Елизавета Сагирова
Лето придёт во сне. Запад
– Поплывём? – шёпотом спросила Яринка. – Надо до темноты найти, где переночевать.
– В Благовещенск или на китайский берег? – Мне, собственно, было всё равно, но при мысли о китайской стороне в глубине души еле заметно шевельнулся червячок любопытства, что удивило меня до онемения – настолько за последние часы я отвыкла от каких-либо эмоций, кроме горя и разочарования.
– Давай вперёд, – предложила подруга, тоже, несмотря ни на что, сохранившая свой авантюризм. – Позади-то мы уже были.
– Давай, – лениво согласилась я, и мы продолжили лежать.
Прошло ещё не меньше получаса, прежде чем Яринка снова заговорила:
– Вещи придётся бросить. И верхнюю одежду тоже.
– Придётся, – согласилась я. – Иначе не доплывём.
– А Пчёлку?
Моё равнодушие исчезло, снова уступив место горечи. Бросить Пчёлку? Пчёлку, вернувшуюся ко мне через время и расстояние, так и не сделавшую своего решающего выстрела? Чуть-чуть не сделавшую.
– Здорово я их прогнала? – вырвалось у меня совершенно детское хвастовство, но Яринка не засмеялась.
– Здорово. Главное, чтобы не вернулись.
Мы помрачнели, потому что несколько часов назад, отступая к краю моста, Михаил Юрьевич пообещал именно это.
– Если и вернутся, то не сегодня, – попробовала я успокоить её. – На надувной лодке сюда больше не сунутся, а где найдут другую?
– Я уже всего ожидаю, – устало и безнадёжно ответила подруга. – До сих пор не верится, что они… так…
Когда Михаил Юрьевич рассказал о сделке с Бурхаевым и о дальнейшем их сотрудничестве, я сначала ничего не поняла, будто даже не услышала. В моих глазах он всё ещё был жертвой пыток, человеком, которого жесточайшим образом вынудили совершить предательство. Я даже сочувственно спросила:
– Так это он вас… заставил? Бурхаев?
Михаил Юрьевич отвёл глаза:
– Нельзя сказать, что заставил. Просто выбора не было. Точнее, был, но очень уж неприглядный. Я взрослый и трезвомыслящий человек, девочки, а жизнь такая штука, что часто приходится идти на компромисс.
И это я тоже уже слышала недавно, только не могла вспомнить, где и от кого.
– Хорошо, пусть вы рассказали о нас! – Я не видела подругу, но чувствовала исходящие от неё волны плохо сдерживаемой ярости. – Но о каком сотрудничестве вы говорите?! Какое сотрудничество может быть с этим… с этим…
Пока Яринка подбирала слово, должное как можно точнее охарактеризовать Бурхаева-старшего, сухо заговорила Дульсинея Тарасовна:
– С влиятельными людьми мира сего любое сотрудничество выгодно, если вы не знали. Хотя пора бы уже знать.
Яринка уставилась на неё во все глаза, а я, наконец, начала что-то понимать.
– А как же… вы же… наша цель?
– Цель никто не отменял, – торопливо и почти заискивающе заверил меня Михаил Юрьевич. – Мы долго говорили с… отцом Яна. Он видит ситуацию в государстве и чует, куда дует ветер. Народ на грани, к нам каждый день примыкают новые люди, нас поддерживают уже в открытую, не боясь огласки и арестов. Огонь революции вот-вот вспыхнет. В этой ситуации любой бизнесмен, да и вообще любой разумный человек, хочет как минимум обезопасить себя, а как максимум – ещё и выиграть с этого. А Бурхаев – разумный человек. Сволочной на редкость, не спорю, но ума ему не занимать.
– Так он что, – я чуть не сорвалась на визг, – теперь один из нас?!
– Он погиб, – мягко напомнил Михаил Юрьевич, но ему не удалось заговорить мне зубы.
– А если бы не погиб?!
– Ты немного неправильно поняла, Даша…
– Я Дайника!
– Хорошо. Ты немного неправильно поняла, Дайника. Он не стал бы одним из нас, он просто человек, с которым мы в будущем смогли бы взаимовыгодно сотрудничать.
Яринка оправилась от шока, приняла новую информацию и, в отличие от меня, сразу уловила суть.
– Но ведь Бурхаев не просто решил обезопасить себя нужными связями на случай смены власти: он… он, можно сказать, сам её готовит, эту смену, раз помог вам освободиться!
Я вспомнила все наши разговоры в поезде – и более поздние слова о том, что поимка Михаила Юрьевича равно крах всему, ведь стоит ухватить одну ниточку, и распустится весь клубок – и мысленно согласилась с Яринкой.
– Я и сказал, что сударь Бурхаев был далеко не глуп, – туманно ответил наш чудом оставшийся на свободе лидер и снова отвёл глаза. – И он не напал на наш дом, едва оказался на свободе, только потому, что наверняка уже тогда предполагал возможный выгодный союз. Скорее всего, и Ян знал об этом, потому и был спокоен за нашу безопасность. Но какой смысл говорить об этом теперь?
Я смотрела сквозь него и видела темноту пустого торгового центра в Благовещенске, едва угадывающееся в этой темноте лицо Дэна, его руки, обнимающие меня на узком диванчике, и слова… слова о том, что любая война, как и любая революция, – кому-то выгодна.
– Смысл очень даже есть, – спокойным, но до озноба ледяным тоном ответила Яринка. – Ваш… новый союзник, после того как убил деда Веню и заставил Яна сесть в вертолёт, собирался нас всех здесь просто перестрелять. Странное у вас было сотрудничество.
Михаил Юрьевич нахмурился:
– Перестрелять? Это вряд ли. Договор был таков, что, если он найдёт вас раньше нас, он просто заберёт своего сына в безопасное место и по возможности сообщит мне о вашем местонахождении.
– Насрать ему на ваш договор, – мстительно сообщила Яринка. – И если бы мост не провалился под вертолётом, вы бы тут нашли только кучку трупов. Да и сейчас не лучше…
– Он ничего не сказал мне о том, что завербовал Сергея и поддерживает с ним связь… – Михаил Юрьевич не оправдывался, просто рассуждал вслух. – Значит, с самого начала держал что-то на уме. Мстительный подлец… Мне очень жаль. Ситуация вышла из-под контроля и…
– В жопу себе засуньте свои сожаления! – с отчаянной грубостью выкрикнула моя подруга, и слёзы брызнули из её глаз. – Это вы виноваты! Во всём, что здесь произошло, – вы виноваты! Вы доверяли педофильскому уроду, вы навязали его нам! Вы выдали нас Бурхаеву, и это из-за вас погиб Ян! Все погибли из-за вас!
– Ярина, успокойся! – прикрикнула Дульсинея Тарасовна, явно собираясь купировать истерику, но я-то знала свою подругу и понимала, что никакая это не истерика, о нет! Яринка прекрасно себя контролирует, а кричит потому, что пытается хоть как-то причинить боль человеку, виновному в её утрате.
И да, Михаил Юрьевич был виновен! Но… я вспомнила, где слышала слова про компромисс, на который иногда приходится идти. Так сказал Дэн в нашу последнюю с ним совместную ночь в темноте заброшенного фуд-корта. И ещё он сказал, что те, кому выгодны войны и революции, нужны нам так же, как мы нужны им. Даже если это подонки. И что, скорее всего, это подонки. Потому что хорошие люди не поднимутся наверх при нынешних обстоятельствах.
Словно подтверждая мои мысли, Михаил Юрьевич посуровел и довольно жёстко сказал:
– Девочки, начинайте взрослеть! Нельзя пытаться выбраться из дерьма и не измазаться в нём! Бурхаева больше нет, я свободен от нашей с ним договорённости, и обсуждать тут больше нечего. Да, наши друзья тоже мертвы, но мы должны продолжать борьбу, чтобы их жертва не стала напрасной.
Я промолчала, потому что, несмотря на обиду, разочарование и горе, где-то на самом краешке сознания, наверное, в той его части, которая никогда не поддаётся эмоциям, откуда и звучит голос-без-слов, понимала: Михаил Юрьевич прав. И пусть моя душа восставала против такой правоты, которая здесь, на месте гибели моего любимого и моих друзей, казалась кощунственной, отрицать её я не могла.
Яринка молчала тоже, но, как стало ясно чуть позже, совсем по иной причине.
Не дождавшись наших возражений, Михаил Юрьевич чуть расслабился, и его голос снова смягчился:
– Потом мы это ещё обязательно обсудим, а если хотите, то и не раз. Обещаю ответить на все вопросы. А сейчас нужно уходить: боюсь, этот мост крайне нестабилен. Отдайте вещи ребятам, а сами спускайтесь в лодку налегке.
Двое молчавших до сих пор (и этим ещё больше напомнивших мне бурхаевских камуфляжных бойцов) спутников нашего лидера зашевелились и двинулись было к нам, но их остановил, буквально заставил замереть на месте резкий Яринкин приказ:
– Назад!
Последовала короткая немая сцена. Потом Михаил Юрьевич устало вздохнул и спросил тоном бесконечного терпения:
– Что ещё?
Но Яринка не смотрела на него: она повернулась к Дульсинее Тарасовне.
– Баба Дуся! Что дедушка Венедикт хотел сказать Дайке, перед тем как Дэн упал? Что-то про её родителей!
Меня подбросило на месте, как если бы по покрытию моста пустили разряд тока. Вот оно! Вот что грызло меня все часы, последовавшие после гибели Дэна, пробиваясь даже сквозь боль утраты! Я забыла о коротком разговоре между дедом Венедиктом и матерью Михаила Юрьевича, а Яринка, Яринка, которая на тот момент казалась совершенно дезориентированной и оглушённой горем, – запомнила!
– Да! Он говорил, что я должна знать что-то про маму и папу! Что?!
Глаза Дульсинеи Тарасовна забегали. Она посмотрела на Михаила Юрьевича, словно ища поддержки или совета, но тот выглядел не менее растерянным.
– Дайника, – наконец проблеяла старуха, глядя в сторону, – это очень непростой разговор, и тебе не стоит сейчас…
– Что с ними?! Я не сдвинусь с этого места, пока вы мне не скажете, даже если мост опять начнёт рушиться!
– Я тоже, – тихо, но твёрдо подтвердила Яринка, вплотную придвигаясь ко мне, прижимаясь плечом к плечу, в который уже раз за кошмарный сегодняшний день подхватывая мою ношу.
Дульсинея Тарасовна посмотрела на неё, на меня, на своего сына – и… отступила. Понурила голову, побрела в сторону – сутулая и древняя, словно все прожитые годы вдруг разом опустились на её плечи.
И это сказало мне обо всём лучше любых слов.
А когда стремительно намокающими глазами я поймала взгляд Михаила Юрьевича, он тоже понял, что я уже знаю, и не стал врать.
– Твои родители мертвы, – тихо обронил он, как будто понижение голоса могло как-то смягчить удар. – Прости.
Почувствовав, что мост опять закачался, я осторожно опустилась коленями на асфальт. Не потому, что испугалась или не хотела упасть: просто ноги стали ватными и перестали меня держать. Пространство вокруг колебалось и вращалось, но никто не закричал, не побежал, и я сделала отстранённый вывод: остатки моста по-прежнему неподвижны – это мой личный мир сейчас сотрясается в конвульсиях.
Яринка присела рядом, обняла меня, но смотрела на Михаила Юрьевича. Потребовала:
– Расскажите ей! Расскажите, когда!
– Ярина…
– Расскажите! Или я сама скажу, о чём догадалась!
Михаил Юрьевич опустился на корточки, так, чтобы наши лица оказались на одном уровне, заглянул мне в глаза.
– Дайника? Я понимаю, после того, что ты сейчас услышишь, ты будешь очень зла на меня… на всех нас. Возможно, возненавидишь. Но я призываю тебя оставить эмоции на потом, чтобы позаботиться о своём будущем. От решения, которое ты примешь, может зависеть очень многое – вплоть до судьбы государства.
Эти высокопарные слова меня ничуть не впечатлили, и я только смотрела на этого ставшего вдруг совершенно чужим пожилого мужчину с усталыми глазами.
– Твои родители, – сказал он, подождав, но не дождавшись от меня ответа, – были казнены четыре года назад по совокупности статей. Как и все взрослые из вашей деревни, кого удалось задержать. Церковь очень строга к тем, кто пытается так или иначе вырваться из-под её крыла.
Мир перестал качаться и замер, изменившийся до неузнаваемости. Ставший пустым и плоским, как небрежно раскрашенная декорация. Теперь, когда в нём не стало ни Дэна, ни моих родителей, надежда на скорую встречу с которыми двигала мною последние дни и часы, он перестал иметь какое-либо значение. И от этого стало неожиданно легко, внезапно я обрела абсолютную внутреннюю свободу. Больше ничто не имело значения, любые действия лишились последствий, причинно-следственные связи исчезли, а значит, можно было делать всё, что угодно.
Например, встать, вырвавшись из кольца Яринкиных рук, подойти к горке сложенных ранее вещей, вытянуть оттуда сумку Ральфа, дёрнуть молнию, запустить руку внутрь. И прижать приклад арбалета к плечу, направляя его прицел в грудь ничего ещё не понявшему Михаилу Юрьевичу.
– Дайка! – предостерегающий голос Яринки прозвучал одновременно с испуганным возгласом Дульсинеи Тарасовны.
Молчаливые «ребята» встрепенулись, оживились, а один из них, тот, что стоял ближе ко мне, змеиным движением запустив руку за пазуху, вынул маленький, словно игрушечный пистолет, еле видневшийся в его широкой ладони.
Не двинулся только Михаил Юрьевич. Не двинулся и не отвёл глаз, спокойно глядя мне в лицо, словно был согласен с тем, что я имею полное право убить его.
– А ну положи лук! – рявкнул мужик с пистолетом, и я криво усмехнулась. Лук! Да уж, лучше бы этим истуканам и дальше молчать.
Но Михаил Юрьевич, не оборачиваясь, что-то коротко сказал, и дуло пистолета растерянно опустилось.
– Дайника! – Наш лидер был серьёзен и почти торжествен. – Дайника, я знаю, что виноват перед тобой. Очень. Но я пошёл на этот обман осознанно. Есть цели, которые оправдывают средства. Прости.
Я открыла рот, но заговорить смогла только со второго раза:
– Почему?! Почему вы просто не попросили меня отправиться искать беглецов?! Я бы пошла! Если бы вы объяснили всё! Если бы объяснил Дэн…
Я осеклась. В голову пришла ужасная мысль: а если Дэн знал?! Что, если Дэн знал об этом чудовищном обмане и ничего мне…
– Никто больше не знал! – отрезал Михаил Юрьевич, прочитав мои мысли благодаря той необъяснимой телепатии, что иногда возникает между людьми в пронзительные до бритвенной остроты моменты их конфликта. – А тем более Денис! Я же видел, как вы смотрите друг на друга. Он бы не смог ничего скрывать от тебя.
Облегчение, испытанное мной, было таким сильным, что почти вернуло объём ставшему плоским миру. Я даже чуть-чуть опустила арбалет и смогла повторить свой последний вопрос уже спокойнее:
– Почему просто не попросили меня?
– Потому что это не давало стопроцентной гарантии твоего согласия, – без каких-либо эмоций ответил Михаил Юрьевич. – Ты могла сказать «да», но могла сказать и «нет». Кроме того, не будь у тебя личной заинтересованности, ты бы не рвалась вперёд отчаянно и без оглядки, так, как это и было от тебя нужно. И ты бы не захотела расставаться с друзьями по пути.
– Значит, это правда, что по вашим планам до конечной цели должна была дойти только я?
– Нет. Ты ещё слишком юна для этого. Я планировал оставить с тобой Сергея, как самого взрослого и трезвомыслящего из вас.
Мои руки непроизвольно дрогнули, спусковой крючок чуть поддался под напрягшимся пальцем.
Дульсинея Тарасовна заковыляла вперёд и закрыла собой сына. Как будто у меня не хватит стрел на них обоих! Или будто я не смогу выстрелить в старуху, которая оказалась одной из тех, кто использовал меня, выбрав для этого самый подлый, самый циничный способ!
– Не надо, мама. – Михаил Юрьевич, осторожно взяв её за плечи, отодвинул в сторону. – Дайника не будет стрелять.
– Я не была бы так уверена, – буркнула себе под нос Яринка, но её услышали.
Истуканы растерянно переглянулись, Дульсинея Тарасовна снова сделала движение в сторону Михаила Юрьевича, но осталась на месте. А он приподнял руки над плечами, словно сдаваясь на мою милость.
– Дайника, помнишь, я тебе говорил, что, когда делаешь общее дело, нужно уметь ради него жертвовать своими интересами? Так вот – самое тяжёлое не это. Самое тяжёлое – жертвовать не своими интересами, а чужими. Мне приходилось это делать много раз, и ты далеко не первая, кого я обманул для получения наилучшего результата.
Я с трудом сдержала неуместный смех: не хотела сбивать прицел. Наилучший результат? Да уж, какого-то результата он, несомненно, добился, вот только назвать его наилучшим можно разве что с точки зрения наших врагов. Впрочем, каких врагов? Враги тоже мертвы.
– Я не пытаюсь оправдаться, я озвучиваю факт – на войне как на войне, обманывать приходится не только противника. Ты поймёшь это, когда станешь старше, когда больше времени проведёшь с нами и, возможно, сама начнёшь принимать такие трудные решения.
– Что?! – Я всё-таки рассмеялась, хоть это больше походило на звериное фырканье. – С вами?! Вы думаете, что я останусь с вами? Теперь?!.
– Надо, Дайника, – серьёзно кивнул Михаил Юрьевич, будто не замечая моего смеха. – Сейчас решающий момент: колесо завертелось. Власти упустили меня, но им уже многое известно, и скоро они возьмутся за нас всерьёз, нанесут решающий удар. Мы должны предупредить его, ударить первыми! Помощь беглецов сейчас нужна нам, как никогда.
Нам… Мы… Кому – нам? Кто – мы? Да пошли вы со своей грёбаной конспирацией!
– Кто?! – Я потрясла взведённым арбалетом, подчёркивая важность вопроса. – Кто стоит за всем этим? Кто на самом верху?
Михаил Юрьевич удивлённо помолчал. Качнул головой:
– Мне это неизвестно…
– Врёте! – перебила я. – Если Бурхаев договаривался о сотрудничестве с вами лично, а не с кем-то через вас, значит, вы не последний… не рядовой…
Я, далёкая от политики, запуталась, не зная, как правильно выразить свою мысль, но Михаил Юрьевич догадался сам.
– Я не последний, конечно, – медленно, словно разговаривая с истеричным ребёнком, сказал он. – Я один из лидеров по Москве и области, но даже мне…
– Кто они?! – Я снова перебила его, стараясь не дать увести меня в сторону от главного вопроса. – Не вы, а они!
– Я не знаю! – Михаил Юрьевич тоже повысил голос. – Я никогда их не видел! Сомневаюсь, что они вообще бывают на Руси.
– В смысле? – изумилась Яринка. – Как они могут здесь не бывать, если они у нас, типа, главные?
Она сказала «у нас», а не «у вас», как будто ничего не изменилось, и это разозлило меня ещё больше.
– Опять врёте! Если они сумели сбежать за границу, то зачем им нужно устраивать тут какие-то революции?
– Они не сбежали. Они здесь никогда и не жили. Девочки, ну вы же вроде не глупые! И книжек много читали, запрещённых в том числе. Должны знать, что ни одна революция не происходит без влияния извне. Русь, а в прошлом и Россия, – слишком большое и богатое государство, чтобы его ресурсами не интересовались другие страны. Сейчас – тем более. Или вы думаете, что железный занавес и правда железный?
– Летних спонсируют с Запада? – деловито и даже строго, словно это имело какое-то значение для неё лично, спросила Яринка, и Михаил Юрьевич одобрительно кивнул:
– Садись, пять. Поэтому, Дайника, я при всём желании не могу ответить на твой вопрос – не знаю ответа. Мне известны только имена тех, кто стоит выше меня и через кого осуществляется связь с нашими покровителями из-за занавеса. Но эти имена тебе вряд ли что-то скажут.
Я ему поверила. Даже не потому, что убедили аргументы, – просто потеряла интерес к этой теме. Как бы Летние ни вели свои дела, кто бы ни управлял ими, меня это больше не касалось. Никакой правоты за Михаилом Юрьевичем не было, и даже преданность Дэна их общим идеям теперь не могла убедить меня в обратном. Дэн погиб из-за веры в эти идеи, из-за того, что нас использовали, обманом отправив на поиски людей, которых уже четыре года не было в живых. Использовали в своих интересах, а потом заключили договор с нашим злейшим врагом.
И теперь Дэн одобрил бы моё решение.
– Убирайтесь!
– Дайника…
– Убирайтесь! – подхватила Яринка. – Мы больше не с вами. Не ваши!
Дульсинея Тарасовна сделала шаг вперёд, умоляющим жестом простёрла к нам слабые старческие руки.
– Девочки, не глупите! Вы погибнете здесь одни! Куда вы пойдёте?
– Не ваше дело! – Я, поудобнее перехватив арбалет, отступила назад. – Уходите, или я выстрелю!
Михаил Юрьевич беспомощно развёл руками, улыбнулся:
– Стреляй. Я всё равно не брошу вас здесь.
Ах ты… Пчёлка, в который уже раз за сегодняшний день, потяжелела в моих руках, завибрировала, словно вдруг обрела свою собственную хищную волю, и я невольно поддалась её тёмной и древней силе, силе смертельного оружия, готового исполнить своё предназначение, сделать наконец решающий выстрел… Я закусила нижнюю губу и напрягла палец на спусковом крючке.
– Нет… – прошелестела еле слышно Дульсинея Тарасовна, безошибочным материнским чутьём поняв, что её сын находится на волосок от смерти.
Но не это остановило меня. Не это заставило обуздать холодную и чужеродную волю оружия в моих руках. Просто я до сих пор помнила, как два года назад Михаил Юрьевич пришёл за мной в приют. Пришёл, когда мы с Яринкой уже ни на что не надеялись.
Нет, я не опустила Пчёлку, ничем не выдала своей капитуляции. Да и не было никакой капитуляции: я по-прежнему собиралась избавиться от ставших ненавистными мне людей, но уже знала, как сделать это, не причинив никому вреда.
Медленно, боком, начала продвигаться к краю моста. Яринка, хоть и явно пока не понявшая моего замысла, посторонилась. Михаил Юрьевич и его мать смотрели, не шевелясь, истуканы за их спинами тоже замерли. А я, добравшись до перил, перегнулась через них, навалившись грудью на чугунную кромку, и прицелилась из арбалета вниз. Прицелилась в оранжевую надувную лодку, качавшуюся на пологих волнах Амура.
– Убирайтесь! – повторила, не поворачивая головы. – Убирайтесь, или я продырявлю вашу посудину!
Дульсинея Тарасовна выдохнула с явным облегчением, что можно было понять: наверняка любой матери спокойнее, когда на мушке держат не её сына, а всего лишь неодушевлённую вещь, хоть и нужную сейчас. Очень нужную. Жизненно необходимую.
Яринка коротко и зло рассмеялась: она уже поняла, что мы выиграли этот раунд. Стрела из арбалета войдёт в тугой надувной бок лодки, как раскалённый нож в масло, в один миг превратив плавсредство в плоский резиновый блин, бесполезно болтающийся на поверхности воды. Даже, скорее всего, уходящий на дно под грузом возложенных на него вещей. И тогда останемся мы все, отнюдь не дружной компанией, куковать на разрушенном мосту, с которого если и можно податься вплавь, то лишь пожертвовав обувью и верхней одеждой.
Понял это и Михаил Юрьевич.
– Не надо стрелять, – грустно сказал он. – Мы уйдём. Мы дадим вам достаточно времени, чтобы успокоиться, и тогда вернёмся. Потому что сами вы отсюда не выберетесь.
– Девочки… – страдальчески начала Дульсинея Тарасовна, но, так ничего и не сказав, безнадёжно махнула рукой.
– Пойдём, мама. – Михаил Юрьевич ласково положил ладонь ей на плечо. – С ними всё будет хорошо.
– Не смейте возвращаться! – предупредила я, продолжая держать лодку на прицеле. – Иначе точно выстрелю! Выстрелю, когда вы будете ещё в воде, и наплевать, если утонете!
– На этой лодке мы уже не приплывём, – спокойно заверил наш… уже не наш лидер. – Но мы вернёмся, Дайника, и вам придётся отправиться с нами. Когда-нибудь потом скажете за это спасибо.
– Да пошёл ты! – беспечно отозвалась Яринка и подняла с асфальта вещмешок Дульсинеи Тарасовны. Небрежно швырнула в её сторону. – Забирайте! Нам чужого не надо.
А потом мы с ней, стоя рядом у перил, смотрели, как оранжевый поплавок лодки удаляется к руссийскому берегу, и, несмотря на всё случившееся, чувствовали себя победительницами. Я думала, что Дэн сейчас гордился бы мной, и, наверное, то же самое думала Яринка про Яна. В лодке, которую размашистыми движениями вёсел уводили прочь молчаливые и не очень расторопные «ребята», сидели и смотрели на нас Михаил Юрьевич и Дульсинея Тарасовна. Выражения их лица мы уже не видели из-за всё увеличивающегося между нами расстояния, но было весело думать, что они разочарованные и сердитые. Яринка вскинула руки над головой, не забыв сложить пальцы неприличным жестом, которому научилась в Оазисе. Я, не желая отставать от неё, пронзительно и насмешливо засвистела в два пальца.
А когда провожать взглядом уменьшающуюся лодку надоело, мы отошли от перил, только сейчас заметив, что изнываем от жары. Тогда-то Яринка и предложила спуститься и окунуться в воду. После этого мы с ней несколько раз порывались пуститься вплавь к китайскому берегу, но постоянно откладывали. И страшно было: всё-таки здесь не ласковое Чёрное море, чьи волны сами несут тебя к берегу, стоит лишь перестать грести против них, да и сам берег с его золотистым песком – вот он, рядом. В то время как оба берега Амура были одинаково далеки и одинаково неприветливы, если не сказать – враждебны. Мне нравилось смотреть только на белоснежное, вопреки времени и когда-то бушевавшему вокруг него пожару, колесо обозрения. Колесо обозрения, гордо высящееся среди остатков города, ранее принадлежавшего ушедшему в прошлое государству Китай…
Но кроме естественного страха утонуть и страха оказаться беззащитными в неведомом месте перед неведомыми пока опасностями, нас держало на мосту наше горе. Пока мы не ушли, мы ещё не перевернули эту страницу, не отодвинули в прошлое произошедшие здесь события, а с ними – Дэна и Яна: ведь им, в отличие от нас, суждено было остаться тут навсегда. Их праху – покоиться под холодными водами Амура, а нашим последним воспоминаниям о них – витать над разрушенным мостом.
Потому мы и тянули время, успев проститься с дедом Венедиктом, поплакать, обнимая друг друга, поспать тревожным сном и снова поплакать. Но вот пришла тёмная сибирская ночь, в которой не светилось ни единого огонька, не считая звёздной пыли над головой, а вместе с ней – время уходить. Уходить всегда легче ночью: ведь когда в темноте не видно предстоящего трудного пути, он не кажется таким страшным.
Глава 18
Звездопад
Я и Яринка всё ещё лежали на растрескавшемся асфальте бывшего моста, который с приходом ночи наконец остыл и теперь приятно холодил кожу сквозь одежду. Лежали и смотрели на звёзды. Смотреть на звёзды оказалось спокойнее всего: они были единственным, что выглядело привычно и почти по-домашнему здесь, в этом пустом, чужом и мрачном краю. Стоило опустить взгляд ниже линии горизонта, и он погружался в темноту. В темноту реки, ставшей густо-чёрной, словно вместо воды в ней текли чернила… или кровь. В темноту берегов Амура, на которых такими же чёрными силуэтами высились остатки домов. В темноту неизвестности, ожидающей нас впереди.
Мы не строили планов. Какие могут быть планы в нашем положении? Суметь добраться вплавь до берега – это уже очень хорошо. Найти там укрытие до утра – просто великолепно! А дальше… как повезёт. Если повезёт очень сильно, мы встретим людей, к которым нас вёл, но не сумел довести дед Венедикт. К беглецам. К дикарям. К тем, кто, возможно, знал моих родителей или других выживших из Маслят. Тогда я расскажу им всё. Расскажу историю моего знакомства с Летними с самого начала, без утайки. И историю самих Летних, вместе с её тёмными сторонами, расскажу тоже. А тогда пусть беглецы решают, нужно ли им ввязываться в грядущую смуту или продолжать скрываться.
Яринка нащупала мою руку, сжав в своей, шепнула:
– Помнишь, как мы лежали в лесу? Когда в первый раз вдвоём убежали из приюта? Тогда ещё падали звёзды…
– Помню… – Та ночь и впрямь встала у меня перед глазами, словно была только вчера. Тонкие силуэты корабельных сосен, перестук колёс поезда вдали, пьянящий хвойный аромат и серебряные росчерки падающих звёзд в небе над нами. Мы тогда ещё загадали желание – остаться вместе до конца, что бы ни случилось. И остались.
– Как думаешь, сегодня мы увидим падучие звезды? – спросила подруга с такой надеждой, словно звездопад мог исправить случившееся и вернуть потерянное. – Хоть одну звезду?
– Думаю, да, – ответила я, хотя вовсе так не думала. Звездопады – дело случая.
– Я хочу загадать…– Яринка не договорила и сжала мою руку сильнее. – Дайка, пообещай, что звёзды будут падать, мне очень важно!
Разумеется, я не имела права обещать это, но Яринка просила с таким отчаянием, что отказать ей было выше моих сил.
– Обещаю.
– Тогда, может, подождём немного?
И мы немного подождали. Потом ещё немного. И ещё чуть-чуть. Созвездия уже заметно сместились по небосклону, но не уронили ни одной звезды, и дальше тянуть стало нельзя. Мы поняли это одновременно и поднялись с разочарованными вздохами.
– Ну что, поплыли? – спросила Яринка так небрежно, будто загорала на одном из пляжей Оазиса и собиралась слегка окунуться перед обедом.
– Сейчас…
Сложенные вещи виднелись неподалёку неряшливой кучкой. Я подошла, опустилась на колени, и погладила куртку Дэна, расправила на ней складки. Может быть, когда Михаил Юрьевич вернётся сюда, он возьмёт её? Не хотелось думать, что вещь моего любимого, ставшая вдруг ненужной, будет размокать под дождями и покрываться пылью, пока не превратится в выцветшее ничто.
– Может, когда-нибудь мы ещё будем здесь и всё заберём, – утешающе предположила Яринка, что было сродни моему недавнему обещанию звездопада.
– Конечно, – покорно кивнула я и, пристроив куртку, как мне показалось, поудобнее, в последний раз погладила прохладную ткань, ещё хранившую запах Дэна.
Теперь Пчёлка. Что касается неё, то тут мне, напротив, совершенно не хотелось, чтобы чужие руки – неважно даже, будут это руки Михаила Юрьевича или кого-либо другого – брали моё оружие, натягивали звенящую тетиву, взводили спусковой механизм, нажимали на курок… Поэтому я решила оставить Пчёлку своему идеальному парню. Бросить в воду с того самого места, откуда он сорвался. Пусть она опустится на дно и навсегда останется рядом с ним, как частичка меня…
Арбалет мирно лежал в сумке с той минуты, как оранжевая лодка удалилась на безопасное, с моей точки зрения, расстояние. И теперь я, оттягивая неизбежное (и какое уже сегодня по счёту?) прощание, принялась поглаживать сумку, как до этого – куртку Дэна. Руки скользили по бархатной замше, ощущая сквозь неё изгибы и углы моей Пчёлки, так и не сделавшей своего решающего выстрела. Скользили – и вдруг нащупали что-то чужеродное. Что-то маленькое и твёрдое в одном из боковых карманов.
Расстегнув его, я обнаружила стеклянный пузырёк. Пузырёк, который отдал мне Бранко, когда мы прощались на ночном перроне Иркутска и который я закинула в сумку, спеша успеть на отправляющийся поезд! Пузырёк с жидкостью, способной удалить с моего лица уродливое пятно, маскировку, под которой последние недели прятались пушистые сосновые лапки, нарисованные моим сербским другом. И что-то там было ещё, под пузырьком. Что-то вроде плотной бумаги или картона. Но на это я не обратила внимания, обрадованная внезапной находкой.
– Ярина!..
В походной аптечке деда Венедикта нашлась вата. В вещмешке – фонарь. Под его жёлтым светом подруга с нешуточным энтузиазмом тёрла мою щёку, которая уже горела, как от пощёчины. Но эту боль я принимала с радостью. Не могу сказать, будто огромный нарисованный невус сильно напрягал меня (были проблемы поважнее), но сейчас в избавлении от него мне виделась некая символичность. Добрая примета. Совсем скоро я покину Русь, о чём мечтала долгих четыре года, почти треть своей жизни. Я переправлюсь на территорию бывшего Китая, и железный занавес наконец опустится за моей спиной. А значит, мне больше не нужно прятать лицо и ни от кого скрываться.