Лариса Тимофеева
Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие
– Серёжка, милый, не пугай меня.
Как только ладонь нагрелась, я сменила руку. Без жара его лба моя ладонь быстро охлаждалась, я вновь сменяла руку. Он затих. Запахло спиртом, и я оглянулась.
Стефан начал обтирать Серёжу, он был в полной экипировке – на голове капюшон, на лице маска, защитные очки, на руках перчатки.
Я пошла в ванную, сняла с себя чулки и услышала:
– Маленькая…
Я рванулась обратно и застыла на пороге.
– Я выброшу тебя из памяти… забуду тебя… клянусь…
Искоса взглянув на меня, Стефан продолжал обтирать Серёжу спиртом. Я вернулась в ванную, тщательно вымыла ступни, насухо обтёрла их и вымыла руки. Шла назад под страстный шёпот:
– Вот так… грудкой… ах, какая грудка… да, детка… ооо…
Я забралась на кровать и, поджав под себя ноги, села в изголовье; вновь положила руку на лоб Серёжи. Он будто почувствовал меня.
– Маленькая, перестань мучить, нет сил… старуха, чёрт!..
«Вот ты и рассказал, Серёжа, каким способом ты забывал меня».
– Через пять минут я сделаю ещё один укол, – перекрывая сладострастные стоны Серёжи, излишне громко сообщил Стефан, – если опять не поможет, вызову неотложку.
Я кивнула и попросила:
– Не говори никому.
Он задохнулся возмущением, и я уточнила:
– Серёже не рассказывай.
– У тебя фигурка, Маленькая! – Перестав стонать, Серёжа восхищённо причмокнул языком. – Ты когда в спортзал входила… в трико… такое, чёрное… на тебя украдкой все смотрели… парни, преподаватели, студенты-практиканты… помнишь? Их двое было. Они с вами, девочками, занимались. Когда ты на брусьях или на бревне работала, то один, то другой, подстраховывал тебя. Один раз ты на бревне вдвое сложилась и сорвалась, тебя студент у самого пола поймал, к себе прижал. Я завидовал.
– Серёжка, – позвала я, прижавшись губами к его уху, – Серёжка, так нельзя, ты второй день говоришь о прошлом. Вернись, милый, вернись, пожалуйста, ты нужен мне. Любишь-не любишь, не важно, – шептала я, плача, стараясь дотянуться до его, блуждающего в прошлом сознания. – Я люблю тебя. Как бы не обижалась, люблю.
Слёзы смачивали его щёку и шею, я их не вытирала.
– А помнишь сдвоенный урок физкультуры? У другого класса преподаватель заболел, и их в спортзал к нам отправили. Мы играли команда на команду. Парни верзилы все, я обходил их, дразнил, не отдавая мяч, – красовался перед тобой. Надо было бросок делать, я пижонил, решил ещё одну обводку сделать и споткнулся, – Сергей засмеялся, – мяч потерял. Мы проиграли. Я разозлился до слёз. А ты, выходя из зала, громко крикнула: «Серёжа, браво! Ты – лучший!», и скрылась за створкой двери. Назавтра я в школу пришёл пораньше, ждал тебя в коридоре, хотел подойти, поздороваться, заранее придумал, что скажу. Ты шла в окружении ребят, вы громко смеялись, и ты меня не заметила. Маленькая, я тогда слово себе дал – вырасту! Стану, как эти верзилы.
Рассмеявшись сквозь слёзы, я прошептала:
– У тебя получилось, милый. Ты и сейчас справишься, развеешь морок обид. За нас двоих справишься, только вернись из прошлого, Серёжа!
– Маленькая, я невинным был, я не думал о сексе, я просто любил тебя. Потом в парке уже по-другому на тебя смотрел. Ты дочку родила, а нисколько не изменилась, такая же тоненькая, грудки маленькие проступают сквозь ткань сарафанчика. Ты смеялась, закидывая голову назад, а я смотрел на ямку между ключиц и ужасно хотел поцеловать венку. Ты загорелая была, сквозь бронзу кожи венки просвечивали. Красиво.
– О, Серёжа! Любимый мой, единственный…
– Маленькая, – вдруг, словно придя в себя, абсолютно здраво произнёс он, – ты не плачь. Я так долго мечтал о тебе, а сделать счастливой не смог.
– Серёжа, нет… – Моё сердце опять стукнуло и затихло. – Не хочешь быть рядом, пусть! Только будь на Земле, только, чтобы я знала…
В этот момент в гостиной раздался голос Максима:
– Мама! … Мама, выйди, пожалуйста, малые чудят.
Я отняла ладонь ото лба Серёжи, ладонь была влажная.
– Стефан, испарина! – вскрикнула я. – Температура падает! – И выбежала в гостиную.
Встревоженный Максим совал мне в руку телефон.
– Домой просятся. Это Андрей, поговори с ним.
– Какой Андрей? В школе Андрей…
– Мама, мама…
Услышала я голос младшего сына и, наконец, поняла, о чём говорит Максим. Проглотив слёзы, спокойным голосом спросила:
– Что случилось, сынок?
– Мама, мы всё утро звоним и Кате, и тебе, вы трубки не берёте. Саша говорит…
– Мамочка, мне домой надо. Домой, мамочка… – прерывая Андрея, закричала Саша.
Потом опять Андрей:
– Мама, мы из школы ушли, сейчас думаем, как домой добраться…
Максим выбежал из гостиной, я услышала, как, открыв наружную дверь, он крикнул: «Катька!»
– Андрей, подожди… Саша, послушай меня…
Саша безостановочно кричала, крик её прерывался только всхлипами:
– Мама, мне… домой надо, мама… мамочкааа… папа… он… ааааа… – и она заплакала в голос.
– Саша, успокойся, я с папой.
– Папаааааа… к папе надо…
– Саша, детка, послушай меня… – я настойчиво старалась прорваться сквозь её плач, – Сашенька, вы сами долго домой добираться будете, быстрее Кати никто вас не привезёт. Саша, слышишь?
– Даааааа….
– Ты папе можешь и на расстоянии помогать. Саша, попробуй…
– Нееет… уйдёт… быстрее… надо…
Максим вернулся и кивнул мне.
– Андрей, сынок, вернитесь в школу. Катя уже выехала. Ты знаешь, как быстро Катя водит машину. Ждите Катю на территории школы. Андрей, Саша, так будет быстрее всего.
– Да, мама. Саша, вставай! Мама, иди к папе.
Спокойные и деловитые реплики Андрея не действовали на Сашин плач:
– Мамочка… папа, он… уйдёт… мама…
– Мама, ты не волнуйся, с нами всё будет в порядке, – твёрдо заверил Андрей. – Мы будем ждать Катю.
– Спасибо, сынок. – Я отдала телефон Максиму, вернулась в спальню и сказала: – Стефан, благодарю за помощь. Сейчас уходи.
Не веря тому, что слышит, Стефан не двинулся с места.
– Стефан, милый, уходи. Пожалуйста, не упрямься, ты не можешь помочь. – Я выглянула в гостиную, Максим ещё не ушёл, и я приказала: – Макс, выведи его.
Подошла к кровати, потрогала руку Серёжи, кожа была вновь горячей и сухой. Закинув руки за спину, я начала расстёгивать молнию на платье.
– Я поняла, Серёжа, Саша подсказала. Ты не болеешь. Ты решил уйти. Я не позволю уйти без меня. Сейчас, Серёжа, сейчас я догоню тебя.
За спиной я слышала возню, не знаю, при помощи какого приёма Макс вывел Стефана, но сделал он это быстро. Вслед, я попросила:
– Сынок, пусть сюда никто не заходит.
Я сняла платье и аккуратно повесила его на спинку стула. Сняла бельё и, отведя руку Серёжи в сторону, легла между его рукой и телом, тесно прижавшись к горячему боку, обняла рукой, ногу переплела с его ногой, чуть-чуть подтянулась, чтобы носом уткнуться в его шею.
– Вот так. Замёрзла я, Серёжа. – Погладила его по щеке. – Согрей меня. – И закрыла глаза, настраиваясь на ритм биения его сердца. Те члены тела, которыми я прижалась к нему, стали нагреваться.
«Туннель. Странно. Темно. А рассказывают, с одного конца должен быть свет. Куда идти?»
Я присела, прислушиваясь. В кромешной тьме закрыла глаза.
– Серёжка, ты говорил: «Ты – моя. Навсегда». Пришла пора держать слово. Где ты? Я потерялась.
Услышав слабый звук, – «Ритм… Шаги? Слева!», – я усмехнулась.
– Могла бы догадаться! Ты всегда выбираешь пути налево! – И побежала. – Сашка, я чувствую тебя! Благодарю, девочка.
Я не бежала, я летела. Отталкиваясь кончиками пальцев ног, взмывала вверх, плавно опускалась, чтобы вновь оттолкнуться. Я засмеялась.
– Сашка, почему я не настраивалась на тебя раньше? Это так просто! Теперь у меня появилась возможность понять всех моих детей! И Катю, главное, Катю!
В полной темноте тусклым размытым пятном я увидела спину Серёжи. Он шёл медленно, словно с каждым шагом преодолевал препятствие. Я взлетела в одном огромном прыжке и, смеясь, рассчитывая, как минимум, удивить его, опустилась перед ним. Прикрыв глаза рукой, будто от вспышки света, он слегка отклонился от меня, обошёл и пошёл дальше. Я растерянно позвала в спину:
– Серёжа…
«Не чувствует, закрылся от меня, так же, как я вчера закрылась от него».
Сунув ладошку в его безучастную руку, я согнула его пальцы вокруг неё – пальцы безвольно разжались. Я повторила попытку и, признав тщетность усилий, крепко ухватилась за его большой палец. Пританцовывая рядом, потому что шаг его был слишком медленным для меня, я старалась найти слова, которые взломают барьер между нами.
– Ты соврал, бессовестно соврал мне, Серёжка! Ты любишь меня! Как влюбился в школе, так и любишь с тех пор! Боишься признаться, думаешь, признаешься и беззащитным станешь. Я понимаю твой страх, это как нерв оголить – пока спрятан в теле, не больно, как только обнажишь его, он на всё реагирует – на звук, на свет, на температуру. Для тебя любить, значит, потерять себя, я помню, ты говорил мне. Отдать себя во власть другому. Но ты любишь! И любишь ты меня! – И вдруг меня осенило. – Ооо! Серёжа, я поняла! Ты боишься любви!
Поражённая открытием, я остановилась и выпустила его палец. Сергей продолжал идти вперёд. Я крикнула ему в спину:
– Ты – трус!!! Слышишь меня? Ты – трус! Ты любишь меня, и любил всегда! Если бы не любил… ничего бы не случилось! Не я одна, мы вместе вернули телам молодость… родили детей… – Он уходил. Осознав собственное бессилие, я заплакала: – Серёжка, как ты не понимаешь, без твоей любви я бы не справилась… я чувствовала твою любовь, хоть ты и не сказал мне ни разу «Я люблю тебя». Только один раз ты признался, немо признался, подарил браслет из этих слов… Мы оба любили, Серёжа…
Двигаясь медленно, Сергей почему-то быстро удалялся. Я испугалась и, отерев слёзы, снова побежала догонять. Настигла, забежала перед ним, Сергей вновь болезненно сморщился, закрываясь от меня рукой.
– Посмотри в мои глаза, ты говорил, мои глаза не врут, загляни в них – в них любовь. Серёжка, я люблю тебя! – Я тянулась к нему изо всех сил взглядом, телом, душой. Поток огня вырвался из моей груди, разбился о его грудь, объял, окутал нас, омывая языками пламени. Я шептала: – Люблю тебя, люблю. Единственный. Мой Бог. Люблю.
Он убрал руку от глаз, уже не морщась, смотрел вдаль, поверх моей головы.
– Серёжка, обними меня, обними, я мёрзну без твоей любви. – И совершила ошибку… я просила то, чему он отказал в существовании. Я просила любви.
Он отстранился, вновь обошёл меня и побрёл дальше. Я вновь догнала и вновь уцепилась за его палец.
– Серёжа, мир устроен не так, как ты вчера говорил. Совсем не так. Любовь – основа мира. Любовь пронизывает мир, именно Любовь соединяет в структуру отдельные фрагменты от самых малых до самых больших. Именно Любовь сохраняет устойчивость структур. Любовь – это протоэнергия, первородная ткань мира. Именно Любовью Дух-Творец творит. Священное Право Выбора человека по сути сводится к выбору между служением Любви, и тогда человек становится проводником божественной Любви, и отрицанием Любви, и тогда человек искажает проходящий через него божественный поток, создавая те самые воронки или омуты, о которых я тебе рассказывала много раз. А чаще человек вообще затыкает божественный поток пробкой страха или обиды. Идентичность человека Богу, его подобие Богу заключается в способности приумножать Любовь. Среди тех, кого сотворил Творец, никто не обладает могуществом со-творения Любви, только человек. – Чувствуя усталость и признавая поражение, я упрямо повторила: – Слабые и беззащитные не те, кто смело любят, а те, кто боятся любить.
Сергей всё так же шёл, уходя за пределы жизни. Я перестала сопротивляться и приняла его решение:
– Не хочешь возвращаться? Хорошо. Значит, пришла пора отдохнуть. Мы не дошли до триумфа Любви, мы не дошли до освобождения из рабских оков Эго. Жаль, что наши страхи нас победили.
Я с тобой пойду, без тебя мне на земле делать нечего. С Настей, наконец, встречусь, соскучилась! Как я по ней соскучилась, Серёжа! Обниму её, прощения попрошу. За тех, кого оставляю за спиной, я не беспокоюсь. Макс малых вырастит, домочадцы под его присмотром свои дни кончат. И Катю Макс поддержит. Кате очень плохо. У Кати нет опоры. Я надеялась, что Ваня для Кати опорой станет, но и он не стал. Она, как и я до встречи с тобой, любить не умеет. Оттого и требует любви у всех. – Мои движения изменились – я перестала пританцовывать, как только стала думать о тех, кого оставляла позади. – Жаль Андрэ. Ему я нужна. И Пашке. Точно так, как мне нужен ты, Серёжа, им нужна я. – Я вздохнула, мысленно простившись с мужчинами, которые меня любили. – Пойдём, Серёжа, всё, что смогли, мы в этой жизни сделали.
Сказала, и обожгло стыдом: «Всё ли? Я так просила любви, а испытав боль, поддалась обиде и любить отказалась, и сделала это так легко, словно вентиль крана перекрыла. Не только Серёжу, но и Катю любить без условий оказалось для меня не под силу».
Продолжая крепко держаться за палец Сергея – теперь мы оба брели, тяжело передвигая ноги, и отстань я, то вряд ли его догоню, я обратилась к Кате:
– Катюша, детка.
Катя недоверчиво прислушалась и робко откликнулась:
– Мама…
– Люблю тебя, детка. Я бесконечно виновата перед тобой – считая тебя неправой, я старалась быть терпеливой вместо того, чтобы помочь. Я боялась признать, что ты – творение уверенного в себе и сильного отца, можешь быть такой же неуверенной и зависимой, как я. Ты зачем-то хочешь быть похожей на меня, так вот, Котёнок, счастье это или беда, но ты – это я в моём далёком прошлом.
Катя потянулась ко мне в замешательстве противоположных чувств – недоверия и жажды любви, отчаянной надежды быть принятой и страха обмануться.
– Детка, не ищи любви к себе, люби сама, любовь наделяет силой и никогда не обманет. Ты найдёшь своё счастье, девочка! Ты такая славная, что заслуживаешь самого большого счастья! Позволь его себе!
– Мамочка, – Катя заплакала, – я очень тебя люблю.
– Я знаю, Котёнок.
Я потянулась к Максиму:
– Макс…
Он вздрогнул от неожиданности и неуверенно спросил:
– Мама?..
– Прости, сынка, я обидела тебя. – Я усмехнулась, вспомнив слова, которые сама когда-то сказала, применительно к Даше: «Каждый делится тем, что у него есть». Раньше я делилась любовью, а теперь обидой, всаживая её жало в самых дорогих мне людей. – Я люблю тебя и горжусь тобой, мой взрослый сын. С раннего детства ты был моей опорой и защитой, благодарю милый.
Младших своих детей я чувствовала рядом, они словно два ангела сопровождали нас с Серёжей.
– Андрей, Саша, я чувствую вашу помощь. Спасибо. Мои славные детки, мне нечему вас научить, наоборот, это я училась у вас. Хочу лишь вас остеречь. Саша, детка, не позволяй слабостям других людей влиять на тебя, не позволяй перекрыть живительный, идущий сквозь тебя поток Любви. Прости, что свалила на твои плечи бремя поддержки семьи. Андрей, ты – воин, ты пришёл с миссией на Землю. Сынок, люди всю свою историю воюют, воюют на полях сражений ради наживы, воюют в своих домах за право быть главным. Великих стратегов войны история знает много. Мало, а то и нет совсем, великих стратегов мира. Не развязать войну – вот славный подвиг! Быть может, сынок, твоя миссия и заключается в том, чтобы завершить войны на земле? Детки мои славные, я люблю вас и восхищаюсь вами. Простите меня. Пожалуйста, простите. – И я закрылась от них зеркалом.
«Сашка, мне не нужна энергия, у меня своей много. Всё дело в том, что ни я, ни моя любовь уже не нужны твоему отцу. Я опоздала».
Я брела и жалела о том, как мало времени я провела со своими младшими детьми, как мало времени я провела с внуком. «Ваню совсем не знаю. Не знаю, что он любит, чего боится. Катя и сама не занималась ребёнком и сопротивлялась моему вмешательству, а я настаивать не стала, и Ваня попросту стал заложником отношений матери и бабки».
Внезапно Сергей остановился, рука его дрогнула и крепко обхватила мои пальцы.
– Нет. – Он повернулся ко мне. – Ты куда? Зачем ты здесь?
– Ты говорил: «Навсегда».
На его лице медленно проступало осознание.
Встретившись с его взглядом, я охнула, отпрянула и, не удержавшись на ногах, упала. Отчаяние, отрицание себя, страх потери и раскаяние, гнев на меня, всё смешалось в один тугой узел, хлестнувший меня, как кнут. И боль. Боль… как вой волка на одной ноте… пронизывающая, режущая и терзающая плоть и душу… боль от увиденного в моих глазах равнодушия, пустоты по отношению к себе, и следом моя улыбка и взмах рукой, предназначенные другому. «Это утром сего…», – не успела додумать я, как последовал ещё один удар – униженность и яростный, ослепляющий гнев… Николай… и вновь униженность и боль предательства – лицо Карины, красивое, искажённое торжествующей улыбкой, сминается его гневом в комок… Вдруг я провалилась в полумрак какой-то комнаты. Молодая женщина с мальчиком на коленях двух-трёх лет отроду плачет и шёпотом кричит:
– Никогда не люби! Никогда, слышишь, сынок!
Неведомая сила перенесла меня в тело мальчика, и я почувствовала удушающий страх – спазмируя мышцы, страх не позволял сделать ни вдох, ни выдох. Вжимаясь в сотрясаемое рыданиями тело, я цеплялась за шею женщины, боясь остаться одна… потерять её… одновременно во мне рос гнев на непонятную причину её страданий, росло отчаянное желание защитить и оберечь. В уши, перемежаясь со спазмами рыданий, лились слова-заклинания:
– Не верь никому! Никогда не люби! Любить очень больно. Лучше умереть, чем любить!
– Нееееет! – закричала я и затрясла головой, не желая слышать эти вопли. – Люби! Надо любить! Только в любви спасение!
И увидела над собой Сергея, помогая мне подняться, он пошатнулся, столкнувшись с моей инфернальной волной. Так мы и стояли, обнявшись и познавая внутренних чудовищ друг друга.
– Я люблю тебя. Люблю. – Как заклинание, как мантру, шептала я эти слова, они были единственным устойчивым островком в океане боли, накрывшем нас. – Люблю. Люблю. Люблю…
Сколько мы так стояли? Не знаю. Я вспоминала Настю, маму, отца, бабушку и деда, всех тех, кто шёл со мной по жизни. Вспоминая, прощала себя и их. Я вновь пережила боль и страх раннего детства – боль и страх ребёнка, обнаружившего, что он остался один. Ребёнку не ведомо, что его передали в любящие руки бабушки и деда ради его же блага; не обнаружив подле себя энергию матери, восьмимесячное дитя чувствует себя брошенным и, что много хуже, заслуженно брошенным, потому что по-другому объяснить, почему тебя бросила твоя мать, малыш не может. Малыш не умеет обвинять, этой премудрости мы учимся позже, малыш объясняет случившееся собственной ущербностью – «Я – плохой!», и идёт с травмой в жизнь. Из отчаяния того детского одиночества меня вырвали руки деда и его ласковое: «Девочка…»
Вытесняя боль, вокруг разрастался смерч огня, того самого, что возникал при нашем с Серёжей оргазме. Огонь нёс исцеляющую и трансформирующую силу прощения. Вспомнив ушедших, я вспомнила живых. И их прощала, и вновь прощала себя. Камни вины за спиной таяли, исчезая без следа.
Увидев светлый ключик энергии в груди Серёжи, я рассмеялась:
– Любовь! Глубоко же ты её прячешь, Серёжа! Смотри, она растёт. Господи, какая она красивая!
Он тоже засмеялся, рассматривая ровный поток энергии, вплетающийся в его световое тело. Поток устремился ко мне.
– Лидка, люблю тебя! Девочка моя лучезарная!
«О! Благодарю, Серёжа, за любовь твою благодарю, за исполнение миссии служения, за счастье, что ты мне подарил, за боль, что ты мне причинил, ибо только так я могла прийти к своему нынешнему состоянию!»
Камни вины за спиной истаяли, исчезли без следа. Я шевельнула лопатками, услышала звук, похожий на шорох, резко сдвинула лопатки и тотчас развернула их кнаружи. И… задохнулась в восторге. Вокруг меня развернулись крылья, сотканные из ослепительно-белого света. Сергей ахнул:
– Лидка, ты ангел?!
Я обняла его крыльями и покачала головой.
– Я – Человек. Ты тоже попробуй.
Я ждала, не мешая советами. И когда он распахнул крылья, у меня вновь перехватило дыхание – огромные, сверкающие крылья Серёжи были много больше моих. «У каждого за спиной есть крылья, и только вина, начиная с вины «грехопадения», и потом усердно накапливаемая в переплетениях жизни вина не позволяет крыльям раскрыться!»
Сергей наслаждался движением крыльев, пробуя их и так, и этак, наконец, обнял ими меня. Я прошептала:
– Серёжа, я люблю тебя!
– Пойдём домой, Маленькая, – сказал он, сложил крылья, взял меня за плечи и развернул в обратную сторону.
По пути я украдкой пощупала свисающие за спиной крылья. «Есть, не показалось! Теперь любой ветер нам по пути, от любой непогоды у нас есть защита».
Рука Серёжи накрыла озябшие лопатки. Я пошевелилась, теснее вжимаясь в его тело.
– Замёрзла? Ноги ледяные.
Он обнял меня обеими руками, прижался губами к волосам, выдыхая в макушку горячий воздух.
«Вернула! Саша, Андрей, спасибо!»
Я чувствовала зарождающееся в нём желание и подняла лицо.
– Серёжа … здравствуй!
– Здравствуй, Лида. – Взяв за плечи, он подтянул меня к себе и коснулся языком моих губ. – Ммм… как в первый раз… сладкая.
Он целовал легко, пробуя на вкус и будто прислушиваясь к себе. Или ко мне? Рука начала ласкать спину, но вдруг он убрал её, перевернул меня на спину и потребовал:
– Лида, открой глаза. – Долго и ревниво всматривался, проникая в самую их глубину.
Я потянулась к его рту.
– Серёжа…
С бесконечной нежностью он поцеловал мои губы и шёпотом произнёс:
– Я люблю тебя.
У меня перехватило дыхание.
– Аах! … Повтори, – беззвучно, одними губами, попросила я.
– Я люблю тебя.
– Ещё…
Он рассмеялся.
– Маленькая, тысячу раз готов повторять. Люблю тебя! Люблю…
В груди моей звенела струна, вибрируя, мешала дышать. Я глубоко вздохнула, раз, другой, третий.
Его нежность сменилась неистовой страстью, властным, почти грубым обладанием.
– Маленькая, подожди! Вернись! – Сергей вышел из гардеробной, торопливо застёгивая джинсы и держа под мышкой пуловер. – Не торопись, пять минут ничего не изменят. Сядь! Вместе пойдём.
Я уже надела его куртку, но послушно села в кресло.
– У меня обуви нет. Хотела выглянуть на крыльцо посмотреть, может, кто догадался принести?
Он пожал плечом, уходя в гостиную.
– Пойдёшь на руки.
Вернулся, шарясь в кармане перекинутого через руку пальто, того самого, в котором был вчера и сегодня утром. Вынул маленький хрустальный ларец и, бросив пальто на кровать, опустился перед моим креслом на пол.
– Я думал вчера подарить. Из офиса с собой взял, а мы не договорились.
Он открыл крышку ларца, я зажмурилась, ослеплённая розовым сиянием, и засмеялась.
– В твоём розовом гарнитуре не хватает кольца, – сказал Сергей, вынул из ларца кольцо и надел мне на безымянный палец правой руки.
– Ты вновь берёшь меня в жёны? – спросила я.
– Беру, точнее, подтверждаю своё право на тебя.
– Серёжа, я не знаю, что сказать. Согласие стать твоей женой я дала давно и назад не забирала. Я люблю тебя. И… Серёжка, я счастлива! Слышишь? – Я заглянула в его глаза и повторила: – Я счастлива с тобой всю нашу жизнь!
Поцеловала его и, нарушая торжество момента, захихикала.
– Можно, я полюбуюсь подарком?
Выставив руку перед собой, я любовалась игрой камня. И обручальное кольцо, и новый мой перстень прекрасно смотрелись рядышком на одном пальце.
– Большой… сколько в нём? Каратов пятнадцать?
– Почти семнадцать. Тебе нравится?
– О, Серёжа! Розовый бриллиант может не понравиться? И дизайн к дизайну колье подходит.
– Подходит, – хмыкнул Сергей, – пришлось, как вору, пробраться в спальню, чтобы освежить в памяти рисунок колье. – Он поднялся и выдернул меня из кресла. – А теперь поцелуй меня без смеха.
Мы целовались, пока он не прошептал:
– Давай вернёмся в кровать…
– Дома волнуются…
Шумно выдохнув, он проворчал:
– Тогда пойдём успокаивать.
