Ирина Замотина
Евангелие от покойника
Часть 2
Глава 1
Матвей стоял на ажурном мостике, изящно перекинутом между огромными фигурами грифонов, и смотрел на желтоватое здание. Оно извергало потоки студентов, только что закончивших занятия и быстро покидающих пыльные аудитории, наполненные сыростью и скукой. Матвею нравились молодые люди. Они всегда так спешили, так торопились жить, что ничего не успевали, а главное – настолько безрассудно и щедро расплёскивали энергию и силы в бесконечных гонках за жизнью, что одной такой прогулки до университета могло хватить приличному проводнику на ближайший месяц. Жаль было упускать столько энергии. Но сейчас он был здесь не за этим.
Матвей осторожно отогнул манжет пиджака и посмотрел на наручные часы. Прошло уже десять минут. Заклятый друг или преданный враг, как он сам себя называл, опаздывал. Проводник поудобнее прислонился к решётке моста и приготовился ждать.
Это был один из поздних весенних дней, которые больше напоминают глубокую осень. Казалось бы, лето уже окончательно вступило в свои права и радовало жителей города солнцем и летним зноем, как вдруг, будто обидевшись на неблагодарность горожан, оно наслало на город серые тяжёлые тучи, изливающие унылые потоки дождя. Вот и сейчас не успевший ещё полностью оправиться от зимнего холода город стоял насупленный и сердитый. Прохожие потоками текли по делам, старательно преодолевая лужи и лавируя между громадами неправильно припаркованных машин. В воздухе витало ощущение скуки и безразличия.
На противоположную от мостика сторону медленно вышел огромный чёрно-рыжий пёс с длинной лоснящейся шерстью. Он был значительно крупнее обычных собак, но привлекал внимание не размером, а степенностью и важностью. Создавалось впечатление, что у собаки был конкретный пункт назначения и она двигалась к цели, аккуратно огибая лужи и грязь, чтобы не испачкать идеальную шерсть. Добежав до перекрёстка, пёс неторопливо повернул голову направо, затем налево, и, словно убедившись в том, что машин нет, пересёк улицу и элегантно затрусил по направлению к Матвею.
Поняв направление его движения, проводник слегка скривил губы в усмешке и, сложив руки на груди, наблюдал за тем, как пёс остановился у огромной лужи, зажатой между рядами припаркованных автомобилей и преграждавшей путь. Оценив ситуацию и возможные пути обхода, пёс понял, что отступление займёт слишком много времени. Он нехотя вытянул лапу, поколебавшись, презрительно опустил её в воду, и будто вздохнув, сделал первый шаг. Затем второй и, наконец смирившись со своей судьбой, преодолел препятствие, запрыгнул на тротуар и сел около Матвея.
– Танки грязи не боятся? – иронично поинтересовался Матвей.
В ответ пёс оскалился, но тут же с блеклой вспышкой в воздухе превратился в Аарона, поправляющего идеально сидящий синий костюм.
– По такой погоде только так и передвигаться, – парировал проводник.
– Ты о чём-нибудь кроме внешности думаешь?
– Если б не думал, то ты бы меня сюда не вызывал. Что нужно великой Гарпии? – Аарон, вернув себе утраченную самоуверенность, привычно хищно заулыбался и посмотрел на Матвея полным презрения взглядом.
Тот помедлил, опустил голову и с поддельным интересом принялся рассматривать ботинки.
– Могу предложить тебе голову Давида, – как бы невзначай бросил он.
Аарон на несколько мгновений потерял самообладание и удивлённо приподнял левую бровь, покачав головой.
– Ты решил посягнуть на..? Причём начать прямо с главы? Я понимаю, что Лаз сейчас не в форме, а больше там приличного никого нет, одни понты… – Аарон почесал лоб, всё ещё недоумевая. – Но это же не повод. Силёнок-то хватит? Или как обычно?
Матвей неприятно поморщился, а в его глазах зажегся очень опасный холодный огонёк.
– Не наглей, – спокойно констатировал он.
– Ладно-ладно, – примирительно заулыбался Аарон и поднял ладони в знак отступления, всё же внутренне ликуя.
Дождь тем временем усиливался, хотя магическим образом он не затрагивал двух проводников, стоявших на мостике. Даже пешеходы, уже было вступившие на него, в задумчивости останавливались, разворачивались и шли в обход.
Между главами Домов повисла напряжённая тишина. Аарон внимательно разглядывал прохожих, а Матвей прикрыл глаза в попытке успокоиться.
– Прости, ни с того начал. Давай по-другому. Как ты решил скинуть Давида? Почему считаешь, что мне это интересно? – деловым тоном заговорил Аарон, прерывая затянувшееся молчание.
Матвей, по-прежнему не глядя на оппонента, тихо ответил:
– Давид у тебя давно поперёк горла, как и у меня, собственно. Ты бы хотел на его месте видеть Сёму, а я… Я тоже хотел видеть там кого-нибудь другого. Так что win-win situation.
– Предполагаю, что ты хотел бы там видеть Лаза, особенно пока он не вернул себе форму. Можно ему помочь, чем я и занимаюсь, а потом, глядишь, он и сам придёт за советом к опытному товарищу. Только вопрос: как ты заставишь его убить Давида? Если только давить на амбиции, ну или использовать чью-то рыжую мордашку, – упорствовал Аарон.
Матвей иронично хмыкнул и произнёс:
– Мои желания ты всё равно не угадаешь. Поэтому предлагаю тебе Давида в обмен на мою поддержку на общем совете, а также пятилетний запас таблеток.
Аарон театрально поперхнулся и закашлялся, всячески демонстрируя удивление.
– А спинку тебе в душе не потереть? И массаж не сделать?
– Хватит! Кончай ломать комедию! Ты знаешь всё. Мне нужно решить проблему, я её решаю.
Аарон резко стал серьёзным и проговорил:
– Я его уже тоже чувствую. – Казалось, это признание далось ему нелегко. – Сколько жертв?
– Не знаю. Около двадцати тысяч, плюс-минус. В России – пять тысяч. Мне кажется, что ещё немного и его будет не остановить. Нужно действовать. Не знаю, что планировал ты. Но я хочу убедить всех объединить усилия и уничтожить его.
– Ты действительно уверен, что это палач? Их давно не было. Ты здесь не самый умный, хотя я, конечно, не умаляю твоих достоинств, – поспешил добавить Аарон. – Ты уверен, что это не ловушка?
– Ты же всё равно мне не поверишь… – Взгляд Матвея стал совершенно кошачьим.
Аарон медлил. Он не доверял Матвею, более того, прекрасно знал, что это последний человек на планете, кому можно верить. Но не поверить и пропустить угрозу было ещё опаснее. В любом случае старая Гарпия найдёт способ реализовать свой план, и если это правда палач, то лучше оказаться рядом с ним, нежели против него. Просто так самыми опытными проводниками не становятся. Но вдруг это очередной ход? Тем более, предложение уничтожить Давида слишком заманчиво. Старик отлично знает об их давнишнем соперничестве. Слишком похоже на предложение, от которого просто нельзя отказаться.
– Не поверю. Но для дальнейшего сотрудничества и доверия было бы неплохо представлять план действий, – постарался выкрутиться Аарон.
Матвей вздохнул. Он до сих пор не был полностью уверен, что стоит делиться планами с Аароном и что это хороший союзник в каких бы то ни было делах. Можно было рассчитывать, что ненависть к Давиду, который ещё в момент борьбы за главенство над Домом Кота был одним из главных претендентов, но кого в последний момент Аарон смог обойти, сделает своё дело. Матвей надеялся, что желание отомстить и азарт борьбы увлекут молодого и ещё горячего противника, заставив забыть о прочих выгодах и возможностях. Опытный проводник очень ценил увлекающихся людей, поскольку в пылу борьбы они становились предсказуемыми, а значит – и управляемыми. Но верить в полной мере хитрому оппоненту всё-таки было нельзя. Нельзя недооценивать соперника, а Аарону всегда хватало хитрости и потрясающей вычурной наглости, чтобы проворачивать многоступенчатые комбинации прямо под носом у Матвея, причём так, что у того даже подозрения ни одного не возникало. Но в данном случае выбора не было, и игра стоила свеч.
– Да, я верю, что это палач. Других вариантов у меня нет. Он послан к нам с конкретной целью… С какой – не знаю. Но он заполучил уже столько силы, что может стереть в порошок любого из нас. И я боюсь, что это по нашу душу. Кого-то из нас. Возможно, не к нам, а к людям, но тогда это огромная катастрофа. В любом случае это уже такая мощь, которую мы не можем контролировать. Его нужно уничтожить. Я вижу только один путь: мы должны объединиться, собрать запасы энергии, которые у нас есть, и убить его.
– Хм, но никто из нас не пойдёт с ним воевать. Это самоубийство! – фыркнул Аарон. – Идти к нему – смерть, а так хоть какой-то шанс. Конечно, кому-то не повезёт, многие погибнут, кого-то потреплет. Но часть-то выживет.
– А если нет? – глухо поинтересовался Матвей.
– Всё настолько серьёзно?
– А вдруг… – Он сменил позу и облокотился на перила. – Я прекрасно понимаю, что никто из наших не пойдёт, и я сам не пойду. Но я нашёл того, кто пойдёт.
– Этот новый мальчик? – догадался Аарон. – А я-то думал, зачем он тебе. Ну вариант, кстати. Надеюсь: ты ему ничего не скажешь?
Матвей покачал головой:
– Смысла нет.
– Ну да, нет. Ладно, а Давид-то тут при чём?
– Я стопроцентно уверен, что он не согласится на этот план. Откажется, предложит собрать армию и отправить их войной на палача.
– Это логично…
– Именно, что логично. Но каждый убитый им человек – это дополнительная энергия, которую он потом может использовать против нас или людей. Зачем его усиливать лишний раз?
Аарон озабоченно кивнул. Кажется, он начал понимать, к чему клонит соперник.
– Соответственно нам нужно убить Давида и поставить вместо него своего. Наиболее адекватная кандидатура – Лаз. Ты его уже какой месяц подкармливаешь. Я отдаю ещё пятьдесят таблеток – Лике пора делиться. Он вызывает Давида на дуэль, выигрывает. Мы с тобой признаем его проводником. Ева у меня в руках, она согласится с любым нашим решением. В итоге: тремя голосами из шести, включая мой, как инициатора Совета, мы признаём Лаза проводником, затем большинством из семи мы собираем энергию и отдаём её Лёше.
Матвей одобрительно смотрел на радостных чёртиков, прыгающих в зрачках у Аарона при мысли о возможной мести. Его увлекла идея, а главное – манила перспектива власти и свержения сильного соперника, с которым у него старые счёты. Аарон не разочаровал. Несмотря ни на что, где-то в глубине души он оставался заносчивым, до крайности самовлюблённым, пусть и чертовски умным мальчишкой. По крайней мере на протяжении всего их общения Матвей ощущал себя гораздо старше и опытнее.
Хотя, наверное, не осталось существа, которое бы казалось Матвею старше, чем он сам. Собственное сознание и разум уже достаточно давно представлялись ему дряхлым заброшенным домом, в котором целую вечность ничего не происходило и даже пыль облетала его стороной. Иногда ему мерещилось, что от него исходит запах старости и многовековой затхлости. Он вновь и вновь принюхивался к одежде, волосам и телу и, пугливо нашёптывая себе, что ему только кажется, и мучительно отгоняя мысли о собственной продолжительности жизни. Наверное, поэтому он и разводил столь кипучую деятельность, влезая абсолютно во все интриги и происшествия, притягивал к себе все больше подчинённых, чтобы только забыться и не вспоминать о той вечности, которую уже провёл здесь.
– Ты, конечно же, можешь отказаться… – закинул он очередную удочку. – Я найду к кому обратиться.
– Матвей, – сморщился Аарон, – не разводи уж так открыто. Я подумаю. И сообщу о решении.
Матвей кивнул, опять уходя в своё любимое состояние рассеянной сосредоточенности. Аарон понял, что аудиенция закончена и, отвернувшись, зашагал прочь.
Предложение было действительно заманчивым и Аарону искренне хотелось убрать Давида. Но он понимал, что выгода, представленная Матвеем, слишком очевидна, чтобы быть реальным мотивом его поступков. Он смотрел гораздо дальше, и ни один из проводников не представлял для него достаточного интереса, чтобы заключать сделку с Аароном. Так в чём же тогда суть?
Аарон в задумчивости шёл по набережной, не замечая, что прохожие расходятся в разные стороны, боязливо прижимаясь к парапету и переходя улицу, словно его окружала аура отчуждения. Матвей, провожавший оппонента взглядом, улыбнулся, покачал головой и, прошептав что-то, растворился в воздухе.
Глава 2
Лицо заливали пот и кровь, перед глазами витал рой черных мошек, из-за которых было уже невозможно рассмотреть что-либо кроме кончика сломанного и искалеченного носа. Правая рука перестала функционировать, а на кровавое месиво, в которое превратилась левая нога, Лёша даже боялся смотреть. Но пронзительный, не терпящий возражений голос продолжал командовать:
– Вперёд, тупая скотина! Не жалей себя! Продолжай двигаться!
Лёша всем сердцем ненавидел этот голос и отдал бы всё что угодно, только бы он замолчал навеки, и тогда можно было упасть, закрыть глаза и нежно баюкать израненные конечности. Лёша исчерпал последние силы ещё вчера, самые последние – с утра и сейчас уже отдавал оставшиеся крупицы жизни, обречённо ожидая последнего вздоха. Очередной заряд магической энергии, пущенный сверху, он заметил только в нескольких сантиметрах от себя, когда тот уже неминуемо приближался к лицу. Ещё миг – и заряд врезался в переносицу.
«А боли нет…», – безразлично констатировал Лёша, по инерции продолжая двигаться вперёд и не замечая возможные препятствия. Через пару шагов, показавшихся вечностью, его нога врезалась во что-то очень твёрдое, ступня жалобно хрустнула. Он потерял равновесие и полетел вниз. Он даже успел обрадоваться ощущению лёгкости и полёта, а главное – возможности больше никуда не идти, и тут же приземлился на нечто мягкое.
Израненное тело с радостью рухнуло на пушистую матерчатую поверхность, наслаждаясь блаженным покоем. Несмотря на дикую боль, на мгновение Лёша погрузился в спасительный сон. Но вдруг к лицу приблизилось разноцветное пятно, и вкрадчивый голос Лики выдохнул прямо в ухо, постепенно увеличивая громкость:
– Плохо, Лёшка, плохо! – Она похлопала его по щекам в надежде на реакцию. – ВСТАВАЙ, КОМУ СКАЗАЛА!!
Напуганный, он едва дёрнулся, но всё же открыл глаза.
– Отстань, я больше не могу. Оставь меня, пожалуйста… – Его голос мог разжалобить каменную статую. Но Лика лишь покачала головой и направилась вглубь комнаты. Вернувшись, она села на корточки как раз напротив его лица.
– Солнышко, – вдруг неожиданно ласково произнесла Лика, – больно тебе? Устал? – Её голос стал подозрительно участливым. – Домой хочется? Поесть и поспать?
Лёша сглотнул, борясь с желанием покивать в ответ. Было так плохо и тяжело и так хотелось, чтобы всё это закончилось как можно быстрее. Но так просто поддаваться на жестокую провокацию было нельзя.
– И горячую ванну? Наверное, тоже было бы неплохо, а? – уже более насмешливо поинтересовалась она.
Измученный Лёша не выдержал и угукнул. Только и ждавшая этого Лика, сложила пальцы в кукиш и радостно прошипела:
– А вот хрен тебе! Вот тебе ванна! – Она открыла бутылку воды и, приподняв её высоко над головой Лёши, чтобы струя была более длинной, начала поливать его лицо водой. – А вот тебе и массаж! – Другой рукой она дотронулась до Лёшиного предплечья, по которому тут же прошёл мощный разряд электрического тока, заставивший парня подпрыгнуть и сесть на мягкой диванной подушке.
– За что?! – скрючившись, обиженно возмутился он.
– Не за что, а зачем! – поучительно начала Лика. – Вот, ты уже сидишь, ещё немного мотивации – бегать начнёшь! – ухмыльнулась она, поправляя перчатки без пальцев и переключая песню в плеере.
– Давай закончим, пожалуйста… – Лёша был на грани истерики. Он действительно уже не мог больше двигаться. Она окинула его оценивающим взглядом и, сжалившись, подала руку:
– Ладно, на сегодня закончим, но завтра двойная норма.
– Ага, – слишком быстро отмахнулся Лёша, не задумываясь о последствиях согласия. Он осторожно взял предложенную руку и неловко поднялся на ноги.
– Идём в душ, а потом я тебя подлатаю.
– А таблетку? – раздражённо спросил Лёша. В последнее время ему с трудом удавалось подавлять приступы немотивированной агрессии, которые то и дело поднимались в глубине сознания, особенно когда дело касалось таблеток. Лика держала его на полуголодном пайке, говоря о необходимости работы на пределе своих возможностей и «ситуации, когда дозы у тебя не будет», но казалось, что это проявление жадности и бараньей упёртости. Он получал минимальную дозу, достаточную только для поддержания существования. Если бы не Ликино лечение после каждой тренировки, он бы уже давно погиб.
– Нет, – твёрдо ответила Лика, словно догадываясь о его внутренней борьбе. – Ещё рано. Однажды ты скажешь мне за это спасибо.
«Ну конечно, стерва!» – мелькнуло в голове, но Лёша тут же постарался отогнать эту мысль в страхе, что Лика может её прочитать. Он посмотрел на неё, но она, вроде бы, ничего не заметила. Лика согнула руку в локте, давая ему опереться, чтобы было легче дойти до душевой.
– Я устал.
– Я знаю, – отозвалась она и завела любимую пластинку, набившую уже порядочную оскомину. – Но ты себе больше не принадлежишь. Ты часть этого Дома. Тебе нужно быть в форме. Всё просто.
Лёша остановился. Больше терпеть он не мог.
– Но почему так?! Почему уже какой месяц я торчу с тобой в этом долбанном спортзале, почему ты меня калечишь, почти убиваешь?! Почему я терплю всё, если я могу принять таблетку, стану сильнее или как минимум перестану чувствовать боль. Я больше так не могу! – Он стиснул зубы, борясь с подступившими слезами. – Не хочу! Идите все в задницу! С вашими заданиями и Домами. Я хочу хотя бы один день прожить без желания сдохнуть, чтобы хоть на секунду заглушить боль. Я перестал различать сон и реальность, я не понимаю, где что. Для меня всё превратилось в кровавое месиво… Я правда больше так не могу… – По щеке побежала обжигающая струйка.
На протяжении всей речи Лика ни разу не изменилась в лице, будто не слушала.
– Закончил? – абсолютно будничным тоном поинтересовалась она.
Лёша посмотрел на неё в недоумении. Как ей это удавалось каждый раз? Каждый грёбанный раз. Ещё минуту назад он её люто ненавидел за то, что именно она была источником мук и страданий. Именно она заставляла тренироваться и драться до изнеможения, мотивируя это готовностью к мифическому заданию, про которое даже ещё ничего толком не рассказала («А смысл? Ты все равно пока ничего не можешь»), лишала таблеток, необходимых до судорог, ломоты костей и адского непреодолимого голода. Именно её окровавленный труп он представлял, когда становилось совсем плохо. Но каждый раз, когда Лёша был готов высказать всё, а лучше ударить со всей силы, Лика, человек, который мог читать мысли и мгновенно угадывать настроение, обдавала его такой волной холода и безразличия, что опускались руки.
Создавалось впечатление, что она не только не видела в нём угрозы, но даже не допускала мысль о том, что Лёша может хотя бы до неё дотронуться. И в глубине души Лёша понимал, что так оно и было, что он мог тренироваться, доводить себя до исступления, но это ничего бы не изменило. Всё равно Лика сильнее, быстрее, дальновиднее, и это бесило до ужаса. Он по-прежнему презирал себя за слабость, но теперь это чувство ещё усилилось ненавистью к собственной лени и желанию комфорта.
В голове витали грязные мыслишки о том, как было бы здорово избавиться от Лики, заполучив все её запасы, послать проводников с их заданиями и спокойно жить, наслаждаясь бессмертием. Но за эти четыре месяца его всё чаще начали посещать апатия и лень, когда хотелось просто плыть по течению. Лёша прекрасно понимал, что он на перепутье, что, с одной стороны, Лика тянула одеяло на себя, готовила его к заданиям, желая ему добра и оказывая поддержку. С другой стороны, тёмная сторона его личности упорно подталкивала к предательству. Но в итоге-то он не делал ровным счётом ничего. Он ходил, ел, говорил, дрался, лечил раны, разговаривал, только когда Лика давала соответствующее распоряжение. Если бы не её постоянные тычки и пинки, он бы даже не сдвинулся с места. И вот это наплевательское отношение к судьбе, к уникальному моменту, когда ты поистине сам вершишь свою жизнь и жизнь других людей, решаешь, кому жить, а кому умирать, способен творить невиданные чудеса и использовать сверхъестественные способности, которые, кстати, мало кому даются, раздражало до глубины души.
Лёша попросту не мог заставить себя что-то делать. Банально и смешно. Он не мог заставить себя быть героем или злодеем, ничтожеством или рыцарем без страха и упрёка. Он жаждал размеренной жизни, когда можно было ходить на работу, офисным планктоном просиживать унылые рабочие будни, ждать наступления пятницы и не любить понедельники. Да, он по-настоящему хотел ощутить оскомину, которую была способна набить эта обыденная жизнь, и которую большинство считало убогим существованием.
В реальности оказалось, что даже изменение человеческих судеб и убийство себе подобных – не более чем скучная нудная работа, которую так же рутинно надо выполнять, а главное: вкладывать много, адски много сил, трудиться и работать каждый день. Вот к этому-то он и не был готов. И это открытие пугало сильнее всего. Даже в этом нечеловеческом мире законы успешности и выживания оставались столь же зубодробительно простыми и примитивными: хочешь чего-то добиться – вкалывай.
– Да, закончил… – подавленно отозвался Лёша.
Лика кивнула и вновь направилась к душевой.
– Скоро будет легче. Пойдём.
Они вместе медленно преодолели коридор, Лика оставила Лёшу около стенки, приоткрыла дверь и помогла преодолеть порог. Затем усадила на появившийся стул, стянула обувь и осторожно стащила оставшуюся одежду. Лёша уже давно перестал стесняться своей наготы в присутствии Лики, а главное: перестал замечать её обнажённое тело.
Встав под тёплые потоки воды, привычно смывавшей усталость и боль и приносившей благостное успокоение, спиной он ощутил, что Лика разделась и прошла мимо. Лёша вспомнил, как в первый раз после тренировки, когда Лика торжественно объявила, что «лафа закончилась» и пора начинать серьёзно готовиться, он приполз в эту душевую и, развязывая шнурки, обалдел от того, что она скинула с себя одежду и деловито направилась в душ, игнорируя его присутствие.
Он невольно засмотрелся на её фигуру: округлую грудь изящной формы, тонкую талию, плавный изгиб бёдер и стройные ноги. Но поражало другое. Всё тело было варварски обезображено уродливыми шрамами и белёсыми рубцами, раскинувшими отвратительную паутину. Казалось, что её изжевал огромный хищный зверь, но быстро насытившись, не стал доедать.
Поняв, что он сидит, бесцеремонно уставившись на обнажённое тело, Лёша поспешно прикрыл ладонями ставшее пунцовым лицо и выдавил:
– Я тебе не мешаю?
– А? Что? – Лика не разобрала его слова из-за шума воды и, подойдя ближе, остановилась напротив, смущая ещё сильнее.
– Кхм. – Он впал в ступор. – Я тебе не мешаю? Может, мне попозже вымыться?
Лика нахмурилась, явно не понимая суть проблемы. Вдруг её лицо озарилось догадкой, и она залилась звонким смехом. Лёша надеялся слиться со стулом.
– Ты…ты.. хахахахха. Ты восхитителен. Я …я....хахахахах, – заливалась она. – Тебя смущает мой вид?
– Ну да… Ты голая.
Уже улыбаясь, Лика призналась:
– Знаешь, я ведь совершенно забыла, что я женщина. И что это может ещё кого-то смущать. Прости, я не специально. Если нужно, я могу прикрыться, – скорее насмешливо, чем кокетливо уточнила она.
– Да нет, не надо, –отозвался сконфуженный Лёша.
Теперь, пожалуй, он мог понять Лику. Он сам, кажется, был уже готов забыть не только о своём поле, но и о своей личности, поскольку вся она превратилась в сплошное «надо», «давай» и «сейчас же».
Тёплая вода, стекая вниз, омывала раны, придавала бодрости, но одновременно возвращала чувствительность. Он не любил этот момент, поскольку с успокоением приходила ноющая сосущая боль и нужно было ждать, пока не поможет Лика. Глаза были закрыты, но Лёша весь превратился в слух и осязание, стараясь зафиксировать малейшее движение в соседней кабинке, свидетельствующее о приближении наставницы. Израненный разум точно знал, что она обязательно придёт, но каждый раз мучительно старался приблизить этот момент, концентрируясь на любом шорохе.
Наконец, когда ждать уже стало невыносимо, Лика осторожно и бесшумно подошла сзади и, опустив слишком грубые для женских ладони на плечи, начала их интенсивно, но осторожно массировать, прогоняя и облегчая боль. Благодарный Лёша невольно потёрся щекой о её кисть, от чего она сразу же остановилась.
– Ой, прости, – прошептал он и вернул голову в прежнее положение.
Лика почувствовала, что этот поступок смутил и, наверное, тронул её. После того разговора с Матвеем она начала относиться к Лёше как к болезненному ребёнку, требовавшему внимания и заботы. Ей приходилось нянчиться и поддерживать, тратя кучу времени и энергии. Казалось, что она прикована к этому слабому и тщедушному существу, обречена быть с ним, терпеть капризы и истерики, вызванные болезнью, а главное – поддерживать его веру в себя и свои силы, давать надежду на то, что он обязательно выкарабкается, выздоровеет. Поддерживать эту надежду с каждым днём становилось всё труднее, ведь Лика прекрасно знала, что смерть – лишь вопрос времени… Но нужно было играть в непринуждённость. Это притворство отбирало огромное количество сил, высасывало изнутри, оставляя лишь пустоту.
В какие-то моменты жалость даже сменялась презрением, и ей хотелось самой задушить этого младенца-переростка, только бы избавить его и себя от страданий. Но приходилось помнить о цели и задании, приходилось быть сильнее, и в который раз запускать в него сотни энергетических зарядов, избивать до потери сознания и кричать, кричать, лишь бы Лёша сдвинулся с места и стал чуточку сильнее, чтобы, быть может, всё-таки, несмотря ни на что, выжить и продлить своё жалкое существование.
Лика начала массировать осторожнее и решила, что в этот раз отдаст чуть больше энергии и заберёт всю боль до конца. Она не часто делала такие подарки, поскольку Лёша должен был уметь терпеть любую боль и не тратить энергию на столь бесполезные вещи. Лика сама прекрасно знала, каково это восстанавливать сломанный позвоночник или отращивать отрубленную руку без капли анестезии, и искренне считала, что этот опыт ей только помог и сделал сильнее. Сильнее же она хотела сделать и его.
Душу мучительно жгло знание о предстоящей судьбе Лёши, оно не давало покоя и острой занозой впивалось в каждое действие и мысль. Она даже не могла решиться и придумать более-менее удобоваримую версию для Лёши, кормя его сказками о мифическом важном задании, к которому он должен готовиться. Конечно, это была правда, но пришло время дать больше сведений. Было настолько страшно рассказать слишком много, что окончательно испортило бы всё дело…
Как она и ожидала, Матвей не помогал и не только не давал никаких советов, но ещё и демонстративно уходил от любых вопросов и замечаний. Это его не касалось. Он отдал приказ – дальше это уже чужие проблемы. Поэтому Лика каждое утро и каждый вечер давала себе клятвенное обещание поговорить с Лёшей о грядущих событиях, но каждый раз ничего не делала, за что проклинала себя на следующий день.
Лика даже без чтения мыслей, которым в отношении Лёши она перестала пользоваться, понимала, что он на грани и скоро сломается. Лёша не был ни сильным, ни выносливым, ни волевым человеком (такого предусмотрительный Матвей бы и не выбрал для этого задания), тем более что пока он не очень представлял, ради чего нужно было себя истязать в бесконечных схватках с Ликой, которые он неизменно проигрывал, или развивать свои ментальные способности. Также его мучил голод. Он уже, к сожалению, познакомился с бичом их мира – непреодолимой наркотической тяге к таблеткам, которую невозможно контролировать, но пока на собственной шкуре не прочувствовал, как тяжело они достаются и насколько важно обходиться без них. Поэтому приходилось терпеть его истерики и саркастические комментарии, которые он пока не решался произносить вслух.
Высохнув и одевшись, Лика и Лёша вышли из душевой и направились на кухню к Кларе за бутылью питьевой воды. Они поднялись по одной из многочисленных лестниц Матвееевского логова, вышли в коридор, в котором, как показалось Лёше, в который раз изменилось количество и цвет дверей. Лика галантным реверансом пропустила его вперёд. Ему, даже несмотря на облегчение и утихшую боль, не хотелось огрызаться и скандалить в ответ, поэтому он молча зашагал, низко опустив голову и почти закрыв глаза так, что в просвет между ресницами видел только узкую полоску пола перед ногами. Это помогло полностью расфокусировать сознание и не думать ни о чём. Лёша успел сделать несколько шагов до того, как его голова врезалась в нечто твёрдое и тёплое. От неожиданности отступив назад, он чуть не потерял равновесие, но выпрямился и возмущённо уставился на преграду, встретившуюся на пути.
Преградой оказалась предусмотрительно выставленная ладонь Лаза, который, очевидно, заметил их гораздо раньше. Лаз неловко ухмыльнулся одной половиной рта (вторая осталась совершенно неподвижной) и радостно их приветствовал, вытянув руку для рукопожатия:
– Привет! – Лёша отметил, что теперь слова давались ему ещё труднее. Казалось, что у Лаза проблемы с левой половиной лица – на ней отсутствовала мимика. Левый глаз казался стеклянным и мёртвым. Лаз похудел и будто ссохся.
– Привет! – радостно засияла Лика, осторожно пожимая руку. – Как ты?
– Ничего… – добродушно, но немного неловко отозвался гигант. – Жив…
– Да, я знала, – многозначительно отозвалась она, пристально изучая собеседника. Лёше показалось, что этот взгляд смущал Лаза и он пытался от него закрыться.
Лёша тоже пожал предложенную руку и про себя отметил её холодность и бледность.
– И ты тут? Каково в наших рядах? – поспешил переключиться на него Лаз.
– Ну так…
– Сколько уже заданий выполнил? – не унимался он, старательно избегая взгляда Лики.
Лёша замялся: признаваться, что пока нисколько, совершенно не хотелось.
– Я его только готовлю, не хочу сразу бросать в огонь, – пришла на помощь Лика.
– Правильно, ещё хлебнёшь… – криво и немного виновато улыбнулся Лаз, видимо, намекая на свою ситуацию.
– А ты здесь какими судьбами?
– Да вот, пришёл. Матвей обещал что-нибудь подкинуть не очень сложное, мне нужно восстанавливаться. Кстати, Лика, не хочешь припугнуть одного придурка? Ничего сложного, но, если буду работать я, могу провалиться. А ты сможешь. Ева обещала шесть таблеток, отдам вам половину. По рукам? – Лаз наконец решился посмотреть на Лику. В этом взгляде было всё: боль, презрение к себе, обида, мольба и страх отказа. Лика невольно отвела глаза.
