Елизавета Сагирова
Лето придёт во сне. Запад
Но, конечно, ничего такого не произошло, да и Белёсый никак не тянул на грозного бойца, сеющего вокруг смерть и разрушения. А в руке он держал всего-навсего серебристый сотовый телефон, размахивал им в воздухе, торопясь в нашу сторону.
– Какого хрена?!. – снова пробормотал Бурхаев, но не предпринял никаких действий, пока запыхавшийся Белёсый не оказался рядом и торопливо не протянул ему мобильник, снова подобострастно изгибая спину.
– Вот… Сударь, они хотят что-то сказать вам… я их не предупреждал! Я вообще ничего сказать не успел, они сами уже знали, что вы здесь! Клянусь…
Бурхаев оборвал его ледяным взглядом и взял телефон двумя пальцами, осторожно и брезгливо, словно насекомое, которое может больно ужалить. Поднёс к уху:
– Слушаю.
Телефон оказался включен на громкую связь, и мы все: я, Бранко, Белёсый, бурхаевские молодчики – услышали каждое слово последовавшего короткого разговора.
– Сударь? – донёсся из трубки молодой и насмешливый мужской голос. – Доброго дня! Надеюсь, мы не заставили вас ждать?
– Отнюдь. – Надо отдать Бурхаеву должное: он говорил абсолютно спокойно и ровно, словно ничуть не удивился тому, что устроенная им засада вовсе не оказалась неожиданностью для прибывших.
– Вот и отлично! – обрадовались в трубке. – Сударь, хочу сразу предупредить, чтобы вы не вздумали приказать своим людям, которые торчат тут в лесу вокруг дороги, как рояли в кустах, открыть огонь по нашей машине. Потому что, помимо нас, тут находится и ваш сын.
– Ян?
– Он самый! И мы обязательно дадим вам в этом убедиться, после того как вы выслушаете наши условия.
– Говорите! – На этот раз Бурхаев таки подпустил в голос эмоцию, и была она плохо сдерживаемым бешенством.
Его собеседник тоже это услышал и, кажется, повеселел ещё больше.
– Сударь, вы знаете, зачем мы здесь. У вас наша подруга и её спутник. Они нам нужны. А вам нужен ваш сын. Предлагаю честный обмен. Какие бы планы на нашу встречу вы не строили ранее, отмените их. В противном случае нам придётся позаботиться о том, чтобы наследовать ваше состояние было некому. Надеюсь, вы понимаете, о чём речь.
Бурхаев ответил не сразу. Его губы побелели, желваки играли под дряблой кожей, взгляд метал молнии. Наконец, сделав несколько вдохов-выдохов, он справился с собой и ответил, ровно, как прежде:
– Я хочу убедиться, что мой сын действительно с вами.
– Пожалуйста! – великодушно отозвался голос из трубки, на миг вдруг показавшийся мне знакомым. – Надеюсь, вам видно нашу машину?
Я отвела взгляд от Бурхаева и повернула голову к дороге, как раз, чтобы успеть увидеть, как опять скользит вниз тонированное стекло, на этот раз никем не загороженное, и открывает нам чьё-то бледное лицо.
Я узнала Яна, но только по рыжим волосам. Ничем остальным он не напоминал того красивого улыбчивого парня, которого я привыкла видеть рядом с Яринкой в Оазисе. Некогда длинная и шелковистая шевелюра его была неровно срезана, и грязные слипшиеся пряди торчали сосульками надо лбом и ушами. Лицо осунулось, похудело, приобрело нездоровую серость, под глазами залегли тёмные круги, а на губах чернела запёкшаяся кровь.
Бурхаев шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Я подумала, что сейчас он заорёт в трубку ругательства и угрозы или, того хуже, отправит своих амбалов в атаку, но он и сейчас показал себя молодцом. Видимо, проявлять несдержанность этот серьёзный дядя считал возможным лишь в отношении беззащитных девочек.
– По рукам, – молвил он в трубку неестественно спокойным голосом. – Отпустите моего сына, а я отпущу вашу подругу.
– И её спутника, – напомнил весёлый голос (всё-таки где-то я его раньше слышала). – Давайте так, сударь. Во избежание неприятных неожиданностей вы сами и ваши пленники, втроём, выйдете на обочину. Мы убедимся в том, что это действительно они, и выпустим вашего сына из машины. Он пойдёт к вам, наши друзья пойдут к нам. На том и расстанемся.
Бурхаев думал. Я видела, как постепенно разглаживаются глубокие борозды на его лбу, а в глазах появляется злая радость.
– Идёт, – буркнул он, как мне показалось, слишком торопливо. – Мы выходим.
Швырнул телефон на землю, наступил на него ногой, вдавливая в мягкую лесную почву, повернулся к своим молодчикам и велел страшным шепотом:
– Слушай сюда, дармоеды! Как только Ян окажется рядом со мной – открывайте огонь по машине. Всех – в решето!
– Но, сударь, – заблеял один из парней неожиданно плаксивым голосом, – стрельбу будет слышно по всей округе… полиция…
– Не твоя проблема! – рявкнул Бурхаев.
И, больше не тратя время на болтовню, одной рукой схватил за локоть меня, другой – Бранко и потащил между деревьями к дороге.
До меня не сразу дошёл смысл его приказа. А когда я, наконец, поняла, что означают слова «всех – в решето», мы уже преодолели половину пути до ждущего нас автомобиля. Только тогда я резко затормозила, упёрлась, взрыхлив ногами почву, затрясла головой, замычала сквозь липкую ленту, задёргала руками, безуспешно пытаясь освободиться от наручников. Бурхаев выругался, на миг отпустил меня, отвесил оплеуху, но я воспользовалась этим, чтобы упасть на землю. Ни шагу больше не сделаю!
Делать шаги и не пришлось. Бурхаев, такой грузный и неповоротливый с виду, неожиданно показал просто богатырскую удаль. Одной рукой продолжая удерживать за локоть Бранко, другой ухватил меня за шиворот и, даже не сбавив скорости, волоком вытащил на обочину. От такого обращения разорванное ещё вчера платье окончательно приказало долго жить, и на асфальте я оказалась в одной перемазанной землёй сорочке. Бурхаев швырнул меня себе под ноги и остановился, вызывающе глядя на серую машину, которая действительно оказалась микроавтобусом. Извиваясь и обдирая кисти рук о металлические кольца наручников, я попыталась крикнуть в его тонированные стёкла о готовящемся предательстве, предупредить об опасности, но сумела издать лишь жалкое мычание.
– Ну?! – зычно позвал Бурхаев и широко расставил ноги, уперев освободившуюся от меня руку в бок. – Вот мы! Где мой сын?!
Дверь микроавтобуса открылась. Я снова увидела Яна. Он ступил на дорогу, согнувшись, с заведёнными за спину руками и упавшей на глаза чёлкой. Одежда, заляпанная чем-то подозрительно похожим на кровь, висела на нём пугающе свободно. Бурхаев издал приглушенное рычание, но я тут же забыла о нём, потому что человеком, который появился из микроавтобуса вслед за Яном, оказался не кто иной, как Ига, тот самый белокурый парень, вместе с ним приплывший в Оазис за Яринкой.
Так вот почему голос, звучавший из трубки, показался мне таким знакомым…
Ига пихнул Яна ладонью в спину, ухмыльнулся:
– Иди к папочке, мажорик, и больше из дома не бегай.
Я совсем перестала что-либо понимать. Разве Ян и Ига не друзья? И если вдруг это оказалось не так, то что стало с Яринкой?!
По-прежнему ссутулившись, не вынимая из-за спины, видимо, скованных, как и у меня, рук, Ян шатающейся походкой двинулся к нам. Бурхаев отпустил Бранко и вытянул руки навстречу сыну. Я, продолжая беспомощно мычать, попыталась ползти к микроавтобусу, успеть предупредить этих пришедших мне на помощь людей о готовой вот-вот грянуть стрельбе, и понимая уже, что не успею этого сделать. А потом боковая дверь автомобиля поехала в сторону, и из неё выскочил третий парень, встал рядом с Игой. Но смотрел не на Бурхаева, а на меня. Поднёс палец к губам, улыбнулся. И я замерла на асфальте, застыла в неудобной позе с вывернутой шеей.
Дэн. Повзрослевший, вытянувшийся, раздавшийся в плечах, заросший тёмной щетиной, но, несомненно, это был мой Дэн!
– Ян! Малыш, ты в порядке?
Я скосила глаза, чтобы увидеть момент встречи блудного сына с отцом, и очень вовремя, потому что встреча пошла по совершенно неожиданному сценарию. Бурхаев шагнул к Яну, взял его за плечи, собираясь заключить в объятия, но не успел. Ян внезапно вскинул руки, которые, как выяснилось, всё это время вовсе не были скованы или связаны, о нет! Эти руки прятали за спиной пистолет. И рукояткой пистолета парень моей подруги ударил отца в челюсть…
Бурхаев тяжело охнул. Пошатнувшись, начал оседать на дорогу, но Ян с неожиданной для его изящного телосложения силой подхватил родителя, развернул к себе спиной и упёр дуло пистолета ему в висок.
– Милостивые государи, прошу вашего внимания! – раздался со стороны микроавтобуса насмешливый голос.
Я повернула голову и увидела приближающихся Игу и Дэна. Ига улыбался, подняв раскрытые ладони на уровень плеч, и громко обращался к лесу, в котором затаились люди Бурхаева.
– Милостивые государи! Будьте благоразумны и держите ваши пальчики подальше от спусковых крючков, если, конечно, не хотите случайно вместе с нами продырявить и своего хозяина!
– Или чтобы я его продырявил! – крикнул Ян, медленно отступая к микроавтобусу и волоча с собой отца, который, похоже, ещё не оправился от нанесённого ему неожиданного удара.
Неподалёку от них застыл с выпученными глазами Бранко.
Ига подошёл к Яну и помог ему поддержать Бурхаева, а Дэн наклонился ко мне.
– Дайка… – Голос его, в отличие от всего остального, не изменился, остался таким, каким я его помнила и любила. – Дайка, что они с тобой сделали?
Тёплые ладони скользнули по опалённым остаткам моих волос, коснулись изуродованной щеки, начали торопливо отклеивать липкую ленту с лица. Я невольно застонала: губы, разбитые несколько дней назад, снова начали кровоточить.
– Прости. – Дэн подхватил меня под мышки, торопливо поставил на ноги, потянул в сторону микроавтобуса. – Надо уходить!
– Бранко! – позвала я и закашлялась, не сумев продолжить, но мой товарищ по несчастью сам понял, что нужно делать, и уже спешил к нам.
Дэн помог мне залезть в микроавтобус, усадил в одно из кресел. Бранко неловко плюхнулся рядом: его руки, как и мои, до сих пор были скованы за спиной. Следующими внутри оказались Ян и Ига, волоком втащившие за собой обмякшего Бурхаева. И последним внезапно в салон запрыгнул непонятно откуда взявшийся Белёсый, сияющий как начищенный сапог.
– Трогай! – радостно рявкнул он, с силой захлопывая за собой тяжёлую дверь.
И микроавтобус тронулся.
Первую минуту мы ехали молча. Все пытались отдышаться и переварить всё только что случившееся. Потом Бурхаев, который, закатив глаза, полулежал на сиденье, шевельнулся и глухо застонал. Я с удовольствием заметила на его начинающем опухать подбородке кровоточащую ссадину от удара пистолетной рукояткой.
Дэн рядом со мной вздохнул и протянул Яну пару наручников, точно таких же, что до сих пор стягивали мои запястья. Ян чуть поколебался, но взял их. На его лице отображалась сложная смесь вины и решимости. Ига помог завести руки Бурхаева за спину, и наш мучитель, так внезапно сам ставший пленником, оказался беспомощен. Его взгляд ещё плохо фокусировался, но он сумел обвести им всех нас по очереди. Я не сдержалась и адресовала ему злорадную улыбку.
– Ян… – прохрипел Бурхаев, силясь повернуть голову. – Ян… сын…
На Яна было жалко смотреть: он невольно подался назад, вжимаясь в спинку кресла, словно в надежде слиться с ней, спрятаться от отцовских глаз. И теперь было видно, что его бледность, синяки под глазами и кровавая корочка на губах – просто небрежный грим.
– Рот ему заткните, а то горланить сейчас начнёт, – раздался глуховатый голос спереди, с водительского места. Этот голос тоже оказался мне знаком, и на этот раз не пришлось даже гадать, кому он принадлежит: я уже была готова к любым встречам из прошлого и не удивилась.
– Михаил Юрьевич?
Над спинкой сиденья поднялась рука, качнулась в воздухе и снова вернулась на руль.
– Здравствуй, Даша. С возвращением.
Я вздрогнула. Тысячу лет никто не называл меня Дашей, я уже и забыла, что когда-то отзывалась на это имя…
Между тем Ига деловито залепил рот Бурхаеву взятой откуда-то клейкой лентой, и я снова не смогла подавить ехидной улыбки: ну как тебе такое нравится, голубчик? Бурхаеву такое совсем не нравилось: он таращил глаза, мотал головой, и насладиться своим злорадством в полной мере мне мешало только несчастное лицо Яна, который нервно ломал пальцы и кусал губы, погружённый в тяжёлую внутреннюю борьбу.
– Ян, а где Яринка? – спросила я у него, не в силах больше терпеть, хоть и понимала, что момент не совсем удачный.
Но, услышав о моей подруге, Ян сразу просветлел лицом. Улыбнулся:
– Ждёт. С нами рвалась, но мы решили поехать чисто мальчиками.
Таким ответом я вполне удовлетворилась и оставила подробности на потом. Яринка жива-здорова, совсем скоро мы увидимся, чего ещё желать?
Тут Бранко, до сих пор сидевший абсолютно неподвижно, робко привлёк к себе внимание – начал издавать мычащие звуки. Все повернулись к нему, и дружно смутились, потому что до сих пор никто не замечал по-прежнему заклеенный рот моего друга.
– О чёрт! – Ига, находившийся к нему ближе всех, торопливо кинулся освобождать моего товарища по несчастью. – Прости, братишка, про тебя-то мы и забыли. Дэнчик, а как их с Дайкой из наручников доставать?
– Сейчас никак, – вместо Дэна из-за руля ответил Михаил Юрьевич. – Только когда приедем.
– А когда приедем? – едва обретя возможность говорить, спросил Бранко. – И куда?
– В течение часа будем на месте, если без пробок, – охотно ответил мой бывший «жених». – В Черешнино, там наше временное убежище.
Услышав про Черешнино, Бранко закатил глаза и издал мученический стон. Мне неожиданно стало очень смешно, и я захихикала. Ян, Ига, Белёсый, даже Бурхаев-старший удивлённо уставились на меня. Это тоже оказалось презабавно, отчего моё хихиканье перешло в громкий смех. Друзья недоумённо переглянулись, а сидящий рядом Дэн положил руку мне на плечо:
– Дайка, ты в поря…
Меня согнуло на сиденье совсем уж неудержимым приступом хохота. Снова Черешнино… Бедный Бранко… Какие смешные у всех лица… Что происходит, я же сейчас заплачу!
Усилием воли я попыталась сдержать рвущийся с губ истеричный хохот, грозящий вот-вот перейти в рыдания. Удалось мне это лишь частично – громко реветь я не начала, но слёзы из глаз всё-таки брызнули. И не было возможности их вытереть скованными за спиной руками…
– Тише, Малявка. – Дэн осторожно обнял меня, притянул к себе. – Всё позади, больше я никому не дам тебя в обиду.
От его слов я заплакала ещё пуще, но уже с облегчением, уткнулась носом в плечо своего вновь обретённого друга, когда-то подарившего мне надежду и смысл жизни, замерла, чувствуя, как его ладонь скользит по моим сожжённым волосам. Так и сидела, постепенно успокаиваясь под сочувственное молчание остальных.
До того как микроавтобус прибыл по месту назначения, мне даже удалось задремать, и встрепенулась я только при звуке открывающейся двери. Все завозились, начали подниматься с мест, Ига и Ян снова подхватили под мышки Бурхаева, готовясь тащить наружу… Но прежде чем хоть кто-то успел покинуть салон, в дверях возник тонкий силуэт. Дэн разжал объятия, поспешно отодвинулся в сторону, и на меня налетел рыжий вихрь. Налетел, вжал в спинку сиденья, стиснул веснушчатыми руками…
– Яринка…
Глава 7
Под полной луной
Просыпалась я медленно и тяжело – словно пыталась выплыть к солнцу из чёрной глубины Русалкиной ямы. Свет брезжил сквозь сомкнутые веки, но поднять их сил не было. Память тоже не спешила возвращаться, и на какой-то ужасный миг мне показалось, что я всё ещё в подвале Бурхаева: в нос ударила подземная сырость, кожу продрало холодом. Это помогло мне найти в себе силы для пробуждения, и, вздрогнув всем телом, я распахнула глаза.
Не было никакого подвала. И сырости не было: напротив – душистый весенний воздух с ароматом сирени влетал в приоткрытое окно. За ним пели птицы и светило солнце сквозь изумрудную листву. Я лежала на широкой двуспальной постели, куда влезло бы ещё как минимум пять таких же тощих Даек, на пышной подушке-облаке, под невесомым, но тёплым одеялом. Всё остальное вокруг выглядело не менее замечательно, но больше всего обрадовала Яринка. Она сидела с ногами в кресле, придвинутом к моей постели, и читала книгу. Увидев, что я проснулась, вскочила на ноги.
– Дайка! Ты меня узнаёшь?
– Узнаю, конечно, – удивилась я. Голос спросонья прозвучал тихо и хрипло, но Яринка расслышала. Громко выдохнула от облегчения:
– Фу-у-ух! А то я уже заволновалась. Знаешь, сколько ты спишь? Почти сутки!
В это я охотно поверила, потому что, начав снова ощущать своё тело, обнаружила очень настоятельную потребность срочно посетить туалет. К счастью, дверь в совмещённый санузел оказалась тут же, в комнате.
Когда я вернулась, осторожно переставляя слабые ноги по ворсистому ковролину, Яринка уже успела подать завтрак: овсянку с дольками фруктов и минеральную воду – на изящном сервировочном столике, что живо напомнило мне Оазис.
– Ничего тяжелее тебе лучше пока не есть, – виновато пояснила она. – А ещё нужно соблюдать постельный режим, так что лезь обратно под одеяло.
Я с удовольствием послушалась. Немного кружилась голова, и очень хотелось пить. Яринка поняла это: молча наполнила стакан минеральной водой, протянула мне и внимательно наблюдала за тем, как я жадно его опустошаю. А потом вдруг расплакалась, уткнувшись лицом в ладони.
Я чуть не пролила остатки воды на одеяло. Первое, что пришло в голову, – новая беда! Яринка знает что-то, чего пока не знаю я, и плачет, потому что сейчас ей придётся это рассказать… Но подруга выдавила сквозь всхлипы:
– Прости меня, я так виновата! Я не должна была оставлять тебя там одну… в Оазисе.
Я не сдержала вздох облегчения, отставила стакан, аккуратно дотянулась и коснулась Яринкиного плеча. Но она по-прежнему прятала лицо, избегая смотреть мне в глаза.
– Я не должна была бросать тебя… Но я так испугалась! Бурхаев… он…
При звуке этого имени я, как наяву, увидела сырой подвал, почувствовала холод наручников, услышала крики Бранко и покрылась мурашками. Глухо ответила продолжающей всхлипывать Яринке:
– Правильно испугалась. Это страшный человек. И, если бы ты осталась в Оазисе, скорее всего, нас обеих здесь сейчас не было бы.
Яринка несмело глянула на меня исподлобья:
– Ты не обижаешься? Правда?
– Конечно нет! Это очень хорошо, что ты убежала. Мне больше не за кого было волноваться, только поэтому я и смогла вырваться оттуда.
Вообще-то я сказала это, только чтобы утешить подругу, но, уже заканчивая фразу, поняла: а ведь так и есть. Останься она на острове, я бы всё делала с оглядкой на неё. И ни за что бы не решилась напасть на Ховрина, думая о том, что Ирэн может отыграться – и, скорее всего, отыграется – на Яринке.
Подруга почувствовала искренность в моих словах, несмело улыбнулась:
– Я всё это время думала о тебе. Как ты там… что делаешь… не обижают ли тебя. И верила, что однажды ты придёшь. Даже Ян не верил, а я ждала. И, когда Серый позвонил и сказал, что ты здесь, я просто…
Подруга жалобно поморщилась, и, испугавшись, что она снова расплачется, я торопливо спросила:
– Кто это – Серый?
– Да охранник же из приюта! Сергей. Ты его ещё бледным звала.
– Белёсым, – машинально поправила я. – Слушай, а как он вообще…
Бесшумно приоткрылась дверь, в неё заглянул Бранко – посвежевший, разрумянившийся, с двумя пластырями на шее поверх недавних ожогов.
– Бэби Дайка! Проснулась, наконец-то? Мы уже беспокоились.
– Привет, – смущённо буркнула я: стало стыдно за то, что до сих пор даже не поинтересовалась у Яринки о своем товарище по несчастью. А ведь он пострадал из-за меня – и больше меня. В последний раз мы виделись вчера (или уже позавчера?), когда прибыли в этот дом и, наскоро приняв душ, отправились спать, отказавшись от еды, – настолько были вымотаны недавними событиями. Но теперь, судя по виду приятеля, он был в полном порядке.
Я попыталась подняться с постели, чтобы поприветствовать Бранко, но серб замахал руками:
– Лежи-лежи! Я только хотел сказать, что тебя приму без очереди, обращайся в любое время.
С этой загадочной фразой он исчез за дверью.
Я перевела недоумённый взгляд на Яринку. Она тихонько смеялась.
– Бран делает причёски девчонкам. Наши, как узнали, что он стилист, сразу осадили со всех сторон.
– Девчонкам?
– Потом познакомишься, – отмахнулась Яринка. – Нас тут много. И все в очередь к Бранко.
– Ну и не буду им мешать.
Яринка погрустнела:
– Вообще-то надо бы. Твои волосы. Они же…
Волосы! Машинально вскинув руку к голове, я наткнулась пальцами на жёсткие, обожжённые сосульки и вспомнила вчерашний (или всё-таки позавчерашний?) день, когда, встав под душ, вместе с шампунем смыла и часть того, что осталось от моей былой шевелюры.
Прислушалась к себе. Сожаления не было. Да, мне нравились мои волосы такими, какими их сделали в салоне Оазиса – гладкими, как шёлк, струящимися, с озорными изумрудными пёрышками, запутавшимися в русых прядях. Но здесь нет салонов. Здесь нельзя ходить с распущенными волосами, с крашеными – тем более. Здесь меня в любом случае ждала бы только унылая туго заплетённая коса. Так о чём переживать? Тем более странно, что девчонки, о которых сказала Яринка, так рвутся к Бранко. Что он может для них сделать? В лучшем случае – подровнять кончики или выстричь чёлку.
Я уже хотела спросить об этом у Яринки, но меня остановил её взгляд. Пристальный, тревожный, с затаённым ожиданием. Первая мысль, конечно, снова была о плохом: от хороших новостей я уже отвыкла.
– Что?
Подруга покусала губу, но желание выговориться победило:
– Дайка, ты только не волнуйся. Михаил Юрьевич нашёл твоих родителей.
Над покатой крышей, куда мы с Дэном выбрались через чердачное окно, висела полная луна. Глядя на неё, я вспомнила, что, когда, спасённая из лап Бурхаева, только-только попала в этот дом, то в один из первых вечеров здесь видела в небе лишь половинку её. Выходит, прошло не больше двух недель? Верилось с трудом: казалось, что миновали месяцы, время тянулось невыносимо медленно, оно просто издевательски топталось на месте!
Дэн подал мне руку, хоть я и не нуждалась в поддержке. Да, крыша оказалась наклонной, но мы двигались по широкому горизонтальному коньку кровли, не рискуя соскользнуть вниз. Ладонь Дэна приятно грела, и я не захотела отпускать её, даже когда мы уже уселись на краю, свесив ноги вниз.
– Красиво? – спросил Дэн, пытаясь поймать мой взгляд.
Красиво. Несомненно. Помимо плывущей по небу румяной луны, глаз радовала россыпь уютных разноцветных фонариков, светящих сквозь уже вовсю распустившуюся листву деревьев и кустов. Фонарики были везде: на газонах и на дорожках, на ветвях и на кованых оградах – престижнейший московский район Черешнино ночью особенно впечатлял. А учитывая, что трёхэтажный особняк с готической крышей, в котором временно расположились мои друзья, возвышался над всеми окружающими домами, вид открывался завораживающий.
– Да, очень, – ответила я, но без особого энтузиазма. Совсем не этого ждала я сегодня от Дэна, не за этим подошла к нему, едва лишь друг появился на пороге.
А появлялся он нечасто.
Вместе с Яном, Игой, Михаилом Юрьевичем и другими здешними обитателями, Дэн почти всегда находился в отъездах, о цели которых мне не было известно. Мне пока ничего не было известно, кроме того, что я слышала в ответ на все свои вопросы – здесь безопасно. Остальные объяснения откладывались на потом. И ладно: я была готова мириться с любой неизвестностью, кроме одной – о своих родителях.
О родителях я помнила всегда, несмотря на всё то что случилось и изменилось с момента нашей разлуки. Я помнила, кто я такая и откуда, а следовательно, никогда не забывала и о них. Но в тот переломный день, когда Яринка сообщила мне счастливую новость, я поняла, что увидеться с мамой и папой уже не чаяла. Их образы не потускнели в моей памяти, но были неразрывно связаны с прошлым, с тайгой, с Маслятами, неотделимы от всего этого. А тот факт, что никакой конкретной информации о них никто мне до сих пор не предоставил, лишь усиливал неверие в происходящее.
Конечно, я спрашивала! Я требовала и истерила! Но Яринка, чуть не плача, отвечала только, что не знает ничего, кроме уже сказанного, Дэн твердил то же самое. Ян, Ига, другие парни и девушки, то появляющиеся, то исчезающие в этом огромном доме, вообще не понимали, о ком я говорю. Оставался Михаил Юрьевич. Но он появлялся здесь от силы пару раз в неделю, запирался в своей комнате, а на мой скулёж под дверью отвечал лишь, что всему своё время, а пока мне должно хватить информации о том, что родители живы, здоровы и на свободе. Этой информации мне пока и хватало: ровно настолько, чтобы не сойти с ума от пытки неизвестностью.
Сегодня, ближе к ночи, из очередной отлучки вернулся Дэн, и я предприняла новую попытку что-то разузнать, пусть не о самих родителях, но хотя бы о том, когда Михаил Юрьевич собирается поговорить со мной о них. К моему удивлению, Дэн не попытался уйти от ответа, а шепнул: «Пойдём, я тебе кое-что покажу». Обрадованная, я поспешила за ним, думая, будто это «кое-что» наконец станет ответом на мои вопросы. Но Дэн привёл меня на третий этаж, к узкой лестнице, по которой мы попали сначала на чердак, а потом на крышу, где теперь и сидели под круглой луной. И пусть тут было чудесно, но я-то ожидала совсем другого!
– Только не поднимайся сюда одна, – попросил Дэн, по-прежнему сжимая мою руку. – Крыша бывает скользкой от дождя или от росы. И днём нельзя: лучше будет, чтобы соседи не видели посторонних людей.
– Дэн… – начала было я, но друг перебил:
– Подожди. Знаю, чего хочешь. Я потому и увёл тебя подальше от других, чтобы спокойно поговорить, чтобы никто не мешал.
– О чём поговорить? – Я уже боялась надеяться.
– О твоих родителях. О том, где они и что нужно делать дальше.
У меня вырвался судорожный всхлип – одновременно облегчённый и обиженный.
– Но ты же говорил, что не знаешь!
– Я и не знал! – торопливо заверил Дэн. – Никто не знал, правда. У нас с информацией очень строго. Не потому, что не доверяем друг другу, а чтобы, если вдруг кто-то один попадётся, он не сумел выдать других. Поэтому всего я тебе не расскажу при всём желании, хоть сам тут уже два года. Среди наших самый осведомлённый – Михаил Юрьевич. Вот он и велел мне поговорить с тобой о твоих родителях.
– Почему не сам? Я так долго просила!
– Ему виднее, – уклончиво ответил Дэн. – Да и разве я тебе не ближе, чем он?
– Ближе, конечно. – Я почему-то смутилась. Покосилась на Дэна. Действительно ли мы близки? Дэн для меня значил очень много, но за те два года, что мы не виделись, он стал абстрактным: скорее идеей, чем человеком. Встретиться снова, конечно, оказалось счастьем, но это был уже другой Дэн. Этого Дэна я немного стеснялась – и не знала, сможем ли мы общаться просто и естественно, как раньше в приюте, когда вдвоём убегали в лес стрелять из рогаток.
Он поймал мой изучающий взгляд и, правильно его истолковав, грустно кивнул:
– Ты тоже очень изменилась. Повзрослела. И вообще… – Он сделал неопределённый жест рукой, но продолжать не стал.
– Что – вообще? – не сдержала я любопытства.
Дэн жалобно поморщился:
– У тебя будто что-то отняли. Вроде это и ты, но уже не такая. Не цельная. Не знаю, как объяснить, но ты будто лишь чёрно-белая ксерокопия прежней Дайки.
Я задумалась над словами друга. Уж не мою ли утерянную в Оазисе девственность он имеет в виду? Да ну, ерунда, Дэн не настолько консервативен, чтобы придавать этому значение. Но что ещё у меня могли там отнять? Веру в лучшее будущее? Волю к борьбе? Нет, если бы я утеряла веру и волю, то, скорее всего, давно бы уже составляла компанию рыбохвостым девам из Русалкиной ямы. Может, я просто уже не такая весёлая и беззаботная, как в приюте? Хотя не припомню, чтобы я и там отличалась особым весельем или беззаботностью.
Решив подумать об этом позже, я снова внимательно посмотрела на Дэна:
– А ты такой же. В смысле, не копия, настоящий. Только вырос и красивый стал.
Последнее вырвалось у меня неожиданно: я просто озвучила то, что видела. Здесь и сейчас, в призрачном лунном свете, среди отблесков множества разноцветных фонариков, Дэн и правда был очень красив. Его тёмные брови и ресницы оттеняли бледную кожу лица, утратившего мальчишечью округлость, и оно казалось искусно высеченным из мрамора. Чуть отросшие русые волосы лежали непослушными вихрами, прикрывая лоб и уши. И двухдневная щетина совсем не портила моего друга, а, напротив, придавала его облику некую завершённость, давала понять, что передо мной хоть и юный, но уже мужчина.
Дэна не смутила похвала. Он засмеялся, протянул руку и провёл ладонью по моей голове:
– Ты тоже хороша, Малявка. Похожа на симпатичного мальчишку.
Я сердито отклонилась, выворачиваясь из-под его руки. Ну и комплимент! Понятно, что таким образом Дэн пытался утешить меня, помочь смириться с потерей волос, но, право, это лишнее! Меня вполне устраивала моя нынешняя причёска, тем более что делал её Бранко, а из-под его рук выходят лишь шедевры. Ну не считая, возможно, уродливого родимого пятна, которое до сих пор «украшало» моё лицо. А вот стрижка получилась очень даже милая! Стараниями Бурхаева сохранить длину волос мне бы не удалось даже с помощью Бранко, но он сделал всё, что мог. Теперь на затылке у меня топорщился «ёжик», постепенно удлиняющийся к макушке и переходящий в длинную, до бровей косую чёлку, которую я зачёсывала набок. Так что Дэн сказал правду: с моим невысоким ростом и худобой получилось очень похоже на мальчика лет двенадцати. Особенно когда я ходила в спортивных штанах и футболке. Ходила, конечно, только по дому и прилегающей к нему территории, однако не оставляла надежды, что позже Михаил Юрьевич разрешит мне и на улице появляться в таком виде. Кто догадается, что я девчонка? Да и кому надо об этом догадываться?
Неподалеку залаяла собака, и я вздрогнула всем телом. Лай был низкий, грубый, с хрипотцой, такой, что мне сразу представилась чёрная коренастая зверюга в лоснящейся, как чешуя, шкуре.
Дэн снова погладил меня по голове: на этот раз успокаивающе. Он в подробностях знал обо всём, что случилось со мной и Яринкой после побега из приюта. Историю появления моих шрамов – в том числе.
– Ничего, – вполголоса сказал он, обращаясь к луне. – Мы заставим их заплатить за всё.
Его слова вернули меня к теме разговора, и я встрепенулась:
– Так о чём Михаил Юрьевич велел со мной поговорить? Где мама и папа? Я смогу их увидеть?
– О том и речь. – Тон Дэна стал деловым. – Да, ты можешь их увидеть, но не так скоро, как тебе хотелось бы. Для этого придётся постараться. Кое-что выполнить.
– Я сделаю всё что угодно! – торопливо заверила я. – Где они?
– В Сибири. Видишь ли, после того как накрыли вашу деревню, детей распределили по приютам, а взрослых судили и приговорили к разным срокам в разных местах заключения. Твои родители три года находились в городской тюрьме, потом были переведены в колонию-поселение на Урал, в какую-то глушь.