Дмитрий Берг
Кренер
– Позволите к Вам присоединиться? – спросил вновь прибывший и уселся напротив Мартина, поставив перед собой кружку, – похоже Вы настроились на серьезный разговор, иначе не проявляли бы такое неуважение к лучшему пиву старины Сурика.
Сам говоривший при этом с явным удовольствием отпил до половины своего бокала и сдул белую пену, налипшую на усах.
– Меня зовут Тунио. А вы Мартин, охотник, которого хорошо знают в этом городе. Говорят, последние годы удача Вам не особо улыбалась, но мало кто еще столько знает о огненных тварях не по наслышке, – усы говорящего снова макнулись в пену, – Да и добычу вы приносили самую разную, в том числе действительно редкую.
На последних словах Тунио пристально посмотрел на Мартина, который пока не спешил вступать в беседу. пришедший не вызывал доверия. Слишком улыбчив и доброжелателен для его рода занятия. Словно почувствовав мысли охотника, сидевший напротив стал серьезен и заговорил другим тоном.
– Я подошел к Вам только потому, что знаю кто Вы такой. Старый охотник не станет помогать султанской страже ловить контрабандистов. Вы недавно вернулись в город. Наверное добыли что-то интересное и надеетесь продать это за хорошие деньги в Пограничье. Через таможню идти не хотите, потому что товар незаконный или пошлина непомерная. Я прав?
– Возможно. Вы можете перевести трех человек в Пограничье?
– Трех человек? – Тунио нахмурился, – наверное смогу. Но зачем? Чем больше людей идут, тем труднее пройти незамеченными. Если вы не доверяете, то можно поступить куда проще. Редкие артефакты я готов выкупить сам. Понятно, что дешевле, чем можно их продать в Пограничье, но по заметно лучшей цене, чем Вам предложат наши скупердяи с улицы Сизых Камней. А Вам не придется платить мне за перевозку и рисковать своей головой или свободой.
– Нет, мне это не подходит. Мне нужно переправиться самому и взять с собой еще двоих. И я предпочел бы сделать это как можно быстрее. Это возможно?
– Все возможно, дело лишь в цене, – Тунио поставил на стол опустевшую кружку, – Переход через туман Вам обойдется в пять золотых монет и еще по три за каждого вашего спутника.
Названной суммы хватило бы семье Мартина на год сытой жизни. Наверное контрабандист специально загнул цену, чтобы убедить Мартина передумать. Но того сейчас больше волновали не деньги, а время.
– Это очень дорого! Но я заплачу, если мы отправимся сегодня же вечером.
Тунио вытер со своих щегольских усов остатки пены и задумался. Похоже он готовился совсем к другому разговору. Он взял, а потом снова поставил на стол пустую кружку. Побарабанил пальцами по столу, что-то соображая. Потом решительно выдохнул.
– Идет! Мы вас переведем через туман. Выйдем сегодня через час после заката. Встретимся у западных ворот. С собой ничего большого и тяжелого не берите. Только то, что поместиться в заплечные мешки. Если в дороге ничего не случиться, через туман пойдем следующей ночью, а еще через день или два будем в столице Пограничья. Половину денег отдадите перед тем как пойдем через туман. Остальное на той стороне.
– Согласен, – Мартин отодвинул кружку и встал, протянув руку Тунио – до встречи у Западных ворот.
Отвечая на рукопожатие, контрабандист отметил, что рука у охотника твердая и жесткая, словно старое дерево. Когда Мартин вышел из таверны, Тунио подошел к бармену и положил на стойку серебрянную монету— минимальную долю за наводку на "клиента".
– Что, соскочил карась? – негромко Сурик, не прикасаясь к монете и все еще полируя емкость с каким-то пойлом – осторожный. Может оно и к лучшему. Слышал я нем, серьезный старик. Мог за кидок и кровью спросить.
– Да я сразу просек, что он не шляпа. Такого в наглую кидать стремно. Но чую, хабар он взял знатный и монета у него есть. Я даже думал по чесняку у него скупить, коли товар толковый и с наваром. Да только не скидывает он то что добыл, сам нести хочет… Короче, собери мне пожрать на три дня на двоих, – Туния выложил на стойку еще одну монету.
– Что решил сходить через туман? Ты же года два как не прыгал, – Сурик поставил бутыль на стол и оперся руками на стойку, – ты только беспределить не вздумай. Кидать баранов на монету это одно, но не дай крях тебе охотника за хабар прикончить. Он тебя в моем баре нашел, если умрет, ты меня дерьмом замажешь.
– Не пузырись, Сурик, я порядок знаю, – Тунио невольно подался назад, – я на честный прыжок пойду, как раньше. И если все гладко пройдет, твой процент тоже не зажму. Так что собери что надо в дорогу, а я через пару часов забегу.
Следующие полчаса у Тунио занял поход по соседним барам. Согласно законам невезения тот кого он искал оказался в последнем и самом грязном из кабаков, в которые он заходил.
Керзак сидел за столом в гордом одиночестве и мрачно пил дешевое пойло, которое нормальный человек пивом бы не назвал. Густая борода его топорщилась, тщетно пытаясь помешать хозяину очередной раз поднести ко рту изрядно помятую оловянную кружку.
– Уже набрался? – Тунио брезгливо поморщился садясь на скамейку напротив. Бросай это пойло и приведи себя в порядок. Дело есть.
– По какой схеме работаем и что за гусь на крючке?
– На прыжок пойдем, по честному. Заказчик десять монет рыжья дает за переправу.
– Десять серебряников? – Керзак сплюнул на пол, – Да ну его кряху под хвост! Даже если бы каждому по десять заплатил и то стремно идти, а так лучше подождем чего поинтересней.
– Ты ушами слушай, пень ты некорчеванный, он десять рыжих платит – десять золотых.
– Что за один прыжок?
– Да!
– Да что же он такое скинуть хочет, если столько готов отвалить?
– Не знаю, но видать добыл что-то реально ценное. Я ему цену за перевод вдесятеро заломил, чтобы он передумал и мне товар скинул, но он согласился, даже не торговался.
– Дык, это… – Керзак оживился, задышал чаще и облизал губы, – Может Жиже свистнуть. Он у Сучей балки с арбалетом заляжет. Упокоим клиента и весь хабар снимем.
– Нет, поведем по-честному. Во первых он по наводке Сурика, а тот спросить может, если клиент пропадет. А во-вторых он не один пойдет. С ним еще двое. Он и сам непростой, а если те под стать будут, то лучше не связываться.
– Ну и хряк с ними, за такие деньги можно и по-чесному прыгнуть, – Керзак не бес сожаления отодвинул от себя недопитую кружку, – когда выходим то?
– Перед закатом подходи к Везунчику. Заберем припасы и пойдем., – Тунио окинул взглядом совегонапарника, —Заработаем нормально, сделаешь хороший подарок своей Мадине, может и помиритесь. А то ты без своей бабы совсем спиваешься.
– Это потому, что она шлюха! – выдыхнул со злостью Керзак.
– Ясное дело, что шлюха. Она уже лет десять как шлюха. Ты с ней еще и знаком не был, а она уже того..
– Да ты не понял! Я не за то говорю. что она шлюха. Ну приторговывает баба собой, не без того. Я к этому с пониманием, – Керзак увлекшись больной темой, ударил себя немаленьким кулаком в грудь, потом машинально отхлебнул пива из недавно отставленной кружки, – Я говорю, что она шлюха, потому что она меня, мужика своего не уважает. Я ж ей и тряпки и цацки, а она… Одно слово – шлюха!
–Так, стоп! – Тунио придавил кружку к столу и затем отодвинул ее подальше от Керзака, – ты для разнообразия приди к ней трезвый и при монете. Вот и будет к тебе уважение! А сейчас, давай иди умойся и собирайся.
Бородач неохотно поднялся из-за стола и стало видно, что он выше Тунио на целую голову. Спорить с товарищем здоровяк не стал и пошел готовиться к походу. Но проходя к двери, продолжал бормотать: "Шлюха, но ведь шлюха же…"
Глава 14 Старая Хнома
– Вот она, наша умница! – с порога начала выговаривать Хельга младшей сестре, – тебе же говорили, что на пруд одной идти нельзя! Да еще и после обеда! Побежала следом за своим непутевым дружком? Нашла себе приключения? Понравилось?
Следом за Хельгой в комнату, прихрамывая, переступила порог старая Хнома.
– А ну уймись, язва! Из-за твоего языка у тебя до сих пор жениха нет! – старуха замахнулась на девушку клюкой, но бить не стала, – Иди лучше воду на огонь поставь. Мне нужно будет травы заварить.
Хельга вспыхнула, но грубить старухе в ответ не стала. Старую знахарку в деревне уважали и боялись. Смерив взглядом нахмурившегося Юкона она хмыкнула и быстро вышла.
– Ой, Хнома, спасибо, что так быстро пришла, – Хана встала, пропуская к дочери пожилую знахарку, – посмотри Кену, боюсь я за нее.
– Да чего ты перепугалась. Первый раз ей голову разбили что-ли?
– Да где там первый! Сколько раз моя младшая с синяками и ссадинами домой приходила. Она ж у меня дерется чаще большинства парней в деревне! Но такой никогда ее не видела. Она ж серая, и глаза что провалины! Ой, Милостивая, за что так ее!
– Тише, Хана! Раскудахталась, словно горожанка над сыночком, который коленку разбил. Ты кренерка или кто? – прикрикнула на расстроенную мать знахарка, – На вот, здесь пырей, остролист и мазушка. Завари в двух чашках кипятка. И клюквы вяленой с медом запарь. Будем отпаивать твое чадо. Иди давай, раны я и сама промою.
А ты чего стоишь? Подойди! – обратилась Хноя к Юкону, когда Хана вышла, – вижу и тебе досталось.
Знахарка подержала парня за руку, заглянула в глаза.
– Ран свежих у тебя нет? – спросила, ощупывая парня
Юкон отрицательно мотнул головой.
– Ну так иди и спать ложись! Ты уставший, будто три дня без сна волокуши вместо кулиса тянул, – старуха потрепала парню волосы, – но хвори я в тебе никакой не чую. Отдохнуть тебе надо как следует. Давай, не мельтеши под ногами. Иди домой и падай в кровать. Воды завтра побольше пей.
Выпроводив парня, Хнома села рядом с Кеной и начала промывать рану на затылке. Ее морщинистые руки двигались быстро и уверенно.
– Ну теперь рассказывай, красавица. Да не бойся, если что, болтать не стану. Что с тобой сделали?
– По голове меня ударили, тетя Хнома. Я особо и не помню ничего.
– Девочка моя, я давно живу, много ран видела. На голове у тебя шишка большая да ссадина в два пальца. С такой раны много крови натечь не могло. А ты сейчас на свою тень похожа. Руки холодные, глаза запали, кожа серая. Что с тобой сделали? Рассказывай, лучше меня тебе никто не поможет.
– Ничего мне не сделали! Юкон не дал.
Кена вспомнила, что пережила за те пару минут, привязанная к дереву. Она была беспомощна перед этим грязным рошем. Девушка невольно плотнее завернулась в одеяло.
– Да я не только про твою девичью честь говорю. Хотя Хванов сынок конечно молодец, что защитил. Тебя еще куда-нибудь ранили, кроме твоей пустой головы?
– Бедро мне порезали. От того и крови много потеряла.
– Ну-ка покажи, – знахарка откинула одеяло в сторону и с недоумением посмотрела на свежий рубец, – вижу, что штаны хорошие тебе разрезали. Рубец свежий вижу. Небось с неделю, как порезалась. А где сегодняшняя рана то?
– Это мне как раз сегодня и порезали. Острым ножом чиркнул сволочь. Неглубоко, считай только кожу и повредил, но крови много натекло.
– Так, девонька, ты мне небылицы не рассказывай! Что я недельный рубец от сегодняшнего не отличу? На кренерах все быстро заживает, но чудес не бывает. Чтобы разрезанная кожа так зарубцевалась нужно дня три с правильной примочкой ждать. А без примочки не меньше недели. А если кровь сильно шла, то значит и вена была затронута. Не верится. А ну раздевайся. Посмотрим, может тебя еще где поранили?
Кена не стала спорить и послушно разделась. Знахарка повертела ее, осматривая со всех сторон. Потом еще ощупала ей стопы и кисти рук, заставила согнуться разными способами. Потом нахмурилась и внимательно, щурясь, осмотрела ей шею, запястья, голени и внутреннюю часть бедер.
– Ничего не понимаю. Выглядишь ты действительно, как после сильной кровопотери, но раны, через которую из тебя кровь вытекла я не вижу… А ну ка, девонька, открой рот.
Старуха достала из кошелька на поясе серебряную монету.
– Возьми за щеку!
– Зачем?
– Возьми я сказала! – старуха сама засунула монету девушке в рот, – Держи и молчи!
Знахарка подождала с пол минуты, следя за глазами Кены и держа ее за руку.
– Не тошнит? Ну слава Милосердной! Сплевывай давай – с явным облегчением сказала старуха – молодец, что не проглотила. У меня серебра не так много. Хе-хе!
– Тетушка, а зачем я монету эту во рту держала? Вы что решили, что меня упырь укусил? Это же сказки!
– Молодая ты еще, чтобы судить что сказки, а что нет. Если упырей лет двести никто не видел, то это еще не значит что их нет. Но тебя упырь не кусал, с тобой что-то другое было. Рассказывай, что помнишь.
– Я на пруд пошла за ряской. Мне мама говорила одной не ходить, но я видела, как Юкон туда направился ну и… – Кена запнулась.
– Что, нравиться тебе парень?
– Какое нравиться? Он мой друг, почти что брат, – Кена посмотрела на хитро улыбнувшуюся старуху и тряхнула головой, от чего сразу поморщилась от боли в затылке,– В общем пришла я на пруд, Юкон помог мне ряски набрать. Мы уже собирались домой, когда появились роши. Один сразу дубинкой Юкона оглушил. Я его заломала, но тут второй меня сзади по голове ударил. Очнулась я привязанная к дереву. Уродский рош начал с меня ножом одежду срезать, но Юкон его остановил…
Кена не знала что можно рассказать старой Хноме. Со знахаркой у нее были хорошие отношения. Отец Кены с ней был дружен. Приносил по ее заказу из гор редкие травы. Первые роды у Ханы были трудными и без помощи старой Хномы может она бы и не выжила. Охотник сильно переживал, вспоминая первую свою жену, погибшую при родах. Знахарке он был не просто благодарен, а считал ее настоящим другом, не смотря на скверный характер и частые причуды. Пока отец не пропал, Кена бывала в доме Хномы чаще ее собственных внуков. Даже помогала ей готовить снадобья. Если есть в деревне человек, которому Кена могла доверится кроме матери или Юкона, то это Хнома. Но ведь Юкон просил не рассказывать про кулиса… С другой стороны…, что тогда рассказывать?
– В общем, когда это сволочь сдыхал, он резанул меня ножом по бедру. Юкон плотно перевязал мне ногу, а потом…
Пока девушка говорила, знахарка смотрела ей в глаза. Ей уже было понятно, что дочка Свагора что-то недоговаривает. Вздохнув про себя, Хнома опять достала из кошелка серебряную монету и начала вертеть ее между пальцами. Взгляд Кены невольно зацепился за блестящий кругляш.
– Говори, что было потом, – слова старухи прозвучали как-то по особенному и Кена неожиданно для себя ответила
– Потом рядом со мной лег кулис и начал зализывать мне рану. Я уснула, а когда проснулась, кровь уже не шла. Потом Юкон массировал мне ноги. Было щекотно и как-то приятно… Потом он взял меня на руки и перенес на волокуши. У него сильные руки… Ой! Что это со мной, – тряхнула головой Кена, – я ведь…
– Ничего девочка, просто знахарке иногда можно рассказать даже то, что и сама себе не расскажешь. Хе-хе! – старуха ухмыльнулась, – друг говоришь, почти брат. Хе-хе!
Под взглядом знахарки Кена ухитрилась покраснеть несмотря на недавнюю кровопотерю.
–Ладно, сами, думаю, разберётесь со своей дружбой. Молодые…– знахарка потрепала девушке волосы,– а вот про кулиса давай рассказывай.
– Тетушка Хнома, только вы никому больше не рассказывайте. Я Юкону обещала. Это он как-то так приручил кулиса, что тот его понимает почти как человек. Или даже лучше чем человек. Он им как-то без слов управляет. Ой, Тетушка, что с вами?
Лицо старой Хномы застыло. Если бы годы не выдубили и не покрасили ее кожу в цвет старого пергамента, то она сейчас была бы бледнее раненой девочки.
– Значит, кулис понимал его без слов и по его команде лечил твою рану. И рана зажила за пару часов, – знахарка говорила с Кеной, но казалось, что она разговаривает сама с собой, – а теперь отвечай, только честно! Как умер тот рош?
– Кулис откусил ему голову, —поколебавшись пару мгновений, ответила Кена.
– "…по воле их звери убивали и исцеляли…" – проговорила старая знахарка со страхом и и благоговением и продолжила с какой-то обреченной усталостью, – Но почему сейчас…?
– Тетушка, что это значит? – Кена увидела реакцию на свой рассказ и уже пожалела, что проговорилась, – Юкон сделал что-то запретное? Ему грозит опасность?
– Никто больше не знает про то, что получилось у Юкона?
– Я и сама точно не знаю, и он просил никому не рассказывать про то что я видела.
– А вот это правильно. Ни в коем случае никому ничего не рассказывай. И вообще, тебе ближайшие пару дней лучше провести в теплой постели. Давай ложись, а я сейчас вернусь.
Хнома вышла в соседнюю комнату, где у очага Хана помешивала в горшке с нагретой водой полученные травки.
– Ну что, Хнома, что с моей дочкой?
– Ничего страшного. Крови и правда много натекло, но опасности уже нет. Еще испугалась она сильно. Так что давай я добавлю в отвар морики. Успокоиться быстрее и поспит покрепче. Будет спать, укрой ее потеплее. Когда крови много вытекло, согреться трудно. Завтра проснется, сразу отваром из клюквы ее напоишь. Да похлебки своей знаменитой свари. Пусть пару дней отлежится в тепле, побольше пьет и ест досыта. Ну, да я завтра и сама приду ее проведаю. Хорошая у тебя дочка, толковая. Жаль дара у нее нет.
– Она то толковая, но непутевая. Помню Свагор думал, что в ученицы к тебе пойдет, – от воспоминаний о пропавшем муже Хана погрустнела, – как отец пропал, совсем от рук отбилась. Постоянно дерется, а недавно заявила, что хочет искать его пойти.
Хнома добавила в горшок с кипящей смесью две щепотки болотно-зеленого порошка, помешала содержимое и отодвинула от огня.
– Скучает по отцу, это понятно. Был бы у нее дар, я бы ее с удовольствием в ученицы взяла. Старая я уже, умру и останется наша деревня без знахарки. Но ума и расторопности в моем деле не хватает. Тут чувствовать надо, без этого никак. У внучки моей старшей дар был, да не захотела она учиться. Замуж побыстрее выскочила дура, чтоб я ее не трогала. О себе одной печется, а за весь род никто думать не хочет!
– Ты при мне особо не возмущайся, Хнома. Мой муж тоже вот все про благо рода говорил, а сгинул невесть где и меня с детьми одну оставил.
– В том, что Свагор пошел искать долину Урига, моей вины нет. Я его отговаривала. Не по заветам предков это, прошлое искать. Но упрямый он у тебя. Сильный и упрямый. Вбил себе в голову и все тут. А виноваты в том, что он искать пошел скорее ты с дочкой, чем я.
– Да как же это я виновата то? Я что ли мужа сама из дому гнала? Да я до сих пор по ночам просыпаюсь от шороха. Все кажется, что он вернулся. А Кена отца сильнее матери всегда любила. А ты…!
– Знаю что говорю! Любил он тебя крепко и когда ты первого то рожала, извелся хуже некуда. Думаю, когда бы ты не разродилась и умерла, он бы следом за тобой руки на себя наложил. А потом Кена подрастать стала. А он на нее смотрел у думал, как она замуж выйдет и первенца понесет. Ты знаешь наши легенды. Знаешь что не зря на первые роды всегда знахарку зовут. И что, все равно, не всегда это помогает. Вот он и втемяшил себе, что если найдет долину Урига, то узнает, как с проклятьем справится. Да только зря!
– Но он не говорил такого, – по щекам Ханы потекли слезы и она даже не пыталась их вытереть, – он все твердил о том, что кренеры должны вернуть утраченную силу, что народ без своего истока засохнет как дерево без корней. Я не понимала, что и зачем он хочет найти. А он это ради Кены…!
– Не только ради Кены. Ради всех своих дочерей и ради всего рода. Не только твоей младшей рожать предстоит, хотя в ней кренерская кровь сильнее всего видна, потому ей труднее многих будет. Да только зря он пошел.
– Почему зря? Если ради всего рода? Или тоже скажешь, что он за сказкой погнался?
– Не скажу, потому что наши легенды не сказки. Только не даром предки завещали прошлого не искать. Не найдет он там того, что роду поможет. А если и найдет что доброе, то оно с таким злом перемешано, что лучше никогда его не касаться.
Последние слова Хнома вытолкнула из себя тяжело, как камень. Старый и тяжелый, замшелый булыжник, который тяжело нести, а уронить страшно.
Хана же в ответ притихла. Глядя сейчас на знахарку, можно было понять почему ее частенько называют выжившей из ума. Взгляд к нее был хмурый и как бы погруженный в себя. Не понятно к кому она обращалась своими последними тяжелыми словами.
– А ты чего уши греешь? – Хнома увидела Хельгу, тихо стоящую в дверном проеме.
– Ничего, я не грею! Я клюкву принесла, – ответила та и поставила туесок с вяленой ягодой на стол, после чего под тяжелым взглядом знахарки быстро вышмыгнула из комнаты.
– Ну вот, запарь Кене клюквы. Как проснется пусть сразу выпьет сколько сможет, – Хнома взяла горшок с травяным отваром и аккуратно слила содержимое в большую чашку, взяла отвар и пошла с ним к Кене.
Девушка уже задремала. Знахарка потормошила ее, заставила приподняться и выпить всю чашку до конца.
– Ну вот, спи, моя хорошая и не вспоминай того, что было.
Старуха положила руку на голову и просидела так несколько минут, как -будто к чему-то прислушиваясь. После этого встала и, ни с кем не прощаясь, ушла.
По дороге домой она кривила губы, словно выпила что-то горькое и неразборчиво бормотала что-то себе под нос. Дойдя домой, она свернула в сарай, где сушились травы и пошла вдоль висящих пучков, отрывая понемногу там и сям.
–Если доброе лекарство от лихорадки смешать с добрым лекарством от гнойных ран да добавить доброе лекарство от боли в животе, то получиться что? Хе-хе! Получиться очень злой яд! Хе-хе! – знахарка посмеялась собственной шутке, а потом всхлипнула, – Ну почему сейчас? За что? Он же хороший мальчик, и Кене он нравится…
На лице ее отражалась нешуточная борьба чувств. Если бы ее сейчас увидел кто-то из деревенских, то точно бы сказал, что у старой Хномы таки крыша поехала.
Знахарка прислонилась спиной к деревянному столбу в центре сарая и несколько минут постаралась ни о чем не думать. Так хотелось спрятаться в этой темноте среди знакомых запахов и тихих звуков сверчка! Почему это случилось? Она уже старая, еще несколько лет и и она спокойно бы умерла. Ей не пришлось бы так мучиться из-за того, что она обязана сделать. Вдруг шевельнулась предательская мысль. А что если самой выпить то, что она собирается приготовить? Выпить и уснуть. Но нет! Она не может, это было бы легко, но так нельзя. Она должна сделать то, чему ее учили.
Давай, делай, Хнома, – сквозь зубы прохрипела она сама себе и пошла. Взяла котелок, набрала воды и отнесла к очагу. Подбросила на чуть тлеющие угли немного соломы и щепок, поставила греться воду. Взяла каменную ступку и тщательно растерла все выбранные травки в порошок. Потом достала в полки горшок с медом, набрала ложку и добавила в зелье.
– Пусть хотя-бы будет сладким, – с горькой усмешкой проговорила она, помешивая содержимое горшка.
По морщинистой щеке скатилась одинокая слезинка. Как же тяжело одной. Если бы у нее была ученица, то было бы легче. Не с кем поделиться. Никому больше нельзя рассказывать, только другой знахарке. Больше никто не знает и не поймет. Решено, когда дело будет сделано, она пойдет к Брундине, с которой вместе училась ведовству у Умы. Да они были не ладах, но с ней она сможет поговорить.
Через пол часа сладкое снадобье было готово. Хнома перелита его в в небольшой глиняный горшочек, но в дом к Хвану не пошла. Разрешила себе отложить это до утра и легла в постель. Навряд ли она до утра уснет, но хотя бы так.