Дмитрий Анатольевич Кадочников
Луковое горе
‒ Я смотрю, умный выискался, второй год банка стоит… Вон сворачивает автобус сюда, спроси у него, он рейсовый, «Петропавловск-Кокчетав», ‒ в ответ на обвинения в обмане из динамика на всю заправку разнёсся трескучий, грозно шипящий женский голос.
Удовлетворённый ответом водитель громко крикнул напарнику, его голос безуспешно попытался заглушить продолжающийся треск динамика.
‒ Генка, давай ставь на заправку, соляра первого отжима, прям из недр!
Пока шофёры заправлялись и меняли фильтра, Егор подошёл к Орлову, тот грустно пересчитывал деньги вслух.
‒ Итак, залили по сто в каждую, осталось шестьдесят тыщ тенге ‒ это, где-то, десятка тыщ нашими новыми. Это значит, один раз всех накормить и всё, ‒ вид у Лёхи был грустный, великий пост в этом году совпал у него с великой аферой.
‒ Что грустишь? Хлеб ты вроде ещё ешь, а зрелищ-то!Хоть отбавляй! ‒ веселился Егор, предвкушая скорую встречу с Родиной.
‒ Нам не доехать даже до Кургана, не то что до Тюмени или ещё куда. В Кургане вон я спросил, у парня с автобуса, он земляк оказался, ‒ Лёха мотнул головой в сторону рассыпавшихся в пространстве, как горох по столу, пассажиров автобуса, ‒ цена лука как в Астане, у нас убытки пойдут. Всё пропало!
‒ Слушай, я тоже расстроился, когда мне кое-кто сказал, что меня лишили права голоса и деньги мои растаяли, как туман, ‒ Егор посмотрел на недалеко стоявший автобус и пассажиров, одни курили, другие что-то усиленно жевали.
Водители ‒ два казаха ‒ ловко сняли колесо, затем с помощью стакана бензина быстро нахлобучили на место старой шину новую.
‒ Ловко орудуют чертяки, раз, и снова поехали! ‒ кивнул на автобус Егор.
‒ Да, прямо так и подмывает плюнуть на всё, купить билет, послать всё нахрен: машину, семью, начать всё с чистого листа. Но я должен стойко переносить тяготы, и тогда воздастся.
‒ Ладно, пошли перенесём тяготы, перерастающие в лишения! ‒ Егор хлопнул Орлова по плечу и пошёл на своё место, которое всю дорогу мучило и издевалось над пассажиром, так и не став родным и удобным.
Вот позади Петропавловск, настроение отличное, двигатели работают ровно, досаждают лишь частые остановки у ГАИ. Пока пробивались через снежные перемёты ночью да в объезд редких городов, служивых не было видно, как дорога стала лучше и двигаться стали в основном днём, гаишинки начали досаждать, прямо как утренние мухи. Первые две остановки были ещё возле Борового, под Кокчетавом, и тогда всё обошлось парой тысяч тенге, но теперь, уже возле границы, злобные гайцы, увидев южные номера на тягачах, со сладострастной улыбкой радостно выбегали на дорогу, тормозя обоз с луком, долго и изощрённо пытали Онура, рассматривали документы, заглядывали в глаза каждому водителю, стараясь увидеть их потайные мысли, за которые полагался огромный штраф.
Онур держался, гнусавым голосом начинал длинный рассказ о штабелях голодных детей, лежащих у него в джамбульском доме, о трудной жизни своего отца и особенно прадеда. Гайцы не сдавались, начинали нарочито нудно осматривать фуры, тыча в них полосатым жезлом, находя миллион нарушений, которые не могли решить жалкие несколько тысяч тенге, ставки росли. Время шло, и надо сказать, что пока везло. Продержав пару часов на обочине коммерсантов и получив несколько тысяч с каждой машины, гаишники начинали махать жезлом, мол, уматывайте, что с вас взять. Принцип работы дорожной милиции определялся пословицей «с паршивой овцы хоть шерсти клок».
Вот караван уже возле границы, северный порывистый ветер доносил до обострённого обоняния Егора тот, казавшийся несуществующим, эфемерный русский дух, в голове навязчиво, заезженной пластинкой вертелась строчка «Тут русский дух, тут Русью пахнет». Вместе с ощущением близкой встречи с Родиной милиция становилась всё злее, остатки средств быстро переместились в карманы служителей закона. Последняя встреча с гайцом переросла в перегруз лука из фуры в багажник его служебной «Волги».
Егор всё чётче ощущал жгучее чувство, возникшее в груди, и всё чаще думал, как они всё же въедут в Россию. Его разыгравшаяся фантазия рисовала духовой оркестр красноармейцев, играющих изящную мелодию (то ли «Отель “Калифорния”», то ли «Прощание славянки»), и их с Лёхой, бегущих от шаланд к красной линии, обозначающей границу, они пересекают её, падают ниц, начинают хватать руками и ртом великорусские снежинки, падающие с огромного, ничем не разделённого, единого неба.
Впереди путников ждала грозная весовая, средств на её прохождение не осталось. Внезапно раздались треск и шипение, рация ожила голосом Онура, прокричав:
‒ Я знаю объезд, за мной! Через Мамлютку!
Рванули в объезд: узкие разбитые дороги, крутые повороты, шаланды скрипели и кренились, задевая сугробы, пробивались к стоящему впереди мосту через железную дорогу.
‒ Давай! Газуй! Мост проедем и через десятку километров выскочим за весовой, а там, считай, Петухово, ‒ радовался голос «Высоцкого» в рации.
Мост, перед ним знак ограничения на ось три тонны, передняя машина ‒ КамАЗ ‒ сбавила ход, но МАЗ с казахами, обогнав КамАЗ, ловко взлетел на мост, и вот уже съехал с него. Мост выдержал, все с матом на скорости проскочили хлипкое инженерное сооружение. Рация внезапно ожила голосом, вызывающим дрожь.
‒ Летом мой ездили на арбуз-трансе по сорок тонн. Тут не было ограничений! Клянусь хлебом и другими овощами! ‒ голос был трескучий, хриплый, как из пещеры ‒ это вещал водитель МАЗа, весёлый казах.
Вот трасса, выезд и тут же стоят гайцы, они перегородили дорогу, заманивая к себе уставших путников, подобно паукам, расставив свои липкие сети, гипнотически размахивая полосатыми палками. На разговор с просящими вышли все коммерсанты разом, турки и русские. Просители в форме грозно предлагали решить возникшую правовую коллизию при помощи тысячи зелёных франклинов.
‒ Какой такой, есть лишь лук, бери луком! ‒ хором кричали несчастные, при этих словах Джавдет взял здоровую луковицу, впился в неё зубами, откусил огромный кусок, демонстрируя идеальные вкусовые качества продукта, баланс вкуса и запаха.
Простояв несколько часов без движения, машины совсем промёрзли, стёкла заволокло изморозью. Все экономили дорогостоящую зимнюю солярку, изредка прогревая двигатель короткими заводками. Михаил замёрз окончательно, достал газовую горелку, накрыл её сверху пиалой и разжёг огонь.
‒ Зачем пиала-то? ‒ стуча зубами, спросил Егор.
‒ Это автономка новейшего казахского типа, а пиала угарный газ сжигает, сейчас согреемся. Плохо только, что и газа всего на пару часов.
Темнело.Сидели молча, наблюдая за проезжающими машинами и пламенем газовой горелки, молчали. Гаишники сменились, передав бедолаг другому экипажу. Внезапно к фурам подъехала ГАЗель, к ней вышел Орлов с турками. Егор, отогревшись, снял ботинки, наслаждался почесыванием струпа и наблюдал, что же будет дальше. Из ГАЗели выскочили грузчики, ворота фур открылись, и мешки с луком потекли в кузов подъехавшей полуторки. Вскоре машина уехала, а грозные стражи порядка, улыбнувшись, разрешили следовать к месту назначения и протянули турку в руки бумажку. Егор обулся, выскочил на дорогу с томившим его вопросом.
‒ Что, едем, или ещё возьмут лучка?
‒ Да всё, они просто искали, кому лук продать можно сразу за деньги. Вот нашли, а нам маляву дали, дескать, весовая пройдена без перегрузов! ‒ грустно ответил Орлов, но вдруг внезапно повеселел, начал разминать спину наклонами и ноги приседаниями и радостно прокричал:
‒ Блин, скоро наконец-то приедем, помоемся, речь родную услышим, прямо ляпота!
Грозно взревели дизеля, обдали гайцов чёрным дымом, обоз, ожив, медленно тронулся к границе.
Снова ночь. На небе тускло светящий сквозь лёгкую облачность одинокий месяц. Конец марта, но мороз не отступал, жёстко откусывался от наступающей весны.
Вот и таможня: длинная змея из грузовиков неподвижно выстроилась возле шлагбаума. Чуть левее очереди ‒ большая стоянка ‒ отстойник, там стояли в тусклом свете печальных фонарей несколько десятков шаланд, ещё чуть дальше шёл ряд кафе и мини-гостиниц, их окна заманчиво отбрасывали на снег уютный жёлтый свет, и возле них дымились ещё не остывшие мангалы. Прибывшие фуры, выстроившись в ряд, тяжело выдохнув сжатый воздух, остановились.
Егор вышел погулять и посмотреть на Родину через невидимую линию границы. Он спокойно перешёл на другую сторону, ничего не почувствовал, перешёл обратно опять ‒ ничего. Только вкусные запахи хлеба и жареного мяса привлекали всё его существо, он механически ощупал карманы – пусто. У машин вовсю выступал Онур, он, подобно Ленину, выставил одну руку вперёд, с грозным турецким акцентом внушал собравшимся.
‒ Сегодня еды не будет! Еда завтра! Всем спать! Завтра таможню пройдём, праздник будет: еда, бабы ‒ всё будет, но только завтра! Сейчас раздам каждому из своего личного неприкосновенного запаса по полкило лучших чимкентских пряников, и всё!
Уставшие водители и коммерсанты вяло разошлись, заняв свои привычные места в кабинах, поставили на горелки чайники, ожидая обещанного сладкого ужина. Молча сточили принесённые пряники, прижались плотно друг к другу перед сном, и Михаил внезапно спросил:
‒ Ну как, нравится луковый бизнес, ещё поедете?
‒ Пока не очень, посмотрим, как дальше пойдёт, хотя есть что-то в этом. Романтика, что ли, чувствуешь себя цыганом. Мутишь-крутишь и как-то живёшь, ‒ Егор, зевнув в ответ, погрузился в крепкий сон.
Мерно шумел газ, выходящий из горелки, отражаясь от пиалы, освещал кабину необычным синим цветом, отбрасывая длинные тени от рычагов и переключателей куда-то в сторону заснеженного, покрытого куржаком берёзового леса. По краям стоянки, понурив головы, торчали в одиночестве фонарные столбы, слабо освещая окружающее пространство вялым жёлтым светом, с тёмного, беззвёздного неба летел искрящийся мелкий снег.
Тюменские хроники
Морозное мартовское утро ледяным дыханием, пробившись через тёплое верблюжье одеяло, разбудило подскочившего в ужасе Геннадия. Не разбирая пути, водитель пробрался, вступая на спящих, к своему рабочему месту, взволнованно матерясь, ласково повернул ключ зажигания, попытавшись завести остывший двигатель. Стартер, нехотя застонав, напрягся, тяжело провернул вязкое масло один, второй раз, натужно напрягся ещё раз, казалось, всё, аккумулятор начал сдаваться, удача отвернулась от Генки, но вдруг кабина начала лихорадочно трястись, в дело нехотя вступил оживший дизель, зло спросонок выплёвывая клубы чёрного дыма, окрашивая сажей искрящийся белый снег.
‒ Японский городовой! Я думал всё! Заморозил!
‒ Точно, проспали! А ведь по очереди заводили, а под утро срубились нахрен. Я тоже проспал! ‒ взволновано просипел простуженным горлом Михаил, его закрытые глаза из последних сил боролись с побудкой.
Егор обрадовался освободившемуся месту, решительно занял весь топчан, завернулся потуже в одеяло и продолжил спать. Его ночь прошла неспокойно, постоянная нехватка одеяла да бесконечные повороты с бока на бок, обнажающие перед обжигающим морозом разные части тела. Всю ночь его толкали водители, пробираясь к заветному ключу зажигания и отогревая двигатель.
‒ Опа, тёпленькая пошла! ‒ радостно воскликнул Генка-башкир, протягивая кисти замёрзших от ледяного руля и рычагов рук к дефлекторам отопления.
‒ Да уж, газ-то весь сожгли за ночь, теперь нужно срочно раздобыть, пойду пробегу по стоянке. Ген, ты взгляни, сколько там за бортом?
Геннадий проскрёб ногтём не успевшее оттаять стекло закреплённого снаружи кабины термометр.
‒ Твою же налево, минус тридцать! Ну нам точно повезло!
Егор, слушая переговоры, ёжился под одеялом ‒ заснуть не получалось. Он подогнул ноги к груди, поглубже нахлобучил вязанную шапку, закрыв ей пол-лица и, наконец, сладко задремал. Разбудили его грозный рык двигателя и грубые толчки, обозначающие, что шаланда начала движение.Резко сев, протирая кулаками слипшиеся глаза, коммерсант ошарашенно воскликнул:
‒ Ну что, всё, поехали очередь занимать? Скоро будем в России!
‒ Ага, она самая.Скоро, но не совсем. Вон видишь, солнце встаёт, мы к нему мордой преставимся, чтобы кабину прогреть, а то солярки нет, газ турка не даёт. Мы пустые. И опять на завтрак сухпай выдал. Колбаса да хлеб с тушёнкой! Одно радует, молоко мне всё же купил, ‒ отозвался Геннадий из-за руля.
Наконец, встав передом к солнцу, а к России почти задом, заглушили непрогретый, коптящий двигатель. Егор, нехотя размяв задубевшие от грязи носки, выполз на свежий воздух. К машине шёл довольный Михаил с коробкой газовых баллонов. После затхлого, пропахшего соляркой и грязным телом кабинного воздуха кружилась голова, подкосились ставшие ватными ноги. Глаза медленно и нехотя привыкали к яркому свету. Егор прищурился, став похожим на казаха, и заметил возле ларьков и кафе две до боли знакомые фигуры. Походка и манеры однозначно определяли в них Онура и Лёшку Орлова. Уже начавший пить чай с водилами Егор поставил пиалу на откинутую в виде стола крышку рундука и быстрым шагом направился к партнёрам по бизнесу.
‒ Эй, Лёха! Онур! Затеяли что? Давайте скорее в очередь встанем, к вечеру будем в Петухово. Миха всё узнал, там очереди часов на пять, не больше.
‒ Что такое говоришь, топлива на двести вёрст, а дальше денег нет. Встанем в чистом поле и будем мороженым луком торговать? ‒ злобно вращая глазами, Орлов гневно прокричал идущему с улыбкой Егору.
‒ Ну ладно, какой план, что задумали? ‒ переводя дыхание, спросил подошедший.
‒ Давай чуть отойдём, есть темки кой-какие, нам тут с утра много интересного рассказали, ‒ Лёха мотнул головой, предлагая отойти в сторону. Онур заговорщически подмигнул Орлову, исчезнув в одном из кафе-мафе с чудным названием «Едун». Егор отметил про себя тот факт, что едальный сарай находился на родной русской стороне.
‒ Ну вот отошли, нет никого. Давай, уважаемый Лексей-бей, колитесь, не спеша.
‒ Короче, между намидевочками, тут деловой один ночью подошёл и предложил в перевозку до Тюмени сотню кило шуйской весёлой травы. И вот, считаю, сколько он даёт денег, и понимаю, тема ‒ золотое дно, то есть жила. И, прикинь, можно так всякую требуху возить, прикрывая совсем другим легальным товаром.
‒ И что, страшная идея, это же срок сразу можно поднять на ровном месте!
‒ Ну пошли смотреть, как там досмотры идут, а там автобус с таджиками остановили, при досмотре полкило нашли герыча, и поехало. Начали шмонать каждую вторую шаланду с собаками. Короче, отказались.
‒ Фу, повезло, а то уж думал, Онур возьмет такую сделку. Ему лишь бы услышать, что там много денег, и понеслась душа в рай.
‒ Нет, он мне тут рассказал, что у него то ли свата брата, то ли зятя тёщи приняли полгода назад на «Ладе-Семёрке». Он туды-сюды ездил, типа, все думали, вахтой в Рашке работает, а он дрянь возил ‒ курьер. Короче, через год остановили пороги, вскрыли, а там сорок кило, и всё, присел надолго.
‒ Понятно, хоть что-то смогло остановить алчного джигита.
‒ Ясно дело, тут и сын его, и этот другой, ну блин, Назим, испугался. Но думал пару часов, как бы так перевезти, чтобы без рисков, схемками всё поле возле стоянки исчертил.
‒ И с горя от сорвавшегося куша он теперь людей сухпаем кормит, а сам с расстройства по кафешкам грусть заедает?
‒ Да нет, тут с утра он встречался с деловыми, чтобы денег подзанять, советовали зайти сюда.
‒ А-а-а. А я-то думаю, что вы тут мутите в стороне от всех с раннего утра.
‒ Пошли, тоже зайдём, турок сказал, что он знаком с этим мегачелом, но летом косякнул немного, подвёл его, просил сразу не заходить, чуть переждать. Типа, этот товарищ ‒ чуть ли не смотрящий за всеми кафе и гостиницами на этом пропускном пункте.
‒ Что, пробует занять денег?
‒ Да, иначе никак, заправлять-то траки нужно. Тут лук не скинуть ‒ цена никакая.
Егор с Орловым распахнули дверь «Едуна», она в ответ зловеще скрипнула и бесшумно закрылась позади вошедших.
За большим столом, стоящим одиноко в центре тёмного зала, сидел худощавый мужичок лет пятидесяти пяти, курил папиросы «Беломорканал», перед ним в огромной пепельнице в виде черепа лежали белые обугленные с одной стороны папиросные окурки, напоминавшие груду костей. Мужчина жадно курил, пуская едкий дым прямо в сморщенное лицо турка. Его холеная с полированными ногтями левая рука артистично лежала на столе, длинные пальцы медленно перебирали изящной работы чётки. Мужичок бросил колкий взгляд на вошедших, кивнул головой и спросил:
‒ Твои бедолаги?
‒ Да, Иван Маркович, мои, ‒ Онур, потупив взгляд, ответил куда-то в стол.
‒ А ты, брат, я смотрю всё продолжаешь свой нелегкий путь, вступая каждый раз обеими ногами в жирное.
‒ Да, так, всё так. Деньжат надо, лук мёрзнет, люди голодные едут, только чай пьют.
‒ Эх, ты, чурка нерусская, я тебе, допустим, сто тысяч выделю, а ты мне сто двадцать должен будешь отдать через две недели, иначе не буду тебя, уважаемый, даже пугать, что же тогда будет? Я с тобой в жирное вступать не буду, это, брат, твоё хобби.
‒ Ох, как же мне повезло, да и всем повезло, что вы есть на земле, такой благодетель, ‒ Онур обвёл недовольным взглядом вошедших русских, кивком головы требуя хором подключиться к оде, посвящённой великому Ивану Марковичу.
Вошедшие сделали вид, что не понимают происходящего и зашли просто так поглазеть на ассортимент «Едуна».
‒ На вот, читай и вписывай себя в договор, ‒ мужичок небрежно достал типовой договор, бросил его через стол турку вместе с ручкой на подпись.
‒ Да, эти двое, они вписываться-то будут? ‒ глубоко затянувшись дымом, спросил хозяин кафе.
‒ Нет, они уже все свои отдали в товар, только вон тот усатый в прибылях участвует и подпишется, как этот… как же его назвать?.. ‒ Онур взволновано закачал головой, подбирая слово.
‒ Поручитель! Усатый будет у нас поручителем! Это очень хорошо! ‒ через стол полетел ещё один лист договора.
‒ Эй ты, усатый хрен, давай садись, паспорт-то с собой? ‒ отпивая из стакана густой чёрный чай, продолжил сухопарый.
‒ А может как прежде, просто дам своё честное слово? Я же мусульманин, никогда не обману! Веришь? ‒ вдруг заерепенился Онур, метнув жёсткий взгляд через стол подобно тому, как теннисист внезапно режет полученную кручёную подачу.
‒ О! Онур! Я даже не буду говорить о прошлом лете, о твоей святой вере! Вот я сижу тут, хорошо верю, что не обосрусь, и вдруг живот скрутило, и обгадился, а ты веришь, не веришь. Я себе не верю! Так что заполняй бумаги, упрочим веру, ‒ ловко отбив силовую подачу Онура, мужичок взял ручку, метнул её турку через стол, кивнув головой, дескать, пиши, не тормози.
‒ Да, вот паспорт в сумке! Сейчас всё подпишем, ‒ Орлов суетливо сел за стол, протёр запотевшие с мороза очки, начал вчитываться в буквы договора.
‒ Читай не читай, если не нравится, валите на хрен отсюда! Как подпишите, я вам дам парня в сопровождение. Зовут Слава, служил в ВДВ, не знаю кем, не знаю зачем, может и хлеборезом, мне без разницы, короче, ему всё отдаёте. Когда отдадите, он вам маляву от меня взамен отдаст, что, мол, всё в расчете. Славка, на выход!
Из подсобки появился крепкий, под два метра, парень в камуфляже, с кобурой на боку. Он сел напротив Онура, скрестив на груди руки, упёрся тяжёлым, изучающим взглядом в лицо турка.
‒ Ну, молодца, всё подписали. Бери пачку бабла и вперёд к победе коммунизма! ‒ мужик открыл сейф в конце комнаты, достал оттуда запаянную в целлофан банковскую упаковку, в которой лежали десять пачек по десять новых рублей.
‒ Да, Славик, если что, может вам помочь порешать небольшие проблемыс ментами, это входит в его прямые обязанности, и таможню с ним пройдёте, будет веселее, ‒ мужичонка, закрыв в сейфе договоры, повернулся к коммерсантам, изобразил удивление на лице. ‒ Вы, что, ещё здесь? Бегом в Тюмень продавать мой лук! Время идет, давай вали отсюда!
Обескураженные коммерсанты, получив ещё одного члена в свою команду, поплелись каждый к своей машине, теперь Славик будет ехать вместе с Онуром, а остальные забьются в МАЗ к казахам. Михаил жёстко отклонил трёхэтажным матом попытку заселения господ в свою машину.
Новый друг Онурки оказался парнем с большими связями на таможне. Это выяснилось случайно, при вселении нового товарища в апартаменты с названием «КамАЗ». В кабине Славику было тесно и скучно, его душа просила водки и женщин, а ему турки предложили ждать до утра некого своего человека, чтобы он подсказал, как пройти границу без досмотра. Он от этих славных перспектив вэдэвэшник взвился ужом.
‒ Вы что, братья по разуму, вовсе странные, сидеть тут сутки я не намерен, давай дуйте в очередь, к ночи пройдём, у меня у самого там замначальника знакомый, вместе на охоту гоняем.
‒ Давай, мы не прочь, но нужно уточнить, сколько стоит сие удовольствие, если дорого, мы против, ‒ пытался сопротивляться агрессивному натиску Онур.
‒ Для тебя, мой золотой, бесплатно! Тебе же сказали, что я до Тюмени по возможности буду решать твои тупые проблемы, это входит в сумму долга, ну почти входит. В Тюмени, мой золотой, мне нужна нормальная баба и выпивка с закусью, и всё у тебя будет тип-топ. Возможно даже лишняя неделя без процентов! ‒ с этими словами Славик зашнуровал берцы, побрёл в сторону границы общаться с погранцами и таможенникам.
Согласно последним указаниям, поступившим от коммерсантов, все тягачи, лениво развернувшись, встали в длинную очередь на прохождение границы в районе таможенного пункта Петухово. Пришедший с мороза Славик крепко спал в спальнике, приказав разбудить его только при чрезвычайной ситуации. С его слов выходило, что луковый обоз пропустят легко и радостно без досмотра.
Движение в очереди шло медленно, водители, кто свободный, спал, сидевший за рулем либо лузгал семечки, бросая ошурки на пол, либо в лицах рассказывал длинные, красочные истории из своей шофёрской жизни. Вот и Михаил не давал расслабится Егору, травил байки про жизнь при советах, вспоминал своих родителей, какие-то древние пришествия времён чуть ли не русско-турецкой компании.
Слушая его в вполуха, собеседник обдумывал лишь своё «триумфальное» возвращении домой, размышляя о дальнейшей своей скучной жизни и о том, куда применить полученный в поездке опыте. Опять идти работать на дядю не хотелось, но с одной стороны, в этом, несомненно, была некая стабильность, с другой ‒ цена стабильности как минимум ‒ ежедневная вздрючка на летучках и планёрках, ненормированный рабочий день при полном отсутствии перспектив роста зарплаты.
А тут, как никак, живое дело, постоянная суета, общение на равных (или почти на равных) и теплящаяся в груди надежда на богатую жизнь в достатке. Как говорили опытные перевозчики овощей и фруктов, главное ‒ движение! Ни деньги, ни почёт и уважение – движение! Это странным образом переплеталось с трактатами древних самураев, в которых утверждалось, что главное ‒ это путь, а не цель.
‒ Ну вот, жарим мы с тридцаткой по степи, пылища жуткая, ну, думаем выскочим сразу под Кустанаем. А тут откуда ни возьмись мент, в степи ‒ в сорок пять! А, прикинь! Живой ментяра! Тормозит нас палкой, а мы по газам и не видим его, одна пыль. А что, дороги-то нет, какого рожна он появился.
‒ Догнал? Крепко, поди, влипли?
‒ Ты слушай! Он, чудак, ехал с мигалкой километров сто за нами, как ему нас, несчастному, обогнать, нас ‒ десять траков, он ‒ один, и нам яхши, типа, нас сопровождает. А потом мент закипел и встал, а мы дальше так и ушли на Кустанай.
Темнело, мороз усиливался. Вот и подошла очередь. Егор, решив размяться, вышел под свет прожекторов, которые освещали пространство возле таможни. Там вовсю суетливо бегал Онур с новым высоким другом, у них явно что-то не получалось.
‒ Что, не выходит каменный цветок? ‒ с усмешкой спросил Егор, твёрдо намеривавший, если начнутся заморочки, плюнуть на всё и уехать в Курган на рейсовом автобусе, а там и до дома рукой подать. Его давно немытое, грязное тело уже начало источать своеобразные ароматы и жутко чесаться.
‒ Алексей ваш, дундук оказался, нужно было декларацию составлять в Джамбуле. Теперь тут приходится делать, что стоит охрененно дорого ‒ десять тысяч новыми! А там он бы просто пару тысяч тенге отдал в оплату места в очереди, и аля-улю, ‒ Славик увидел сидящего у лобового стекла и грустно смотрящего на него Орлова, ткнул в него указательным пальцем, эффектно покрутил им у виска.
Егор лениво начал бродить, осматривая пространство, где под яркими прожекторами стояло несколько фур и автобусов. Внутри фур таможенники заставляли проделывать коридор, если там было слишком плотно, после пускали внутрь собаку. Если коридор сделать было невозможно, машины отправляли на полную разгрузку в некое тайное место, оборудованное подъёмными механизмами.
Прибывшие на границу гастарбайтеры выстраивались возле автобусов в шеренгу, нехотя разложив свои вещи рядами, после чего в автобус запускали собаку. После обследования автобуса псовый обнюхивал все вещи, лежащие на улице, и выстроенных ровной шеренгой людей. Вот собака уткнулась в небольшой пакет, заваленный сверху горой рюкзаков, тут же подбежали пограничники, взяли из соседних грузовых понятыми водителей, высыпав на снег содержимое пакета. Таджика, владельца вещи, увели в здание вместе с понятыми, после чего начали всех шмонать с утроенной силой.
‒ Что, нашли-то? Контрабанда таджикских тюбетеек? ‒ Егор попытался выудить информацию от пограничника, стоявшего в оцеплении приезжих, те стояли, понурив головы, в ожидании развития событий.
‒ Героин, граммов сто, завернут в носок, теперь всех заведут в приемник и жёстко обшманают, а в автобусе выборочно досмотрят скрытые полости. Просидят тут дня два точно, ‒ пограничник, молодой парень в звании ефрейтора, был весел и болтлив, видно, что солдат-срочник.
Вот, наконец, подошла очередь и джамбульского обоза. Шаланды заехали под свет фонарей и выстроились в ряд. Проверили документы на машины и паспорта, не хватало лишь декларации на товар, и, хотя вышедший из офиса таможни Онур упрашивал немного подождать, ждать не стали, запустив ещё партию грузовиков, начали досматривать их первыми. Прошло всего каких-то полчаса, и декларация очутилась в цепких руках турка, теперь он молча отдал её главному смены таможенников, ожидал вместе со всеми, когда закончится досмотр влезших вперёд нескольких шаланд, шедших с Узбекистана.
После находки наркотиков у таджиков пограничники и таможенники прямо сорвались с цепи и шмонали всё от личных вещей до рундуков под кузовом, самое плохое, что везущих картошку узбеков заставили проделать ход в кузове для собаки, и несчастные водители, расстелив на асфальт кошму, в двадцатиградусный мороз разгружали на неё нежный молодой картофель в красных и синих сетках. Турок засуетился, начал донимать Славика.
‒ Нет, мы не сможем так делать, у нас укладка плотный, обратно не сложить, всё заморозим!
‒ А я-то что, нужно идти к начальству, у меня таких прав нет, иди и обговори новые условия с моим шефом, и он решит.
И тут некстати окончился досмотр узбекских машин, узбеки стали спешно закидывать назад мешки, на них грозно кричали служивые.
‒ Давай живее, сваливайте отсюда, возитесь уже десть минут.
‒ Зачем разгрузка делал, теперь ждите два часа, мы права свои знаем, ‒ громко с надрывом и горечью кричали им в ответ несчастные люди, поморозившие часть товара.
Спешно рядом с узбекскими траками встали шаланды Онур-транса. Началась скрупулёзная проверка документов, запросили декларацию на товар, всё шло хорошо, таможенникам импонировало, что в колоне есть граждане России, и они сжалились над земляками.
‒ Всё отлично, но не обессудьте, приказ у нас ‒ все машины к досмотру!
‒ Всё, кранты, даже с учётом проданного лука, нам уже не впихать назад то, что выложим, делая метровый коридор для собаки! ‒ горестно кричал Орлов, по-женски заламывая руки и бесконечно крестясь.
Делать нечего, казахский МАЗ первым отворил ворота полуприцепа. Егор с молодыми турками спешно под окрики начал выгружать лук на расстелённую кошму, плотно укладывая мешки на небольшой утеплённый пяточек асфальта, делая проход по центру шаланды. На дворе наступила морозная сибирская ночь. Из рядом стоящего МАЗа высунулась взлохмаченная голова Михаила, он, матерясь выкрикнул:
‒ Твою налево, мороз тридцатка, а эти дёрнутые проходы заставляют делать, где же разум! Где, мать его, сострадание, государевы люди в лучших традициях обрекают работяг на убытки, прибивая живой бизнес!
Вот коридор уже пройден на глубину первых пяти метров, мокрые от работы турки с русскими усталыми, трясущимися руками отчаянно пытаются плотнее укрыть кошмой только что выгруженный товар, из последних сил делая отчаянные ускорения по выгрузке разрывающихся в руках сеток.
Вдруг все слышат знакомый голос Онура, кричащего издалека:
‒ Давайте назад всё толкай, не надо разгружать!
Все, включая таможенников непонимающе замерли, ожидая продолжения и объяснения причин, по которым турок начал давать всем приказы. С трудом переставляя ноги, к таможенникам подошёл мокрый от бега Онур и выкрикнул:
‒ Где тут старшой? Забирай приказ! ‒ турок протянул перед собой гербовую бумажку.
Невысокий худой таможенник, куривший в сторонке, молча подошёл и взял листок из рук Онура, знаком подозвал к себе офицера-пограничника. Офицер, достав рацию, начал суетливо забивать радиоэфир непонятными междометиями и вскриками. Прошло около пяти минут, как главный по досмотру объявил:
‒ Давайте освобождайте место, а то узбеки растележились, и тут вы ещё встали ‒ таможенник развёл руки в стороны, демонстрируя то ли свою растяжку, то ли ширину своих полномочий. ‒ Нам других тоже нужно куда-то ставить, у нас тут долбаный приказ вышел, без досмотра никого не пропускать. Кроме тех, кто едет под грифом особого распоряжения. По вам вот особое распоряжение вышло. Собирайте свой лук и валите отсюда!
Радостные коммерсанты быстро закидали проход в шаланде, но плотности укладки добиться не смогли, и треть мешков печально продолжало лежать на асфальте.
‒ Давайте, все сюда, ближе! ‒ закричали турки, махая руками двум другим грузовикам.
С трудом удалось распихать оставшийся мешки в остальные полуприцепы, и то лишь по причине их частичной разгрузки в дороге при активном участии лука в расчётах за еду и топливо. Наконец, удалось закрыть ворота шаланд и поехать прочь от таможни. Обрадованные таким удачным и быстрым похождением досмотра водители ещё долго в страхе смотрели назад в зеркала, боясь, что пограничники, опомнившись, догонят обоз и с мигалками развернут назад для тщательной проверки.
Егор, устало сидя в кабине, переоделся, разложив мокрую, потную одежду на топчане, одев позавчерашнюю сухую и грязную ‒ деваться было некуда, такова была суровая действительность. Радовало лишь то, что удалось всё же очутится на родной территории и без особого ущерба пройти злобную границу.
