Евгения Ляшко
Приключения ДД. Глебовская Русь
Глава 21
Сухой ветер степей обжигал, слепил пылью, прятал небесное светило за рыжевато-серой пеленой, затянул в круговерть всё живое: травы жухли, речушки пересыхали, лошади спотыкались, люди куксились – протирали глаза и чаяли, когда же перестанут глотать песчинки. Только Мотра радовался нагрянувшему с утра ненастью, приговаривал: «Ах, суховей родименький расстарался! В этакую распояску погони не ждать!».
После обеда обоз укрылся в овражке с лесочком. Кибитки впритык втиснулись меж кривеньких деревьев. Распряжённые лошади сбились в единый табун и жадно припали к ручью. Подменные кони выглядели не менее угнетённо. Лишённый сна жарой, ухабистой дорогой и заумными разговорами, осоловелый Дима, пошатываясь, обошёл стан. Мотра не обманул, в одной из повозок, которая судя по обилию лекарственных трав, использовалась как аптекарский склад, юный волхв обнаружил дремавшую Чернаву и бодрствующего Акелу. Бальзамический крепкий дух, если не отбивал полностью, то как следует заглушал запах волка. Акелу вдобавок умастили розовым маслом. И он благоухал как царский розарий. Хитрый прищур янтарных глаз говорил о том, что в отличие от хозяина, несмотря на плотную амбре-завесу, он давно почуял, что они вместе. Юный волхв нежно улыбнулся, потрепал мохнатого друга за загривок и удалился.
Разморённый Дима заполз под головную кибитку. Его преследовал приторный аромат роз. Пришлось даже руки травой натереть. Устранив пахучую помеху, Дима забылся беспробудным сном, не дав развиться внезапно взыгравшим думам: «Налегке проскочим. Ага, как же. Более дюжины до верха гружёных тюками кибиток. Зачем так много? А в продолговатых ящиках что? Почему замки навесили? От кого и что за имущество рать обозная защищает?».
Вспомнил Дима о непонятных ящиках, когда в сумерках выдвинулись в путь.
– Что везём? – без обиняков спросил юный волхв.
Карий глаз мудреца задёргался сильнее обычного. Мотра отодвинулся в самую темень, куда не доставал ореол светильника и с усердием принялся раскладывать и развешивать тысячелистник и красную ромашку: борьба с мошками да комарами как будто всецело его поглотила. Но бросив косой взгляд и заметив, что Дима всё ещё ждёт ответ, он сквозь зубы процедил:
– Дары. Без даров в гости никак нельзя соваться.
Декабрьским морозцем повеял ответ, Дима не рискнул дальше расспрашивать.
Вдруг Мотра картинным жестом хлопнул себя по лбу:
– Доставай-ка Свиток! Погляжу как творение твоё применить!
Внутри Димы что-то дрогнуло. Опять этот обжигающий морозец. Юный волхв отвернулся, завозился с котомкой.
– Сейчас, сейчас…
– Не торопись, ночь долгая…, – сардонически проговорил Мотра, как если бы профессор нерадивому ученику, не взыскивая особых надеж к его прилежанию.
«Он издевается надо мной?! Приручает?! – кипело у Димы, но случайно коснувшись макинтоша предка, он успокоился, – проверяет зрелость! Испытывает в какой мере я уравновешен, подвержен ли я юношеским всплескам нетерпения, умею ли совладать с гневом в нужную минуту. Ха! Не на того напал!».
Дима развернул Свиток и подчёркнуто уважительно произнёс:
– Какой из символов Древа мудрости вас наиболее привлекает, с того и начну.
Ход любезности удался. Мотре польстило такое обхождение. Он смягчился: взыскательный вид испарился, оседлало любопытство.
«Как же он падок на лесть, хоть и мудрый человек! Я бы на такое ни за что не попался!» – усмехнулся про себя Дима.
Мотра указал на «распахнутое око»:
– Об этом потолкуем.
– Не всякий раз верь очам своим…
– Сомневайся!
– Да, – лаконично отозвался Дима и кротко продолжил, – глаза это зеркала души, но и они способны ввести в заблуждение. Иногда ведь и самому человеку неизвестно как он поступит, ибо порой слова разняться с делом, так как разум велит расчётливости дать первенство, а сердце тянет в другую сторону – взывает проявить любовь, жестокости избежать. Мы способны думать одно, говорить второе, делать третье. Куда уж тут разобраться в чужих помыслах, если собственные желания и действия в узде сдержать не удаётся.
– И в чём же глубина сей мудрости?
– Сосредоточить ум в сердце.
– Спорами с самим собой не отыскать верный путь… То ум верх одержит, то – сердце. Тогда каждый раз требуемо устранить внутренние прения до того как приступать к решениям. Очиститься от предрассудков, охладить голову. Разум обязан договориться, а не совладать с чувствами и уж потом, пропустив через себя сложность очередного препятствия, озвучивать намеренья, которые собираешься осуществить. Тогда-то последовательным и прослывёшь!
Дима еле сдерживал улыбку взыгравшего самомнения:
– Это только кажется, что спор внутренний вечен. Он будет возникать, и возникать, якобы всего не предусмотреть. Но это не так. Однажды поместив ум в сердце, всё становится прозрачно. Нет тайной завесы. Нет лукавства аргументов, которыми убеждает разум. Нет перетягивания каната хотений. Нет метаний. Однако нужно хранить сердце от страстей. В этом главный подвиг.
– Смотреть сердцем, – заключил Мотра.
Истошный девичий вопль разорвал ночную тишину.
– Чернава?! – Дима отбросил Свиток, рванул полог.
Но не смог сделать и шага – бульдожья хватка сковала его как хрупкого котёнка. Мотра, не отпуская плечи Димы, приказал:
– Сядь!
Язык прилип к нёбу. Дима хотел сопротивляться, но не мог. Мотра обладал силой. Не человеческой силой.
– Там, там…, – промычал Дима.
– Разберутся! – осёк Мотра.
– Но?
Мотра откинул его на прежнее место, преградил выход и, негодуя, просипел:
– У каждого свой долг.
Снаружи суматоха. Тревожное ржание напуганных лошадей. Крики. Мелькают факелы. В покое следить за театром теней внутри кибитки невыносимо. Пот льёт ручьём, дыхание участилось, сердце готово выпрыгнуть.
Нутро Димы колыхало огнём: «Почему Акела молчит? Ранен? Вступил в схватку?!».
И тут всё разом стихло. Привычное щёлканье кнута и кибитка со скрипом тронулась. Дима удивлённо вытаращился на Мотру, а тот брезгливо фыркнул:
– Придорожных глупцов проучили.
Новый стук копыт. Мотра выглянул. Полный доклад конного посетителя Дима не расслышал, но отчётливо уловил, что нападение разбойников отбито без потерь. Волнение, однако, не отпускало. Требовалось подтверждение, что с Акелой и Чернавой всё в порядке.
Бледный Дима чесал шею и потирал грудь, когда Мотра уселся напротив. Мудрец поглядел внимательно и как-то разом обеспокоился:
– Хлипок ты, что ли малец?
Дима понял, что выпал шанс, который нельзя упустить и притворился объятым страхом:
– Щемит что-то, сжимает не вдохнуть, пальцы немеют…
Реакция Мотры сродни порыву вихря. Подхватил Диму, сунул бревном под мышку и на ходу выпрыгнул. Промчался вдоль обоза. Заскочил в аптекарскую кибитку. Отыскал бутыль. Откупорил. И приговаривая: «Вот и кислая водица пригодилась. Монастыри – колыбель знаний, не зря лечцы у них учатся», споил Диме жидкость по вкусу похожую на миниралку.
Не прошло и пяти минут как они воротились в головную кибитку. Привязав у изголовья Димы мешочек, от которого веяло сухим чабрецом, Мотра велел отдыхать. Дима послушно растянулся на постели и закрыл глаза. Он добился своего. С Чернавой и Акелой всё хорошо. Девчушка причёсывала волка, когда они нагрянули за лекарством. Но с этого момента пара неясностей не давала юному волхву покоя: «Мотра силищей обладает чрезмерной. Наники все такие? Что-то в этом отеческом радении кроется. Но вот что?».
Глава 22
После ночного происшествия Дима заметил, что Мотра не сводит с него глаз. Вообще мудрец этим утром выглядел несколько возбуждённым, то и дело поглаживал и приглаживал себя. Одежду сменил и ему велел. Юный волхв пытался хоть что-то выспросить, но напрасно. Мотра погрузился в размышления и приходил в себя лишь тогда, когда Дима намеревался куда-нибудь отлучиться. Справляя нужду под контролем Мотры, Дима даже предположил, что после нападения разбойников, он сделался куда более ценным наперсником, чем ранее.
Этим утром всё было иначе. Сухой воздух сменился свежим и влажным. Обоз на привал остановился на широком берегу то ли солёного озера, то ли полупресного лимана. До поселения рукой подать: крыши торчали из голубоватой дымки по другой стороне водоёма, где примыкал поросший дубом холм. Восточный безлесный склон колыхался злаковым разнотравьем. Защищённый от зноя уголок расслаблял мышцы и внимание. Вялость и лень накатывала на всех, но передышку получили только кони. Люди же сновали туда-сюда. Вместо приготовления еды на кострах, мастерили низкие настилы, подле которых мостились на муравную дернину. А местные жители несли и несли угощение. По центру восседал Мотра. К нему подходили почтенного вида мужи. После короткой беседы, они усаживались за общий стол. Дети поодаль облепили цветущие полянки. Чернава участвовала с местной ребятнёй в сборе цветов для венков. Дима подслушал, что сегодня чествуют ловцов. Это объясняло обилие рыбной снеди. Говорили все приглушённо. Царило некое напряжение. Вот-вот что-то произойдёт. И это случилось в тот момент, когда Дима меньше всего ожидал.
Юный волхв по научению Мотры присел поесть поодаль, позади кибитки и оттуда всё разглядывал. Набивал рот кусками отменного рыбника и, запивая квасом, степенно пережёвывал. Как вдруг с неприметной для публики стороны к нему приблизились Мотра с Акелой. Мохнатый товарищ с невозмутимым видом держал в пасти Свиток. А разноокий мудрец принёс скрутку светлой ткани. Когда это они спелись?
– Надень, – тихо, но требовательно попросил Мотра, развернув свёрток.
Дима, чуть не подавившись, уставился на плащ-корзно облачного цвета, расшитый белым по белому. Подобные накидки могли позволить себе зажиточные купцы и князья и то надевали такую красоту лишь «по случаю». Плащ до пят выглядел драпирующим элементом одежды, совсем непригодным для повседневной носки. «Уж не жертвенным ли бараном меня сделать хотят?!», – тяжко подумалось юному волхву. Прочистив глотку, он протяжно проблеял:
– А-а-а за-а-а-чем это?
– Ты мой наперсник. Не забывай. Делай, что говорят.
Хоть на душе и заскребло, Дима подчинился, успокаивая себя тем, что одёжа вполне приемлемая, растительный орнамент, может быть, не предвещает ничего дурного.
Они прошли на пригорок, где терновые кусты стояли колючей живой изгородью. Приветливый мягкий баритон Мотры разнёсся по берегу:
– Други мои, вот же он – Димитриус де Дроздовикус! Вы просили, и я явил вам его!
Ни звука. Только рыба плещется, жужжат шмели. Собравшаяся толпа смотрит с благоговением: мужчины с почтением, женщины с восхищением, дети с обожанием. Дима сглотнул. Смущенно озарился. Что это такое? Он упёрся вопрошающим взором в Мотру.
– Порази же нас своей мудростью, – попросил Мотра. – Захвати умы, что внемлют к тебе! Представь на свет Свиток!
Щёки юного волхва зарделись, нутро раздувал смех. Ему сделалось невероятно приятно. Жутко захотелось разить умностями, продлить ощущение сверх важности. Изящным жестом он попросил Свиток. Волк повиновался. Толпа ахнула. Набрав в лёгкие побольше воздуха, Дима провозгласил:
– Нынче праздник. Ловцов славим. А что есть их хлеб? Рыба, – Дима развернул Свиток, ткнул на примитивный рисунок из двух скрещенных дуг, – рыба вольна жить в бескрайнем океане, нырять по волнам, а ли до самого глубинного дна спускаться. Да при всей своей вольнице, не обходится она без сородичей. И человек волен жить, как вздумается. Странствовать неперестранствовать этот мир, даже если закадычные души найдутся. Не полон человек в одиночестве, а какой-то и вовсе пуст. Раскрывается человек лишь, когда в семье воплотится. Тогда только трезвость ума обретается, когда воспитывать и заботиться о потомстве начинаешь.
Покосились молодые на стариков. Те кивают: мол, правду сказывает.
Одержимого вида паренёк выкрикнул:
– А сам-то семьянин, коль назидаешь?
Дима нашёлся с ответом:
– Творец разными дарами нас наделяет. Кого учёностью одарит, кого ловкостью обращаться с камнем наделит, кому откроет тайны исцеления. Если вышло так, что речь как у наставника, то нельзя дар сей в себе хоронить. Обязан я им по уму распорядиться. Даром пришло, даром отдай. Сердце мне подсказывает, как поступить. Сердце я слушаю. И от сердца вам говорю.
Паренёк зыркнул на чернобровую девицу и глумливо прокаркал:
– А мне сердце подсказывает, что ты пустозвон!
Толпа охнула, а Дима считав взгляд ревнивца, благодушно изрёк:
– Бес вкладывает тебе это в уста. Но доброту не затмить. В каждом она заложена. Если кто обидел тебя, может ненароком. Может, правда для тебя тяжела или не узрел ты правду и торопишь события. Обожди, всё проясниться. Если суждено быть вам вместе, будете. А коли, нет, так возрадуйся. От неверного шага проведение отвело. На другой час счастье назначено.
Толпа ахнула. Поднялся рослый мужчина, миролюбиво, но с долей горечи высказался:
– Всё в точности описано. Есть у моего Егора причина на весь свет обозлиться. Сватовство накануне не заладилось. От ворот поворот получил. Благодарствую на добром слове. Пусть что суждено, то и случится, – он замялся, переминался с ноги на ногу.
Егор понурился, не уходил, мял край рубахи. Чернобровая тоже взор потупила, подбородок ещё немного и груди коснётся.
Дима поднял руку:
– Нет унынию! Весельем и потехою наслаждайтесь! И путь сети ловцов всегда будут полны!
Раздались радостные и хвалебные крики. Мотра проводил Диму и Акелу в головную кибитку. Корзно убрал в ларец и велел носа наружу не показывать.
Вечером перед отъездом Чернава надула губы и капризно вымаливала разрешение взять Акелу к себе в аптекарскую кибитку. Дима сопротивлялся больше из важности, нежели из вредности. Он ещё упивался свалившейся на него славой, отгонял подальше назойливую мысль о том, что, так же как и Мотра падок на откровенную лесть, так же поражён сладким тщеславием. Юный волхв даже не удосужился уточнить, что всё это действо значило.
Глава 23
На другой день с утречка новая встреча. Этот приём начался с прохладцей. Торговое селение с душистыми садами и ухоженными домиками полумесяцем обнимало лиман. Ниже среднего достатка, суетливый люд выказывал настороженность. Рассматривая встречных, Дима приметил, что многие глядят с опаской, стеснительно, малодушно и осерчало. Пришлым тут не рады, нарваться на неприятности не велика хитрость, пара пустяков перерастёт в столкновение. Гостей подобные им не привечают. Торг видать, скорее всего, со знакомыми ведут, чужаков не терпят. Дима подумал, что спать точно где-то в ином месте придётся.
На ярмарочной площади торговля и вовсе встала, когда обоз выехал к лобному месту. Из лавок собрались старики и мужики. Бабы увели детей подальше, попрятали. А те рвутся, любопытствуют. Любопытные мордашки в оконцах домов да под подворотнями мелькают.
– Выйдешь, когда позову! – прошипел Мотра, сунув Диме корзно, и вышел к людям.
Юный волхв, расправляя облачные складки, вслушивался. Площадь то рокотала, то роптала. Что же там такое Мотра им рассказывает? И тут зычно прозвучало:
– Димитриус де Дроздовикус!
– Звать изволят! – нервно хихикнул Дима и, прихватив Свиток, отправился блистать.
Он не спустился с кибитки: её облепила толпа. Дима поднялся на сиденье облучка, чуть сместив возницу. Сотряс скрученным Свитком.
– Здравствуйте, люди добрые! – раскатисто пронеслось над толпой.
Взоры устремились на Диму: пилят, буравят. Улыбку сохранить трудно, того и гляди толпа ринется. Хорошо, что не вооружены. Но их много! Все недовольны! И Акела им грозой не кажется и люди Мотры не стращают. Дима собрался с мыслями и, копируя уловку старенького школьного учителя, которому предстояло урезонить разбушевавшихся мальчишек, после громогласного приветствия заговорил отчётливо, но тихо. Хочешь, не хочешь, а надо напрячь слух и внимание.
– Молва идёт, что торговому люду есть что терять, потому-то он и ворчит на любое изменение, перечит почём зря. Предпочитает действовать по-старинке. Это не голый ловец с сетями. Тому всё в радость, любая новость в диковинку.
Толпа осклабилась. По душе пришлось сказанное. Мотра взобрался на облучок, встал позади у полога, не перебивает. Дима продолжил:
– И я так думал. Но так, да не так. Торговый люд сметлив и прозорлив. Нет ему равных в этом. А в чём основа прозорливости? Просчитать куда ветер подует. Раскусить как выгоду наверняка заполучить.
Дружно кивают сельчане, бабы с детьми возвращаются. Юный волхв следит за толпой и дальше сказывает:
– Раскусить, не угадать. Требуемо ум, где надо приложить, – он развернул Свиток, ткнул пальцем и спросил возницу, – что видишь?
– Ветка. Лавровая.
– Что сей символ значит? – обратился Дима к толпе.
Последовали выкрики:
– Пир! Победа! Награда!
– Кто не планирует свою победу, тот планирует чужую, – прагматично изрёк Дима. – Я всё сказал.
Мотра подхватил идею, пропустив Диму в кибитку, он зачастил:
– Нет продвижения, без нового шага, нет будущей выгоды. Здравым лавочникам и торговцам ли не знать о каком таком риске толкуем…
Мотра говорил и говорил, а Диму вдруг затрясло. Он пытался унять дрожь, но не выходило. Отшвырнул Корзно и Свиток.
«Чем я занят? К чему призываю? – колотил юного волхва пробудившийся от лести разум, – да таким образом и любую секту сварганить можно. Если взрослые так легко ведутся, то дети и подавно. Они ещё не овладели историческими знаниями. А если ещё и недостаточно опекаемы родителями так их легче лёгкого куда угодно заманить! На чью мельницу я воду лью? Чьё колесо поддерживаю?».
Им разрешили остаться отдохнуть и даже угостили. Дима с удивлением и благодарностью принял корзины едой. В кибитке заблагоухало пирогом с ревенем, сыром, свежими огурцами, козьим молоком.
В ночь обоз тронулся. За селением кони пошли резвее. Этого невозможно было не заметить, но Дима промолчал, беседовал с Мотрой исключительно на философские темы, раздумывая как бы выведать в чём конкретно заключается его наперсничество. А на остановке перед рассветом юный волхв проверил догадку.
Так и есть, ящиков стало меньше. Груз весит легче, скорость коней выше. Не удержавшись от соблазна, Дима якобы сгружая корзины из-под еды, попытался в кибитке с дорожным скарбом вскрыть ножом запирающее устройство. Но механизм не поддался. Если бы Мотра и его люди не следили постоянно, и было больше свободного времени, то Дима обязательно расковырял бы замки и забрался в ящики.
Глава 24
Дима увидел церковь. Самую маковку. Это определённо православный храм. Пологий холм богатый порослью, подле которого обоз остановился дневать, не позволял разглядеть лучше, прятал округу в разлапистых ветвях кустов и низкорослых деревьев. Дима уже присматривал дерево повыше, тайком отдалившись от вездесущих надсмотрщиков, но тут, откуда не возьмись Чернава. Пристала как банный лист.
– Дождик под утрецо прошёл, давай грибочков наберём!
– Тебе что еды мало? – поразился Дима её настойчивости.
– Хочу грузди! Повезёт, белый гриб найдём или рыжики!
– А мне поспать охота!
– Ну, ты же не спишь?
Дима забубнил:
– Не пойду, отстань. Вот зачем по кустам сырым лазить? Роса пусть хоть немного сойдёт. Может быть потом, если не лень будет…
– Не валяй дурака! – она хмыкнула и с укором произнесла, – не пренебрегай! Я за твоим волчишкой день-деньской приглядываю, блох ему чешу-вычёсываю.
Что после такого скажешь? И Дима согласился.
– Только недолго, – проворчал он. – А Акела чего не с нами?
– Дрыхнет, – отмахнулась Чернава и поскакала, размахивая корзинкой.
Ничего не заподозрив лихого, юный волхв пошагал по нехоженой тропинке, которую выбрала шустрая девчурка.
Кушири. Колючки. Солнце в про́реди проникает, сушит. Перегной скудный. Откуда тут грибам взяться? Им тепло и влага нужна без палящего жара.
Застонал Дима:
– Вот зачем я тебя послушал? Где ты грибочки разглядеть умудрилась? С чего ты взяла, что они тут вообще есть?
– Вижу! – приглушённо вскрикнула Чернава, указав куда-то в заросли папоротника.
Юный волхв неспешно полез под куст, куда юркнула Чернава. Шелест. Хруст. Дима внезапно распластался. Попытался подняться и понял, что застрял. Вперёд. Назад. Тщетно. А сарафан спутницы скрылся из виду.
– Чер-на-ва! Чер-на-ва!
Как в воду канула. Дима покрутился ещё. Напрасно. Только одежду изодрал, да руки исцарапал. Запыхтел недовольно, задумался: «Так не бывает. Это просто кустарник. А меня как будто что-то держит… Западня!».
Дима изогнулся, поглядел по сторонам и захлопал глазами от удивления. Гроб-плетёнка! Шершавые, не очищенные заострённые колья вонзились глубоко в землю, намертво его пригвоздив. Глубокий вдох, медленный выдох. Юный волхв прислушался. Голоса. Тонкий, спокойный. Это Чернава. Второй грубый, порывистый. Её пособник? Что за игру они затеяли? Игра! Это игра!
Юный волхв расхохотался и крикнул:
– Чернава, миленькая, отпускай! Сдаюсь!
Мелькнул подол сарафана. Девчушка вернулась, но встала таким образом, что не увидеть – шею Диме так не вывернуть.
– Ну, ты и выдумщица! Отпускай уже! У меня руки и ноги затекли!
Ответ Чернавы оглушил.
– Рано.
– Как это рано?!
– Если сейчас отпустим, то ты улетишь.
– Что? Что за глупости?!
– Не надо бояться.
Диме сделалось дурно. Что происходит? В глазах на мгновение потемнело от злости и беспомощности.
– Ну, я тебе задам, когда выберусь!
Он пригладил перед носом траву, удалил камушки, упёрся лбом и ладонями в сырую землю. Пальцы побелели от натуги. Дима сжал зубы и оттолкнулся, что было силы. Ловушка пошатнулась. Ещё рывок телом вверх. Показались белёсые концы кольев. Дыхание участилось. Ещё рывок и свобода! Но тут что-то тяжёлое с треском грохнулось на клетку и колья как нож в масло вернулись на прежнее место.
Простуженный бесстрастный голос начисто отмёл дальнейшие попытки выбраться:
– Ещё раз так сделаешь, тебя расплющит.
Девчушка поддакнула:
– Каменюга грохнется. Не дёргайся!
«И эту безобидную крохотку я хотел защитить?! Наобещал ей с три короба! И в Глебург и родителей сыщем! – рассвирепел Дима и поклялся, – да чтоб я ещё раз кому-то что-то обещал без предварительного анализа! Да ни в жизнь! После сего только сдержанный прагматизм! У каждого своя правда. Разглядеть истину и не попасть в беду поможет логика. Сначала изучи вопрос, а потом уж лезь в драку!». Мысленная тирада иссякла. Помолчав ещё немного и, намереваясь хоть что-то выяснить, юный волхв осведомился:
– Чего вы хотите?
Щебет Чернавы взбудоражил.
– Все только о тебе и говорят! Бочанцам тоже охота с тобой свидится! Я же говорила, что их покажу!
– Что говорят?
– Ты не просто кудесник. Ты вольный кудесник! Ты Крылатый!
– Это же сказки?! – содрогнулся Дима.
Чернава присела рядышком, зашептала неистово:
– О тебе земля слухами полнится! Собратья донесли, тавры о тебе заговорили!
Упоминание о таврах, всколыхнуло неприятный вывод о возможно грядущей войне. Дима отчаянно запротестовал:
– Что могут рассказать эти безумцы?!
– А то, что я сама в бурю видела! – весомым аргументом пришибла Чернава.
– Ты говорила, что кудесники запрещены Сводом законов. Погибели моей желаешь? – попробовал разжалобить Дима.
– Книгу не раздобыть. Топят ей печи. А то бы проверил, что нет такой казни. Запрещены, не значит, что жизни лишат. Какой же князь кудесниками разбрасывается? А вот я тебе муравьёв за шиворот насыплю, если сговорчивость не проявишь! Меня простили за побег, тока потому что ты драгоценный на моём пути встретился!
Сглотнув, Дима напрягся. Девчушка дивный чуланчик тайн и многое о нём знает. Пособник её помалкивает, но видимо тоже уже в курсе многого. Ещё кто-то прибудет. Одна надежда на Мотру. И Мотра не подкачал. Пахнуло розой. Акела! Земля завибрировала, заходила ходуном – десятки пар ног маршируют. Весь обоз с собой Мотра привёл что ли?
Чернава подскочила, заскулила как щенок.
– Не успели…
– Не ной, – успокоил сообщник. – Сговорятся.
Она запрыгала. Дима предположил, что подоспел тот, кого они ждали. Из кустов высунулась морда Акелы. На шее верёвка. Концы обтрёпаны, размочалены. Разгрыз.
«Вот как он дрых, значит! Привязала тебя Чернавушка! – досадовал Дима. – Теперь ты меня, кумушка, не обманешь! Веры тебе более нет! Как же слово после этого сдержать? Как вернуть тебя родителям?».
Загремели голоса. Брань. Вмиг тишина и только двоих речи слышатся. Переговоры ведут. Дима негодовал и изнемогал от любопытства и дискомфорта.
И вот она – относительная свобода. Клетка убрана. Юный волхв отряхнулся, размялся. Постыдный плен не позволял вскинуть голову. Он присел к Акеле, рыхлил шерсть мохнатому другу, прятал за ним лицо. Внезапно все заторопились. Мотра хлопнул в ладоши:
– Вот и ладненько! С прибытком всех!
Сдавленный злорадный смех собравшихся занозами вонзился Диму. Увлекаемый неизвестно почему счастливым людом, юный волхв вернулся в обоз.
Акела продолжил путь в лекарской кибитке один. Чернава, не попрощавшись, осталась у Бочан. Дима недолго раздумывал над её поступком, обоз направился в церковный двор, и юному волхву стало не до разгадывания девчачьих капризов.
