Katerina Krutova
Заповедный тупик
27. Жестокий романс
Исаак Тельман менял автомобили чаще, чем его любимый и единственный сын девушек. Но если дальнейшую судьбу бывших пассий Дэвида мало кому было интересно прослеживать, то легендарные американские машины еще долго привлекали внимание на улицах Петербурга.
– Вон мой «Мустанг»! – мог воскликнуть младший Тельман на весь проспект и показать на шикарный Ford, восстановленный и тюнингованный лучше, чем в день спуска с конвейера.
– Помнишь, как на этом Крайслере у нас кончился бензин по дороге из Комарово? – интересовался режиссер, заметив припаркованный у отеля автомобиль, и пускался в воспоминания о давнем лете.
И вот теперь, на заднем диванчике неуместного по питерской зиме кабриолета Алекс зябко куталась в пуховик. Но Эмма потребовала поднять крышу и визжала от восторга уже минимум минут пять, с момента погрузки в Chevrolet Camaro.
– Один из первых выпусков. Шестьдесят седьмой год, – гордо сообщил Дэвид, распахивая перед девушками дверь.
– Почему ты просто не обзаведешься неприметным седаном, залезать в который можно без навыков спелеолога? – Саше пришлось сложиться вдвое, чтобы протиснуться на заднее сиденье двухдверного спортивного авто.
– И быть как все, ездя на бездушной кредитной тачке? – Тельман скривился от ужаса этой мысли.
– Конечно, донашивание машин с папиного плеча добавляет твоему экзальтированному облику духовности, – проворчала Алекс и вытянула ноги во всю длину дивана.
Но недовольство продюсера потонуло в беспечном восторге актрисы.
– Круто-круто-круто! – пищала она, только выйдя из подъезда и обежав пару раз вокруг маслкара* (Muscle cars – с англ. – «мускулистые автомобили» -маслкары», от англ. muscle – «мышцы», «мускулы». Класс автомобилей, существовавший в США с середины 1960-х по середину 1970-х.)
– Это ненадолго, – Саша скептически оглядела очередную тельмановскую «обнову» и традиционно плеснула дегтя в бочку с медом. – Максимум через месяц твой душка-режиссер вновь станет пешеходом, а товарищ – Camaro получит российское гражданство и нового хозяина.
Тельман младший был одним из звеньев в сложной цепи, придуманной его отцом, уже много лет живущим в США. В процессе запутанных длительных манипуляций легендарные винтажные автомобили перекочевывали с автостоянок на другую сторону Атлантики, где обрестали новую жизнь в частных коллекциях.
– Дэви, у нас есть целый месяц погонять на этой обалденной тачке?! Вау! – Эмма с блаженной улыбкой погладила длинный капот. Казалось, актрису перестала беспокоить бессонная ночь, полная слез, истерик, тяжелых разговоров и утешительного секса, и неизвестность предстоящей встречи с демоном прошлого – Гюрги.
Вчера Саша все рассказала Дэвиду. Покровский возражал, но переубедить принявшую решение Тимофееву было все равно, что получить жирный грант на игровой фильм, не имея связей в Госкино.
– Он имеет право знать больше, чем мы вместе взятые. В конце концов, Тельману платить за очередной новый нос или косметолога для ее матери. Режиссер должен понимать, почем обходятся нынешние музы.
А после были долгие разговоры, порывистые решения, стремительные объятья и пара разбитых чашек. Дэвид молниеносно собрался «загород», расчехлил полученный во временное пользование шевроле и погнал через полуденные пробки спасать свою даму в беде. Алекс еле успела приехать за десять минут до взлохмаченного эмоционально оголенного режиссера и пересказать актрисе с глазу на глаз откровения шоумена. Васильева бестолково хлопала огромными голубыми глазами, точно каждый взмах ресниц повышал шансы на понимания и принятие другой версии давних событий.
Сцена единения влюбленных заставила Алекс почувствовать себя третьей лишней. Тельман откровенно ощупывал блондинку с головы до ног, по всей видимости проверяя, не отгрызла ли голодная Тимофеева за ночь от нее пару лакомых кусков. Васильева же в процессе страстных объятий расстегнула верхние пуговицы рубашки и то ли целовала, то ли обнюхивала режиссера в поисках пахучих или телесных следов недозволенных контактов шестой степени* (По классификации астронома и уфолога Джозефа Хайнека – физический контакт с инопланетной цивилизацией, в ходе которого происходит травмирование человека). Оставив влюбленных миловаться на пороге, продюсер скрылась на кухне и с раздражением, выплеснувшемся в неуместную силу, ткнула кнопку кофемашины. Агрегат обиженно фыркнул, разбужено забулькал, заворочался кофейными зернами и плюнул на белое дно чашки первую дозу ароматной черной жижи.
– Кофе будете? – бросила клич в коридор и, получив в ответ нечленораздельное, но явно утвердительное, бормотание, сварила еще два американо. А затем было много кофе, сигарет, эмоций и разговоров. Эмма рыдала на плече Дэвида, и Алекс с брезгливым отвращением косилась на блестящую от соплей и слез дорогую рубашку Тельмана. Режиссер успокаивал музу, очень быстро от одобрительных поглаживаний переходя к интимным объятьям, вынуждая Тимофееву то и дело сваливать на балкон, подальше от чужой откровенной близости и чувств.
Нет – Эмма была не в курсе махинаций матери. Конечно, Гюрги все выдумал, ибо он редкий козлина. Возможно, насчет носа это действительно была случайность, но когда все на эмоциях ведь не разберешь. Вряд ли она сможет спокойно поговорить с бывшим, после всего, что вынесла по его вине.
Дэвид верил – безоговорочно, каждому слову, робким извиняющимся улыбкам, слезливым потокам и дрожащим ладошкам. Алекс кривилась, подозревая если не оскароносную игру, то, как минимум, тщательно отрепетированное представление. Актрису Сашин скептицизм не задевал, но, чтобы успокоить любовника и смыть с репутации пятно мошенницы и шантажистки, Васильева решилась позвонить матери. Александра наблюдала этот разговор через окно с балкона. На хорошеньком, хоть и заплаканном личике бушевала буря чувств – от ласковой приветливости до злобной обиды. Упала, разбилась на мелкие осколки и погибла в луже кофейной крови чашка, сметенная ураганом бессильного негодования. Отшвырнув мобильный, Эмма истерично смеялась больше минуты, а затем обмякла в ласковых руках возлюбленного.
Когда Алекс вернулась, тишину кухни нарушало только хлюпанье раскрасневшегося носа хорошенькой блондинки. Продюсер заварила чай. Вытащила банку вишневого варенья, полученного в подарок от хлебосольной жены Марата Борисовича. Села напротив обнимающихся и выжидающе уставилась. Тельман осуждающе покачал головой, но Саша отступать не собиралась. Она имела полное право на подробности – зря что ли притащила в свою аскетичную нору этот ворох проблем?! Эмма обреченно хмыкнула, оттягивая неизбежное, медленно выпила чай и меланхолично подвела итоги разговора с матерью:
– Я неблагодарная дура и плохая дочь. – Дэвид заботливо обнял девушку за плечи. Эмма с нежностью накрыла его пальцы своей ладошкой. Сердце Алекс сбилось с ритма, а плечи дрогнули от внезапной колкости внутреннего льда.
– Ей бы вместо меня такую как Вероника, все были бы счастливы. При бабле, при славе, жопа на Мальдивах, шея в жемчугах. Все как мечтала. А я – бездарная слабачка!
– Ты талантливее всех, кого я встречал, – Тельман поцеловал влажную от слез щеку. – А сильнее тебя, разве что Шурка. Но пока ты легко и изящно стремишься вперед, товарищ продюсер самозабвенно окапывается в своем неприступном замке за семью стенами.
Алекс раздраженно фыркнула, Дэвид привычно отмахнулся, Эмма миролюбиво посмотрела на старых друзей.
– Вам так повезло. У меня никогда не было таких отношений – чтобы с детства вместе, рядом и понятно без слов. Только соперницы и конкуренты – конкурсы, курсы, соревнования. И я никогда не побеждала. Второе место по району – моя вершина. Гюрги и тот московский продюсер были редким шансом, который я тупо просрала. Так мне сказала мама, когда я приехала домой вся в крови. Еще она тогда заявила, что будь в моем возрасте, москвич бы ей не только альбом выпустил, но и внуков обеспечил. Тем более, что он видный мужчина, а не дешевка, как мой Гюрги. Понимаешь, она меня сама ему в клубе подложила. Тогда, на прослушивании. Она же ушла и оставила нас наедине. Все знала, сучка крашеная! – Эмма зашлась в новом приступе рыданий, но шумно шмыгнула носом, зло стиснутыми кулачками размазала слезы и решительно выдала:
– Нельзя так говорить. Она же моя мама и хочет мне добра. Верно? – блондинка с умоляющей просьбой поддержать ее умозаключение оглядела собравшихся на кухне. Саша отвела взгляд – ее собственные отношения с родителями были далеки от идеала. Но они казались чище и честнее в своем отсутствии интереса к жизни дочери, чем манипулирующая жизнью ребенка в личных целях мать Эммы.
Дэвид так же промолчал. Мужчина только крепче прижал к себе любимую и точно ребенка поцеловал в лоб.
– Я тебе рубашку совсем испортила. Пойдем, надо срочно застирать, – девушка вскочила и увлекла парня в ванную. Через несколько минут Алекс пришлось ретироваться на балкон – тонкая дверь не гасила сдержанных стонов, звуков страстных поцелуев и сбивчивых хихиканий. Не справились со звуками актерско-режиссерской любви и вставленные в уши беруши. Полночи Саша ворочалась на неудобном футоне, милостиво отдав любимую кровать под утехи влюбленных.
– Тсс, Шуру разбудишь, – громко шептал Тельман и целовал так, что Тимофеевой становилось жарко от Эмкиных стонов. Немигающим взглядом Алекс буравила потолок и старалась не шевелиться. «Пять раз!» – возмущалась она в три часа ночи, когда страсти утихли и любовники наконец-то уснули. «Пять долбанных раз!» – хмурилась продюсер, докуривая вторую сигарету подряд. «Пять раз, однако!» – ухмылялась она, поднимая лицо к грязно-рыжему пасмурному небу большого города. «Может еще разок, на бис?!» – чуть было не брякнула утром, застав Дэвида и Эмму целующимися над сковородой с яичницей.
Вот и сейчас, глядя с заднего сиденья кабриолета, как нежно режиссер гладит актрису по коленке, Александра ощущала раздражение вперемешку с завистью. Хотелось набрать номер Куликова и потребовать, чтобы он немедленно вернул в Питер свою наглую рыжую морду. И Алекс пообещала себе обязательно позвонить Тони вечером, после работы.
*
В павильоне на студии было людно. Докручивались последние шурупы в декорации, разматывались предельные метры кабелей, проверялось, завершая подготовку, оборудование. Посреди шумного, но слаженного процесса сновала крепкая женщина средних лет с резким голосом и такими же жесткими манерами. Поверх короткой ассиметричной прически крепилась гарнитура рации, в ухе блестел наушник от мобильного. Она быстро кивнула Тимофеевой, и не тратя времени на приветствие, в паузах между звонками и командами съемочной группе, сообщила, что все по плану, артист и его сопровождение уже прибыли в аэропорт и прибудут в течение часа, нужен хороший коньяк для связок и распевки, который забыли указать в райдере и дополнительные два часа аренды павильона – подснять пару внезапных режиссерских идей. Алекс сдержанно кивнула, размышляя, а не отправить ли изрядно надоевшую ей пару неразлучников в ближайший магазин. Поодаль, не вылезая из объятий Дэвида, Эмма жадно осматривала павильон. Актриса впервые оказалась на съемочной площадке клипа для звезды первого эшелона.
– Кстати, отличная идея с чаем в гримерке. ОН оценит, – бросила через плечо московский продюсер и скрылась в финальной суете подготовительного этапа.
Сказать, что при входе в гримерку Александра обалдела было бы явным преуменьшением вложенных Наташей усилий. На низком журнальном столике, притащенном из приемной, стоял расписной электрический самовар. Вкруг него на цветастом жостовском подносе выстроились чашки тонкого Ломоносовского фарфора. В паре хрустальных креманок ароматно отсвечивало варенье, в мельхиоровой сахарнице среди кусочков колотого рафинада блестели щипцы. Отдельное почетное место занимал хрустальный бокал в начищенном до блеска подстаканнике с колосящимся гербом исчезнувшего Союза* (имеется в виду герб СССР, на котором были среди прочего изображены снопы колосьев). У самовара собрались неизвестная Алекс улыбчивая седовласая женщина, вероятно гримерша, трепещущая от предвкушения встречи с кумиром, секретарь студии и, к большому удивлению Тимофеевой, Марат Борисович, имеющий вид застуканного за шалостью сорванца.
– Дядя Марик?! – вместо «здравствуйте» выдала девушка и замерла в дверях.
– Александра Игоревна? – с максимальной серьезностью в голосе выдавил режиссер и постарался незаметно задвинуть под стул большую спортивную сумку. – Ты чего тут шастаешь, это ж Люськин проект?
– Координирую с принимающей стороны, – недоумение Саши перерождалось в интерес к явно что-то скрывающему мужчине.
– Координаты сбились – зона магнитного притяжения для продюсеров в той стороне. Там на площадке Овечкина пасется, – грубоватое предложение свалить еще больше заинтриговало Алекс.
– Выкладывайте, – безапелляционно заявила Тимофеева и уселась на свободный табурет.
– Может, тебе еще ключи от квартиры дать? – Марат скрестил руки на груди и принял вызов.
– Ключи оставьте. А вот то, что в сумке – выкладывайте. Параллельно можете еще про Люську и Овечкину подробнее рассказать.
– Вот молодежь пошла. Ты им палец покажешь, а они с тебя последние портки снимут и срамоты не устрашаться, – недовольно проворчал режиссер и нехотя расстегнул молнию на бауле.
– Тебе бы, Шура, пошел наряд из лакированной кожи да плетка девятихвостая. И вы бы составили поразительный дуэт с Людмилой Николаевной, урожденной по какому-то недоразумению Овечкиной и только к тридцати годам явившей миру истинную суть, приняв фамилию Шульц, что с немецкого переводится как «шериф».
Людмила Шульц – именно так звали резкую женщину с ассиметричной прической, встреченную Алекс в павильоне.
– Когда это Люська успела замуж выйти? Неужто нашелся любитель и на ее тощую задницу?! – подала голос Наташа.
– Кому как не тебе, Наталочка, знать, что идеальная жопа не гарантирует ничего кроме проблем с кобелиной сворой?
– Было время, Борисыч, и ты в той своре интенсивно хвостом вилял, – секретарша игриво подмигнула престарелому режиссеру и оба рассмеялись воспоминаниям далекой молодости.
– До сих пор жалеешь, что тогда не дала? – Марат, не морщась, хлебнул горячего чая и чуть не пролил полчашки, когда женщина со всей силы «по-дружески» хлопнула его по спине.
– Как был дураком, так дураком и помрешь! Не до того мне было, а потом тебя уже Элька захомутала.
– Точно, ты ж тогда сохла по этому, кучерявому цыганенку, как там его звали…?
– Михаил, – неожиданно серьезно и тихо ответила Наташа и принялась поправлять на столике вазочки, чашки и блюдца, словно порядок предметов мог что-то расставить по местам в ее душе.
– Что ж ты за своим Мишей в Сибирь как подруга декабриста не поехала? Где ему тогда место предложили – в Иркутске или на Свердловской киностудии?
– Я всей душой ленинградка! – гордо вскинула подбородок Наталья Павловна, но глаза ее влажно блеснули, или это только показалось Алекс в полумраке гримерки.
– Понимаю, – Марат Борисович с едва уловимым сожалением смотрел на отвернувшуюся женщину, – сам такой. Пить так на Фонтанке с чижиком, загорать так в мае на Петропавловке, по зиме еще подозрительно тянет на Черную речку стреляться… Только одно спасает дурную голову от свербящих вшей интеллигенции – жёнка моя из глухой провинции понаехала и далека от всех этих игр светлого разума и тонких душевных метаний.
– Шульц это она по матери, – внезапно подала голос седовласая гримерша. – Люда так замуж и не вышла, да, видимо, уже и не соберется. Раньше говорила, не родился еще способный жить на ее скорости. А сейчас стало не до спринтеров и марафонцев – даже едва ковыляющих тихоходов и тех разобрали.
– Видишь, Шурка, у каждого одиночества благородные причины, а у каждого провала благие намерения. Пройди тест, реши какая ты кобылка на этой жизненной карусели – самодостаточная и гордая как наша Натуся, или галопирующая рекордсменка вроде Шульц. Только выбирай быстрее – ярмарочные пони не дремлют – дурманят поволокой больших глаз и увозят в разукрашенных повозках влюбленных дурней. Вон и Давидку твоего погрузили и бодро катят под венец, – режиссер ухмылялся, но глаза его, карие, цвета старого балтийского янтаря, смотрели с проницательной заботой.
Алекс дернулась от пристального взгляда, точно от жара пощечины:
– Вам бы мастер-классы по отвлечению внимания давать, Марат Борисович. Что в сумке прячете?
Мужчина хмыкнул и с видом побежденного вытащил на стол внушительную стопку виниловых пластинок – раритетных, выпущенных почти полвека назад, но в идеальном состоянии. Наталья громко ахнула и дрожащими от волнения руками взяла верхнюю:
– Откуда?! – с придыханием прошептала она, разглядывая обложку с влюбленной нежностью. – Это же самая первая… Шестьдесят третий год…. И песня то какая – «Ты – мое земное притяжение», Господи… – на глаза женщина навернулись слезы.
– Сколько воспоминаний, столько счастья, – всхлипывала секретарша, и черная тушь стекала по щекам, смывая румяна и пудру, обнажая подтеками иссохшую изрезанную морщинами кожу.
– Я под нее впервые целовалась, – прошептала Наталья и улыбнулась с такой бесконечно светлой печалью, что Александре захотелось сбежать, спрятаться или хотя бы отвести глаза. Созерцание предельно обнаженной чужой души вводило продюсера в крайнюю степень смущения. Но тут Марат Борисович заговорщицки подмигнул, наклонился так, что Тимофеева ощутила медово-чайный аромат его дыхания и по секрету сказал:
– Ты хоть представляешь, сколько будут стоить эти грампластинки, если ОН на них распишется? А мне страсть как надо дочке жилье купить, а то, чтобы душ принять приходится в графике на неделю вперед записываться. Хоть в биде голову мой!
Саша не успела отреагировать на меркантильную откровенность – дверь гримерки с шумом отворилась и зычный голос Людмилы Щульц разрушил интимную атмосферу кружка по интересам.
– Прибыли, – гаркнула московский продюсер и стремительно вылетела в фойе встречать гостей. У входных дверей произошло столкновение, взаимное проникновение и последующее слияние двух свит легендарного артиста. Первую он привез из столицы, в ней был квартет бэк-вокалистов, внушительный охранник, задерганная до нервного истощения девочка-администратор, показательно деловая молодая женщина в демонстративно дорогом костюме, фотограф, настолько утонченный и жеманный, что не оставалось сомнений в его ориентации и парочка суетливых эпатажных бездельников, одного из которых Алекс определила как режиссера клипа. Встречающая сторона в составе съемочной группы и прибившихся к ней престарелых фанатов мгновенно втерлась в доверие, подхватила прибывших под руки и увлекла в рабочий процесс. Дальнейшее от Тимофеевой не зависело. Получив удовлетворенный кивок от Овечкиной-Шульц и убедившись, что двери павильона закрылись, Саша вспомнила просьбу о полезном для голосовых связок коньяке. Тельмана и его белокурой пассии в зоне видимости не оказалось и продюсеру пришлось самостоятельно отправиться до ближайшего магазина. По возвращению, когда Алекс, докуривая на ходу сигарету, уже взлетала по ступеням на крыльцо студии, девушку окликнули. Из распахнутых дверей роскошного нового седана в грязь январской улицы ступили идеально начищенные ботинки Покровского. Как и договаривались, Арсен прибыл с Гюрги. Теперь, когда ситуация с Эммой прояснилась, встреча музыкального продюсера с несостоявшейся певичкой показалась Александре глупой и неуместной идеей. Но переигрывать было поздно. Оставалось отдаться воле провидения, уверовать в чудо торжества здравого смысла и попытаться локализовать импульсивного влюбленного Тельмана, чтобы маленькая проблемка юной истерички не превратилась в гигантский ком парадоксальных задач. Но Фортуна благоволила безумству юности – за маленьким столиком в нише у кофейного автомата в одиночестве сидела Васильева и зажмурившись от удовольствия потягивала мутную жижу какао из пластикового стаканчика.
– Эмик, крошка, сколько лет, сколько зим! – с показательным восторгом гаркнул Гюрги и рванул к испуганно подскочившей от неожиданности актрисе. Блондинка ошалело уставилась на мужчину, растерянно повертела в руках стаканчик, точно не зная швырнуть его в приближающееся лицо или найти более изящное применение, огляделась в поисках путей отхода, уперлась взглядом в одобрительно кивнувшую Алекс и взяла себя в руки. Саша и раньше наблюдала это мгновенное преобразование хорошенькой дурочки в уверенную профессионалку – Васильева вошла в роль. Лениво поставив какао на столик, актриса одарила собравшихся пренебрежительным томным взглядом. Большая часть холодного презрения осела на фигуре Гюрги, тут же споткнувшегося и сбавившего ход. Порыв сердечного воссоединения старых возлюбленных утих, сложенные для приветственного поцелуя губы обмякли.
– Добрый день, Георгий,– прозвучало максимально равнодушно, и только Алекс заметила, как судорожно сжалась в кулачок маленькая ладонь.
– Все хорошеешь! И этот нос тебе явно больше идет, – выдал парень.
«Нда, по умению делать бестактные замечания, вы с Эммой определенно достойны друг друга», – мысленно заметила Тимофеева.
– Хорошо, что ты сам об этом упомянул, – и без того невысокая, миниатюрная девушка казалась совсем крошечной рядом с крупной широкоплечей фигурой. Но горделивая осанка, вздернутый подбородок и горящие решительностью глаза превращали Эмму в хозяйку положения.
– Между нами в прошлом были недоразумения. Благодаря моему жениху и его друзьям, мне удалось во всем разобраться. Хочу, чтобы ты знал – я не имею к тебя претензий, и хочу, чтобы ты так же не держал зла на меня или мою семью.
«Жених?! Ого-го, интересно, Тельман в курсе нового статуса?» – спектакль становился интереснее заявленного в анонсе, и Алекс с интересом ждала продолжения.
– Не вопрос, детка, – мужчина чуть сконфуженно потер подбородок, – хотел предложить тоже самое много лет назад, но ты тогда сбежала.
– Давай отнесем то, что было к ошибкам молодости? – миролюбиво предложила Эмма и протянула руку. – Мир?
– Да еще какой! – Гюрги с воодушевлением потряс изящную ладонь и попробовал притянуть девушку в объятия. Но актриса ловко выкрутилась, отступила на пару шагов, смиренно склонила голову и добавила:
– А теперь прости, мне пора. Надо готовиться к съемкам, – с этими словами Эмма развернулась и неторопливо пошла к широкой ведущей наверх лестнице.
– Что, даже не поцелуешь старого друга напоследок? – в интонацию музыкального продюсера вернулась нагловатая уверенность.
Эмма резко остановилась. Алекс напряглась. Покровский ощутимо взял ее за локоть, удерживая от необдуманных действий. Гюрги принял стойку готового к атаке бойца. Атмосфера в холе мгновенно наэлектризовалась.
– А напоследок я скажу «прощай, любить не обязуйся», – тихие слова раскололи звенящую тишину и отражаясь от высоких мраморных стен обрушились на собравшихся.
– С ума схожу, иль восхожу к высокой степени безумства, – пела Эмма, с каждой нотой сильнее предавая горечь затаенной обиды, годы скрытого страха и остроту разбитых надежд.
– Как ты любил? – ты пригубил погибели. Не в этом дело… – Голос Васильевой поднялся до лепнины потолка, стряхнул пыль с латуни люстр и заполнил все пространство фойе. Алекс не дышала – теперь она видела, чувствовала всей душой то, что старинный приятель – друг детства – Давид Тельман – разглядел давным-давно в болотных топях. Эмма была прекрасна – маленькая девочка посреди огромного сумрачного холла сияла ярче всех собравшихся. От щемящей красоты момента волна мурашек прокатилась по телу и подняла дыбом едва заметные волоски на загривке.
– Как ты любил? – ты погубил, но погубил так неумело… – актерское мастерство и природный певческий дар размазали Гюрги по каменному полу. Финальным аккордом с вершины лестницы раздались аплодисменты. С королевской осанкой и неподражаемым благородством воспитанников старой школы к Эмме спускался Заслуженный артист Советского Союза, Герой труда Российской Федерации, почетный орденоносец и просто человек-легенда. Блондинка склонила голову и присела в глубоком реверансе. Певец подхватил дрожащие пальчики в морщинистые ладони и прижал к тонким иссохшимся губам.
– Милое дитя, кто научил вас так петь?
Алекс не слышала тихий ответ Эммы. Холл точно взорвался. Следом за артистом громко захлопал в ладоши вынырнувший из психологического нокаута Гюрги, перепрыгивая через две ступеньки слетел с лестницы Дэвид и подхватил музу в поддерживающие объятия. Восторженно защебетали выглянувшие из павильона подпевалы-вокалисты.
– Умница девочка. Чисто сработано. – С профессиональным одобрением бизнесмена констатировал Арсен и обнял Алекс за плечи.
– Думаешь, Эмка знала, что ОН слушает…?! – Саша резко повернулась к мужчине и запнулась на полуслове. В полумраке фойе на расстоянии вдоха от тепла близости плавился серый лед проницательных глаз Арсения Илларионовича. И быстрее, чем девушка осмыслила происходящее, Покровский ее поцеловал.