Лариса Порхун
Счастливая Женька. Начало
Сейчас Женя все это в подробностях вспомнила и задумалась. Она сидела в чисто убранной, но неуютной, и, главное, не своей квартире, уставленной разнокалиберной мебелью. В маленькой комнате спала её пятилетняя дочь, с компрессом на шее. Здесь все ещё стоял несильный запах лекарств.Аннушка,разморенная и утомленная доморощеннымиметодамилечения простуды, от втираний, припарок и горячего молока с медом,уснула сегодня рано, её темные волосы, блестящими кольцами, обрамляли лицо, причудливым веером распределялись по подушке и, большими кольцами, свисали вниз. Женя поправила дочери одеяло, прикоснулась губами ко лбу, и, убедившись, что нет температуры, подошла к окну. Вдоль улицы горели фонари, и в детской было светло, как днем. Опять повалил снег, по дороге клубилась поземка. Эта картина напомнила Жене, что и Новый год и всю праздничную неделю после, – она снова глянула на спящую дочь, – как и Анино пятилетие, она встретила в наркологическом диспансере. И отчасти, была этому даже рада. Она не могла бы поручиться, что будь иначе, она бы стояла в теплой комнате, где спала её маленькая дочь в юго-западном районе города Москвы и не готовилась выйти на работу в столичную клинику, а её сын не шел бы на учёбу в престижную гимназию. Всё могло быть совсем по-другому. Гораздо хуже. Настолько хуже, что Женя боялась и не хотела об этом думать. Позже, она, неоднократно, вспоминала именно этот тихий, уютный и невероятно долгий вечер, полный размышлений и самоанализа. И она знала, почему именно этот вечер чаще всего ей вспоминался, когда она думала о своём московском периоде жизни. Он являлся своеобразной точкой отсчета, терминальным этапом её прошлой жизни и капитанским мостиком от дня вчерашнего в день будущий.
Назавтра, к вечеру,приехали Лёня с Димой, с многочисленными покупками, радостныеи счастливые. Димка был во всем новом, с порога,взахлёб, начал рассказывать матери о гимназии, бассейне и одноклассниках. Ужин прошел шумно и весело. Женя, выслушав их, в свою очередь, рассказала, что благополучно прошла собеседование и уже оформляется. Как только пройдет медосмотр, выходит на работу. После ужина, когда дети вышлииз-за стола, Леонид объявил Жене, что им нужно поговорить. Женя моментально напряглась и засуетилась, про себя успев подумать – чего это я, как в дурацкой мелодраме, в самом деле. Вот тогда-то Лёня, отодвинув от себя чашку, и глядя на Женьку ясным и нежным взглядом, сказал, что по его глубокому убеждению Диме лучше жить с ним. Женька, как это часто с ней бывало в чрезвычайных ситуациях, лучезарно улыбнулась, хотя, ситуация, мягко говоря, совершенно к этому не располагала и переспросила:
– Что, прости? – она продолжала улыбаться, как клиническая идиотка, – тут же промелькнуло в голове, – хотя явственно чувствовала, как на голове зашевелились волосы.
– Жень, – мягко ответил Лёня, ты прекрасно слышала, – И если ты не начнешь, как обычно, идти на поводу своих чувств и импульсов, а включишь голову, то согласишься со мной.
– Как ты можешь такое вообще предлагать? – тихо спросила она его. – По-твоему, ребенок – это вещь, которая если не нужна или мешает, то забыл или выбросил, а если надо снова подобрал?
– Послушай, я уже говорил тебе, что сожалею, что так случилось. И потом, к нашему разрыву, ты тоже, мягко говоря, приложила руку. При этом Лёня накрыл своей рукой её руку, от чего задумавшаяся было Женька вздрогнула всем телом, поднялась из-за стола и, скрестив руки на груди, заняла на всякий случай, оборонительную позицию у холодильника. Затем она, не сводя при этом, глаз с Лёни и как бы рассуждая сама с собой, произнесла: «Так вот почему ты уговаривал меня сюда ехать, тебе нужен Димка, сын, наследник! А я думаю, ну надо же, Лёня, какой молодец, и квартиру нам предоставил, игимназию с садиком, и, вроде бы даже к тому, чтобы меня пригласили на собеседование, приложил руку, а ты, оказывается,вот, что задумал…» Лёня тоже встал, ибудто защищаясь от града Женькиных обвинений, поднял вверх рукии оправдывающимся голосом произнес: «Женя, Женя остановись, послушай, – Леонид сел и приглашающим жестом указал ей на стул рядом с собой, который Женька проигнорировала, – Все так да не так, я это делал, в большей степени, конечно, ради сына. Но вовсе не потому, что задался целью отобрать его у тебя, ас тем, чтобы хотя бы раз в жизни поступить так, как лучше не для меня, а для кого-то другого, моего сына, в частности. Понимаешь, ты меня?» «Отлично понимаю, Лёня. Великолепный план, браво! Осчастливить ребенка, забрав его от матери! – Женя саркастически захлопала в ладоши, – Я правильно вас поняла Леонид Игоревич? Ничего не перепутала? Но спешу вас разочаровать, ничего не выйдет, можете не сомневаться!» «Женя! – не дождавшись того, чтобы она села, Лёня тоже встал, – Пожалуйста, давай спокойно все обсудим, никто не собирается забирать у тебя ребенка! Считай, что я просто рассуждал…Или, если хочешь, советовался, – они наконец-то снова уселись друг напротив друга, – Я буду с тобой откровенен, мне уже под сорок, моя жена на восемь лет старше меня, её дочери Марианне, 26 лет. Она получила прекрасное образование, и сейчас живет и успешно строит карьеру в Англии. И как я понимаю, возвращаться не собирается. Вот чего-то такого я хочу и для нашего сына, понимаешь? Я не из вредности или желания испортить тебе жизнь, предлагаю этот вариант, а потому что делать это удобнее, если мы с ним будем рядом». Пока Лёня говорил, Женя успела взять себя в руки, и уже спокойно и уверенно, как о чем-то давно решенном и хорошо известном, заявила:«Лёня, давай, не будем ходить вокруг да около: если все это ты затеял с тем, чтобы Димка жил с тобой, то так и скажи. Мы освободим квартиру в ближайшее время, перейдем в обычную школу, от нас не убудет. Работу если не в этой клинике, так в другой, я тоже могу найти самостоятельно. Но дети будут жить со мной. Если ты допускаешь другой вариант, то даже мысли эти оставь.Очень трогательно прозвучало сообщение о том, как ты решил позаботиться ещё о чьём-то благополучии кроме своего собственного, но прости, мне в это слабо верится. Ты все и всегда делаешь исключительно в своих интересах, – Женя, видя нетерпеливо-возражающие жесты Лёни, спохватившись, добавила, – В этом нет твоей вины, Лёня, просто ты так устроен, вот и все. А вот грустная история о вашем с женой солидном возрасте, который с полным на то основанием, заставляет сомневаться в возможности да и желании иметь общего ребенка, вполне может быть правдоподобной. А тут, надо же, как нельзя более, кстати, родной сын, вполнесебе взрослый и самостоятельный, ни тебе пеленок, распашонок, ни бессонных ночей, ни прочих радостей, так ведь?» Лёня отчаянно хотел что-то сказать и немедленно это сделал, как только возникла пауза: «О чем ты говоришь? Слушай, Жень, я не буду с тобой выяснять отношения, ни к чему это. Но и ты, прекрати, будь добра, изображать меня этаким коварным злодеем, которому нечего больше делать, как только обводить вокруг пальца бывших жен. Да живите вы на здоровье, я же объясняю, что предложил это, только из-за того, что мне это кажется разумным. И тольков том случае, если у нас не возникнет разногласий. Никто у тебя ребенка не отнимает, Женя, Господь с тобой, просто мальчику далеко ездить, у тебя сейчас новая работа, ты, возможно, не до конца представляешь даже, каково это работать не в местечковой поликлинике, а в огромной столичной клинике. Дочка на руках маленькая совсем, – заметив, полыхающие недобрым светом глаза своей бывшей супруги, Лёня замолчал, потом, улыбнувшись, миролюбиво закончил: «Ну, ну, что ж, как скажешь, – Леонид поднялся, и уже выходя из кухни, спросил, обернувшись вполоборота, – Ты ведь позволишь Диме, по крайней мере, приходить к нам? В любое время… Я поговорю с ним, хорошо?» Женя медленно кивнула и осталась сидеть на прежнем месте. Она слышала, как через какое-то время Лёня одевался в прихожей, как что-то негромко говорил Димке, как открылась, а затем и закрылась за ним входная дверь, но она так и не нашла в себе ни силы, ни желания выйти и проводить его.
14
Леонид сразу услышал, когда Женя с дочкой вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице. Он стоял с букетом цветов и тортомна площадке второго этажа, рядом со своей квартирой, в которой уже год, как жила его бывшая жена с детьми. Слов было не разобрать, но он слышал, как Аня что-то настойчиво и пылко объясняет матери, которая ей тихо отвечает. Вначале показалась розовая шапка девочки, припорошенная январским снежком, за ней с покупками, медленно шла Женя. Аня, увидев Лёню, серьезно и внимательно посмотрела на него, обернулась на мать, и только потом, без тени смущения, вежливо поздоровалась.
– Не сразу узнала меня с бородой, – засмеялся Лёня, приветствуя их. – Что ж, положение обязывает, как никак, доктор наук теперь, профессор. А где вы гуляете, девочки? И обращаясь к Аннушке добавил: – А ты знаешь, что у мамы твоей сегодня день рождения? Вот я и приехал её поздравить.
– Знаю, у меня тоже день рождения в январе, я маме открытку нарисовала, она на холодильнике висит.
После веселой неразберихи во время раздевания в прихожей, Женя пошла с розами в ванную, и оттуда, взволнованно, громче обычного, сообщала текущую информацию: «Да, мы сегодня задержались, вообрази, Анютку предпоследнюю забрала, воспитательница на меня так глянула. – Аня, живо переодеваться и мыть руки! – крикнула она дочери, – На работе поздравляли, даже небольшой банкет устроили, я не ожидала, хотя, сказать честно, приятно, ведь я и не говорила никому, это с нашего отделения девочки такие внимательные. Женя вышла из ванной с обрезанными цветами, стоящими в трехлитровой банке с водой. – Ой, ну никак вазу не куплю, хотязачем она мне? – Лёня, а почему ты один? – она зашла снова в комнату, – А Димка заезжал к тебе? Леонид отрицательно помотал головой, – Я звонил ему вчера, хотел, чтобы он заехал, но он сказал, что не может, соревнования опять какие-то вроде. Женя прошла и села напротив бывшего мужа, внимательно глядя на него, – Странно всё это, он определённо собирался к тебе. Прямо так и сказал, что, мол, наверное, задержусь, потому что нужно к отцу заехать. Они поговорили ещё немного, Лёня высказался в том смысле, что волноваться, скорей всего, не о чем, ну мало ли где мог парень задержаться. А может действительно соревнования? Женя с досадой махнула рукой, – Да какие там соревнования, бросил давно, не занимается. Она достала телефон, чтобы позвонить сыну, но тут он и сам открыл дверь и вошел в квартиру. Вопросительно переводя взгляд с отца на мать, нерешительно остановился на пороге. Подробный опрос ничего не дал. Димка возмущенно оправдывался, и, в конце концов, укрылся в своей комнате, многозначительно при этом, хлопнув дверью. У Жени окончательно испортилось настроение, она жалела, что в присутствии бывшего мужа, говорила с сыном на повышенных тонах.
– Ты понимаешь, старалась объяснить она Леониду, – Я и сама терпеть не могу, когда меня вынуждают оправдываться, испытывать чувство вины. Не нужно было устраивать сейчас это показательное выступление, но ведь он стал врать, Лёня, вот что страшно. И я не знаю, как с этим быть, как с ним разговаривать, как достучаться до него. Женя отвернулась к окну, – Опять пошёл снег… Ты знаешь, мне все чаще кажется, что мы с ним вообще незнакомы. Он иногда становится такой далекий, такой чужой, что мне даже не верится, что это мой сын. Леонид снял пластиковую крышку с торта, затем вышел из кухни, вернулся обратно, и, подмигнув Женьке, водрузил на столе бутылку вина. Полностью игнорируя удивленный взгляд бывшей жены, как ни в чем ни бывало, ответил: «Возраст у него, Жень, понимаешь непростой… Ему пятнадцать, они все в этом возрасте такие. Люди делятся у них на две группы: уроды и лохи, ну или как-то так. Первых они ненавидят, вторых презирают. Не обращай внимания, перерастёт». Не найдя бокалов, Лёня постоял в задумчивости у кухонного шкафчика, затем, словно приняв непростое решение, поставил на стол пару стаканов. – Вот только не спрашивай, к какой группе находимся по его классификации мы с тобой, и думать не хочу. Точнее, боюсь… Женя смотрела, то на Лёню, то на бутылку, то на стакан, наполнявшийся Лёниной рукой тёмно-вишнёвой жидкостью, и наконец, спросила: «Зачем, Лёня? Ты же сам говорил, что нельзя… Он перебил: «Говорил, конечно… тогда по-другому никак не получалось, ты вспомни только, – он поднял стакан и торжественно продолжил, – Год ведь прошел, Женя, и день рождения твой, и год, как вы сюда переехали, и кодировка твоя закончена, ты посмотри сколько всего и сразу! За тебя, дорогая, твоё здоровье!» Лёня немного выпил и ободряюще улыбнулся ей. Женя, внимательно и молча, смотрела на него, затем пригубила, прислушалась к своим ощущениям, по всей вероятностиощущения были довольно приятными, так как, чуть помедлив, Женя неспешно допила до конца. Лёня предостерегающе изрек: «Только, ты уж это, мать, пожалуйста, не балуйся, договорились? Женя, также молча, кивнула, и Лёня продолжил, – Ты молодец, ты не только устроилась в столице и, но и заняла надежную позицию в клинике.Я знаю, о чем говорю…беседовал тут на днях кое с кем… Ещё годик-другой и глядишь, зав. отделением станешь, а что? У тебя все данные для этого, все три «О»: ординатура, опыт, обаяние. Они рассмеялись и Лёня уточнил, – Ну вообще-то организаторские и управленческие способности, а не обаяние, но что же делать, если у тебя все на высоте». Женя ощутила почти забытое приятное чувство неги и спокойствия. Ей было уютно, тепло и очень хорошо. Только все ещё беспокоили мысли о сыне. Она вспомнила, как будучи летом проездом в Москве, Сергей заехал на несколько часов, чтобы навестить дочь, и перед уходом спросил всё ли нормально у Димы. Поинтересовавшись, чем вызван такой вопрос, Женя услышала, что мальчишка ему показался очень уставшим и рассеянным. И сейчас, она рассказала Лёне об этом летнем эпизоде, и спросила у него, скорее как у врача, а не как у отца, – может быть, действительно есть повод для беспокойства? После чего Лёня немедленно вспылил: «Да почему он лезет к моему сыну, этот солдафон? Пусть волнуется о своих новорожденных, их у него целых двое сразу, если не ошибаюсь? Нормально все у нашего парня! Он просто много занимается, у него основных предметов только двенадцать или тринадцать, а плюс факультативы, спорт, бесконечные зачеты и экзамены. – Лёня подлил ещё немного вина в Женькин стакан, она обратила внимание, что своё вино он так и не допил, – Когда Серега Мистюков поступал в своё военное училище, – никак не мог успокоиться Лёня, – У него экзаменационнаякомиссия только поинтересовалась, сколько раз он с дерева падал головой вниз, услышали, что не менее трех раз, и сразу написали – «годен».Женя фыркнула, но все-таки, не удержавшись, спросила: «А если больше трех раз?» Лёня, немедленно, как будто ждал этого вопроса, ответил: «А тот,кто больше трех раз ударялся головой, в военное училище зачисляются вообще без экзаменов, только по итогам собеседования, и, как правило, очень быстро двигаются вверх по карьерной лестнице и дослуживаются до генеральских погон». Оба как-то невесело посмеялись. Женя, с грустной улыбкой, задумчиво произнесла: «Между прочим, ты знаешь, Сергей действительно заканчивает сейчас военную академию, подполковник уже…» Лёня, усмехнувшись, развел ладони, дескать, ну что тут можно сказать,а затем внимательно посмотрев на неё, тихо спросил: «А как ты вообще эту новость восприняла, ну то, что они поженились с Туськой? Честно говоря, меня удивило, что он после этого, запросто так, приехал к тебе…» Женя знала, что разговор об этом обязательно пойдет, но все равно Лёнин вопрос застал её врасплох. – Да никак, Лёнь, ну вначале конечно испытала небольшой шок, но очень быстро пришла в себя, – Женя поднялась, – Я – покурить, – Лёня поднялся и вышел вместе с ней, – Так вот, – продолжила она на лоджии, кутаясь в старую неопределенного цвета куртку, специально висящую на вешалке для этой цели, – Ты знаешь, я думаю, что у них раньше все началось.Ну, раньше, чем Туська рассказывает. Не тогда, когда он вернулся в разгромленную мною квартиру, и они так искренне и самозабвенно поддерживали и утешали друг друга, что вдруг приняли обоюдное решение жить вместе. Нет, видимо какая-то искра пробежала между ними чутьраньше, хотя, по большому счету, Лёнь, разве это важно? Я была ему плохой женой, что там говорить, я и подругой-то была, уверена, так себе. Ты знаешь, сейчас я даже рада, что все так получилось. Сергей неплохой человек, и Туську ты отлично знаешь, лучшего друга сложно и вообразить, ну ответь мне, чем плохо, что двое нормальных людей поняли, что им очень хорошо вместе. – Женя, наконец, закурила, и выдохнула, – Я тоже самое и Туське сказала, когда она позвонила, и, рыдая, «набралась храбрости сказать, наконец, правду».
– Все происходит не зря, уверена. Потому и дети тут же случились у них замечательные, будто в награду. Ты бы видел этих двух крошек чудесных, мальчика и девочку, Сергей фото показывал, знаешь, как они их назвали? Ванька да Манька, ну разве не прелесть, скажи!? Лёня улыбаясь, смотрел на Женю, в растерянности качая головой, – Ну ты даёшь, Жека, я, выходит, тебя совсем не знаю… – Лёня замолчал и взял её за руку, когда она уже собиралась выходить с лоджии, но Женя, мягко убрала руку, – Пойдем, холодно тут, – Лёня, как ни в чем ни бывало, продолжил на кухне, – Но вообще ты права, Туська давно мечтала о детях, уже и думать, наверное, забыла, а тут такое чудо! – Ну, конечно, тут же отозвалась Женька, – А то, что ты говоришь, я его принимала тут… – Женя усмехнулась, – Он к дочери приехал, мы с ним так и договаривались, как и с тобой, кстати. Я не буду препятствовать общению отца и ребенка, особенно, когда они хотят этого. Ты знаешь, никогда не понимала и не пойму женщин, которые этому сопротивляются и всячески мешают, пытаясь, таким образом, отомстить за свои какие-то обиды и неудавшийся брак. Зачем? Если мужчина адекватный, конечно. В результате, страдает ребенок. Женя только сейчас заметила, что Лёня находится очень близко к ней и пристально на неё смотрит. Ей стало не по себе. Они вместе поднялись из-за стола. «Женя…» – только и успел сказать Лёня и двинулся к ней. Ей как-то разом стало все настолько ясно, предсказуемо и вместе с тем, скучно, что у неё изменился даже голос. Откуда-то взялась такая холодная уверенность в правильности своих действий и их неизменности, что Лёня это мгновенно понял, хотя сказала она ему всего несколько коротких фраз: «Нет, Лёня, нет! Ты действительно меня совсем не знаешь, и, похоже, не знал никогда… Я провожу тебя, детям пора ужинать».
Собираясь утром на работу, Женьку не покидало отличное настроение, с которым она проснулась. У неё было ощущение человека, который не только поступил так, как было нужно, но и сделал что-то хорошее. Женька не знала точно что, кроме того, конечно, что она не стала вместе с Лёнчиком обманывать друг друга и его жену, но это было для неё настолько само собой разумеющимся, что не вызывало ни тени сомнения, что дело было в чем-то другом. Когда она, готовя детям завтрак, открыла холодильник и увидела полбутылки вина, она поняла, в чем дело. Ни вчера после ухода, ни солоно хлебавши, Лёни, ни, тем более сегодня, у неё не возникло никаких не только желаний, но даже мыслей по поводу этой бутылки. Внутренне Женя ликовала! У неё получилось! Нет у неё никакойалкогольной проблемы! Боже, какие глупости, в самом деле… Жизнь шла своим чередом. Обиженный Лёня не давал о себе знать, общался только с Димой, да и с ним, в основном, по телефону. Женя много работала, гордилась тем, что впервые в жизни у нееполучается откладывать, и благодаря этому, накопить какую-то сумму. Женя решила освободить Лёнину квартиру и снять другое жильё, чтобы не быть обязанной бывшему мужу. Конечно, это пробьёт значительную брешь в их семейном бюджете, и вряд ли теперь получиться копить, но так для всех будет удобнее и правильнее, думала Женя, тем более, когда отношения вновь стали довольно прохладными. Она уже сообщила об этом детям и подыскивала варианты, чтобы весной осуществить задуманное. В марте, в стоматологическом отделении больницы, в которой работала Женя, коллективу представили нового заведующего – Навицкого Виктора Владимировича. Это был сорокалетний, худощавый шатен с избегающими глазами и орлиным носом. В коллективе ходили упорные слухи, что к ним он угодил не просто так, а что для него это, своего рода, место отбывания наказания. На предыдущей работе он занимал должность главврача крупной стоматологической поликлиники, но был изобличен в махинациях, и даже круговой поруке, включающей, кроме него, нескольких врачей и зубных техников. Схема было проста до невероятности. Требовалось не особенно напрягаясь выполнять производственный план на100 или 110%, а все остальные работы (более половины всего объема), спускать по левому наряду.У него были самые трудолюбивые врачи и зубные техники, работающиепо левым нарядам в свои выходные и сверхурочно, а часто и в ночную смену, на государственном оборудовании и с бесплатным материалом. И к тому же, самые надежные администраторы, находящиеся с ними в сговоре и хранящие обет молчания за скромные 15%. Сам Виктор Владимирович рассматривал своё понижение в должности и последующую за ней вынужденную ссылку, актом черной неблагодарности. Ещё более усугубляло ситуацию, то, что преследования возникли со стороны как раз того ведомства, многочисленные сотрудники которого регулярно пользовались услугами клиники, руководимой Навицким В. В., склоняя последнего как раз к нелегальной стороне взаимодействия, как наиболее качественной и менее затратной.
Несмотря на то, что все, а больше всех сам Виктор Владимирович, рассматривали его нынешнее пребывание временным, он довольно быстро и активно включился в работу. Со всеми штатными работниками знакомился лично, подробно расспрашивая на предмет жалоб, замечаний и предложений. Вначале, когда Женька только увидела во время беседы своё личное дело на столе начальника и безуспешно пытаясь встретиться с его разбегающимся взглядом, она испытала неприятный, но вполне ощутимый холодок в районе желудка. И тут же мысленно отругала себя за это. С какой стати ей чего-то бояться? Что за ребячество? Но по завершению разговора, Женька хоть и согласилась вполне с мнением большинства, неизменно добавляющего в характеристику Навицкого, что это «хитрый жук» и «скользкий тип», но и самим начальником и содержанием беседы, в целом, осталась довольна. Виктор Владимирович живо расспрашивал её о жизни, детях, интересовался дальнейшими планами, выяснял, чем он может помочь, такому ценному сотруднику, каковым является она, Евгения Валерьевна Шаповалова. В конце беседы он взял с неё обещание в случае необходимости обращаться непосредственно к нему лично, так и сказал, почти,как булгаковский Коровьев: «Без церемоний, уважаемая, Евгения Валерьевна, запросто, в любое время и по любому вопросу», а провожая до двери, нежно дотронулся, как бы невзначай, до Женькиной руки и ласково пожал. Рука у Виктора Владимировича оказалась на редкость, учитывая его худощавую конституцию, мягкой и теплой. Женька могла бы поспорить, что он регулярно пользуется хорошим кремом для рук, одновременно признаваясь самой себе, что такое, казалось бы, малозначительное событие с пожатием, не было ни приятным, ни случайным. После этого, зав.отделением, однозначно давая понять, что внимательно следит за рабочим процессом, неизменно хвалил Женю на планерках, сообщая о её профессиональной эффективности и ставя в пример, чем, как справедливо полагала она оказывал ей медвежью услугу, настраивая коллектив против неё. Точка кипения наступила на очередном совещании, где Виктор Владимирович спросил у её напарницы – Светланы, почему к недавно работающей, приезжей Шаповаловой сидит, ожидая приема, десять человек, а к ней, Мякишевой Светлане Ивановне, – в этот же кабинет, – здесь Навицкий повысил голос, – работающей уже пять лет на этом месте – ни одного! Собрание зашумело, Светлана Ивановна выбежала из кабинета начальника в слезах, Женя почувствовала все тот же холодок в груди, и вдобавок начала покрываться красными пятнами. Она сидела, опустив голову, чувствуя себя безмерно виноватой перед всеми этими людьми, и испытывая единственное, но очень сильное желание немедленно провалиться сквозь землю. Женька не помнила, что говорили дальше, вроде бы зачитывали какие-то приказы, обсуждали график отпусков и вечную проблему с заменой оборудования.Из-за большого волнения она периодически выпадала из реальности и поняла, что в конце совещания, шеф обращается непосредственно к ней, только когда он дважды назвал её имя, попросив задержаться. Женя и сама хотела поговорить с ним, так как была уверена, что у него сложилась неверная картина по оценке некоторых производственных моментов. Не дожидаясь того, когда за последним выходящим сотрудником закроется дверь, Женя заговорила: «Виктор Владимирович, мне кажется, вы не вполне справедливы относительно Светланы Ивановны. Я действительно работаю с ней в одном кабинете и знаю, что это отличный специалист. Просто она – терапевт, и великолепно лечит, а я, так уж сложилось, начинала свой трудовой стаж в маленькой провинциальной клинике, там трудно, почти невозможно было оставаться в рамках узкой специализации. Мне невероятно повезло, что была возможность учиться у своих более опытных коллег, перенимать, так сказать, опыт», – Женька смешалась, и замолчала под переставшим быть ускользающим, взглядом своего начальника. Навицкий смотрел на неё пристально и очень серьезно, а затем, чеканя каждый слог, выговорил: «Эта вашаСветлана Ивановна, ограниченная и скудоумная тетеха, которая не видит, и самое главное, не хочет видеть хотя бы чуть-чуть дальше собственного носа! Она так и простоит у своего кресла до самой пенсии,еле-еле вытягивая план за счет медосмотров и социально незащищённых слоёв населения…Уверен, что вы это видите и понимаете не хуже меня». Женя чувствовала себя неуютно под его каким-то ощипывающим взглядом, но знала, что не простит себе, если не скажет о том, что её так беспокоит.
– Виктор Владимирович, думаю все же, у вас создалось не совсем верное представлениео нашей работе, как к специалисту, к Мякишевой, сколькоя работаю, не было ни у кого претензий. А я просто немного больше выполняю стоматологических манипуляций и поэтому…
– И поэтому вы востребованный специалист, а она – нет! – отрезал заведующий. Я понял, понял, что вы имели в виду не это, – махнул он нетерпеливо в воздухе холеной рукой, – «Не много больше выполняю стоматологических манипуляций», – повторил он её слова, – То есть вы и ортопед, и хирург, и насколько я знаю, ортодонт прекрасный. Я интересовался, Евгения Валерьевна, в регистратуре говорят, что в полдевятого утра к вам талонов уже нет. Вот и все, понимаете, Евгения Валерьевна? И не нужно ничего выяснять и доказывать. Кто чего стоит узнать, на самом деле, очень просто. Достаточно поинтересоваться в очереди к какому они специалисту и почему именно к нему, когда рядом есть незанятые врачи. Или, например, поболтать с медицинскими регистраторами.. Или, как я часто делаю, использовать западный прием. Звоню клиентам, прошедшим у нас недавно лечение, представляюсь, конечно, и интересуюсь, как проходило лечение, имеются ли претензии или жалобы, сколько заплатили, намерены ли в будущем обращаться к этому специалисту, рекомендовать его, ну и так далее. Вы знаете, очень много выясняется таким вот образом.
– Я понимаю, – Женя заерзала и в буквальном смысле изнывала от охватившего её неожиданно внутреннего дискомфорта, – Вы знаете, мне лестно, что у вас сложилось такое мнение обо мне, но я вас очень прошу, не нужно противопоставлять меня коллективу. Вы понимаете, я недавно работаю и так…
– Я все понимаю и оставил вас не для того, чтобы мы обменивались любезностями или обсуждали достоинства Мякишевой, коих я, впрочем, по-прежнему, не наблюдаю. Нет, у меня к вам, Евгения Валерьевна, совершенно определенное деловое предложение. Я знаю, что у вас раньше был частный кабинет, но хочу вам сказать, что в мегаполисе, ни стоматологи, ни хорошие зубные техники не стремятся работать в частных клиниках. Им и так живется хорошо. Не надо арендовать помещение, платить налоги, получать лицензию, платить за материалы. Выполняй потихоньку свой производственный план. Это свято. А в остальное время работай на себя. Улавливаете, к чему я клоню? Женя молча кивнула. – Евгения Валерьевна, мне хотелось бы, чтобы вы четко осознавали, что такие предложения я не раздаю направо и налево. (Ещё один молчаливый кивок от бледной, с застывшим взглядом Евгении Валерьевны).
– Ну, хорошо, – произнес Навицкий, не дождавшись более развернутого ответа, – Я вам предлагаю оставаться дополнительно во внерабочее время и получать 30% от сделанной работы. Заметьте, 30%! Тогда, как обычно – 20. Глядя на Женькино непонимающее лицо, он вздохнул, – Врач обычно записывает в наряд меньший объем работы и от этого наряда выплачивает в кассу поликлиники, обговоренный процент. Это считается платой за аренду помещения и использования стоматологического оборудования. Вам этого не нужно делать, потому что мы изначально договариваемся на взаимовыгодных условиях. Навицкий подошел ближе, взял её за руку, и проникновенно, снизив голос добавил, – Мне кажется, Евгения, деньги для вас никак не будут лишние, – он отпустил её руку, развернулся к книжному шкафу и, разглядывая, корешки медицинской литературы, совсем другим каким-то посторонним тоном сказал, – Ну, а при проверке, а ее, на моей памяти, никогда и не было, вы можете всегда оправдаться тем, что изменили конструкцию протеза или заменили материал по клиническим показаниям или по желанию больного.Понятно? Женьке стало ясно, что если она кивнет в третий раз, то это будет, по крайней мере, странно и довольно бестактно. Поэтому она тихо ответила: «Да, разумеется» и только затем кивнула. В кабинете повисла тишина, которую первой нарушила Женя:
– Я поняла, спасибо вам за доверие, но у меня прием начался 30 минут назад, Виктор Владимирович. Он развернулся всем своим поджарым корпусомк ней, хрустнув белоснежным накрахмаленным халатом, – Да, да, широко улыбаясь, ответил Навицкий, – Конечно… Приступайте к работе. Я рад, что мы поняли друг друга. Детали обсудим позднее, удачного дня!
