Дмитрий Анатольевич Кадочников
Луковое горе
– Встаём тут! Вон рядом кафе-мафе! – радостно крикнул Михаил в рацию.
– Да, а то уж почти выехали из города, а всё ни одного открытого шиномонтожа! – раздался ответный крик из рации.
Водители начали снимать и скидывать на землю старые разорванные колеса, спрятанные на полках под полом полуприцепов, несколько рабочих шиномонтажа лениво забирали убитые дорогой колёса в своё логово для выполнения обряда восстановления машины.
– Эй, где наш старший? Не видел кто Онура? – заволновались водители, услышав цены, выставляемые за ремонт и на старые, но ещё годные шины.
Турок с Лёхой занимались ужином, они исчезли в кафе, тщательно отбирая самое дешёвое, что только можно было найти: вчерашнюю шурпу, несвежую выпечку с большой скидкой, тут же сами разнесли тарелки и чайники, расставляя их на столы. Джавдет с Назимом ушли в стоявший неподалеку магазинчик купить съестного в дорогу, чтобы больше не останавливаться у дорогих кафешек. Егор наблюдал за уличной суетой из кабины, занятый перевязкой раны, которая в дороге начала гноиться.
Вот он увидел, как турок и Орлов попались водителям на выходе из кафе, их окружили плотным кольцом, затащили внутрь шиномонтажки. А вот появились два молодых турка, у каждого в руках по два пакета, которые они несут для укладки в рундук под МАЗом, в котором путешествовал великий Онур. Вскоре Алексей, с трудом вырвавшись из кольца водителей, направился к МАЗу, в котором расположился Егор.
– Лёха, что нужно? Я выхожу, жрать охота. Всё уже готово? – лениво открыв дверь, спрыгнул в грязный дорожный снег русский бизнес-партнёр.
– Да какой, вон, достали водилы, ещё и семь колёс бэушных купить заставляют,и оплатить монтаж! Денег-то с гулькин нос, если сейчас всё оплачу, то всё, остаётся сто баксов примерно и что? – горестно запричитал Орлов, наклонив голову и не глядя в глаза собеседнику.
– Ну, у меня нет денег, что тебе сказать, деваться-то некуда. Есть вариант, и я догадываюсь, о чём ты. Продать здесь часть товара? – Егора вдруг озарила та идея, с которой, видимо, и подошёл Орлов.
– Ну да, я хотел тут пощупать почву, если ценник хорош, то тут скинуть машину лука, все финансовые дыры закрыть и спокойно на одной почапать дальше.
– И в чём дело? Пошли в магазин, может купим газетку с объявлениями, там и поговорим с местными. Но сначала давай поедим в кафе, а потом пойдём, есть уж больно охота, – кивнул головой в сторону кафе Егор.
– Давай-ка сначала разведаем цену на лук. Пойду туркам скажу, что скоро подойдём, пусть нам оставят пожевать.
Лёха быстро сбегал до Онура и вскоре вернулся.
– Нормально, оставят нам поесть, можно полчаса пошляться, – отдуваясь после бега, выпалил Орлов.
– Слушай, что ты такое сказал нашему вождю, что он так быстро сдался? Его обычно не сдвинешь, всегда гнёт своё. Есть только всем вместе, спать вместе, ходим строем – прямо вожак стаи.
– Да я без препирательств половину бабок уже отдал за колёса, типа сделают, отдам вторую часть, иначе всё равно тупик, ехать-то нужно. А про нашу тему ни-ни.
Зашли в магазин, торговля шла через прилавок. На витринах лишь консервы да хлеб, чуть дальше лежали страшного вида овощи.
– Дорогой, а по чём вы лук продаёте? – Орлов взял луковицу, сжал в кулаке и понюхал.
– У нас тут цена одна: в розницу тридцать пять тенге оптом тридцать. Вижу, не рассчитали, денег не хватает. А тут многие так везут-везут то лук, то морковь, то персик, и вот именно у нас встанут и давай скидывать. А мы тоже не просто так сидим: мы берём только на реализацию без гарантий, – зевая и сморкаясь в грязную тряпку, лежащую на прилавке, лениво ответил продавец.
– Спасибо, дай вон ту банку с кониной, – рассеяно пробормотал Орлов, механически рассчитался и вышел на воздух.
– Не получается бизнес, цена-то никакая, брали же примерно по двадцать пять, а тут отдай за тридцатку, и, может, год реализация, – Егору было уже всё равно, главное, что скоро они въедут на территорию России, а там – домой.
– Пошли, вон первая очередь уже за столами. Ещё и тут объедят, – Алексей быстро зашагал по направлению к аппетитным столовским запахам.
Плотно поев, залатав все шины и докупив свежих, довольные водители вывалились на стоянку перед уже закрытой шиномонтажкой, обсуждая поездку. Все как один костерили Онура за перегруз, однообразную еду, дрянную солярку. Онур не обращал на это внимание, весело пробегая мимо водителей, радостно их обнимал за плечи, слегка тряс, приговаривая:
– Эй, ребята, молодцы. С такими можно летом напрямую ехать, рад, что снова с вами еду, как раньше!
Водители, потрясённые, замолкали, постояв так молча пару минут, обречённо разошлись по своим машинам, завелись, готовые к дальнейшим приключениям. Снова ночь, Егор привычно сидит на жёстком топчане, раскачиваясь всем телом, как Ванька-встанька. Дорога внезапно стала ровной, качка прекратилась.
– Ложись, сейчас почти до Караганды боле менее ровная дорога, часть-то уже турки починили, да вы же сами ехали по ней сюда, вспомни! – Геннадий повернулся лицом к пассажиру и мягко, сочувственно улыбнулся. – Вы, дорогие, сами залезли в эту тему, никто вас силой не тянул, вот и итог. Я уж сколько лет наблюдаю таких, как вы, перевозчиков. Операция «Луковое горе», вот как мы между собой зовем тех, кто таскает лук, – продолжил водитель, поморщившись от донимавшего его гастрита.
Егор молча втиснулся на своё узкое законное место, приготовился к толчкам и тряске, но дорога действительно была ровная, и он погрузился в сон…
Снился оптовый рынок. Осень, недавно прошел дождь. Егорка оставил свою шестёрочку за воротами на стоянке. Вот и его бокс – сдвоенный железобетонный гараж. Ещё никого нет, хмурое осенние утро брызжет на землю мелким дождём, бросает в лицо пачки влажной листвы. Ключ привычно поворачивается в замке, ворота настежь, Егор ждёт раннего покупателя. Внутри бокса всё забито луком. Среди овощного хаоса спит на фуфайке Орлов. Запах перегара перебивает запахи перепревшего овоща.
‒ Лёха что с тобой, чего опять не дома?
‒ Да ну её! Кормилец же я! Хочу ‒ бухаю или нет, но, позвольте, это моё конституционное право! Ты вот, мой шеф, скажи, прав же я? Ну ведь прав, и это априори! ‒ Алексей встаёт на непослушные, шатающиеся ноги, поднимает вверх палец, от его мокрых штанов идёт пар.
‒ Иди переоденься! Уволю! И так тогда в первый раз тебя пожалел, турок тогда, помнишь, сдал ментам. Весь товар продал, а ты всю дорогу твердил, что грешно так поступать! А я взял и поступил, и стал авторитетом на рынке.
‒ Это грех, вот я и спился. Все из-за тебя! Лучше бы потеряли всё, чем так во грехе жить! ‒ Орлов упал в кучу лука и затрясся, рыдая.
Шум внутри кабины разбудил Егора. Машина стояла возле кафе. Был уже день, снег весело блестел, отражая лучи высоко стоящего светила. Медленно поднявшись, захватив с собой бутылку с тёплой водой, лежащую у лобового стекла, Егор вышел. На откинутой вверх крышке рундука уже шумел закипающий чайник, тут же стояли открытые консервы и хлеб.
– Встал? Давай к столу, ваш родной турок пайку принёс: лепёшка да тушёнка ‒ другой еды нет. Зажмурившись от яркого света, неспешно протянул Генка-башкир.
‒ Ну что есть, то и будем есть, вон другие, тоже на чай налегают, хорошо хоть проехали много. Ночью Караганду проскочили. Сейчас с дополнительных баков солярку в основные зальем и впёред на Астану. У меня дизеля мало совсем. Мы в Балхаше уже сливали, осталось не больше, чем литров триста, ‒ подцепив огромный кусок конины, Михаил отправил его в рот, пропихивая всё это глубже в желудок куском чёрствой лепёшки, обильно запивая их горячим чаем.
‒ В смысле, не хватит? Солярки до Астаны не хватит? ‒ испугался Егор, зная, что денег на топливо не осталось.
‒ До неё родной хватит, дальше нет, – ответил за жующего Михаила его сменщик Гена.
Короткая передышка, и снова все обречённо полезли в кабины. Солярки действительно осталось мало, водители из кабин выжидательно посматривали на деловито расхаживающего Онура. Турок делал вид, что всё в порядке, молчал, водители принимали такую игру и молчали в ответ.
Только выехали, тут же поднялся ветер, он всё усиливался. Дорогу начала заметать низовая позёмка. Несмотря на дневное время суток, все ехали молча и напряжённо, включив все световые приборы. Видимость стремилась к нулевой. Неожиданно материализовались перед траком появившиеся из молочной снежной дымки тягачи или автобусы. Легковые машины и вовсе неожиданно появлялись прямо перед самым бампером МАЗа, выскакия из белой снежной мглы прямо перед грузовиком.
‒ Эх, не встать бы! Как пошли переметы, жди беды! Если встанем, сутки точно потеряем, пока раскопают. То да сё. Дорогу сейчас, как закроют и пиши, пропало. Цепи что ли надеть? ‒ бормотал себе под нос Михаил, сердито поглядывая на сидящего рядом Геннадия, будто это он настлал непогоду.
Водитель и сменщик освободили топчан, отдав его во власть Егору, сами заняли передние места, начали внимательно следили за дорогой. Дорога, казалось, околдовала обоих, и они были не в силах оторвать от неё взгляд.
Воспользовавшись столь приятным бонусом, не обращая внимания на напряжённый разговор двух шоферов и их напряженные переговоры по рации с другими, Егор впервые за много дней развалившись, подоткнув под голову полушубок, крепко уснул.
‒ Всё, вставай, буран прошли, даже немного на цепях шли, ты дрых, будить не стали. А тут уже Астана рядом, да и Мишке спать нужно, его вона как кумарит.
Зевая, Егор нехотя освободил место начал лениво зашнуровывать ботинки, чтобы хоть немного пройтись перед очередным трясучим перегоном, когда засыпаешь сидя, бьёшься беспрестанно о стекло головой и все равно засыпаешь вновь, и так многократно, пока сон окончательно не свалит бренное тело в узкую щель за задним сиденьем водителя.
Ночь. Как надоели эта вечная ночь и ночная езда по бескрайним, безжизненным казахским степям, пустыням с редкими затяжными подъёмами и спусками в районе озера Балхаш, петляющей между вялых складок степи дороги на Караганду. Вечно бредущие где-то на горизонте группы верблюдов, высоковольтные линии без проводов и огромное, усеянное мириадами звезд степное небо с одиноким месяцем, взирающим на всё это безмолвное великолепие откуда-то сверху.
И только рассказы водителей об усеянной разноцветными тюльпанами, густо пахнущей мёдом степи, колыхающейся на ветру под мелодии птиц, вызывали желание побывать здесь весной. А лето, какое оно здесь? Жаркое, сухое, обжигающее лето, когда безжалостное солнце выжигает всё окружающее, раскаляя степь, делает столь невкусной воду в местных источниках. И вкус этой воды, такой жёсткой, насыщенной солями, сохраняется в холодные зимы и не даёт забыть о летнем зное. А такое холодное, затянутое льдом, продуваемое со всех сторон зимнее озеро Балхаш становится столь притягательным жарким летом и тёплой осенью.
Лёжа в щели, Егор терпел: болели от тряски бока, невыносимо тянуло затёкшие ноги, шевелиться не получалось, отчаяние овладевало каждой клеточкой организма. Спящий Михаил навалился на него всем телом, прижав к сиденью водителя. Наконец, не в силах больше терпеть, Егор выскользнул из убежища, сел и уставился на дорогу.
‒ Что, вздремнул? Я засёк, часа три стонал, но лежал. Снилось что? ‒ Геннадий, морщась, смотрел на дорогу, гримаса боли искажала его лицо.
‒ Устал в щели спать, всё болит, у тебя-то тоже, смотрю, болит?
‒ Молоко кончилось, а еда вся унылая, консервы да хлеб, а нужен бульон. Онуру надо всегда узбеков нанимать, те вот в дороге лепёшка да чай, никаких тебе разносолов, в кафе ‒ ни ногой. Да нам бы самим купить продуктов, мы бы сами варили, а то денег не дам, сам буду кормить. Вот и кормит тем, что похуже.
Машина начала дёргаться, как только въехали в какую-то деревню, Михаил проснулся и крикнул в рацию:
‒ Эй, встаём, у нас соляры почти нет, завоздушим систему, тогда конец ‒ вода застынет в системе, и приехали!
‒ Да, у нас то же самое, на нашем МАЗе. Онурке уже два часа мозг выгрызаем, а он всё терпит, пёс турецкий! ‒ закричали в рацию казахи.
‒ Встаём, дам чутка каждому, литров по сто! ‒ раздалось из рации голосом водителя КамАЗа.
Вскоре машины встали у обочины, Егор, как и все, вышел на дорогу. Оказалось, что КамАЗ в силу своей топливной экономичности и новизны истратил не всё топливо.Начались перекачки и переливы солярки из него в другие машины. Онур раскрыл огромную бумажную карту, отчаянно пытался установить точное местоположение колонны и вскоре воскликнул:
‒ Это Александровка! Считай, мы в Астане!
‒ Да, но у нас в машинах всего литров по пятьдесят соляры, и как пережить ночь?! ‒ закричали в ответ казахи-водители.
‒ Нет, тут не останемся, не думай даже! Зимой с Чимкента водку везли приятели, встали, их подъехали и ограбили. Тут ингуши и чеченцы промышляют, ладно, лук ‒ они наши машины заберут! ‒ запричитал водитель КамАЗа.
Заправив по-быстрому машины, как назло, все застряли на растаявшем от горячих шин снегу, долго буксовали, кидая под колеса цепи и таская щебень с обочины, бесполезно жгли ценную солярку. Наконец, тронулись, по рации старший турок распорядился:
‒ Все едем за мной! Ночевать будем на рынке, скажу, что товар с юга привезли, нас пустят.
Долго и нудно петлял караван из фур по узким улицам столицы: какие-то деревянные убогие дома, тупики, сугробы. Тягачи с трудом входили в повороты, цепляя сугробы, скрипели на запредельных углах подвеской. В рацию лился ровный музыкальный мат, столица неприветливо встречала южан.
Вот и огромная территория за забором, охрана. Онур, распахнув руки-крылья, подбежал к вышедшему охраннику, показывал, что привёз нечто запредельно нужное для любимой столицы. Ворота нехотя открылись, шаланды потянулись друг за другом и выстроились в ряд возле будки на сваях. Она возвышалась метров на пять вверх, над огороженном сеткой-рыбицей пространстве, чуть поодаль виднелся огромный цех ‒ основное здание рынка. Сама же будка смахивала на наблюдательную вышку для тюремной охраны, а торговая площадь возле неё, огороженная сеткой и колючкой, ‒ на зону. Егор выскочил из кабины на волю. Наконец-то сегодня он сможет спать не в кабине опостылевшего грузовика, а в гостинице столицы степей ‒ Астане. Из грузовиков вылезли все молодые турки и сгорбленный от забот и дум Лёха. Со стороны охранников, размахивая радостно руками, приближался главнокомандующий эскадры, луковозов, адмирал Онур-бей ибн Джамбул. Яркие прожектора освещали всю огромную территорию, кроме трёх машин, более никого не было.
‒ Ола, мне ключи дали от будки! ‒ Онур кивком головы показал на смотровую вышку.
‒ Здорово! Сегодня спим в ней! Да? ‒ не сговариваясь, закричал хор притесняемых водителями страдальцев.
‒ Давай туда все идите, утром тут торговля ярая будет, мы же ремонт делать, заправка и дальше! ‒ турок повернулся в сторону охранников, закричал им на казахском и, повернувшись, перевёл остальным.‒ Они лук берут, сейчас отгружу пять тонн. Сторожа сейчас в пересменку идут, я на МАЗе казахском с ними сгоняю. Они обещали разгрузить лучёк, взамен сразу заправят. С их слов, зальют прям с тепловоза чистую, как слеза, солярочку. Тут, видишь, станция недалеко, ‒ Онур показал рукой с вечно горящей сигаретой в сторону огромных светящихся чуть левее рынка вышек с прожекторами, похожих на те, что освещают стадионы.
‒ Почем нынче топливо? ‒ неугомонный Орлов достал еженедельник и ручку и уже собрался записывать данные.
‒ Пять тонн лука за две тонны дизеля, цена, считай, где-то шесть рублей. Да брали почти по этой же цене, что сделаешь, тут цена всего на пару рублей выше джамбульской. Я же говорил, нужно было на неделю раньше ехать, поймали бы высокие цены, это же товарная биржа.
Турок упёрся тяжелым взглядом тёмных глаз в Лёху, зацокал языком, качая укоризненно головой, дескать, связался с тупым.
‒ Вот такие, брат, дела. Я с Назимом да с казахами за топливом. Утром рано приедем, а вы спите вон в будке, ‒ Онур кинул в руки Орлову ключи.
Егор с Лёхой залезли в смотровую башню, внутри приятное тепло, тихо потрескивая, работал электрообогреватель, посередине стоял огромный стол, вокруг разбросаны стулья, на полу огромной кучей валялись матрасы. На подоконнике стояла старая, облитая жиром и чёрная от сажи двухкомфорочная плитка. Застелив матрасами огромный стол, похожий на теннисный, Егор разлёгся, по-царски распластавшись и заняв его полностью.
‒ Ола! Батя меня не взял, сам сейчас с братом в гостиницу погонит сразу после заправки, а я тут с вами, как последний!.. ‒ вошедший Джавдет нарушил тишину стенаниями, горестно вздохнул, поставил кипятится помятый жизнью чайник.
‒ Чайник забрал у казахов, и вон ещё мешок пряников. Я говорю им: «Вы же, поди, потом в гостиницу и хавать в кафе?» Они молчат, протягивают мне пряники и чайник, дескать, не сломай нашу утварь.
Молодой турок замолчал, устремив тоскливый взгляд на удаляющийся среди одноэтажных домишек МАЗ.
‒ Ты натворил, поди, что? ‒ зевая, спросил Егор.
‒Да конечно, натворил. Увидел, что я косяк курил перед отъездом, вот и затаил обиду. А сам, я видел, покуривает, а мне нельзя, ‒ Джавдет снял кипящий чайник с плиты, бросил прямо в него жменю заварки.
‒ Да как такое может быть, как минимум меня мог бы взять! Я же не меньше Назима спонсор поездки! Ну и гад же этот Онур! ‒ Орлов с силой опустил руку в пакет с пряниками, достал сразу два, сложил их в одно целое, впихнул в рот, сжал челюсти ‒ пряники рассыпались, крошками осыпая пол.
‒ Эй-эй, я ничего не говорил, иначе совсем ничего больше не скажу! Хорошо? ‒ беспокойно забормотал испуганный турок.
‒ Ну мне-то пофигу. Адью, ‒ Егор, громко булькая, запил чаем пятый пряник, устало крякнув, завалился спать, с головой укрывшись полушубком.
Сквозь пелену навалившегося сна он ещё слышал бубнёж Орлова, односложные ответы Джавдета. Под эту монотонную музыку, иногда прерываемую скрипом раскачивающейся на ветру лампочки на входе, Егор провалился в глубокий сон.
‒ Подъём, строимся! ‒ раздался истошный крик, и из открывшейся двери пахнуло свежестью и морозным перегаром.
Под грозный ор и грохот падающих стульев Егор открыл глаза. Светало. В дверь вошёл необычно весёлый Онур и громко доложил:
‒ Итак, мы прибыли, лук отгружен, солярка получена, нужно кормить личный состав и рвать отсюда когти!
‒ И что, всю ночь солярку заправляли и лук грузили? Назим вон, смотрю, с трудом вылез из МАЗа, пянючий, и ты тоже! ‒ обидевшийся Джавдет, быстро одевшись, выскочил в темноту раннего утра.
Онур громко закричал сыну в спину на турецком и вышел вслед за ним. В темноте Егор ещё несколько минут слышал громкие крики на незнакомом наречии, вскоре всё стихло. Водители уже встали, кипятили чай, с упрёком смотря на сытых, только прибывших казахов и пьяных турок. Леха проснулся, молчал, грозно сдвинув брови, расхаживал вдоль грузовиков, собираясь с мыслями.
‒ Эй, вы! Все водилы-чудилы и прочие, кто оставался на месте! Я договорился, в десять часов лук несёте в крытый рынок, место ‒ тридцать, сдаёте, и вам выдают молоко, мясо сырое, сыр и кучу вкусного. Ясно? Это я всё договорился! Пятьдесят сеток лука и все сытые! А я спать! Вы тут солярку делите, то-сё, ремонт. Вечером стартуем! ‒ Онур громко запел песню на турецком, поскользнулся, упал лицом в снег, его подняли казахи, водители с трудом затащили брыкающуюся тушу на руках в кабину.
Столь ранняя побудка, которую всем устроил турок, никого не устраивала, попив чаю, все вяло разбрелись по своим тягачам подремать ещё пару-тройку часов до открытия рынка.
Егор, сидя своём месте в кабине, дремал, уткнувшись головой в стекло, как вдруг стук в дверь разбудил его. Открыв глаза, он увидел, что вся площадь перед фурами была забита людьми и баранами, а чуть поодаль пасся табун лошадей. В дверь стучалась головой корова, привязанная к переднему бамперу. Чертыхаясь и матерясь, проснулись водители.
На дворе стоял яркий безоблачный мартовский день. Пригревало, снег на будке, крышах полуприцепов таял, и первая капель радостно возвещала о тепле и скором лете.
‒ А что, сегодня, похоже, суббота! ‒ воскликнул Геннадий-башкир, открыв дверь и отпихивая от подножки упрямого барана, в попытках выйти.
‒ Конечно, сегодня же рынок, скот торгуют сегодня! ‒ крикнул пожилой казах, пасший с десяток баранов возле соседнего КамАЗа.
Проснулся Онур, весь взлохмаченный, он выскочил из кабины, пинками отогнал мешавших его передвижению коров и закричал:
‒ Быстрее берём мешки и на рынок, ждут уже!
Водители недоумённо посмотрели на турка, в их глазах застыло удивление.
‒ Я не вам. Назим, Джавдет, давай беги на рынок за тележкой!
Назим весь зелёный, испачканный остатками вчерашней трапезы, с трудом стоял, скрестив руки над головой и упершись в борт МАЗа лбом. Джавдет зло смотрел на брата и, молча шевеля губами, передразнивал отца.
‒ Ладно, Лёха, пойдём поможем, нам же тоже, вроде как, жрать охота, ‒ Егор нехотя зевнул, почесал ногой в рабочем кирзовом ботинке другую ногу со страшно зудящей боевой раной.
Втроём зашли на переполненный людьми рынок, тут и там сновала разномастная толпа. Многие одеты очень элегантно, по-европейски: пальто, норковые шубки.
Отвыкшие русские буквально обомлели от такого многообразия окружавших их людей. Вот, казалось, прошло не более трёх недель турецкого плена, а они соскучились по обычным городским людям, их лицам, манере держаться. Вот и тележки: нагрузив полную и впрягшись в неё втроём, партнёры тяжело прикатили её в положенное место.
‒ Яхши, почему мало привёз? Ваш нацмен обещал три таких! ‒ вперёд вышел высокий казах, осмотрел лук, кивком головы приказал разгрузить.
«Три так три, ничего, скоро получим еду и успеем ещё до ночи прошвырнуться по столице», ‒ мелькнуло в голове Егора.
Вот, наконец, третья телега разгружена, казах протянул в пакете кусок баранины килограммов на десять и отсыпал ведро картошки. Послышался крик по-казахски, подошла женщина с соседнего прилавка и протянула пластиковую флягу с молоком и десяток лепёшек.
‒ Смотри, вот как ночью с вашим шефом говорили, вы нам лук, мы ‒ еду! Да ещё вот! ‒ казах протянул Алексею как самому старшему несколько тысяч тенге.
Довольные добычей работники направились к торчавшим среди огромного невольничьего рынка фурам. Всюду покупали и продавали живой товар: одних вели в стойла, других тут же закалывали и продавали рядом в крытой половине рынка. Машины, находившиеся в плотном кольце этой вакханалии, затаились в ожидании вечера.
Уставшие от ремонта водители, пришедшие с добычей, развели огонь, поставили на него откуда-то взявшийся казан и начали колдовать над пловом. Довольный Генка-башкир жадно пил пятую кружку молока. Онурка и его племянник уничтожали минеральную воду, отказываясь от еды. «Вкусная еда, сон на горе из матрасов, возможность прошвырнуться по столице ‒ день выдался на редкость удачным», ‒ так думал Егор, уже отчаявшийся получить прибыль. Теперь для Егора стали важны лишь впечатления, полученные от поездки.
После обеда Михаил с Генкой отцепили, матерясь, полуприцеп, взялись за ремонт седла тягача, которое сорвало при езде по узким и кривым улицам старой Астаны. Башкирский экипаж раскидал задний мост, весело ковырялся в его внутренностях, маслом замарав руки по локоть. КамАЗ, откинув кабину, нехотя терпел двух копошащихся в его нутре механиков-водителей.
Лёха с Егором решили пойти гулять по городу, русских вокруг было много, и на них впервые за много дней никто не обращал внимания. Узкие улицы возле рынка, старые постройки, облезлые пятиэтажки, старые автобусы ПАЗ, обгаженные остановки ‒ это всё не то. Вон, чуть дальше, начиналась настоящая столица, путешественников манили к себе высокие красивые дома, необычной формы здания.Вот на пути обшарпанный неказистый вход, надпись сверху гласит, что здесь есть междугородняя связь.
‒ Лёха, давай домой позвоним, суббота ‒ все скорее всего дома. На удачу?! ‒ предложил Егор, выжидательно посмотрев на Орлова.
‒ Не, денег нет, они, как бы, есть, но давай с таможни позвоним, какая разница, днём раньше ‒ днём позже! ‒ Лёха напрягся и, недовольно сморщившись, продолжил. ‒ Сейчас и время тут потратим, и деньги, а смысл? Ещё и трубку никто не возьмёт. Нет, неправильно сегодня звонить, вот доедем до границы ‒ там, клянусь, позвоним!
Пешком всего минут сорок ‒ и они на какой-то площади, кругом интересные фигурки верблюдов и казахов, высотные здания. Алексей радостно фотографировал необычные скульптуры и небоскребы в казахском стиле. Вот они вплотную подошли к одному из новых зданий, всюду брусчатка ‒ чувствуется высокий уровень. Они присмотрелись поближе: красивое, величественное сооружение оказалось бутафорией. Да, оно огромно, издали красиво, но, на деле, просто зашито поверх серого бетона и плохо уложенного кирпича цветным красивым сайдингом. Он уже местами отошёл на целую ладонь, обнажив неаккуратную кирпичную кладку и абы как, наспех сделанное крепление листов.
‒ Ладно, пора назад. Издали это всё‒ прямо конфетка, а вблизи ‒ жалкое зрелище, ‒ смущённо пробормотал Егор, будто увидел нечто постыдное.
‒ Да уж, пойдём. Город-женщина: издали всё красиво, макияж, красивая одежда, а на самом деле ‒ всё иллюзия, ‒ Орлов подошёл к киоску с мороженым, купил сразу пару, дабы поскорее заесть горечь разочарования.
Вечерело. Народ и животные быстро покидали территорию рынка, освобождая путь горе-коммерсантам дальше на север. Грузовики замерли в ожидании скорого путешествия. Снова дорога, и ветер гнал через неё поземку, угрожая, наконец, всё же остановить путников для того, чтобы задержать их и показать им истинную красоту весенней степи…Но у людей другие планы‒ людям нужны деньги.
Быстро стемнело.Вновь наступала ночь‒ тяжёлое время, когда приходилось терпеть в ожидании утра бесконечную тряску, сидя на пассажирском месте, либо, измотавшись от тряски и шума, падать в ненавистную узкую щель, вскоре просыпаться от невыносимой боли в затёкших частях тела, снова садиться, молча уткнувшись осоловелым, ничего не понимающим взором в бесконечную черноту ночной дороги.
Минула ночь, снова все смогли дотерпеть до утра. Скоро Кокчетав, справа пошли невысокие горы, сплошь поросшие соснами и густым подлеском.
‒ Как будто подъезжаем к Уралу! ‒ воскликнул Егор, протирая слипающиеся глаза.
‒ Это местный курорт Боровое! Проедем, и уже Кокчетав, считай. Онурка грозился нас сразу после Кокчетава накормить. Интересно посмотреть, чем, ‒ отозвался Генка-башкир, с хрустом переключив скорость.
Прошло ещё несколько томительных часов ожидания завтрака и подходящего кафе, вот, кажется, то, что нужно, но МАЗ Онура, не сбавив скорости, пролетел мимо. Наконец, турок сподобился, его головной мазурик пришвартовался к огромному едальному комплексу, возле которого кружились двухэтажные автобусы и фуры. Вся эта автосуета напоминала пчёл, улетающих и садящихся на прилётную доску в период большого взятка.
‒ Давай все сюда, ком цу мир, битте! Сейчас сбегаю, с земляком перетру, и нас за лук всех накормят! ‒ сквозь гул мотора через рацию ворвался в кабину прокуренный голос Онура.
‒ Опа, я уж думал, Высоцкого по радио транслируют, голос почти один в один, ‒ смеясь, предположил Михаил.
Турецкий земляк брал лук не просто дёшево, он брал по входной цене, при этом морщился, отталкивая от себя навязчивого джамбульского земелю, шипел сквозь зубы громко по-русски для всех:
‒ Вас, горемык, тут едет, до, ‒ тут он хлопал себя ладонью по заднице и продолжал, ‒ этого места. Мне ваши луки-картошки и прочий товар тоже сбывать сложно, давай либо по входной цене, либо езжай дальше. Тебе, брат, уступаю, у всех других беру на десять процентов ниже входной цены, а цену я знаю сам, иногда приторговываю, когда деньги лишнее. Да, Онур, с тобой так и познакомились в Барнауле на рынке, помнишь?
Измотанные дорогой коммерсанты обречённо разгрузили часть лука, в надежде сытно поесть. В кафе за столиками сидели водители с других фур, по ним было видно, что они участники того же лукового марафона. Многие отчаянно ели сырые луковицы, закусывая их лепёшкой с чаем.
‒ Это те, кто решил не сдаваться! Стоики! ‒ воскликнул Леха, поразившись их воле.
Зашедшие в кафе водители, измученные лепёшками с чаем, радостно начали набирать в подносы здоровенные куски мяса, игнорируя все остальные разносолы, включая хлеб. Алексей, помолившись, напротив, взял только хлеб и чай, остановился и громко, во всеуслышание произнёс:
‒ Великий пост начинается, нужно сдерживать себя! Мясо и рыбу сегодня нельзя!
От этой фразы казахи, активно жующие лук с чаем, прекратили сразу чавкать и переглянулись. Несколько казахов собрали с других мятые купюры, достали последнюю мелочь и пошли взять себе немножко мясного.
‒ Зачем так сказал, в дороге по Корану нет поста, и у вас, думаю, в дороге можно! ‒ воскликнул Онур, ловя на себе и Орлове жёсткие взгляды.
‒ У меня есть пост! Я не даю поблажек ни себе, ни другим! ‒ гордо взяв целую половину подноса хлеба и чайник чая, заявил Лёха, жадно бросив взгляд на куски жареного мяса и манты в жирном сметанном соусе, аппетитно лежащие на подносах у остальных едоков.
Ели все молча, стараясь не смотреть в сторону демонстративно поедающего хлеб русского. Плотно загрузившись калориями в кафе, погонщики фур и их сопровождающие, лениво рыгая, разбрелись по кабинам. Остался последний рывок до Петропавловска, а после ‒ Россия в лице таможенного пункта Петухово.
И снова скучная тряская дорога, прерывающаяся лишь чиханьем двигателя и матами водителей, сетующих на странную чёрного цвета солярку, которую им в Астане заправил хитрый турок. Вскоре недалеко от Петропавловска все машины остановились, у всех оказались забиты топливные системы.
Водители, матерясь, заменяли фильтры, угрюмо колдовали с двигателем, задрав кабины, после чего объявили забастовку, отказавшись далее ехать на такой дряни, угрожая напоить этой жижей из бака Онура, если тот не согласится плеснуть каждому дорогостоящей чистой солярки с фирменной заправки. Задубевшие на ветру турки поклялись мамой, что с радостью исполнят желание водил.
Мороз усиливался, и вскоре непонятная жижа в баке вновь взбунтовалась, теперь грозясь застыть в топливной системе до более тёплых времен, уже надолго остановив продвижение каравана с ценными витаминами. Наконец, на горизонте появилась фирменная заправка цивильного вида, с выставленной на обозрение банкой с прозрачной, слегка желтоватой жидкости у кассы.На банке кривая надпись карандашом «Соляр, зима».
‒ Я смотрю, уже второй год одна и та же банка, что в ней налито? ‒ подошедший Михаил, грозно заглянув в темноту тонированного окна кассы, крикнул в открытую пасть лотка для денег.
