого мужчины. Пойдём, собак домой загоним и ещё погуляем. Хочешь?
Гуляли мы молча. Снег повалил гуще, создавая вокруг непроницаемую пелену. Мир погрузился в тишину, даже звук шагов пропал. Остался только шорох трущейся при движении ткани наших курток. Остановись мы, и звук вовсе исчезнет из этого мира.
– Стефан, очнись, – я потрясла его за руку, – мы попали в снежный мир! В этом мире ничего и никого нет, есть только снег. И ещё Тишина. Послушай Холодную Великую Тишину, Стефан. Она сулит покой уставшей душе, покой и забвение. – Я остановилась. – Ты хочешь забыть свою жизнь, Стефан? Всё – горе и неудачи, несвершившиеся мечты, обман иллюзий, радость познания, смешные только для тебя глупости, счастье достижения и обладания, встречи и расставания, любовь…
Он молчал. Я не видела выражения его глаз, день неизбежно угасал и, несмотря на снежную белизну вокруг, на лице Стефана уже появились тени. Он молчал.
– Стефан, всё, что было и есть в нашей жизни, это и есть судьба. Я – твоя судьба, Стефан, и Даша, и Анюта, и Ромка, и Джамила. Все мы – твоя судьба, Стефан, так же, как и ты – наша.
– Нет.
– Что, нет?
– Я не хочу забыть тебя. Джамилу. Детей.
– Но меня нет в твоей судьбе без Сергея, как ты не понимаешь?
– Ты вернёшься к Сергею.
Я вздохнула и отвернулась.
– Я не знаю, – устало ответила я, – скорее нет, чем да.
– Я не спрашиваю, я знаю. Я и Кате так сказал: «Пройдёт время, ты вернёшься к нему».
«Пройдёт время… но время ничего не изменит. Я бы уже сейчас вернулась к Сергею, я бы и вовсе с ним не расставалась, но простивши раз, я, как тот самый крот, вынуждена буду стать слепой к факту его связей в последующем».
– Сергей перед отъездом меня предупредил, без эмоций, просто констатировал: «Не надейся. Она моя».
Мне стало зябко, я передёрнула плечами и попросила:
– Пойдём домой, Стефан.
– Замёрзла?
Он подхватил меня на руки и, желая согреть дыханием, уткнулся носом между щекой и, неплотно прилегающим к голове, капюшоном куртки. Я засмеялась.
– Стефан! Мокро! У тебя на щетине снег, и он тает!
Он отстранился и посмотрел на мой рот. Я торопливо добавила:
– Пожалуйста, пойдём домой.
Просохшие и весёлые собаки встретили нас в холле и радовались так, будто расстались мы давным-давно. В холл выглянула и Маша, сурово взглянула на меня и обратилась к Стефану:
– Там Дашка, – она неопределённо кивнула головой себе за спину, – наелась чего-то, пьяная, рвёт её.
Стефан изменился в лице и, перешагнув через щенков, устремился в гостиную, бросив куртку на пол.
– Где?
Маша побежала за ним. До меня донёсся её ответ и вопрос:
– В ванной. Василича посылала за вами. Где были-то?
Я разулась, подняла куртку Стефана, повесила её и свою и тоже пошла в ванную. В гостиной сидели Василич и Михаил. Они тихонько переговаривались, а увидев меня, замолчали. Я поздоровалась:
– Добрый вечер.
Они вразнобой ответили. Василич вскинул руку, хотел, видимо, остановить меня и промолчал.
Едва открыв дверь, я задохнулась – в ванной невыносимо воняло прокислым содержимым желудка, перемешанным с густым запахом перегара. Даша копной сидела у унитаза, лохматая, потная, над ней нависал Стефан. Стефан оглянулся и грубо крикнул:
– Уйди отсюда!
Я вздрогнула, прижалась к двери, шаря за спиной в поисках ручки. А на меня, выглядывая из-за ноги Стефана, ощерилась в отвратительной пьяной улыбке Даша.
– Оой, Маленькая, смотриии, – пропела она и захихикала, – красивая я?
Я шарила и шарила за спиной, ручка, только что выпущенная из руки, никак не находилась.
– Смотриии… не нравлюсь? – Даша обиженно распустила губы, и тотчас взгляд её загорелся знакомой ненавистью. Она закричала: – Ты… ты мою жизнь погубила…
Стефан старался отвернуть её голову от меня, но ему это не удавалось, Даша выворачивалась с какой-то нечеловеческой изворотливостью и кричала:
– Ты… ты своего выгнала… с моим теперь… гу… гу… – Дашу опять начало рвать.
Дверь за спиной подалась, и я чуть не вывалилась наружу. Маша одной рукой приняла меня в полуобъятие, отбросив от себя вторую руку – в ней она держала кувшин.
– Чтоб ты… – ругнулась она, – чуть не пролила!
Забирая у Маши кувшин, Стефан буркнул:
– Выведи её.
Не дожидаясь этого «выведи», я выскочила в приоткрытую дверь и захлопнула её. Стараясь отдышаться от вони, заполнившей нос и легкие, я прижалась к двери теперь уже с наружной стороны. Трусливо склонившиеся друг к другу якобы в беседе, Василич и Михаил рассердили меня. «Неужели они, и правда, думают, что у меня отношения со Стефаном? – с раздражением подумала я. – Господи! Я живу с этими людьми в одном доме двадцать пять лет, и ни один из них не занял мою сторону! Как же так?»
Дверь толкнули, и я отошла.
– Ты чего здесь? – строго вопросила Маша. Она сложила руки под грудью и изрекла: – Не пущу! Нечего тебе слушать пьяную блевотину.
Я поморщилась.
– Я и не рвусь! Маша, нельзя, чтобы Андрэ узнал о Даше, выставит из дома вместе со Стефаном.
Маша помолчала, соображая.
– А Максим?
Я пожала плечами.
– Не знаю. Я сама с ним пока знакомлюсь. Кто Дашу видел?
– Никто не видел. – Маша начала вспоминать: – Она на кухню заявилась, я одна была. В гостиной, точно знаю, тоже никого не было. Когда я за Василичем побежала, то на кухне её закрыла, пришли, она так смирно на кухне и сидит. Мы её домой бы увели, так её рвать начало, пришлось в ванную втащить. – Она понизила голос до шёпота. – Этот вот только! – Не глядя, Маша качнула головой в сторону мужчин и прошипела: – Приволокся! Без Василича шагу ступить не может!
– Хорошо. Как только Стефан уведёт Дашу домой, ты окно в ванной открой, пожалуйста. Женю я сейчас найду.
Кивнув, Маша продолжала задумчиво смотреть на меня. Я опять поморщилась.
– Маша, спрашивай, что хотела спросить.
– Маленькая… Стефан… он… кто тебе?
– Член семьи, Маша. Стефан – часть моей семьи, дорогой мне человек. Человек, которому я многим обязана, без которого я не представляю своего дома, так же, как без тебя или без Василича.
Я вытащила телефон, но Маша остановила меня.
– Не звони, я сама. Сама всё уберу.
За ужином я старалась не встречаться с ищущими моего взгляда глазами Стефана. Сразу после, ушла с Андрэ в кабинет. И он, и Максим о Даше не узнали, они отвлеклись от работы перед самым ужином, когда Даши уже не было в доме, а ванная была уже и проветрена, и приведена в порядок.
– Почитаешь мне что-нибудь? Или ты занят?
– Нет, детка. – Андрэ похлопал меня по руке. – Вижу, ты чем-то опечалена. Что случилось?
Я опустила, наполнившиеся слезами, глаза.
– Эээ, малышка, вижу, дело плохо. Садись, расскажи о своей печали.
Я покачала головой.
– Не расскажу, Андрей. Нечего мне рассказывать.
Он приподнял моё лицо, и я позволила заглянуть себе в глаза.
– Скучаешь?
Я кивнула и усмехнулась сквозь слёзы.
– Мне не очень удаётся моя самостоятельная жизнь.
Он вздохнул, обнял меня и прижался щекой к макушке.
– Храбрый мой воробышек.
– Почему воробышек?
– Не знаю. Наверное, потому что пёрышки перед жизнью растопыриваешь, чтобы казаться больше, сильнее, а сама маленькая, на ладошке поместишься, хрупкая.
После таких слов слёзы удержать не было никакой возможности – начался потоп.
Андрэ усадил меня на диван, сам отправился к книжному шкафу, взял с полки слегка потрепанный том Лермонтова. Андрэ знает в каком шкафу и на какой полке стоит тот или иной поэтический сборник. Да и книжки узнают его руку, и сами открываются на нужной странице.
Он сел на диван, развернулся ко мне, приглашая в объятия, я с благодарностью нырнула под его руку и уютно привалилась к груди. Выбор графа упал на поэму «Демон».
Через некоторое время в кабинет вошёл Макс, неслышно ступая, прошёл к рабочему столу и раскрыл ноутбук. Для меня всегда было загадкой – как, широко и свободно шагая, имея совсем не маленькое тело, и Сергей, и Максим ступают, не создавая звуков?
Я вздрогнула, когда Андрэ грозовым голосом вскричал:
– Она моя! – сказал он грозно, – оставь её, она моя! – произнеся строфу, он склонил голову ко мне. – Напугал тебя?
Я покачала головой. Он продолжил декламировать, изредка заглядывая в книгу.
Максим, похоже, сверял то ли отчёты, то ли счета, – морщинка между бровей говорила о крайней степени сосредоточенности.
Кончив читать Демона, Андрэ отложил книгу, обнял меня второй рукой и, слегка покачивая, начал читать любовную лирику поэта. Я так и уснула в его объятиях, под звук его чуть надтреснутого голоса. Во сне я услышала голос Стефана. Стефан сказал: «Я её врач». Потом он куда-то нёс меня, баюкая; спать мне мешал запах его парфюма, я хотела отвернуться и не нашла куда, запах был повсюду. «Зачем Даша такую туалетную воду выбирает? Даша… Даше надо помочь. Жалко её». Горячие губы коснулись моего рта и шепнули: «Доброй ночи».
