Лариса Порхун
Счастливая Женька. Начало
Вернувшись в палату, Женька села на кровать. Мысли ворочались тяжело, но думать ни о чем и не хотелось. «Отчего мне так плохо, от таблеток? – пыталась рассуждать она – А может не стоило вчера пить, да какая теперь разница, главное, что плохо и все!» Она уходила домой на выходные, где её ждал накрытый стол, бутылка водки, и на удивление, радостно – приветливый Сергей. Женя не знала, то ли он действительно соскучился, то ли просто испугался того, что жена угодила в психушку после ночной ссоры с ним. Сергей поинтересовался, как продвигается лечение и что с ней, вообще. Женька нехотя ответила: «Да ничего такого со мной, обычный врачебный треп: перенапряжение, усталость, выгорание, ну и тому подобное.Отдыхайте, мол, гуляйте на свежем воздухе, ешьте больше овощей и фруктов, соблюдайте режим дня, бла, бла, бла. Назначили, конечно, антидепрессанты, витамины, что-то ещё, не помню…» Женя ковыряла в тарелке и глянула на запотевшую бутылку: «Давай, что ли, за встречу – не выдержала она, – Чего греть-то». Женя с тоской рассматривала водочную этикетку, понимая, что никогда не сможет рассказать мужу, то, что услышала от Тамары Георгиевны. Уже во время первой беседы, просматривая результаты выполненных Женей тестов, зав.отделением вдруг спросила:
«Женя, как ты сама считаешь, у тебя есть проблемы с алкоголем?» Женька выпучила глаза и покраснела, она ждала чего угодно, но только не этого.
– Туська, сучка, дождешься же у меня, – пронеслось в голове, вслух же она, рассмеявшись каким-то деланным, ломающимся хохотком, сказала, – Нет, я не алкоголичка, если вы это имеете в виду. Тамара Георгиевна продолжала изучать бумаги и кивнула головой. Женька заерзала и продолжила: «Знаете, Туська фантазерка и перестраховщица, я…» Врач подняла голову и внимательно посмотрела на Женьку:
– Наталья здесь совершенно не причем, я не полагаюсь на чужое мнение. Это не профессионально. Но, хочу вас предупредить, чтобы терапия была успешной, вы должны быть со мной абсолютно честны.
Женя тогда даже не сразу поняла, о какой Наталье идет речь, ах да, Туська, она же Наташка Морозова. Она выскочила из кабинета зав.отделением пунцовая, – Да что она возомнила о себе? Взять и повесить вот так запросто на человека ярлык! Сегодня же уйду домой! Но в тот раз она не ушла, Туська сумела её убедить, что необходимо продолжить лечение.
– Да какое лечение! – бушевала Женя, – Несколько таблеток, одна капельница и разговоры о честности перед собой!? Бред собачий это ваша психотерапия! Сказать тебе, где я все это видела?! Тем не менее, Женя ушла из диспансера только через неделю, и то, не по своей воле, а потому что была не в состоянии явиться туда в положенное время. Её очередные выходные, с радушным мужем и спиртным, незаметно, как это уже бывало не однажды, перетекли в запой.
12
Ещё не проснувшись окончательно, Женя ощутила сильную головную боль. Слышались ещё какие-то звуки помимо адского набата в голове. Жене удалось открыть правый глаз. О том, чтобы совершить ещё какие-то действия не могло быть и речи. Мда-а, такого жуткого похмелья даже ей, опытному бойцу, испытывать приходилось не часто. Шум, который доносился из прихожей, ей был очень знаком. Но идентифицировать удалось его только, когда он стал громче и напористее. В коридоре плакала её дочь Аня. Горько, жалобно и протяжно. Женя всполошилась, насколько это позволяло её состояние, и попыталась её окликнуть (прозвучало это, как невнятное и сиплое шипение, которое, тем не менее, ребенок уловил).
Девочка зашла в комнату, и у матери защемило сердце от жалости и удушающего чувства вины. Лохматая Аннушка в грязной майке и спущенных колготках, остановилась в дверях, растирая кулачком заплаканное и чумазое лицо. «Папа ушел…» – сообщила она матери и зарыдала с новой силой. Кое-как успокоив дочь, Женя повела её умываться, на ходу вспоминая, что было вчера и почему такой кавардак в доме. Сначала она узнала, что её выставили из диспансера как школьника-прогульщика с дурацкой пометкой «за нарушение больничного режима». Женька только фыркнула и рассмеялась, что, вот мол, даже в психушке её не выдержали, куда уж дальше, и вечером они с мужем это дело сбрызнули. На следующий день, муж уехал, а Женька продолжила банкет, сначала сама, затем с Милкой, с которой познакомилась, когда лежала в отделении. Вечером заехал Алик-техник, привез заказанную ему Женей и уже оплаченную верхнюю акриловую челюсть. Его усадили за стол, и Женя радостно сообщила, что, к сожалению, этот пациент от неё ушел, но деньги, конечно же, остаются у него, так как работа выполнена и выполнена (она кинула быстрый профессиональный взгляд на изделие) превосходно. Алик, тревожно глядя на неё, поинтересовался, когда она выходит на работу. Женька подумала и сказала: «Завтра… наверное». Далее она уже помнила не так отчетливо. Всплывал неприятный телефонный разговор с юристом по поводу неоплаченной арендыкабинета, – это она в общих чертах припоминала. Женька в изнеможении села на край ванныи приложила ко лбу влажное полотенце, – ей кажется или на самом деле звонил вчера Александр Яковлевич? Это было бы крайне нежелательно… Как она не напрягалась, не могла достоверно вспомнить было это в реальности или нет. Что-то ещё очень тревожило… Что-то очень важное и очень неприятное для неё. Неожиданно и пронзительно остро воспоминание ярким, мощным разрядом на какую-то долю секунды вспыхнуло в голове. Женя вздрогнула всем телом и качнулась в сторону, будто действительно получила удар электрическим током. Вечерний разговор с матерью и с которого она узнала, что бабГалина квартира продана. На вырученные деньги приобретена иномарка и однокомнатная квартира в почти неприличной близости от родителей для её брата Ярослава и его будущей жены. После мгновенной и болезненной вспышки, Женькина память теперь услужливо и последовательно разворачивала перед ней события вчерашнего дня. После того, как она закончила разговор с юристом (что она ему наплела?), она позвонила матери,и у них состоялся тот ещё разговор. Ситуация выглядела ещё отвратительнее из-за того, что Женя кричала, ругалась, в общем вела себя, насколько она это помнила, как законченная истеричка. А мать, наоборот, была выдержана и спокойна. И это ещё сильнее бесило Женьку. Зинаида Евгеньевна вела разговор подчеркнуто невозмутимым и увещевательным тоном, каким говорят с душевнобольными или эмоционально нестабильными людьми. Так разговаривает доктор с экзальтированной барышней или капризным ребенком. Больше всего Женя злилась на себя, что повелась на это и лишний раз показала себя недееспособной, малоадекватной, потерявшей контроль над собственной жизнью, вечно конфликтующей со своими родственниками пьянчужкой. Своим корректным поведением и терпеливыми паузами, которые очень быстро заполнялись Жениной экспрессией, мать как будто обращалась мысленно к невидимым зрителям: «Вы и сами все видите, правда? Да, мне трудно, но Женя очень больна и несчастна, а я – мать, и мой долг нести этот крест столько, сколько будет нужно». Женя даже вспомнила, с чего все началось. Она испытывала сложное чувство, включающее в себя:раздражение, стыд, возмущение и тревогу после разговора по поводу аренды. Юрист Александра Яковлевича разговаривал ледяным, официальным тоном, перечисляя даты, цифры и устанавливая сроки. Еще раз, сказав ей о необходимости соблюдения договоренностей, он, не попрощавшись, дал отбой. Просидев неподвижно с телефоном в руке несколько минут, она набрала номер матери. Рассказав вкратце, в облегченной форме о ситуации с арендой, Женя напрямую спросила, что планируется родителями в отношении бабушкиной квартиры. Мать ответила вопросом, который, по Женькиному мнению, вообще не имел отношения к текущему разговору. Мать спросила:«Ты опять пила?» Женя, начиная заводиться, но, все ещё сдерживаясь, опять спросила о квартире Галины Аркадьевны. Зинаида Евгеньевна вздохнула и просто, будто отвечая на вопрос, что сегодня на ужин, будничным тоном заявила:
– Мы продали бабушкину квартиру, Женя, – она снова протяжно вздохнула и спокойным, ровным голосом, как человек абсолютно уверенный не только в своей правоте, но и в том, что иного решения нет и быть не могло, продолжила, – Мы хотели тебе сказать, но ты была все время, то занята, то не в том состоянии, чтобы обсуждать с тобой эти вопросы,то неважно себя чувствовала, то вообще попала в дурдом. А Ярик так давно хотел эту машину, да и жениться вроде надумал. У тебя же есть жильё, а к нам он как жену приведет, ты ведь знаешь, папа очень нездоров… А тут, как раз, в соседнем доме, квартирка продавалась, ну как не взять, мальчику уже двадцать семь лет, ему, конечно же, хочется отдельно от родителей жить, а то, сама подумай, с нашим папой, тем более, ни девушку привести, ни друзей… Зинаида Евгеньевна говорила тихим, уверенным голосом, в котором иногда проскальзывал элемент некоторой досады, что приходится объяснять такие очевидные вещи.Женя сначала подумала, что речь идет о чем-то другом, поэтому её мать успела сказать достаточно много, прежде, чем до Жени дошел смысл разговора. Она, все ещё отказываясь верить услышанному, надеясь, что все это злая шутка, желание еёприпугнуть или даже слуховые галлюцинации, что угодно, только не то, о чем так спокойно и деловито рассуждает сейчас эта женщина. Но в глубине души, холодея от ужаса, она понимала, что все так и есть: квартира продана, вырученные деньги потрачены, её любящие родственники не удосужились даже поставить её в известность об этом, аренду платить нечем, выкупить кабинет она тем более не может, и, следовательно, его, а значит и работу, она теряет. В затуманенном мозгу Жени красной сигнальной лампой билась одна-единственная мысль: «Все пропало!»
В какой-то момент она взорвала плавно текущий монолог Зинаиды Евгеньевны отчаянным криком:
– Мама, остановись, как это продали, зачем? – Жене не хватало воздуха, поэтому она не говорила, а выталкивала слова и фразы, задыхаясь и с большим усилием, – Объясни, как это можно было так поступить… Я…явам говорила, я объясняла, мама, ну…, как же, разве я не заслужила… – Женя заплакала. Зинаида Евгеньевна, совершенно не меняя интонации, выждав паузу, почти ласково ответила дочери:
– Женя, мы много раз с папой говорили тебе, чтобы ты изменила свой образ жизни! О чем ты говоришь, дочка? Разве можно пьющему человеку доверить квартиру или даже часть её? Ты даже в психбольнице лечилась… А это очень серьезно… Ты даже сейчас нетрезвая, так ведь? И все твои проблемы от этого! В семье, на работе, все только от этого… – мать замолчала, а затем продолжила, – Возьмись за ум, Женя, брось пить, у тебя прекрасный муж, дети, вспомни, что ты женщина, наконец! Мы с папой … Зинаида Евгеньевна не закончила, так как Женька стала кричать в трубку:
– Вы с папой!? Вы с папой всю жизнь считали, что у вас только один ребенок – Ярослав! Вот что вы с папой! Вы с папой бессовестным образом обокрали меня, лишив наследства, на которое я имею полное право! Какая дура я была, что не послушала в своё время бабушку, которой прекрасно было известно, что за фрукт её доченька с зятьком и которая предупреждала меня об этом!
– Евгения! – вставила торопливо мать, – Не говори того, о чем впоследствии можешь сильно пожалеть. Я…, – но Женя перебила её:
– Я жалею только о том, что прихожусь вам дочерью, – она отшвырнула от себя телефон и уже не сдерживаясь, расплакалась.
Все это Женя вспоминала, пытаясьхотя бы немного убрать на кухне и заодно размышляя, чем бы накормить дочь. Кроме этого, Женя соображала, где Димка, в школе или на тренировке, и какой сегодня день недели. Совершенно не преуспев ни в одном из этих начинаний, она опустилась на табуретку. Сил не было, кисти рук с набухшими венами, лежащие на коленях, мелко подрагивали. Было плохо, очень плохо, мучительно. «Неужели со вчерашнего ничего не осталось?» – подумала она. В последнее время она старалась оставлять себе на утро хотя бы немного спиртного, чтобы можно было хоть как-то начать день. Не обнаружив ничего, она, кое-как намазав дочкехлеб затвердевшим джемом и включив ей мультики, натянула куртку на пижаму и спустилась в магазин. Выходя оттуда, она ещё какое-то время чувствовала неприятный осадок из-за того, что пришлось снова брать в долг. Оказалось, что и вчера, после разговора с матерью, она побежала сюда. Удивительно, размышляла Женька, поднимаясь домой, как часто стали выпадать из памяти отдельные фрагменты её жизни и даже большие события. Она точно помнила, что вчера звонил Лёня, а вот о чем они говорили и вообще, что нужно было её бывшему мужу, оставалось неизвестным. Звонил ли ей Александр Яковлевич, владелец стоматологического кабинета, в котором она до недавнего времени работала, и когда именно, и в каком она была состоянии, или это только плод её воспаленной фантазии, она тоже не могла бы с уверенностью сказать. Димка заканчивает пятый класс или шестой, ну да, ему 13 лет, конечно шестой, ха-ха, запамятовала, мамаша, блин, а как он учится, все ли у него хорошо, чем он интересуется, чем живет, сидит молча у компьютера, не мешает, со школы не дергают и ладно. Или вот муж Сергей – он просто ушел на службу или в командировке? А когда приедет? Может позвонить ему? – О нет, нет, – спохватилась она, – Плавали, знаем, сейчас начнется:«Ты чего там, квасишь опять? А кто у тебя?» – и так далее, сценарий известный, – поморщилась Женя. На кухне разрывался телефон, взглянув на дисплей, Женька схватила трубку: «Майка, зараза, как же я рада тебя слышать! Где вы пропали с Лехой? Я столько раз звонила вчера! Короче, ноги в руки и ко мне, правда, денег у меня не густо, ну ничего, сочиним что-нибудь, первый раз что ли…»
Когда ровно через два с половиной часа сильно нетрезвая Женя вполуха слушала эмоциональный рассказ Майки о том, что их с Лехой собираются лишить родительских прав, она и подумать не могла, что этим же вечером эта тема затронет и её. Да и как такое вообще можно было представить в отношении её детей?!Да никак! Женя смотрела на полыхающее то ли от ярости то ли от горячительных напитков лицо Майи, и с одной стороны, как и она, возмущалась «подлостью» соседей, родственников и «беспределом» чиновников из отдела по делам несовершеннолетних, а с другой, наблюдая, как Леха запивает водку бутылкой пива, и, переводя взгляд на зелено-фиолетовый бланш под левым глазом его жены, думала, что, возможно, все эти люди, о которых так живописала страдалица Майка, используя, в основном, ненормативную, трехэтажную лексику, вовсе не объединились в едином заговоре против чудесных, безмерно любящих своих крошек родителей. И не так уж они все и не правы, вознамерившись изъять детей от этой славной парочки. Но это, конечно, не про неё! О, нет! У неё-то все в порядке! Вот только с бабушкиной квартирой случился облом. Женька почувствовала, как снова закипает… Поэтому бесцеремонно перебив Майку словами: «Да успокойся, ты, никто у тебя девчонок не заберет! Сама подумай, ну кому нужны чужие дети!? Да это и не так-то просто… Вы только это… пейте чуть легче, и всё…», – Майка с Лехой на несколько секунд замолчали, уставившись на неё, а затем, переглянувшись, дружно расхохотались, – Ну, ты, мать, сказанула! – отсмеявшись первым, высказался Алексей, – Ну, блин, чума! Однако у Женьки совсем не было настроения поддерживать эту радостную волну, – Вы вообще слышали меня? – раскрасневшись и гневно сверкая глазами, крикнула Женька, – До того момента, пока Майка не влезла со своей гребаной опекой, я вообще-то рассказала вам, как меня кинули с бабулиной хатой! И кто? Собственные родители! – Женя всхлипнула, потом зачем-то встала и продолжила, – Вы понимаете, что все было всегда и в первую очередь для брата, мать, особенно, на него надышаться не может всю жизнь. Выключи музыку – Славику мешает, переключи на другой канал, это Славику не интересно, никаких подруг в доме, они его дурному научат! Хочешь в этот институт, Славик, – пожалуйста! Не поступил на бюджет, сыночек?! Ерунда, иди на платное, и ни о чем не беспокойся! – Хочешь машину, наш золотой, – пожалуйста! Не сдал экзамен? Не тревожься, роднулечка, мы заплатим и учись дальше! Они его и от армии откупили! Как можно, чтобы наш Славик далеко от мамки уехал. Не хочешь работать? Конечно, ты прав, экономистов теперь развелось, попробуй, найди хорошее место. – Хочешь в другом ВУЗе поучиться? Молодец! – На журналиста теперь? Ой, как здорово! – Пожалуйста, сыночек, ни о чем не тревожься, мамка с папкой все оплатят.
Женя оглядела притихших Лешку с Майкой и едко, как будто специально ещё больше растравляя себя, продолжила: «Теперь мой братец жениться хочет на какой-то фифе, или он думает, что хочет, на самом деле все за него решает мать. И женится он лишь тогда, когда мать одобрит невесту. Но, видимо, сам по себе, он не представляет особой ценности, поэтому ему нужно хорошее приданое: импортная тачка, квартира отдельная с евроремонтом. Видимо, девица не промах, и заявила ему, что нипочем с его родителями жить вместе не будет! Да я не против, ребята, ну любят своего младшенького, тетешкают, и на здоровье, если им так нравится, но я, – тут Женя опять заплакала, – Вы понимаете, я так любила бабГалю, и она меня…, она предупреждала… – Женька с ожесточением вытерла глаза, – Да что такое, вы не подумайте, что я из-за квартиры только. Но хотя обидно все же… – Женька плакала уже всерьез, безуспешно пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями, но, тем не менее, продолжала, – Я же думала, что хотя бы часть какая-то мне все же полагается, ну как же так, я просто осталась без всего, понимаете… бизнес накрылся, кабинет за неуплату, скорей всего, отберут, своего жилья у меня нет, а здесь мне… все… противно…» Проговорив это Женька ошарашено замолчала. Она поняла, что сейчас озвучила то, что чувствовала уже давно, но не решалась признаваться в этом даже самой себе. Из-за того, что молчание затянулось, оно становилось невыносимым…Неожиданно трезвым голосом, Майка выкрикнула: «А ну их всех к чертям собачьим, давайте выпьем, Леха, чё застыл, освежи дамам!» – и тем самым здорово разрядила обстановку.
Затем Женя весьма смутно помнила, что было. Она точно могла сказать, что разговаривала по телефону со своей медсестрой, которая сообщала о своем уходе. Затем к разговору присоединились для чего-то Леха и Майка. Им было ужасно весело, это она тоже отлично помнила. А вот почему? Кажется, они все дружно увольняли её в весьманедвусмысленнойи резкой форме, при этом громко хохоча в трубку и подробно объясняя, куда ейследует отправиться после увольнения в первую очередь. Каждый раз направление становилось все более вычурным, и все менее цензурным. Это продолжалось до тех пор, пока обескураженная женщина не догадалась повесить трубку. Затем какой-то временной провал и перед Женькой появляется лицо Валентины Федоровны, её свекрови. Женю удивил тот факт, что как она ни старалась, она не слышала, что та ей говорит. Женька видела только сухие и бескровные шевелящиеся губы, сжавшиеся вскоре в «куриную гузку» и, образуя вокруг себя сеть глубоких и не очень морщин, которые довольно рано появляются у людей резко похудевших, либо излишне строгих и неэмоциональных. Из-за этого выражение лица Валентины Фёдоровны всегда было скорбным и унылым, как будто она перманентно находилась в состоянии ожидаемого разочарования. Всем своим видом эта женщина как бы говорила: «Я так и знала!» Следующее окончание временного провала (сколько он длился: два часа? двое суток?) ознаменовался отсутствием Валентины Федоровны, а вместе с ней и детей, и присутствием мужа Сергея, хмуро и озабоченно кидающего в чемодан свои вещи. Его Женька хорошо слышала, даже напрягаться не нужно было. Сергей сказал всего несколько фраз, из которых она поняла, что жить с ней он больше не намерен, они разводятся, она может оставаться в квартире, если хочет, но должна помнить, что жилплощадь эта общая, и прописанных тут четверо.Продать или разменять её они смогут очень не скоро, квартира ведомственная, неприватизированная, к тому же, кроме них, в ней прописаны двое несовершеннолетних. Женька слушала его настолько, насколько позволяло это делать её состояние, и, глядя на мужа, испытывала только два точно определяемых чувства: страх, что он отберет дочку (вот мамаша его уже была недавно, и дети исчезли), и сильное желание, чтобы он ушёл сейчас же и, по возможности, навсегда. Она боролась с желанием спросить за детей и вместе с тем, очень боялась это сделать. Боялась, что может услышать то, что слышать ей совсем не хочется. Или после чего необходимо будет встать и начать действовать. А к этому она была в настоящее время абсолютно не способна. Она ненавидела себя, проклинала, но мечтала, чтобы муж, наконец, закрыл свой идиотский чемодан («ну кто сейчас пользуется чемоданами!» – закатывала глаза Женя), и убрался из квартиры. – Она потом все сделает, потом, не сейчас, вот только немного отдохнет, ей станет лучше, и она сразу начнет действовать, – так думала Женька, проваливаясь в очередную временную бездну. Следующее, что она помнит, что на часах шесть тридцать утра, она допивает на кухне водку, и очень боится. Она не знает, что именно вызывает у неё такой панический ужас, но совершенно точно убеждена в том, что очень скоро с ней произойдет нечто чудовищное. Может быть, кто-то ворвется в квартиру, может её подкараулят у магазина, или спустятся с крыши и залезут через окно. Может все произойдет совсем по-другому. Это ей неизвестно. Но,правда в том, что за ней следят, её выслеживают, на неё объявлена охота. – Как хорошо, – говорила она кому-то совсем недавно по телефону (ещё бы знать кому именно!), что дети, её любимые сын с дочкой, сейчас в надежном месте, а не с ней, где они, безусловно, подверглись бы страшной опасности. – Место такое надежное, чуть подумав, добавила она, – что даже ей, матери, о нем ничего неизвестно. Сейчас Женьке очень холодно, наспех проглоченная водка совсем не греет, её начинает трясти. Женя не знает, от холода это, от многодневного пьянства, от страха или это нервная дрожь от всего сразу. Затравленно пошарив глазами, она видит под столом брошенную куртку, наверное, ей уже было холодно или страшно, догадывается она. Хуже всего, с тоской и злобой, думает она, что выпивки больше нет. Кредит в магазине тоже закончился, хамка-продавщица, вчера (или позавчера? или на той неделе?) грубо и прилюдно отчитала её за просроченный долг и запретила являться без денег. «Вот сволочь», – бормочет Женька, натягивая грязную куртку, один рукав которой оказался в чем-то липком, но сил и желания искать что-то другое у неё абсолютно нет. Она вдруг случайно вспоминает, что отдала Лехе и Майке при последней встрече свою цепочку для продажи, а вот приходили они или нет вспомнить она уже не в состоянии. «Науке это неизвестно, – содрогаясь всем телом, шепчет Женя, обыскивая собственные карманы на предмет хотя бы мелочи, – Наука пока не в курсе дела – пугливо озираясь, говорит она, переходя к обыску сумки, пиджака и даже зимней куртки сына. Вдруг Женька замирает у шкафа, понимая, что в комнате она не одна. Ей страшно настолько, что кажется вынести этот парализующий, ледяной ужас она дольше просто не сможет. Мгновенная смерть для неё была бы сейчас благом. Но она понимает, что так легко ей не отделаться. Противная, липкаяструйка потабежит у неё между лопаток. Её дрожь унялась, но от этого лучше ей не стало. Женя как будто одеревенела. Вдруг что-то коснулось её волос, она услышала какой-то звук, опять этот звук, отвратительный, мерзкий, проникающий, во все органы тела сразу. Больше выносить этот кошмар она не может. Женька начинает кричать, отмахивается от чего-то невидимого, теряя равновесие, падает в открытый шкаф, инстинктивно хватаясь за вещи, срывает их, швыряет платья и свитера с зажмуренными глазами куда-то в глубь комнаты, туда, где стоит и все ближе приближается к ней чудовищное Нечто, явившееся, вне всякого сомнения, её уничтожить. Вместе с противным звуком, квартиру наполняет ужасный грохот и стук. Посреди этого гвалта, до смерти перепуганная, забившаяся в шкаф Женька, различает отдельные слова:
– Женя, открой, это я, Туся… – ещё целая череда звуков, опять стук, неразличимые в шкафу голоса переговаривающихся между собой людей, и опять:
– Же-ня! Открой дверь! – Ага, сейчас, разбежалась открывать! Как же! Ты смотри, как эта тварь, копирует голоса хорошо знакомых ей людей! – промелькнуло в её голове. Женька, старалась как можно плотнее закрыть дверцу шкафа. Зарывшись поглубже в оставшуюся в шкафу одежду, она вдруг совершенно успокоилась. Во-первых, наконец-то, стало тихо, во-вторых, она надежно спряталась, а в-третьих, тут было темно, мягко и уютно. Женя даже хихикнула, почему она раньше не догадывалась о таком прекрасном убежище. Здесь было так хорошо, спокойно и надежно… Женька не знала, сколько времени она провела в шкафу. Вдруг яркий свет на мгновение ослепил её и одновременно с этим, где-то сверху, прямо над ней, мужской голос произнес:
– Ну, я же говорил, что она здесь… Доброе утро, красота неземная! – Леня, её бывший, первый муж стоял в квартирееё нынешнего, второго, тоже без пяти минут, бывшего мужа, с отеческой заботой глядел на неё сверху вниз и улыбался. Откуда-то сбоку донесся всхлипывающий, но до боли знакомый женский голос:
– Слава Богу, ты жива! – и тут же без всякого перехода, – Ну, ты ж и бессовестная, Женька! Что ж ты делаешь-то?! Ты знаешь, что тебя уже чуть ли не похоронили! – она побежала в коридор, кого-то благодарила и выпроваживала из квартиры. Женька ничего не могла понять. Как так-то? Откуда вдруг взялся Леня? И зачем он здесь? Как они вошли? Где Майка-зараза с её цепочкой или деньгами? А самое главное…, тут у Женьки непроизвольно округлились глаза:
– Вы никого тут не заметили, что-то здесь было только что, – тут она вспомнила, что давно не в ладах со временем,поэтому, откашлявшись, добавила – Или недавно, в общем, что-то или кто-то, был прямо за моей спиной, когда я… – глядя на Леню, который вдруг с отрешенным видом уставился в окно, и на снова всхлипнувшую Тусю, она догадалась, что продолжать не нужно. Выбравшись с помощью Лени со шкафа, даже её нетрезвыйи закаленныйвзгляд поразила чудовищная картина бардака и разрушения. По всей комнате в беспорядке разбросаны вещи.Упавший цветочный горшок с растоптанной вокруг землей и фиалками беспомощно лежал, оскалившись треснувшим боком.Под ногами валялось белье, вперемешку с землей и умирающими растениями. Разбитое зеркало на одной из дверей шкафа, зрительно увеличивало и без того впечатляющий масштаб разгрома отдельно взятой комнаты. Наполовину сорванные занавески, грустно кивали в такт безвольно повисшему карнизу… Глянув на себя в треснутое отражение, Женька вздрогнула: набрякшие веки, одутловатое лицо, затравленный взгляд. Она так внимательно и недоверчиво озиралась вокруг, разглядывая свою окровавленную руку, вспоминая, что за побоище тут было, и с какими чудовищами она сражалась, что не сразу услышала, что говорит Лёня.
– Я говорю, собирайся, Женя, едем в наркологию. Я уже договорился, – видя её протестующие взмахи руками и неразборчивое, но явно, возражающее бормотание, он вместо ответа, взял её за плечи и еще раз подвел к уцелевшему зеркалу. Она совершенно не имела желания опять любоваться собой и попыталась вырваться. Но не тут-то было, Леонид крепко удерживал её, затем несильно встряхнул и спросил: «Нравится тебе, то, что ты видишь сейчас? – не дождавшись ответа, он продолжил, – Конечно, нет. И никому не нравится, ни тебе, ни твоему мужу, ни нашему сыну, ни дочери твоей, никому, Женя, не нравится, то, что происходит с тобой!»Потом Лёня медленно, четко, глядя на неё в отражение, монотонным голосом добавил:
– Женя, тебе нужна помощь. Ты уже не справляешься сама, если не ради себя, то хотя бы ради детей, нужно лечиться. Иначе нельзя, ты посмотри сама до чего дошло… – Леня развернул её к себе и посмотрел ей прямо в глаза, – Ты можешь сказать, где в настоящее время твои дети? – Женя,склонив голову,заплакала. Леня, наконец, отпустил её, и, выдержав паузу, закончил, – Женя, ты хороший человек и отличный специалист, но ты больна, и в таком состоянии заниматься воспитанием своих детей ты, конечно же, не можешь.Я вот что предлагаю: ты пройдешь курс лечения в наркологии, Дима это время поживет со мной. У меня все равно здесь делакой-какие, я тут задержусь на время, а потом вы переедете в Москву. У меня там квартирка, она мне сейчас без надобности, дочь жены от первого брака учится в Лондоне, мы с супругойживем в престижном районе, в огромной двухуровневой квартире, а свою двушкуя сдаю, но к вашему приезду освобожу, – Лёня остановился, с тихой улыбкой посмотрел на вздрагивающие плечи бывшей жены, и проникновенно добавил, – Хорошие стоматологи, Евгеша, везде нужны, и оплата трудадостойная, не то, что в этой провинции. Димку устрою в лицей с углубленным изучением иностранных языков. Достойное образование ещё никому не помешало в жизни…. Леня переглянулся с Тусей, Женя ничего не отвечала. Она сидела на кровати и, закрыв руками лицо, горько и безутешно плакала. Вообще было не ясно, понимает она хоть что-нибудь из сказанного, и как к этому относится. Туся заговорила с ней, попытавшись отвести её руки, но Женька принялась рыдать ещё громче и изо всех сил замотала головой. Леня начал кому-то звонить и вышел из комнаты. Туся вздохнула и присев рядом с Женькой на кровать, стала говорить о том, что ей, конечно, будет её не хватать, да и не просто с детьми, взять да и сорваться с насиженного места, но Лёня, по сути, прав.
– Ну что тебя тут держит теперь, – говорила Туся, подбирая разбросанные вещи, – Ничего, – сама же и ответила Туська, – Да и Сережа, муженек твой, тот ещё засранец. Ходит и жалуется на каждом углу, какой же он несчастный, разрывается между службой и детьми, жена день и ночь только пьёт, да гуляет, а он страдалец, что только не делал, чтобы избавить её от этого пагубного пристрастия! А его родители и вовсе считают, что тебя нужно родительских прав лишить… Туся взглянула на Женьку, та все ещё не отрывала рук от лица, но плакала уже заметно тише, явно прислушиваясь к словам подруги. Тусю это воодушевило, и она продолжила: «Самое гадкое, что он это и твоим родителям, и своим и всем друзьям болтает. Мне тоже звонил несколько раз, то искал тебя, то жаловался. Я ему говорю: «Послушай, ты ведь и сам всю дорогу бутылку на стол ставишь! Женьку из-за этого и из диспансера выперли, а он мне: «Я никого не принуждал!» Вот и докажи что-нибудь такому человеку». Туся опустилась на корточки, и с усилием, отведя руки своей подруги, сказала с надрывом: «Ты гибнешь, Женька, и я не знаю, что делать, как помочь тебе. А помочь очень хочу! – она заглянула Жене в глаза и добавила: «Я прошу тебя, согласись на лечение, Жень! Ну ты же видишь, что не справляешься… Ты же чудесная, талантливая, красивая, а гибнешь, просто гибнешь, Женечка. Ну ты же хочешь видеть, как растут твои дети, сама хочешь жить и радоваться, а сейчас у тебя только одна радость – бутылка эта проклятая. Даже Сергей, уж на что противный, и тот всем говорит со смехом, что даже не ревновал никогда, она мне, говорит, только со стаканом может изменить, представляешь!? Женька, да ты слышишь хоть меня? Я помогу собраться, Ленчик тебя отвезет, а я тут уберу, все вымою. Нам же с Ленькой пришлось ломать замок. Ты не открывала два дня, да вдобавок, закрылась на внутренний, что было делать!? Позвонили Сергею, он где-то вНефтекумском районе, ну пришлось в двух словах объяснять, что да почему. Он дал добро, только прозвонил тут соседу вашему, он нам и вскрыл квартиру. Ничего, ты не волнуйся, Сергей приедет вечером, поставит новый замок».
