Елизавета Сагирова
Лето придёт во сне. Запад
Бранко ещё спал, восход едва золотился на востоке, а над речушкой стоял туман. Я попыталась снова уснуть, но вместо этого начала вспоминать Ральфа, точнее, то, как уютно и спокойно было просыпаться рядом с ним. Как он, не открывая глаз, одной рукой сгребал меня в охапку, подтягивал к себе и тепло дышал в затылок, пока остатки сна окончательно не покидали нас обоих. А от запоздалого понимания того, что этого больше никогда не будет, мне стало тоскливо и одиноко.
Я даже свернулась калачиком у себя в спальнике, почти уткнувшись носом в собственные колени, словно собираясь заплакать. Не заплакала, конечно, но в своём воображении позволила себе ещё немного понежиться в объятиях далёкого теперь и наверняка навсегда потерянного первого моего мужчины.
Однако уже к завтраку мимолётная тоска по Доннелу прошла без следа. Даже вспоминать о ней стало странно, и я решила, что это было просто эхом сна. Мы с Бранко не стали разводить костёр и ничего не съели, лишь выпили кофе из саморазогревающихся банок – оба торопились в дорогу. И очень скоро перед моими глазами снова мелькали, сменяя друг друга, пейзажи, залитые встающим солнцем. Этот день тоже обещал летнюю погоду, несмотря на то что ехали мы всё время строго на север.
Приближение Москвы я угадала задолго до того, как увидела на придорожном указателе отметку – сто километров. Даже не по тому, что на трассе появилось больше машин, не по тому, насколько шире и ровнее стала сама трасса, не по тому, насколько менее зелёными становились её обочины, но неким внутренним наитием, почти первобытным чутьём. Так, наверное, звери в тайге ещё за десятки вёрст чуют приближение лесного пожара.
И вот что-то такое же неизмеримо огромное, шумное и могучее сейчас было впереди, приближалось с каждым оборотом колёс, заставляя сердце биться чаще, а волоски на коже приподниматься дыбом. Я невольно вспоминала всё, что когда-либо читала и видела о Москве, и неожиданно порадовалась тому, что Бранко настоял на моём появлении в столице. Самого Бранко, казалось, тоже не оставлял равнодушным скорый финал путешествия: серб был бледен, сосредоточен и молчалив.
В этом сосредоточенном молчании мы и достигли трёхуровневой развязки дорог. Такое я видела впервые и разинула рот. Трасса, по которой мы следовали, впереди изгибалась дугой и уходила вниз, под другую трассу, пришедшую откуда-то с востока и поднимающуюся, чтобы пропустить под собой дороги поменьше. А ещё выше, над ней, непонятно как держалось в воздухе гигантское бетонное кольцо, по которому тоже неслись автомобили, кажущиеся снизу игрушками.
– Ох! – вырвалось у меня, но Бранко понял это по-своему, озабоченно кивнул:
– Ты права, становится слишком оживлённо. Придётся бросить машину.
До этого я думала, что слово «бросить» означает что-то другое. Например, что мы найдём платную стоянку, где не задают лишних вопросов, и оставим автомобиль там, дожидаться нашего возвращения. Но Бранко сделал проще. Перед самой развязкой он съехал с трассы в неприметную колею. По ней мы, трясясь и подпрыгивая на ухабах, добрались туда, где низкорослые деревья и кусты росли погуще. Остановились. Бранко какое-то время сидел, безучастно глядя перед собой, а я затаила дыхание. Наконец спутник ровно заговорил:
– Лишнего не берём, но берём самое ценное. Вряд ли мы сюда вернёмся.
Я запоздало задалась вопросом: а откуда он вообще взял эту машину, чья она? Но решила, что это уже не имеет значения.
Мы оставили почти всё. Спальники и еду, одеяла, фонарь, аптечку, одежду, термос, посуду… Бранко взял только атлас дорог да свои краски с инструментами, которые, как я уже поняла, и были самым ценным для моего талантливого спасителя. Я прихватила запасную одежду и шоколадные батончики на случай приступа голода: есть теперь хотелось почти всё время, организм требовал компенсации причинённого ему за последнюю неделю ущерба.
Потом мы долго шли пешком. Бранко заглядывал в атлас, осматривался по сторонам и хмурил брови. Наконец закоулки и тропы вывели нас к прозрачному навесу на обочине дороги – автобусной остановке. В самом автобусе народу оказалось немного, но я всё равно старалась держать лицо опущенным, не зная даже, чего стесняюсь больше – искусственного родимого пятна или своего побитого вида. К счастью, платье закрывало мои руки и ноги, милосердно пряча от взглядов любопытных опухшее колено и многочисленные синяки.
Автобус привёз нас на широкую шумную улицу, и, хоть она была не больше той, по которой мы мчались от больницы в Новоруссийске, я всё тем же первобытным чутьём определила – это уже Москва. Окружающее пространство незримо содрогалось в быстром, никогда не смолкающем ритме, вовлекая в него струны моей души, заставляя их резонировать в такт.
Я посмотрела на Бранко, пытаясь понять, чувствует ли он то же самое, но парень снова уткнулся в атлас, нервно хмурясь. И в дальнейшем, чем ближе мы продвигались к своей цели, тем более встревоженным, даже испуганным он становился. Поэтому скоро я оставила все попытки поделиться с ним своими впечатлениями и наслаждалась ими одна.
А насладиться было чем. Москва поразила меня до глубины души. И пусть я, не раз видевшая её в кино и на фотографиях, примерно знала, чего ожидать, но реальность во стократ превзошла все эти ожидания. Я смотрела на возносящиеся в небо величественные здания, на бесконечные разноцветные потоки машин, на людей, которых в таком количестве раньше не могла и представить, на огромные светящиеся экраны над улицами… Но больше всего меня поразило метро, в которое мы с Бранко спустились, отойдя несколько кварталов от автобусной остановки. Это был совсем другой мир. Да, тоже часть Москвы, её беспокойный живой ритм ощущался и под землёй, но здесь к нему добавилась новая мрачная нота – протяжная и таинственная, как завывание ветра в бесконечных чёрных туннелях.
Я так вертела головой и хлопала ресницами, что даже Бранко вынырнул из своей нервной прострации и прошипел мне, чтобы подобрала челюсть с пола, а то она поражает воображение окружающих больше, чем моё родимое пятно и побитая физиономия. Челюсть я подобрала, но мысленно дала себе клятву, когда-нибудь вернуться в московское метро и пройтись по этим сияющим залам и лестницам без спешки, без страха привлечь к себе ненужное внимание. Вернуться в своём праве.
Из метро мы поднялись уже в совсем другую Москву. Вокруг больше не было однотипных многоэтажных зданий, рек машин и сияющей тут и там рекламы. Это походило скорее на Оазис с его малоэтажными домиками и узкими переулками между ними. С одной разницей: здесь каждый домик огораживался от мира высоким забором.
– Это ещё Москва? – на всякий случай уточнила я, прислушиваясь к тишине, от которой, оказывается, уже успела отвыкнуть.
– Москвее некуда, – фыркнул Бранко, – хоть и далеко не центр. Это Черешнино, самый дорогой район столицы.
Черешнино? Неожиданно я вспомнила приют, весенний двор перед школой, скамейку, Яринку на ней и её отца рядом. Это ему она тогда рассказывала про своего немолодого «жениха», про то, что он живёт в Черешнино. Последнее было неправдой, и сказала подруга так только затем, чтобы подразнить охочего до халявы папашу надеждой на богатого зятя.
– Твой друг богат? – спросила я Бранко, который был бледен, теребил подол рубашки и вообще выглядел неважно.
Он отозвался сразу, с каким-то болезненным смешком:
– Друг… да, богат. И весьма влиятелен, поэтому я и решил ехать к нему. Уж тут можно быть спокойными за нашу с тобой безопасность. И за приватность телефонных разговоров.
– Тогда чего ты так дёргаешься? – Я решила, что могу, наконец, задать Бранко этот вопрос – его нервозность начинала меня серьёзно беспокоить.
– Просто не думал, что когда-нибудь мне придётся обращаться к нему, – неопределённо буркнул он. – Пошли.
И мы пошли. А идти пришлось прилично, но я не скучала: уж не знаю насчёт престижности района Черешнино, но красивым он был, без сомнения. Похоже, местные жители вовсю соревновались друг с другом в том, кто построит дом ярче и вычурнее. И, чем дальше мы отходили от метро и углублялись в зелёную тишь улочек, тем грандиознее становились здешние постройки. Если сначала они напомнили мне уютные, но небольшие домики Оазиса, то уже скоро это сравнение никуда не годилось. Теперь вокруг возвышались самые настоящие особняки, фазенды, поместья, замки! Я забыла, что нужно контролировать свои эмоции, и снова шагала с раскрытым ртом, вертя головой во все стороны и вытаращив глаза. К счастью, вокруг никого не было: лишь изредка мимо нас проезжали бесшумные, сверкающие и вытянутые, как пули, автомобили, за абсолютно непроницаемыми окнами которых не было видно водителей.
Время от времени при взгляде на очередное поражающее воображение жилище какого-нибудь оригинала, я, не в силах сдержать эмоций, издавала восклицания вроде «Ого!» или «Ничего себе!», но мой спутник не спешил разделить со мной восхищение. Теперь он выглядел не просто нервным или испуганным – несчастным. А когда мы, замедлив шаги, вдруг остановились возле кованых ворот, за которыми каменная дорожка уводила к сияющему в отдалении белому дворцу, он решительно повернулся ко мне и сказал:
– Дайка, будь добра сохранять спокойствие и невозмутимость, что бы ты здесь ни увидела и ни услышала.
Сказать, что такое предупреждение меня напрягло, значит очень преуменьшить! Сразу вспомнились первые дни в Оазисе со всеми его сюрпризами и новостями. Впрочем, похожего тут было много – та же сверкающая обёртка, под которой неизвестно что.
Но ни о чём спросить я не успела. С другой стороны ворот к нам приблизился плечистый мужчина, затянутый в чёрную форму охранника, с такой же чёрной дубинкой на поясе. И Бранко шагнул ему навстречу.
– Добрый день. Хозяин дома?
Охранник не торопился с ответом. Он стоял, запустив за ремень брюк большие пальцы рук, и разглядывал нас с явным пренебрежением. Его взгляд скользнул по моему лицу, задержался на разбитых губах, неторопливо поползл по телу, и я впервые порадовалась тому, что на мне надето это нелепого фасона платье, полностью скрадывающее силуэт. Видимо, решив, что я не заслуживаю особого внимания, охранник перевёл взгляд на Бранко, присмотрелся к его ушам, к носу и бровям, где были ясно видны проколы от пирсинга, и его рот брезгливо скривился.
– Хозя-яи-и-ин? – наконец лениво переспросил он и манерой растягивать слова вдруг очень напомнил мне Белёсого. – Смотря, о каком хозяине речь.
– А у тебя их много? – вкрадчиво поинтересовался Бранко, особо выделив обращение на «ты», и охранник зло прищурился, но серб не дал ему ответить. – Если всё-таки хозяин один и он здесь, то иди и скажи ему, что приехал Джурич. Просто Джурич. Он поймёт.
Ещё секунду охранник оставался на месте, и на его лице отображалась мучительная борьба с самим собой. В итоге он всё-таки решил проявить осторожность и не хамить странным гостям, не зная, кем они могут оказаться. Коротко кивнул и скрылся в крохотной будочке, что лепилась к стене у ворот.
Выскочил он из неё уже совсем другим человеком. Рот, совсем недавно искривлённый гримасой откровенного презрения, теперь улыбался во все тридцать два зуба. Ноги семенили крохотными шажками, а спина подобострастно изгибалась.
– Прошу вас, сударь! И барышня!
Ворота распахнулись, и я вслед за Бранко ступила на выложенную разноцветными камнями дорожку.
– Я провожу! – суетился охранник, но Бранко остановил его небрежным жестом:
– Не стоит. Я помню, куда идти.
И, оставив за спиной так и не разогнувшегося до конца охранника, мы между усаженных цветами клумб зашагали к белому и блестящему на солнце, как кусок пиленого сахара, особняку с башенками и колоннами. А навстречу нам уже сходил с крыльца невысокий, но крепкий мужчина с такой же белоснежной, как его дом, улыбкой и полностью седыми волосами.
– Бран! – воскликнул он, приближаясь большими шагами. – Бран, оленёнок, я знал, что ты вернёшься!
И прежде чем Бранко успел ответить, хозяин положил ладони парню на плечи и прижался своими губами к его губам.
Глава 4
Роб
Я открыла рот, наверное, в тысячный раз за этот насыщенный впечатлениями день. И было от чего. За время пребывания в Оазисе мне доводилось видеть разные поцелуи. Грубые и страстные, равнодушные и принудительные, бесстыжие и робкие, так что я могла без труда определить, к какой категории относился поцелуй, которым хозяин роскошного дворца в Черешнино встретил моего спутника. Это была страсть, неподдельная и всепоглощающая. Настолько искренняя, что Бранко не сразу нашёл в себе силы отшатнуться. А когда, наконец, отпрянул, машинально прижав ладонь к губам, я увидела, что его грудь взволнованно вздымается, а глаза замутнены каким-то неясным, но сильным чувством. Ностальгией?
– Не надо, Роб, – наконец сказал он внезапно охрипшим голосом. – Я по делу приехал.
– Не вижу, почему бы двум благородным донам не совместить приятное с полезным! – непонятно ответил седой мужчина, но прикасаться к Бранко больше не пытался. Взглянул на меня.
– О, да ты с барышней! Она тоже по делу?
Я еле сдержала рвущийся с губ нервный смех. Уж не знаю, можно ли было назвать меня барышней в какие-либо другие, лучшие времена, но точно не сейчас.
– Да. – Бранко явно было трудно собраться с мыслями. – Мы к тебе с просьбой.
– Что же. – Седой хозяин кивнул мне. – Друзья моих друзей – мои друзья. Милости прошу в дом.
И он зашагал к крыльцу, не оглядываясь, уверенный, что мы последуем за ним.
Мы последовали. Я пыталась поймать взгляд Бранко, получить хоть какое-то объяснение происходящему, но он упрямо смотрел себе под ноги. А потом уже и я забыла обо всём, потому что изнутри дворец того, кого мой спутник назвал Робом, оказался ещё роскошнее, чем снаружи.
Я думала, что уже видела роскошь. В Оазисе. Айсберг был шикарным отелем, чего стоил хотя бы пентхаус Ховрина с прозрачным потолком и гранитным камином. Но и он не шёл ни в какое сравнение с тем, что предстало моему взору здесь в последующие часы.
Первое, что сделал Роб, рассмотрев нас получше – отправил мыться. Так и сказал, что не умеет общаться с теми, кто, судя по запаху, ночевал в мусорном баке. Видимо, старый знакомый Бранко привык без церемоний говорить всё, что думает. А почему бы и нет, если положение позволяет?
Разумеется, в таком огромном доме оказалась далеко не одна ванная комната, и я разлучилась со своим спутником, зато обрела сопровождение в виде молчаливой горничной, которая проводила меня по месту назначения, выдала огромное пушистое полотенце, одноразовый набор банных принадлежностей и даже совсем новенькие, в хрустящей целлофановой упаковке, халат и тапочки. Так же молча подхватила и унесла мою одежду, едва только я переступила бортик ванны. Я бы уже не удивилась, вернись она для того, чтобы собственноручно помыть меня, но такого, к моему облегчению, не произошло.
В ванне я нежилась долго. Сначала, закрыв глаза, просто лежала в тёплой пенной невесомости, потом осторожно вымыла голову: под волосами ныли незажившие порезы. Большой и очень мягкой губкой помассировала тело, с горечью отметив, как похудела за последние дни: кости, казалось, выпирали отовсюду, даже оттуда, где их по определению быть вроде не должно. А когда почувствовала, что вот-вот усну, сморённая теплом и тишиной, с сожалением выбралась из воды. Вытерлась, намотала полотенце на мокрые волосы и едва успела накинуть халат, как появилась горничная, словно всё это время стояла за дверью. А может, так и было: наверняка в этом доме слуги вышколены до идиотизма.
Мне выделили угловую комнату на третьем этаже, маленькую, но очень уютную. С пушистым ковром на полу (здесь вообще было очень много пушистого) и неширокой, но мягкой кроватью, при одном взгляде на которую ещё больше захотелось спать.
– Отдохните, барышня, – сказала горничная, будто прочитав мои мысли. – Вас позовут к ужину.
Наверное, за то время, что я отмывалась и отлёживалась, Бранко и Роб успели всё обсудить и решить, потому что ужин в просторной столовой с камином, хрустальными люстрами и прислуживающим нам официантом, куда я явилась уже затемно, проходил в непринуждённой светской обстановке. Я в основном сидела молча и только азартно поглощала выставленное на столе. А выставили туда многое, так что мне, изголодавшейся вкрай, было где разгуляться. Не смутили даже многочисленные столовые приборы по обе стороны моей тарелки. Я вспомнила уроки этикета, которые успела усвоить в Оазисе, и, вооружённая этими знаниями, справлялась совсем неплохо. Тем более что на меня всё равно никто не обращал внимания.
Бранко и Роб о чем-то оживлённо разговаривали, время от времени переходя на неизвестный мне язык. И не нужно было прислушиваться к их разговору, чтобы понять, что это добрая беседа старых друзей, которым есть что вспомнить. А судя по тому, как седой хозяин время от времени протягивал руку и нежно касался пальцев Бранко, – не просто друзей.
О моём присутствии вспомнили, только когда я с сытым видом откинулась на спинку стула и не сдержала широкого зевка. Хозяин дома тут же обернулся ко мне с вежливой улыбкой:
– Однако я совсем не уделяю внимания своей гостье и прошу за это прощения. Вы готовы к разговору, барышня?
Я на тот момент уже наелась, если не объелась, и пребывала от этого почти в эйфории, поэтому благосклонно кивнула. Что угодно, щедрый человек.
– Бран описал мне твою ситуацию, – интеллигентным приятным голосом заговорил Роб. – И если ты согласна выслушать мнение взрослого и, поверь, много повидавшего человека, то мой тебе совет – не ищи новых приключений, а жди помощи своего покровителя. Безопасную связь я вам обеспечу завтра же.
Я перевела вопросительный взгляд на Бранко, и он добавил проще:
– Короче, не дёргаемся и ждём помощи Ральфа. Здесь мы в безопасности.
Я еле сдержалась, чтобы раздражённо не закатить глаза, но решила оказать максимум уважения гостеприимству этого дома, поэтому лишь вежливо качнула головой:
– Спасибо, но для меня куда важнее найти своих друзей, они ждут меня.
– А если не ждут? – спросил Роб, не сводя с меня внимательного взгляда. – И пусть мне совсем не хочется такое говорить, но давайте рассматривать все возможные варианты – если уже некому ждать? Насколько я понял из рассказа Брана, твои друзья ступили на скользкую дорожку.
Я неопределённо пожала плечами. Сытому голодного не понять, и как я сейчас могу объяснить этому избалованному судьбой, имеющему всё, что только можно возжелать, человеку, что у одних иногда просто нет иного выбора, кроме как ступить на скользкую дорожку, а у других – кроме как последовать за ними?
– Я же говорил, – Бранко развёл руками, – она не будет это даже обсуждать.
Роб по-прежнему не сводил с меня глаз, и я, чтобы не показаться невежливой или неблагодарной, неохотно промямлила:
– Понимаете, я должна… даже если нет никаких вестей, мне нужно в этом убедиться.
– Но что, если вестей действительно не будет? – настаивал Роб. – Я правильно понимаю, что у вас нет никакого способа связи, кроме тайника под деревом?
Я неласково зыркнула на Бранко – зачем нужно было посвящать постороннего в подробности? Но он не выказал никакого смущения, а Роб, правильно истолковавший мой взгляд, спокойно пояснил:
– Я беру на себя некоторые риски, давая вам приют в своих стенах, и имею право знать правду.
Кажется, я покраснела. Что ж, остаётся надеяться, что Бранко не ошибается в этом человеке. Словно спеша подтвердить это, Роб сказал:
– Дело твоё, я ни в коем случае не собираюсь на чём-либо настаивать. Просто хотел сказать, что если передумаешь, то можешь оставаться здесь столько, сколько нужно.
– Спасибо. – Я по-прежнему чувствовала себя неловко, но должна была спросить: – Вы не могли бы… помочь мне узнать адрес приюта, в котором я жила раньше?
Роб с готовностью кивнул:
– Непременно. Более того, завтра я попрошу моего водителя отвезти тебя туда и подождать, на случай, если ты не найдёшь того, чего ищешь, и захочешь вернуться.
– Спасибо, – снова сказала я, на этот раз искренне. – Большое вам спасибо.
Хозяин лишь кивнул, а Бранко неожиданно заявил:
– Тогда я поеду с ней.
– Зачем? – спросили дуэтом я и Роб.
– Затем! – Бранко помахал в воздухе ладонью, словно не в силах подобрать слова, но всё же пояснил: – До сих пор мы были вместе, так что это будет правильно. Прокачусь.
– Ах, черти молодые! – Роб вдруг задорно хлопнул в ладоши. – Тогда и я с вами! Тряхну стариной, поучаствую в авантюре.
Не сказать, что я была в восторге от образовавшейся вдруг тесной компании, готовой вместе со мной отправиться на поиски весточки от Яринки и Яна, но возражать не стала. В конце концов, оба мужчины всего лишь хотели мне помочь.
Тем бы этот долгий, насыщенный день и завершился, не взбреди мне в голову перед сном заглянуть к Бранко и пожелать ему спокойной ночи. Радушный Роб разместил нас в соседних комнатах, из столовой мы поднялись вместе и скрылись каждый за своей дверью. И позже, почистив зубы и уже разложив постель, я вдруг решила совершить визит вежливости.
Наверное, те трое суток, что мы с Бранко провели вместе, спали рядом, делили пополам хлеб-соль и все опасности дороги, настроили меня на панибратский, даже бесцеремонный лад. Мне не пришло в голову постучать, прежде чем вломиться к нему в комнату. Впрочем, я не увидела там ничего такого, чего бы не наблюдала до этого в Оазисе.
На широкой двуспальной кровати, в полумраке, сплелись в объятиях два полураздетых тела. Ничего примечательного в этом не было бы, не окажись оба тела мужскими. И принадлежавшими, несомненно, Бранко и Робу.
Выскочила я сразу, но слишком поспешно прикрыла дверь, и она громко щёлкнула замком. Не дожидаясь реакции на своё вторжение, я шмыгнула в свою комнату, но слышала, как кто-то вышел в коридор и не спеша спустился по лестнице. А спустя полминуты ко мне заглянул Бранко.
– Не спишь? – спросил он явно от растерянности и смущения, поскольку не мог же действительно думать, что я вдруг успела крепко заснуть после всего увиденного.
– Нет ещё, – так же глупо отозвалась я, и мы замолчали, глядя друг на друга. В итоге решив, что раз столь неловкая ситуация возникла по моей вине, то мне и заглаживать вину, я сказала:
– Прости, мне не надо было заходить вот так. Как-то не подумала, что ты можешь быть не один…
– Да всё нормально. – Бранко прикрыл за собой дверь и прошёл к подоконнику. Задумчиво уставился во тьму за стеклом. – Понимаешь, Роб и я… мы были вместе. Давно. И расстались не очень хорошо. В подробности вдаваться не буду, но он передо мной кое в чём виноват, поэтому я ушёл. Он звонил мне, писал, просил прощения, умолял вернуться… Сегодня мы увиделись впервые за много лет.
Я вспомнила то, каким нервным и растерянным выглядел Бранко всю дорогу. Теперь понятно, почему.
– Я не думаю, что у нас получится начать всё сначала, не хочу этого, – продолжал он, не глядя на меня. – Но сегодня что-то нашло… ностальгия, может? В общем, ты очень вовремя зашла, не нужно, чтобы Роб думал, будто у нас может быть всё по-прежнему.
Я не знала, что можно ответить на эти неожиданные откровения, и спросила просто, чтобы не молчать:
– Его правда зовут Роб? Он тоже с Запада?
Но Бранко мотнул головой:
– Нет. Это мы с ним… наши прозвища. Я Бран, он Роб. На самом деле Роман. Роман Ильич.
Я кивнула, запоминая. Снова повисло молчание, но Бранко не уходил. Вспомнилось, что за ужином они с Робом-Романом пили вино, которое то ли забыли предложить мне, то ли не стали этого делать ввиду моего юного возраста. И подумала, что, возможно, внезапная откровенность Бранко объясняется очень просто – алкоголем.
– Ты хочешь поговорить?
Он словно очнулся, оторвал взгляд от окна. Поднял руку к голове, провёл по ней, словно желая пригладить волосы, наткнулся на жёсткий ёжик, чертыхнулся.
– Нет… знаю, прозвучит ужасно глупо, но я пытаюсь отсидеться в безопасности.
– Боишься, что Роб… Роман Ильич снова придёт?
Бранко почти печально покачал головой:
– Он второй раз не придёт. Боюсь, что я сам пойду к нему.
Я недоумевала. Нет, меня совершенно не смущал тот факт, что под одной крышей со мной внезапно двое мужчин могут заняться сексом. Да пусть хоть волосы на задницах рвут, какое мне дело? Я и раньше не испытывала никакого предубеждения при упоминании об однополой любви, даже когда воспитывалась в приюте, где осуждались любые отношения, кроме тех, которым предшествовало венчание в церкви. А уж в Оазисе и вовсе избавилась от способности удивляться чьим-либо предпочтениям: там было нормой всё, что только могло прийти в голову искушённым гостям. Тем более что Бранко мне нравился, Роман Ильич вроде тоже был неплохим мужиком, так что совет бы им да любовь! Удивляло лишь, как Бранко сопротивляется тому, чего, кажется, сам очень хочет.
– Ну так и иди. Что тут такого?
– Долгая история. – Парень глубоко вздохнул, и в воздухе повис ягодный запах вина. Да, похоже, во время ужина, пока я была увлечена поглощением всего, до чего смогла дотянуться, Бранко налегал вовсе не на еду.
– Ну, тогда оставайся у меня, – съехидничала я; уже очень хотелось спать. – Нам не привыкать ночевать вместе, можем даже костёр на полу развести. Обещаю, что не отпущу тебя к твоему Робу.
Бранко ехидства не понял и вроде даже принялся обдумывать моё предложение всерьёз. Но потом решительно тряхнул головой и направился к двери.
– Нет, так дело не пойдёт. Я здесь не на одну ночь, а каждый раз полагаться на тебя будет стыдно.
И вряд ли возможно. Не знаю, откуда у меня взялась уверенность, что завтра я не вернусь в роскошный дом Романа-Роба: нашептал ли голос-без-слов, или я просто принимала желаемое за действительное в надежде, что обнаружу в тайнике весточку от Яринки и отправлюсь на её поиски, но сомнений не возникало. В последующие ночи Бранко придётся самому усмирять свои желания.
На завтрак меня пригласила всё та же молчаливая горничная, непонятным образом материализовавшаяся в комнате, несмотря на то что я прекрасно помнила, как перед сном запирала дверь изнутри. Спала я крепко, ничего не слышала и не знала, удалось ли Бранко справиться с собой и остаться в одиночестве. По крайней мере, оба они, мой спутник и его давний друг, вели себя за завтраком вполне обыденно.
Тянуть с задуманным тоже не стали. И уже через полчаса после пробуждения я сидела на заднем сиденье очень низкой и длинной машины, больше похожей на пулю, и смотрела сквозь тонированное стекло на убегающие назад шикарные дома Черешнино. А скоро они исчезли, и по обе стороны дороги потянулся лес, время от времени сменяющийся то заборами, то невысокими промышленными зданиями. Очень знакомый лес из высоких корабельных сосен…
– Оказывается, твой приют совсем недалеко, – весело сказал сидящий рядом Бранко, словно прочитав мои мысли. – За час доберёмся.
Я не смогла ничего ответить, только кивнула: от волнения пересохло во рту. Принялась нервно теребить рукав платья (моя одежда, чистая и выглаженная, обнаружилась утром в ванной комнате). Роб-Роман сидел впереди, рядом со шкафообразным водителем в тёмных очках. Присутствие этого человека нервировало меня – слишком уж он походил на молчаливых горилл – охранников Ховрина, – но это было, пожалуй, единственное, что омрачало дорогу. Утреннее солнце освещало верхушки сосен, делая их стволы золотистыми, над землёй ещё парил невесомый туман, сквозь который блестела роса. Сегодняшнее утро один в один походило на то, которым мы с Яринкой проснулись в свой первый день побега. Это вернуло мне чувство дежавю, а с ним – и внутреннюю уверенность в том, что весточка от подруги будет.
Не знаю, ехали мы час, как сказал Бранко, или дольше: для меня время замерло, – но момент приближения к приюту я почувствовала так же остро и безошибочно, как вчера чувствовала вырастающую впереди Москву. Просто вдруг неуловимо сдвинулось пространство вокруг, и я поняла, что знаю и помню это место. В тот же миг машина начала тормозить.
– Твой приют там. – Роман Ильич обернулся с переднего сиденья и махнул рукой на деревья, возле которых мы съехали на обочину. – К воротам, я так понимаю, тебе лучше не соваться? Так что если сейчас немного пройти через лес, то выйдешь…
– К забору! – подхватила я, от возбуждения снова запутавшись в ремне безопасности. – Я помню, куда идти. Спасибо вам!
– Подожди. – Бранко положил ладонь мне на локоть. – Я пойду с тобой.
– Но…
– Пойду с тобой до вашего тайника. Если ты в нём ничего не найдёшь, мы вернёмся. Не оставлять же тебя одну в лесу!
Я невольно посмотрела на Роба-Романа, но он спокойно кивнул:
– Само собой. Я подожду. И, если что, можешь оставаться в моём доме столько, сколько нужно для того, чтобы тебе помог твой покровитель.
– Спасибо, – снова сказала я, подумав вдруг, что мне даже в голову не пришло спросить у Бранко: а звонил ли он уже «моему покровителю», или ещё нет? Но от того приступа тоски по Ральфу, что посетил меня прошлым утром, не осталось и следа.
Снаружи оказалось свежо, куда свежее, чем было перед домом Романа Ильича. Не то погода успела измениться за то время, что я провела в машине, не то близость леса, ещё хранящего ночную зябкость, добавляла прохлады, но моя голая шея и кисти рук покрылись мурашками, едва я ступила на обочину. Ступила, вдохнула местный воздух, полный запаха хвои, сосновой смолы, мягкой сырой почвы, и зажмурилась от нахлынувших воспоминаний. Именно этим воздухом я дышала каждое утро, открывая окно в дортуаре, этот лесной аромат втягивала ноздрями, подходя к забору, готовясь сбежать в очередной свой вольный день…
Здесь ничего не изменилось. И хотя, казалось бы, что может измениться за два года на небольшом отрезке дороги в окружении сосен, но меня не покидало ощущение прыжка во времени, того, что я вернулась в прошлое, в первое утро нашего с Яринкой побега.
И лишь Бранко, неотступно шагающий следом, разрушал эту иллюзию. Но он хотя бы молчал, и я была ему за это благодарна.
Показалось, что шли мы очень долго. Сосны и кусты сменяли друг друга, под ногами хрустел валежник, пели птицы в кронах, а лес всё не кончался. В прошлый раз, когда я бежала здесь в ночной темноте, подгоняемая заревом пылающей за спиной церкви, мне показалось, что от забора приюта до дороги совсем недалеко. Но сейчас мы всё шли и шли, а деревья впереди не расступались. И я уже начала думать, что произошла ошибка, что Роб-Роман привёз меня в другое место и надо возвращаться, когда чуть не споткнулась о заросшую мхом поваленную сосну. Ту самую, под которой прятала рогатку, на которой сидела с Дэном во время наших редких встреч. Ту, к которой и стремилась попасть с момента нашей с Яринкой разлуки.