Евгения Ляшко
Приключения ДД. Глебовская Русь
Глава 29
Установилась сухая и солнечная погода. Ни один пасмурный день за целую неделю не проскользнул. Но отец Пимен к источнику не собирался. Он слёг от неизвестной болезни. Его выселили из спальни грамматиков и к нему не подпускали. Дима слышал покашливание, намеренно прохаживаясь около коморки подле травницы, откуда по указанию игумена не выходил отец Пимен. Он даже пищу там принимал вместо трапезной. Природа кашля могла быть любой. От вируса до яда. Дима не исключал, что руку к внезапной болезни приложил отец Гульельмо и очень переживал, что родственную душу притравили. Молился, чтобы отец Пимен поправился. Даже горшок с мушмулой подсунул в приоткрытую дверь коморки. Отец Пимен знал как до́роги Диме эти ростки и юный волхв надеялся, что зелёные братцы хоть как-то вместо него поддержат больного. Доносившиеся специфические запахи различных зелий указывали на то, что отец Пимен ещё подбирает лекарство. Дима успокаивал себя: «Он травник, о лекарственных свойствах растений многое ведает. Он разберётся. Отыщет способ поставить себя на ноги».
Было ещё одно изменение, в котором отец Гульельмо проявился явнее. Отныне он не впускал Диму к себе на урок. На следующее утро после злополучной слежки у целебного источника, недовольно фыркая, отец Гульельмо отмахивался от Димы так, словно от него на версту разило немытым телом. Вытолкал и закрыл перед носом дверь. Юный волхв взыграл духом – появилось дополнительное свободное время взамен наблюдения за тошнотворными манипуляциями отца Гульельмо. На другой день осмелев, юный волхв поэкспериментировал. Он прогулял один урок, затем другой. Его не трогали. Будто и нет его вовсе. Но кормили исправно. Тогда Дима перестал посещать все занятия. Плен боле не докучал непонятной учёбой.
Юный волхв всё чаще пребывал во дворе: прогуливался с Акелой или взбирался на добротно сложенную скирду соломы, и бороздил взором побережье и поднебесье. Он наслаждался золотистыми пейзажами осени, дышал морским воздухом. И размышлял. Много размышлял. Когда выдаётся возможность остановиться и подумать, жизнь вскрывается новыми красками.
Дима наблюдал за воспитанниками. Видел в них себя. Выявил, что во все времена у ребятни одни и те же страхи и надежды, одни и те же задачи и вопросы. Всех тревожит какое будущее уготовано, на что придётся жить, когда родители перестанут оплачивать счета, будут ли любить и будут ли любимы, поймают ли птицу удачи за хвост… Чем больше Дима раздумывал, тем больше складывалось ведических мозаик в его голове, но вопросы не заканчивались, они переходили на более сложный уровень. Волхвы, как верх человеческой науки своего времени, первыми проявили дань уважения сыну Божьему, когда он появился на свет в человеческом облике, признали в младенце миссию, склонились перед истинным величием. Волхвы были, есть и будут. Дима трепетал. Однажды он достигнет уровня настоящих тайн. Однажды он поймёт глубину собственной роли. Однажды осознает свою миссию. Уже нет той глупой детской наивности как ранее, что если ускориться и безмерно черпать данные из древних фолиантов большой ложкой, то выйдешь в мудрецы. Всё куда сложнее. Торопиться нет смысла. Следует вкушать минуты подаренного бытия. И может быть, хоть что-то удастся распробовать. Всё куда замысловатей и причудливей. Нет и единого способа затесаться в ряды мудрейших из мудрейших. Ибо они тоже ученики. Все всегда ученики. Ученики, стоящие на разных ступенях познания. Но всего ни один не постиг. Однажды вскроется больше тайн, но даже после смерти, выйдя в иную сферу бытия, не познать всего – так необъятен МИР, сотворённый Господом. И что остаётся? Изучить миры МИРА. Быть опорой баланса Вселенной. Всё что Творец нам дал, должно быть сохранено. Вразумлять. Опекать. Кого? Тех, кого Бог пошлёт.
Сегодня после обеда Дима валялся на соломе. Внезапно он спонтанно расхохотался. Думы так сильно всколыхнули его, что вырвались наружу. А ослы в стойлах подпрыгнули от внезапного всплеска эмоций. Но выражать испуг ишачьим рёвом не стали: Акела сторожил лестницу на скирду и грозно смотрел в загон. Волк юного волхва охранял тишину. Отсмеявшись, Дима ещё раз прокрутил пришедшую мысль: «Сказки и былины. Истина и случайный или намеренный промысел искажения. Мифы – это только форма для раскрытия смысла. Кто-то ведётся именно на форму, верит в сказку, упускает подтекст, воспринимает чудеса буквально. А кто-то способен познать смысл. И их меньшинство. Иисус говорил притчами. Не всё человеческий мозг способен понять, нужен «мостик». Пересказы из века в век добавляют небылиц. Суть теряется. Как истину отыскать в нагромождении выдумок? А люди по большей части «едят слова». Верят почти во всё, что им говорят. Забывают сомневаться, ленятся обдумать. Ложная вера создаёт мыльные пузыри иллюзий. А потом в этой едкой, разрушающей личность пене человек и барахтается. Сколько раз я сам уверовал в аллегории?! А сколько ещё уверую?!».
Очертя голову Дима скатился вниз. Чуть не свернул себе шею, из-за того что не воспользовался лестницей. Возбуждение гнало его как взбесившегося от блеснувшей молнии зверя. Юный волхв надеялся встретить отца Пимена. Ему не хватало нежной заботы твёрдой отеческой руки. Хотелось выговориться, снизить нарастающее давление. Но десяток кругов по двору не дали результат: отец Пимен не появился, а побеспокоить святого отца Дима так и не решился. Юный волхв уселся под скирдой. Откинулся. Отчитывая глубокие вдохи, он смотрел на облака. Нарастало беспокойство. Интуиция бурила нутро: скоро что-то произойдёт. И вдруг среди белого покрова Дима наткнулся на фиолетово-синюю кляксу. Туча. Странно. Как из неоткуда. Словно намеренно невидимый художник пририсовал или божественная сила разместила…
На закате разразилось жуткое ненастье. Мощный ливень основательно чистил побережье. Дороги бурлили каменно-грязевыми потоками. Море вздымалось и кипело под натиском урагана. Распутица заставила просить убежище в обители караван двух купцов. Они говорили на языке, который Дима понимал. Когда нежданные посетители увидели юного волхва с волком, их постные, измождённые от усталости физиономии крайне вытянулись. Дима понял, что торговцы откуда-то его знают. Он вышел вместе с Акелой и мухой вернулся один, для маскировки вытащив пряди на лицо и набросив на плечи дополнительную пару хламид. Благо у Тёплой залы всегда хранилась стопка шкур и хламид для тех, кто придёт отогреваться сам или согревать чернила или же, как сегодня, попросится на ночлег. Теперь Дима казался непричёсанным неуклюжим толстым грамматиком. Пока гости, прильнув к очагу, делились впечатлением, юный волхв, бочком перемещаясь, подливал сбитень в чаши торговцев и с замиранием сердца слушал.
– Сказывал я тебе, что и для такого чуда как крылатый с волком найдётся укромное местечко, где схоронить с глаз долой. Вот куда упекли. Схола-а-а-зо. А на латинском то бишь «школа». Это по ихнему «досуг», отдыхают они тут от телесного труда, философствуют.
– Молоть языком – не мешки ворочать. А по страдальцу-то со зверем зримо. Устранить покамест рано. На тот свет это завсегда быстро. А коли пригодится? Куда-то надо задевать так, чтоб выдернуть обратно легко. Хех, представь, если под именем его требы накопившиеся решаться начнут. Бррр! А, ерунда, не допустят.
– Давно я усёк, что всем этим внешничам иностранным и иноземным другое в нашей сторонушке надобно. Распри княжеские для них, слаще яблока в меду. Урвать можно куда больше пока раздрай.
– А мы везде заработаем… Соль в том, чтоб не гневить внешничей. Тех же генуэзцев. Пуще и крепше они становятся. Самостоятельной коммуной у себя зажили, короля своего итальянского уже почти и слушать перестали. Проход через Босфор Фракийский рано или поздно получат. Крепостей наставят. Сам видишь, – он вскинул руки в стороны, – какие щедрые хоромы богадельням строят. Кто бы ещё столько дать мог? Себе быт налаживают. Потеснят, али и вовсе вытеснят греков, зуб даю. Слыхал, что меж собой сей берег Каффа именуют, порт здесь грандиозный задумывают. Стало быть, их будет рано или поздно. Не за горами это, на нашем веку поглядим. Вон они уж и по Босфору Киммирийскому с приподнятым носом потихоньку шастают…
– Глеб Святославович не в отца пошёл, не бережёт границы, ой, не бережёт. А от деда так и совсем далече яблочко укатилось. Куда ему до Ярослава Владимировича… Поэтому Антигонос и согласился. Сам аршин с шапкой, а такое провернул. Дальновидный прохвост.
– Антигонос своё урвал. И ещё отгребёт. Мотра не единственный у кого можно жить припеваючи. Тем более с учётом того что разноокий затевает… Хлопотно с ним стало.
– Хо-хо-хо! Скажи-ка мне, где не хлопотно живётся?
Дима подавлял презрение к посетителям с продажными душонками, смотрел шире: «Вот тебе и обычные интересы торговли. Геополитика! Будь она неладна! Иностранцы, где официально, а где тайно налаживают свои, им одним выгодные порядки в разных державах. Воспитывают важных отпрысков и через них двигают фигуры по мировой шахматной доске. Сначала во дворцах и замках правителей ковали предателей из пленённых сынов королевских кровей, возвращали, женив на своих дочках. Династические браки далеко не всегда пользу приносили. Потом в особых подконтрольных монастырях ум за разум вправляли. Затем настроили якобы престижных Гарвардов, Оксфордов. А суть та же – лепят рабов для себя любимых. А так же и простой люд без «опеки» не оставляют: под видом благотворительности массово издают учебнички. Подметил же Суворов, что если хочешь одолеть врага, воспитай его детей. А «верхушку» тем более. То-то к воспитанию лапки все кому не лень и тянут. Аристократов да интеллигенцию ордены и конгрегации просвещают, и они потому на Запад чаще ровняются…». Юный волхв вновь прислушался.
– Хан Шарукан после победы на реке Альте расселся по пастбищам Переяславльского княжества и пограничью Черниговского. Половцы подобрезали дороги в Киев. Торговля с Константинополем приостановилась. Какие убытки копятся…
– Не береди, и без того тошно!
– Сыновьям Ярослава Владимировича, вот кому уж точно паршиво. А хуже сред них Изяславу. Киевляне восстание подняли. К польскому королю он сбежал…
– Святослав Ярославович по краю своей Черниговской земли новую рать спешно собирает. Отобьются.
– Есть такое, но слыхал я от тамошних купцов, в сомнениях князь. На битву выступить вряд ли решится. У него сил вчетверо меньше.
– Беглый, что к обозу седмицу назад пролётом прибился, сказывал, будто половцы русичей не ждут. Как будто малыми частями, как по обыкновению разбрелись себе по левобережью Днепра, землю осваивают. Коли знал бы то князь, так давно бы выступил.
– Да кто же его уведомит? До тудова от сюдова поди будет больше тысячи верст. Обстановка ма быть, сменилась или сменится, покуда гонец доберётся. Ещё за клевету в капусту изрубят… Пусть себе сами разбираются. На то они и князья, а нам своим делом надо заниматься. Не буди лихо, пока оно тихо.
– И то верно. Целее будем. Мимоходом вспомнилось. У меня в поклаже турий рог для питья имеется. В княжеских хоромах Чернигова побывал, на показ носили. Мастера ихние преискусно чеканкой оправили…
Тут уже терпение юного волхва заискрилось, задымилось, вот-вот гнев наружу выскочит: «Ах вы, торгашня мерзопакостная! Голова только приростом доходов забита, на всё вам плевать кроме как – выгоду подавайте! Да как это «пусть сами разбираются»?! Что же вы за нелюди окаянные! Слепцы! Да это только путаны, извозчики и скоморохи при любой власти нужны, а вас-то передавят! Отберут всё и передавят как клопов!».
Юный волхв сжал кулаки, и уже чуть было не разразился тирадой. Словно посланная свыше в Тёплую залу вошла тройка святых отцов, и Дима вовремя остановился. Пылая от негодования, он отступил. Сперва Дима устыдился взыгравшего гнева, потом сделалось легко. Он степенно закончил обхаживать гостей и, еле сдерживая шаг, чтобы скрыть спешку, удалился – у юного волхва появилось безотлагательное дело.
Диму давно подмывало проверить, что он ещё по-прежнему свободен. И вот звёзды сошлись.
Глава 30
Под заунывный вой и глухие стоны ветра схолазо погрузился в чуткий беспокойный сон. Лишь нашедшие приют претерпевшие страхи гости безмятежничали. Угольки в очаге Тёплой залы, постепенно затухая, слабо потрескивали. Нагретый мягкий воздух благоухал древесной золой, мёдом, айвой и букетом тропических пряностей. Гурьба гостей, обсудив всё лихое, не так давно угомонилась. Торговый люд набился битком, устроился рядами вдоль стен и полукругом подле огня, покрыв лавки и деревянные настилы шкурами. Купцы улеглись на помост в алькове. Масляная лампа на столе тускло мерцала, грозя в любой момент погрузить помещение в темноту. Храп сотрясал высокий потолок. Массивная дверь бесшумно отворилась. На пороге возникли две фигуры: Дима и Акела. В поисках рога из Чернигова юный волхв во дворе украдкой провёл безуспешный обыск каравана. В телегах встречалось всё что угодно, но предметы искусства отсутствовали. Предстояло перетрясти вещи, которые гости занесли с собой. Дима нахмурился. Перспектива копошиться в грудах, распиханных по залу, впритирку уложенных тюков абсолютно не устраивала. Он уже знал, что торговцы везут и хрупкие звонкие вещи. Выносить добро в соседнее помещение, зажечь лампу и перебирать там, а потом возвращать выглядело ещё хуже. Его запросто могли признать за вора, если застукают за этим занятием. А с грабителем разговор вести не будут – на месте порешат.
Скользя взглядом, по тюкам Дима поспешно раздумывал: «Ценный товар должно быть как-то бережно упакован. Берегут. Чтоб не разбить. Чтоб не поцарапать. Лежит где-то в сторонке. Или на самом верху, – тут он заметил баулы, которые вместо подушек приспособили купцы, он усмехнулся, – или и вовсе не расстаются, с собой сутки напролёт таскают».
Дима прошёл к алькову. Тощий торгаш его не интересовал. Про рог упоминал купец с широкими бёдрами и узкими покатыми плечами. Грудная клетка грушевидного тела степенно вздымалась-опускалась. Если бодрствует, то мастерски изображает, что спит. Юный волхв остановился в нерешительности. Если вытащить мешок, купец пробудится. Или нет? Он тихонько потянул за край. Купец зашевелился, перевалился на бок и обнял баул. Спит, но добро и во сне охраняет. Теперь он был к Диме спиной, а завязки баула торчали из-под затылка. Юный волхв сглотнул. И как его поднять?
Тут Дима почувствовал толчок – Акела привстал на задние лапы и мордой пихнул котомку, которая висела меж лопаток. Молодчина!
Юный волхв скинул котомку, вытащил дощечки Вайю и вызвал южный ласковый ветерок. Купец, покачиваясь в невидимой колыбели, поднялся над постелью, вцепившись в баул. Сильный однако! Дима отважно ринулся к завязкам. Шёлковые узелки легко поддались. Занырнув по локоть юный волхв обшарил переднюю часть мешка. Наощупь пуховая шаль и шкатулочки. Он погрузился дальше. Труба с гладкой поверхностью. Дима ухватился и осторожно вытянул. Рог! А вот и чеканка. Тот самый!
Кромешный мрак. Лампа на столе погасла. Юный волхв улыбнулся. Это ничего. Пальцы заскользили, запоминая изгибы, наполняясь тактильными ощущениями от каждого прикосновения. Достаточно. Он запихнул рог, уложил купца и покинул залу.
В коридоре тихо и мирно, даже мыши не скребутся, только ветер снаружи ворчит. Дима судорожно выдохнул: «Делай, что должен и будь, что будет».
Он достал макинтош, накинул на себя, подолом прикрыл Акелу. Юный волхв сосредоточился на порции ощущений, полученных от рога и, установочно пробормотал:
– Чернигов. Мне нужен Чернигов. Княжеский двор. Горница Святослава Ярославовича.
Мгновение ока и позиция сменилась. Вместо постылой серо-каменности схолазо горница княжеского терема из красно-коричневых брёвен лиственницы. Восточными коврами устлано от пола до потолка. Дебелый стол прибран. Даже скатерть не расстелена. На резных лавках полавочники сняты. Печь истосковалась по дровам, стоит не топлена. Кованые штыри по стенам двухгнездовые, в них свечи неоплавленны. Горницу освещает маканная свеча, источая характерный запах растопленного сала. А деревянные стены испускают врачующее очарование хвои. Такой воздух бывает в одиноких скитах, где-то в горах, куда редкий паломник доберётся. На ум юному волхву пришёл вывод, что тут давно не пировали. Словно не бывали, а захаживали. Не до праздников и торжеств, когда враг лютует.
За дверью что-то лязгнуло, зашуршало. Дима с Акелой юркнули за печь и притаились. Пахнуло прохладой. Заиграли тени. Бойкие девичьи голоса наполнили горницу жизнью.
– Вон она окаянная! Совсем обыскались!
– Как ты её позабыла?
– Это ты меня заговорила!
– Не я из нас болтунья!
– Другая свечка была – не темно, а то сразу бы спохватились. Да и руки полны… Ой, давай-ка дух чуток переведём.
Загремело. Дима, прижимаясь к печи, осторожно выглянул. На столе появилась масляная лампа. Вкупе со свечой она неплохо озаряла горницу. Две румяные девицы, одна краше другой, скинули душегрейки и сноровисто отодвигали лавку. Юный волхв невольно залюбовался, но тут из чертогов подсознания выплыл образ Миланы Наузовой. Светлые волосы распущены, парят мантией. Дианитового цвета глаза сверкают голубым нефритом. На устах дерзкая улыбка играет. Видение бывшей одноклассницы оказалось настолько сильным, что Дима даже почувствовал сладковато-горький запах вереска, который источали волосы Милы. И тут всё оборвалось… В груди юного волхва ощутимо похолодело. Кольнуло, как разорвало, точно гигантская ледяная сосулька насквозь пронзила. Неистово зачесалась шея, жутко хотелось её разодрать. Дима осел на пол, крепко сжимая шею, словно в жёсткие тиски обхватил. Воздуха не хватает. Помутилось в глазах. Постучать бы кулаком в грудь, а сил нет. Вот-вот себя выдаст. Акела прильнул, лизнул в лицо раз, другой. Горячий мокрый язык действовал рьяно. Доли секунд и Дима умыт. Юный волхв встряхнул головой. Янтарный взгляд волка словно отпугнул проклятие. Способность дышать вернулась. Что за наваждение? В сухом остатке Дима понял, что Мила всё ещё номер один для его сердца. Сравнительный анализ прошёл в её пользу. Восхищение девицами сошло. Возобладала прагматичность и чувство долга. Дима прислушался.
– Полно тебе судачить, лучше скажи, скоро ли князь воротится? Почивать уж давным-давно пора, невмоготу спать охота.
– Святослав Ярославович точно медведь по детинцу бродит. Сам не свой стал. Которую ночь не прикорнёт. И дружина с ним… Кто подле, кто по окольному граду заставы обходит, а кто и в предградье за вал заглядывает. Сменились после вечери. Служба их от настроения князя неизменна. Это у Святослава Ярославовича от дум тягостных и маковой росинки во рту с самого утра не водилось. И сейчас, поди молится…
Девицы печально завздыхали, заохали. А Дима получил то, что хотел. Зацепка. Услышанного достаточно, чтобы предположить, где князь и отправиться на его поиски. Что Дима и сделал.
Проскользнув на цыпочках за спинами девиц, Дима и Акела беззвучно выскочили в отворённую дверь. Лунное сияние высветило длинную галерею. С кровли к узким резным столбам свисают деревянные кружева. Дощатое ограждение по пояс. Спрятаться негде. Пришлось на полусогнутых промчаться до самого конца. А там по узорной лестнице вниз и под крыльцо.
Когда волнение утихомирилось, Дима выбрался из укрытия и прошёлся вдоль терема. Он высунулся на миг и отпрянул. Объект обнаружен. Метрах в ста пятиглавый собор, восьмистолпный храм. Где же ещё князю молится? Но не всё так гладко. В храм предстоит ещё попасть. Площадь великолепно просматривается со всех сторон, выйди и что мишень для стражи сделаешься. На крепостном валу зараз применят. И что тогда? Силуэты обитателей детинца стражи как облупленных знают. Запросто разгадают чужака, и лихо повяжут, даже вякнуть не успеешь, подберутся неприметно – это их территория, они тут каждый клочок земли облазили, обсмотрели, облюбовали. А того гляди чья-нибудь верная рука стрелу или нож прямо с заставы запустит… Нет. Так не пойдёт. Дима сглотнул. Было ещё препятствие и может и похуже стражей – у храма здоровенные дружинники в ряд с факелами выстроились. Макинтош не применить. Не хватало ещё прямо пред ним появиться. Порубят же.
Руки опустились. Как тут быть? Мысли вились и клубились, а нужной не находилось. Как быть, чтоб не попасться? Неожиданно под ладонь подставил голову Акела. Дима с досадой шикнул:
– Нашёл время ласку требовать!
Волк не унимался. Подпрыгнул. На задние лапы встал. Что-то сообщить хочет. Дима внимательно посмотрел на мохнатого друга. И восхитился.
– Мой ты прозорливый! А риск?
Акела оскалился – улыбнулся.
– Смотри у меня, – покачал головой юный волхв, – когда закончишь, дуй в храм, я тебя у входа ждать буду, – и, потрепав загривок волку, скомандовал, – вперёд!
И Акела помчался прямо на дружинников. Ох, что ту началось.
– Оборотень! Волк! Нечистый! Хватай его! Лови!
С гиканьем и свистом дружинники помчались за зверем. Стражники на валу тоже оживились. Но куда тут стрелять, если в княжеских воинов попасть могут? Даже мастеровитый удалец убоится в потёмках применить оружие. А волк попетлял, попетлял да и пропал, как под землю провалился. Пятиминутного переполоха хватило, чтобы Дима без хлопот с помощью макинтоша переместился к паперти. Юный волхв держал дверь открытой, пока не появился Акела. Затея удалась. Довольные, они шмыгнули в притвор храма и погрузились в темноту, наполненную благоуханием ладана, миро и воска.
Дима наклонился, погладил Акелу, едва слышно попросил:
– Будь тут. Предупредишь, если что.
Мохнатый товарищ затаился в нише, а юный волхв сделал несколько шагов вперёд. Дима невольно залюбовался и чуть не упёрся носом в каменную колонну. Он остановился. И снова окинул взором дивный вид монументального зодчества. По обеим сторонам центральной части храма двухъярусные аркады устремились ввысь купола. По периметру выступали добротные деревянные настилы хоров. Сколько же тут певчих помещается? Рассеянные лунные лучи спускались из окон под величественным куполом и смешивались с облаком тёплого сияния массивного кованного светильника. Стены, расписанные многоцветными, детальной прорисовки фресками, погружали в библейские сюжеты. Иконостас поблёскивал окладами икон. Благодатная тишина.
Но где же князь? Юный волхв бегло обшарил взглядом пространство. Да вот же он! У наибольшего кандило. Дима прицельно всмотрелся на невысокого мужчину. Лазурный короткий плащ с золотой каймой поверх расшитого кафтана. Низкую шапку с меховым околышем у бедра сжимает. Русую голову склонил перед изображением Богоматери с младенцем Иисусом. Точно князь! Но тенью с бесшумной поступью не приблизиться: храмовая акустика на страже – не позволит. Дима присмотрел колонну. Ту, что ближе к князю. Переместился позади неё и замер в нерешительности. В паре метров безбородый мужчина лет сорока. Чего от него ожидать?
Дима преодолел столько всего, чтобы достичь цели, но теперь… Что делать теперь?! Как сказать?! Что сказать?! Как вообще отреагирует на его появление Святослав Ярославович?! Поверит ли ему сын Ярослава Мудрого, внук Владимира Крестителя?! Не многие правители легковерностью отличаются, им по характеру и положению подозрительность присуща. А если поверит, но окажется, что купцы были правы, вдруг половцы иначе рассредоточились, и он введёт князя в заблуждение?! И что тогда?!
Диму заколотил мандраж. Неуверенность пробиралась всё глубже. Юный волхв застучал зубами. Его бил озноб. По взмокшему лбу покатились крупные капли пота. Но тут взгляд остановился на иконе, которой молился князь. Ища спасения от провала, разум Димы отвлёкся: «Тип изображения – Одигитрия или путеводительница. Иконописный образ Богоматери с маленьким Иисусом, по преданию создан евангелистом Лукой. Мать держит Сына одной рукой, а другой на него указывает. Она переводит внимание молящегося на Иисуса. Он есть Путь. Он есть Истина. Он есть Жизнь. Младенец Иисус правой рукой благословляет Мать, а в левой держит свиток – Евангелие».
У Димы набежала слеза. Он перестал мысленно перечислять описание, обратился к образу на иконе за помощью. Молился страстно от всего сердца. И просветление снизошло. Дрожь унялась. Дима перекрестился. С Богом!
Юный волхв переместился на аркаду, присел за балконной перегородкой у декоративной прорези и ясно изрёк:
– Святослав!
Звук эхом прокатился по храму. Князь вздрогнул, выпрямился и негромко вопросил:
– Кто меня кличет? Человек або ангельский глас сошёл?
– Бери рать, что собрал. Выступай. Не медли.
Святослав Ярославович трижды перекрестился и устремился вон. Диму накрыл восторг.
– Я сделал это! Господи, спасибо!
Он переместился к Акеле в притвор и обнял его.
– Мы это сделали!
Юный волхв крепче обхватил Акелу и переместился в схолазо. Точкой возврата он выбрал скирду. Только ослы, не спавшие из-за непогоды, из яслей видели его возращение. Надо идти спать, но Дима не спешил, его трясло возбуждение от пережитого. Он смотрел на хмурые небеса. Сквозь мглистую пелену брезжил рассвет. Дождь продолжал мыть землю. Но это уже был благодатный дождь.
– Отец Гульельмо может и важная птица, а я вольная! – юный волхв задорно рассмеялся, – ворона он в павлиньих перьях, вот и весь сказ! Да, Акела?
Пронизывающий бесстрастный взгляд мохнатого друга немедленно сбил задор. Дима посерьёзнел.
– Ты прав, чувство превосходства это прямая дорожка к ненависти. А ненависть к противнику отравляет собственный разум. Всепрощение должно главенствовать. Тот, кто из ненависти врага языком или в думах корит, палкой костыляет ли, оружием поражает ли, тот обезумит. Быть, а не казаться. Я должен каждой толикой души, каждой клеточкой организма освоить своё предназначение, а не играть в него. Я обязан по-настоящему научиться прощать врагов, чтобы не разрушить самого себя, – юный волхв вскинул голову, – но простить врага не равно сдаться!
