Лариса Порхун
Счастливая Женька. Начало
Истинное призвание одно – отыскать ключ к себе настоящему…
Герман Гёссе
1
Женька тихонько открыла дверь своим ключом и вошла в темную прихожую. Было около шести утра. В коридоре свет включать нельзя, родители спят. Другое дело – ванная! Ей удалось в темноте бесшумно проскользнуть к двери, на которой была прикреплена пластмассовая картинка,с изображением упитанного ребенка, стоящего под душем. На противоположной стене имелась такая же выкрашенная белой масляной краской дверь, все стем же толстым малышом, но только сидящим на горшке. Женька знала, что если прижать выключатель всеми пальцами и равномерно надавить, он практически не издает звука.Ванная комната осветилась мягким светом и первое, что увидела Женька – это свое собственное отражение в зеркале, с полураспустившимися «локонами» (бабушкино словечко), и слегка размазанной под глазами тушью. Еще бы! Больше, чем она, никто из девчонок не танцевал. От приглашающих отбоя не было. Женька только что вернулась с выпускного бала. Окончен десятый класс: позади школа, позади экзамены, а, главное, совсем позади – завуч Татьяна Анатольевна, оставившая Женьку, у которой в аттестате была только одна четверка по русскому языку без серебряной медали.
– Понимаешь, Евгения, иногда твое поведение, некоторым образом,… – как-то начала Татьяна Анатольевна в конце года путаный и витиеватый монолог, который так и не смогла закончить. Но в этом и не было необходимости. Женька, как и все остальные в школе, и так знала, что поведение её, пусть и не безупречное, совершенно не причем. А причина в том, что городской отдел образования не одобрял чрезмерное количество медалистов на отдельно взятый класс и относился к этому вопросу крайне щепетильно. Это казалось подозрительным. Чрезмерным считалось (негласно, разумеется) количество более двух. А в Женькином классе уже и так было двое: безупречный во всех отношениях, к тому же лингвистический и математический вундеркинд – Боря Литвинов:то, что он окончит школу с золотой медалью, причем, абсолютно заслуженной, было ясно уже с первого класса. Ему был обеспечен самый радушный прием, как в МГИМО, так и в «Бауманке». А вторая серебряная медалистка – худая и нервная зубрила Наташка Демина, была родной дочерью завуча Татьяны Анатольевны. Как говорится, – Вопросы есть? – Вопросов – нет! – Все свободны.Конечно, можно было идти добиваться, скандалить, угрожать, писать жалобы, но Женьке было прекрасно известно, что родители её никогда на это не пойдут. Отец не станет этого делать по каким-то недосягаемым, одному ему известным принципам, а у матери всю жизнь невероятно благоговейное отношение к учителям, которое она неустанно, но безуспешно взращивала все десять лет в упрямой и строптивой Женьке. Слово учителя казалось Зинаиде Евгеньевне истиной в последней инстанции, классный руководитель, по её разумению, это – высший судия, а завуч и директор, соответственно, царь и бог.
– Я свободна! Ура! – тихонько захихикала Женька. У неё совершенно прошла обида на школу вообще и на завуча в частности. – А ну, их всех! – подумала она, внимательно разглядывая себя в зеркале. Она вспомнила, как почти все девчонки из её класса плакали и сегодня при расставании, и на последнем звонке, но только не она. Вот ещё! Надо шагать в будущее, а не оплакивать прошлое.Мать и отец тоже совершенно спокойно относились к факту окончания их дочерью средней школы. А некоторые родители одноклассников (бывших, тут же поправила она себя) волновались, ждали своих чад возле школы. А её вон спят себе преспокойно. Правда, им скоро на работу. Мать встает в пять утра, работает поваром в детском садике, в который поочередно ходили и сама Женька, и её младший брат Ярослав.Отец – наборщик в городской типографии, в их доме много самиздатовской литературы самого разного направления: от астрологии, хиромантии и сборника рецептов народной медицины до Козьмы Пруткова и Мандельштама с Ходасевичем.
Девушка боролась с сильным искушением принять душ, но боялась разбудить родителей. Нельзя, чтобы отец её видел сейчас. Как многие абсолютные трезвенники, он мгновенно услышал бы запах спиртного, а этого Валерий Михайлович совершенно не переносил. Встречая рассвет, выпускники распили две бутылки сухого вина, кислый вкус которого совершенно Женьке не понравился, зато очень понравилось ощущение, которое появилось после. Это можно было бы сравнить с расслабленной, снисходительной уверенностью в себе, в своих силах, в своем прекрасном будущем, в своей какой-то исключительности и даже превосходстве. Исчезло вечное недовольство собой, своей внешностью, манерами и походкой. Взгляд утратил свою настороженность и детскую наивность, в серых глазах появился стальной блеск, в поведении – грацияи некая манерность. Даже объект её постоянного недовольства и насмешек младшего брата – маленький курносый нос, казалось, утратил всю свою вздернутую незначительность и смотрел вверх горделиво, с восхитительным чувством собственного достоинства. На редкость приятные ощущения… Женя решила сейчас просто умыться и лечь спать, а когда отец уйдет на работу, залезть в ванную.Входящая в комнату вместе с молодым июньским солнцем, умытая и причесанная юная девушка являла собой всю прелесть семнадцати лет. Как часто в этом возрасте, чтобы выглядеть нежной и обворожительной, бывает достаточно просто смыть косметику! К сожалению, с годами, чтобы добиться похожего результата, часто требуется выполнять противоположные манипуляции.
Покосившись на спящего одиннадцатилетнего брата, Женька с наслаждением вытянулась в своей кровати. Засыпая, она, тем не менее, продолжала любоваться, висящим перед её глазами на дверце шкафа серебристым (под цвет глаз), только что бережно снятым «выпускным» платьем. Женька почувствовала тепло, когда подумала о бабуле, которая нашла и оплатила очень известную, и потому совершенно недоступную портниху, которая милостью Божьей, а также благодаря щедрой бабулиной премии, нашла в своем плотном графике небольшой зазор и сварганила для Женьки это маленькое серебристо-серое чудо. «Надо будет обязательно навестить бабГалю на днях, а то со школой, экзаменами, совсем её забросила» – успела подумать Женька. В следующую минуту она увидела себя, скачущей на вороном коне, у которого почему-то было лицо Витьки Белобородова, с параллельного класса, а он на выпускном, между прочим, совершенно по-хамски вел себя во время медленного танца, елозя по Женькиной спине (и даже ниже) руками и плотно прижимаясь всем телом. Топот копыт становился невыносимым, Женька неслась во весь опор, слева и справа она видела других лошадей: белых, серых в яблоках, рыжих. Она знала, что ей необходимо быть самой ловкой и самой смелой, ведь это её табун. Это она ведет его к какой-то очень важной и значительной цели, вот если бы не этот шум, почти грохот. Ах, да это вода, водопад так шумит. Табун мчится прямо к нему… Но Женьке нисколечко не страшно… Так надо… – Я справлюсь, – беззвучно произносят её губы, и она первая вместе с конем-оборотнем Витькой прыгает в воду. Тут же гул и бешеная скачка прекращаются, наступает долгожданный покой и блаженство. Вода принимает её, укутывает невидимым легчайшим одеялом, покачивая, успокаивая и ласково обнимая… Женька безмятежно и крепко спит уже без всяких сновидений.
2
– Все прошло достойно. Именно так сказала Галина Аркадьевна своей дочери Зинаиде и зятю Валерке, сидя в столовой птицефабрики за поминальным столом. Зина, не глядя на мать, угрюмо кивнула. Валерий, по обыкновению, ничего не ответил и вообще старался не смотреть в сторону тещи. С первого дня знакомства он испытывал жуткий дискомфорт в её присутствии. Как только он видел устремленный на него колючий взгляд маленьких бледно-голубых глаз, темно-каштановую, залитую лаком «Прелесть» вечную «халу»,возвышающуюся над ними, плотно сжатые губы и стекающие вниз, по краям рта, как логическое продолжение скорбной маски уныния, две глубоких борозды, ему становилось не по себе. Будучи образованным и неглупым от природы человеком, в её присутствии, Валерий Михайлович становился косноязычным и запуганным неучем. Имея рост 180 с лишком сантиметров, он был выше тещи на полголовы. Но когда она вставала, шумно выдыхая, расправляя свою щедрую грудь, он сам себе казался ничтожеством и пигмеем. Несмотря на то, что Галина Аркадьевна неизменно была с ним холодно вежлива и немногословна, Валерий знал, что теща его презирает и считает неудачником.
– Отмучился Николаша, – вздохнула Галина Аркадьевна.
– Царствие небесное, – с готовностью откликнулась верная подруга и наперсница Галины Аркадьевны – Надежда, разложившая огромные сиськи по обеим сторонам тарелки. Многие гости, бывшие сослуживцы, товарищи усопшего Николая Петровича уже разошлись, оставались, в основном, родственники и друзья семьи. Двенадцатилетняя Женечка явно скучала, приставала с расспросами, – А когда мы пойдем домой? – но услышав от потерявшей терпение матери шипящую отповедь,надулась итихозавидовала младшему брату Ярику, которого ввиду малолетства на похороны и поминки не взяли, аоставили под присмотром папиной сестры Раисы. Она была веселая, добрая и разрешала играть, во что хочешь.Можно было приглашать соседских девчонок, раскладывать с ними кукольные шатры, устраивать подушечные баталии и скакать по кроватям: у них дома такое невозможно было даже представить.
Со столов стали убирать. Зинаида и Надежда, как будто по сигналу одновременно поднялись и начали сортировать еду: дома тоже нужно будет посидеть узким кругом. Женька с облегчением вздохнула и, пользуясь тем, что мать с озабоченным видом хлопотала у стола и не обращала на неё внимания, вышла на улицу.
Николай Петрович был третьим мужем Галины Аркадьевны. Более двадцати лет он проработал на птицефабрике, занимая должность начальника отдела по материально-техническому и транспортному обеспечению, проще говоря, был завхозом, но одновременно другом и правой рукой директора. Про таких говорят: человек на своем месте. Знал все входы и выходы на своей родной «птичке», будучи сам заядлым рыбаком возил «нужных» людей на рыбалку, да такую, про которую директору в министерстве на совещании шептали, закатывая глаза, – Ездили в субботу с Петровичем твоим на пруды…мммм – это что-то! Николай был третий муж Галины Аркадьевны, которого она похоронила, как и предыдущих двух ровно через двенадцать лет после замужества. Такая уж у этой женщины была судьба, или как она сама прочитала в одной из Валеркиных полуподпольных самиздатовских книжек – такая карма. Первый раз она вышла замуж в 23 года за человека, которого безоглядно полюбила, если не с первого, то со второго взгляда точно. Жили они тогда на Украине в областном центре и работали оба на химзаводе. Человека звали Евгений, был он молод, хорош собой, остроумен и галантен. Любовь к нему Галину закружила, зачаровала, лишила сна и покоя, и упала она в неё, не имея ни сил, ни желания с этим наваждением бороться. Поженились в счастливый и победоносный 1945-й. От завода получили комнату в семейном общежитии. Через год родилась дочь Зинаида. Её Женя был душа компании, остряк и балагур. В доме всегда были гости, музыка, смех и задушевные разговоры. Галина любила его так, что подкашивались ноги, изнемогая от ревности и желания его спрятать, закрыть, оставить только для себя и использовать единолично при закрытых дверях и постараться растянуть надолго, как редкое и очень дорогое вино. Но Евгений отшучивался, вырывался, исчезал, ускользал, на ходу целуя её в нос и надутые губы. И однажды исчез навсегда. Когда дочке Зине было одиннадцать, он во время работы поднялся на эстакаду, где почувствовал резкий запах сероводорода. Потерял сознание и упал с семиметровой высоты. Месяц он лежал в больнице, не имея ни одного целого ребра, с множественными гематомами и ушибами, мучаясь от боли, от собственного бессилия и от невозможности не только безболезненно помочиться, но и нормально дышать. Галина поселилась в больнице. Дома появлялась набегами, для того только, чтобы наспех проверить, как там Зинка и приготовить для Женечки свежую порцию перетертых супчиков и паровых котлеток. Изгнать её из палаты не представлялось никакой возможности, и персонал больницы махнул рукой. Она кормила его с ложечки, умывала, обтирала, брила, разминала затекшие мышцы, выгуливала в больничномсквере, терпеливо сносила его раздражение и злобу. Не взирая на обстоятельства: казенную больничную обстановку, плачевное состояние здоровья мужа, его холодность и отчуждение, испытывая острое сострадание к нему,она все же была почти счастлива: он был с ней и был только её. Неотлучно: утром, днем вечероми ночью. Она старалась перехватить взгляд его чудесных, серых в темную крапинку глаз, и млела от избытка чувств к своему Женечке: тут и безоговорочная любовь, и какая-то материнская жалость, и дикая страсть, и накрывающий её ледяной волной страх за любимого. Нечастых посетителей Галина умело выпроваживала, ссылаясь на рекомендацию врачей не утомлять больного. Через месяц Женя почувствовал себя хуже. Он почти ничего не ел, лежал, отвернувшись к стене от Гали и от всего мира. И внешне очень изменился: он сильно отек, лицо стало одутловатым, на теле стали появляться гематомы непонятного происхождения. Врачи забили тревогу. Его куда-то везли, что-то вливали, что-то капали, постоянно брали анализы. Но ничего не помогло, через шесть недель с момента поступления в больницу Женя умер. Оказалось, что у него уже семь дней, как отказали почки. Врачи переживали, что нужно будет возиться с Галиной, но она была строгой и вменяемой. Только потемнела лицом и все говорила и делала очень медленно. Как будто не была уверена, что это нужно и правильно. Похоронив горячо любимого Евгения, она вместе с ним похоронила свою молодость, женственность и привлекательность. В тридцать пять лет она выглядела солидной матроной глубоко за сорок. Но зато и оцепенение её прошло. Она стала рассылатьписьма-жалобы в различные инстанции, добиваясь служебного расследования по факту производственной травмы, повлекшей смерть Никишичева Е. С. В них она подробно излагала, «…что несмотря на тот факт, что у супруга были поломаны ребра, скорую помощь ему не вызывали два с половиной часа. Этот факт объясняется тем, что в заводском медпункте выжидали время для испарения из легких Никишичева Е. С. паров сероводорода, которыми он и был отравлен. Кроме того, из лечебно-профилактического участка предприятия ему не вызвали скорую, а отвезли на транспорте завода. Первоначально Евгению был поставлен диагноз «закрытый разрыв лонного сочленения», а через шесть дней диагноз изменили на «ушиб мягких тканей лонного сочленения», что дало право заводу признать травму непроизводственной». Галина Аркадьевна вошла во вкус истрочила письма. В поисках истины сидела в многочасовых очередях к чиновникам, неудачи и проволочки её не останавливали, а наоборот воодушевляли. По вечерам на кухне, отправив Зинку спать, Галина с выражением, гневно зачитывала, слушавшей её с открытым ртом соседке Марусе очередную петицию: «Врачом лечебно-профилактического участка (ЛПУ) химзавода Воронковой Л. Т., а также заведующим отделением второй городской больницы Дмитриенко А. С., при оказании медицинской помощи и выдаче медицинских заключений было совершено преступление (должностной подлог). Мой супруг Никишечев Е. С., менее чем за месяц до несчастного случая, повлекшего смерть, проходил периодический медосмотр в ЛПУ химзавода и был признан годным к выполнению работы с особыми условиями труда. Если, как впоследствии указала в медицинских заключениях, главный врач ЛПУ – Воронкова Л. Т., причиной несчастного случая явилось состояние здоровьямоего супруга, в таком случае, почему она допустила больного человека к выполнению трудовых обязанностей? Если состояние здоровья Никишичева Е. С. не вызывало сомнений, в таком случае почему причиной несчастного случая главный врач ЛПУ указывает состояние его здоровья?» И так далее, и все в таком же духе. Как бы там ни было, но с приближением первой годовщины смерти драгоценного Женечки, многомесячные усилия Галины Аркадьевны в восстановлении справедливости начали приносить свои плоды. Была назначена пенсия по случаю потери кормильца, выдана единовременная довольно значительная материальная компенсация, и самое главное, – Галина Аркадьевна получила ордер на двухкомнатную квартиру, в очереди на которую они с мужем стояли более десяти лет.Последним заключительным аккордом, прозвучала врученная ей путевка в санаторий в городе Кисловодске, куда руководство завода её направило, чтобы подлечить надорванное в тяжких походах за справедливостью здоровье. При этом,Галине Аркадьевне недвусмысленно дали понять, что продолжать дальше трудовую деятельность на химзаводе ей будет довольно непросто. Да она и сама не хотела работать там, где все напоминало бы о муже. Поэтому с большим энтузиазмом устроившись в новой квартире, поручив надзор за самостоятельной Зинкой доброй соседке Марусе, она написала заявление с просьбой уволить её по собственномужеланиюиукатила на целый месяц в Кисловодск.
В этом же санатории им. А. М. Горького залечивал душевные раны после тяжелого разрыва с женой, Василий Иванович Огородничий – военный пенсионер, а ныне преподаватель начальной военной подготовки в одной из школ города Ставрополя. Коренастый, плотный, с довольно внушительным брюшком он, тем не менее, привлекГалину Аркадьевну своей какой-то неприкаянностью и беспомощностью. В 47 лет он оказался абсолютно не готов к ситуации, в которой оказался.До сих пор всё было хорошо, по крайней мере, он так считал. Он служил, ездил по гарнизонам, объектам и командировкам, часто подолгу не бывал дома, где его всегда ждала элегантная, умная, хозяйственная жена Марина и двое сыновей 17 и 10 лет.Василий Иванович дослужился до майора, в сорок пять лет, как и положено, вышел на пенсию и тут начались проблемы в семье. На гражданке он, разумеется, пребывал в кругу семьи и не собирался никуда уезжать. Оказалось, что его длительное присутствие очень раздражало супругу. Как она впоследствии ему призналась, она все время ждала подсознательно, что он скоро уедет, а он все не уезжал. А наоборот очень активно проявлял себя: громко сморкался, храпел исчитал величайшим преступлением спать после шести утра.Кроме того, Василий Иванович имел привычку развешивать на дверях свои влажные полотенца, а если в блюде не присутствовало мясо, не считал это полноценным обедом или ужином, нуи т.д.Жену начинала бить нервная дрожь, когда он прикасался к ней. Он стал на ночь устраиваться на кухне, на раскладушке. Супруги все чаще выясняли отношения, чего никогда раньше не было. Даже трудоустройство Василия Ивановича не спасло положения. Марина подала на развод, он съехал к приятелю.Директор школы, в которой работал Василий Иванович, посоветовал ему отдохнуть, подлечиться и обеспечил путевкой в этот санаторий.
– Нервы совсем расшатались, – жаловался он Галине Аркадьевне, – Просто не знаю, что делать! Они стали вместе проводить все свободное от процедур время.Василий Иванович говорил, она внимательно слушала. Однажды провожая Галину до её номера, он задержал её руку в своей. Она не отнимая руки, посмотрела на него с нежностью и сообщила, что её соседка уехала навестить дочь с маленькой внучкой.
Свадьбы никакой не было, Василий Иванович, окончив санаторно-профилактический курс, переехал к Галине Аркадьевне и через месяц они скромно расписались. Затем выяснилось, что Василий Иванович жить не может вдали от родных степей Ставрополья, своих любимых мальчиков, да и старенькая мама осталась одна в деревне.
– К тому же, Сашке поступать в этом году, ты же понимаешь, Галчонок, нужна будет моя поддержка, а младший совсем от рук отбился, того и гляди на второй год оставят, – Василий Иванович замолчал, и печальным голосом добавил, – А Маринке не до того, у неё есть кто-то…Галина Аркадьевна посмотрела мужу прямо в глаза, с нежностью, на которую только была способна и с огромным воодушевлением (как и все, что она делала) начала сложный процесс обмена, который увенчался положительным результатом только через два с половиной года.
Жили они мирно, спокойно, без особых страстей, но и без потрясений. Василий Иванович к Зине относился ровно, скорее, даже равнодушно. Она нормально восприняла тот факт, что этот мужчина будет жить теперь с ними, как и переезд в Ставрополь. Ей никогда не пришло бы в голову перечить матери. Вообще, она росла замкнутой и тихой девочкой и, хотя училась неважно, особых хлопот ни учителям, ни матери не доставляла. Такая усредненная девочка: среднего роста, средней невыразительной внешности, средних способностей. Её мать, Галину Аркадьевну, также, даже в юности было довольно сложно назвать красавицей, но в ней была стать, был характер, была лидирующая составляющая, была «изюминка», которая привлекла к ней такого записного красавца и Донжуана, как Евгений Никишичев. В Зинке ничего этого не было и в помине. Галину Аркадьевну это ужасно возмущало.
– Как ты будешь на свете жить, размазня!? – кричала она дочери. У тебя ни о чем своего мнения нет! Все кому не лень, тобой помыкают. Мышка серая! Зинка только сильнее втягивала голову в плечи и с тоской смотрела в окно. Василий Иванович, не переносящий шума, слабо заступался:
– Она научится, Галчонок, жизнь заставит.
Миновав двенадцатилетнюю годовщину брака, ГалинаАркадьевна готовилась к юбилею мужа. Ему должно было исполнится шестьдесят. Она закупала продукты, производила генеральную уборку. Планировалось много гостей.Соседка Надя, которая стала Галине Аркадьевне с самого начала её переезда в Ставрополь близкой подругой и кем-то вроде духовника,была ещё известна своим талантом доставать всеми правдами и неправдами остродефицитные вещи. Так, накануне юбилея Василия Ивановича,Надежде удалось раздобыть в какой-то страшной очереди чешский мужской костюм дивного темно-синего цвета с перламутровым отливом.Принимая активное участие в нешуточной потасовке за импортный текстиль, иимея весомый перевес в виде огромных двухпудовых грудей и хозяйственной торбы с мороженым хеком, сильно потрепанная, но довольная Надежда с победным криком, игнорируя несущиеся ей в могучую спину оскорбительные вопли и даже плевки менее удачливых охотников за дефицитом, покинула поле боя с заграничным трофеем. Изначально она планировала его для своего мужа, (готовились выдавать дочку замуж) но её Володька, слесарь автобазы, узнав, сколько костюм стоитошарашено присвистнул: «Полтораста целковых!!! Да тычё, мать, с дуба рухнула!? – и грозно добавил, – Продавай его на х..!»Галина Аркадьевнас удовольствием смотрела намужа, которыйстоял перед зеркалом в новом костюме, и почти не раздумывая, передала восхищенно цокающей языком Надьке деньги. На следующий день Василий Иванович пришел с работы весь в испарине, пожаловался супруге на одышку, тошноту и странную боль под лопаткой, которая отдавала и в руку, и даже в нижнюю челюсть. Он отказался от ужина и прилег в гостиной на диван. Галина Аркадьевна забеспокоилась и решила вызвать скорую. Вернувшись в комнату, она увидела, что Василий Иванович мертв. Она совершенно точно поняла, что это так, даже не приближаясь к нему. Он как-то мгновенно, неуловимо, но абсолютно однозначно превратился из облысевшего, полного, добродушного и живого человека в мертвое тело. Похоронили его в купленном у Надьки темно-синем костюме, который предназначался совсем для другого, более жизнерадостного мероприятия. Обширный инфаркт, уже второй, объяснили Галине Аркадьевне врачи. Сердце было настолько изношенным, что казалось, принадлежало человеку раза в два старше Василия Ивановича.
В 48 лет Галина Аркадьевна опять осталась вдовой. Зинаида уже год, как вышла замуж. Отношения с дочерью у Галины Аркадьевны были прохладные. В пятнадцать лет Зинка вдруг из тихой и покорной серой мышки превратилась в упрямую, целеустремленную и вполне себе миловидную девицу. Окончив кое-как восемь классов, наперекор матери, не пошла в девятый, а поступила в профессионально-техническое училище в соседнем городке, хотя таких ПТУ и в Ставрополе хватало. Жила в общежитии. К очередному удивлению Галины Аркадьевны училась там дочь хорошо и даже получала стипендию. Окончив училище по специальности «Повар, кондитер», получила распределение в столовую птицефабрики. Будучи свидетельницей на свадьбе у Надькиной дочки Ирины, познакомилась с Валеркой, свидетелем со стороны жениха. В армию Зинаида его провожала и верно ждала, находясь в статусе невесты. Через два года,когда из армии вернулся бравый сержант Валерий Шаповалов, молодые решили пожениться, но тут в пьяной драке убилиВалеркиного отца, запойного алкоголика, но от этого не легче. Несмотряна общесемейное нежелание даже хоронить дорогого папу, который всем им (матери, сестре, самому Валерке) изрядно потрепал нервы, пропивая все, что не успевали от него спрятать, и при каждом удобном случае колотя жену и детей, свадьбу решено было отложить. Через десять месяцев после смерти отца, когда Зинаида с Валерием опять с надеждой поглядывали в сторону городского ЗАГСа, от цирроза печени скоропостижно умерла абсолютная трезвенница, любимая мама Валеры. Всю жизнь, неустанно боровшаяся с пьянством мужа, Ульяна Дмитриевна, как говорили врачи, на нервной почве «съела» в этой безрезультатной и совершенно напрасной войне собственную печенку, заработав цирроз. Любимого сына перед смертью попросила о двух вещах: присматривать за Раисой, сестрой Валерия, у которой вполне определенно начинала просматриваться та же алкогольная проблема, которая в силу молодости и относительно крепкого здоровья имела пока форму некоторой удали, бесшабашности и нескучного времяпрепровождения. И второе, о чем попросила сына Ульяна Дмитриевна: чтобы на её поминках и духа спиртного не было. «Этой гадости, которая убила сначала все хорошее, что было в вашем отце, затем его самого, а теперь убивает меня», – повторяла мама Валерке. Так и сделали. Только насчет Райки, Валерию казалось, что мать ошибается. Ну не похожа аппетитная, как ванильная булочка, добрая хохотушка сестра с ямочками на щечках на их отца: тощего, злобного выродка, просыпавшегося и засыпавшего с одной-единственной мыслью: «Надо выпить!»
Свадьбу опять отложили. Галина Аркадьевна, в последние годы увлекающаясяэзотерикой твердила Зинке, что это неспроста, что это знак, предупреждение, которое нельзя игнорировать. Зинаида сравнила мать с темной шаманкой из Северной Африки, а её эзотерические изыскания назвала мракобесием. В тот день они сильно поссорились. Мать и дочь встретились только на свадьбе Зины и Валерия, почти через год. Да и то, пошла туда Галина Аркадьевна, по настоянию Василия Ивановича. Она так и не смогла принять зятя. Выбор дочери казался ей каким-то недоразумением, ошибкой, которую ещё не поздно исправить. Даже его абсолютная и постоянная трезвость казалась ей какой-то подозрительной и фальшивой показухой. На свадьбе она сидела, как на троне: надменная, холодная, замкнутая.
Но с приближением первой годовщины со дня смерти Василия Ивановича, оставшаяся одна в квартире Галина Аркадьевна окончательно загрустила. Больнее всего одиночество, как это обычно и бывает, заявляло о себе в выходные и праздники. Оно вваливалось бесцеремонно, прокручивая в голове Галины Аркадьевны один и тот же навязчивый и тоскливый мотив: ты никому не нужна, ты осталась совершенно одна, одна…Галина Аркадьевна родом была из глухого украинского села, где была только начальная школа.Семилетку окончила уже в городе, живя у тетки, многодетной, горластой, прокуренной большевички и её мужа-инвалида, потерявшего на войне обе ноги. Глядя на жизнь этих людей, в огромной, кричащей, дымящей, пьющей, дерущейся коммунальной квартире, где семья её тетки, состоящая из шести человек, ютилась в двух смежных комнатках, а по закопченной общей кухне сновали тысячной ордой рыжие тараканы, юная Галина поклялась, что никогда не будет жить так, как они. Сделает, что угодно, но у неё будет светлая, чистая квартира с занавесочками в цветочек и геранью на окнах, с белыми простынями и воскресными пирогами. Окончив семилетку, по совету тетки пошла на химзавод, так как там предоставляли жилье. Выйдя замуж за Василия Ивановича,нигде не работала, он не хотел, да в этом и не было необходимости, у мужа зарплата и пенсия, она получала за Евгения – денег хватало. После смерти второго супруга, видя её потерянность под влиянием утраты и желая помочь вдове хорошего человека и отличного работника, директор школы, в которой много лет проработал Василий Иванович, предложил ей должность школьного лаборанта.
– Работа не сложная, колбы, пробирки помыть, для занятий реактивы подготовить, цветы полить, – говорил он Галине Аркадьевне, – Но главное, вы в коллективе, вы не одна, а дети – такой народ чудесный, вот увидите! И Галина Аркадьевна устроилась в школу, и хоть в коллективе приняли её довольно настороженно и прохладно, работа ей определенно нравилась. Скучную и захламленную лаборантскую кабинета химии, она вскоре превратила в уютный и зеленый островок, с множеством растений, с зоной отдыха и новыми занавесками на окнах. Здесь также, как и у неё дома царил порядок и чистота.
Выйдя однажды с работы прохладным ноябрьским деньком, Галина Аркадьевна остро почувствовала, что не хочет идти домой, и приняла молниеносное решение навестить дочь. Зинаида и Валерий жили в получасе езды от Ставрополя, в Валеркином старомдоме, доставшемся им с сестрой от родителей.Тут же, в маленькой пристройке жила двадцатилетняя Раиса. Галина Аркадьевна приехала к вечеру,но, ни Валерия, ни Зинаиды дома не было. На стук, нетвердой походкой вышла Райка, у которой были гости, но она не смогла толком объяснить, где Зинаида и/или Валера. Взглянув на часы, Галина Аркадьевна подумала, что дочь может быть ещё на работе. Оставаться в доме с Райкой и её веселыми друзьями не было никакого желания. Она села в автобус и проехала три остановки до фабрики, чтобы встретить дочку на проходной. Простояв там больше часа и не дождавшись Зинаиды, Галина Аркадьевна смотрела на стеклянные двери, из которыхуже редко кто-то выходил и размышляла, что ей теперь делать. Уже темнело, надо было ехать опять к дому, где жила дочь с неприятным зятем или отправляться на автостанцию, чтобы успеть вернуться в Ставрополь. А если дочери все ещё нет дома? Где её искать и где ночевать ей в таком случае, ведь на автобус до своего города она тогда не успеет? Задумавшись, Галина Аркадьевна не сразу заметила крупного, средних лет мужчину, в отличной замшевой куртке, который направлялся прямо к ней.
