Лариса Порхун
Счастливая Женька. Начало
Туся замолчала, потому что Женька вдруг подняла голову, и у неё что-то случилось с лицом. Она смотрела на Тусю, и в то же время создавалось абсолютное ощущение её полного отсутствия. Лицо не выражало никаких эмоций, было бесстрастным и окаменевшим, как неумелая и грубая маска. Тусе стало страшно. Она встала и непроизвольно попятилась к двери.
– Сходи в магазин, – вдруг услышала Туся и замерла у порога, – Пожалуйста, – глухо повторила Женя, – Сходи в магазин и купи водки.
– Да ты что, – закричала онемевшая было Туська, – Ты что!! Это после всего, что я и Леня тебе сказали! После того, что ты наворотила только за две последние недели, после того, как ты потеряла работу и разрушила семью своим пьянством, после того, как твоих детей, как безродных котят разделили, и они живут, то у одних, то у других родственников, как какие-то беспризорники, пока их мать здесь допивается до белой горячки!!! После всего этого, единственное, что ты можешь, это попросить ещё водки!? На шум прибежал Леня, моментально, оценив ситуацию, он сказал:
– Хорошо, я сейчас куплю и принесу тебе бутылку, но после того, как ты немного выпьешь, мы едем в наркологию! Договорились? – Женя бодро кивнула и Леонид, обращаясь, главным образом, к Тусе, добавил: «Туся поможет тебе собраться, и… пожалуйста…э.. приведи себя в порядок, хоть немного, умойся что ли», – он неопределенно помахал в воздухе руками, просительно глядя на Тусю, и удалился. Туся молча начала складывать какие-то вещи на кровать. Женя, почувствовав некоторый прилив сил в предвкушении выпивки, стала ей даже помогать. Туська резко выпрямилась и сказала: «Слушай, я знаю, что нужно брать, Леня сам нарколог, работает в такой же больнице, только в Москве, он мне все рассказал, а ты пойди лучше в душ, от тебя несет, страшное дело! – и с сомнением взглянув на Женю, на всякий случай уточнила, – Справишься?» Женя закивала и направилась в ванную, и уже оттуда её как будто прорвало:
– Да я все понимаю, Тусёнок, но мне очень нужно выпить, чтобы я хотя бы соображать что-то начала… – Туся услышала звук льющейся воды и голос подруги, который стал громче:
– Я ведь даже не во все въехала, что ты рассказала, а все почему, похмелье ужасное, выпить нужно очень, понимаешь!? А за Сергея я знаю, что он мудозвон, я это давно поняла. Заявляет мне: «Хочу развестись!» Черта с два! Это я хочу уже очень долго! – После этого целых пять минут было тихо, затем Туся услышала, – И все-таки, где ты Ленчика встретила, почему он здесь? Кстати, Тусюнчик, Леня пришел? А то я уже выхожу, не могу больше, сил нет… – спросила Женя, выходя из ванной в халате.
– Может и пришел, – ответил ей Лёнин голос из кухни, куда она немедленно и направилась. Лёня уже открыл бутылку и, сполоснув какую-то чашку, плеснул в неё немного водки. Зная, что Туська непременно откажется (и как они могли дружить почти семнадцать лет?), а Лёне она даже не стала и предлагать, она моментально выпила одна и стоя, и, уже присев к столу, закурив, поняла, что всё это время бывший муж ей что-то рассказывает:
– «…и ещё тогда понял, что дела идут неважно, мягко говоря, когда ты, по-моему, даже не поняла, с кем разговариваешь двадцать минут по телефону. В конце ты стала почему-то величать меня Александром Яковлевичем и обещала заплатить аренду не позже понедельника, – Лёня с тревогой посмотрел на Женьку, лицо которой стало после выпивки багровым, – Правда, не уточнила какого именно… Женя, не нужно больше, – засуетился Лёня, видя, что Женька наливает снова, – Мы же договаривались, у тебя давление, вероятно, зашкаливает, посмотри на свой цвет лица!» Женька также, как и в первый раз, быстро и молча выпила и только потом, слегка заплетающимся языком, произнесла:
– Тебя, блин, (тут Женька громко икнула), за.. заклинило, что ли на зеркалах сегодня? Не хочу я никуда смотреть, и это, поставь… бутылку обратно, сейчас же.. Чччто ты всамом деле…, как маленький, ну-ну, рассказывай, что дальше было, я… я…(сноваикота) внимательно слушаю. Леня, бросив ещё один тревожный взгляд на икающую Женьку, крикнул Тусе, чтобы та поторопилась и продолжил: «Ну и что-что, на чем я остановился? А, я же хотел сына увидеть, от тебя я внятного ответа так и не дождался, телефона родителей не знаю, ну, слава Богу, Туся выручила. Она мне и рассказала, что, не дозвонившись тебе, приезжала сюда, но ты ей не открыла, она тогда позвонила твоему мужу, он и рассказал, про запои, про развод, про то, что Анечка сейчас с его родителями, а Димка у твоих…» Женька вскочила и закричала:
– Где мой сын? Кто посмел его отвезти к этим людям?. Туся, вошедшая в кухню с небольшой, упакованной багажной сумкой, ответила устало:
– Свекровь посмела. И хорошо сделала! Если хотя бы наполовину, правда, то, что они рассказали, то детям здесь нельзя было оставаться. Она, конечно, тут же сообщила обо всем твоей матери, и та забрала Диму, они тоже несколько раз приезжали и звонили, ты и им не открыла. Что они должны были думать, по-твоему? Они тогда же и решили, что Анечка будет пока с родителями Сергея в Московском, а Димка у них в Михайловске. Твой папа больной совсем, возит его в школу каждый день. Мать твоя мне звонила и умоляла помочь. А тут вот и Ленчик очень кстати приехал, и они согласились, чтобы Дима пожил с отцом. Ясно тебе, что происходит, когда ты в штопор входишь? Сколько людей вокруг теряют спокойствие, привычный уклад жизни и душевное равновесие? – выпалив всё это, Туська присела и глянула на Женьку, – Я собрала вещи, можете ехать, ты звонил? – перевела она взгляд на Леонида. Тот не глядя на неё, кивнул. Туся встала, убрала со стола чашку с бутылкой и натянуто бодрым голосом произнесла: «Жень, надо переодеться, идем, я помогу тебе». Женька подняла на неё тяжелый взгляд мутных, с набрякшими веками глаз и хрипло произнесла: «Сейчас же поставь всё обратно! Немедленно, слышишь!» Туся замерла и беспомощно выдавила: «Леня, я не знаю, что с ней делать». Женя грубо выхватила бутылку из рук оторопевшей подруги, взяла из раковины другую чашку и явно передразнивая бледную Туську, кривляясь, сказала: «Да, Лёнечка, помоги нам, что же нам с ней делать? А Лёня, глупая ты курица, не сможет нам помочь, да Лёнчик? Он только, а-а-а, – вдруг закричала Женя, обеими руками вцепившись в бутылку мертвой хваткой, а ногой отбиваясь от Лёни, пытающегося забрать у неё водку, и, умудряясь, тем не менее, при этом, продолжать беседу, – Я говорю, он только мамочке своей иногда помогал, так ведь, Лёнечка? Давай напомним бедной невинной овечке Тусеньке об этой веселой помощи, а?» Лёня, тяжело дыша, повысив голос, но беззлобно ответил: «Да замолчи ты уже и успокойся, наконец! Десять лет прошло с нашего развода, и матери на свете нет, хватит! – и, поворачиваясь,кзакусившей губу Тусе, командным голосом произнес, – Черт с ней, пусть так едет – в халате и с бутылкой, такси уже ждет, идем».
13
Женя, пробегая мимо сына, опять не удержалась, чмокнула его в макушку, и одновременно затормошила за плечи. Димка, пил чай с вкуснейшими сладкими крендельками, и очень старательно делал вид, что ему все равно. Что ему совершенно безразлично и даже немного плевать, на то, что его мать обалдела от счастья и почти сошла с ума. Все никак не нарадуется, что они, наконец, все вместе. «Женщины, – размышлял Димка, – Никакой логики, одни эмоции, чувства, мечты и бесконечный поток фонтанирующих нерациональных идей». На самом деле, он тоже был очень рад матери. Ему нравилось, что она такая свежая, веселая и красивая. В этой хлопчатобумажной, с вышивкой блузке и джинсах она выглядела потрясающе. Сейчас она была похожа на юную и трогательную лесную нимфу с огромными и выразительными серыми глазами. Аннушка сидела здесь же, и как обычно, рисовала. Женя переводила взгляд с одного ребенка на другого, и едва верила своему счастью. И для этого была очень уважительная причина. Только вчера между ней и Лёней завязался какой-то странный разговор, инициатором которого был её первый бывший муж (скоро официально будет и второй бывший муж). Суть разговора была очень простой: Лёня предложил ей отдать им с женой Димку… Да, вот так легко и обыденно это было произнесено, что Женька до сих пор пребывала в некотором шоке. – Как же она не почувствовала этого раньше, ведь были звоночки, ещё перед отъездом Лёнчика в Москву, разумеется, были! – в десятый раз обращалась к себе Женя.
Сначала всё шло хорошо. Правда, Лёне, не очень понравилось, то, что бывшая жена не разрешила ему увезти сына в Москву без неё. Была середина декабря, Женька лежала в наркологии, а Лёня закончил свои дела в Ставрополе и хотел вернуться в Москву к Новому году. Вот тогда-то он, навестив Женьку, и сказал ей, что было бы отлично, если б она разрешила ему взять мальчишку с собой, а она бы с дочкой приехала через неделю или две, когда закончится курс её лечения. Женя отказалась наотрез от этого предложения. Более того, когда Леонид напомнил, что вообще-то он является родным отцомДмитрия и ему для того, чтобы видеть сына и общаться с ним, разрешения кого бы то ни было, не нужны, и, оглядывая, недвусмысленно, лечебное учреждение, где они тогда находились,стены которого были украшены плакатами о вреде алкоголя, наркотиков и профилактике СПИДа, он даже намекнул,наеё, в настоящее время, социально ограниченное и (будем говорить прямо, дорогая, весьмаобщественно неодобряемое) сложное положение, Женя сказала, что вообще откажется от этой затеис переездом в Москву, если Леонид будет настаивать. Лёне в тот раз хватило ума оставить все дальнейшие поползновения в этом вопросе и, стараясь не выказывать своего неудовольствия и разочарования, перевести этот разговор в ничего не значащую безделицу, которая никоим образом не может омрачить их нормальные, человеческие отношения. – Да, – не раз повторял Лёня, – мы перестали быть мужем и женой, но мы же не перестали быть родителями. – Только по-настоящему, мудрые и цивилизованные люди и после развода умеют сохранять ровные и доброжелательные отношения, – говорил он, – Это быдло обливает друг друга грязью, и чуть что лупит по морде, тем самым нанося детям психические, (а часто, к сожалению, и не только психические) травмы, слава Богу, – своим проникновенным голосом вещал Леонид, заглядывая Женьке в глаза, – Слава Богу, мы к ним не относимся. Женя, решила, что не о чем волноваться, её даже несколько усыпил этот Лёнин спокойный и разумный подход в отношении их общего ребенка. – К тому же, – размышляла Женя, – Лёня никогда не отказывался от участия в воспитании Димки, правда участие это до последнего времени, в основном, было материальным, тем не менее, щедрым и регулярным. Женька вспомнила, что он и её бабушке помогал, когда было особенно тяжело, хотя вполне мог этого и не делать. И в этот раз! Сколько Лёня возился с ней, что ему больше нечем было заняться, как только устраивать бывших жен на лечение!? Гораздо больше Жене довелось понервничать со своим вторым мужем, который и слышать не хотел о том, чтобы Женя увозила Аню в Москву. Если в отношении Леонида и Димы, Женька никогда не была безоговорочно уверена в их взаимной любви и привязанности, даже тогда, когда они жили все вместе, то по поводу Сергея и Анечки сомнений не возникало никогда и ни у кого. Эти двое обожали друг друга. Анютка, вне всякого сомнения, была папина дочка, и Сергей, став отцом в зрелом возрасте, когда почти утратил веру, в то, что это случится, конечно же, трогательно и нежно любил дочь. Поэтому и встал на дыбы, когда почти бывшая жена собралась увезти его маленькую принцессу. А его родители и вовсе дали ей понять, что чуть ли не облагодетельствовали её, отказавшись от намерения подать на невестку в суд о лишении её родительских прав. Прошло время, прежде чем Сергей захотел хотя бы выслушать её. Впоследствии, Женька сама поражалась, откуда взялась у неё эта способность к аргументированному и убедительному рассуждению?Каким образом у неё, у эмоциональной, а часто и просто взбалмошной, появились уверенные, логичные и спокойные доводыв защиту своей позиции?Женя помимо прочего, сказала, что никогда не будет препятствовать общению дочери и её отца. А тем более такого замечательного отца, каким является Сергей. – Это было бы очень глупо, – просто и искренне сказала ему Женя. Она рассказала, что хочет так же, как, возможно, и он, начать жизнь с чистого листа, что долго раздумывала, прежде чем решиться на это. В Москве больше возможностей, с этим никто спорить не будет, ей хочется попробовать, и узнать чего она стоит. – И потом, – сказала Женя, – она же не вывозит дочь за границу, да и в Москве она вовсе не собирается оставаться навсегда. Её дом здесь и она это понимает, но, что если у неё получится в столице?! Ведь этот город далеко не всех принимает, и это тоже широко известно. Ну а если, она войдет в число «непринятых», максимум, чем она рискует, это вернуться обратно. Они сидели на веранде, у его родителей, куда она приехала, чтобы забрать Анечку. Сергей молча курил, по появляющимся время от времени желвакам и напряженному, «в одну точку» взгляду, Женя поняла, что Сергей всё еще настроен против. Женя вдруг тихо, но с какими-то металлическими нотками в голосе сказала: «Давай не будем воевать, Сережа, не вставляй мне палки в колеса. Ты можешь, конечно, помешать мне уехать, ведь дочь я не оставлю. Но это будет плохо, очень плохо, её у меня никто не заберет, прости, но даже твои родители это поняли, в конце концов. Нет оснований. Дети все равно будут со мной, а ты решай, какой вариант тебя больше устроит: отпустить и жить дальше, при этом ты всегда, в любое время можешь видеть, слышать дочку, приезжать к ней и она к тебе, или по судебному решению, в строго лимитированное, обозначенное исполнительным листом время? Сергей с остервенением вышвырнул окурок и, наконец, заговорил: «Какая ты умница, как всегда все за всех решила, да? За меня, за детей!? Тебе втемяшится что-нибудь в башку, и все должны жить по твоей указке, так получается у нас? – Мистюков развернулся к ней и заговорил яростным шепотом: «Оснований нет, говоришь? Оснований, милая ты моя,сколько угодно! Ещё не так давно ты сидела в нашей квартире, не просыхая несколько суток, не имея ни малейшего понятия, где находятсятвои дети, и нисколько этим обстоятельством не смущаясь, – Сергей встал, и не глядя на Женю, продолжал, – Тебя разве интересовало, что ели сын и дочь, где спали? А сейчас ты тут разыгрываешь передо мной всю такую из себя мамашу, которая и минуты не проживет без своих деточек. Женя тоже поднялась, и с неявной полуулыбкой, всегда маскирующей у неё особенно высокий уровень тревоги, чувства вины и личного дискомфорта, медленно проговорила: «Я очень хорошо помню об этом и многом другом всегда. По сотне раз на дню вспоминаю, мне и снится этот кошмар очень часто. Поверь мне, больше, чем я сама себя казню за это, вряд ли у кого-то получится, так что ты особенно-то не старайся. Чтобы ты не решил, отговаривать и просить не стану, только все-таки, подумай. Ради нашей дочери, может, сохраним нормальные отношения?Женя ничем не дала понять мужу, что ей известно о получении им звания подполковника и его переводе в Новочеркасск на штатную должность командира батальона. Но сейчас, наблюдая душевные муки Сергея, в какой-то момент она действительно чуть не поверила в то, что он откажется от этого более чем заманчивого предложения, и начнет эту утомительную и многоэтапную тяжбу по ограничению её в родительских правах и передаче ему дочери на воспитание. Но когда он, спустя какое-то время, совершенно с другой интонацией заговорил о квартире, о деньгах и разделе имущества, она, с плохо скрываемым облегчением, поняла, что ребенок остаётся с ней. Женя не могла не отметить про себя своеобразную иронию, сопровождавшую закономерность продвижения Сергея Мистюкова по карьерной лестнице: каждый раз окончание его брака, так или иначе, совпадало с переездом в другой город и присвоением ему нового звания. Что здесь было причиной, а что следствием, поди разберись. Она и не собиралась разбираться, не имела для этого ни времени, ни желания. Женя порядком устала от своей неустроенности, хаоса, в который превратилась её жизнь и постоянного беспокойства в связи с этим. Она хотела уехать, чтобы не видеть больше этого города, этих людей и всей этой опостылевшей среды. На самом деле Женька бежала от себя, своих мыслей ибеспощадного чувства вины. Но тогда она об этом ещё не знала. Как и того, что вряд ли по силам переезду и новой обстановке что-либо кардинально изменить в её жизни.
Как бы то ни было, на зимних каникулах Женя с детьми приехала в Москву, где Лёня их тепло встретил и привез на квартиру. Леонид для них приготовил целую развлекательную программу. Каждый день, с утра до вечера,был тщательно расписан и спланирован. Лёня очень старался, чтобы им, и особенно Димке, здесь понравилось. И, разумеется, преуспел в этом. Лёня был артистичен, обаятелен, знал множество интереснейших фактов о тех местах, в которые их водил. К тому же рассказывал с таким жаром и увлечением, что к ним примыкали отдельные люди, и даже небольшие группы, принимая его за великолепно знающего свое дело экскурсовода. На четвертый или пятый день, Женя взмолилась:в понедельник у неё собеседование в центральной клинической больнице, Димке послезавтра в новую школу, а многое ещё не куплено. Аня, по всей вероятности, собирается заболеть, (этого только не хватало, вот вам и каток в «Сокольниках»!), половина сумок вообще не разобрана, а другая половина расползлась по квартире. Ничего невозможно найти, нет-нет, как угодно, а она остаётся дома и попытается разобраться со всем этим. Бывший муж легко согласился с Женей, что, возможно, ей действительно лучше остаться с Аннушкой дома и заняться делами, а они с Димкой пойдут в аквапарк, так как он обещал сыну это ещё в самом начале их приезда. Дима, с раннего детства любивший воду, плавание и все что с этим связано просительно смотрел на мать. Видя, что Женя колеблется, Леонид добавил, что к школе они сами все купят, а ей лучше сейчас обратить внимание на здоровье Ани, которой скоро в детский сад. Да и остальных проблем огромное количество и ими нужно заниматься, а вечером Леня сам привезет Димку. Так и решили. Вечером Лёня позвонил и сказал, что Димка останется у него, так как к ним ехать очень далеко, да и не имеет смысла, так как завтра они купят все для учебы, а в понедельник он сам отвезетсына в гимназию, которая(ну надо же, какой приятный сюрприз!) находится в десяти минутах ходьбы от его дома.Женьке это не понравилось. Очень не понравилось, о чем Леониду она и сообщила:
– Мы так не договаривались, Лёня, это не очень порядочно с твоей стороны! Без предупреждения…Мальчик идет в новую школу, в чужом огромном городе, а я даже не увижу его, не смогу проводить… И, потом, твоя жена? Каково это ей? Ты и так всю неделю пропадал у нас, а сейчас вдобавок привел совершенно незнакомого ей ребенка и сообщаешь, что он тут будет ночевать… Леонид нетерпеливо ответил: «Ни незнакомого ребенка, а своего сына…Это во-первых, Женя. Во-вторых, неужели ты думаешь, что Виктория не знает о том, что вы приехали, или о том, что у меня есть сын от первого брака, или о том, куда я ездил всю неделю? У нас доверительные отношения, понимаешь? И мы поддерживаем во всем друг друга. Она замечательно приняла Диму. И в-третьих, что значит без предупреждения?! Ты что не знала где твой сын? Он находится со своим отцом, прости, но я не стану отчитываться тебе постоянно о каждом нашем шаге. Женя почувствовала что-то напугавшее её в этом разговоре, какую-то скрытую угрозу, которую она пока не могла себе объяснить. А может ей так показалось? С чего она вообще решила, что ей что-то угрожает? Он им так помогает, бесплатно предоставил квартиру, куда-то позвонил, и её пригласили на собеседование в центральную больницу, устроил Димку в отличную гимназию и помог с садиком для Ани, к тому же организовал великолепные московские каникулы! Разве она могла бы это сделать без помощи Лёни, да ещё и за такое короткое время? Самое большее, на что она могла рассчитывать, – это съемное обшарпанное жилье где-нибудь на выселках, да ещё и за бешеные деньги, заштатная средняя школа там же, и работа для неё у черта на куличках в какой-нибудь городской поликлинике. Женьке почти удалось себя убедить, что она несправедлива к Лёне и, возможно, раздувает из мухи слона. И хотя полностью избавиться от неприятного осадка не получилось, Женя решила не накалять ситуацию и вполне миролюбиво проговорила: «Лёня, я только за то, чтобы вы общались с сыном, и я, правда, очень рада, что и твоя жена за это, но ты и меня пойми: в течение восьми лет ты не проявлял особенного рвения для восстановления и поддержки отношений с Димкой, а тут вдруг такая активность и участие!» Лёня тут же примиряюще добавил: «Я дурак молодой был, понимаешь? Не ценил, что имел, разбазаривал. Очень жалею сейчас, ты не представляешь как! Такой парень у нас… – Леня помолчал, а затем с жаром продолжил, – Я хочу быть в его жизни, хочу видеть, как он взрослеет, помочь ему встать на ноги». После паузы Женя сказала: «Возможно, я ещё не совсем готова к таким стремительным изменениям. Боюсь, что и Димка тоже. Прошу тебя, дай нам время, не дави, и не старайся восполнить пропущенные годы вот так сразу, это настораживает, утомляет, и честно говоря, немного пугает. Не думай, пожалуйста, что я неблагодарная, не вижу, и не ценю то, что ты для нас делаешь и как помогаешь. Просто дай возможность Диме осознать и принять тот факт, что вы снова есть в жизни друг друга и поверить, в то, что больше ты не исчезнешь». В конце разговора попрощались вполне дружелюбно, условившись, что Дима вернется сразу по окончании первого учебного дня. Закончив разговор, Женя опять с досадой подумала о том, что не надо было ей соглашаться на эту чертову гимназию с её несколькими иностранными языками, основами бизнеса,экологией и прочим. Мальчику далеко ездить, в одну сторону больше часа, и о чем она думала? О сыне и думала, – сама себе ответила Женька. Когда Лёня рассказал о качестве образования в этом учебном заведении, о том, что это, по сути, определенная и вполне надежная стартовая площадка для поступления в московский университет, да и остальные ВУЗы столицы, когда на сайте гимназии она увидела эти компьютерные и лингафонные классы, спортивные залы, бассейн, то удаленность гимназии от места их проживания, не слишком её волновала.И она полностью отдавала себе отчет, почему ей это казалось таким заманчивым и притягательным. Это был какой-то другой мир. Что-то совсем иное, не то к чему они привыкли. Конечно же, ей очень хотелось, чтобы, если уж не она, то её дети попали бы туда. В то место, которое не для всех, а лишь для избранных. Откуда можно не довольствоваться тем, что есть, а уже самому выбирать, куда и в каком направлении двигаться. Женька была уверена, что оттуда гораздо больше видно открытых дверей, сиречь, возможностей. Но сейчас ей это вовсе не казалось таким уж однозначным. Как её старший ребенок будет всё успевать? – Но вообще-то, в Москве почти все так живут, – тут же постаралась успокоить она себя. Ещё и не столько тратят на дорогу. Но Женя понимала, что дело тут не только в расстоянии… Что-то ещё тревожило и мешало сосредоточиться… Ах, да, Лёня, интонация его голоса явно поменяла окраску. Женя вспомнила, как перед самой выпиской из наркологии, к ней пришла мать. Леонид, приехав к сыну, видимо сообщил её родителям о том, что она уезжает в Москву вместе с детьми и Зинаида Евгеньевна, стоя вместе с дочерью возле большого окна, пыталась убедить её это не делать. Женя находилась в стационаре уже 15 дней, она прошла очистительные процедуры и капельницы, беседы с психологом и врачом-наркологом, выполняла рекомендации специалистов и общалась с людьми, посещала группы и вела дневник реабилитации. Но все это она делалане потому чтоочень хотела или считала это необходимым для своего выздоровления, а потому что так сказали, так делали все. А сопротивляться или что-то доказывать не было ни сил, ни желания. Физически она стала чувствовать себя лучше, но душевное состояние практически не изменилось. От успокоительных и снотворных препаратов, которые она принимала, так как у неё отмечалось нарушение сна, общая тревожность и рассеянное внимание, Женя ощущала себя кем-то на подобии медузы. Кроме того, очень скоро, ей предстояло кодирование, и это тоже вызывало опасения и беспокойство.Психолог кроме раздражения ничего вызывала: это была ухоженная, со вкусом одетая молодая женщина, которая даже сидя умудрялась смотреть на пациентов «сверху вниз». По крайней мере, у Женьки создавалось такое впечатление. Были ещё терапевтические группы и группа, которую проводил врач-нарколог по 12-шаговой программе «Анонимные Алкоголики». Оттуда Женя просто сбежала, ей показалось, что её заманивают сектанты. Какой ужас! И это в государственном учреждении! Ей даже захотелось написать об этом куда следует, проявить, так сказать бдительность, и рассказать, что происходит средь бела дня под самым носом у Минздрава. Но она этого не сделала, ведь тому, кто хочет быть одураченным помочь нельзя. Это она знала совершенно точно. И потом, она чувствовала такую вселенскую апатию, усталость и разбитость, что ей еле-еле хватало сил стоять рядом с матерью и слушать её. Тем более, она почти всегда знала, что скажет мать. Заранее. И в этот раз, Зинаида Евгеньевна не обошлась без всегдашнего спича о вреде пьянства в целом и женского, в особенности. Женька мысленно закатила глаза и стиснула зубы, – Сейчас скажет: «Ты же мать, ты же – женщина! Ты знаешь, что женский алкоголизм не излечим? Вот до чего ты докатилась: сначала психушка, теперь наркология, молодец, есть чем гордиться!» Женька столько раз это слышала, ей было так мучительно и тошно, от всего, что с ней происходит, что даже не показалось забавным, когда мать почти дословно озвучила то, что вертелось у неё в голове. Женя закрыла глаза, просто не было сил больше держать их открытыми. Зинаида с промелькнувшей тревогой глянула на дочь, – Что с тобой? Женька, не открывая глаз, нехотя ответила, – Ничего, устала просто. Мать помолчала, но, не выдержав долго, едко спросила: «Интересно, отчего ты устала, ты ведь ничего не делаешь!?» Женя медленно открыла глаза, – От этого устаешь намного больше. Мать только сейчас заметила глубокие тени под глазами дочери, но вслух сказала: «Кто тебе виноват? Ты одна во всем виновата, так как выбрала этот путь». Женя не выдержала и поморщилась: «Хорошо, хорошо, я одна виновата, я не спорю, только ты это уже говорила раз двести, может, хватит? Ты же видишь, что ничего не меняется, значит это не работает! Приходило тебе в голову сказать или сделать что-то другое, а не то, что всем и так давно известно??!! Ты можешь, хоть когда-нибудь перестать быть человеком в футляре, а постараться быть просто человеком?» Женя поняла, что если она сейчас не уйдет, будет только хуже, – Я вернусь в палату, спасибо, что зашла». Мать взяла её за руку и быстро заговорила: «Женя, дочка, послушай, не надо тебе везти ребят в такую даль. Оставь их с нами, мы справимся. – Видя, что Женька нетерпеливо взмахнула руками, Зинаида сбивчиво, но горячо и искренне, продолжила, – Я понимаю, тебе сложно здесь начинать сначала, хочется перемен, чего-то нового, и мы не против, конечно, но, Женя, а дети при чем? Зачем ты их срываешь с насиженного места? У Димы такой сложный возраст – 14 лет, к тому же у него и характер непростой, зачем ему менять школу, подумай, дочка?» Женя удивленно глядела на мать и думала, – Ну надо же, два раза дочкой назвала, что это с ней? Но вслух сказала: «Дети едут со мной, это не обсуждается, хватит с меня их отцов, – затем с усмешкой глядя на мать, не удержавшись, добавила, – Ну что, как там мой брат Ярослав? На свадьбу чего ж не позвали?! А, ну да, ну да, куда ж меня в ваше высококультурное, трезвое общество, ещё чего доброго опять оскандалюсь да напьюсь, и вам опять будет за меня стыдно… Хотя в общем-то, вам же не привыкать…Верно?» Всю эту тираду Зинаида Евгеньевна выслушала молча, поджав губы и глядя в окно, за которым мягко падал снег, затем она, будто очнувшись, повернулась к дочери со словами: «Ты все ёрничаешь… – затем также неторопливо, как будто через силу хмуро добавила, – Какая там свадьба, Славик наивный и глупый ребенок просто по сравнению с этой разбитной девахой, алчная, меркантильная и одевается, как… – Проститутка! – громко выпалила Женя, радостно засмеявшись, будто ничего приятнее и веселее не слышала, – Ой, не могу, – отсмеявшись и вытирая салфеткой глаза, еле выговорила она, – И как вам только удаётся это? А ещё говорят, что в мире нет стабильности и постоянства. Ещё как есть! Вот папы нет здесь, а я как-будто его вижу и, главное, слышу. Ты ещё не начала говорить, а я уже знаю, что ты скажешь. И Ярик у вас такой же… Постоянный и неизменный… Все правильно, от добра добра не ищут, так ведь, кажется? Лучше мамки не найти ему, хоть сто лет ищи!» Зинаида,разглядывая смеющуюсядочь,молча кивала в такт своим мыслям, словно говоря: «Ну-ну, я так и знала, ничему жизнь её не учит, что ж ладно, я не знаю, чем ещё могу помочь своей несчастной дочери. Простите, но я умываю руки..». Вслух же она произнесла, направляясь, в сопровождении Жени, к выходу: «И всё-таки подумай ещё раз на счет детей. В тебе сейчас говорит обида, тебе кажется, что тебя обманули, предали, – Дай мне закончить, пожалуйста! – увидев, что Женя собирается её перебить, быстро сказала она, – Ты,возможно, когда-нибудь поймешь, что это было сделано для твоего же блага, – Мать снова протестующее выставила ладонь, – Да, именно, для твоего блага, тебе сейчас в это поверить, ещё раз скажу, трудно и даже невозможно, но это так. А что касается детей, Женя ты ведь знаешь, мы с папой их любим, оставь их с нами, хотя бы на время, пока не устроишься, не дергай, посреди учебного года, в разгар зимы, к тому же, ты… ещё слишком нездорова, чтобы все это преодолеть даже одной, не говоря уже о детях. Это очень тяжело, дочь, особенно без поддержки. А Лёне, на твоём месте, я не стала бы доверять, скользкий он какой-то, и всегда таким был. Кроме того, известно, что в одну реку нельзя войти дважды. Зачем он вообще объявился, мы с папой были против этого, – мать обвела рукой вестибюль медицинского учреждения, в котором они находились, – Мы с папой считаем, что ни к чему это все афишировать и предавать огласке, сама понимаешь, гордиться тутнечем, но Лёня сказал, что ты хочешь лечиться сама… – она пожала плечами и вздохнула, – Хотя, как по мне, глупости это, и позородин, еслибытолькотызахотела взять себя в руки, проявить, хоть немного, силы воли, – Зинаида, не договорила, и, совсем, как когда-то Галина Аркадьевна, её мать, в сердцах махнула рукой.
