Далиша Рэй
ИзменаЛюбовь
Глава 49
И почему я нисколько не удивилась, увидев сидящего в моем кресле своего тезку, лохматого, в растянутом свитере программиста Павла?
Над ним, почти лежа грудью на его плече, стояла Алиночка и тыкала в экран моего ноутбука длинным ноготком. При этом она злым шепотом ругала вспотевшего от ее близости парнишку, требуя шевелиться и побыстрее открывать нужный файл.
Вот ведь глупышка – у него же от этого мозг совсем отключается. Он же сейчас о теле ее белом и нежном думает. Никак не о том, как скачать контракт с австрийцами, сохраненный у меня на рабочем столе в особой папке.
Тем более что на файле стоит какая-никакая, а защита. Так что получить его, даже с помощью специально обученного поклонника, не так-то просто. Интересно, с чего именно этим контрактом интересуется наша амбициозная красавица?
Я согнула руку. Хотела достать из кармана телефон и заснять эту чудную сценку, пока занятая своим делом парочка ничего не видит и не слышит.
Вздрогнув, едва не вскрикнула от неожиданности, когда воткнулась локтем в чье-то довольно твердое тело, неожиданно оказавшееся у меня за спиной.
Услышала над ухом вкрадчивый шепот:
– Тс-с, не дергайтесь. Дайте и мне возможность посмотреть на любовь, о которой вы рассказывали, госпожа личный помощник.
Я повернула голову – невесть откуда взявшийся неприятный Егор Михайлович с интересом заглядывал в кабинет поверх моего плеча.
Заметив, что я опять открыла рот, приложил палец к губам. Взял меня за локоть и настойчиво потянул назад от двери в кабинет.
Изо всех сил стараясь не шуметь, мы вышли из приемной в коридор и остановились, глядя друг на друга, как две готовые подраться собаки.
– Ну что скажете, любезнейший Егор Михайлович? – я не выдержала первой. – Кто тут у нас шпион и засланный казачок?
Он покачал белобрысой головой. Поджал тонкие губы и, глядя на меня своими акульими глазами, переспросил:
– Что именно вы хотите услышать, госпожа личный помощник?
Я ткнула пальцем в сторону приемной и возмущенно заговорила:
– Они на пару полезли в мой ноутбук. И если меня не подвел слух, сейчас пытаются скачать важный документ!
– Не подвел. Пытаются, – кивнул акулоглазый и добавил:
– Но мы с вами сделаем вид, что ничего не видели и не слышали. Вы меня поняли?
– Не-а! – я улыбнулась максимально очаровательно. – Я, знаете, туповата, любезнейший Егор Михайлович. Разъясните.
– Давайте, это вам Платон Александрович разъяснит. Так как мы с вами, судя по всему, на разных языках разговариваем, госпожа личный помощник, – ответил безопасник скучающим голосом.
Вцепился в мой локоть железным захватом и, не давая вырваться, настойчиво потащил по коридору в сторону лифта.
– Сейчас мы с вами дойдем до моего кабинета и мило пообщаемся. А наши голубки пусть продолжат свои делишки, – объяснил на ходу.
Я попыталась упереться, что-то совсем не хотелось выполнять его команды. Но мужчина так ловко дернул мою руку, что ноги сами побежали вперед, хотя мозг требовал остановиться.
Четвертый, «директорский», этаж провожал нашу странную парочку равнодушной тишиной. Обычно и так не слишком многолюдный, сейчас он был абсолютно, просто девственно пуст. Словно все его обитатели дружно куда-то попрятались.
«Хоть бы кто-то вышел из кабинета! Или приехал на лифте!» – подумала я в каком-то отчаянии. Мне сделалось очень не по себе, показалось, что лицо тащившего меня с собой мужчины выглядит совершенно фанатичным. Если не сказать, маньячным.
– Отпустите меня немедленно! Сейчас кричать начну, – я уперлась каблуками в пол и попыталась вырвать свою руку из его жестких пальцев.
– Да не дергайтесь вы. Не съем я вас, Павла Сергеевна. Нельзя сейчас спугнуть этих двоих в вашем кабинете, – Егор Михайлович на секунду приостановился, улыбнулся мне улыбкой людоеда и, забив на мой протест, поволок дальше.
Нам оставалось метра три до лифта, когда его двери открылись, и оттуда вышел хмурый Платон.
Узрев нашу парочку – мое возмущенное лицо и клешню любезнейшего Егора на моем локте, Платон нахмурился еще больше и вопросительно уставился на безопасника.
– Кхм, в кабинете у Павлы Сергеевны процесс идет, и она там мешается, – отчитался мой конвоир, но руку под взглядом босса от меня убрал.
– Сколько еще времени потребуется? – отрывисто спросил Платон у Егора, почему-то глядя на меня.
– Кто их знает. Так-то должны закончить уже.
– А Павлу Сергеевну ты куда тащил, Егор? – вкрадчиво поинтересовался Платон, все так же рассматривая мое растерянное и недовольное лицо.
– В свой кабинет пригласил побеседовать, – акула-молот невозмутимо и преданно смотрел на начальство.
– Давай, в другой раз у меня в кабинете побеседуешь. А сейчас займись своим делом, – скомандовал Платон, выделив слово «своим».
Безопасник мельком глянул на меня, кивнул и отправился обратно в сторону приемной.
Проводив его взглядом, Платон повернулся ко мне:
– Сумка у тебя с собой? Хорошо. На сегодня для тебя работа закончена.
Взял меня за тот же самый локоть, что и милашка Егор Михайлович, и потянул к лифту:
– Поехали домой, Павла. Тебе нужно отдохнуть.
– А?.. – я дернулась в сторону приемной. – Там эти двое в моем ноутбуке копаются!
– Пусть копаются. С ними без нас разберутся, мы только мешать будем, – Платон настойчиво подпихнул меня в кабину лифта и нажал на кнопку первого этажа.
Стоило дверям закрыться, шагнул ко мне и обнял. Пробрался руками под полы моего пальто. С силой стиснул мои бока и выдохнул в висок:
– Па-авла… Домой, срочно. Я просто ужасно соскучился.
Глава 50
Моя щека лежала на твердом, мокром от пота мужском животе. Я утыкалась в него носом, вдыхая его терпкий запах. Трогала губами. Слизывала языком солоноватую влажность с кожи.
Проводила кончиками пальцев вниз, по узкой дорожке темных волос, и ползла обратно, к впалой ямке пупка.
Еще мне ужасно хотелось запустить руку в темные волосы у Платона на груди. Но сделать это в пятидесятый, наверное, раз я стеснялась. И так без конца перебирала, дергала и зарывалась в них пальцами, не в состоянии оторваться.
Платон даже обозвал меня маньячкой, когда я в очередной раз принялась их трогать.
– Да я терпеть не могу волосатую мужскую грудь! Ненавижу просто! – совершенно искренне воскликнула я и опять зарылась в нее пальцами, улыбаясь оттого, как это приятно.
– Ага, я вижу, что ненавидишь, – над моей макушкой раздался смешок, и мужская ладонь сочно шлепнула меня по попе.
– Э-эй, чего дерешься? – я запрокинула голову и возмущенно уставилась в улыбающиеся карие глаза.
– Аппетитная, потому что, – «понятно» объяснил этот удивительный мужчина. Ухватил меня за бока и подтянул повыше. – Ползи сюда. Я, между прочим, тоже хочу твою грудь потрогать.
– А то ты не натрогался, – фыркнула я, страшно довольная, что его ладонь уже пробралась куда надо. И уже начала трогать и гладить там, где надо…
– Красивая Павла, – с удовольствием произнес Платон. – Моя…
– А это еще вопрос, твоя ли… – протянула я ехидным голоском. – Между прочим, это я тебе в любви объяснилась, а не ты мне… И кое-кто после моих слов онемел от ужаса.
– Вовсе не от этого, Павлуша-красотуша, а от шока и счастья. Ну, и от неожиданности, конечно. Удивлять ты умеешь.
– Петя сказал, что если у тебя ко мне несерьезно, то он подправит твою красивую физиономию, – страшным голосом припугнула я и попыталась убрать его руку от своей груди. – А Петя боксом занимался, у него удар поставлен.
– Тогда мне стоит подумать, как быть – угроза-то нешуточная, – задумчиво протянул этот нахал и переложил ладонь с моей груди на мое же правое полупопие.
Весело его потискал. Переполз на левое, погладил и снова вернулся к правому.
– Значит, придется жениться на тебе, раз все так сурово, и брат готов вступиться за поруганную честь сестры, – заявил совершенно серьезным голосом и снова пополз ладонью в сторону груди.
– Вот ты гад, Платон Вяземский! – в сердцах воскликнула я и… подвинулась, чтобы его ладони было удобнее меня обнять.
– Угу. С тебя за это твоя обалденная каша и кофе. Завтра утром, конечно. А сейчас иди-ка ко мне поближе, а то я давно тебя не целовал.
Миг, и я лежу, вытянувшись на его теле. Приоткрыв рот от изумления и восторга, чувствую, как в низ моего живота упирается его быстрорастущее возбуждение.
– Плато-он! Д-да мы всего пять минут назад… И перед этим, совсем недавно… – я от шока даже заикаться стала.
– Что делать, если ты такая соблазнительная красотка, – передо мною его смеющиеся глаза, на дне которых плещется, разрастаясь, тот огонь, в котором я уже сгорала.
И я тянусь к нему. Ныряю с головой в это ослепительное пламя, сжигающее меня прошлую.
Сжигающее меня, неуверенную в себе. Меня, нелюбимую собственной матерью. Меня, забытую отцом. Почему-то оставляя меня нужную этому мужчине, в чьих глазах я вижу себя совсем не такой, как привыкла видеть…
– «Па-авла…» – и его шепот в моем сердце расплавляет покрывавшую его толстую изморозь.
– «Красавица…» – его руки на моем теле, и я точно знаю, что это правда – я прекрасна.
– «Моя…» – и я сгораю в его нежности, потому что ее так много, что мне не по силам это вынести… Но я стараюсь.
Держусь из последних сил, пытаясь не рассыпаться раньше времени, не успев насладиться своим счастьем.
И все равно распадаюсь. Но не пеплом, а звенящими, хрустальными брызгами, превратившимися в те самые звезды на небе, про которые раньше думала, что это другие солнца…
– Ты как, жива? – раздался довольный смешок у моего влажного виска, когда через вечность я лежала на большом, еще подрагивающем от неутихшей страсти мужском теле.
– М-м-м… – так хорошо, что я могла лишь мычать.
– Ладно, можешь не отвечать, – мужская ладонь легла на мой затылок. Прижала еще крепче к груди, на которой я без сил распласталась.
И после паузы:
– Только я не понял, ты замуж-то выйдешь за меня?
Глава 51
Сообщение от мамы пришло утром. Вернее, почти ночью, по ее давней привычке не смотреть на часы, а звонить или писать, когда ей удобно. Так что отправлено оно было примерно в пять утра по московскому времени.
Просто я его не услышала и не увидела, занятая совсем другим делом. Как раз в это время мы целовались с Платоном, почему-то дружно проснувшись в эту несусветную рань и не найдя ничего лучше, как заняться друг другом.
Да и что может быть лучше, чем жаркие, жадно тянущиеся к тебе губы мужчины, от которого у тебя сносит голову. Чем его пальцы, медленно рисующие завитки на твоем животе, отчего под кожей становится щекотно и жарко.
Что лучше, широких ладоней, сдавливающих твои бока так, что внутри что-то сладко хрустит и растекается истомой.
Чем глаза с расширившимися, лихорадочно блестящими зрачками, не отрывающиеся от твоей шеи и груди. Скользящие по пылающей коже так, что это становится нестерпимо, и хочется, чтобы по ней прошелся его язык, оставляя влажные, остывающие прохладой дорожки.
Ничего нет лучше этого.
И уж тем более, не сообщения, приходящие на твой телефон в пять утра…
Потом, так и не увидев это СМС, я кормила Платона завтраком. Снова овсяная каша, но теперь с сушеной черникой и диким количеством масла, найденным у Платона в холодильнике.
У меня даже руки затряслись от ужаса, когда я накладывала все это в тарелку этому необычному мужчине. Где видано, чтобы мужик на завтрак ел кашу, да еще нахваливал ее?
Я же знаю, что мужчины – это хищники, и утром для них положено готовить яичницу с беконом и тосты.
Еще чашку крепкого черного кофе, от которого у них мозги встают на место, к нужным местам приливает адреналин, и они сразу превращаются в суровых бруталов и бизнесменов. Надевают свои дорогие костюмы и полные сил и энергии от правильного завтрака отправляются делать свои мужские дела.
Вот поэтому я и сидела, глядя на Платона, разинув рот и умиляясь тому, как не соответствует его офисный образ этой утренней реальности. И чуть не плача от того, как мне нравится это несоответствие…
– Ты чего? – чуть не вылизывая уже вторую тарелку, догадался спросить этот обжора, глядя на меня с недоумением – наверное, лицо у меня было совсем странное.
И в этот момент от мамы пришло еще одно сообщение. Прячась от внимательного взгляда Платона, я схватила телефон и открыла экран.
«Что, не совсем стыд потеряла, раз сообщение прослушать не решаешься?» – гласил мамин текст. А выше маячило голубеньким значком не прослушанное голосовое.
Почему-то резко вспотев, я ткнула в него пальцем, и кухню наполнил мамин голос. Обычно резкий и нервный, сегодня он звучал совершенно спокойно и размеренно. Даже равнодушно и от этого очень страшно.
«Диана мне все рассказала. Бедная она девочка. Ну, а ты…
В принципе, от тебя я всего ожидала, но переспать с парнем своей сестры – это даже для тебя слишком, Павла.
Но теперь хоть понятно, почему Грег с тобой развелся. И почему ты скрывала от всех свой развод. Ты, потаскушка такая, не могла, что ли трахаться так, чтобы близкие не узнали?
Ладно, что с тебя взять, все уже сделано. Я с Дианой сегодня долго разговаривала. Она девочка добрая и помнит, что ты ее единственная сестра. Поэтому готова была тебя простить.
Хотела с тобой отношения наладить, так ты и тут характер свой проявила, даже на порог ее не пустила. Тварюшка ты, Павла. Подлая и дрянная.
Ты, я слышала, уже и у подруги своей успела мужика увести, не успев в Москву вернуться. Шустро действуешь, доченька…
В общем, так, пока перед сестрой не извинишься и прощения у нее не выпросишь, считай, что матери у тебя нет. И сестры тоже нет».
Голос мамы смолк, оставив после себя звенящую тишину, расползающуюся по стильной кухне Платона морозными, студеными щупальцами.
Я тупо пялилась в погасший экран, не совсем понимая, что именно сейчас услышала. Платон молчал, откинувшись на спинку стула и скрестив на груди руки. Молча смотрел на меня, и в его взгляде мне чудилось недоумение и брезгливость.
– Ты говорила, что мама всегда называет тебя Павлухой. А когда злится, то Пашкой, – произнес ничего не выражающим голосом.
Чувствуя, как в ушах начинает разрастаться противный, тонкий звон, кивнула:
– Похоже, я никогда не видела мамы по-настоящему злой.
Потянула со стола телефон и зачем-то засунула его в карман халата, который Платон выдал мне из своих запасов. Совсем новенький, даже бирки еще болтались. И пришелся точно по размеру, будто покупался именно для меня.
– Платон… – я подняла на него глаза и замолкла, наткнувшись на холодную стену, сотканную теми самыми морозными щупальцами.
– Если ты закончила с завтраком, собирайся – пора на работу. Я не люблю опозданий, ты ведь помнишь?
– Оставь, – скомандовал, когда я подскочила и принялась суетливо собирать со стола посуду. – Через час придет домработница и все уберет.
Поднялся и вышел, оставив меня стоять замороженной статуей возле разоренного стола с грязными тарелками и чашками с недопитым кофе…
Глава 52
Спускаясь в лифте, мы не разговаривали. Молчали, садясь в машину, которую водитель Платона поставил прямо перед подъездом, напрочь перекрыв к нему подход. И пока ехали в офис, продираясь через утренние московские пробки, тоже не сказали друг другу ни слова.
Платон почти не отрывался от экрана своего ноута, читая какие-то сообщения в мессенджерах и изучая документы. Пару раз весело хмыкнул, но тут же хмурил брови, стоило мне скосить на него глаза.
Я смотрела перед собой, стараясь не думать о происходящем, и время от времени ловила в зеркале заднего вида быстрые взгляды водителя Платона.
Интересно, с чего этот всегда бесстрастный, молчаливый мужик то и дело отвлекается от дороги и с интересом поглядывает на меня? Или его шеф никогда не выходил поутру из своей квартиры под руку со своим личным помощником?
Я коротко вздохнула, вообще ничего не понимаю! После маминого сообщения Платона будто подменили. Словно нежный любовник, которым он был всего час назад, исчез, и на его место пришел незнакомец.
Вернее, как раз знакомец.
Холодный голос, равнодушный взгляд и полная отстраненность – вот что было сейчас передо мной. Опять это был тот, слегка пугавший меня Платон Александрович, каким я видела его в первые дни моей работы.
Или он все-таки поверил словам моей мамы?
Первым моим желанием, когда отзвучали ее обвинения, было начать оправдываться. Не знаю, перед кем – перед сидящим напротив мужчиной или перед мамой, которой у меня теперь, вроде бы, нет.
Отчаянно захотелось доказать, что все не так, как было представлено в ее сообщении. Я даже рот открыла, чтобы немедленно начать рассказывать Платону, как застала голую Диану, скачущую на моем муже в моей же постели. Даже со всеми подробностями, лишь бы он не поверил маминым словам.
Но… наткнувшись на холодный, с мелькающей на дне зрачков брезгливостью взгляд, не смогла произнести ни слова. И тут же начала чувствовать себя виноватой, хотя никаких преступлений не совершала.
Почему так бывает – ты ничего не делал, но под осуждающим взглядом другого человека чувствуешь себя, словно и впрямь сотворил что-то ужасное?
Что это? Следствие маминой нелюбви? Оставшаяся на всю жизнь вина за какое-нибудь детское «преступление»? Или причина в том, что мама, по какой-то причине всегда считала меня подлой дрянью, и мне все время хочется доказывать, что я – не она, не эта дрянь…
Я стиснула зубы и отвернулась к окну, запрещая себе думать, как буду жить, если Платон поверил. Если он тоже посчитал меня такой…
Не буду об этом думать. Потому что если это так, то это, наверное, убьет меня.
Уж лучше я надену на лицо маску железной леди, которой все нипочем. Прикроюсь ехидной язвительностью, выручающей меня в любой ситуации. И натяну обратно броню, укрывающую меня от чувств, которую зачем-то сняла совсем недавно.
Но едва я начала это делать, как мою руку накрыла мужская ладонь. Теплая и такая уверенная в том, что делает, что к моим глазам мгновенно подкатили слезы.
И пусть в самый последний момент я успела их поймать, до боли зажав уголки глаз пальцами, я не прощу Платону этого момента…
– Не рыдай, – прозвучало негромко. – И прекрати страдать, а то я из-за этого даже позлиться как следует не могу.
И без перехода скомандовал водителю:
– Витя, едем на Софийскую, к дому Павлы Сергеевны.
И снова мне:
– Кофе у тебя есть?
– А работа? – я тупо смотрела на его широкую ладонь, лежащую на моей. Пыталась справиться с волной ярости, слезами и глупой надеждой, готовыми содрать с меня ту броню, что я только что вернула на ее законное место – нельзя, я больше не верю, что можно опять открыться…
– Готовить шефу кофе – часть вашей работы, Павла Сергеевна. А уж где я его буду пить – мое личное дело. Не забывайте, что я тиран и деспот. И сейчас еду пить кофе к вам домой, потому что мне так захотелось, – большой начальник и самодур Платон Александрович захлопнул ноутбук и повернулся ко мне:
– Есть еще какие-то возражения? – спросил небрежно.
– У меня молока дома нет, – отчеканила я с ненавистью. – А вы по утрам пьете кофе только с ним. Так что простите, Платон Александрович, придется вам пойти в другое место… кофе пить…
Надо же, как быстро мое настроение выскочило из той дырищи, где только что лежало, подергивая лапками в предсмертных конвульсиях!
Сейчас мне больше всего хотелось врезать по спокойному лицу придуривающегося начальника за этот его тон, и за все, что он только что со мной проделал.
Словно прочитав мое желание, Платон резко подался ко мне и прошептал на ухо, почти касаясь его губами:
– Не понял, Павла Сергеевна, это вы меня сейчас так послали? Зря, с начальством нельзя так обращаться. Придется наказать вас за дерзость.
Куснул за краешек ушной раковины, заставив дернуться от короткого острого удовольствия, отстранился и сухо информировал:
– Сегодня обойдусь черным кофе в связи с непредвиденностью ситуации. Но на будущее возьмите за правило иметь в своем холодильнике все необходимые ингредиенты, Павла Сергеевна.
Откинулся на спинку кресла, подцепил мою ладонь и подтянул к себе. Погладил мои судорожно зажатые в кулак пальцы, умостил их у себя на коленях и замолчал, глядя перед собой, словно тут же позабыл о моем существовании.
– Платон Александрович, что происходит? – выдавила я из себя, устав молчать и наливаться злостью, когда машина заехала в мой двор, и я вслед за Платоном выбралась из салона.
Не отвечая, биг-босс наклонился к окну и что-то вполголоса сказал водителю. Тот понятливо кивнул и сразу тронулся с места, выруливая со двора.
– Платон Александрович!
Порывом студеного ветра меня качнуло, заворачивая полы пальто и леденя коленки в тонких чулках, и Платон подхватил меня под локоть:
– Пошли скорее, а то холодно, – и повел к подъезду, словно это я приехала к нему в гости, и он на правах хозяина ведет меня к себе домой.
Поднимаясь по широкой подъездной лестнице на мой этаж, настойчиво придавал мне ускорение, подталкивая под попу. На мои попытки остановиться и начать выяснять отношения, злобно отвечал:
– Шагай быстрее, – и снова подталкивал.
– Доставай ключи, – зарычал, когда перед самой дверью я еще раз попыталась что-то сказать.
Сам открыл замок и, запихнув меня в квартиру, захлопнул дверь.
– Раздевайся, – скомандовал ледяным тоном.
Дернул меня, разворачивая к себе спиной. С силой толкнул на себя и сзади впился в шею требовательным, жестким, обжигающим кожу поцелуем.
– Платон… – я еще пыталась что-то спросить, вздрагивая под его губами.
– Заткнись, – жесткими пальцами ухватил за подбородок и повернул мое лицо к себе. Яростно впился в губы. Оторвался на миг и выдохнул: – Раздевайся, иначе за себя не отвечаю…
С задранной до талии юбкой, в расстегнутой, спущенной на локти блузке, я сидела на тумбочке в своей прихожей. Разведя до предела ноги в тонких чулках и откинув назад голову, стонала, хрипела и кусала губы, пока мужчина с рычанием, жестко и резко входил в меня.
Дрожала в мучительном нетерпении. Царапала его плечи под белоснежной офисной рубашкой, словно кровью измазанной росчерками моей помады. И просила еще, снова, еще…
Кричала что-то ругательное и злое, когда он вдруг останавливался. Дергала его к себе. И опять впивалась в ткань рубашки, пытаясь через нее добраться до его гладкой кожи, чтобы оставить на ней отметины от своих ногтей…
Срывала горло от криков. Дрожала и задыхалась от бешеного темпа, когда мы были уже в спальне, и от его жестких толчков в мое тело кровать с силой вбивалась в стену.
Мычала, забывая дышать, когда его губы накрывали мой рот, и странным образом понимая, что дыхание мне вообще не нужно.
И долго, мучительно долго сотрясалась в диких сладких судорогах под прижавшим меня мужским телом, своей тяжестью заставляющим разделить с ним мое удовольствие…
– Что ты творишь, Платон? – спросила, когда мы, опустошенные, лежали на кровати. Он, раскинувшись на спине, я на боку, затылком упираясь в его плечо.
– Разве не понятно? – он лениво положил руку мне на грудь и покатал сосок между костяшек согнутых пальцев.
– Секс? Просто секс?
– Он самый, Павла. Это ведь все, на что ты годишься, правда?