Лариса Порхун
Счастливая Женька. Начало
– Ты, пойми, не могу я больше, он мне всюду мерещится, – муж перешел на шепот, – на работе, в гараже, даже во сне, – Везде он, смотрит на меня, будто преследует. Самое удивительное и несуразное в этой всей истории было то, что рассказ Владимира о том, что у него уже не первый год имеется другая семья, прозвучал как-то так, между прочим. Как само собой разумеющееся. Гораздо больше переживаний он испытывал, когда речь заходила о малыше. Видимо, Надежда ожидала от мужа что-то подобное, так как не сильно и удивилась. По её невозмутимому виду было совершенно не ясно, знала она о существовании любовницы и ребенка с самого начала, или просто не хотела демонстрировать свои чувства. Ей только было не понятно, как можно не любить такого чудесного, солнечного ребенка.А тем более пугаться и бежать от него. Надя искренне силилась понять, но не могла. Владимир ушел в тот же день. Собрал вещи, отдал ключи от дома, обещал помогать. Затем сел в машину и уехал.Навстречу молодой жене, здоровому сыну и новой жизни. А Надежда осталась. И Костик остался с ней, на целых двадцать семь лет. Но теперь её нет и совершенно не ясно, что будет дальше с Костиком.
Женя, глядя на строгое и торжественное лицо покойной Надежды Ивановны, думала о том, как непредсказуема и пугающе бесстрастна жизнь. Надя, которая не только сродуне лежала в больницах, но даже чихала в своей жизни крайне редко, в тот вечер, ухаживая затяжело больной Галиной Аркадьевной, почувствовав себя неважно, спустилась в свою квартиру, легла на диван и умерла. А Женина восьмидесятиоднолетняя бабушка, у которой уже третья стадия рака, в настоящий момент плачет у гроба своей верной подруги. Такие минуты, когда она находилась в относительно ясном сознании, когда её не мучили страшные головные боли или головокружения, во время которых она не могла самостоятельно передвигаться, становились все более редки. Галина Аркадьевна крепко ухватилась за Женю, рука её дрожала, она все время что-то бормотала и всхлипывала. Здесь же находился и Владимир. Он стоял, низко опустив седую голову. Рядом с ним стоял и широко улыбался всем присутствующим, прибывающий в счастливом неведении его внук Костик. Своим разумом шестилетнего ребенка он силился и не мог понять, почему баба Надя лежит, а вокруг много людей смотрят на неё. А она все не просыпается и не зовет его обедать. А он очень хочет кушать. Блуждая в своем солнечном мире Костику было не ясно, почему этот мужчина, который даже ростом ниже – его дедушка, и почему онтак сильно держит за руку и не отпускает. И почему нельзя разговаривать. И для кого все эти пирожки, если ему разрешили взять только один. Даже самая добрая из всех присутствующих, его подружка – Женя,сегодня заставила его надеть чистую рубашку, сказала, что к нему приезжает мама, чтоб вел себя хорошо, и совсем не заинтересованно глянула на новые иконки, которые подарили ему в церкви. А ещё ему сказали, что бабу Надю забрал боженька. Ну, это вряд ли! Костика даже позабавило, – вот же она лежит, баба Надя. Он решил немедленно сообщить об этом присутствующим, но ему не дали этого сделать, а зашикали и отвели на третий этаж к противной Марине. Костик нахмурился и смотрел исподлобья. Ему велели сидеть тихо и слушаться её. На этот раз обычно крикливая Марина говорила тихо, ласково, гладила его по голове и налила целую тарелку горячего супа. Потом дала несколько ярких журналов, ножницыи сказала, что он может вырезать любые картинки.
После смерти Надежды Ивановны, самым трудным было пережить отъезд Костика за границу. За все то время, которое понадобилось Ирине, чтобы уладить формальности с документами, Костик ни разу сам не подошел к ней и не заговорил. А он был малый очень словоохотливый. Даже свою коллекцию иконок, которую он охотно демонстрировал кому угодно, от Ирины прятал.
«Как они будут жить вместе?» – наблюдая все это, переживала Женя. Детей у них с Владленом так больше и не было. Ирина ни с кем не откровенничала, поэтому было неизвестно, это их сознательный выбор или трагическая усмешка судьбы. Костик в отношении матери немного оттаял, лишь, когда та заказала торжественную панихиду на сороковой день по его бабушке и своей матери усопшей Надежде. Ирину здорово удивило трогательное и доброе отношение служителей и некоторых прихожан к её сыну. Его приветствовали, с ним заговаривали, ему улыбались. И он в этом месте как-то неуловимо изменился: приосанился, взгляд стал осмысленным, движения более степенными. Он многих знал по именам, расспрашивал о здоровье, о детях ивнуках. Видя, что вошедший нерешительно оглядывается по сторонам, подходил, говорил об иконах и о том, какому святому и о чем лучше молиться.В тот день из церкви они пришли вместе. Ирина по дороге рассказывала ему о том, какие прекрасные храмы есть в стране, в которой они будут жить все вместе: папа, мама, он и собака Грета.И какая чудесная комната его ждет! Костик молчал, сопел и недоверчиво улыбался.
Женька поняла, что никогда не забудет его крик в день отъезда. Её родители провожали Ирину и её сына в аэропорт. Костик причесанный, нарядный, сел к Женькиному отцу в машину, с ним рядом впорхнула изящная и красивая Ирина.Вдруг Костик повернулся к заднему стеклу и, увидев Женьку, сквозь слезы, приветливо машущую рукой, зашелся в истошном крике и попытался выйти из машины. Двери заблокированы, отец выехал со двора и последнее, что видит Женя, это развернувшаяся к подруге и её великовозрастному ребенку Зинаида Евгеньевна, пытающаяся как-то успокоить Костю, обнимающая его Ирина, и он сам, перекрывающий все их голоса воплем отчаяния и безысходности. Так кричит, загнанный в ловушку или смертельно раненый зверь, интуитивно чувствуя свою погибель. Женька отвернулась, чтобы не видеть красного, заплаканного лица Костика. У подъезда стояла Марина, и, глядя вслед уезжающей «Волге», задумчивопроизнесла:
– И чего орёт, спрашивается? Везут тебя в нормальную страну, радоватьсятолько, а он надрывается, вот уж, действительно, – больной! – она обернулась к Женькеза поддержкой, и услышала:
– Ты что ль, здоровая? Что ты понимаешь, вообще, «больно-ой» – передразнила она Марину, – Да он самый нормальный из нас, ясно тебе! – Женька побежала мимо соседки к подъезду.
– Ненормальная! Иди проспись! – услышала в спину, – Да пошли вы все…Ну чего встала, развесила уши – закричала она на дочку, – бегом домой.
Это был завершающий этап перед окончательным уходом Галины Аркадьевны. Долгий, тяжелый и изнурительный. Для всех. Для неё, потому что светлых промежутков уже или не было вовсе, или они были настолько крошечными, что испарялись практически незамеченными. Для Зинаиды, которая разрывалась между долгом, старыми обидами, мужем и сыном. Для Жени, которая почти совсем переехала к бабушке, чтобы за нейухаживать. Для Сергея, которому невозможно было объяснить почему, его жена не находится дома, а смотрит за умирающей бабкой, которая орет дурным голосом от страшных головных болей, которая никого не узнаёт и помочь ей ничем нельзя.Для их детей, которые почти не видели матери и все жили порознь: Сергей с пасынком, которого недолюбливал в военном городке, Анечка с родителями Жени. Если муж уезжал, привозил и Димку к теще и тестю. Когда Зинаида подменяла Женю, Валерий Михайлович, который привозил жену, вторым рейсом отвозил дочку с внучкой к ним домой, и семья ненадолго воссоединялась.
Медикаменты, которые опять передал Лёня через Тусю заканчивались. Женя с ужасом думала, что будет потом. С помощью вездесущей и надежной Туськи удалось отыскать хорошего покупателя на колье, свадебный подарок Элеоноры. На советы матери и той же подруги, что деньги нужны живым больше, чем мертвым, и на пожелание вспомнить, что у неё дети, в конце концов, Женя устало отмахнулась, – зато есть деньги на лекарства, как же вы не понимаете!
Потекли дни и ночи, Женя, бывало, теряла им счет и путала их. Мать подменяла её иногда, но недолго, так как Галина Аркадьевна еду от Зинаиды не принимала, кричала на весь дом, что она хочет её отравить, уколы ставить тоже не давала. Интуитивно распознав шприц, отведенный Зиной за спину, начинала вопить: «Убийца! Убийца! Евгеша, на помощь! Где же ты!» Такая ситуация длилась уже полгода. Женя круглосуточно находилась в режиме ожидания и повышенной боевой готовности.Последниенедели были особенно мучительны, Галина Аркадьевна кричала практическибеспрерывно. Лекарства приносили совсем незначительное облегчение. Иногда Жене казалось, что ещё немного, и она не выдержит. Но выходя в кухню, если бабушка ненадолго засыпала, натирая ей овощи на терке, или выбегая на минутку, чтобы покурить, она всё время невольно замирала и слушала, не проснулась ли бабГаля, не зовет ли её. То чего очень боишься, но точно знаешь, что это случится, все равно происходит неожиданно. Невозможно быть готовым к смерти близкого человека. Она всегда ни к месту, и всегда застаёт врасплох. Женя сидела на бабГалиной кухне и невнимательно слушала мужа, который только что приехал с объекта, а дома ни жены, ни детей, ни горячего ужина.
– Как всегда, то есть у нас это уже обычное дело! – выговаривал Сергей в трубку, – голодный и холодный дом, у меня уже интересуются, женат я, или это какая-то мистификация! А я уже и сам не знаю, вот ты мне ответь, может я уже разведен, а ты просто забыла в известность меня поставить, уведомить так сказать…
Женя нехотя отвечала: «Женат, конечно, женат, ну что я могу сделать…». Сергей уже кричал:
– Сиделку нанять! Сколько раз говорили об этом? Просто нанять сиделку. И всё. Женька чувствовала, что тоже закипает: усталость, хроническое недосыпание, нервное перенапряжение, растущее беспокойство о детях, муже, умирающей бабушке, дали себя знать и Женя со слезами в голосе выпалила:
– Да не сможет ни одна сиделка с ней, пробовали уже! Да и денег едва на лекарства хватает, ты хоть раз поинтересовался, сколько элементарный трамадол или кодеин стоят? А это не самые дорогие препараты. Что ты от меня хочешь? Бросить её и ехать готовить тебе ужин? Мне, ты думаешь легко? Ане в этом месяце три года уже исполнилось, а я где была, да здесь старалась купировать очередной приступ! – Женя уже плакала навзрыд, – Сереженька, я понимаю, что это неправильно, но не могу я её бросить особенно сейчас, когда ей так плохо… – Женя посмотрела в сторону комнаты и скорей угадала, чем заметила какое-то движение там, – Я перезвоню, Сережа…. В два прыжка она оказалась у кровати бабушки. Та сидела необыкновенно прямо в своей постели и, улыбаясь, ласково смотрела на внучку.
– Евгеша, я сейчас во сне видела Женечку. Твоего родного дедушку, ах как он улыбался и махал мне рукой. И только я собралась к нему, он растаял, как облако. И сразу же я увидела, что лечу в самолете, в таком же мы с Николаем в 1980-м году летели в Симферополь, даже кресла такие же. Мы в то лето отдыхали в Крыму. Так вот, лечу я в самолете, а рядом сидит генерал, да такой важный, и говорит мне: «Посмотрите, Галина Аркадьевна, какой чудный город внизу, это наш город. И мы соседи с вами…» Я глянула, а внизу совершенно одинаковые ровные домики, и на каждом имя и фотография жильца. А самолет так низко летит, что некоторые фотографии даже можно рассмотреть, и я все смотрю, смотрю так внимательно, и тут проснулась, – бабушка продолжала улыбаться и всматривалась куда-то сквозь Женьку, – Еремеев Иван Васильевич, – вдруг громко и раздельно произнесла Галина Аркадьевна.
– Это кто, знакомый твой? – спросила Женя, выжимая в миску губку для обтирания. БабГаля вздрогнула и непонимающе уставилась на внучку, как будто только сейчас её заметила.
– Так звали генерала, что летел со мной в самолете… Странно, откуда я это знаю, он же не представлялся. Евгеша, лекарство, моя голова… И тут же, без всякого перехода, закричала,повалилась набок, схватилась руками за голову. Женя уже набирала шприц правой рукой, а левой привычно обхватила бабГалю за плечи и легко ввела иглу. Галина Аркадьевна затихла только через час, продолжая удерживать внучку за руку. Женя попыталась встать, – хоть бабушка уже ничего не могла принимать, кроме пары-тройки ложек жидкой кашки и слабенького, травяного чая, всё-таки нужно было что-нибудь приготовить. «И поесть к тому же самой, неизвестно, какая ночка её ожидает, хотя почему неизвестно, очень даже известно…обычная… среднестатистическая…варфоломеевская ночка…» – мысли текли не спеша и вязли на каждом слове, как муха в густом сиропе, Женя опустилась в сон, как в тотальный вакуум, ни звуков, ни действий, ни переживаний.
Она вскочила глубокой ночью, бабушка хрипела. Началась агония, ик рассвету Галина Аркадьевна скончалась. На дворе стоял хмурый, серый, больше дождливый, чем снежный, февраль 2003-го. Женя не любила этот месяц, уже и не зима, которая к этому времени изрядно поднадоела, но и до настоящей весны далеко. Хотя в этот раз погода точно соответствовала её внутреннему состоянию. Слез уже не было, Женя вообще ничего не чувствовала сейчас, осталась только безграничная, какая-то вселенская усталость и апатия. Ещё была смутная горечь от утраты, сама себе она казалась одинокой, покинутой и несчастной. Она знала, что ей будет очень не хвататьбабГали, но сил на то, чтобы осознать и прочувствовать это по-настоящему, у неё уже не осталось. Она обратила внимание на свежую могилу недалеко отбабушкиной, сплошь заваленную живыми и искусственными цветами. Памятника ещё не было, но над венками Женя заметила цветнойпортрет нестарого мужчины в офицерском мундире и генеральскими звездами, прикрепленный на деревянном щите и надписью на нём большими печатными буквами: Еремеев Иван Васильевич 29.01.1943–16.02.2003.
10
– А я тебе говорю, ты молодец! Сколько можно за эти жалкие копейки пахать на государство? – Лёха встал и торжественно продолжил, – Итак, прошу внимание, дамы и господа! Предлагаю тост за нашу дорогую бизнес-леди Евгению Валерьевну! За успех и процветание её лучшего, я уверен, в нашем крае, а может и всей эрэф, частного стоматологического кабинета! Ура, товарищи! – Лёха по очереди чокнулся с бабой Маней, Толиком-чеченом и Женькой. Снова беременная жена Майка, с невинным и томным видом сидела в кресле, и делала вид, что не пила. Их младшая пятилетняя дочь Леночка, утомленная накалом многочасового застолья, спала прямо тут же,на общей кухне, примостившись возле матери в большом старом кресле испокон веку тут стоявшему, и неофициально принадлежавшем, как и другие предметы домашнего обихода, с невыясненным или тёмным прошлым, бабе Мане. Она и продолжила, стрельнув огненно-карим глазом в сторону Алексея:
– Лёша у нас, барин прямо, на два дома живёт, как тот Фигаро. Гляди лучше, вон дитё у тебя сверзится на пол щас, а командовать у себя в хате будешь, – баба Маня, не терпящая ничьего лидерства кроме собственного, демонстративно повернулась от Лёхи к Жене, – Но он прав в том, Женечка, – сменила она гнев на милость, что ты – умница! Мы все, и я, в том числе, тебя поддерживаем и желаем везения, побольше благодарных пациентов и, конечно, здоровья!Все кроме Майки, звонко чокнувшись, выпили, а Лёхина жена отпивала маленьким глоточками какую-то бурду неопределенного цвета, замаскированную под сок. Женя обводила присутствующих слегка замутненным взглядом, излучающем, как ей казалось, любовь и благодарность, и думала о том, как же ей повезло, что она встретила таких добрых и понимающих людей в своей жизни.
Она давно мечтала о собственном кабинете. Через несколько месяцев, после того, как она вышла на работу после декретного отпуска, подвернулся и вариант. У стоматолога, Александра Яковлевича, которого она знала ещё во время учебы в ординатуре, была частная практика в Ставрополе. Будучи у него на приёме, – (сапожник без сапог,после второго ребенка Жене нужно было всерьёз заняться собственными зубами), он рассказал ей, что уезжает с семьёй в Израиль.
– Тебе ведь известно, Женя, что последние годыя занимался и частной практикой, и научной работой, и преподаванием. Ни на семью, ни, тем более, на себя, времени совсем не оставалось. Сын в Иерусалиме уже несколько лет, внуку младшему десять, а я его видел один раз, когда ему полгода было. Да что там говорить, я и не заметил, что мне шестьдесят пятьуже стукнуло. Удовольствие от работы пропало, а для врача это гибельно, понимаешь?! Женя сначала отнеслась к этой информации недоверчиво:
– Александр Яковлевич, я вас, сколько знаю, лет восемь или десять, наверное, вы все собираетесь на историческую родину.
– Нет, нет, уезжаем.Я работаю до июня, воти оборудование буду продавать, – он глянул на неё поверх очков, – А то покупай,Жень, у меня кабинет. А что? Утебя дело пойдет, ты талантливая. Да и место хорошее, прикормленное, – доктор посмеялся своей шутке и осекся, глядя, как смотрит на него без тени улыбки его бывшая ученица.
– Купить не смогу, не потянем, а вот в аренду, если бы, но раз вы совсем уезжаете, то, конечно же, хотели бы все продать сразу.
– Ну почему, ежели хорошему человеку, – он подмигнул ей, надевая маску, – можно потолковать. Я бы тоже не хотел по частям кабинет растаскивать, привык к нему, тяжело будет. Подумай, Женя, с семьёй посоветуйся, а переезд на аренду не влияет, сейчас всё юридически можно оформить, ведь у меня брат здесь живёт.
Вот так и получилось, что с июля 2003 года, Женька начала вести стоматологическую практику в частном кабинете. Ещё не в своём, конечно, но у неё была надежда, что со временем, она сможет выкупить кабинет полностью. Родители были категорически против.
– Как можно, – возмущалась мать, – бросить муниципальную клинику, где все ясно и понятно, и зарплата, и аванс, слава Богу, уже вовремя и не талонами, и не водкой, и полный соцпакет, и уйти в неизвестность?? Её активно поддерживал отец:
– В самом деле, да ты что? Тебе так повезло, что нашла такое хорошее место, у тебя ведь и стажа практической работы – кот наплакал! Тебя не знает никто, лечиться предпочитают у опытных врачей. Одумайся! Чем ты аренду будешь платить?Женя опять с раздражением отметила про себя, что начинает заводиться:
– Деньгами, папа, аренду я буду платить деньгами!И потом, аренда ведь не на всю жизнь, мама скоро вступит в права наследства, а в бабГалиной квартире, хоть и небольшая, но есть и моя часть. А на недостающую сумму я могу взять кредит в банке, я узнавала. Родители переглянулись и мать воскликнула:
– Ах какая умница! Всё уже за всех решила! Здорово-то как, вот бы нам так с отцом, правда, Валера? А что?! Мы тоже бизнесменами заделались бы с тобой запросто! Продавая квартиры, трудно что ли…
– Да в чем дело-то, – не понимала Евгения, – Это же хорошее вложение капитала. А поликлиника, да, конечно, спокойней, но эту лямку от зарплаты, до аванса, можно тянуть до пенсии…
Валерий Михайлович, глядя в окно, произнес:
– Ты вот что, решила идти в предприниматели, твоё дело, но рассчитывай тогда уж исключительно на свои силы. Это будет честно, по крайней мере… Да и с квартирой бабушкиной не все так просто. Она не приватизирована до конца, какие-то хвосты остались,платежки… Вот мать сейчас бегает, выясняет…
– Какие хвосты, какие платежки? Я лично за месяц до её смерти всю коммуналку оплатила, ничего не понимаю…
Она растерянно смотрела то на отца, то на мать, догадываясь и в то же время, не желая признавать очевидное. Мать ловко перевела разговор и с напускной оживленностью заговорила с Сергеем о его предстоящей длительной командировке в Астрахань, будто это хоть сколько-нибудь её интересовало. Вечер был испорчен. Женя чувствовала себя маленькой девочкой, которая в счастливом предвкушении лезет утром 1 января под ёлку, но вместо подарка обнаруживает там одинокую записку: «К сожалению, ты очень плохо себя вела». Возвращались домой в тишине. Говорить никому не хотелось. Сергей открыто не высказывался, но было и так ясно, что он полностью разделяет мнение родителей. У Жени опять проскочила мысль о том, что может она действительно ошибается. А может излишне торопится? Ведь даже Туся, когда Женя рассказывала ей о своих планах, с сомнением качала головой. Не могут же все эти люди ошибаться! Женя снова ощутила себя той самой маленькой девочкой, которая нацепив лифчик матери и засунув ножки в её туфли на каблуках, решила, что она взрослая и самостоятельная.
Вечером позвонил Александр Яковлевич и сообщил, что первые 2–3 месяца он отдаёт кабинет ей в аренду по чисто символической цене. Чтобы она могла оглядеться, понять для себя, – её это или нет, и не переживать с самого начала о деньгах. Женя решила, что это добрый знак. Она тепло поблагодарила его и уже ни в малейшей степени не колеблясь, дала своё согласие.
Но это было только начало. Ещё нужно было взять такие серьёзные барьеры, как: получение лицензии, юридическая и пожарная инспекция, роспотребнадзор и многое другое. Но Женя почти не замечала трудностей, в возбужденно-радостном состоянии бегала с огромной папкой документов из одной инстанции в другую. И всё получалось! Пусть не так быстро и гладко, как хотелось бы, но получалось! Ей иногда казалось, что дела катятся, как по накатанной, сами собой. Что всё идет так, как и должно идти. Александр Яковлевич перед отъездом познакомил Женю с людьми, без которых осуществление ею своей профессиональной деятельности было бы довольно затруднительно. С теми людьми, с которыми он сам не один год сотрудничал: с техниками, с поставщиками стоматологического оборудования, коллегами, занимающимися частной практикой, средним медицинским персоналом. С кем-то из них сразу устанавливались ровные, деловые отношения, с кем-то, с замечательным ортодонтом Аликом, например, завязалась с первого дня многолетняя дружба, а вот медсестру Женьке пришлось искать на стороне, – неприступная и верная Александру ЯковлевичуМаргарита Филипповна, наотрез отказалась работать с Евгенией. Счастливая Женька, узнав об её демонстративном уходе, пожала плечами и рассмеялась.
К осени формальности с документами были окончены. Женя начала работать. Иногда без выходных. Поначалу очень волновалась, так как многие пациенты достались ей «по наследству» от Александра Яковлевича и ей казалось, что они её все время с ним сравнивают и делают выводы, разумеется, не в пользу молодой докторши. Неожиданно помог ей новый друг Алик, работающий на кафедре ортопедической стоматологии медицинского университета. Когда Евгения обратилась к нему за профессиональной консультациейпо поводу одной немолодой дамы, Алик внимательно глянул на смущенную, запинающуюся Женьку и вдруг сказал:
– Послушай, не старайся быть хорошенькой для всех, не получится все равно… Надорвешься раньше времени и не захочешь ничего. Перестань соревноваться со Шварцем, ни к чему хорошему это не приведет. У Александра Яковлевича свой подход к работе, а у тебя свой. Не нужно копироватьего стиль, лучше совершенствовать свой. Усекла? Женька, слабо улыбаясь, кивнула. Алик улыбнулся в ответ:
– Вот и умница! Отпусти себя и пари! Ведь стоматолог – это, по сути, творец! Он творит красоту, здоровье и радостные белозубые улыбки…Ясно тебе это, сероглазаяты моя, мать Тереза… Не надо низа кем гнаться, никому угождать. Нужно профессионально делать свою работу…Мы вечно всё кого-то догоняем или перегоняем… А что в итоге, – он строго посмотрел на улыбающуюся и откровенно любующуюся им Женьку, – А в печальном итоге, мать, невроз, стенокардия, и прочие весьма сомнительные удовольствия.
– Сколько же Алику лет, – размышляла Женька, 35, 40? – Ну почему я не могу так же легко, красиво и непринужденно жить и работать? Или могу? – Женька опять заулыбалась, вспоминая энергичного смуглого ортодонта и его жизненную философию, – Могу, конечно, могу. Не только могу, но и буду. Непременно.
Евгения много работала, пришлось взять ещё медсестру, так как одна не выдерживала бешеного Женькиного графика с 8 до 20.00. Пациентов было много, к ней записывались за неделю, а то и за две. Женя, как универсальный солдат, в одном лице осуществляла и терапевтическое, и хирургическое и ортопедическое направление. Кроме этого была и гигиенистом, и пародонтологом. Но главное было не это, а то, что она не только видела проблему целиком, но и могла рассказать о причинах её возникновения.Она помнила наказКозьмы Пруткова, которого тайком брала из отцовской библиотеки и читала ещё в школьные годы, – зри в корень!Женя проводила обстоятельные консультации и никогда не жалела времени на это. Подробно говорила о том, какого результата можно ожидать, а чего лучше не делать вовсе и почему. При этом её личная материальная выгода не имела никакого значения,она работала на совесть и гордилась этим. Хотя, конечно, и ежемесячный доход её вырос значительно. Даже при том, что она платила зарплату двум медсестрам, зубному технику, оплачивала аренду, а также регулярно выделяла деньги на стоматологические расходные материалы, её зарплата стала внушать уважение и ей самой. Женя стала задумываться о покупке второго кресла, для того, чтобы принять на работу ещё одного врача. Также, ей нужна была машина, так как работала она в Ставрополе, и часто допоздна, а жила в Михайловске, и возвращаться домой, особенно в зимнее время, было не всегда просто. Но опять же, где взять время на обучение вождению, когда она так занята? Такие мысли крутились в голове у Жени, когда она в девятом часу вечера ехала в полупустой маршрутке домой. Она смотрела в темное окно, где изредка пролетали тусклые огоньки, а также на своё бледное отражение с запавшими глазами. Женька остро чувствовала свою усталость.
«Нужно что-то решать с кабинетом, – думала она, – аренда съедает большую часть прибыли, надо поговорить с родителями. Завтра первое февраля, скоро годовщина бабГалиной смерти. Какой ужас, – похолодела она, – год, как её нет, целый год прошел, а я едва заметила!» Женька вышла из маршрутки и её обсыпала ледяная крошка, порывистый ветер усиливал неприятные ощущения. Свернув к дому, где ветер был тише, она продолжала размышлять о том, что дети одни почти все время, Сергей с утра до вечера или в части, или в командировках. Кстати, сегодня должен был вернуться. Димка, возвращаясь с продленки, забирал по дороге Аню из детского садика. Часто дети сами ужинали, Дима умел пользоваться микроволновкой.
Что-то у неё с Сергеем неладное происходит, она это хорошо почувствовала на встрече Нового 2004 года. Они сидели и молча глазели в телевизор. Говорить было не о чем, но и молчание становилось напряженным. Уложив детей, Женя вернулась к мужу, пыталась завязать разговор, Сергей отвечал неохотно и односложно. Выяснять отношения в Новый год не хотелось, так они и сидели, пока не приехалаТуська с её новым другом: нарядные, веселые и румяные. Праздничный вечер был спасен, Женька не помнила, когда так радовалась гостям. Её муж тоже не скрывал облегчения, что его уединение с женой подошло к концу, чересчур оживлённо поднимаясь навстречу Тусе и её избраннику. Хотя внешне, со стороны все выглядело отлично, Женя знала, что многие ей завидуют. Туська как-то приехав к ней и обойдя всю квартиру, оценивающим взглядом разглядывая свежий и дорогой ремонт, сказала:
– Счастливая ты, Женька! Сама бизнесменша, муж – красавец, офицер, и как тебя любит! Какие ремонты делает, и какие подарки дарит, – добавила Туся, кивнув на Женькину норковую шубу на вешалке. Женька звонко рассмеялась:
– Да ты что, Туська! Ремонт я сама делала, чуть ли не два года, кое-что Лешка Винокуров помогал, со старой квартиры, помнишь? Он же мастер на все руки. А Сережа этим не занимается, да и некогда ему. Шубу тоже сама себе купила уже в этом году. Очень уж сильно мерзла в куртке, понимаешь? Туська задумчиво кивала.
Да, со стороны так и казалось, что все в порядке, но Женька знала, что все совсем не в порядке. Не может быть все в порядке у людей, которым нечего сказать друг другу за новогодним столом. Перед этим, в середине декабря Сергей, наконец, получил звание майора, шумно это отмечал несколько дней, ходил веселый, полупьяный, любвеобильный и задиристо-нахальный. Женя несколько раз отлавливала его у очередного сослуживца и уводила домой. В зависимости от степени опьянения, муж вел себя по-разному, то просто раскачиваясь, останавливался, и, обращаясь к Женьке говорил: «Мадам, я попросил бы вас…», то вдруг, подойдя к подъезду, начинал кричать, так, что прохожие шарахались в сторону: «Солдаты! Солдаты!» Правдами и неправдами Женя заводила его в квартиру, помогала раздеться, отпаивала травяным чаем и укладывала спать. Засыпаяв таком состоянии, Сергей всегда произносил одно и тоже: «Женька, Женька, ах ты ж сука, Женька!» Случалось, что муж отказывался от её напитка с чабрецом и ромашкой, и шумно возмущался:
– Что за отраву ты мне подсовываешь, а, баба Мора?! Ты где этому научилась? В своей вороньей слободке?
Но такие вспышки бывали нечасто, как правило, через несколько дней Сергей трезвел, мрачнел и все больше уходил в себя.
Войдя в квартиру, Евгения услышала запах жареного мяса, который своей непередаваемой остротой и ароматом защекотал ей ноздри. Одновременно три мысли пронеслись в голове Женьки: муж дома, в гостях была свекровь, и то, что ей ужасно хочется есть. На щелчок закрывающейся двери в коридор выбежала четырехлетняя Анечка, наскоро обняв мать, она снова умчалась в комнату. Женя заглянула к сыну, как всегда спросила у него о делах, как всегда услышала: «Нормально», – и вошла в зал, где муж сидел у телевизора, а рядом за журнальным столиком рисовала в альбоме дочка.
– Мама, смотри, какую принцессу мне баба Валя нарисовала! – Анечка восторженно протягивала ей альбом, убирая со лба исчерканной фломастерами ладошкой непослушные темно-каштановые волосы. Женя притянула к себе дочку, машинально приглаживая её великолепные кудри. Перекинулась с мужем ничего не значащими фразами. Сергей выглядел уставшим и задумчивым, не глядя на жену, сказал:
– Там ужин на плите, ещё не остыл, наверное… Я отбивные жарил, иди, поешь… Мать уехала, не дождалась тебя…
Жене почему-то захотелось сказать что-то резкое и обидное. Что-нибудь в том смысле, что вообще-то ужин у неё был (рисовая каша и сардельки), и поэтому нечего тут изображать ангела, спасающего детей от голодной смерти. И насчет свекрови, давно известно, как же! Так любит невестку, что прям, видеть не может. Прокрадывается в дом тайком, как вор, исключительно в отсутствие разлюбезной невестушки. Но ничего такого Женя не сказала. Вместо этого, Женя, чмокнув не ответившего ей на поцелуй мужа в щеку, произнесла тихо и ласково:
– Какой же ты молодец! Так вкусно пахнет, умираю от голода, я сейчас перекушу, затем в душ, потом уложу Аннушку и мы с тобой не спеша, вкусно и обстоятельно попьем чаю. Я таких конфет купила!Аня вскинула на мать серо-голубые глаза:
