Елизавета Сагирова
Лето придёт во сне. Запад
– Я же ничего не знаю. Я даже не знаю, кто вы… другие?
– Мы – Летние, – ответил Дэн, и сон отпрянул, уступая место удивлению. Я даже приоткрыла глаза, хоть и не увидела в темноте лица друга.
– Кто?
И он торопливо, словно боясь, что я усну, не дослушав, начал говорить:
– В прошлом веке была такая книга – «Рассказ служанки», я хотел достать её для вас с Яринкой, тогда, в приюте, но не сумел. Эта книга ещё до Христианской революции не всем нравилась. Так вот, в ней написано, как будто то, что сейчас творится у нас, произошло на Западе. Смешно, правда? И там тоже появилось сопротивление, подполье, и вот они называли себя «Мой день».
– Почему?
– Не помню. Я эту книгу прочитал сразу после того, как меня вытащили из колонии, а я вообще плохо помню что-то из того времени.
Вот теперь сон слетел с меня окончательно. Колония! Колония для несовершеннолетних, куда Дэн попал по моей вине! Из-за того, что я не была достаточно осторожна и позволила Агафье узнать о нашей дружбе. А теперь, когда, спустя столько времени и столько событий, мы наконец-то сумели воссоединиться, я даже не спросила о том, как жил всё это время тот, кого я считала своим лучшим другом…
Краска бросилась мне в лицо, и я порадовалась тому, что в темноте Дэн не может этого видеть. Да что со мной случилось? Почему счастливая весточка о живых родителях превратила меня в эгоистичную дрянь, равнодушную к самым близким людям?!
А Дэн продолжал говорить, не подозревая о захлестнувшей меня волне стыда и раскаяния:
– Для наших эта книга много значит – слишком уж похожи истории. Как некий знак, понимаешь? И однажды кто-то решил тоже использовать слова «Мой день» в качестве пароля. Потом настало время пароль менять, и «мой» заменили на «летний», и уже этот пароль продержался долго. И так совпало, что в то время нашим очень везло, этот пароль стал чем-то вроде талисмана, счастливой звезды! Постепенно мы и себя начали называть «Летний день», а позже просто Летними.
Я почувствовала, как, несмотря на сонное вагонное тепло, по спине пробежал озноб. Некий знак, да? Похоже, что теперь и я его получила.
Перед моими широко раскрытыми глазами из темноты вдруг соткался высокий и светлый купол приютской церкви, лаковые доски клироса, косые солнечные лучи, падающие на него через витражные окна… падающие на меня. Стоя под ними, я пою, запрокинув голову и опустив ресницы, так, чтобы солнечные блики играли на них крошечными радугами. Пою «Медвежью колыбельную» и представляю, что я и есть тот самый медведь, который проснулся посреди зимы и которому всего-то нужно снова уснуть для того, чтобы сразу наступило лето. Я завидовала этому медведю, потому что у меня уснуть не получалось, и я была вынуждена жить среди безжалостной зимы, куда меня вырвали из тёплого родительского дома. Из лета. А зима длилась и длилась, она не кончалась даже в Оазисе под жарким южным солнцем – оно было фальшивое, как и синее море, и жёлтые пляжи… Всё это не давало настоящего тепла, того, что может греть не только снаружи, но и изнутри. Такое тепло могло бы дать только лето из «Медвежьей колыбельной», лето, которого я ждала все эти годы.
– Лето придёт во сне, – невольно прошептала я строчку из песни, и, будто эти слова тоже были неким паролем, из темноты протянулась ладонь Дэна, погладила меня по правой щеке, той, где под уродливым коричневым пятном прятались еловые лапки.
– Будь со мной, Дайка. – Тёплое дыхание щекотало мои губы. – Стань Летней.
И, зачарованная этим словом, этим посланным мне откуда-то знаком, я ответила:
– Хорошо.
А потом закрыла глаза и подалась вперёд, стирая разделяющее нас расстояние.
Глава 10
Тайга
Жила-была в дремучем лесу одна девочка. Жила она там с мамой, папой и другими людьми, которым дремучий лес нравился больше городов. Девочка собирала грибы и ягоды, дружила с животными, умела стрелять из рогатки, определять стороны света по звёздам и деревьям. Девочка была счастлива: она не думала, что её маленький мир может рухнуть. Но однажды это случилось, и девочка оказалась далеко-далеко, в чужих краях, с чужими людьми, которым не было никакого дела до чувств и желаний девочки. Шли годы. Девочка росла, превратилась в юную девушку и сразу – слишком рано – в женщину. Она стала лгуньей, поджигательницей, бродяжкой, наложницей, убийцей, и в ней больше ничего не осталось от той малышки, что дышала хрустальным воздухом тайги. Но тайга была прежней. Тайга стояла такая же – зелёная и вечная, мудрая и молчаливая. И когда они снова встретились, тайга и девочка, пусть и разделённые пока мутным стеклом вагонного окна, девочка вдруг поняла, что всё ещё можно исправить.
– Дайка, ты плачешь? – испуганно спросила Яринка, вставая рядом со мной в коридоре купейного вагона, где я замерла у окна, глядя на проносящийся за окном рассветный пейзаж.
Пейзаж был, несомненно, тайгой, хоть ещё и не моей. Моя тайга выглядела иначе. Она, состоящая в основном из хвойных деревьев; вековых елей, сосен, кедров, пихты – переливалась приглушенными тёмно-зелёными и лиловыми тонами. Здесь же лесной массив был куда пестрее: его разбавляли белые стволы берёз и светло-зелёный покров лиственниц, а лучи встающего солнца пробивались сквозь не слишком густые кроны и рассыпали тысячи зайчиков по траве и кустарнику, придавая картине воздушность и прозрачность. Но всё равно это была уже настоящая тайга, бесконечная и дремучая.
– Нет, не плачу, – ответила я на вопрос Яринки и не соврала.
Я не плакала – я беззвучно смеялась, прижимая руку ко рту и вздрагивая плечами, не зная, как иначе дать выход охватившим меня эмоциям. Слишком неожиданной оказалась эта встреча: я проснулась на рассвете, поднялась, ещё почти дремлющая вышла из купе и сразу увидела тайгу. Она была совсем рядом, проносилась за вагонными окнами, в приветствии протягивая ко мне многочисленные руки ветвей. Я не знала, где мы сейчас находимся, через какие края проезжаем: последнее, что запомнилось перед погружением в сон – постепенно исчезающие в сумерках поля и перелески Тюменской области. Но мы уже наверняка были в Сибири – и продолжали двигаться на восток, в сторону огромного Красноярского края.
– Тайга, – сказала я Яринке, не зная, как ещё объяснить свой нервный смех, похожий на рыдания. – Тайга!
Но подруга, как всегда, поняла меня. Обняла одной рукой, прижалась, и несколько молчаливых минут мы вдвоём любовались проносящимся мимо бесконечным лесным пейзажем.
За спиной щёлкнула, открываясь, дверь купе, и выглянул заспанный Дэн. Упёрся в меня тревожным взглядом.
– Дайка?
– Я здесь, – поспешила ответить я. – Всё в порядке, сейчас приду.
Дэн кивнул и исчез, а Яринка радостно шепнула:
– Беспокоится! Почувствовал, что тебя нет рядом, – сразу проснулся.
Я сумела только неловко кивнуть и поспешила снова отвернуться к окну, пряча счастливую улыбку, машинально прижимая руку к животу под солнечным сплетением, где с позавчерашней ночи угнездилось ровное приятное тепло. То самое тепло, которого все эти годы мне так не хватало, – маленький кусочек моего долгожданного лета.
Но когда мне удавалось скрыть что-то от Яринки?
– Ну расскажи уже! – простонала она. – Целовались?
Я чуть помедлила с ответом. До сих пор мне были известны другие поцелуи. Настойчивые и бесцеремонные поцелуи Ральфа Доннела. С Дэном всё оказалось совсем не так. Он не проталкивал свой язык между моими губами, не клал по-хозяйски ладонь мне на затылок, фиксируя в удобном для себя положении, не запрокидывал мою голову назад до ломоты в шее. Дэн делал всё слишком бережно, слишком нежно, его прикосновения казались зыбкими, и, для того чтобы убедиться в их реальности, хотелось уже самой прикасаться, прижиматься, ловить губами губы, стараясь удержать и продлить мгновения воздушной близости.
– Целовались, – ответила я Яринке и не сумела сдержать волнительного вздоха – слишком живы были воспоминания.
Подруга заметила это, расцвела и уточнила:
– Только целовались?
Только целовались. И это тоже было необычно, потому что с Ральфом у нас за поцелуями всегда следовал секс. Но Дэн даже не пробовал меня трогать нигде, кроме лица и волос, по которым он раз за разом проводил кончиками пальцев, словно желая убедиться, что я действительно здесь, с ним. Сколько продолжались эти невесомые поцелуи и прикосновения на тесной купейной полке? Я не помню. Я не помню даже, как мы уснули, – только то, что сон мой тоже был невесомым и воздушным. А первое, что я увидела утром, – длинные ресницы Дэна прямо у себя перед глазами. И, словно почувствовав мой взгляд, они затрепетали, поднялись…
Тепло в животе усилилось, начало распространяться по всему телу, и у меня снова сбилось дыхание.
– У-у-у, подружка, – протянула Яринка, глядя на меня с весёлым изумлением, – Да ты вляпалась!
Это точно. Начиная с нашего первого совместного пробуждения, мы с Дэном не расставались. В соседнее купе к остальным пришли вместе, в Тюмени на перрон сошли вместе, сотовые телефоны покупали вместе, в вагон-ресторан ходили вместе, а на следующую ночь ушли спать – тоже вместе. Жаль, что целоваться в темноте на этот раз не получилось: Белёсый никак не хотел засыпать, не гасил свет у себя над верхней полкой, ворочался и вздыхал. Он был очень недоволен тем, что теперь связь с Михаилом Юрьевичем есть не только у него, а почти все деньги, выданные нам на дорогу, потрачены. Но я чувствовала, что мы всё сделали правильно. Телефоны были необходимы, возможность связаться друг с другом в любой момент была необходима. Что бы там ни задумали лидеры сопротивления, какие бы планы ни строили на эту поездку, я не позволю им себя контролировать. Нет во мне пока той преданности делу, которая диктует Дэну смириться с чем угодно, что только может пойти на пользу Летним.
Снова щёлкнула и поехала в сторону дверь, на этот раз – соседнего купе. Выглянул Бранко и, увидев меня, многозначительно повёл бровями. Вчера, получив на руки свой телефон с новой сим-картой, он заметно оживился, перестал хмуриться и отвечать на вопросы невпопад, но если это и заметил кто-то кроме меня, то не подал виду.
– Доброе утро! – сказала Яринка сербу, и он, кивнув в ответ, направился в конец вагона, перед этим ещё раз пристально посмотрев на меня.
– Слушай, – неловко бормотнула я подруге, – давай потом поговорим, я же вышла… это… в туалет мне надо.
– Смотри, Дэн совсем тебя потеряет, – хихикнула она, но посторонилась.
Бранко я увидела там, где и ожидала: в тамбуре. Тонкий и изящный, он стоял у вагонных дверей, и по его бледному лицу скользили золотые лучи встающего над тайгой солнца. Друг не поднял головы при моём появлении: всё его внимание было сосредоточено на новом телефоне. Я шагнула через порог, но не успела ничего сказать – Бранко протянул его мне. Я машинально взяла гаджет и лишь тогда подняла на серба вопросительный взгляд.
– Ответь, – шепнул он одними губами, настойчиво подталкивая мою руку вверх.
Подчиняясь его требовательному жесту, я прижала трубку к уху и опасливо произнесла:
– Слушаю.
Конечно, я ожидала услышать Михаила Юрьевича: кто ещё мог звонить мне, учитывая, что все остальные находились здесь же, в поезде? Но в трубке сквозь шорох разделяющего нас пространства раздался почти уже забытый, но всё равно сразу узнанный мною голос:
– Привет, Лапка.
– Как ты, лесная малышка? – сказал Ральф где-то далеко-далеко от просыпающейся под утренним солнцем тайги, от бегущей через неё серебряной нити рельс. – Я беспокоился.
Летнее тепло, со вчерашней ночи поселившееся где-то чуть ниже моего солнечного сплетения, пропало, уступив место знакомой пустоте. Я отступила на шаг и беспомощно прислонилась к подрагивающей в такт колёсному ритму двери тамбура.
– Р… Ральф? – Имя, которое раньше произносилось так легко, сейчас застряло хрипом в горле, и я закашлялась, прижав ладонь ко рту.
Ральф растолковал мою реакцию по-своему.
– Прости, Лапка! – горячо заговорил он в трубку. – Прости за всё, что произошло с тобой в Оазисе! Я не знал об этом, Ирэн и Карл обманули меня. Прости, что не смог приехать, когда обещал, обстоятельства оказались сильнее. Но я всё исправлю! Бранко сказал, вы едете в Красноярск? Куда потом?
Всё ещё до конца не осознав реальность нашего такого нежданного разговора, я тем не менее ответила сразу, подчиняясь давней привычке слушаться своего покровителя:
– Мы сами не знаем, куда потом. Нам ничего не говорят заранее, так безопаснее…
– Разумно. – Я ясно увидела внутренним взором, как Ральф деловито кивнул. – Значит, так, слушай внимательно. Я буду выходить на связь с Бранко каждый день и от него узнавать о ваших передвижениях. По моим прикидкам, ехать вам ещё далеко, в Забайкалье. Так что время есть, и я обязательно придумаю, как вытащить вас.
Я отчаянно затрясла головой – нет, не надо меня никуда вытаскивать! – но Ральф, разумеется, этого не увидел.
– Держись, Лапка, – сказал он, мгновенно меня тон с делового на ласковый. – Ты натерпелась, но это позади. Скоро я заберу тебя туда, где ты будешь в безопасности, обещаю.
Боже, как рада я была бы услышать это год назад, в Оазисе! Как я тогда не смела даже намекнуть Ральфу о том, что хочу вырваться с острова, что мечтаю о Западе! И вот он говорит слова, которые раньше прозвучали бы для меня пением ангелов, а я стою, прижимая телефон к уху онемевшей от напряжения рукой, и ничего не чувствую…
– Эй! – Подняв глаза, я обнаружила, что Бранко тянет у меня из рук свой мобильник, в котором загадочный шорох пространства уже давно сменился равнодушными гудками. – Проснись, чего застыла?
– Ральф звонил, – зачем-то сообщила я то, что он сам прекрасно знал.
Серб улыбнулся во все тридцать два зуба.
– Не совсем. Это я ему звонил. И даже не ему, а Ирэн.
– Ирэн?!
– Номер Ральфа недоступен: думаю, дозвониться за границу с обычной симки вообще невозможно. Я уже было приуныл, но решил звякнуть в Оазис, так, на всякий случай. И не зря! Доннел-то там, представляешь! Прорвался-таки на Русь!
– Круто… – машинально пробормотала я, всё ещё не в силах стряхнуть с себя холодное оцепенение.
Бранко перестал улыбаться и всмотрелся в моё лицо.
– Что такое, бэби? Ты не рада?
Я беспомощно пожала плечами, не зная, как облечь в слова охватившее меня смятение. Голос Ральфа, такой знакомый, спокойный, надёжный, когда-то олицетворявший собой защиту от всех бед, теперь прозвучал зловещим эхом прошлого, злым роком, настигшим меня тогда, когда я уже поверила, будто ушла от него.
Бранко закатил глаза:
– Только не говори, что не можешь расстаться с Денисом и поэтому остаёшься здесь! Денис, конечно, хороший парень, но Доннел как бы козырнее! И, поверь, он далеко не ко всем так рвётся на помощь! Ты для него что-то значишь, а это дорогого стоит.
Я не нашлась с ответом и лишь недоумённо пожала плечами. Конечно, я не могу оставить Дэна! Как и Яринку. И Яна, и Игу, и Михаила Юрьевича, и даже Белёсого, раз уж он, будь неладен, увязался с нами! Но главное – как я могу бежать куда-то, когда всего несколько дней отделяют меня от встречи с родителями, на которую я уже не надеялась?
Ничего этого говорить не пришлось, Бранко прочитал ответ в моих глазах и разочарованно опустил плечи.
– Бэби, не глупи. На Руси тебя не ждёт ничего, кроме тюрьмы и смерти. Рано или поздно. А тут есть реальный шанс вырваться, начать новую жизнь…
Я снова пожала плечами и уже развернулась, чтобы уйти, но Бранко успел сказать мне вслед почти словами Ральфа:
– Ты всё-таки подумай. Время ещё есть, ехать нам долго!
Я боялась новой встречи с Яринкой: по моему лицу она сразу поймёт, что случилось нечто из ряда вон, и придётся или рассказывать правду, или как-то выкручиваться. Однако коридор вагона был пуст. Не успев вздохнуть с облегчением, я снова испугалась – на этот раз того, что Дэн наверняка уже заждался меня и тоже может что-то заподозрить. Но мне и здесь повезло. Когда, бесшумно откатив в сторону лёгкую дверь, я несмело заглянула в купе, Дэн спал на нижней полке, закинув руку за голову и запрокинув к потолку бледное, худое лицо. Я невольно замерла на несколько секунд, любуясь им: отросшая русая чёлка упала на высокий лоб, губы чуть приоткрылись во сне, длинные ресницы отбрасывают под веки полукружья теней… Мне захотелось лечь рядом, прижаться, обнять – и просто лежать, зажмурившись, наслаждаясь каждым моментом нашего уединения.
С верхней полки раздался всхрап Белёсого, и наваждение развеялось. Нет у нас никакого уединения. Нет никакой определённости. Нет уверенности в завтрашнем дне. А ещё я только что разговаривала с мужчиной из своего прошлого, и было бы бессовестным враньём сказать, будто этот разговор ничего не затронул в моей душе.
Я не посмела лечь рядом с Дэном. Вместо этого прикрыла за собой дверь и, тихонько вздохнув, полезла на свободную верхнюю полку. Легла там на живот, так, чтобы можно было видеть в окно пролетающую мимо тайгу.
«Как ты, лесная малышка? Я беспокоился».
Почему мне так важен факт, что на самом деле Ральф не бросил меня в Оазисе, что он действительно не мог приехать? Не скажу, что это именно радует – больше похоже на глубокое удовлетворение, словно я только что успешно закончила некое давно начатое, но не законченное до сегодняшнего дня дело.
«Держись, Лапка. Ты натерпелась, но скоро всё будет хорошо».
И почему от этих слов так спокойно? Ведь я уже не собираюсь никуда бежать, я теперь с Дэном и своими друзьями, мы все части одного целого, мы – Летние! Не нужен мне Запад, не нужен Ральф!
«Прости за всё, что произошло с тобой в Оазисе».
Уже простила. Да никогда и не держала зла. Ральф в своё время спас меня от Ховрина и делал всё возможное, чтобы скрасить моё существование на острове-западне. Может быть, потому и кажется сейчас, что голос Ральфа и его слова успокоили меня? Привычка из прошлого, в котором он был моей единственной защитой…
Что-то сжало мою ступню, и я вскрикнула от испуга. Дёрнулась, переворачиваясь на спину. Дэн, приподнявшись с нижней полки и беззвучно смеясь, держал меня за пятку.
– Испугалась, Малявка?
Я не успела ответить – сбоку раздалась возня, и хриплый со сна голос Белёсого прокашлял:
– Задолбали! Ни ночью, ни утром поспать нельзя, то орут, то обжимаются и чавкают, малолетки озабоченные!
Он с грохотом ссыпался с полки и демонстративно покинул купе, хлопнув дверью. Мы с Дэном ещё несколько секунд молчали, глядя друг на друга, потом расхохотались.
– Давай вниз! – Дэн протянул мне руки, помогая спуститься, усадил рядом с собой, обнял. – Ты куда утром убежала?
Я уткнулась носом ему в грудь, чтобы спрятать лицо, и глухо ответила:
– Смотрела на тайгу. Ты видел? Мы почти приехали.
Дэн глянул в окно поверх моей макушки, притих и, каким-то образом почувствовав, что значит для меня этот следующий за поездом однообразный зелёный пейзаж, сказал:
– Вот ты и дома, Дайника. Вот ты и дома.
До прибытия в Красноярск мы с Дэном успели провести ещё одну ночь на тесной купейной полке, ночь, наполненную разговорами, объятиями и поцелуями. Белёсый смирился с нашим соседством и больше не возмущался вслух – только демонстративно отворачивался к стенке, накрываясь с головой одеялом.
Утром последнего дня пути вся наша компания, словно по некоему тайному сигналу, собралась в одном купе и неловко примолкла. Как-то так получилось, что за проведённое в дороге время мы мало общались друг с другом и ни разу не собирались вместе, как сейчас. Поезд – его однообразный перестук колёс, равномерное покачивание – усыплял нас, делал задумчивыми и скучными. Никто не порывался обсудить сложившуюся ситуацию, никто не строил планов, никто, кажется, даже не беспокоился о возможной погоне в лице Бурхаева. Только я и Дэн – счастливые и влюблённые – выбивались из общего минорного настроя.
Сейчас мы сидели в обнимку, будто отгородившись от остальных прозрачным, но непроницаемым куполом, через который не могли пробиться ни любопытные взгляды Яринки, ни насмешливые – Иги, ни вопросительные и обращённые только на меня – Бранко.
Затянувшееся молчание нарушил Белёсый. Он пришёл последним и встал у двери, по-хозяйски облокотившись на верхнюю полку и обведя нас медленным взглядом.
– Ну что, други, – заговорил он, когда всеобщее внимание сосредоточилось на нём. – У меня для вас есть две новости. По традиции: хорошая и плохая. С какой…
– Ой, да говори уже! – перебил его лежащий на верхней полке Ига, тем самым смазав Белёсому эффектное, как он, наверное, думал, вступление.
Тот насупился, но просить себя дважды не заставил.
– Короче, звонил Юрьич. Дал адрес гостиницы в Красноярске, где не задают лишних вопросов, не особо вглядываются в документы и где на нас уже забронированы номера. Это, как вы понимаете, была хорошая новость.
– И что в ней хорошего? – не выдержала я. – Лучше бы сразу дальше поехали. Зачем терять целый день?
– Ну не знаю, как для вас, а для меня было бы очень хорошо сейчас помыться и поспать на нормальной постели! – Белёсый помрачнел ещё больше. – Вот только благодаря вам мы и этого оказались лишены.
– Надо понимать, – съязвил сверху Ига, – это была плохая новость?
– Она самая! Все деньги вы спустили на телефоны, и теперь нам нечем заплатить за гостиницу, дорогие бродяги! Так что добро пожаловать на гостеприимный вокзал Красноярска!
– На вокзале ночевать нельзя, – подал голос Дэн. – Там полиция, мы привлечём внимание.
– И что ты предлагаешь?
Дэн равнодушно пожал плечами:
– На улице тепло. Погуляем до утра. Михаил Юрьевич сказал, куда дальше?
– Сказал, – проклинающим тоном сообщил Белёсый, чьи мечты о комфортном отдыхе рушились на глазах. – Завтра поезд до Благовещенска.
– Ого! – Ян, который обнимал Яринку, сидя напротив нас с Дэном, нервно дёрнулся. – Благовещенск? Это же край света! И он заброшен. Я вообще не знал, что туда ещё поезда ходят.
– Ходят, – напряжённо сообщил Дэн и прижал меня к себе, больно сдавив, но даже не заметив этого. – Раз в неделю или около того. Причём поезд идёт прямой, из Москвы, с минимумом остановок. Странно, что нас не посадили сразу на него.
– Ничего не странно, – проворчал Белёсый и помялся с ноги на ногу. – Здесь мы должны встретиться с человеком от Юрьича, он передаст нам кое-что.
– Надеюсь, деньги? – спросил Ига, улыбаясь во весь рот и явно преследуя цель позлить Белёсого.
Тот не поддался на провокацию.
– Понятия не имею. Но ЦУ получим точно.
Я скосила глаза на Дэна, на его потемневшее лицо и сведённые брови: он до сих пор притискивал меня к себе так плотно, что не получилось даже повернуть голову. И мне хотелось знать, что его так встревожило.
– Денис, а что там – в Благовещенске?
Дэн, наконец, спохватился и ослабил хватку, давая мне чуток свободы.
– В Благовещенске… – До замирания сердца милым и знакомым движением он запустил пятерню в волосы, взлохматил их. – Если бы знать. Официальная информация одна, а слухов много.
– Что за слухи? – спросил на этот раз Бранко.
Теперь все тревожно смотрели на Дэна: даже Белёсый присел на краешек нижней полки, опасливо моргая в ожидании ответа.
Дэн обвёл взглядом притихшую компанию и заговорил, зачем-то понизив голос почти до шёпота:
– Благовещенск стоит… стоял на границе с Китаем. То есть прямо через реку, через Амур, уже был китайский город. Ну и, когда началась Третья мировая, ему досталось в первую очередь…
– Подожди, – тоже шёпотом перебил Ян. – Но ведь Китай был на нашей стороне?
– А толку? – ответил за Дэна Ига. – Сначала на нашей, а потом… Сейчас вообще не понять, что тогда происходило. Скрывают всё. Кто начал, зачем?
– Русь и начала! – Бранко не стал шептать и сказал это громко, даже резко – так, что все вздрогнули. – Не знаю, что вам тут говорят, а всему миру известно, как Русь… тогда ещё Россия полезла на Америку, вот и…
– Да это Америка полезла на нас! – загремел в ответ Белёсый. Он страшно выпучил глаза, вскочил на ноги и ударился головой о верхнюю полку. – А-а, мля!
Это разрядило обстановку: все задвигались, зафыркали в кулаки, а Дэн примирительно сказал:
– Ребят, вот давайте сейчас без политики? Не до того. Дальше говорить?
– Говори, – ответила я за всех, кладя подбородок ему на плечо и близко-близко заглядывая в серые с коричневыми крапинками глаза. – Ты очень интересно рассказываешь.
Ига изобразил игру на скрипке, Белёсый закатил глаза, Бранко чуть заметно покачал головой – и только Яринка смотрела на нас радостно и открыто.
А смущённый всеобщим вниманием Дэн продолжил:
– Вообще, как известно, Третья мировая, а потом и Христианская революция, очень сократили население Руси. Это в последние лет пятьдесят мы опять размножаться начали, но теперь уже только в центральной части. А за Уралом сплошная разруха, старики доживают да ещё те несчастные, что вынуждены там работать. Полезного-то много чего осталось, бросить тоже нельзя.
– Это туда, что ли, нас отправили бы после приюта? – спросила Яринка. – Это те самые производства, которыми Агафья пугала?
Но Дэн покачал головой:
– Не думаю. Там в основном рудники да лесоповал. В такие места только мужчины годятся.
Все помолчали. За окном продолжала проноситься тайга, уже преимущественно темнохвойная, но теперь она не тянулась за поездом ровной полосой, а то поднималась вверх, то уходила вниз, изгибаясь волнами на горизонте. Начинались Саяны?
– Владивостока больше нет, – вдруг глухо сказал Белёсый. – Цунами смыло нахрен вместе с Японией. Мой дед оттуда родом… был.
– Много чего тогда смыло нахрен, – без прежней усмешки отозвался Ига. – Денис, так что с Благовещенском?
– Да знать бы точно. – Дэн снова заговорил тише. – Официально это теперь закрытый пограничный город.
– Закрытый? – удивилась Яринка. – Но как мы тогда туда попадём? Нужны ведь пропуска, наверное?
– Кто знает. Может, сегодня мы именно пропуска и получим от человека, с которым должны встретиться, а, Сергей?
Белёсый развёл руками:
– Люди, я знаю не больше вашего.
И тут заговорил Бранко, который до этого переводил настороженный взгляд с одного лица на другое, словно не веря в то, что слышит:
– Какой пограничный город, вы о чём? Какая там граница?
Все удивлённо уставились на него: даже Ига свесил голову с верхней полки.
– Как это какая? – наконец ответил Ян. – Китайская.
Бранко ошеломлённо моргал.
– Нет, я, конечно, понимаю, что у вас тут железный занавес, но не думал, что это настолько действенная штука. Вы совсем не в курсе того, что происходит за пределами Руси? Нет давно никакого Китая!
Все начали переглядываться: мы с Яринкой – озадаченно, остальные – смущённо. Слово взял Ян:
– Бран, мы в курсе, что Китая, как государства, больше не существует, но продолжаем так называть землю, где оно было раньше. Для простоты. И там действительно пролегает граница Руси. За ней уже лишь огромная пустошь, радиоактивные развалины.
Бранко щёлкнул языком:
– Ну я же говорю – железный занавес делает своё дело! Нет никаких радиоактивных развалин. Это страшилки, придуманные специально для того, чтобы любопытные туда не совались.
На этот раз молчание длилось дольше. Наконец Дэн осторожно спросил:
– А что же там?
– Нейтральная земля. Огромный кусок суши, не принадлежащий ни одному суверенному государству. Радиация лишь немного превышает норму, так что он даже частично заселён.
– Кем заселён? – Белёсый сверлил Бранко таким бдительным взглядом, словно заподозрил в нём иностранного шпиона. – Кто станет жить в таком месте?
– Да кто угодно, кому по нраву отсутствие закона. Но в основном это те, кто остался после войны. Ещё туда бегут преступники, лезут мародёры и разные идиоты, мечтающие о свободе от правил. В общем, народ малопонятный и неприветливый. Так что граница там действительно нужна.
Снова все притихли, переваривая информацию. Хотя лично меня совершенно не удивило то, что власть Руси скрывает от своего народа правду о происходящем за железным занавесом. После всего, что я увидела и услышала в Оазисе, меня вообще мало чем можно было удивить.
– Да уж… – Дэн вздохнул и опять мило взлохматил волосы рукой, вызывая во мне желание прижаться к нему, чтобы никогда не отпускать. – Тогда всё становится ещё непонятнее, и ясно только одно: мы совершенно не знаем, что нас ждёт в Благовещенске.
– И какого чёрта мы вообще прёмся именно туда, – добавил Ян. – Дайка, разве вы жили в тех краях?
Хороший вопрос. Всё, что я до сих пор знала о местонахождении своей родной деревни, укладывалось в два слова: тайга, Сибирь. Но учитывая более чем впечатляющие размеры и того, и другого, разброс предполагаемых точек шёл даже не на сотни, а на тысячи километров.
– Рядом с вами был какой-то город? Ведь не могли вы существовать совсем без связи с внешним миром? – попытался помочь мне Ига, но я лишь пожала плечами:
– В какой-то город взрослые ездили иногда за вещами, но все так и называли его просто «город», без названия. И он был не рядом, дорога туда-обратно занимала несколько дней. На лошадях. По реке быстрее, но это только летом…
– Н-да… – протянул Белёсый. – Вот это и называется – пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что…
– Мне же было девять лет, когда меня забрали! – зачем-то попыталась я оправдаться. – Я мало что помню.
Дэн успокаивающе сжал мою ладонь в своей и подытожил:
– В общем, гадать нет смысла. Узнаем всё со временем, как и сказал Юрьич.
– Не нравится мне это, – обеспокоенно поделился Ян. – Нас используют вслепую.
– Да неужели? – Яринка насмешливо поцокала языком. – А сам-то что делал, когда снотворное в вино подмешивал?
Вид у Яна сразу стал пришибленным.
– Ну я же сто раз извинился за это! И за снотворное, и за билеты! Вы ведь уже убедились в том, что отец сдержал слово и не стал мстить!
Как ни странно, это было правдой. Белёсый связывался с Михаилом Юрьевичем каждый день, и, хоть тот вместе с остальными спешно покинул дом в день нашего отъезда, люди Бурхаева туда так и не наведались. Впрочем, не скажу кому как, но мне это не внушало оптимизма. В бурхаевскую честность, даже по отношению к собственному сыну, верилось с трудом – и совершенно не верилось в его способность взять и простить нам позорное пленение с последующими неделями подвального заключения. Скорее всего, враг просто лёг на дно, замышляя что-то грандиозное, и на это ему требовалось время.
– Ладно. – Дэн поднялся на ноги, потянул меня за собой. – Мы прибываем через час, пора сдавать постели и собираться. Сергей, где и когда нас будет ждать человек от Михаила Юрьевича?
Белёсый тоже поднялся.
– У гостиницы он нас будет ждать, в которую мы теперь не попадём. Вечером, как стемнеет.
Дэн не поддался его унылому тону.
– Отлично! Значит, будет время посмотреть город.
Город мы посмотрели, но он не доставил нам визуального удовольствия и не внушил никакого оптимизма. Даже маленькая Тюмень, с её пустой выщербленной привокзальной площадью и самим вокзалом, половина окон которого зияла выбитыми стёклами, не производила такого гнетущего впечатления. Там было просто запущено и уныло, но не чувствовалось скрытой враждебности, которой встретил нас Красноярск.