Ирина Муравская
Пари на красавицу
Глава пятнадцатая
Тайны есть у всех
POV ГЛЕБ
Едем по шумной автостраде, маневрируя между потоком машин. Мелкий дождь то и дело забирается за шиворот, но это ерунда. Греющая спину Мальвина, прижавшаяся ко мне всем корпусом, с лихвой компенсирует плохую погоду.
Стараюсь сильно не лихачить, ведь только забрал байк из ремонта. После неудачного падения ему неслабо досталось. На ходу-то он оставался, но скрипел, пыхтел и вообще обещал пасть смертью храбрых. Однако ничего, оклемался.
Правда, на всякий случай, пока сильно его не юзаю. Хрен знает мастеров, может напортачили где. Я ладно, а если с пассажиркой что случится? Рисковать её сохранностью не хочется.
Чувствую, как на резком повороте хрупкие руки забираются под мою косуху и цепляются покрепче в свитер.
Охрененно.
Я соскучился. Столько-то не видеть её! Чтоб нормально, по-человечески. Без этого бесплатного цирка и тупых салок-догонялок, которая она устроила. Как-будто нам по тринадцать.
Вот оно мне надо, ловить по всем углам шустрого покемона? Который и разговаривать-то отказывается! Отбивается, отмахивается, только что не отплёвывается, затыкая уши пальцами и демонстративно распевая "ля-ля-ля".
Фак.
Если её главной целью было выбесить меня, то Покровская с задачей справилась блестяще. Задушил бы, не будь эта выдерга мне так нужна.
Бегает, игнорит, на сообщения отвечает на отвали, на звонки вообще через раз, допоздна пропадает где-то, пока я её караулю у придурошной берёзы. Думал, не выдержу.
Несколько раз порывался выбить нахрен её чёртовы окна, так как она отказывалась их открывать, но сдержался. Да и вообще старался пореже мельтешить в чужом огороде. А то ещё опять на отца Леры ненароком нарвусь. Чего делать не очень хочется.
Нет, в целом разговор у нас с ним прошёл мирно. Морду мне не набили, во всяком случае. Конечности тоже не доламывали, хватило отшибленного плеча. Да и вообще Андрей оказался нормальным мужиком. Мирным. Без загонов. Но думаю, это мне только на первый раз так повезло.
– Через дверь к моей дочери. В окна к Праше. Наш пострел везде поспел? – сказал он тогда, одаривая облаком табачного дыма, а я не знал, куда спрятаться от… неловкости. Куда ж без неё. Ситуация-то паршивая. – Смотри, не заигрывайся, Дон Жуан. А то ведь разозлюсь. И за дочь, и за Прасковью. Она мне тоже как родная.
Откровенно говоря, я в тот вечер знатно зассал. Но держать лицо-то надо. Если огребать, то хотя бы с гордо поднятой головой.
– За дочь можете не беспокоиться. На неё планов у меня нет. И никогда не было. Мы просто учимся вместе.
– А Лера об этом знает? А то у меня другие сведения.
– Они ошибочные.
– Ошибочные, значит, – когда Андрей поднялся со скамейки, туша бычок об стеклянную банку-пепельницу, я прям ждал удар с разворота. Но нет. Всё оказалось куда хуже. Меня продолжили засыпать вопросами. Лучше б отлупасили. – А что по Прасковье? Тоже просто учитесь?
У-у-у… Опасный момент.
Честно ответить? Или юлить?
Ладно. Пусть будет честно.
– Нет. Она мне нравится.
– Нравится?
– Да.
– И это взаимно?
– Да, – я ей нравлюсь. Я это знаю.
На меня долго-долго смотрят. Словно принимают решение: задавить жука или отпустить с миром.
– Ладно, я пошёл спать, – выносят вердикт в какой-то момент. Типа: ползи, букашка, дальше по своим делам. Я сегодня добрый. – Думаю, ты сам найдёшь выход. Как-то ты ведь сюда попал. И судя по всему, не в первый раз. Но надеюсь, последний. Если у тебя действительно серьёзные намерения, не крадись впотьмах. Порядочные люди используют двери. А, и это… – вдогонку бросают мне, когда мы уже расходимся. – Решите вопрос с Лерой. И как можно скорее. Узнаю, что водишь её за нос… Догадайся, что будет.
Догадываюсь и именно поэтому последние пару дней к ним в гости не суюсь. Как в мультике: я не трус, но я боюсь. Нет, не боюсь, но с Титовой реально надо что-то решать. Не потому что велели, а для того, чтобы Мальвина перестала меня ею тыкать.
И вот, я уже собираюсь "красиво" и тихо расстаться, с треском продув пари, но тут принцесса универа сама начинает ко мне лезть, всеми возможными способами навязываясь на второе свидание.
Ну в чистом же виде закон подлости! Плюс, поданная на блюдечке возможность выиграть спор, не прилагая при этом вообще никаких усилий. А заодно и повод заставить поревновать нравную гордячку.
Короче, я дебил.
Пусть дебил, но Праша сейчас со мной. И мы едем… И мы едем туда, куда я никогда не собирался кого-либо приводить. Не то это место и не та информация, куда стоит пускать посторонних.
Вот только Мальвина не посторонняя. Сама того не желая, она заняла в моей жизни куда больше места, чем я мог предположить. Ирония так ирония. Сказал бы мне кто об этом пару месяцев назад…
Тормозим возле кирпичного высокого забора, ограждающего всё такое же горчично-унылое здание с решётками на окнах.
– Где мы? – пассажирка слезает с мотоцикла, снимая шлем, и осматривается в поисках указателя.
Не найдёт. Тут их нет. Это частное медицинское учреждение, соблюдающее приватность. Сюда нельзя просто так попасть: ни в качестве посетителя, ни тем более пациента. Только по связям и за бешеные бабки. Ценники заоблачные, но зато уход соответствующий. В королевских дворцах меньше жопу рвут.
– Скоро увидишь, – оставляем байк на парковке, и я увлекаю Покровскую на закрытую территорию.
Проходя мимо всё ещё вонючего и не почищенного пруда, нашариваю её руку. Не из романтических соображений, просто я впервые приехал сюда не один, а это волнительно. Мои пальцы ободряюще стискивают в ответ. Она поняла. Уловила разницу.
Медсестра у стойки информации тоже удивлена тому, что я с сопровождением. За полтора года даже отец ни разу сюда не приезжал, решая все финансовые и юридические вопросы дистанционо.
– Глеб Викторович, – она растерянно поглядывает на Прашу. – Вы раньше обычного.
Ну да. Я был тут всего-то на прошлой неделе, в день рождения. Поехал с утра, как только вышвырнул из квартиры обиженную Дарину.
– Как она?
– Стабильно. Без изменений. Недавно принимала лекарства, так что сейчас отдыхает.
– Мы ненадолго.
– Хорошо, – медсестра зажимает между плечом и ухом трубку стационарного телефона, быстро набирая код вызова. – Эдя, к Веронике Воронцовой пришли гости.
Не проходит и пары минут, когда появляется медбрат со связкой ключей и, уважительно кивнув в знак приветствия, сразу идёт вглубь коридора, минуя запертые металлические двери с сеткой на матовых вставках. За которыми снова шебуршатся, воют и стонут.
По позвоночнику привычно пробегает ледяная змейка. Никогда не привыкну к этим стенаниям. И запаху лекарств. Отвратительное место.
Тормозим возле нужной палаты. Щёлкает засов и нас выпускают внутрь. Пальцы Мальвины стискивают меня сильнее, ногтями впиваясь в кожу. Она тоже нервничает. И тоже ищет поддержки. Большим пальцем мягко глажу её по тыльной стороне ладони. Всё, на что я сейчас способен.
– Не бойся, – успокаиваю её, первым переступая порог и ныряя в слабо освещённое помещение.
Светло, свежо, но всё равно депрессивно. И это несмотря на евроремонт и старательно созданный по меркам безопасности уют. Любой каприз за ваши деньги. Включая дорогое постельное бельё на стандартной передвижной койке со свисающими над полом ремнями.
Жутко. Страшнее только, когда они идут в ход.
В удобном мягком кресле, частично повёрнутом спинкой ко входу, сидит женщина и безучастно смотрит встроенный в стену телевизор.
Густые тёмные волосы, убранные в аккуратную причёску, потеряли блеск от нехватки солнечных лучей. Кожа тоже приобрела сероватый оттенок от частого пребывания взаперти и лекарств. Лицо осунулось, ключицы провалились, руки исхудали.
Зато пижама шёлковая, от модного дизайнера.
– Я подожду снаружи, – Эдя прикрывает за нами дверь.
Медленно приближаемся к креслу. Женщина отвлекается от просмотра старого советского мультфильма и поворачивается на шум.
В горле пересыхает. Слова даются с трудом.
– Здравствуй, мама.
POV МАЛЬВИНА
Мама? Это его мама? А я думала, она…
Меня накрывают нехорошие мурашки. Они никуда не уходили с момента, как мы вошли в здание, но сейчас прям совсем кринжово21 становится. И если честно, хочется убежать.
Однако я лишь сильнее впиваюсь ногтями в ладонь Глеба, обещая оставить ему кровавые бороздки.
– Сынок, – на бледном, но когда-то, наверняка, красивом лице загорается осознание. – Это ты.
– Да, я, – голос Воронцова дрожит. – Как себя чувствуешь?
– Устала. И хочу на улицу. Но меня не пускают.
– Прогулка будет после ужина. Если не испортится погода.
Никогда, никогда ещё я не слышала и не видела столько робкости в нём. Это поразительно. Словно рядом со мной стоит совершенно другой человек. Тот, о котором я не имею ни малейшего представления. И никто, наверное.
– Они так и сказали, – женщина заторможено замечает меня, и я буквально чувствую, как шевелятся волосы у меня на затылке. Глаза. У них одинаковые глаза. Даже взгляд один. – Ты привёл с собой подругу, сынок?
– Эта Мал… Это Прасковья, мама, – исправляется Глеб. – Мы… мы учимся вместе.
– Приятно познакомиться, Прасковья.
– Э-э-э… здрасте… – неуверенно машу ей. Уровень неловкости – зашкаливающий.
– Здравствуй, – обо мне быстро забывают и переключаются обратно на сына. – Сынок, почему не пришла Настя?
Настя?
– Она… – запинается тот. – Она не смогла. Она навестит тебя позже.
– Я хочу пройтись с ней по торговому центру, прикупить обновок к лету. Как думаешь, врачи разрешат мне ненадолго выйти в город?
– Не знаю, мама… Я спрошу.
Красивая улыбка расцветает на лице женщины.
– А вы поедете с нами? – ой, снова вспоминают обо мне. – Мальчишкам нечего делать в магазинах. Они не умеют наслаждаться процессом.
– Я-я… – испуганно смотрю на Глеба, ища подсказки. Что мне отвечать? Как реагировать? Не вякну ли лишнего? – Д-да… К-конечно. С у-удовольствием, – киваю, наконец, получая слабый кивок.
– Это хорошо, – холодные бледные пальцы касаются моего запястья. Хочется отдёрнуть кисть, но сдерживаюсь. – Посидим где-нибудь, посекретничаем. Глеб такой скрытный, почти ничего не рассказывает. Давно вы вместе?
– М-мы не в-вместе…
– Мы учимся в одном университете, – напоминает Глеб.
– Конечно, конечно, – лукавый блеск на мгновение вспыхивает в усталых глазах, когда она смотрит на наши сцепленные руки. Ослабляю пальцы, высвобождаясь. – Нет, нет. Всё хорошо. Вы… – мелкая барабанная дробь по оконному стеклу заставляет её вздрогнуть.
Вначале слабая, с каждой секундой она резко нарастает, оглушая перестуком разошедшегося ливня. Последние дни он только такой. Кратковременный, но напористый.
С мамой Глеба что-то происходит.
Блеск во взгляде пропадает, вместо этого в нём появляется затравленность. И страх. Женщина вжимается в кресло, скукоживаясь и словно стараясь стать как можно меньше. Трясётся. Впивается аккуратным маникюром в мягкую обивку подлокотников.
– Мама… – осторожно зовёт её сын, но она не слышит. Жмётся, жмётся, а потом без предупреждения вскакивает на ноги, ошалело тряся головой, теряя ориентацию в пространстве и отшатываясь от нас. Будто больше не узнаёт. – Мама, всё хорошо. Мама…
Нет. Бесполезно.
Её накрывает пелена неадекватности, похожая на транс. Движения становятся заторможенными, лицо краснеет. Губы двигаются, но вместо речи вылетает неразборчивое бурчание.
Ошалелые пустые глаза концентрируются в одной точке – на мне. А затем с криками: "ты умерла, тебя нет" в мою сторону вдруг бросаются.
Я настолько в шоке, что если бы Глеб вовремя меня не оттащил, и не пошевелилась бы.
На шум в палату врывается Эдуард, перехватывая сорвавшуюся в припадке пациентку. На сигнал красной кнопки сбегаются ещё трое сотрудников. Один из них настойчиво, но вежливо выталкивает нас в коридор.
– Простите. Вы должны уйти. Ей нужна тишина, – крики и шумы частично отсекает захлопнувшаяся перед нами металлическая дверь. Последнее, что вижу – шприц в руках у медсестры.
Воронцов никакой. Ещё бледнее, чем его мать. Подавленный и пришибленный. Видно, что он разрывается. Хочет скорее меня увести отсюда, но при этом не может просто уйти, всё бросив.
Лишь когда к нам снова выходит Эдуард и они недолго о чём-то разговаривают, отойдя в сторонку, замечаю, что градус напряжения спадает. Каменная спина Глеба обмякает, а кулаки перестают стискиваться.
Вот теперь, видимо, больше нас тут ничего не держит и меня уже без сомнений уводят на улицу. Очень вовремя, потому что мне и самой здесь находиться совершенно не хочется. В ушах до сих пор не стих гул от женских криков.
Ливень ещё не прекратился, так что на выходе нас обеспечивают зонтом. Вот это сервис. Возвращаемся на парковку, но уезжать не торопимся.
Я стою, прячась под открытым зонтиком. Глеб в нескольких шагах от меня. Успевший промокнуть насквозь и всё ещё никакой.
– Ты как? – осторожно спрашиваю.
– Прости. Я надеялся, что обойдётся без приступов. Их предугадать невозможно…
Подхожу к нему, пряча его под спасательным куполом, и ободряюще кладу руку на холодную грудь. Сердце у него, конечно, просто заходится.
Тудух-тух-тух, тудух-тух-тух.
Того и гляди выскочит, отправившись покорять просторы континента.
– Всё хорошо, – успокаиваю его. – Кто эта Настя?
– Моя сестра.
Сестра? Ого.
– Старшая или младшая?
– Младшая. Сильно младшая. У нас большая разница.
– Покажусь невежей, но я о ней даже не знала.
– Мало кто знал. А кто знал, думает, что после развода она уехала жить с мамой в Европу.
– Почему?
– Потому что я самолично пустил этот слух.
– А на самом деле?
Подсознательно уже догадываюсь, какой будет ответ. И не ошибаюсь.
– А на самом деле она умерла.
Ох.
– У-умерла… – поворот ещё хлеще. Понимаю, что докапываться до подробностей невежливо, особенно в такой момент, но не могу не спросить. Раз уж мы здесь, раз уж мне по собственной воле приоткрывают завесу жизни четы Воронцовых… – Что произошло? – да, я тактичная, как молотилка для мяса.
– Утонула. Они были с мамой на море. Она отвернулась всего на секунду и… её тело обнаружили спустя сутки.
Немая сцена.
– Это просто… ужасно. Как вы это пережили?
– Никак, как видишь. Мама сходила с ума от чувства вины, а отец только подливал масла в огонь. Унижал, обвинял, упрекал её. Вот она и сломалась. Как результат, посттравматическое расстройство в запущенной стадии.
– А ты?
– А что я? – от меня стыдливо отворачиваются. – Я, как и подобает эгоистам, ушёл в запой, наплевав на всех. И проморгал вспышку. Хотя нужно было быть рядом. Не позволять ему унижать мать. Забрать её, в конце концов, и уехать куда-нибудь, но тогда я думал только о себе. Как, впрочем, и всегда…
Глеба не узнать. Готова поспорить, что вижу его покрасневшие глаза. Не представляю, какими словами тут можно утешить, поэтому молча обнимаю его. Крепко-крепко, как только могу. Пытаясь выразить этим всё, что не смогла бы сказать вслух.
Меня благодарно обнимают в ответ, утыкаясь прохладным носом в шею. Так по-чистому, так по-искреннему. И он сам такой… настоящий. Другой. Лучше, чем когда-либо.
Знает ли его кто-нибудь ещё таким, или эта честь выпала лишь мне?
Стоим так под зонтиком следующие несколько минут. Просто молчим и обнимаемся. Волшебный момент чего-то особенно личного. Его нисколько не портит ветер, заползающий за шиворот. Даже промокшие ноги не портят.
Чуть отстраняюсь, чтобы иметь возможность снова заглянуть ему в глаза.
– Спасибо, – негромко, практически шёпотом, благодарю. – За то, что рассказал.
Вместо ответа меня притягивают обратно. Так, что его губы теперь касаются моего виска. И снова обнимают. Веки опускаются, и я проваливаюсь в нирвану, окутанная терпким мужским запахом, свежестью от влажной одежды и горячим дыханием, скользящим по коже.
– Твой отец… – тихо спрашиваю. – Он действительно такой чёрствый?
– Хуже.
– И ты до сих пор с ним?
– Я говорил. У нас договорённость.
– Какая?
– Я играю послушного сына, он оплачивает её лечение. Взбрыкну, и отправит её туда, где я уже не смогу её отыскать. Никто не сможет.
– Дикость. Это ведь его жена.
– Это его наказание и позор. Так он говорит. Настя была тем единственным, чем он дорожил. Его принцессой, центром.
– Позор? – с негодованием пячусь назад. – Это случайность! Несчастный случай. Зачем вообще скрывать правду?
– Чтобы не испортить репутацию. Особенно накануне выборов. Он готовил эту кампанию почти два года, а тут… Трагедия в семье, сумасшедшая жена. Зачем людям депутат, который в собственном доме не способен решить проблем?
– Быть не может, что ему настолько всё равно. Уверена, он тоже сожалеет. Глубоко внутри.
– Вряд ли. Больше чем уверен, у него нет сердца. Больше нет. А если нет сердца, то и сожалеть нечем.
– Но ведь было когда-то.
– Когда-то было, – Глеб ласково касается моего лица. Ловлю вибрацию волнения в области живота. Там, где обитают пресловутые бабочки, таракашки, гусеницы, божьи коровки и прочие насекомые. В эту самую минуту окончательно и бесповоротно понимаю, что попала. Влипла дальше некуда. Приплыла… – Так что насчёт свидания?
Что??? Он прикалывается?
– Тебе реально до этого сейчас есть дело?
– Мне есть дело до тебя.
Боже, боже, боже-е…
– Надолго ли?
– Поживём-увидим, – какая честность. Впрочем, это лучше, чем разбазаривающиеся направо и налево пустые обещания. – Так что? Снова будешь искать отмазки и включать игнор?
Грустно вздыхаю. Считайте меня высокоморальной дурой, но…
– Нет, не буду. Прямо отвечу: Глеб, ну какое свидание? У тебя есть невеста.
– Фиктивная.
– Фиктивная или нет, она есть. И если ты меня уважаешь, не унижай такими просьбами. По-честному? Я хотела бы свидания. Но не такого. Не так.
– Я уже говорил. Я избавлюсь от неё.
Избавлюсь. Какое некрасивое слово. Режет слух. Словно Дарина хомячок, на которого обнаружилась аллергия. О людях так не говорят, какими бы они не были.
Сегодня он так от неё избавится, а завтра? От меня? Ну а что, вдруг тоже надоем. Попахивает передающимися генетически эгоистичными замашками. Кто-то похож на отца куда больше, чем того хотелось бы.
– Вот когда вы всё выясните между собой, тогда и поговорим, – выношу вердикт я. Так правильно.
Воронцов недовольно поджимает губы, с присвистом выдыхая через ноздри.
– Мальвина, это нечестно. Я не могу выбирать. Не сейчас.
Чего-чего??? Балбес, ты же меня вообще не так понял!
– Выбирать между кем? Матерью и мной? Ты идиот? – отвешиваю ему сердитый удар ладонью по лбу, отступая на пару шагов. Волшебный момент безвозвратно рассеялся в дымке. – Я никогда бы о таком не попросила! Спасибо за мнение обо мне. Буду знать.
– Да я ведь… – начинают оправдываться, но я уже не слушаю. Вместо этого достаю телефон и бросаю быстрый взгляд на электронные часы.
– Отвези меня на репетицию, если не сложно. На последнюю пару всё равно уже смысла нет идти.
– Значит, точно нет?
– Что нет?
– Нет свиданию.
– Я же уже сказала.
– А если дружескому?
– Дружеское – это как? Каждый сам за себя платит? Без намёков на секс? Без обжиманий и пошлых подтекстов?
– И без поцелуев?
– Конечно. Друзья не долбятся в дёсна.
Воронцов невесело прицыкивает.
– Да. Ты права. Дружеского не получится.
– Вот именно… – к сожалению. Я реально была бы рада любому, но стоит ли испытывать себя на прочность? А если… – Но массовая тусовка же ведь не считается за свидание, верно? А у нас как раз, типа, празднование. В кафешке на Вернадском. Ну та, которая под американскую закусочную косит.
– Что празднуете?
– Нам пришло приглашение.
– Вас взяли на соревнования? – активно киваю. На самом деле мне уже дня два как не терпелось ему рассказать об этом, но так, как мы не общались… – Поздравляю! Это реально круто.
– Ага. Вот мы и хотели отметить. Потанцевать, выпить. Если хочешь, присоединяйся.
Эй, чего это он так на меня смотрит подозрительно?
– Можно ли считать, что это ты пригласила меня на свидание? – довольный какой.
– Не-е-ет, – задумчиво тяну. – Говорю же, это не свидание. Я просто зову тебя за компанию. Ты же нам помог. Без тебя не было бы того видео.
– Не было б этого, было б другое, но я, разумеется, иду. Когда?
– В пятницу. Часам к восьми собираемся.
– В пятницу? Ооо… – Глеб морщится, будто занозу словил.
– Что, другие планы?
– Вроде того. Отец устраивает, кхм… очередное сборище. Не прийти нельзя, я там… кхм, один из активных участников…
Раскашлялся уж больно. И глазки опять отводит виновато. Не договаривает, как пить дать не договаривает.
Не нравится мне это. Не должно быть так. С человеком, с которым планируешь строить отношения не должно быть столько полутонов и сомнений.
Так не делается. Неправильно это.