Ирина Муравская
Пари на красавицу
Глава восьмая
Поцелуй
POV МАЛЬВИНА
Давлюсь слюнями и меня накрывает приступ задыхающегося кашля, перемешанный с истерическим смехом. Со стороны можно подумать, будто сатана выходит.
Капец, блин.
Пока хриплю, катаюсь по постели, но в конечном итоге утыкаюсь моськой в одеяло, переводя дух и вытирая выступившие слёзы.
Воу. Вот так приход.
Лежу и не шевелюсь. В горле шкребёт, гыкаю, но кашлять больше не хочется.
– Живая? – вопросительно тычут пальцем мне в бок. Так обычно тыкают дохлую кошку. Палкой.
Согласно мычу, недовольно елозя.
– Избушка-избушка. Встань по-старому. К лесу задом, ко мне передом. Хотя нет… – добавляют, немного подумав. – Оставайся задом, хороший вид.
Вот сволочь. Я прям на физическом уровне ощущаю, как меня мысленно лапают. С неохотой приходится менять место дислокации. Усаживаюсь в позу лотоса, вылавливая с пятки носка приставшую ниточку.
– Ну насмешил, конечно, – шмыгаю, чувствуя сдавленность в переносице. Хочется высморкаться, но это ж будет типа некрасиво. Я ж лэ-э-эди. – Хорошо тебе прилетело. Аж мозг задело. А как красиво сказал, я почти повелась. Очень правдоподобно. Годится.
– Что годится? – не понял Воронцов.
– Ну это твоё: "нравишься" и прочее. Лерке должно зайти, – несу первое, что приходит на ум. Всё, что угодно, лишь бы не наступило молчание, в котором настоящие эмоции я бы уже не скрыла. – Знаешь, как попробуем: проделай с ней всё тоже самое: целуй без предупреждения, а потом вот этой своей короночкой шлифани. Её тронет, отвечаю.
Глеб смотрит на меня. Долго смотрит.
Так, что становится не по себе.
– Ты дура? – это он спрашивает или уточняет?
– Точно не могу сказать, – честно признаю я. Почему мне так часто задают этот вопрос? – Во всяком случае, не отрицаю того факта, что подобный вариант возможен.
– Причём тут, блин, Лера? Разговор вообще не о ней.
– А о чём?
– Глухая? Говорю, ты мне нравишься.
Ух. Что-то душно стало. Никому не кажется? Меня прям в жар бросает. Чувствую себя курочкой-гриль в печи. Но упорно держу марку.
– Гуд, – киваю болванчиком, вскидывая большой палец.
– Гуд? – мрачнеет Воронцов. – И что это должно значить?
– Что информация принята к сведению.
– И это всё?
– А чего ты ждёшь? Ну нравлюсь и нравлюсь. Рада за тебя. Дальше что? Станцевать танец белых лебедят?
Не знаю как в реальности, но вроде бы голос достаточно безразличен. Что просто отлично. Даёшь невозмутимость, Покровская. Полнейшую невозмутимость. Ты справишься. И это… Не реагируй на сверлящий тебя до сухожилий пронзительный взор всяких непонятных типчиков.
– Ты мне не веришь, – ну блин. Повторюсь: это вопрос или утверждение? Ему бы над интонациями поработать.
– Конечно, верю, – успокаиваю его. – Твоему типажу всегда кто-то нравится. Каждая вторая – мимолётная влюблённость, каждая третья – любовь до гроба. С первыми по списку пока неясно, но видимо они автоматом выходят в ранг невест. Ай… – подскакиваю на месте, обиженно потирая лоб, в которой прилетел щелбан. – За что? Правда глаза колет?
Глеб тяжело вздыхает.
– Не знаю, как так получается, но мне хочется одновременно и придушить тебя, и поцеловать.
– Я всегда знала, что в тебе дремлет садист. У тебя точно нет красной комнаты с плётками?
– Покровская, не доводи до греха. Не успокоишься и появится. Обустроенная специально для тебя.
– Меня? Нет, дорогой, – активно мотаю головой. – Я в твою квартиру ни ногой. Точно не раньше, чем там проведут санобработку. Что-то мне подсказывает, что даже в борделях меньше вероятности подхватить сифилис.
– Твою мать, Мальвина! Сама напросилась! – не успеваю дать дёру: на меня наваливаются и пытаются уронить обратно на постель.
А-а-а! Ахтунг! Ногти к бою! Живьём не дамся!
Не очень удобно сопротивляться, свернувшись в три погибели, но я стараюсь. Извиваюсь, дрыгаю конечностями и даже предпринимаю попытку цапнуть Воронцова за ляжку, но зубы лишь поверхностно скользят по жёстким джинсам, не причиняя ему никаких неудобств.
Зато в следующее мгновение изумлённо вскрикиваю сама.
Укусил! ОН МЕНЯ УКУСИЛ!
Битва проиграна. В непростительно неподходящий момент отвлекаюсь и теряю бдительность. Сваливаемся на пол, и победитель с гордым видом усаживается на меня сверху, зажимая коленками.
Ловлю флешбэк.
Опять мы в моей комнате.
Опять на ковре.
И опять я под ним…
– Слезь, – отплёвываю упавшие в рот волосы.
– Только это от тебя и слышу. Хоть бы раз попросила залезть, – вместо того, чтобы подчиниться, ко мне склоняются, но я упираюсь Глебу в грудь выставленными руками, не позволяя дистанции сократиться.
Будто осталось что-то, что ещё не нарушено.
Мы и так перешли уже все границы.
Мои запястья перехватывают и ныряют с ними под мужской дорогой свитер. Ладони обжигает обнажённое тело. Крепкое, жилистое. Не перекаченное, даже худоватое, но твёрдое настолько, что хочется прильнуть ближе, притворившись слабой и беззащитной. Тв-о-о-ою ж…
Ощущение шипящего масла на раскалённой сковородке, где я – это масло. Масло, что сейчас тает и растекается бесформенной лужей.
Поперёк горла встаёт ком.
А, нет. Не ком.
Это сердце застревает в глотке.
Дышать тяжело. Говорить вообще невозможно. Во рту пересыхает. От запаха его одеколона сносит крышу. Уважаемые коллеги, кажется, мне хана.
Видя, что я уже не способна сопротивляться, Воронцов отпускает мои запястья и медленно скользит вверх до локтя, вызывая из спячки офигевающие мурашки, после чего перекочёвывает на мой живот, без стеснения забираясь под ткань толстовки.
Вздрагиваю, пытаясь оттолкнуть его, но силёнок для этого явно недостаточно.
Боже, остановите царящее здесь безрассудство!
Тело пронзает разрядом молнии: мягкие губы прокладывают влажную дорожку выжигающих до состояния пепла поцелуев по моей гусиной коже.
Медленно и так трепетно…
Толстовку задирают уже по самое не хочу. Снова торможу его, но вяло, скорее для галочки. И Воронцов это чувствует.
– Расслабься. Просто расслабься. Ничего не будет, пока не дашь согласие, – шепчут, заставляя цепенеть от новой порции поцелуев, считающих каждое моё ребро и спускающихся всё ниже, ниже и ниже…
Пока губы Глеба гуляют по животу, внизу которого всё пульсирует от нарастающего возбуждения, его руки наслаждаются вседозволенностью.
Одна впивается мне в бедро, другая играет со спортивным лифчиком. Дразняще рисует по нему узоры, забирается под резинку, касаясь груди… ласкает её.
Нет, больше не могу.
Вырывающийся из меня тихий стон только подтверждает, что я на пределе.
Лицо Воронцова вырастает передо мной неожиданно. Он тоже уже не отдаёт себе отчёта. Чувствую напряжение в его штанах. Вижу затуманенный взгляд потемневших глаз, жадно всматривающийся в мои губы. Слышу его сбившееся дыхание и жду самый главный поцелуй, после которого у нас не будет пути обратно.
Жду. И хочу его.
Очень хочу.
Да блин, спятить можно, как сильно хочу!
Но хочу не всегда означает можно и нужно…
– Глеб, уходи, – возвращает нас в реальность слабый голос. Мой голос.
– Ч-что?
Такого он не ожидал. Хах. Думал, что победил? Значит, всё правильно. Моя решительность крепнет. А вот его разочарованность усиливается.
– Уходи. Если я тебе правда нравлюсь, просто уходи, – прошу уже более твёрдо.
Воронцов смотрит на меня. Вроде бы на меня, но скорее сквозь. Это длится всего ничего, однако будто целую вечность, после чего молча поднимается на ноги и помогает следом подняться мне.
Одергиваю толстовку и неуклюжей походкой подхожу к окну, распахивая створку.
– Спокойной ночи, – не смотрю на него.
Таращусь куда угодно, только на него.
Слышу шорох и как мужские кроссовки мягко приземляются на землю с наружной части дома.
Торопливо захлопываю за ним окно, чтобы не вздумал вернуться. Ещё и рулонную штору опускаю до упора. Удивительно, но это помогает. Во всяком случае, дарит какую-никакую защиту.
Вот теперь могу больше не сдерживаться и, зарыв пальцы в волосах, протяжно скулю.
Я не понимаю.
Я н и ч е г о н е п о н и м а ю.
Слышу за стеной топающие по ламинату шаги. Лера освободила ванную. Отлично, просто отлично! Освежиться сейчас не помешает! Так что следующие четверть часа зависаю под прохладным душем, растирая себя мочалкой до красноты в попытке смыть мужской запах, прикосновения и воспоминания.
Пытаюсь, но не выходит. Слишком глубоко въелось.
Мне стыдно. Стыдно за своё поведение. За свои желания. Стыдно и страшно, что не могу держать себя в узде. Дать отпор. То, что вчера мне хватило решимости врезать ему – тупо удача, не более. Я только не могу понять, почему.
Не понимаю, почему так на него реагирую.
И не понимаю, что к нему испытываю.
Уже точно не отвращение, которое стойко держалось на протяжении последнего года, но и о нежных чувствах говорить не приходится. Однако когда он рядом… во мне отключается здравый смысл. Аника сказала бы, что это обычный недотрах. Чёрт его знает. Возможно, она права.
Вылезаю из душа, закутываюсь в полотенце, чищу зубы и со всем своим добром в охапку возвращаюсь в комнату. Понимаю, что на мгновение замираю на пороге, боясь снова обнаружить там нежданного гостя.
Зашибись. Плюс один к фобиям.
Но нет. Пусто.
Я одна.
Хорошо это или плохо?
Не знаю.
Небрежно высыпаю в верхний ящик комода шампунь, зубную щётку и пасту. Всегда храню свои вещи у себя. На всякий случай. Ума у сестрицы немного, но кто её знает. Мозгов макать щётку в унитаз может и хватить.
Торопливо переодеваюсь, то и дело поглядывая на опущенную штору, выключаю свет, ныряю под одеяло и пытаюсь уснуть.
Мда.
Самая бесполезная на данный момент затея. Подушки пропитались одеколоном и теперь я, кажется, тихо схожу с ума.
"Ты мне нравишься" поёт без передышки в голове бархатный голос.
Скотина, заткнись уже!
Заткнись, сказала!
Нравлюсь. Нравлюсь? Ну, разумеется, нравлюсь.
Ровно до момента, пока не раздвину ноги. Это же очевидно. Я весь год слушала по углам коридоров и с задних парт жалобные страдашки. Эти идиотки заранее были предупреждены об условиях игры, но это нисколько не мешало им после исходиться соплями.
А мне даже условий никто озвучивать не собирается. Что лишь сильнее запутывает.
Нет.
Не хочу.
Я ему не верю.
Сна ни в одном глазу. С закрытыми окнами душно, терпкий запах щекочет ноздри, а непрошенные мысли не желают оставлять в покое.
Ворочаюсь полчаса. Час. Час пятнадцать. На электронном подсвечивающем табло давно перевалило за полночь. Все домашние уже спят, судя по тишине, а у меня без вариантов.
Нет. Так не пойдет. В такие моменты помогает только одно – свежий воздух и занятие, способное отвлечь. Так что подрываюсь с места и наскоро одеваюсь. Поверх кофты с рукавами натягиваю утеплённое худи, а через плечо перекидываю лямку рюкзака, в котором приветливо звякают баллоны с краской.
Вновь чуть слышно скрипят петли. Привычно спрыгиваю с подоконника. Хз. Можно, наверное, и через входную дверь, в конце концов, я девочка уже большая, но так привычнее. Меньше знать – лучше спать. Зачем маме лишний раз переживать, что дочь где-то шляется ночами?
Тихонько пробираюсь к забору окольными путями мимо пока лысых клумб и теплицы. Туда, где он уже заметно просел от частой роли трамплина. Первым швыряю на другую сторону рюкзак, после чего перебираюсь следом и вся целиком.
– Далеко собралась? – от голоса в полумраке срываюсь на крик, который с готовностью подхватывает соседский пёс.
От расположившейся неподалёку берёзы откалывается тень. Загорается фонарик на айфоне и передо мной высвечивается в мистическом отблеске лицо Глеба.
– Ты решил меня окончательно добить??? – слышу, как дрожит челюсть. Да меня всю трясёт. Официально жду первые седые корни. Теперь можно краситься на законных основаниях. – Нельзя так пугать!
– А нечего шляться в такое время. Тем более одной.
– Ты-то почему ещё здесь?!
Он ушёл часа полтора назад. И что, всё это время проторчал тут?!
– Да вот… размышляю над тем, какой я лох.
Чистосердечное признание? Ну и ну.
– О, самокритика? Что-то новое для тебя, да? Как ощущения? Поделись с фанатами.
– Ты бы не язвила, – без особого восторга замечает Воронцов. – Я в миллиметре от решимости завалить тебя прямо здесь.
Оу…
– Так позвони своим курочкам. Уже давно бы спустил пар.
– Нахер они мне, если я хочу тебя?
Бляха-муха цокотуха.
Ну зачем, зачем он говорит такие вещи?
Меня опять начинает лихорадить. Поутихшие гормоны шушукаются, готовясь отбивать по звоночку очередную чечётку.
– Как хочется, так и перехочется, – собираю всю невозмутимость, чтобы выплюнуть ему эту фразу, разворачиваюсь и собираюсь уйти.
Не получается, потому что меня ловят за локоть, впиваясь ногтями в кожу. Прямо через ткань.
– Повторяю вопрос, куда ты намылилась так поздно? – рывком разворачивают меня к себе.
– Кому поздно, кому рано.
– Мальвина!
– Пьеро.
Шутейка не зашла.
– Чего? Какой нахрен Пьеро?
– А какая нахрен Мальвина?
– Ля, как же ты порой умеешь бесить, – меня настойчиво подталкивают в спину. – Ну чего стоишь? Пошли.
– Куда?
– А я откуда знаю? Туда, куда ты собралась. Вот туда и пошли.
Он? Со мной? Да я специально сваливаю, чтобы тщательно прополоть граблями башку и вымести его оттуда, а он со мной, понимаешь ли, намылился.
– Детка, ты просто космос! – удручённо присвистываю. – А тебе что-нибудь говорит такое понятие, как "личное пространство?"
– А тебе что-нибудь говорит такое понятие, как "кто-то сейчас договорится"?
– Это угроза?
– Нет. Вот угроза! – его пальцы требовательно сгребают мои волосы на затылке. Возмутиться не успеваю. Вместо этого изумлённо выдыхаю, когда в мои губы впиваются поцелуем.
Он всё-таки сделал это. Делает. Целует…
Целует, но не получает ответа. Потому что я в смятении.
В ступоре. В трансе.
Стою с широко распахнутыми глазами и понятия не имею, как реагировать.
Ответить или…
ОТВЕТИТЬ!?
Ни за что. Нельзя! Я же уже решила!
Предпринимаю попытку отпихнуть Воронцова, но это словно в дерево кулаками бить. Мне больно, а дереву хоть бы хны. В этот раз он ожидает сопротивления и сразу обездвиживает меня, вдавливая в себя с такой силой, что я снова выдыхаю, невольно приоткрыв рот.
Такой возможностью не могут не воспользоваться и прорываются языком на запрещённую территорию, наказывая меня за медлительность.
Как горячо. Как сладко. Как страстно и…
Отяжелевшие веки сами опускаются, а колени подгибаются в накатившей слабости. Точно бы грохнулась, если бы Глеб меня не поймал.
Кошмар!
Унизительнее и не придумаешь. Такая слабая и вся в его власти. Ну уж дудки, Казанова. Поле боя твоё, но правила мои!
Обхватываю ладонями его за лицо, касаясь напряжённых острых скул. Больше не сдерживаюсь и целую в ответ так, как не целовала никого уже очень давно.
Жадно. Напористо. Глубоко.
Мои старания окупают себя, и улица слышит тихий стон. И далеко не мой.
Всё. Теперь точно необходимо заканчивать. Немедленно. Сила воли и так уже на сопельке висит…
Меня резко выпускают из объятий, и я зайчиком отпрыгиваю назад, тяжело дыша. Чесслово, будто убегала от толпы голодных зомбаков, но на деле все силы ушли на то, чтобы оборвать поцелуй.
Истерзанные губы ноют и просят ещё.
Пульсирующие на затылке волосы просят ещё.
Тело просит ещё.
Я мысленно прошу ещё…
А вот Воронцов больше ничего не просит.
Айфон с включённым фонариком упал на землю, когда он подхватывал мою неуклюжую тушку, так что наши силуэты окрашивает слабым ореолом.
В полумраке с вызовом смотрю на него. Он на меня. Спокойно так смотрит. А я была уверена, что втащит. Чисто на реакции. Поэтому и отскочила.
– Одно скажу точно: ты не разочаровываешь, – хмыкает Глеб, вытирая кровь с прокушенной губы. – И целуешься охрененно. Оно того стоило. Хочу ещё!
Он что, из принципа на своих ошибках не учится? Какой "ещё"???
– Иди в задницу!
– В твою? Это официальное разрешение?
Моя ладонь взмывает в воздух, но цели так и не достигает. Её перехватывают, не позволяя свершиться пощёчине.
– Акелла промахнулся. Не разочаровываешь, но становишься предсказуемой, – улыбаются. Буднично так: белозубо, беззаботно. Словно тяпнул кофейку на сон грядущий, а не совал только что свой язык мне в рот.
– Больше не делай так, – прекрасно представляю, как глупо звучит такое требование после того, как я сама же на нём висла. Но ничего лучше в голову не приходит. Лыбиться как ни в чём не бывало я, в отличие от него, не могу. Таким лицемерием, увы, природа меня не наградила. – Никогда.
– Прикалываешься? Да я теперь от тебя не отстану.
Нет. Это уже явно перебор. На сегодня достаточно этого театра абсурда и рассадника порока. И взаимного обмена бациллами тоже хватит!
Нашариваю на земле рюкзак и перебрасываю его обратно через забор. Уходить в ночной загул больше не хочется, да и не можется. Колени до сих пор подкашиваются. Движения замедленные, корявые. Будто под наркозом. Настолько торможу, что мысок соскакивает с сетки, а кожа указательного пальца глубоко царапается об острый выступ.
Блин. А ну соберись, бестолочь ведомая!
Со второго раза получается нормально подтянуться, правда на ноги приземляюсь, как неуклюжий тюлень. Боковым зрением замечаю, как за спиной отключается фонарик, снова пряча в темноте Воронцова.
– Покровская, – окликают меня негромко. – Лучше не сопротивляйся. Не трать своё и моё время. Ты всё равно будешь моей.
Спотыкаюсь на ровном месте, охренев от такой заявы. Вот же самоуверенная заносчивая макака!!! Да чёрта с два я тебе дамся!
– Ещё посмотрим.
Глава девятая
Акт второй
POV ГЛЕБ
Буквально слышу, как мне срывает башню и засвистывает в образовавшихся щелях ветер. Понятия не имею, как так угораздило вляпаться, но я, судя по всему, в полной жопе.
Иначе не назовёшь.
Заваливаю её горой сообщений, на которые отвечают через раз или не отвечают вовсе.
Звоню, но меня сбрасывают.
Вылавливаю её в универе, на что получаю нейтральные ответы в стиле "да-нет" и равнодушное пожатие плеч.
Только ночевать под окнами и остаётся, но это ж ненормально. Ненормально просто допускать мысли об этом.
Сука.
Всего несколько дней, но уже начинаю лезть на стенку: то ли от незапланированного обета воздержания, который я сам не понял, когда и кому дал, толи от того, что Мальвина не выходит из моей долбанной башки.
Финальным аккордом во всей этой херне становится то, что она начинает мне сниться.
Су-ука.
Какие это были сны…
Если бы Покровская узнала, чем она там занималась и как извивалась подо мной, одним сломанным носом дело бы не обошлось. Меня бы всего переломали.
Чёрт, лучше бы уже, наконец, трахнули.
Потому что я хочу её. Просто сумасшедше.
Жёстко и долго. Много. По-всякому: горизонтально, вертикально, по диагонали, раком. Всю целиком и до кончиков бирюзовых волос. Меня заводит одно её присутствие, и чем больше она фырчит и скалит зубки, тем сильнее заводит.
Я с таким раньше не сталкивался. Ну, в смысле: если прилетал отказ, то и хер с ним. Гудбай, недотрога. На твоё место быстро найдётся та, что ломаться не будет.
На этот же раз всё иначе.
Мне необходимо заполучить её. Именно её.
Вот получу и тогда успокоюсь. Наверное… Цель намечена, но загвоздка в том, что задача трудновыполнима. Потому что Титову и то легче затащить в койку.
Кстати, о ней.
Чтобы отвлечься от Праши, переключаюсь на её сестру. Без особой охоты, но всё лучше, чем обрывать телефон, чувствуя себя полным кретином. Так что интенсивно берусь за покорение эгоистичного сердечка Снежной Королевы местного разлива, которое мне даром не сдалось.
Лерка, как и следовало ожидать, бесится, что Её Величество опрокинули. Вопит, оскорбляет, всеми правдами и неправдами набивает себе цену. Благо, что подстерёг я её на стоянке возле универа, избегая лишних ушей, так что пламенную тираду слышу только я.
Чтобы хоть как-то заткнуть этот раздражающий ультразвуковой писк, называющийся у неё голосом, следую совету Мальвины – обрываю поцелуем и…
Ничего. Абсолютный ноль.
Даже не то, что не привстал – не пошевелился.
Ничего не щёлкнуло. Повторно пробовать тоже не хочется. Да и вообще, так и подмывает вытереть губы и сполоснуть рот.
Вот не зря же Титова с самого начала меня не вставила. Это как с молочными кашами: в детстве их не переваривал и сейчас обратно полезет, если попробую.
Но от каши хоть польза есть, а с этой куклы что взять? Сплошное разочарование. Плоская картинка, как вырезка из журнала. Красивая, но ни объёма, ни хоть какой-то маломальской наполненности.
Дарина такая же, но Дарина хоть в сексе хороша. Знает, как сделать приятное и умеет быть благодарной за то, что делают для неё. Лера же из того типа эгоистов, что думают только о себе.
Победа в споре, уже почти лежащая в кармане, не приносит ожидаемого удовлетворения. Хотя ладно, погорячился, о победе рано пока говорить.
На второе свидание, оно же первое, Титова соглашается не сразу. Только после череды ненавязчивых ухаживаний и нестандартных комплиментов, приправленных щепоткой пренебрежения, смешанной в равных пропорциях с наглостью и настойчивостью. Ну и напоминанием, что у меня есть бабло, и я готов на неё его спустить.
Ага, сам в ахере.
Спасибо Мальвине, натаскала. Теперь я хоть в курсе, что при необходимости умею так рвать задницу. Причём не ради второсортного перепихона.
Мда.
На что не пойдешь ради победы, но результат моих мучений не заставляет себя ждать – в четверг идём-таки в суши.
По этому случаю лично захожу за Лерой. Скажу, это такое странное чувство – стучаться в парадную дверь. Я ж уже успел привыкнуть к обходным путям. Ситуацию ещё и усугубляет то, что мне открывает… Покровская.
Вот так неловкость. Бутерброд с колбасой едва не вываливается у неё изо рта.
Удивление обосновано, она же не знает, что у меня на сегодня забита стрелка. А вот сама виновата, надо потому что отвечать на сообщения.
Изумление на её лице, смешанное с испугом, быстро сменяется… разочарованием?
Я не силён во всех этих женских штучках и полутонах, но, по-моему, она на мгновение решила, что я пришёл к ней. Совесть неприятно царапает где-то в районе печени, самолюбие же довольно гладит по взъерошенной макушке.
Ничего, ничего. Это очень хорошо. Раз разочарована, значит надеялась. Раз надеялась, значит мне же проще. Я от своих слов не отказываюсь. Сказал, будет моей – значит будет. А зачем и для чего решим потом.
Пока Лера собирается, невольно знакомлюсь с её отцом и матерью Праши. И малолетним шкетом, больно уж болтливым и активным.
Знакомство с предками – терпеть не могу. Вот нахер эти условности? Зачем они? Зачем притворная вежливость? Зачем расспросы? Зачем вообще разговаривать? Давайте просто помолчим. Я ж не руки вашей дочери прошу.
Праша молча уходит в комнату. С куда большим удовольствием пошёл бы за ней, но вместо этого нацепляю на себя вместо смокинга обаяние и харизму, встречая намарафеченную Титову.
Короткое платье, высоченные каблуки, тона лака на кудрях, столько же штукатурки на фейсе. Интересно, как она в таком виде поедет на байке?
Ответ – никак.
Краля встаёт в позу. Не сядет она, видите ли, на машину-убийцу и уж тем более не наденет шлем, а то ведь испортит причёску. Ну а я, ясное дело, дебил, раз заранее об этом не подумал.
Сука.
Еле заставляю себя сдержаться и не послать её туда, где обычно вертятся такие вот снобки.
Вместо этого набираюсь побольше терпения и заказываю такси.
Начавшийся так паршиво вечер по определению не способен продолжиться хорошо. Зато узнаю о себе кое-что новое: нервы у меня стальные. Никому ещё с таким блеском не удавалось меня выбесить за столь короткий промежуток времени. Даже Мальвине.
Да Мальвина и не бесила. В смысле, бесила, но с ней мне по кайфу огрызаться и обмениваться колкостями. Здесь же…
Кто-нибудь когда-нибудь представлял, как всаживает бамбуковую палочку в горло собеседнику? Нет? Я этой картины из головы не выпускаю на протяжении трёх следующих часов.
Трёх долгих, бесконечных, адовых часов.
На физическом уровне ощущаю, как сворачиваются в трубочку уши от нескончаемой бабской трескотни. Лера трещит и трещит, не затыкаясь.
Шмотки, модные блогеры, планы на поездку этим летом к морю, перечисление своих царских запросов: что, сколько и в каких количествах должен иметь парень, чтобы считаться обеспеченным и суметь её впечатлить.
Хуже всего того, что большую часть, что она тут лопочет, я и без этого знаю: читал ранее в дневнике. Потраченное на его изучение время не проходит даром – удаётся поддерживать темы и не лажать с ответами. По сути я отвечаю ей её же словами, приятно удивляя тем, что мы друг друга так хорошо понимаем.
Тьфу, что ж так мутит? Рыбу, что ль, подсунули несвежую? Или это реакция на сидящую напротив кильку в низкокалорийном томате?
Стоит ли говорить, что когда мы возвращаемся обратно к припаркованному возле частного коттеджа мотоциклу, я не могу дождаться возможности распрощаться с Титовой.
Никаких поцелуев, никаких долгих проводов. Благодарю её за "чудесный", чтоб его, вечер и поспешно запрыгиваю на байк.
Далеко не уезжаю, всего лишь до ближайшей придорожной шашлычной. Рисом я не наелся. Как суши вообще можно воспринимать за еду? Это сплошное издевательство над желудком. Делаю заказ и возвращаюсь обратно к дому Титовых-Покровских.
Такими темпами скоро тут пропишусь.
Снова притворяюсь ниндзя и в сполохах оранжевого заката тихонько крадусь к окну, в котором горит свет. Праша лежит на постели с ноутбуком на ногах. С лохматым пучком на макушке, в свободном домашнем платье, задравшемся так, что выглядывает часть бедра.
Моментальная реакция в зоне паха не заставляет себя ждать.
Сука.
Так, спокойствие. Только спокойствие.
Ты здесь не за этим.
Негромко стучусь, привлекая её внимание.
Привлёк.
– Перемирие! – поспешно поднимаю над головой бумажный пакет, пока от меня не отгородились шторой. – Я пришёл с дарами! Позволь ублажить твою душу шашлыком. Только душу, слово даю!
Мальвина переключает окно из режима проветривания в полное открытие, высовываясь наружу.
– Тем ироничней, что твоё слово ничего не значит, – замечает она, опираясь ладонями об подоконник.
– Протестую! Я всегда отвечаю за свои слова. Именно поэтому редко ими разбрасываюсь.
– Редко? Ну-ну.
– Шашлык!! – снова активно машу пакетом, а то меня явно собираются отшить и вернуться к прерванному занятию. – Сочный, ароматный, вку-у-усный, ещё горячий шашлык. Ну давай, соглашайся! Мне просто необходимо нормальное человеческое общение после безжалостных пыток твоей сестры.
– Свидание для тебя пытка? – саркастично хмыкают. – Окажись мы в Средневековье, инквизиция бы тебя быстро переубедила.
– Разговоры о пяти способах нанесения хайка… хайлафк… тьфу, хайлайтера и инквизицию заставили бы идти дружно топиться в колодце.
– У нас нет колодца. Могу предложить надувной бассейн. Там тоже можно захлебнуться. Годится?
Вот, вот о чём я говорю! Ну язва же! Так и хочется сгрести в охапку и…
– Покровская, остывает, – напоминаю. – А я голодный. Сейчас начну есть без тебя.
Пускаю в ход угрозы, но что поделать. На войне все средства хороши. Тем более, что уловка срабатывает. Мне благосклонно дают разрешение войти, предусмотрительно потребовав дать клятву не распускать руки. В противном случае обещали садануть шокером. Не знаю, есть ли он у неё, но проверять на практике особого желания нет.
Короче, после торжественной части с обещанием лапать исключительно себя, если совсем уж станет невмоготу, разуваюсь и заваливаюсь на постель в предвкушении нормального, сука, ужина! Кто бы мог подумать, что есть шанс так славно закончить этот день. А заодно и встретить новый.
Не одному и не дома.
Просыпаюсь утром от изумлённого визга и характерного грохота, как если бы кто-то запутался в одеяле, свалившись на пол.
Доброе утро, мой звонкий, смешно сопящий во сне, колокольчик. Ты меня испугалась?
Кажется, кто-то забыл, что этой ночью ночевал не один.
POV МАЛЬВИНА
Терпкий запах одеколона щекочет ноздри. Как в мультиках: влетает тонкой струйкой в нос и оседает в голове, вызывая галлюцинации. Тогда же расслабленное сознание вырисовывает перед мной образ наглого красавчика, появляющегося из мистической дымки.
Становятся чётче контуры пространства, и я понимаю, что мы в универе. В людном коридоре на третьем этаже. То ли перерыв, то ли преподы задерживаются на совещании, но аудитории закрыты, и все студенты ошиваются здесь.
Глеб откалывается от своего курса и подходит ко мне. Очень близко подходит. Вместо того, чтобы злиться на вторжение в личное пространство, я робею. Буквально каменею. Не могу и шага сделать, заворожённо всматриваясь в его глаза.
Обычный зелёный отблеск сейчас переливается сверкающим изумрудом.
Он зачаровывает.
Гипнотизирует.
Ноги прирастают к земле.
Сердце пропускает такт и замирает.
Глеб так близко, ласково касается большим пальцем моих губ, волнующе оттягивая нижнюю, смотрит на меня и шепчет, что любит. При всех.
ПРИ ВСЕХ?
Вот так напрямую? С ума сошёл? Башкой где тюкнулся? Перебухал вчера? А может того, горячка? Звоните в неотложку! Срочно! Клиент готов!
Мысленно шучу, но мои эмоции на пределе. Волнение перекрывает разгорающийся восторг. Так и хочется шикнуть на толпящихся у стены завистливых куриц: что, съели? Он теперь мой, а вы выкусите, шлюшки-печенюшки.
Лицо Глеба склоняется к моему. Оттолкнуть его нет ни сил, ни желания, ни уверенности. Ничего нет. Даже стрелка морального компаса присмирела.
Всё, чего хочется – в трепетном волнении ждать, что же будет дальше. Его губы уже так близко, вот-вот коснутся моих…
Открываю глаза и вижу те самые губы. К тому, что сон и реальность вдруг так резко объединятся, оказываюсь как-то совсем не готова.
От неожиданности взвизгиваю, пячусь назад, путаюсь в одеяле и падаю. Диван без боковых стенок сыграл-таки со мной злую шутку. А ведь мама говорила: бери вот тот, с подлокотниками.
Растираю заспанную моську и с недоверием пялюсь на Воронцова. В комнате царит эротический полумрак. Штора опущена, но любопытное утреннее солнце заглядывает к нам через боковые прощелины. На полу валяется пакет с пустыми упаковками из-под еды. Ноутбук всю ночь пыхтел в тихом режиме в ногах, тормознутый на фильме, который мы так и не досмотрели.
Кажется, я уснула первой.
Да, точно! Помню, как начала клевать носом, роняя голову… прости хоспади, стыд и срам-то какой, на плечо Глеба. А дальше всё, отключка…
– Доброе утро, золотце, – ему так комфортно, вы посмотрите. Развалился как у себя дома, заняв больше половины места. Подушку, вон, единственную отжал, подмяв под себя. Спасибо, одетый. И я… одетая. Это радует.
– Ты в курсе, что порядочные гости уходят тихо и незаметно? И мусор за собой подбирают, – вставать с пола не тороплюсь. Мне и тут удобно. Одеялко, опять же, есть.
– И лишить себя удовольствия наблюдать, как ты пускаешь слюнки? – хмыкает Воронцов. – Ну нет.
Заливаясь румянцем, смущённо вытираю подбородок, хоть он и так сухой. Но да, есть за мной такой грешок. Сама не раз замечала.