Это было что-то невероятное! Тётя Мэгги была совершенно непохожа на Они, но через десять минут разговора Елизару показалось, что он знает её всю жизнь. При этом между ней и Они было столько общего, так сказать душевно, что пилот вскоре стал ловить себя на мысли, что забывает, с кем из них разговаривает.
Но дело было не только в этом. Он ещё не разобрался в своих чувствах к Они. Факт, что Елизар привык видеть девушку рядом. Факт, что ради неё готов был биться даже не так, как это было тогда в тюрьме, а по-настоящему. Ради какой-нибудь другой, может и не стал бы, а вот ради Они…
Когда он узнал, что дирижабль разбился и девушка погибла, свет померк для него и безразлична стала сама жизнь. Несмотря на боль в подвёрнутой ноге, (ему повезло – йети швырнул его в неглубокую пропасть, и лётчик отделался ушибами и растяжением), Елизар прошёл-проковылял до места аварии, несмотря на то, что путь его лежал через пролазы между скал и ледники. Если бы тётя Мэгги не появилась тогда из ниоткуда, и не убедила его в том, что с Они всё в порядке, трудно сказать что сейчас было бы с парнем, до сих пор не верившим в любовь.
Но тётя Мэгги появилась. Обнажённая, прекрасная, фантастическая, невозможная! Она спасла Елизара дважды. Сначала спасла от отчаяния, которое могло закончиться очень плохо, а затем спасла обречённого в скованных льдом горах человека, который не имел ни малейшего представления о том, куда ему идти и что делать, чтобы выжить.
Прежде всего, Мэгги решительно отвергла шубу, которую лётчик попытался снять с себя, чтобы закутать в неё даму. В качестве одежды удивительная тётушка выбрала себе кусок жёсткой, стоящей колом парусины, отодранной от внутренней обшивки дирижабля. Из неё они общими усилиями соорудили странное неудобное пончо, открытое с боков. Тем не менее, тётя Мэгги заявила, что этого более чем достаточно. Она-де пользуется драконьим огнём для самообогрева, а его вполне хватит, чтобы создать в избытке тепло под таким вот «плащиком». (То, что она осталась при этом фактически голая в присутствии молодого мужчины, тётку совсем не волновало.) Из того же материала были сделаны обмотки на ноги тёти Мэгги, после чего она объявила себя одетой и обутой. Теперь надо было найти убежище, топливо и пропитание.
Не так-то легко было отыскать всё это в горах. Двое потерпевших собрали все, что посчитали ценным, (куча мусора с точки зрения человека живущего с минимальной долей комфорта в местах цивилизованных), разделили получившийся груз и отправились искать пещеру или хотя бы грот, так-как построить что-либо приемлемое из камней, льда и снега у них не получилось бы. Пещеру нашла тётя Мэгги. Просто на втором часу изматывающего перехода она вдруг остановилась и сказала, указывая на сплошную каменную стену:
– Туда!
Вход в пещеру оказался узким, едва протиснуться, да и сама она оказалась небольшой, что впрочем, было совсем неплохо – сохранить тепло в просторном помещении почти невозможно, тогда как маленькое пространство совсем несложно прогреть, если есть источник тепла.
Как раз с источником тепла у них было туговато. Горы не лес, дрова среди скал не соберёшь, а драконье пламя тёти Мэгги было вовсе не бесконечным. Но мудрая тётушка и здесь удивила. Не прошло и пяти минут их пребывания в новом убежище, как она с радостным восклицанием вынула из дальнего угла пещеры несколько странных булыжников, смахивающих на куски шлака. Оказалось, что это «горючий камень», удивительный минерал, способный гореть жарким равномерным пламенем. Поджечь его, правда, не так-то просто, зато жар от такого камня основательный, горит он долго, а пламя даёт небольшое. Потушить его тоже непросто, если под рукой нет достаточно воды. Одна неприятная особенность – дурно пахнущий дым, ни в какое сравнение не идущий с ароматом горящих поленьев.
Вход в пещеру заложили камнями, а промежутки между ними залепили снегом. Только снизу оставили отверстие для вентиляции и сверху для вытяжки. Когда над горкой «горючих камней» заплясало странное ползающее пламя, воздух быстро прогрелся, и в каменном убежище стало уютно, как в тёплом доме.
Постелью путешественникам послужили всё те же куски внутренней брезентовой обшивки, которые удалось собрать. Елизар думал, что тётя Мэгги станет его теперь расспрашивать об их приключениях с Они, и, конечно, задаст вопрос о том, в каких отношениях он состоит с её племянницей. Но потрясающая тётушка, которая в лучшем случае выглядела, как старшая сестра собственной племянницы, первым делом взялась осматривать и лечить ногу своего неожиданного компаньона.
Всё-таки Мэгги была профессиональным медиком, (теперь у неё было образование и немаленький стаж работы), а потому, Елизар действительно почувствовал себя лучше после её манипуляций, хоть во время осмотра не раз стискивал зубы.
Но он готов и даже рад был ещё и ещё терпеть всё, что она с ним делала. Такая женщина! Ему доводилось видывать всяких баб, в том числе и медичек, в том числе и постарше себя. Но эта…
Завести роман с такой девахой было бы шикарно! Опытный ловелас готов был поспорить, что она великолепна в постели. Между тем, Мэгги читала его мысли, как открытую книгу и посмеивалась при этом. Ей льстило вожделение, которое испытывал этот парень, но в конечном итоге, это были его проблемы. Зелёная драконесса не была ханжой и не страдала человеческими предрассудками. Но она любила своего мужа, а этот молодой и привлекательный самец был ей безразличен. Единственное, что могло заставить её обратить взор на другого мужчину, это «Огненная страсть», драконье свойство, нередко возникающее между врагами противоположного пола в результате длительной борьбы. Явление известное в драконьих семьях, но имеющее совсем не тот смысл и отношение, чем человеческий адюльтер. К таким связям драконы относились с уважением, а потомство, которое после этого появлялось, пользовалось такой же любовью, как и все остальные дети. Они была результатом «Огненной страсти», об этом знали все, и от самой девочки никто не скрывал её происхождение. Наоборот, Они все любили и гордились, что в семье растёт такая дочь и племянница.
Но Мэгги не представляла себя охваченной «Огненной страстью». Прежде всего, потому что она вела крайне мирный для дракона образ жизни, и надеялась, что ей не придётся ни с кем воевать за гнездо, еду и жизни близких. Поэтому к молодому и очень симпатичному парню она не испытывала ничего, кроме дружеской симпатии, а потому не собиралась потакать его очевидным желаниям.
Закончив обрабатывать его ногу, Мэгги велела лётчику лечь на спину, сама села рядом и взяла его голову в ладони. Елизар не успел удивиться, когда она помассировала ему виски, смахнула с лица невидимую паутину и нашептала что-то ласковое и успокоительное. От этого парень только моргнул несколько раз, а потом его веки слиплись, и он уснул, как младенец.
Елизар проснулся в пещере один заботливо укрытый куском брезента. Кладка камней закрывающих вход была цела, через отверстие для вытяжки струился солнечный свет, очаг с горючими камнями тихо шипел, но тёти Мэгги нигде не было.
Спросонья лётчик не понял, как это возможно. Она что, просочилась сквозь камни или вылезла через отверстие, в которое едва можно просунуть руку? Но через несколько секунд он уже всё понял – Мэгги разобрала камни, загораживающие вход, вышла наружу и сложила их обратно. Удивительно было другое – её пончо и обмотки лежали здесь же. Куда это она отправилась голая? Пусть настал день и светит солнце, но мороз снаружи, по-прежнему лютый!
Елизару вдруг подумалось, что может быть Мэгги его бросила? Одного, раненного, голодного, не имеющего ни единого шанса спастись… Он помотал головой, отгоняя абсурдные мысли. В таком случае у неё было тоже немного шансов, тем более без одежды. Скорее всего, эксцентричная тётушка вышла, чтобы выкупаться в снегу, как это бывало, делал он сам после бани, когда гостил у бабушки в деревне.
– Эй, соня! – раздался снаружи знакомый голос, который звучал как-то слишком громко и немного странно. – Пора вставать! И мне не помешала бы твоя помощь, чтобы приготовить завтрак.
При слове «завтрак», Елизар воспрял духом. Это было тем приятнее, после открытия, что тётя Мэгги никуда не ушла. Он живенько привёл себя в порядок и энергично откинул несколько камней из баррикады загораживающей вход…
Лётчик замер, не доделав свою работу. Прямо перед входом в пещеру лежала туша снежного быка с перекушенным хребтом. А за ней…
Он помнил рассказы Они о драконах, и не подвергал сомнению слова подруги. Но одно дело представлять что-то абстрактно, и совсем другое – видеть воочию. Над тушей быка, имевшей о-очень немаленький вес, стоял… стояло…
При виде одних только лап птичьей формы, каждая из которых была размером с легковой автомобиль, Елизару инстинктивно захотелось забиться вглубь пещеры и сжаться в комок! Далее следовало тело, покрытое чешуйчатой бронёй, и было оно высотой с пожарную каланчу… Нет, пожалуй, выше! Крылья, раскинутые, возможно для того чтобы проветрить их перед тем, как сложить, сделали бы честь аэробусу последней модели. Всё венчала голова с пастью усеянной такими зубами, при виде которых крокодилы всего мира пустились бы наутёк. И как бы для того чтобы сгладить устрашающее впечатление, на носу этой головы сидели огромные круглые очки. При этом драконесса так приветливо улыбалась, что не верить в её добрые намерения было как-то неуместно.
– Ну, как я тебе? – спросила тётя Мэгги голосом похожим на звук церковного колокола.
– О-о-у-уф-ф!.. – ответил Елизар несколько неопределённо.
– Ладно, не буду тебя смущать, – снова улыбнулась тётя Мэгги. – Я сейчас!
Раздался звук, по резкости схожий с тем, что издаёт затвор фотоаппарата. Одновременно случилось подобие вспышки, но даже более кратковременной, чем обычно при съёмке. Елизар не успел моргнуть, как перед ним вместо огромной зелёной драконессы стояла тётя Мэгги немного растрёпанная и в таких же круглых очках. (При их вчерашней встрече очков на ней не было.)
По-видимому, желание не смущать парня, совершенно не относилось к её наготе, потому что женщина потянулась всем своим великолепным телом, зачем-то взвесила на ладонях большие круглые груди, и произнесла следующее:
– Я ночью поняла, как использовать эфирное золото для трансформации, так что теперь проблем с этим не будет. Мы сможем покинуть это место с комфортом, только давай сначала поедим, а то голодный дракон, это опасный дракон. А пока будем есть, расскажи мне, пожалуйста, про себя и про Они!
Это было совсем не так, как в кино про старые времена. Воины князя не побежали толпой с грозными криками и развёрнутыми штандартами. Они ударили, молча, скользнув в балку с разных сторон, так что дикари не успели опомниться, когда смерть возникла прямо среди них и принялась собирать жатву направо и налево!
Люди-самураи нападали с земли, нэко-самураи падали на головы противнику сверху, с ветвей деревьев, простёршихся над балкой. Каждый, очутившись среди врагов, успевал убить двоих или троих, прежде чем остальные догадывались, что происходит.
И всё же этого было мало! Дикари в разы превосходили численностью воинов, а великолепную выучку самураев им заменяли огромная физическая сила и звериная ловкость. Профессор Сай, едва не закричал в голос, когда увидел, как воин, попавший в кольцо врагов, был буквально разорван в куски! Подобная участь постигла ещё нескольких бойцов, когда князь, бившийся в авангарде, выкрикнул команду, и самураи кинулись к нему, чтобы сомкнуть ряды.
Теперь маленькая армия напоминала ежа, ощетинившегося клинками. Первая же атака дикарей на этого «ежа» закончилась тем, что они оставили на поле боя десяток своих убитыми и раненными, после чего отступили, завывая.
Но отпускать, неведомо откуда взявшихся чужаков, они не собирались. Люди князя и он сам попали в кольцо превосходящих сил противника, который тут же перекрыл выходы из балки. Никто из самураев не дрогнул. Профессор понял, что князь сейчас поведёт своих людей на прорыв, и тут же с ужасом увидел, что дикари подбирают камни!
Луков у князя и его воинов с собой не было. Они имелись только у слуг и у тех самураев, которых глава экспедиции оставил для охраны лагеря. Но у этих служак был приказ – ни при каких обстоятельствах не выдавать себя, в бой не вступать, а в случае опасности ретироваться в сторону гор и подниматься к перевалу, чтобы сохранить жизнь профессора и юной нэко, которых князь взял под своё покровительство.
Сейчас, мирный по жизни учёный, готов был сам схватить меч или даже палку, чтобы бежать на выручку другу, и может быть погибнуть вместе с ним. Он знал, что те, кто за ним приглядывают, не дадут ему сделать ничего подобного, и всё же…
– Миу! – раздался вдруг громкий девичий голос из кустов, где сидела Миу.
– Миу! Миу! Миу! – повторила она резко и тревожно.
Несколько слуг бросились её успокаивать, но это оказалось непросто. Упрямое и настойчивое – «Миу! Миу!», звенело над прячущимися людьми, с головой выдавая их местонахождение.
Профессор Сай решил, что, видимо, они сейчас будут удирать во все лопатки, как вдруг рядом с ним приземлилось что-то большое и… знакомое!
– Привет тебе, упавший с неба! – пропело это «что-то» немного мурлыкающим голосом.
– Миста! – воскликнул профессор Сай, узнав женщину-нэко, приютившую его когда-то. – Что ты здесь делаешь?
– Пришла на зов своего котёнка, пусть и подросшего, – ответила Миста. – Я вижу, ты вернулся с охотниками, хоть и говорил, что не хочешь обижать нэко?
– Это не охотники! – поспешил разуверить её учёный. – Эти люди… любят нэко! Они пришли не ради зла, и теперь бьются с вашими врагами!..
– О, да это же князь! – улыбнулась нэко, вглядевшись в толпу окружённых самураев. – Помню его вкусняшки! Вот кто всегда был щедрым клиентом и никогда не дёргал меня за хвост или за уши! Эй, мальчики!
Последние слова были обращены в сторону зарослей.
– Тот, кто убьёт больше двух хымов, может рассчитывать на мою благосклонность!
С этими словами Миста выхватила свой короткий меч и ринулась вниз по склону. Профессор Сай только рот раскрыл от удивления, когда из зарослей выскочили не менее пятидесяти котов-нэко, и с диким воем посыпались в балку!
И тут старому профессору пришла в голову шальная мысль.
– Князь велел вам защищать меня и Миу! – крикнул он, обращаясь к бывшим с ним самураям и слугам. – Настало время выполнить приказ вашего господина!
Старик не обладал ловкостью нэко, чтобы бегать по крутым склонам, как по ровному месту. Поэтому он просто перевалился через край оврага и покатился вниз, считая собственными боками корни, торчащие из склона!
– Это делается так – выбираешь себе звезду и пялишься на неё, как приклеенный, а сам начинаешь крутиться!
– Как крутиться?
– Как волчок! Ну, может быть не так быстро, но главное, чтобы вокруг своей оси. Только от звезды не отрывайся!
Билли попробовал проделать штуку, о которой говорила сестра, а за ним, то же самое принялся повторять Вуфф. Но у маленького йети плохо получалось смотреть при этом вверх, зато руками он размахивал, как мельничными крыльями, так что Адским угонщикам пришлось уворачиваться, чтобы их не смахнули в пропасть. В конце концов, Вуфф сел на мягкое место и заухал, что у него означало смех. Глаза юного йети при этом вращались в разные стороны.
– И долго надо так кружиться? – спросил Билли, задрав голову так, что непонятно было, как на ней держится кепка.
– Пока не увидишь, как зелёный крокодил по небу летит! – пошутила Милли.
– Эй, а я уже вижу! – воскликнул Били, останавливаясь.
– Где?
Брат и сестра угонщики знали друг друга, как облупленных, а потому Милли сразу поняла, что он говорит правду. Она тут же посмотрела в ту сторону, куда и брат, сощурилась и стала очень серьёзной.
– Это не крокодил, – констатировала Милли после нескольких секунд наблюдения. – Это дракон!
– А, ну в таком случае, это не наш крокодил, а чей-то ещё! – ответил Билли. – Я буду нашего накручивать!..
Он приготовился крутиться дальше, но сестра остановила его.
– Посмотри, на драконе кто-то сидит, кажется!
Билли всмотрелся. Из них двоих он отличался лучшим зрением, и мозгами чуть в большей степени съехавшими набекрень, а потому считал себя главным. Милли лучше разбиралась в технике и быстрее соображала, а потому имела на этот счёт своё мнение.
– Да ведь это же Елизар! – поразился Билли, узнав недавнего товарища.
– Он жив! – обрадовалась Милли.
– Вот это он угнал, так угнал! – произнёс Билли с завистью и уважением.
– Мы не конокрады! – фыркнула его сестра. – Наше дело – техника, а дракон это тот же конь, только воздушный.
– Согласен, – ответил Билли, а его сестра взглянула на него с недоумением. (Просто слово «согласен», было не частым гостем в их разговорах.). – Мы не конокрады и даже не драконокрады, а если этому парню угодно заниматься всякой ерундой, то он не с нами!
Вывод скрепили рукопожатием.
– Но всё-таки он серьёзную зверюгу стырил, – снова сказал Билли. – Интересно, где?
– Где стырил, там её уже нет, – философски заметила Милли, пожимая плечами. – Мы такую стырить не можем.
– Да мы никого стырить не можем, – сердито буркнул Билли. – Даже если сменим квалификацию!
– Ну-у…
Милли многозначительно скосила глаза на Вуффа, который снова стал крутиться вокруг своей оси.
– Но мы же и не йетикрады, – задумчиво произнёс Билли.
– А мы не будем его красть, – коварно улыбнулась его сестрёнка. – Одолжим на время, пусть отнесёт нас туда, где можно угнать что-нибудь приличное, а потом отпустим!
– И как мы это сделаем?
Милли ещё раз улыбнулась, потом подошла к Вуффу, взяла его за палец и произнесла с нежной задумчивостью:
– Они!
– Они? – спросил наивный йети, останавливаясь.
– Они, – подтвердила Адская угонщица.
– ,Де Они? – снова спросил Вуфф, заметно разволновавшись.
– Там, – махнула рукой Милли, а Билли припомнил, что в тихие часы с той стороны гор доносится звук поезда…
«Это у неё по женской линии, – серьёзно задумался Адский угонщик. – Сатиры такими коварными не бывают. Кто же всё-таки наша матушка?»
Какими бы ни были резвыми козьи копытца, ноги пустынного фрачника оказались быстрее, и острые рожки Они так и не коснулись его мягкого места.
Дело кончилось тем, что Искуситель и Соблазнитель на всём скаку начертал в воздухе какой-то знак, после чего в пространстве открылось что-то вроде чёрной дыры, в которую он нырнул рыбкой. Они едва успела затормозить. Как бы ей ни хотелось боднуть этого типа за все его художества, улетать вслед за ним в ад, она не собиралась. Девушка… Нет, пожалуй, всё-таки козочка, потому как в этом облике она была коза совершенная, остановилась, вдохнула-выдохнула несколько раз, чтобы восстановить дыхание после пробежки, и, наконец, огляделась вокруг.
Нда, вокруг была всё та же пустыня. Хорошо ещё, что не безжизненное море песка! Здесь имелась кое-какая трава, невысокие кустики с мелкой листвой и серые ошмётки лишайника на камнях с теневой стороны.
Они вдруг ужасно захотелось есть и пить. Неудивительно, ведь пребывая в козьем теле, она получила в довесок и козьи привычки, а козы всегда что-нибудь жуют, такова уж их природа. Так, что здесь можно пожевать?
Травка, растущая в тени небольшой скалы, была чуть зеленее прочей растительности, и козочка сперва потянулась к ней. Тьфу, горечь! Так, видимо это несъедобно для цивилизованной козы. Тогда может быть листики с куста?
Листики оказались ничего так на вкус, но снимать их зубами по одному было делом долгим и утомительным. Наверное, верблюд разобрался бы с этим кустом в два счёта, слопав его вместе с ветками. Но козочка существо утончённое, и грызть ветки, на которых к тому же имеются преизрядные колючки совершенно несъедобного вида, было для неё невозможно.
В отчаянии Они отхватила самый сухой на вид пучок серой, тонкой, как перепутанная проволока и такой же жёсткой травы. Странно, но на вкус эта неприглядная растительность оказалась сладкой и вполне удобоваримой. Ну, раз так!..
Они с удовольствием приступила к трапезе. До сих пор она не представляла, насколько это может быть увлекательно – щипать траву! Козочка принялась старательно вычищать пространство, но быстро сообразила, что эта трава тоже бывает разной на вкус. Как ни странно, чем трава была старше, тем вкуснее – подсушенные тонкие стебли были хрупкими и легче жевались. Буквально таяли во рту и были слаще свежих жёстких побегов. Они научилась находить самые лучшие места по запаху и уже трапезничала избирательно.
Вдруг необыкновенно приятный аромат заставил её оторваться от этого полезного занятия. Козочка подняла голову и повела носом. Что за чудесный запах?
Они тут же увидела источник удивительного аромата. Это был цветок чем-то похожий на клевер, но странного золотистого цвета. Размером этот цветок был, наверное, с ладонь, помещался на длинном гибком и упругом стебле, который постоянно сгибался под его весом, но тут же выпрямлялся снова, от чего казалось, что цветок всё время кому-то кивает. Вот он кивнул в сторону Они, и у козочки буквально закружилась голова от пьянящего аромата, а рот наполнился слюною, словно она была по-прежнему голодна. Радостно вскинувшись, козочка устремилась к необыкновенному цветку, чтобы узнать, так ли он хорош на вкус, как великолепен его запах!
– Нет, нет! Не делай этого! – раздался вдруг рядом чей-то смеющийся голос. – Золотая мухоловка несъедобна, поверь мне!
Они остановилась, и второй раз за сегодня подумала, что видит перед собой знакомого, который зачем-то переоделся. И второй раз за сегодня она поняла, что ошиблась.
У них было действительно много общего во внешнем облике, а Андрей теперь был похож на них обоих. Только глаза лётчика не светились ни язвительным лукавым умом одного, ни доброй глубокой мудростью другого.
Человек, стоявший перед Они, был одет в длинные ниспадающие одежды и держал в руках посох. Волосы у него тоже были длинные светло русые, и такая же длинная борода. Он был высокий и худой, с выразительным худым лицом, на котором светились серо-голубые глаза. Глядя на Они, человек улыбался с искренней приветливостью, с любопытством разглядывая при этом необычную козочку.
– Пусть тебя не обманывает приятный аромат этого растения, – заговорил новый незнакомец, уверенный, что коза его понимает. – Золотая мухоловка полна яда, напоминающего на вкус патоку. Очень привлекательно, пока мухи не облепят, а это случается быстро. Менее чем за час этот цветок станет чёрным от прилипших к нему насекомых, и тогда он опустится туда, откуда поднялся. Там под землёй имеется мягкий мешок, вроде желудка. В нём переварятся и мухи, и сам цветок. Потом от этого «желудка» протянутся под землёй длинные тонкие нити, и у каждой на конце будет крошечный узелок. Со временем этот узелок вырастет и превратится в клубень полый внутри. В этой полости зародится и разовьётся вот такой же золотистый шар, наполненный медвяным нектаром, ядовитым настолько, что он убивает жертву, едва та коснётся его поверхности.
– Значит, если бы я его лизнула или надкусила, то сейчас была бы мертва? – воскликнула ошеломлённая Они.
– Нет, нет! – рассмеялся незнакомец. – Ты же не муха. Даже съев этот цветок целиком, ты получила бы не смертельную дозу яда, но он наделал бы тебе проблем очень нехорошего свойства. Это можно пережить, тем более что противоядием к яду, содержащемуся в цветке золотистой мухоловки, является простая вода. Но её-то как раз очень трудно достать в пустыне, а если нет возможности напиться вовремя, то через день или два можно умереть от обезвоживания, ведь отравленный желудок воду теперь не удержит.
Они вздрогнула.
– Какая ужасная тварь! – проговорила она, неприязненно глядя на золотистую мухоловку, к которой уже прилипло несколько мух.
– Ужасная и прекрасная одновременно, – поправил её незнакомец. – Среди живых существ нет совершенно ужасных творений, как нет и таких, которые были бы прекрасны с точки зрения всех остальных. Скажем, белый голубь – символ мира и доброты. Но это лишь с точки зрения человека. А как ты думаешь, что про него сказали бы те же мошки?
– Что он чудовище! – рассмеялась Они. – Да, я это понимаю и знаю о том, что такое пищевая цепочка… Ой, а вас не удивляет, что коза рассуждает о таких вещах и вообще разговаривает?
– Я знаю, кто ты на самом деле, – ласково ответил незнакомец. – Но ты меня удивляешь, ведь ты удивительное существо, Они! Андрей мне про тебя рассказывал.
– Значит вы Эммануил? – спросила Они, в памяти которой всплыли обрывки монолога, который произнёс перед ней пилот, едва они вступили в этот мир.
– Да, это моё имя, – подтвердил её новый знакомый. – Одно из имён, которыми меня наделили люди. Но я вижу, что ты хочешь пить. Пойдём, я отведу тебя к колодцу, за которым присматривает одна добрая женщина. Она даст нам воды.
– Вот здорово! – обрадовалась девушка. – А это ничего, что я немножечко коза?
– Думаю, что ничего, – ответил Эммануил. – Когда мы с ней встретились в первый раз, она сомневалась можно ли дать воду мне, из-за того что на мне одежда народа, иного чем тот, из которого происходит она сама. Не так-то просто было ей объяснить, что нет такого народа, которому не стоило бы давать чистой воды. Все равны перед Создателем, потому что все являются его детьми. Да, какие-то дети старше, а какие-то младше. Да, одни умнее, а другие глупее или может быть неопытнее. Но разве в семье дадут напиться умному ребёнку, а несмышлёному не дадут? Или может быть справедливо, что вся вода достанется старшим, а младшие пусть умирают от жажды? А может, мы будем одаривать красивых за счёт тех, кто прост лицом и телом? Или выделим сильных, обделив слабых? Нет, в семье так не делается. Отец одинаково любит всех своих детей, и заповедал им издревле любить друг друга, как это подобает братьям и сёстрам. Да, люди не равны, потому что они созданы неравными, но это не повод кого-то обделять. Наоборот, слабейший достоин того, чтобы получить помощь первым, младший заслуживает участия и поддержки старших, а тот, кому недостаёт ума, должен быть под опекой умных, ведь они могут сами о себе позаботиться, а он, нет.
– А некрасивый? – спросила Они, скосив глаза на собеседника.
– Некрасивый? – переспросил Эммануил. – Ну, во-первых, в глазах любящего Отца нет некрасивых детей. Во-вторых, понятия о красоте придумываются людьми, и постоянно меняются. Проходит всего лишь век, и смотришь – загар, который почти что вчера считался едва ли не уродством, признаётся красивым, а бледная кожа, когда-то превозносимая поэтами, воспринимается как недостаток. Та же участь постигает пропорции тела. Только что красавицами считались пышки, а теперь все любуются худенькими и тоненькими. То же самое касается многих и многих деталей, определяющих понятия красоты. Но самое главное здесь не это. Если кто-то из детей всё же признан некрасивым, то это не значит, что у него должна быть тяжёлая жизнь и несчастная судьба. Ведь красота души гораздо важнее красоты тела. Некрасивое дитя может быть добрейшим и умнейшим в семье, но если оно будет подвергаться обидам, издёвкам и холодному равнодушию со стороны братьев и сестёр, то сокровища его души пропадут без пользы, а сама душа ожесточится и очерствеет. Такое недопустимо! Отец учит своих детей любить друг друга, любить ничтожнейших также, как и одарённых всеми достоинствами. И тогда, во всеобщей любви раскроются дары, которыми наделены те, кто кажется обделёнными, и через их сокровища сказочно обогатятся все остальные! Так, как ты думаешь, стоит дать воды тем, кто некрасив?
– Я думаю, что люди никогда не поймут, как это прекрасно любить тех, кто в чём-то уступает тебе, будь это ум, красота, сила или что-то другое, – вздохнула Они.
– А вот здесь ты ошибаешься, дитя! – ответил Эммануил с ноткой сожаления в голосе. – Да, людям очень сложно это понять, а принять всем вместе любовь друг к другу ещё труднее. Люди привыкли бороться за жизнь, используя при этом все средства, включая ум, силу и красоту, а также многие другие свойства, которые могут обернуться инструментом, оружием, товаром для продажи, либо средством платежа. Привыкли они также отвоёвывать друг у друга жизненное пространство, ценности и то, что питает тело. Таким людям очень трудно объяснить, как можно любить тех, кого они стараются обойти в борьбе за существование, а часто и вовсе убрать с дороги, уничтожить. И всё же я не теряю надежды! Там, где из тысячи сотня услышали, десять поняли и хотя бы один попробовал жить в любви к своим близким, там рано или поздно появится второй и третий, до которого дойдёт, что эта любовь дороже тех сокровищ и даже хлеба насущного, ради которых человек трудится, воюет, а порой и разбойничает.
– Я, кажется, поняла, – ответила Они. – Но это всё сказано о людях, а я не совсем человек. Например, сейчас я в большей степени коза…
– Всяко дыхание славит Бога! – перебил её Эммануил. – Отец не создавал тех, кто недостоин жизни, и для каждого существа определил своё место. Такое место есть у каждого человека и у каждой твари бессловесной, даже если она невидима глазу. Есть оно и у тебя, хоть ты создание настолько удивительное, что даже меня приводишь в недоумение.
– Я… плохая? – спросила Они с трудно скрываемой грустью в голосе.
– Ты? – искренне удивился Эммануил. – Ты чудесная и удивительная, но необычная, однако это ни в коем случае не недостаток. Я знаю, у людей есть свойство опасаться всего необычного, не доверять ему. Но у них же есть тяга ко всему необычному. Правда, таким любопытством наделено меньшинство людей, а большая их часть сторонится всего что непонятно, но что за беда? Если ты интересна лучшим из лучших, тем, кто может по-достоинству оценить то, что есть хорошего в тебе, так этому можно только радоваться. Быть необыкновенным существом интересно, хотя и небезопасно.
– Иногда мне так хочется быть обыкновенной девушкой, – вздохнула Они. – Если бы не моя необыкновенность, я не попала бы в такую круговерть и не пребывала бы сейчас в козьем теле, а гуляла бы сейчас с друзьями и жила бы нормальной жизнью…
– Если бы не твоя необыкновенность, ты не спасла бы самолёт полный людей, жизнь которых бесценна! – строго сказал Эммануил. – Не отрекайся от собственных добрых дел и не ропщи на судьбу. Доля обыкновенных людей вовсе не так проста, как это кажется со стороны, и совсем не легка, а потому не завидуй! Зависть самое глупое из всех человеческих чувств. Имей в виду, что если ты завидуешь тому, кого хорошо знаешь, то он всегда завидует тебе, а если ты завидуешь тому, кого знаешь плохо, то ты просто не видишь его жизни целиком и не знаешь, что стоит за предметом твоей зависти, а там может быть что угодно. Ты наделена такими достоинствами и способностями, которые редко кому достаются. Чего только стоило то, что произошло с тобой сегодня! Натянула нос самому Искусителю, а потом гнала его по пустыне! Я давно так не смеялся! Имей в виду, теперь он на тебя в обиде, и обязательно постарается отомстить. Но ты не бойся – если что, обратись ко мне, но только искренне, и тогда я найду способ урезонить этого упрямца. Кстати, ты ведь проглотила столько адова пламени. Не жжёт?