Ирина Муравская
Пари на красавицу
Всего мгновение вижу Глеба – сидит рядом со своей фифой, смотрит на меня и улыбается. Проношусь мимо его стола, на ходу набрасывая шляпку на макушку рассерженного мужика с дурацкой бородкой, которого, судя по виду, вот-вот накроет сердечный приступ от такой наглости.
Не жду нелицеприятных высказываний вслед и, хихикая, выскальзываю из зала. Шалость удалась.
Встречаемся с ребятами в установленном месте: на залитой предзакатным солнцем набережной, расположившейся недалеко от ресторана.
От воды дует прохладный ветер, морозя голые плечи. О сменной одежде мы подумали, всё лежит в припаркованной машине Вольта, но до неё ещё надо дойти.
Мы же ждём Олю и Гришу: одной нужно время, чтобы собрать аппаратуру, другому камеры. Он у нас технарь, потом смонтирует шикарный видос из всего, что мы там наплясали.
Все довольные. Даже счастливые. Я так точно. Во мне бурлит непередаваемый спектр эмоций. Буря, цунами, торнадо. Настоящее землетрясение.
Меня всю колотит, но знаю, что это от восторга. От зашкаливающего адреналина, от… от всего на свете: по отдельности и врозь. Вот сейчас не жалею ни капли о том, что согласилась принять участие, хотя ещё утром на нервяке подумывала тихо слиться, притворившись ветошью.
Ребята что-то говорят, обнимают меня, поддерживают, говорят, что я молодец, что я такая вся умница-умница, прям куда б деваться, а я…
Слышу их и не слышу. Вижу и не вижу. Слишком в себе. Просто скачу на радостях, подражая грациозным горным козочкам. С широченной улыбкой и пылающими щеками.
В очередном прыжке оборачиваюсь на пятках и едва не врезаюсь в Глеба, выросшего рядом.
Он что тут делает? У него же там капец какая важная встреча, от которой не отделаться и с которой не сбежать. Сам говорил.
– Почему ты здесь? У тебя же… – закончить предложение не получается. Воронцов обнимает моё лицо ладонями и молча целует.
Глава одиннадцатая
Парк аттракционов
POV МАЛЬВИНА
Вместо того, чтобы оборваться, поцелуй, наоборот, затягивается. Вроде мягкий, но напористый. Безумно нежный и властный. Всё разом сочетается поразительно гармонично, щекоча рецепторы и прося добавки. Как соль с карамелью. Улетаю от этого.
Улетаю от вкуса его губ.
От ласковых касаний.
От его запаха.
От накатившей слабости.
От меня требуют ответа. Грубо пробиваются сквозь неплотно сжатые зубы. Грубо и горячо, выжигая следы там, куда этому поцелую добираться категорически не положено – в центр грудной клетки.
Туда, где замерло сердце.
Секундами ранее беснующееся, теперь же словно не бьющееся вовсе. В последнее время, когда Глеб рядом, когда он слишком рядом, оно постоянно сбоит.
Долбанная магия вне Хогвартса.
Меня накрывает. Тепло уже разливается по телу электрическим импульсом. В животе назревает тугой ком. Я почти сдалась. Практически отвечаю. Во всяком случае, не сопротивляюсь, но…
Ведь это неправильно. Так нельзя. На нас смотрят. Да и вообще, мы с ним это уже проходили.
Вскидываю руку, зажимая ему рот. Никогда не думала, что для этого придётся приложить сто-о-олько усилий.
– Эй, ковбой. Притормози, пока конечности целы, – пытаюсь выглядеть равнодушной, да вот дрожь в коленках ох как подводит. Надеюсь, кроме меня, её никто не видит. – Я просила так не делать.
Вместо ответа… мою ладонь целуют. Целуют, блин.
– Ты меня слышал? – мычит. – Бурёнка, моя твою не понимать. Изъясняйся чётче.
Опять мычит.
– Да как он ответит, если ты ему рот заткнула? – хихикает Нина.
А, да. Точно. Правда заткнула. Ослабляю хватку.
– Ну так? Что скажешь в своё оправдание? – уворачиваюсь, потому что ко мне опять лезут с очевидным намерением продолжить обмениваться слюнями. – Ты устриц пережрал? Перевозбудился? Остынь. Или полетишь купаться в речку.
– Давай уйдём? – просит он негромко, но все всё равно слышат. Ещё б не слышали. Специально локаторы настроили, от чего мне не по себе. Я ведь в отношениях, они это знают, а тут такая Санта-Барбара…
– Куда?
– Куда угодно. Туда, где можем побыть вдвоём.
Ох, меня эта идея пугает уже на этапе предложения. Вот только пугает не из страха остаться с ним наедине… А от осознания, что я хочу согласиться.
– Вдвоём? Сейчас? Когда ты в таком состоянии, а я в таком виде? И где потом искать моё истерзанное бренное тело?
Кривится. Вижу, как пульсирует желвак на скуле. Ожидаю какой-нибудь дерзкий ответ, но получаю вместо этого тихое и поражающе спокойное:
– Давай уйдём. Пожалуйста.
Пожалуйста.
Глеб Воронцов говорит "пожалуйста". Не "раздевайся". Не "хочу". Не "мне надо". Пожалуйста?
– А как же твой семейный ужин?
– Нахрен ужин.
"Нахрен ужин".
Меня бросает в жар. И это несмотря на порывистый влажный ветер, дувший от воды.
– Не думаю, что… – не договариваю, потому что мне протягивают руку. Вопросительно? Просяще? Приглашающе? Зависит от того, как хочется думать.
– Синь-синь. Сама потом пожалеешь, – слышу не особо довольный голос Вольта за спиной.
– А ты заткнись и не лезь, – раздражённо скалится Глеб.
Зря, очень зря.
– Чего сказал? А ну повтори…
– Мальчики, мальчики! – пока два задиристых петуха не решили устроить бесплатные бои, поспешно хватаю Воронцова под локоть и увожу его куда подальше, извиняюще кивнув ребятам. Правда почти сразу возвращаюсь обратно с моськой шкоды. За телефоном.
– Нам тебя ждать? – спрашивает Оля, когда я прошу её взять на передержку сумку с аппаратурой. Не таскать же на себе.
Знаю, что ребята планировали поехать к кому-нибудь на квартиру, отметить удачное выступление и посмотреть первичную нарезку видео.
– Не надо. Если что, я потом подъеду, – отрицательно качаю головой. Я ведь понятия не имею, насколько затянется моя прогулка.
Под многозначительные взгляды, которые ещё долго будут меня после преследовать, тут без вариантов, убегаю к дожидающемуся меня Глебу. Стоит такой, весь из себя небрежно-очаровательный. Официальный вид безнадёжно подавило врождённое бунтарство.
Рубашка выпущена из брюк, несколько пуговиц расстёгнуто, развязанный галстук болтается на шее дохлой змейкой. Руки спрятаны в карманах, а волосами насмешливо играет ветер. Зараза, ну почему он такой симпатичный?
Рука из его кармана исчезает почти мгновенно и нашаривает… мою, переплетая наши пальцы.
Омг. Сильно видно, как я пунцовею??
Меня уверенно увлекают за собой. Куда – не имею представления, но послушно разрешаю собой командовать. Послушно – потому что мне, дуре такой, не хватает силы воли сопротивляться.
А-а-а, идиотка, идиотка, идиотка-а-а!
Залитая лучами набережная пестрит жизнью. По асфальтированным дорогам прогуливаются мамочки с колясками. Проносятся на великах лихачи. Какая-то девочка с криво нахлобученной шапкой рисует мелом классики. Собачники гордо вышагивают с питомцами. Ну или наоборот. На лавочках расслабляются отдыхающие. Над ними курлыкают голуби, устроившие пернатое совещание на линиях электропередач.
За последние недели от снега не осталось и следа. На деревьях уже вовсю набухают почки, а на газонах проклёвывается зелень. Весна ощущается буквально во всём.
В лёгкой одежде, сменившей пуховики. В неспешности и расслабленности, с которой народ греется на солнышке. В играющей у касс с теплоходами музыкой. В ярких воздушных шариках, которые продаёт какой-то мужик. В качающихся на волнах катерах. Даже в аромате варёной кукурузы и кофе, которыми уже торгуют в передвижных ларьках на колёсиках.
Хоть и тепло, но я мёрзну. Мой прикид предназначен для августа, но не для начала мая. Глеб замечает, что я ёжусь и накидывает мне на плечи пиджак.
Глеб. На меня. Пиджак. Сам. Без подсказки. Кажется, я плохо не него влияю.
Я УЖАСНО НА НЕГО ВЛИЯЮ.
Через пару минут мне услужливо протягивают стаканчик с ароматным кофе. Ппц. Кажется, я разбудила зверя. Девочки, держите крепче свои колготки. Даже я уже готова из них выпрыгнуть.
Мы мало разговариваем, да это и не нужно. Так тоже комфортно. Меня, конечно, смущает то, что он снова взял меня под руку, но в традициях клинической идиотки, диагноз которой уже не лечится, даже не пытаюсь вырваться.
Сворачиваем и уходим от берега туда, где возвышается над верхушками елей колесо обозрения. Извилистая тропинка выводит нас к местному парку аттракционов: звонкому из-за разнообразия сигнальных мелодий и разноцветному благодаря переливающимся радужным огонькам.
Я думала, что мы просто пройдём его насквозь, но Воронцов в который за сегодня раз умудряется меня поразить, потому что мы там зависаем. И катаемся на всём, на чём только можно.
Американские горки, картинг, какая-то сумасшедшая лодка, прыгающая кабинка, даже карусели с лошадками. Те самые, какие любят показывать в фильмах.
На целый час превращаемся в детей. Хохочем, перебегая от одного аттракциона к другому. Дурачимся. Смеёмся так, что на нас оборачиваются.
Как хрюни извазюкиваемся сахарной ватой, потому что есть её и остаться чистыми под силу разве что Тому Крузу17 или Джеймсу Бонду18. Отвечаю, только секретным агентам с их взращенной ловкостью под силу покорить эту непослушную сладость.
К тому моменту, как на задворках территории находятся старые никому ненужные скрипучие качели на цепях, окончательно темнеет.
Тихонько качаемся на них, едим хот-доги и рассматриваем смазанные пятна фонарных столбов, придающие аллее завораживающий мистический отблеск.
Вернее, я рассматриваю. А вот Воронцов смотрит только на меня. Сколько – не знаю, но судя по тому, что я свою сосиску в булке уже давно съела, а он и не начал – долго. Пристально. Волнующе.
Ну вот, возвращается неловкость. Ну хорошо ж сидели, так душевно. Зачем всё портить?
– Не надо, – прошу, не выдержав.
– Как?
– Так смотреть.
– Почему?
– Потому что я не железная! – отворачиваюсь и начинаю рьяно наглаживать мятые юбки. А нервишки-то шалят. Новопасситчика бы принять. Или пустырничка.
– Ну так это замечательно, – слышу его, но не вижу. – А то я уж было начал пугаться. Значит, я ещё на один шаг ближе к успеху.
– Вот! Опять! Ты играешь нечестно. Правила не такие.
– А есть правила?
– У тебя есть. Весь универ их знает.
– Любопытно. Поделись.
Он прикалывается?
– Ты не ухаживаешь за девушками. И вокруг да около не ходишь, сразу давая понять, чего хочешь. Исключение сделано только для Леры, но у неё и случай особый.
– Может, с тобой у меня тоже особый случай?
– Какой? Ещё скажи, на меня тоже успел поспорить.
Лязгает металлическая цепочка. Глеб опускается передо мной на корточки, так что теперь я, хочешь-не хочешь, снова оказываюсь во власти зелёных глаз. Его ладони накрывают мои стиснутые кулаки.
– Не спорил. Даже не думай об этом, – как никогда серьёзно качает головой он.
– Тогда вообще не вижу логики. Чего ты от меня хочешь?
– Я хочу тебя. И "тебя" означает – всю тебя. Полностью. Не только секс.
Предательски громко выдыхаю.
Мать твою, всё. Финита. Мозг пакует чемоданы и собирается в отпуск. Буквально слышу, как тот приговаривает: "плавки взял, шлёпки взял, крем… Где крем для загара?” Он уезжает, а я остаюсь. Одна. Без поддержки.
Слова Воронцова эхом отзываются в опустевшей черепной коробке, пружиня и отскакивая резиновыми мячиками. Цепляюсь взглядом за пухлые, такие манящие губы напротив, да там и остаюсь. Как рыбка на крючок. Не могу перестать на них смотреть. Он это видит и начинает медленно приближаться…
– Я замёрзла, – в горле сухость и горечь. Слова даются с трудом, но знаю, что поступаю правильно. – И хочу домой.
Очередное разочарование, стоит отдать должное, принимают достойно, без лишних разговоров вызывая такси. Какой послушный. Машина подъезжает к главным воротам даже быстрее, чем хотелось бы и меня усаживают на заднее сидение. Глеб занимает место спереди. Он едет со мной?
В салоне работает обогреватель, поэтому в лёгкой духоте и монотонности мурчащего мотора умудряюсь убаюкаться. Не засыпаю, но еду с закрытыми глазами. Эту ночь я плохо спала из-за волнения, а тут ещё и такой насыщенный… такой странный день.
Чувствую через дрёму, как машина тормозит. Глеб благодарит водителя. С ужасной неохотой выныриваю из морфейного кокона и, сонно зевая, вылезаю наружу.
После спёртого воздуха от шпарящей печки улица на раз-два отрезвляет ледяной пощечиной. Моментально пробирает до мурашек. Кутаюсь в пиджак, мечтая поскорее оказаться под одеялом, и… понимаю, что понятию не имею, где нахожусь.
Этот район мне вообще незнаком.
Мы стоим у единственного подъезда высоченной новостройки со стеклянными балконами. Этажей тридцать, не меньше. Рядом такие же братья-близнецы. Всё новое, навороченное, окультуренное. Шлагбаум даже есть. Который как раз опускается за уезжающим такси.
– И куда ты меня завёз?
– Не в лес, – пищит домофон, принявший нужную кодовую комбинацию. – Тебя должно это успокоить, – Воронцов распахивает металлическую дверь, жестом приглашая войти.
Войти? Я чё, на контуженную похожа?
– Когда я сказала, что хочу домой – я имела в виду к себе домой.
– В следующий раз формулируй условия чётче.
– Знаешь, кто ты? – мне жутко холодно. Зуб на зуб не попадает, но это всё фигня, потому что я в бешенстве. Уже догадываюсь, куда он меня притащил.
– Давай ты расскажешь мне об этом, греясь чашкой чая?
Звучит заманчиво, но я не вчера родилась.
– Ты привёз меня к себе?
– Да.
Что и требовалось доказать.
– Я не пойду.
– Не дури. Себя видела? Уже синеешь.
– Да пофиг. Лучше с соплями слягу, чем в твоей квартире окажусь.
– Не делай из меня маньяка. Не сожру я тебя.
– Не сожрёшь. Подавишься. Но всё равно не пойду. Я предупреждала: в твой музей венерических болячек я ни ногой.
Злится. И без того острые скулы становятся прямо-таки опасными. То и гляди, порежешься.
– Заканчивай с тупыми шутками. Уже неактуально. Чтоб ты знала, я к себе не таскаю всех подряд. Это привилегия.
– Что так? Иначе бы влюблённые кошки зацеловали до герпеса лифт и исписали посланиями весь этаж? Устроили бы стену плача? Ночевали толпами на коврике в надежде на твой утренний пинок?
Воронцов изумлённо моргает.
– Ты меня ни с кем не перепутала? Я не рок-звезда.
– Это ты сейчас с облегчением или огорчением уточняешь? – резкий порыв ветра забирается за шиворот и меня всю передёргивает. Что не остается незамеченным.
– Хватит трындеть. Быстро заходи! Иначе завтра точно с температурой сляжешь!
– Не пойду.
– Покровская, твою нахрен. Харе выпендриваться! Мы уже все оценили, какая ты гордая и непреклонная. А теперь марш в подъезд!
– Не пойду.
– Значит, силком затащу.
– Только попробуй!
– Попробую. Тебе не понравится.
– А я тебе потом лицо расцарапаю.
– Всенепременно, – пауза. – Я всё ещё жду.
– Отвези меня домой! Ко мне домой!
– Я считаю до пяти…
– Печально, если за столько лет ты только до этой цифры и дошёл.
– Один…
Не пойду я никуда! Я чё, больная, добровольно отдавать себя в его извращённые лапы? Четыре стены, ноль свидетелей и он. В порнушке так всё и начинается, а тут ещё вечер такой мимимишный вышел.
Дура!
Зачем я открыла рот? Надо было молчать. А то вон как завёлся. Решил уже, видимо, что дело в шляпе.
– Да пошёл ты.
– Два.
– Хоть десять.
– Три.
Начинаю нервничать. Но всё равно упрямо не сдаю позиций. Достаю телефон, спрятанный под корсетом. Косточки так давят, что там надёжней банковского хранилища. Не выпадет. Куда меня завезли? Какой адрес?
– Четыре.
Демонстративно игнорирую его существование и пытаюсь заказать околевшими пальцами новое такси.
Пять так и не звучит.
POV ГЛЕБ
Втаскиваю упирающуюся Мальвину в квартиру.
Это писец.
На шее кровоточат царапины от ногтей, а соседи по лестничной клетке теперь думают, что я психопат-коллекционер, потому что визжала она как резанная. Визжала, вопила и извивалась. Странно, что тросы лифта выдержали, и мы не улетели, нахрен, в шахту. Так трясло кабинку.
В обуви влетаю в гостиную, скидывая на диван брыкающуюся на плече ношу. Грубо скидываю, без нежностей. Еле донёс. В глазах до сих пор искрит после того, как мне прилетело по яйцам. Думал, сдохну.
– Офонарел? – Покровская валяется на спине, потешно дрыгая ногами и смахивая закрывшие лицо волосы. Пыхтящая перевёрнутая бирюзовая таракашка.
– Я тебя предупреждал, – строго цыкаю и возвращаюсь в коридор, чтобы закрыть дверь. Для надёжности убираю ключи в карман: надумает бежать – придётся пройти полосу препятствий и затеряться в моих брюках. Если что, я не против и готов поддаться.
Вернувшись, застаю её в той же позе. Только теперь она лежит уже более удобно, бесцеремонно закинув обутые ноги на спинку дивана. Руки скрещены на груди, глаза опасно прищурены и зыркают на меня.
Ух, боюсь-боюсь.
Боялся бы… Если бы не её задранная юбка, под которой слишком призывно выглядывает крупная сетка колготок.
– Это бойкот? – не могу не улыбаться. Мальвина как бесконечный заряд хорошего настроения. Маленькая батарейка, что меня подзаряжает и дарит новые силы на существование.
– Я буду кричать, – предупреждает она.
– Зачем?
– Если тронешь, закричу. Буду орать, пока кто-нибудь не вызовет полицию.
Да ради бога. Уж с ментами я разберусь. Всего-то стоит назвать фамилию.
– Чай будешь?
Неожиданная смена темы её удивляет.
– Нет.
– Кофе?
– Нет.
– Какао? – дует губки. И это так сексуально получается, что… Так, стоп. Я дал себе слово держаться. – Какао. Будешь или нет?
– Буду, – бурчит маленькая бука.
Фак. А я буду её.
Хочу.
Хочу раздеть её, оседлать сверху и целовать.
Целовать эти надутые щеки, эти крепко сжатые обкусанные губы, шею, грудь…
Всю.
Но вместо этого иду на кухню делать какао.
Жизнь – боль.
Пока занимаюсь, слышу, как шебуршатся в прихожей.
– Не сбежишь. Ключи у меня, – самодовольно подмигиваю чашке и пакету молока, будто они со мной в сговоре. Столько улыбаться нельзя, но сегодня у меня конкретно едет крыша. А началось всё так-то с её танца.
Прислушиваюсь.
Фырчит и ругается. Что-то роняет. Опять ругается. Долго там ковыряется. Пытается взломать замок? Не знаю. Когда вновь появляюсь в гостиной, Мальвина уже опять на диване.
На этот раз сидит нормально. И всё так же со скрещёнными руками. Рядом лежит деревянная обувная ложка с тяжёлым набалдашником в виде орлиной головы.
Такой если прилетит по темечку, мало не покажется. И много не покажется. А что покажется – вопрос. Но точно ничего хорошего.
– Это зачем? – интересуюсь.
– Вместо биты.
Вместо биты.
– Можно вопрос? – сажусь рядом, но сохраняю дистанцию, миролюбиво протягивая ей кружку. На всякий случай. Я ещё с прошлого раза не отошёл.
– Задавай.
– Как у тебя с твоим парнем до секса дошло? Или прежде он пролежал в гипсе, пока ты не позволила себя коснуться?
На меня смотрят… Ох, как на меня смотрят. Будто кожу заживо сдирают.
– Мы переспали с ним на вторую неделю знакомства, – отвечают мне.
Фак, обидно. Лучше мне этого было не знать.
– Я чувствую себя оскорблённым!
– Просто Рома, в отличие от тебя, не шлюха.
То ли чихаю, то ли возмущаюсь, то ли смеюсь.
– Шлюха, значит?
– А что, нет? Пробледушка-проглебушка. Сколько у тебя было девушек?
Вопрос заводит в тупик.
– Не знаю. Не помню. Я не считал.
Честно, не считал. По началу из спортивного интереса ещё, конечно, загибал пальцы, но после забил. Всё равно пальцев не хватило бы.
Богатый папаша работал магнитом для пустоголовых девиц, которые сами просили собой воспользоваться. Разве можно было отказать в такой просьбе? Людям надо помогать. Это, типа, гуманно.
– Не помнишь, – невесело кивает Покровская, играя язычком по зубам. Так сексуа-а-а…
Сука-а-а. Вот она что, специально?
– Это так важно?
– Нет, Глеб. Это не важно. Важно, что для тебя секс – спорт и развлечение. А я не собираюсь становиться развлечением. Я себя пока ещё уважаю.
– Я тебя тоже.
– Что тоже?
– Уважаю. И, между прочим, я нечасто такое говорю. Кому бы то ни было.
– Спасибо… Кажется.
– Знаешь, – не уверен, что стоит говорить, но эта мысль не оставляет меня в покое уже несколько последних дней. – Есть у меня одна теория… Я пока не до конца в ней уверен, но всё же склоняюсь к тому, что она верна.
– Что за теория?
– Думаю, я в тебя влюбляюсь.
По Праше как разрядом шмальнуло. Какао всё оказывается на её платье и диване, но она этого не замечает. Сидит и смотрит, не моргая, в одну точку перед собой.
– У тебя по ногам течёт, – замечаю я. Молчит. – Скорую вызывать? – вежливо пытаюсь забрать пустую кружку, в которую вцепились всеми правдами и неправдами.
– Не надо, – тихо просит она.
– Ладно, ладно. Не забираю. Хочешь, подарю?
– Не надо так говорить.
А, она не о кружке.
– Почему?
– Потому что я тебе всё равно не поверю. Даже если это правда.
Откровенно затупливаю. Не такой реакции я ожидал. Понятно, что на восторги тоже рассчитывать не приходится, но всё же… Мда-а. И это мне с Лерой задача казалась сложной. Титова рядом с сестрой – сарай со срезанными петлями. Толкни и заходи, кто хочет.
Мальвина – вот где неприступный бастион. И стены с шипами, и ров глубокий вырыт. Подвесной мост вообще отсутствует. Захочешь перебраться – научись летать.
– А что нужно, чтобы поверила?
– От тебя? Ничего.
– Ничего не нужно?
– Ничего не поможет, – Покровская, наконец, чувствует, что что-то не так и вскакивает с мокрого пятна, стряхивая с юбки мутные капли. – Блин. Вся липкая теперь.
– И сладкая. Я сахар добавлял.
– Кто ж сахар в какао добавляет?
– Я. Я ещё и молоко горячим пью обычно, но тебе прохладное сделал.
– Горячим? Фу, извращенец гастрономический. Чего ещё мир о тебе не знает? Может ты и оливки любишь?
– Оливки – это зелёные или чёрные?
Праша озадаченно моргает.
– Зелёные вроде. Я всегда их путаю.
– Ну вот зелёные я ем, а чёрные нет. Они мерзкие.
– Мне мерзкие и те, и те, – отмахивается она, застывая посреди комнаты как игрушечная кукла – руки в сторону, пальцы в растопырку. Не хватает бантика на макушке и точно Мальвина из сказки. Только из сказки для взрослых. Вариант 18+. Мой любимый. – Где я могу умыться?
– Подозреваю, здесь где-то есть ванная. И даже с бесплатной водой, – отвожу её в соответствующее место, после чего иду в спальню за чистым полотенцем. Возвращаюсь и в очередной раз выпадаю в осадок. Ну и как можно выдержать, когда так возбуждающе стоят, задрав ногу на бортик? Три секунды, а я уже всё представил в голове. Воображение у меня хорошее. – Не мучайся ты. Нормально сходи в душ.
– Дома схожу.
– Дома ты окажешься только завтра.
Вот мы и подошли к самому интересному. Надо срочно спасать свои бесценные части тела, а то с потомством точно будут проблемы. А я всё-таки планирую продолжать род. Когда-нибудь…