Елизавета Сагирова
Лето придёт во сне. Запад
Здешний вокзал оказался не просто полупустым – почти полностью заброшенным. Работала лишь одна билетная касса на первом этаже да комната полиции рядом с нею. По остальному зданию гулял ветер, катая мусор между рядами кресел, на которых, нахохлившись, словно недовольные птицы, сидели редкие пассажиры в ожидании таких же редких поездов. Зря Дэн опасался излишнего внимания: мы прошли вокзал насквозь и не увидели никого одетого в форму.
За пределами вокзала дела обстояли не лучше. Заросшие улицы ощетинились разбитыми фонарями, дома слепо глядели заколоченными окнами, встречные прохожие зыркали на нас подозрительно, а то и откровенно зло. Почти все они были одеты очень небрежно, не по размеру, словно подбирали вещи из чужого гардероба.
– Чёрт, – пробормотал Дэн, крепко держа меня за руку. – Мы слишком нарядно выглядим на фоне местных жителей. Как же Юрьич этого не предусмотрел?
Я усмехнулась про себя. Эх, побывай Дэн в Оазисе, имел бы сейчас совсем другое представление о нарядной одежде, ведь одеты мы были в самые будничные и невзрачные вещи, от которых я уже отвыкла за время своего пребывания на острове. Свободные серые платья с длинными рукавами на нас с Яринкой, тёмные брюки и рубашки – на парнях. Разве что новые разноцветные рюкзаки выглядели броско. Но и правота в словах Дэна тоже была: по сравнению с местными одно то, что наша одежда приходилась нам по размеру, уже привлекало внимание.
– Сергей, далеко до гостиницы? – Ян тоже нервничал и тоже крепко держал Яринку за руку. – Не нравится мне, как тут на нас смотрят.
Словно подтверждая его слова, мимо проехала машина, замедлилась, поравнявшись с нами, и я увидела хмурые лица, пристально и недобро глядящие из салона.
– Недалеко, – буркнул Белёсый, который шёл, глядя в экран телефона. – Вот только интернет тут совсем не ловит. Хорошо хоть, у меня карты загружены были.
Карты мало помогли, мы добирались до цели очень долго, несколько раз сбивались с пути, меняли направление и плутали, не смея спросить дорогу у подозрительно глядящих прохожих. Часы шли, солнце клонилось к западу, на затихающий город наползали синие сумерки, а наш маленький отряд, растерянный и примолкший, как во сне, всё брёл по заросшим улицам между полузаброшенных молчаливых зданий.
Закат уже почти отгорел, когда из паутины переулков нам навстречу выдвинулся обшарпанный трёхэтажный дом с одним подъездом. И по моему первому впечатлению, он ни в коем разе не мог быть гостиницей. Из кино, из книг, из увиденной мельком Москвы и, конечно, из бытия в Оазисе я извлекла совсем другой образ таких заведений. Высокие холлы, улыбчивые красавицы на ресепшене, строгие портье у входа, красные дорожки, мелодично звенящие лифты… Да хотя бы небольшой уютный коттедж в викторианском стиле с камином в общей гостиной! Но никак не панельная трёхэтажка с мутными стёклами и покосившимися перилами крыльца.
Однако на грубо окрашенной двери, не оставляя шанса на ошибку, висела раскрашенная от руки амбициозная вывеска «Гостиница „Енисей“».
– А знаете, – нарушил повисшую тишину Белёсый, – может, вы и правильно купили себе мобилы. Лучше уж потратить деньги на них, чем вот на это!
– И что дальше? – уныло спросила Яринка. – Где будем ночевать? Тут, в кустах?
Никто не успел ответить, потому что дверь «Енисея» неожиданно приоткрылась, и ночевать в кустах нам не пришлось.
– Ну чё вы тут стоите? – на крыльцо ступила жилистая бабка в бесформенном халате с повязанной поверх него шалью. В одной руке она держала выцветшее пластмассовое ведро, в другой – ворох скомканных тряпок. На ногах ископаемого красовались самые настоящие калоши, которые сияли в последних лучах заката так, словно решили компенсировать своим блеском общий затрапезный вид хозяйки.
Мы молча воззрились на бабку, которая, поставив ведро себе в ноги, как ни в чём не бывало принялась развешивать на перилах крыльца разноцветные тряпицы, искоса бросая на нас хитрые взгляды и словно чего-то выжидая.
– Пойдёмте-ка отсюда, – шёпотом предложил Ян, – а то сейчас полицией грозить начнёт, если не уберёмся. Знаю я таких…
– Да какая здесь полиция? – уныло бормотнул Белёсый, но попятился вместе с остальными.
Пройдя несколько шагов спинами вперёд, мы развернулись и уже направились прочь, когда сзади снова раздался на удивление зычный голос бабки:
– Куда пошли-то? Чего здесь делаете, спрашиваю? День вон какой летний, благодать, а?
Дэн замер, стиснув мою руку, резко обернулся. Бабка стояла на прежнем месте, и её лицо, похожее на печёную картофелину, было непроницаемо.
– День летний, бабуля!
Остальные тоже начали оборачиваться, словно просыпаясь.
– Ну, а коли летний, – бабка подхватила ведро и распахнула дверь «Енисея» настежь, – то и добро пожаловать, дорогие гости!
Глава 11
Минус один
Внутри гостиница с громким названием «Енисей» представляла собой ещё более печальное зрелище, чем снаружи. Вытертый линолеум, выцветшие обои, помутневшие от времени зеркала, мебель, словно прибывшая сюда из прошлого века на машине времени (а скорее всего – просто собранная из брошенных квартир, коих в Красноярске было теперь куда больше, чем жилых). Дульсинея Тарасовна, как представилась нам бабка-уборщица, глядя на наши вытянувшиеся лица, фыркнула и заверила, будто «Енисей» – на данный момент почти лучший из имеющихся в городе отелей. Она так и сказала – «отелей», повернулся же язык!
Впрочем, со всем этим можно было смириться, учитывая, что поселили нас в «лучшем отеле города» совершенно бесплатно. Когда Дэн, первым последовавший на зов Дульсинеи Тарасовны, сказал, что мы не можем заплатить за проживание, она лишь хихикнула:
– Считайте, что у нас акция. «Летние дни»: всем безденежным лоботрясам с новыми телефонами – сутки проживания бесплатно!
Услышав эти слова, Белёсый злорадно хмыкнул, а мне стало неуютно при мысли, что, несмотря на разделяющее нас огромное уже расстояние, Михаил Юрьевич продолжает контролировать наши действия.
Заселились мы в номерах на двоих. Я, разумеется, с Дэном, чем вызвала осуждающий взгляд Дульсинеи Тарасовны, воздержавшейся, впрочем, от замечаний. Остальные тоже разбились по двое – кроме Белёсого, соседствовать с которым никто не пожелал, что только обрадовало бывшего охранника. Он удовлетворённо крякнул и возвестил, что наконец-то сумеет выспаться без всяких источающих озабоченные флюиды, пыхтящих и ёрзающих личностей рядом. Все деликатно сделали вид, что не поняли, о ком идёт речь, но я всё равно возненавидела Белёсого ещё больше.
Расселившая нас по номерам Дульсинея Тарасовна (никакого администратора гостиницы не было и в помине) посоветовала никуда не ходить: уже вечерело, а времена стояли неспокойные. Гулять по недружелюбному Красноярску и так никому не хотелось, но от вопросов мы всё-таки не удержались.
– Бабушка, – доверчиво обратился к уборщице Ян, – а что случилось с городом? Почему здесь так… пусто?
– Москвичонок ты мой! – Дульсинея Тарасовна посмотрела на него почти с умилением. – Тамбовский волк тебе бабушка! А в городе совсем не пусто, это вы ещё дальше не были. В Чите пустоту увидите, а уж за ней…
– Мы едем в Благовещенск, – зачем-то сообщил Дэн.
Дульсинея Тарасовна закатила глаза и, не дожидаясь новых вопросов, поспешила прочь, звякая дужкой ведра.
Не знаю, были ли в гостинице другие постояльцы, но наша компания заняла почти весь третий этаж. Забросив вещи в номера, наспех поужинав в пустой общей кухне, мы вышли на улицу и, обогнув ветхое здание, попали на задний двор, огороженный шатким штакетником и оборудованный наподобие площадки для пикника. Здесь все расселись на деревянные лавки и, поглядывая на редкие звёзды в неожиданно ясном и близком небе, примолкли. Михаил Юрьевич не сказал Белёсому точного времени появления своего человека. Он лишь обозначил место и расплывчато добавил: «После наступления темноты». Темнота наступила, с ней пришла ночная зябкость. Мы ёжились, переглядывались: долгий нервный день давал о себе знать, и всё чаще слышались зевки. Я привалилась щекой к плечу Дэна, он накрыл мои ладони своими, и это было восхитительно, несмотря ни на что.
– Москвичи дурные! – раздалось из темноты, и мы встрепенулись, словно сонные воробьи на проводах.
От гостиницы в нашу сторону двигалась тёмная бесформенная фигура. Но гадать, кто это, не пришлось: слишком запоминающимся был скрипучий старческий голос.
– Здесь вам не Москва, тут даже летом одеваться надобно! – Дульсинея Тарасовна приблизилась и, прежде чем кто-то успел подумать, как бы повежливее спровадить её с места нашего тайного рандеву, добавила: – Говорила я Мишке – отправь хоть постарше кого, с мозгами чтоб, а он опять детский сад на выпасе прислал!
– Мишке? – переспросил Белёсый, первым начав о чём-то догадываться. – Это…
– Да Михаил Юрьевич ваш. – Бабка неторопливо подползла и прочно угнездилась на одну из скамей. – Для кого Юрьевич, а для кого Мишка – сынок бедовый.
Мы ещё ошеломлённо переглядывались, не зная, как реагировать на внезапно обнаружившийся семейный повстанческий подряд, а Дульсинея Тарасовна уже перешла к делу:
– Значит, так, молодёжь. Деньги вы, конечно, зря профукали. Там, куда завтра отправитесь, телефоны вам будут – как жмурику припарка! Связь пропадёт за Читой и больше уже не появится. Но сделанного не воротишь, так что проехали. А главная новость на повестке дня… летнего, хе-хе! На этом перевале ваш отряд теряет бойца! Кто тут Игорь?
Ига, сидевший рядом с Яринкой и Яном, молча поднял руку. Бабка одобрительно кивнула ему:
– Значится, голубь, ты завтра идёшь на вокзал и покупаешь билет до Абакана. Покупаешь в кассе, предъявляешь паспорт и старательно светишь таблом. В поезд грузишься с салютами и фанфарами, активно общаешься с соседями по купе, пьёшь с ними на брудершафт, рассказываешь о себе слезливые истории – в общем, стараешься наследить как можно заметнее. А в Абакане, только выйдя из вагона, бегом бежишь по адресу, который я тебе шепну, отсиживаешься там, сколько будет сказано, и затем благополучно возвращаешься в столицу. Ну, или куда там Мишка скажет. Догадываешься, зачем это нужно, москвичонок?
– Сбить погоню со следа, – ответил Ига под общее неловкое молчание.
– По идее, да, – согласилась Дульсинея Тарасовна. – Но это так, перестраховка. В наших ебенях погоня появится ещё не скоро. Если вообще появится.
Я вспомнила отпущенного на все четыре стороны Бурхаева-старшего и подумала, что на месте боевой мамы Михаила Юрьевича не была бы так оптимистична.
– Но так нельзя! – возразил Ян, машинально придвигаясь ближе к Иге. – Нам опасно разделяться!
– Вам опасно двигаться дальше таким вот бараньим стадом! – повысила голос старуха. – Мишка для того и собрал бестолковую толпу, чтобы по пути вы постепенно расползались в разные стороны. Ложные мишени, понимаете, да? Или вот ещё – ступени ракеты! Были такие чудные вещи в светлом руссийском прошлом. Взлетала длинная ракета, а в полёте от неё один за другим отваливались целые куски – ступени, чтобы, значит, дать возможность ракетной морде достичь луны!
Старуха поучительно подняла вверх узловатый палец, а затем направила его на меня, явно давая понять, кто именно среди нас – «ракетная морда». Я невольно съёжилась под этим жестом, и Дэн успокаивающе приобнял меня.
– И когда должна отвалиться следующая ступень? – вроде бы насмешливо спросил Белёсый, но все услышали нервозность в его голосе.
– А вот этого знать не могу. – Дульсинея Тарасовна покачала седой головой. – И вы узнаете, только когда время придёт, а до того…
– Так что же, – Яринка без всякой почтительности перебила старую женщину, – в итоге никто из нас не дойдёт до цели вместе с Дайкой?
– Дойдёт, милая! – не обиделась та. – Обязательно дойдёт до цели, вот только цели у вас могут быть разные.
Яринка уже открыла рот, чтобы возразить, но почему-то передумала и вместо этого посмотрела на меня. «Я пойду с тобой до конца», – сказали её глаза.
И я так же безмолвно ответила: «Знаю».
Как мы и думали, билеты до Благовещенска уже были куплены. Дульсинея Тарасовна вручила их Белёсому вместе с тонкой стопкой наличных. Не Дэну: видимо, после истории с телефонами он утратил лимит доверия. Поезд отправлялся рано утром, и старуха настоятельно рекомендовала нам хорошо выспаться. Мы вняли её совету и, решив отложить все разговоры до завтра, торопливо разошлись по номерам.
Я первым делом юркнула в душ, оставив Дэна дожидаться своей очереди. И там, под еле тёплыми струями ржавой воды, мне пришло в голову, что сейчас, впервые со времён приюта и наших лесных вылазок, мы с ним остались вдвоём. Наедине. За закрытой дверью. Почему-то стало зябко, и я замерла, обхватив себя руками за плечи, испытывая мучительное дежавю, ещё не понимая, откуда взялись эта неловкость и стеснение от собственной наготы. И только, невольно бросив опасливый взгляд в мутное зеркало и увидев там своё отражение – худую фигурку с выпирающими тазовыми костями, – я вдруг вспомнила, что так же стояла под душем в Оазисе в тот день, когда меня купил Доннел. Стояла, смотрела на себя в зеркало и думала о предстоящей ночи.
«Привет, Лапка. Я беспокоился».
Я так отчаянно затрясла головой, пытаясь прогнать из ушей голос Ральфа, что во все стороны полетели брызги. Да нет же, как можно сравнивать! Дэн не покупал меня, здесь не Оазис, а он не его гость – мне нечего бояться! И стесняться нечего! Решительно схватив полотенце, я несколькими движениями вытерла волосы (всё-таки у короткой стрижки немало своих преимуществ) и, обернувшись этим же полотенцем, толкнула дверь.
Дэн сидел на краю двуспальной кровати, выглядевшей на удивление новой для «Енисея», и рассеянно теребил пуговицу расстёгнутой на груди рубашки. Поднял глаза, несколько секунд, не моргая, смотрел на меня, неожиданно появившуюся перед ним чуть ли не в неглиже, а потом улыбнулся – понимающе и грустно. Так, что мне вдруг стало невыносимо стыдно за свой дурацкий вид – выперлась в полотенце на голое мокрое тело! Роковая женщина, соблазнительница-искусительница, спасайся, кто может!
К счастью, Дэн сделал вид, что не заметил моего конфуза. Он деликатно отвёл глаза и, пока я торопливо шарила в рюкзаке, выискивая чистую одежду, принялся размышлять вслух:
– Я вот всё думаю: Игорю не стали делать паспорт на другое имя – и именно его завтра отправляют сбивать погоню со следа, так? Ян тоже остался сам собой, а Ярину записали как его жену. Должно ли это означать, что они следующие, кто разделится с нами?
– А ты? – торопливо спросила я. – Тебе дали новое имя?
– Да, – успокоил Дэн. – Иначе и быть не могло, я же бежал из колонии и теперь в розыске.
– Значит, это ты должен будешь сопровождать меня до конца пути?
– Не факт. – Дэн поднялся, перекинул через плечо полотенце. – И точно не Бранко. Он человек новый, его пока никто не станет допускать до важной информации. А местонахождение дикарей – очень важная информация, не так ли?
Я вспомнила гул лопастей вертолётов, что рвали таёжную тишину в ту роковую, последнюю для Маслят ночь, и согласилась с Дэном:
– Важнее некуда.
Он кивнул, подтянул к себе раскрытый рюкзак, склонился над ним, извлекая на свет банные принадлежности, а я тем временем мысленно загибала пальцы. Ига уходит завтра, следующие или Бранко, или Яринка с Яном, остаётся…
– Но если до конца пойдёшь со мной не ты, тогда… Белёсый?!
Дэн прошёл к ванной, взялся за ручку двери.
– Скорее всего. По документам ты теперь его дочь. Только он может сопровождать тебя в дороге, не вызывая подозрений.
– Нет! Только не с ним, ни за что! Мы должны от него избавиться! – Я забыла про свой символичный наряд, выпрямилась слишком резко и едва успела поймать полотенце до того, как оно соскользнуло бы на пол.
Воспользовавшись этим, Дэн поспешно отвернулся и юркнул в ванную комнату, оставив меня без ответа.
– Дэн! – От досады я притопнула ногой, всё-таки уронила полотенце, пнула его и принялась торопливо натягивать извлечённую из рюкзака ночную рубашку, бормоча под нос ругательства. Ну почему, почему с самого начала, с моего дурацкого нового паспорта, Михаил Юрьевич делает всё, как будто мне назло?! Хочет разлучить меня с друзьями и оставить рядом человека, которого я на дух не переношу?! Ну уж нет! Чем бы ни было мотивировано такое решение, но только я вправе выбирать, кому быть рядом со мной в конце путешествия. И я выберу! Если, конечно, мой выбор будет взаимным.
Последняя мысль так встревожила меня, что я еле дождалась Дэна, а едва он показался из ванной, спросила:
– Если Михаил Юрьевич велит тебе уехать, как Иге, свернуть в другую сторону… ты это сделаешь?
Любимый после душа выглядел посвежевшим, умиротворённым и очень красивым.
– Малявка, – спокойно, даже снисходительно ответил он, – я тебя люблю, но иногда ты говоришь настоящие глупости. Ни я, ни Ярина никогда тебя не оставим, что бы ни приказал Михаил Юрьевич или кто-либо ещё. Запомнишь?
– Запомню, – с облегчением отозвалась я и торопливо, словно боясь опоздать, добавила: – Я тоже тебя люблю.
Это было наше первое признание в любви. Точнее, первое произнесённое вслух. До этого мы уже сотни раз всё сказали друг другу по-иному: жестами, взглядами, поцелуями, одинаковыми ночными снами, медленно перетекающими друг в друга, словно два притока реки. Наши чувства были так ясны и определенны, что до сих пор у меня не возникало мысли облечь их в слова. Зачем? Но Дэн сделал это, и я поспешила ответить тем же.
На миг мы оба замерли, словно стараясь продлить и навсегда запомнить этот миг, потом шагнули друг к другу. Обнялись. От Дэна пахло цветочным мылом, выглаженной тканью рубашки и ещё чем-то едва уловимым, но знакомым ещё с приютских времён. Наверное, теми самыми загадочными феромонами, которые выделяет каждый человек и по запаху которых мы выбираем друг друга. Сейчас эта гипотеза показалась мне полнейшей чушью, несмотря на то что запах Дэна очень нравился. Но разве запахи заставили нас быть вместе? Разумеется, не запахи, но тогда что?
Забавно: у нас всё произошло настолько легко и естественно, что, начиная с той ночи, когда мы, лёжа рядом на купейной полке, вдруг соприкоснулись губами, я не задумывалась о том, как или благодаря чему вдруг поняла, что люблю Дэна. Когда вообще это началось? В поезде? Нет. На крыше дома в Черешнино, где мы сидели вдвоём под жёлтым взглядом луны? Нет. На пустынной дороге, куда Дэн вместе с остальными примчался мне на помощь? Тоже нет. Если уж искать точку отсчёта, то, наверное, правильно будет назвать день нашей встречи в лесу, за забором приюта, пусть тогда мы оба и не подозревали об этом.
– Люблю тебя, – повторила я, уткнувшись лицом в грудь Дэну и пробуя эти слова на вкус. Никогда никому не говорила их, даже Ральфу. Особенно Ральфу. Это была бы очень неуклюжая ложь, к тому же ему совершенно не нужная.
Чуть позже, когда мы погасили в номере свет и легли на большую двуспальную кровать, что было так непривычно после узкой полки в купе, Дэн тоже повторил:
– Люблю, – и притянул меня к себе.
Я обрадовалась. С момента моего дурацкого появления из ванной в одном полотенце было совершенно непонятно, что делать дальше с нашим уединением. Хочет ли Дэн того же, что и я? Окончательно сблизиться, стать одним целым? Тем более когда ещё выпадет такая возможность! Увы, мы не можем ждать, не можем позволить себе растягивать удовольствие, снова и снова отодвигая сокровенный момент, чтобы насладиться его предвкушением.
Поэтому сейчас я охотно подалась к Дэну и подставила губы для поцелуя.
Целовались мы долго и самозабвенно. Теперь не приходилось помнить о присутствующем рядом Белёсом, не нужно было думать, как бы не упасть с узкой вагонной полки, и мы полностью отдались этому занятию. Я зарывалась пальцами в лёгкие как пух волосы Дэна, он слегка прикусывал мои губы, отрываясь от них только затем, чтобы покрыть поцелуями шею или провести кончиком языка за ухом. Я всё ждала, когда он перейдёт ниже, как это всегда делал Ральф, и чувствовала, как под тонкой тканью ночной рубашки заранее твердеют соски. Но Дэн не торопился, и тогда я нашарила в темноте его ладонь, настойчиво потянула к своей груди, другой рукой оттягивая вниз свободный ворот…
Внезапно поцелуи прекратились, Дэн отстранился и лёг на спину. Ещё ничего не понимая, я попыталась снова прижаться к нему, но была остановлена тихим, но твёрдым:
– Дайка, нет.
– Что? Почему?
Я села на постели, подтянула лямку ночнушки, непонимающе уставилась на Дэна. Темнота в номере была неполной, и я видела, что он, сжав губы, смотрит в потолок. Между нами повисла напряжённая тишина, которую нарушало только моё учащённое дыхание, никак не желающее выравниваться, в то время как грудь Дэна вздымалась медленно и мерно. Я вдруг поняла, что это означает, и почувствовала глубокое разочарование, граничащее с обидой.
– Ты не хочешь, да? Я тебе не нравлюсь?
Дэн двинул головой по подушке из стороны в сторону.
– Не в этом дело! Я хочу, но лучше не надо. Не так.
Я наморщила лоб, не понимая, что это может означать. Почему не так? Что нам мешает? Может, Дэн думает, что я ещё ни разу…
– Денис, послушай. Ты ведь знаешь, где мы с Яринкой были? Что это за остров? Так вот там я бы никак не смогла остаться…
– Я знаю, – торопливо перебил Дэн, – Ярина рассказывала про того, кто купил тебя.
– Да? – Я почувствовала растущее беспокойство. Что, если для Дэна это много значит? Что, если теперь я кажусь ему грязной, и именно поэтому он меня не хочет? – И что она рассказала?
– Всё, – коротко ответил он, и я понурилась.
Н-да, соврать, будто у меня с Ральфом что-то было всего лишь один-два раза, не получится. И надо ли? Если Дэну неприятен факт, что его девушка когда-то принадлежала другому мужчине, то не лучше ли ему знать всю правду и либо принять её, либо отказаться от меня здесь и сейчас?
Но я слишком плохо подумала о любимом и поняла это уже в следующее мгновение, когда Дэн заговорил в темноту:
– Тебе же, наверно, после этого проклятого острова все мужчины кажутся такими, как там. Я не хочу, чтобы ты думала, будто и мне нужно только твоё тело. Что мою любовь надо заслужить через постель. Ты ведь поэтому торопишься?
Я хотела ответить, что вовсе не тороплюсь, но вспомнила своё дурацкое появление в одном полотенце и, кажется, покраснела.
Дэн нащупал в темноте мою ладонь, бережно сжал и потянул на себя. Я легла рядом с ним, положила голову на прохладное плечо, услышала стук сердца и запоздало устыдилась своих недавних мыслей. А ещё мне вдруг стало так легко и спокойно, словно Дэн снял с меня некую обязанность, повинность, с существованием которой я уже смирилась. В сущности, так оно и было. Разве каждый раз отправляясь в номер к Ральфу, я делала это не с желанием заслужить его одобрение? Доказать, что он не зря спас меня от Ховрина, как-то компенсировать затраченные на меня время и финансы? Но разве можно было иначе?
– Меня не насиловали там, – пробормотала я в тёплую ложбинку между Дэновым плечом и шеей, пытаясь оправдать не то себя, не то Доннела. – Я сама…
Плечо Дэна закаменело под моей щекой.
– Ты не сама! – Я услышала, как он скрипнул зубами. – У тебя не было выбора, была лишь его иллюзия. Думаешь, если бы ты отказалась, он, этот западный говнюк, не заставил бы тебя?
Я честно попыталась представить такой поворот событий. Если бы в нашу первую ночь я сказала Ральфу, что не хочу его, если бы стала сопротивляться, взял бы он меня силой? Перед глазами, как наяву, появилось загорелое лицо Доннела с иронично поднятой чёрной бровью, и я решительно мотнула головой, скорее для себя, чем для Дэна: нет, не стал бы! Ральф слишком горд, слишком самоуверен, чтобы опуститься до насилия над глупой девчонкой, не оценившей выпавший ей шанс оказаться в его объятиях.
– Не заставил бы? – отреагировал Дэн на моё протестующее движение. – Возможно. А знаешь, почему? Не было необходимости. Он знал, что ты и так никуда не денешься. Что ты слишком одинока, чтобы отказаться даже от такого внимания к себе.
– У меня же была Яринка, – слабо возразила я, но сразу поняла, что это не совсем правда. Конечно, Яринка была, но тогда она уже проводила больше времени в компании Яна и в танцевальной студии, чем со мной. И разве я не чувствовала себя одинокой?
– У Яринки был Ян, – озвучил Дэн мои мысли. – А она сама была там такой же бесправной пленницей, как и все вы. И этот… как его… Дональд не мог не понимать, насколько ты нуждаешься хоть в чьей-то близости и защите.
– Доннел, – машинально поправила я, думая о том, что Дэн прав. Я тянулась к Ральфу, как тянется бездомный котёнок к погладившей его руке, несмотря на то что рука эта может быть грубой, может причинять боль. Но Ральф появился в отчаянный момент моей жизни, пришёл на помощь как герой из фильма, и ради того, чтобы не потерять его защиту и участие, я была бы согласна на нечто гораздо большее, чем потеря девственности.
– Если бы он не воспользовался твоим положением, – продолжал Дэн напряжённым голосом, – только тогда можно было бы сказать, что у тебя был выбор. Тем более что он ведь не руссийский мужлан, думающий, будто девочка с четырнадцати лет должна рожать! Он человек с Запада! —
Голос Дэна поднялся, в нём зазвучала плохо сдерживаемая ярость:
– Там не принято трахать детей, это тяжкое преступление! И раз он всё равно делал это с тобой, значит, затем и приплывал на остров! Он ничем не лучше остальных уродов, не лучше даже того, у которого успел тебя перекупить!
С последним я не могла согласиться, но простила Дэну его неосведомлённость: он не знал Ховрина лично и не мог по достоинству оценить его непревзойдённого сволочизма. Но Дэн расценил моё молчание по-своему и настойчиво продолжил:
– Если тебе казалось, а может, и сейчас кажется, будто ты испытывала что-то к этому буржуйскому говнюку, то будь уверена – это не более чем стокгольмский синдром! Стокгольмский синдром – это когда…
– Я знаю, что такое стокгольмский синдром, – поспешила заверить я. – Читала. Но Ральфу я была просто благодарна. Он многое для меня сделал.
Дэн продолжал держать мою ладонь в своей, и сейчас она вдруг бессильно обмякла.
– Ты скучаешь по нему?
– Что? Нет! – Я приподняла голову с плеча Дэна, и его лицо в полумраке номера показалось мне несчастным. – Я немного скучала там, в Оазисе, когда он уехал, но это только потому, что у меня больше никого не было, даже Яринки. А теперь и думать о нём забыла.
Это было почти правдой. Правдой, потому что я действительно не думала о Ральфе последние недели, почти – потому что вчера он вдруг позвонил и напомнил о себе. Зачем? Зачем ему понадобилось вытащить меня на Запад и почему, чёрт возьми, это так греет мне душу?!
Я почувствовала себя предательницей. Дэн ничегошеньки не знает о звонке Доннела и нашем с ним разговоре, а я делаю вид, будто этого и не произошло! Зачем и кому нужны тайны между нами? Разве с этого нужно начинать отношения?
– Денис, он звонил мне, – сказала я, не давая себе времени на размышления. – Звонил – и сказал, что может забрать меня на Запад.
Я почувствовала, как Дэн поворачивает голову, чтобы посмотреть мне в глаза, и послушно подняла лицо навстречу. А потом, не дожидаясь расспросов, начала рассказывать о том, как хотела избавиться от компании Белёсого, уговорив Бранко занять его место, как пообещала сербу помочь связаться с Доннелом, как, получив новый телефон, он дозвонился до Оазиса, где по счастливому (или нет?) стечению обстоятельств на тот момент оказался Доннел…
Любимый внимательно выслушал меня и не спросил, почему я не рассказала ему всего раньше, за что я была немало благодарна. Вместо этого снова обмяк и сообщил в пространство:
– Всегда удивляло, как в жизни бывает всё одно к одному.
Я не поняла, что имел в виду, но на всякий случай поспешила заверить:
– Я просто не успела сказать, что не хочу больше ни на какой Запад. В следующий раз, если Ральф позвонит, обязательно скажу.
Но Дэн удивил меня.
– Нет, – сказал он. – Нельзя упускать такой шанс, оставь его на всякий случай.
– На случай чего? – не поняла я. – Ты же говорил, что бросил идею бежать на Запад? Что всё нужно менять здесь!
– Я – да. Но ты ещё можешь передумать. Если вдруг… какая-то опасность, будет очень кстати запасной аэродром. А этот твой Доннел – мужик влиятельный – он сможет помочь. Не стоит разбрасываться такими связями.
Внезапно мне стало очень обидно: я почти почувствовала себя преданной. Даже вырвала ладонь из руки Дэна.
– Он не мой Доннел! И мне не нужны никакие аэродромы! Я решила, что остаюсь здесь, с тобой. Что я теперь одна из вас, я Летняя! Ты же сам этого хотел, а теперь прогоняешь?!
Дэн резко перекатился на бок и притянул меня к себе, обхватил руками.
– Я не прогоняю тебя, Малявка! Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности, для меня это важнее всего, понимаешь? Если вдруг что-то пойдёт не так, если возникнет угроза, обещай мне, что сделаешь всё возможное для своего спасения, даже если ради этого придётся обратиться к твоему Доннелу!
– Он не мой! – Я попыталась вывернуться, но Дэн усилил хватку, приблизил лицо вплотную к моему.
– Обещай! Я не знаю, почему этот западный мерзавец не забывает о тебе, но, если от него будет зависеть твоё спасение, ты не должна отказываться!
Слегка напуганная его напором и силой, с которой обычно такой ласковый Дэн сжал меня, не давая шевельнуться, я не посмела возразить, но не удержалась от едкого замечания:
– Ты так легко готов отдать меня западному мерзавцу?
Вопреки моим ожиданиям, Дэн не смутился: напротив, мой вопрос словно помог ему принять окончательное решение. Он разжал руки, но не отодвинулся, твёрдо сказал:
– Да. Если это будет нужно для твоей безопасности, я лично отправлю тебя к нему! Ты очень дорога мне, но дорога не как собственность, а как родной человечек, как друг, как любимая девушка. Поэтому я готов потерять тебя ради того, чтобы защитить.
Мне снова стало стыдно. Во второй раз за ночь я подумала о Дэне гораздо хуже, чем он того заслуживал. Неужели Оазис навсегда наложил на меня свой отпечаток? Неужели я так и буду воспринимать себя с позиции вещи и ожидать от мужчин соответствующего отношения?
– Прости, – шепнула я, и Дэн погладил меня по щеке.
– Ты обещаешь то, о чём я попросил?
– Обещаю. Я обещаю не отказываться от помощи Ральфа, если мне будет грозить опасность. Но я скажу, что ему придётся забрать меня на Запад вместе с тобой. – Подумав, я добавила: – И с Яринкой.
Дэн усмехнулся:
– Тогда уж и с Яном, ведь Яринка без него никуда. А Ян не бросит Игу, значит, нас уже пятеро. Вагончики мы или нет?
– Шестеро, – поправила я. – Ведь Белёсый живым от нас не отстанет.
– Компания получается внушительная, Доннел будет неприятно удивлён, – заметил Дэн, и мы тихонько засмеялись, снова придвигаясь друг к другу.